Инструктор по убийству

Сергей Самаров, 2019

У бывшего полковника ГРУ Виктора Кукушкина и криминального авторитета по кличке Боб старые счеты. В свое время Боб даже пытался устранить Виктора с помощью киллера. Тогда спецназовцу удалось перехитрить бандита. Теперь авторитет готовит компромат на полковника, чтобы упрятать того за решетку. Но и Кукушкин не сидит сложа руки. Он узнает, что Боб охотится за сильным психотропным веществом, способным вызвать у человека буйное помешательство. Полковник решает с помощью этого препарата заманить противника в ловушку. Но детально продуманный план неожиданно дает сбой…

Глава 3

Я вышел из хирургического корпуса, сел в машину, и тут мне позвонил полковник Самохин. Кроме него на этот аппарат выйти никто не мог.

Ответил я сразу, потому что с места еще не тронулся:

— Здравия желаю, товарищ полковник! Слушаю вас.

— Здравствуй, Виктор Вячеславович! Ты где сейчас находишься?

— Только что вышел из хирургического корпуса и сел в машину.

— Как самочувствие Тамары?

— В бой рвется. Уже сегодня, говорит, готова. С такими темпами она за неделю на ноги встанет. У нее закалка еще та, нашенская, настоящая.

— Я вот что звоню. Предупредить хотел. По моим сведениям, полковник Альтшулер нашел-таки в больнице того продавца, у которого ты клей покупал. Он тебя не помнит. Тем не менее в ФСБ возникло подозрение, что именно ты ему челюсть сломал, чтобы он не смог дать никаких показаний. Радуются, что хотя бы не прикончил, подозревают, что ты только надеялся, что убил. Хотя есть и еще одна версия. Тот уголовник, с которым у продавца и кассирши был конфликт в магазине, мог кого-то подослать. Тем более что сам Климкин уверяет, будто на него напал старый уголовник. Он видел татуировки на пальцах. А тот, первый, который в магазине бушевал, даже при ментах угрожал, обещал с парнем разобраться. Только вот парень этот — Климкин. Он, оказывается, профессиональный боец, специалист по спортивным единоборствам. Альтшулер уверен, что простой уголовник с ним справиться никак не сумел бы, считает, что его какой-то спец избивал.

— Про специалиста в спортивных единоборствах я знаю. Только вот они не боевые. Вы разницу, товарищ полковник, улавливаете?

— Я-то улавливаю. К сожалению, ее улавливает и полковник Альтшулер. Он желает устроить сегодня опознание, надеется, что Климкин тебя узнает, несмотря на грим, которым ты тогда воспользовался.

— Откуда у вас сведения, товарищ полковник? Если, конечно, это не секрет.

— Вообще-то секрет, но тебе могу сказать и даже, кажется, уже говорил, что мы имеем в ФСБ собственную агентуру. К сожалению, она работает только на низовом уровне. Надеемся, что и ты к этому делу подключишься. Да и в ГРУ тоже на это рассчитывают.

Я не стал сообщать Валентину Юрьевичу о том, что куратор уже звонил мне вечером по тому же вопросу, просто решил постараться показать себя так, как и полагается. Только сначала мне предстояло пройти проверку опознанием.

Я завершил разговор, убрал телефон в карман, опустил в машине противосолнечный козырек, включил подсветку зеркала и внимательно присмотрелся к своей приклеенной бородке. Она была точно такая же, как моя родная, натуральная. Даже Тамара не заметила, что я сменил свою бородку на фальшивую. Конечно, кожу под ней слегка стягивало клеем, но к этому я уже привык.

Убедившись в том, что с гримировкой у меня все в порядке, я поехал в областное управление ФСБ. «Камаро» поставил там же, где и в прошлый раз, убрал в бардачок мобильник, предназначенный для связи с полковником Самохиным, после этого поспешил в бюро пропусков, а потом и в кабинет полковника Альтшулера.

Там сидели три человека в гражданском, при галстуках, как здесь принято было ходить. Поэтому я не мог узнать их звания, но по возрасту и солидности решил, что все они старшие офицеры.

— Ты как раз вовремя, — сказал полковник. — Одет соответствующим образом. Внешность подходящая. Как раз то, что надо. Сейчас приедет машина из больницы, привезут человека. Его позавчера кто-то сильно избил, хотя он профессиональный боец без правил.

— Что такое бои без правил, товарищ полковник? — спросил я.

