Резервация разума

Сергей Самаров, 2017

В горах Северного Кавказа внезапно проявили себя ранее никому не известные аномальные силы. Район, охваченный немотивированной, не поддающейся осмыслению агрессией, был условно назван Зоной отчуждения. В эту Зону срочно отправлен спецназ ГРУ. Однако бойцы, способные нейтрализовать практически любого противника, вдруг потеряли инициативу. Необыкновенные возможности противника выбили из рук спецназа все его козыри. И тогда стало ясно: победить врага можно, лишь научившись мыслить, как мыслит он…

Глава вторая

— Просят предоставить вашей группе режим наибольшего благоприятствования для работы и еще всякие мелочи, типа обеспечить компьютером для просмотра компакт-диска с инструкциями по оборудованию и что-то подобное. Это всегда пожалуйста. Компьютерного времени нам не жалко. После испытаний и написания отзыва спецтехнику предлагают принять на испытание мне, чтобы отправить на какую-нибудь неспокойную заставу. А у нас все заставы неспокойные. По крайней мере, раньше было. Через Грузию в республики Северного Кавказа возвращались домой прошедшие войну в Иране и Сирии бандиты. Часто попадались на границе. И без боя не сдавались. У нас тоже потери были. Правда, только ранеными. Без «двухсотых» обошлось.

Сейчас, кажется, можно ждать два варианта развития событий. Первый вариант — бандитов будут «тормозить» еще в Грузии на Полосе Отчуждения. Там американцы какие-то приборы, говорят, привезли. И набили небо беспилотниками. Как, кстати, и в самой Резервации. Но в Резервации они не везде летают. Наша российская часть стоит неподалеку. Радиолокационная станция. Они отслеживают ближайшее небо Грузии. Постоянно дают нам данные. Активность беспилотников беспрецедентная.

Второй вариант более неприятный. Бандиты будут прорываться, а американцы будут намеренно пропускать их. Будут прорываться, концентрироваться в Резервации уже на нашей стороне и проводить оттуда вылазки на Большую Землю, чтобы совершать теракты. После чего снова будут уходить в Резервацию.

— Если второй вариант получит развитие, товарищ полковник, у меня есть опасения, что мой взвод обретет здесь постоянную «прописку». А ни мне, ни тем более моим солдатам это не понравится. По крайней мере, это не поднимет им настроение.

— Но у тебя же не весь взвод с тобой? Мне так сообщили…

— Никак нет, товарищ полковник. Только те добровольцы, что согласились пойти за мной в Резервацию. Парни уже были здесь и решили своего командира не покидать. Наш командующий разрешил.

— Хорошие, наверное, парни… — в голосе полковника прозвучала зависть.

— Хорошие парни, товарищ полковник.

Иначе я и не мог охарактеризовать своих солдат. И был при этом искренен. Но хотелось бы, чтобы начальник погранотряда и командира взвода оценил. Не с каждым командиром солдаты так вот добровольно неизвестно во что захотят ввязываться.

— Ладно. Давай будем держаться ближе к делам. — Полковник Сорабакин встал из-за стола, и я впервые увидел, насколько он высок ростом. Гораздо больше, чем сто девяносто сантиметров. Я даже стоя казался себе рядом с ним пигмеем или ребенком. — Нам еще больше полутора часов ждать прилета грузового беспилотника. А тебе хочется посмотреть на остатки сбитого летательного аппарата. С людьми, наверное, поговорить захочешь. Тогда нам нужно попасть на пятую заставу. Можно, конечно, на моей машине отправиться. Сорок минут туда, сорок минут обратно. Десять минут на разговор. До границы дойти, чтобы посмотреть в бинокль, не успеем никак. Там пешком до точки наблюдения добираться больше пятнадцати минут. Есть предложения, старлей? Едем? Или сначала «грузовик» дождемся?

— Вижу, товарищ полковник, есть предложение с вашей стороны, и даже догадываюсь о его содержании.

— Проницательный ты, значит, человек, Троица. Наверное, вас чему-то дельному там, в военной разведке, тоже учат. Только я для начала хотел поинтересоваться — твой летательный аппарат на одного человека рассчитан или в состоянии двоих поднять?

