Терпила

Сергей Семенович Монастырский, 2022

В кинотеатре на последнем ряду начиналась их любовь, их молодая семейная жизнь, и дорога по этой жизни казалась счастливой и бесконечной. Счастливой она была временами. А трудной – всегда. О том, как в начале девяностых прожило их поколение, потом поколение их детей, рассказывается в этой небольшой повести.

— Нам на последний ряд! — Владимир протянул в окошко кассы деньги.

Кассирша взглянула из окошечка и, увидев из-за спины Вовки Тамару, сказала ехидно:

— Все хотят на последний!

Залы кинотеатров в те времена были большие, и, как правило, на предпоследний ряд билеты никто не брал. Во первых, чтобы не мешать последнему ряду, во вторых, чтобы последние ряды своими вздохами и приглушенными стонами не мешали смотреть кино.

— Вов, а как кино-то называется? Шепотом спросила Тамара, когда в зале погас свет и пошли первые титры.

— Да кто ж его знает! — торопливо ответил Владимир и судорожно прижал к себе Тамару.

Полтора часа прошли как во сне. Хорошо, что громкая музыка, и разговоры героев фильма заглушали звуки их поцелуев и судорожных вздохов.

Не выдержав, Тамара запустила ладонь в карман его брюк, и взялась за то, что там находилось!

Вовка тоже было полез ей под юбку, но Тамара прижала к ноге его ладонь.

— Не надо! Увидят! — отчаянно прошептала она.

До конца сеанса еле дождались. Молча и напряженно сжимая ладони друг друга пошли по аллее парка в конце которого стоял кинотеатр. Темнота сгустилась, и редкие неразбитые фонари слабо освещали дорожки.

— Пошли скорее! — шепнул Владимир, и они свернули с аллеи. Сдерживаться уже не было сил, и они побежали через цепляющиеся ветками кусты:

— Все! — опять шепнул Вовка и, сбросив куртку с плеча, кинул ее на землю.

Не сдерживаясь больше, они упали на нее! Слившись в объятиях.

— Ох, откинулась на траву Тамара, когда, наконец, все было кончено, и испуганно спросила:

— Вов! А где мои трусы?!

— Наверное, там же где моя куртка! — засмеялся Владимир, увидев, как далеко они откатились от того места, где захватила их страсть.

К дому подходили уже медленно и спокойно. Тусклый фонарь подъезда слабо освещал деревянную лавочку у дверей, на которой с утра и до вечера сидели старушки.

— Ишь, полуночники! — проворчала самая говорливая бабка, — когда детей то заведете?

— А негде заводить-то, — засмеялся Владимир.

Заводить детей и любить друг друга, действительно было негде, хотя уже год как они были женаты. В их двухкомнатной квартире жило шесть человек!

Двое родителей занимали маленькую спальню, они с Тамарой, спавшие на тахте в гостиной — она же проходная комната в кухню, туалет и ванную, сестра, ночевавшая на раскладушке в той же гостиной, а вечерами учившая уроки на кухне, и бабка, жившая в кладовке.

— Какая уж тут любовь!

И место для них было только на улице! Гуляли, ходили в кино, ну так иногда собирались с друзьями на скамейках на набережной.

Кафе в то время как-то были не приняты. Как и аренда жилья.

Стояли восьмидесятые. Вернее их конец. Через два года появится новая страна.

… Ну, а пока они, нежно обнимаясь, по слабо освещенной лестнице поднялись на свой третий этаж и все также, не разжимая рук зашли в узкий, заставленный обувью коридор своей квартиры.

Мимо коридора на кухню проскользнула сестра.

— Как кино? — ехидно улыбаясь, спросила она.

В свои четырнадцать лет она уже кое-что понимала. И однажды в лоб спросила у Тамары:

— А что, взрослые обязательно раз в неделю ходят в кино?

— Если бы ты здесь не спала, ходили бы каждый день! — отрезала Тамара.

Сестра была не ее, а Вовкина, и в эту фразу она постаралась вложить все свое отношение к этому семейному гнездышку.

— Я вот сейчас все мамке скажу! — надула губки сестра.

— Язва! — презрительно пнула ее по заднице Тома.

Семейным гнездышком назвать этот двухкомнатный колхоз было действительно трудно.

Родовым гнездом оно было для прежнего состава семьи.