— Ну, это устаревший термин. Так раньше этот вид спорта назывался. Правила там, естественно, есть. Как это сейчас, Алексей? — Альтшулер посмотрел на человека в штатском, самого молодого из троих.

— Бои по смешанным спортивным единоборствам, — ответил тот.

— Понятно, — сказал я. — Это серьезные ребята. С такими справиться бывает нелегко. Они обычно кое-что могут.

— Да, вот Алексей Викторович сегодня ездил к бывшему тренеру Климкина…

— Климкин, как я, товарищ полковник, понимаю, это тот самый тип, которого сейчас привезут из больницы. Так ведь?

— Точно так, — подтвердил Альтшулер мою догадку.

— А почему сразу тип? — с вызовом спросил Алексей Викторович. — Он молодой парень, служил раньше в ВДВ, там подрался с прапорщиком. Контракт с ним расторгли, хотя в этом конфликте прав был именно он. Прапорщика тоже, кстати, уволили, но втихую, чтобы не раздувать скандал. И вообще этот Климкин — парень с повышенным чувством справедливости. Пытался стать профессиональным бойцом, но в первой же схватке противник сломал ему челюсть. Он сумел выстоять до конца, однако проиграл решением судей, слишком берегся во время боя, за челюсть опасался. Так его тренер говорит. Во втором поединке Климкин в самом начале получил удар прямо в место перелома, продолжить схватку просто не смог, упал и был добит. На этом карьера бойца для него закончилась. Челюсть оказалась слабоватой. Хотя тренер говорит, что парень он был не бесталанный. Да и возраст позволял ему выступать еще долго.

— А он вообще какой вид единоборств предпочитал как базовый?

— Климкин был серьезным спортсменом. Выступал в боевом самбо. А вы сразу про него — тип.

— Я, Алексей Викторович, не вкладывал в это слово отрицательных эмоций, даже не представлял, что это молодой парень. Обычно в смешанные единоборства приходят те люди, которые чего-то определенного достигли на ином поприще, в собственном, как говорят, в базовом виде спорта. То есть народ в возрасте. В вашем, например. Я вижу, вы бывший боксер.

— А как ты, Виктор Вячеславович, это определил? — с неподдельным интересом спросил полковник Альтшулер.

— Я еще на днях, перед схваткой с подполковником Балакиревым, мельком обратил внимание на тренировку ваших спецназовцев. Они при нанесении удара опускают голову, закрывают глаза и рискуют нарваться на встречный удар, пусть случайный, но сокрушительный. У боксеров против этого используется простейшее действие. Брови поднимаются на самый лоб и держатся там постоянно, даже вне тренировок и боя. Это настолько прочно въедается в кровь, что человек, долгие годы не тренирующийся и не участвующий в соревнованиях, по-прежнему держит так брови. Вот лицо Алексея Викторовича — конкретный тому пример. В этом может убедиться каждый, кто на него посмотрит.

— Как все, оказывается, просто, — констатировал Альтшулер. — Но не все же боксеры так брови держат. Я разных на своем веку встречал. Да, часто видел таких, кто брови задирает кверху, но встречал и других. Боксеров легче определить по носу. Он у них если не сломан, то попросту сплющен.

— Это вовсе не обязательно. Я встречал таких, у которых лицо было мирным и смиренным как у овечки. Да, конечно, не все брови на лоб задирают. Кто-то умеет не закрывать глаза сразу. У этого человека не возникает необходимости работать с бровями. Надо сказать, что закрытые глаза — не доказательство трусости. Это какое-то врожденное состояние человека.

— А трусость разве не врожденное состояние? — продолжал полковник Альтшулер отвлеченную беседу.

— По-разному случается. Бывает, кто-то один раз испугался и стал трусом. Но это излечимый порок. Человек может переступить через свой страх и стать отчаянно храброй личностью. Не бывает людей, которые ничего не боятся. Опасения есть у всех. Нужна, естественно, сила воли, чтобы превозмочь себя. Мы солдат так и воспитывали.

— Это каким же образом? — поинтересовался Алексей Викторович.

— Элементарно. Взять хотя бы занятия на полосе разведчика…

— Это полоса препятствий, что ли? — спросил полковник.

— Да, она самая и есть. Только удлиненная и специально усиленная дополнительными сооружениями. Ползет солдат по полосе разведчика, по песку и по земле. А взвод в это время стреляет боевыми патронами. Пули уходят в землю и в песок под руками и между ног. Так вот боец и привыкает не бояться. Хотя бывали у нас случаи, когда люди не могли себя пересилить.