— Мы уже летали вдвоем. Только для этого требуется некоторую трансформацию произвести. Хотя бы второе кресло там поставить. Я это сделаю…

— У меня здесь только одно кресло есть — рабочее. — Он кивнул на кресло, из которого только что встал. — Разве оно подойдет?

— Едва ли, товарищ полковник. Но вы не беспокойтесь. Я мыслью поставлю второе кресло.

— И полетим мы тоже с помощью твоей мысли? — Он посмотрел на меня с недоверием.

— Так точно, товарищ полковник, — ответил я твердо. — Но дело здесь не во мне и не в моей голове, а исключительно в шлеме. Вот в этом…

Я показал шлем, но в руки полковнику его не передал.

— Своего рода волшебная палочка?

— Примерно. Хотя имеет официальное название. И даже вполне научное, по моему мнению. Но мое мнение ничего в данном случае не отражает, потому что все равно не смогу объяснить, что это такое в расширенном понимании. Мы же можем пользоваться автоматом, не очень понимая принципов горения пороховых газов и не обязательно зная начальную скорость полета пули.

— Офицер-пограничник обязан это знать и знает, — твердо сказал полковник.

— Офицер спецназа тоже, но эти знания не являются определяющими в его профессиональной пригодности.

— С натяжкой, но соглашусь. Тем более солдаты держат в руках автомат чаще, чем офицеры, и они могут многого не знать. Так какое же «звание» у твоего шлема?

— Квантовый киберкомпьютер, товарищ полковник.

— И соображает как начальник оперативного отдела?

— Только воплощает сам, и лучше. Но не все умеет. С чем не знаком, делать не умеет.

— Например?

— Например, вчера я попросил его сделать мне светошумовую мину, он отказался, потому что не знает, что это такое. Пришлось сгонять его довольно далеко за рюкзаком нашего взводного сапера, где эти мины были.

— Быстро слетал?

— Он, похоже, не летал, а телепортировался. Через несколько секунд доставил.

— Телепортировался… Это что такое? — спросил Сорабакин. — Не понимаю я твою терминологию. Не для простого она ума предназначена. Это, думаю, что-то из высокой науки…

— Около того, товарищ полковник. Телепортировался — просто переместился на расстояние, презрев время. Был рядом, пропал и тут же опять появился, уже с рюкзаком.

— Шлем?

— Скутер по команде шлема. Летательный аппарат.

— Сказки рассказываешь, старлей? — Полковник смотрел недоверчиво.

— Самому не верилось, пока не увидел.

— Тогда сразу вопрос на засыпку…

— Слушаю, товарищ полковник.

— Твой скутер супербыстрый. Умеет за секунды преодолевать громадные расстояния. Умеет телепортироваться. Как же так наши мальчишки из простого ПЗРК сумели подбить его? Ведь ПЗРК пригоден больше для того, чтобы сбивать вертолеты. Почему? Исключительно потому, что у них скорость низкая… Что там произошло?

— Не могу знать, товарищ полковник. Могу только подозревать.

— И что ты подозреваешь?

— Я знаю, что скутер этот нес в себе существо не нашей цивилизации. Мне вчера объясняли, что это не внеземная цивилизация, а что-то типа параллельного мира. Мы их зовем «пауками»…

— Да, наши посты несколько раз видели этих гигантских «пауков». Более того, они даже похитили одного нашего военнослужащего.

— Я слышал об этом. Только сами «пауки» утверждают, что они гуманисты и никого не похищали. Что касается солдата-пограничника, то он просто дезертировал и они помогли ему оказаться дома, у родителей. Он пришел к «паукам» с оружием в руках, покинув пост. «Пауки» не знают наших законов и обычаев. Они просто выполнили волю солдата.

— Даже так? Ну, с этим мы разберемся. Но ты мне объясни, как случилось, что наряд пограничников сумел подбить скутер, как ты его зовешь? Сможешь объяснить?

— Я — нет. Но шлем слышит наш разговор. Разрешите, я у него спрошу.

— Шлем еще и разговаривать умеет! — возмутился полковник Сорабакин. — К сожалению, в Резервацию невозможно вызвать дежурный вертолет из психиатрического отделения госпиталя. Иначе одного из нас, или меня, или тебя, старлей, обязательно туда отправили бы… Так, значит, шлем отвечает на твои вопросы?