Мать с вечера готовила на всех завтрак, обедали все на работе и в школе, а к вечеру ужин собирала на стол бабка.

В то прежнее счастье в кладовке ночевал Вовка, которому все равно было где ночевать, потому что приходил он вечерами поздно, проводя время с друзьями, а в проходной комнате на тахте спала бабка и на раскладушке сестра.

По выходным мать и сестра за всех убирались, отец уходил во двор, чтобы с соседями поиграть в шахматы или домино, бабка помогала матери или смотрела телевизор.

Первые недели после свадьбы Тамара пыталась влиться в этот коллектив.

Утром, встав пораньше, она приготовила сырники, а для мужчин сковороду яичницы с помидорами и колбасой.

И ожидая, стояла у плиты, пытаясь что-нибудь еще подать.

Вовка поцеловал, усадил ее рядом с собой и, улыбнувшись для всех, объявил:

— Попробуем, как моя жена готовит!

Обозревая стол, мать, вдруг не обращаясь к нему, сказала:

— Отец яичницу не ест! — И поднявшись со стула, бросила:

— Давай-ка Вася, я тебе дам кусок мяса, хотя бы из супа!

Сестра, попробовав сырник, тоже скривилась:

— Мама, всегда изюм в творог кладет!

И только бабка, посмотрев на Тамару, примирительно сказала:

— А вы меню с вечера составляйте, чтобы Тамара не ошиблась!

Тамара, конечно, выскочила из кухни и все утро рыдала.

…. Владимир вечером объявил:

— Семья у нас одна, но давайте так: — каждая живет отдельно!

С тех пор все готовили еду сами себе. Стирали каждый для себя. И только убиралась мать за всех! Не позволяла

Правда, с тех пор, как Тамара забеременела, стирал за нее Володя.

Ночью, когда семья укладывалась по своим углам, он запирался в ванной, стирал руками, потому что машинка в эту ванную не помещалась. Полоскал, развешивал.

Однажды за этим занятием его застала мать.

— Ты что, и трусы за нее стираешь? — подколола она.

— И бюстгальтер! — добил ее Вовка.

Мать сжала губы и вышла.

***

Это было самое счастливое время его жизни.

Врачи вскоре определили, что будет двойня. Счастью не было предела! А через месяц еще одно счастье — это будут мальчик и девочка!

Вот так за один раз — полная семья!

… Наступила зима. Крупными хлопьями падал первый снег. Белели аллеи парка. Они шли, держась за руки, и хохотали у каждого куста.

— Они зародились вот здесь!

— Нет, вон там. Побежим в конец!

— Нет, это вообще было дома!

— Когда это у нас было дома?!

Было. Как-то раз сестренка, ничуть не смущаясь, сказала:

–Вов! Вы можете это делать при мне. Только тихо, когда я сплю, я ничего не скажу!

— Тахта скрипит!

— А вы тихонечко, на боку.

— Вовка обалдел!

— Ты откуда про это знаешь?! — и влепил ей затрещину.

— Девччонки рассказывали!

Вовка дал ей еще одну затрещину, но все-таки совет принял. Да и как иначе можно было спать вместе, прижавшись друг к другу и не переставая целуясь!

… Они шли по белым аллеям, оставляя на них первые следы и рассказывая друг другу о том, как через год-полтора будут идти здесь вчетвером: они по бокам, а в середине, держась за руки, будут оставлять следы маленькие сын и дочка.

Дима и Маруся. Так они решили их назвать.

— Маруся будет держать за ручку меня! — говорила Тамара.

— Наоборот, Маруся меня, а Дима тебя!

— Почему это?!

— Девочки больше любят пап, а мальчики — мам!

— Да. А вечером они будут ползать по комнате, и я буду учить их играть в игрушки!

— Какая комната, Вов! Как ты вообще это представляешь — шесть человек сейчас, и еще двое детей!

Жизнь возвращалась к действительности. И радости тускнели.

И семья решилась! Да, именно вся семья — ради маленьких детей все объединились.

Володя в это время уже два года после института работал мастером транспортного цеха на крупном заводе.

И вот, в один из ярких солнечных дней, не спрашивая никаких разрешений, под предводительством отца вся семья вошла в кабинет председателя профсоюзного комитета.

Конец ознакомительного фрагмента.