— И что с ними было потом? — спросил Алексей Викторович с заметной насмешкой.

— Мы обычно отправляли таких ребят дослуживать срочную в какую-нибудь другую часть.

— Например?

— Например, в спецназ ВДВ. Я сам двоих бойцов туда отправлял, когда командовал разведротой. С интервалом в полтора года получилось.

— И как они там дослуживали? Вы не узнавали?

— Узнавал. На хорошем счету были. Там служить несравненно легче. Ведь спецназ военной разведки — это действующая армия. Всегда, даже в мирное время! Поэтому с него спрос совершенно особый.

— Ладно, — подвел итог полковник Альтшулер. — Относительно особого спроса я полностью согласен. Это все очень интересно. Надеюсь, что подполковник Кукушкин внедрит и у нас такие методы подготовки, поскольку спецназ ФСБ тоже всегда в действии. Но давайте вернемся к Владимиру Климкину. Виктор Вячеславович, на ваш взгляд, кто мог избить профессионального бойца? Мне кажется, что сделать это чрезвычайно сложно.

— Нет, не так уж и сложно. Это мог сделать кто угодно, — невозмутимо ответил я. — Первый попавшийся пьяница нечаянно махнет рукой и попадет в старый перелом. Здесь даже нет необходимости в особой физической подготовке, хотя потом тот же пьяница будет считать себя человеком с убийственным ударом.

— А почему вы заговорили про пьяницу? — спросил Алексей Викторович слишком уж настойчиво и серьезно.

Я сразу понял, что это один из моих противников, активно против меня настроенный.

— Вы знакомы с показаниями Климкина? — продолжал он.

— Откуда? Вы же мне не докладывали. А про пьяницу я сказал просто потому, что не считаю человека, пребывающего под градусом, способным к эффективной драке. Сам не пью и вам, молодой человек, не советую.

«Молодому человеку» было, видимо, слегка за тридцать пять. Против моих шестидесяти трех — сопляк и сосунок. Пусть радуется, что я так его не назвал.

В это время полковнику Альтшулеру кто-то позвонил по внутреннему телефону.

Он выслушал сообщение и заявил:

— Ведите! У нас все готово. — Альтшулер положил трубку на аппарат, встал и проговорил: — Пойдемте все вместе туда. Проведем опознание. Доставили и понятых, и Климкина.

Офицеры вышли из кабинета первыми, я — следом за ними. Последним помещение покинул полковник, который закрыл сперва сейф, а потом и входную дверь. Замок с отпечатком пальца, которым он вроде бы заинтересовался, ему так и не понадобился, хотя установить его — дело получаса.

Я шел по коридору в окружении крупных мужчин. Все они были моложе и выше меня. Со стороны это, вероятно, выглядело так, что я иду под конвоем.

Однако я сразу просчитал вариант освобождения из-под такой вот охраны. Сначала должен последовать бэкфист. Так называется удар, применяемый в смешанных единоборствах и тайском боксе. Он наносится предплечьем, чаще всего в голову, после кругового движения всего тела. Я мог угостить им того человека, который шел слева от меня.

При этом ударе я должен был бы сам сместиться влево и разорвать дистанцию с типом, идущим справа, внешне самым интеллигентным и мало способным, на мой поверхностный взгляд, к схватке с серьезным противником. Это смещение позволило бы мне нанести ему сильный хай-кик, то есть удар ногой в голову с разворота. Обычно он проводится нижней частью голени. Это самое жесткое место на ноге, не имеющее особой склонности к переломам.

Эти удары были бы довольно звучными и никак не прошли бы мимо ушей того бывшего боксера, который шел впереди меня. Его я атаковал бы сразу после того, как он остановится и обернется. Какой крепкой ни будь тренированная челюсть боксера, она едва ли выдержит столкновение с чьей-нибудь ногой, в данном случае с моей, к тому же обутой в армейские берцы.

Полковник Альтшулер, идущий чуть позади, меня, честно говоря, вообще не беспокоил. Конечно, он был крупным и тяжелым мужчиной, но округлый животик настойчиво приглашал его посетить подвальный спортивный зал здешнего управления. Там я несколькими ударами в корпус быстро научил бы Альтшулера подтягивать живот и не отваливать его себе на колени. Он был моложе меня, но гордиться своей физической подготовкой ему явно не стоило.

Короче говоря, я предположил, что попал в клетку. Но офицеры, устроившие мне эту западню, кое о чем даже не подозревали. Они не знали, что в таких условиях я становлюсь куда более опасным, чем на свободе, всегда готов и способен вырваться из ловушки.