— Он, товарищ полковник, разговаривать не умеет. Он просто вкладывает мне в голову готовые ответы. Иногда словами, иногда образами. Разрешите надеть шлем.

— Да хоть три шлема сразу… — Сорабакин откровенно сердился, закипал понемногу, но еще, кажется, не закипел окончательно.

Трех шлемов у меня в наличии не было. Я удовлетворился тем, что надел один, хотя помнил, что шлем мог бы дать мне ответ и тогда, когда я его в руке держал. Между нами существовала связь непонятного мне характера. Однако пока шлем ничего не подсказывал, почему-то тянул время. При этом я надеялся, что, будучи у меня на голове, он станет отвечать на мои вопросы. И мысленно я повторил вопрос полковника Сорабакина. Опыт удался. Шлем вложил мне в голову ответ, который я тут же и повторил вслух, даже чувствуя, что это не совсем мой голос говорит:

— Прсжнан, сын Матомоссэ, летел очень медленно. Он видел ракету, что летела в него. При этом он имел возможность мыслью уничтожить ракету. Но не стал этого делать, потому что подозревал, что в ракете находится живое существо, разумный организм. Он мог направить летящую в него ракету на скалы, но из тех же соображений не сделал этого. А потом было уже поздно.

— Гуманизм, значит. Махровый гуманизм, который не позволяет убивать живое существо… — с непонятным неудовольствием высказался полковник Сорабакин и глубоко задумался.

— Так точно, товарищ полковник. Гуманизм…

Он не обратил на мои слова никакого внимания и даже как-то демонстративно отвернулся к окну и смотрел за стекло, словно там происходило что-то очень интересное. Мне оставалось только ждать, но ожидание затянулось, и я осмелился напомнить полковнику, что времени у нас остается все меньше:

— Товарищ полковник, так мы летим?

Сорабакин резко обернулся и посмотрел на меня с обидой в глазах:

— Ты что, желаешь меня дураком показать перед всем штабом? Хочешь, чтобы я у всех на глазах корячился, забираясь в твою «этажерку», которая не может летать в принципе, по определению. Это простой ящик, хотя и красивый. И чтобы потом мне в спину со смехом показывал любой лейтенант! Знаешь что, старлей… У нас на «губе» очень хороший карцер… Посажу я тебя, пожалуй, туда… Суток на трое. Остынешь, из головы вся дурь выйдет…

Он словно забыл, что сам сознавался, как наблюдал в окно за моим подлетом к штабу. Трое суток в карцере… А нашей группе на всю операцию трое суток отпущено. Это значило, что в карцер мне никак было нельзя. И потому я не согласился:

— Это невозможно, товарищ полковник. Извините уж, но я напомню вам, что вы сами в окно наблюдали мой полет, в который теперь не верите. Кроме того, вы получили официальный приказ о содействии нашей группе.

— Да. Не верю я во всякую ерунду. А наблюдал я какие-то фокусы. Иллюзион… Копперфильдщина^[2] сплошная… И вообще думаю, что это твое внушение, а я ничего не видел. И никто этого не видел. Пользуешься моей дурной славой!.. Нашел, чем пользоваться! На то она и дурная, что ее опасаться следует. Трое суток в карцере — тогда поумнеешь!

Сорабакин даже рукой, как саблей, махнул, разрубая иллюзии.

— Тем не менее, товарищ полковник, при всем моем уважении к вашим погонам, я не могу согласиться на трое суток. Просто по обстоятельствам — не могу, и все. И повторяю еще раз, что это категорически невозможно. И я вынужден буду принимать собственные контрмеры, которые, боюсь, как раз и сделают вас посмешищем, стать которым вы так откровенно опасаетесь.

— Что? — До полковника не сразу дошло, что я не склонил смиренно голову. Он в высокогорном погранотряде, оторванном от большого мира, привык чувствовать себя царем и хозяином и, судя по поведению дежурного по штабу майора, проявлял при этом некоторую долю самодурства. Возможно, столкновение с самодурством и солдата-пограничника вынудило дезертировать. Такие вещи случаются сплошь и рядом, и я этому при подтверждении не удивился бы. — Ты что, старлей, не понимаешь, что здесь я хозяин? Как скажу, так и будет.

— Было… — поправил я его.

— Что?! — опять не понял возмущенный полковник.

Шлем уже отработал необходимые мероприятия. Меня поведение полковника сильно смущало. Я не понимал, чем оно вызвано. Не понимал, почему он своим глазам не хочет верить. Словно уже обманывался многократно.

— Посмотрите на потолок, товарищ полковник, — посоветовал я спокойно и требовательно.

Он смотреть не стал. Побоялся, видимо, что я обнаглею и ударю его в этот момент, например, ногой промеж ног. А зря он обо мне так подумал. Я старших по званию стараюсь без особой необходимости не бить. Тем более так обидно…

— Как хотите… — сказал я, и тут же с потолка на полковника Сорабакина упала паутина. Настоящая паутина, та самая, что брала в плен и бандитов, и моих солдат, и офицеров группы «Зверинец». Причем одна толстая нить паутины ловко залепила Сорабакину рот так, что он даже крикнуть не смог. А его попытки сопротивляться только заставили паутину сократиться и сжать жертву еще плотнее. — Вы, товарищ полковник, не хозяин, вы просто муха, которая влезла в паутину и не может выбраться из нее. И ваше счастье, что я не паук, не пью полковничью кровь. Убедились, что попытка посадить меня в карцер опасна в первую очередь для вас лично и только во вторую для тех, кому вы отдадите приказ?

Я видел его испуганные глаза. Он, может быть, опасался, не боялся, а именно опасался меня как представителя спецназа ГРУ, несомненно, было беспокойство и по поводу того, что полковником был получен приказ содействовать нашей группе, а он решил проявить самоуправство. Но здесь, видимо, сыграло свою роль ощущение Резервации. Сорабакин думал, что территория эта надолго оторвана от остального мира, и он пожелал стать здесь грозной силой, царьком и богом, поскольку количественно он располагал здесь самыми серьезными силами. Полковник был готов ко многому, но никак не был готов угодить в паутину. Это было выше его понимания и сильнее, чем самые неприятные его ожидания.

— Будем говорить, товарищ полковник?

Я увидел в его глазах испуганное согласие. Кивнуть он просто не мог — паутина этого ему не позволяла.

— Только я сразу предупреждаю, что всякое ваше действие, продиктованное желанием доставить мне неприятности, сразу же будет пресекаться паутиной. Только она будет уже не такая доброжелательная. Она не будет свисать с потолка. Она прямо через окно, не разбив стекла, вылетит наружу, ухватив вас за ногу, и заставит висеть вниз головой на виду у подчиненных. Еще и покачает слегка. А какой-то отдельный кусок паутины будет вас щекотать, чтобы вы извивались и смешили зрителей каждым своим движением. При этом я предупреждаю, что никакие пули на паутину не действуют. Она просто пропускает их через себя, и все… Если, товарищ полковник, не желаете попасть в неприятную ситуацию, когда над вами будут смеяться даже солдаты в карцере гауптвахты, рекомендую ничего не пытаться против меня предпринять. Я не сам буду против вас работать. Я уже отдал приказ, и любые ваши действия определенной направленности будут пресекаться высшими силами с реакцией квантового киберкомпьютера. А это несравнимо с человеческой реакцией.

Шлем подсказал мне еще одну важную вещь, и я, не задумываясь, передал ее полковнику:

— Кроме того, я всегда имею возможность дать мысленный приказ своему шлему, даже если он не на моей голове, и вам, товарищ полковник, будет произведена медицинская процедура лоботомии. То есть из вашей памяти будут стерты отдельные куски, и вы не будете помнить, что вам помнить не следует. То есть вы забудете не только то, что хотели посадить меня в карцер, но забудете даже причину, по которой намеревались так поступить. Процедура эта простая и безболезненная, тем не менее не слишком приятная, потому что вместе с нужными участками нечаянно могут быть стерты и другие. И вы забудете имя жены или даже свое собственное. Итак, товарищ полковник, будем говорить?

Я мысленно попросил шлем ослабить хватку в области лица, и только после этого полковник сумел кивнуть. А потом и сказать:

— Белочка^[3]… Опять пришла… Как ты меня замучила…

Этих слов я не понял. Хотя что-то подозревать начал. Хотя и сильно сомневался в своих подозрениях. И внимательно следил за Сорабакиным.