Но мы шли, и никто не пытался предъявить мне претензии, хоть как-то схожие с обвинениями. Так, в том же нерушимом порядке мы прошагали в другое крыло здания, повернули за угол и оказались в кабинете.

Там стояли четыре человека, внешне слегка схожих со мной. Двое из них даже имели бородки одинаковой формы с моей. Этот факт достаточно четко говорил мне о том, что сотрудники ФСБ меня подозревают. Я сразу определил, что бородки приклеены, причем достаточно неумело, на скорую руку.

Все четверо были одеты в камуфлированные костюмы, однотипные с моим, но с разными рисунками. У меня был камуфляж «Флора», который использовался в армии до тысяча девятьсот девяносто восьмого года, у них — «Цифра» и «Вертикалка».

Мне показали, где встать. Я полностью владел собой, занял это место, не проявлял никакого беспокойства, ничем себя не выдавал. Пульс у меня не участился, сердце не стало колотиться быстрее. Эти факторы, выдающие ваше волнение, легко подавляются соответствующей тренировкой. В свое время я немало часов потратил на занятия, как и с инструктором, так и самостоятельные.

В последний момент я заметил, что полковник Альтшулер и двое его коллег вошли в следующий кабинет, увидел на стене зеркало и понял, что оно прозрачное. Полковник и его офицеры будут наблюдать за действом с другой стороны.

Сам процесс опознавания должен был проходить, видимо, под контролем Алексея Викторовича. У меня не было видимых причин протестовать против этого. Поэтому я и не возмущался.

Ждать долго нам не пришлось. По моим подсчетам, прошло около двух с половиной минут. Потом в дверь кто-то постучал.

После приглашения в кабинет заглянул солдат и бодро, как на перекличке в строю, рявкнул:

— Товарищ майор, по вашему приказанию…

Алексей Викторович остановил доклад ладонью, резко протянутой вперед, словно испугался громкого голоса солдата.

— Запускай сначала понятых, — распорядился он.

Солдат завел в помещение пожилых мужчину и женщину. Алексей Викторович заученной скороговоркой объяснил им их обязанности и ответственность, предупредил о том, что весь процесс фиксируется видеокамерой.

После этого он приказал солдату:

— Запускай Климкина!

Майор протянул руку и включил камеру, укрепленную большой присоской на стекле зеркала, позади которого, видимо, стояла вторая, фиксирующая нас.

У четверых участников этого процесса лица должны были бы быть невозмутимыми хотя бы потому, что они реально не имели к делу никакого отношения. У меня — за счет самообладания и умения себя контролировать, отработанных за долгие годы службы.

Алексей Викторович вытащил из-под папки на столе лист, на котором что-то было написано крупными буквами, и дал прочитать Климкину. Тот глянул на текст и мигнул. Мол, да, я все понял.

В этот раз Климкин показался мне и ростом меньше, и в плечах у́же, чем в первые наши две встречи. Его шея, нижняя челюсть, едва ли не все плечи были скованы толстым слоем гипса, делающим этого парня слегка сутулым и вообще каким-то почти квадратным. Хорошо, что сейчас стояла осень, было уже прохладно. Жарким летом под таким слоем гипса легко могут завестись черви.

Это, на мой взгляд, было даже большим неудобством для бедолаги, чем собственно перелом челюсти. Но держался Владимир с достоинством. Мне даже понравилось выражение его глаз.

Он вроде бы заранее торжествовал, ожидал увидеть человека, который его так жестоко избил, заглянул поочередно в пять лиц, встретился с каждым из нас долгим испытующим взглядом, но так и не сумел никого узнать. Об этом парень сразу и сообщил Алексею Викторовичу отрицательным движением руки.

После чего он прошептал едва слышно, почти не двигая челюстью:

— Нет, товарищ майор, тот был старше, с наколками на руках. Я хорошо рассмотрел перстни с расходящимися лучами на пальцах. Три или четыре на правой руке, не могу точнее вспомнить, и два на левой. Но бил он профессионально, с умением, как настоящий боксер.

Мне странно было наблюдать за тем, как человек пытается общаться в своей обычной манере, говорить привычными словами, в своем собственном стиле. При этом ему было, видимо, больно, но излагать свои мысли иначе Климкин просто не умел.

Майор поморщился так, словно упрек был высказан в его сторону, и поинтересовался:

— А клей у тебя кто покупал?