Характер местечкового царька был еще не сломлен, об этом говорил его упрямый властный взгляд. Взгляд не постоянно был таким, но менялся от беспомощного испуга до властного возмущения. И я в дополнение и усиление предварительного действия попросил шлем приподнять полковника, перенести за стол и посадить в кресло. Даже не попросил, а просто представил, как это происходит, и это произошло. Сорабакин извивался, пытаясь вырваться, чем только усиливал хватку паутины, и это пугало его, ломало волевую полковничью натуру.

Наконец, когда он оказался в кресле, паутина слабо обвилась вокруг него, практически уже не мешая дышать. Но стоило Сорабакину попытаться резко встать и стоя высказать свое возмущение, как неодолимая сила снова вдавила его в относительно мягкое, но все же истошно заскрипевшее кресло. С силой квантового киберкомпьютера полковник бороться был не в состоянии. Думаю, угнетение в это же время шло и на его мозг.

— Не пытайтесь… Следующая попытка доставит вам боль и новые неудобства. Уже более долговременные и даже чреватые последствиями.

Мой предельно вежливый совет, хотя и не сопровождался пинком, поскольку сиденье полковничьего кресла не позволяло это сделать, возымел результат. Сорабакин, посуровев взглядом, видимо, со скорбной болью в душе, согласился с безысходностью своего положения, осмыслил его вполне правильно, тяжело перевел дыхание и сказал:

— Старлей Троица, ты слишком много себе позволяешь. Тебе не кажется?

— Никак нет, товарищ полковник. Я вообще уважительно стою перед вами, поскольку не получил разрешения присесть. А мой шлем читает ваши мысли и действует по-своему. Но направление его действий имеет одно доминантное векторное обозначение — оно идет в сторону обеспечения моей безопасности. Это необходимое условие для успешного проведения всей операции. И я со своей стороны могу вам только сказать, что не позавидовал бы вам, если бы вы сорвали операцию. Эта операция имеет государственное значение. То есть важна для безопасности всей страны. В том числе вашей безопасности и вверенных вам солдат-пограничников. По крайней мере, тех из них, кто еще не дезертировал, спасаясь от неприятностей, о которых вы прекрасно осведомлены.

— На что ты намекаешь, старлей? — с вызовом спросил полковник, но в голосе его прозвучали нотки угрозы, и паутина тут же натянулась заметно туже, не только сам Сорабакин почувствовал это, но даже я заметил. А как тут не заметишь, когда лицо Сорабакина приобрело цвет вареного рака, хотя в кабинете работал кондиционер и нагнетал ледяной воздух. А я начал опасаться, что полковника инсульт хватит. Нужно было договариваться с ним, пока это было возможно, пока он мои слова слышал и воспринимал. Не совсем правильно, но тем не менее воспринимал.

— Товарищ полковник, — сказал я с укором. — Я же предупредил, что шлем не только на ваши действия реагирует, он ваши мысли читает. Более того, он анализирует ваши ощущения. И потому я предлагаю вам не обострять ситуацию, а просто пойти со мной, сесть в скутер и полететь на заставу номер пять, как вы и предлагали. Времени у нас остается все меньше и меньше. Шлем сейчас сделает паутину невидимой окружающим, но ощущать вы ее все равно будете. Это необходимо. Не обессудьте уж — вы лучше меня знаете свой характер. Однако ходить вы сможете. Если вы согласны, шлем ослабит хватку. Итак, товарищ полковник, вы согласны?

Сорабакин скрипнул зубами, как отпетый уголовник, после чего спросил меня:

— А что будет, если я откажусь?

— Сложности будут не у меня, а у вас. Шлем сейчас позвонит вашим голосом капитану Светлакову… Кстати, он правильно прочитал в вашей голове фамилию и звание начальника заставы?

Вместо ответа последовал новый скрип зубов.

Я продолжил:

— Итак, он позвонит вашим голосом и прикажет встретить меня, все показать, все рассказать, что меня будет интересовать. И, как я думаю, капитан Светлаков будет полностью уверен в том, что действует по вашему приказанию. Если у него возникнут вопросы и он пожелает проверить, позвонив вам, шлем опять же ответит вместо вас и все подтвердит. Вы все это время будете сидеть, опутанный паутиной, тихо спать или, может быть, даже храпеть так громко, что ваши подчиненные не решатся вас разбудить. И не в состоянии будете помешать мне, пока я не разрешу вам прийти в себя. Это все не сказки. Это реальность. Вчера шлем разговаривал со мной голосом командующего войсками спецназа ГРУ, и я ничего не заметил. Квантовому киберкомпьютеру это не трудно.

Полковник Сорабакин стрельнул в меня взглядом и зло поджал губы.

— Я не желаю принимать участия в вашей клоунаде. После нее одна дорога — в психушку… Семимильными шагами…

— Это ваше право, товарищ полковник, — ответил я как можно смиреннее и мысленно дал шлему задание. И даже слышал при этом разговор «полковника Сорабакина» с капитаном Светлаковым. Некоторые слова из устной разговорной речи шлему наверняка не были понятны, но он их произнес с соответствующим колоритом. Я сам не любитель матерщины, но не смог не признать, что матерится полковник на подчиненных со смаком. И это на офицеров. Как же он тогда разговаривает с солдатами? Кулаками?

— Бывает и такое, — ответил мне шлем.

Я не знаю, откуда у шлема появилась эта информация, может быть, из головы Сорабакина, может, еще откуда. Но я шлему верил и после этого сообщения перестал жалеть полковника и дал шлему соответствующее задание.

Выходя из кабинета, я обернулся. Паутина на полковнике была, но видно ее не было. Сам он спал, положив голову на стол. Я уже закрывал за собой дверь, когда услышал в кабинете заливистый храп. Спать полковник Сорабакин будет до тех пор, пока шлем его не разбудит.

Как бы мне не забыть дать шлему соответствующую инструкцию, когда надобность в спящем полковнике отпадет, как уже отпала надобность в полковнике бодрствующем. Хотя память меня обычно не подводит…

* * *

На первом этаже, увидев меня из-за своего «фонаря», выскочил навстречу колобкообразный майор с повязкой дежурного. Не успев подойти, вопросительно поднял брови, словно спрашивал, как прошел разговор. Я дал майору возможность задать вопрос:

— Как полковник? Суров, как всегда?

— Я не могу знать, товарищ майор, каков он всегда, но мне он показался предельно корректным и сдержанным человеком. Только, мне кажется, он сильно болен.

— Болен? Что с ним опять?

— Позвонил на заставу капитану Светлакову, чтобы тот принял меня и все рассказал-показал. Говорил ваш полковник как пьяный, сильно матерился в разговоре. Только трубку положил, упал головой на стол и сразу захрапел. Слышите? — Я пальцем показал на лестницу, ведущую на второй этаж. Храпа, естественно, слышно не было, но майор, видимо, очень хотел услышать его. И потому услышал. И широко улыбнулся. Привычно…

— Наш начальник разведки, старлей, хотел с вами побеседовать…

Он разговаривал со мной уважительно на «вы», видимо, из-за седины в моей голове и из-за морщинистого немолодого лица. Выглядел я, как мне самому казалось, пожалуй, постарше этого майора. Выходит, возрастные признаки делают меня солиднее и поднимают мой авторитет. Но я не стал сообщать дежурному майору свои настоящие данные, чтобы не разочаровывать человека. Да он, признаться, и не спрашивал.

— Я слетаю на заставу. Капитан Светлаков ждет меня. Когда вернусь, с начальником разведки поговорю. Просто времени сейчас в обрез. Скоро сюда должен прилететь для меня грузовой беспилотник. К его прилету следует вернуться.

— Может, и полковник Сорабакин к тому времени выспится… — недобро отозвался о своем командире дежурный. — С ним бывает. Если снова приступ не случится, все обойдется…

Я демонстративно взглянул на часы, якобы не желая уточнять, что обычно бывает с полковником. Майор, понимая мою спешку, не стал настаивать на немедленной встрече с начальником разведки…

Примечания

2

Копперфильдщина — производное от имени Дэвида Коперфильда, американского артиста-иллюзиониста.

3

Белочка (жарг.) — белая горячка.