— Да я разве помню. За день в магазине столько покупателей проходит! Могу только сказать, что с бородкой человек был. Вот с такой же. — Климкин показал на меня. — Но тот, по-моему, выше был. Еще мне тогда показалось, будто глаза у него были какие-то сердитые, сосредоточенные, что ли.

— Но точно не этот?.. — Алексей Викторович в отчаянии ткнул мне пальцем в грудь.

Я человек спокойный, уравновешенный. Но должен признаться в том, что мне захотелось этот палец ему же в нос вбить и там с силой провернуть. Естественно, вместе с носом.

— Нет. Точно не он. Я же говорил, что тот ростом был выше, взгляд не такой, лицо какое-то вытянутое.

На этом процесс опознания был закончен. Владимир Климкин и понятые подписали протокол, после чего тот же солдат увел их на выход.

— Я все видел и слышал, — торопливо сказал полковник Альтшулер, заходя в кабинет.

Этими вот словами он остановил Алексея Викторовича, собиравшегося доложить ему о результатах опознания, и добавил:

— Я еще раз убедился в твоей неправоте, Алексей Викторович.

В чем заключалась неправота майора, догадаться было совсем не трудно по его почти истеричному тычку пальцем мне в грудь. Это был последний жест отчаяния. После него порядочные люди поднимают пистолет, прижимают ствол к своему виску и давят на спусковой крючок. Но такое яркое и торжественное событие не состоялось. На этом основании я сделал собственный вывод об уровне порядочности Алексея Викторовича.

— Товарищи офицеры, все свободны! Можете переодеваться. Спасибо за маскарад. — Эти слова Альтшулера были адресованы моим товарищам по несчастью, имеющим отдаленное сходство со мной и принимавшим участие в процедуре опознания в качестве статистов.

Они торопливо вышли. В кабинете остались только мы с полковником, Алексей Викторович и два возрастных офицера в гражданском, не отстающих от полковника, но пока безучастных ко всему происходящему.

— Я еще нужен вам, товарищ полковник? — поинтересовался я у Альтшулера.

— Лично мне — нет. Ты прямо сейчас в кадры зайди, они отметят, что ты к службе приступил, и можешь в спортзал отправляться. Кстати, майор Владимиров проявил желание у тебя потренироваться, — проговорил Альтшулер и кивнул в сторону Алексея Викторовича. — Он, правда, у нас служит в следственном отделе, а у тебя занятия пока планируются только со спецназовцами и оперативниками. Но одного человека ты, я думаю, принять сможешь.

— Да, разумеется. Пусть приходит, — сказал я и окинул взглядом майора с головы до пят и обратно.

Вес килограммов за девяносто, из них около десяти, судя по двойному подбородку, откровенно лишние. Если он будет заниматься всерьез, то я быстро приведу его в форму.

Козырять я не стал, поскольку на мне не было головного убора, но щелкнуть каблуками на прощание не забыл и отправился в кадры, в кабинет, расположенный на первом этаже. Это не заняло у меня много времени.

Там я прежде всего услышал, что для получения постоянного пропуска должен быть сфотографирован прямо здесь и сейчас, в этом кабинете. Я отказался, сослался на то, что сперва бородку надо сбрить. Дескать, вечером это сделаю, потом сфотографируюсь сам и принесу нужное количество снимков. Могу прямо на флешке отдать, чтобы в кадрах сами распечатали нужного размера.

Это всех устроило. Вопрос, как оказалось, вовсе не сводился к тому, что ФСБ требовалась моя фотография для каких-то своих следственных нужд. Я обязан был принести ее не только для пропуска, но и для личного дела. Значит, избежать этого было невозможно. Суть дела сводилась только к ношению мною бородки.

— А зачем вы бородку сбривать надумали? Вам она вполне к лицу, — сказала возрастная женщина в мундире с погонами старшего прапорщика.

— Армейская привычка. На службе у нас борода не допускалась. Только легкая небритость в боевых условиях. Но мы и в ходе операций старались следить за собой. Офицеры солдатам пример подавали.

— Вы что же, всегда имели при себе бритву?

— А зачем нам бритва? Мы привыкли обходиться ножом или малой саперной лопаткой. У нормального бойца она всегда должна быть заточена до максимально возможной остроты.

— Я слышала, что вы этими лопатками даже дрались.

— У нас считался обязательным курс рукопашного боя с использованием лопаток и ножей. — Я не хвастался, говорил только то, что было в действительности, но сотрудники отдела, как мне показалось, не приняли мои слова на веру.

Однако это, в принципе, была совсем не моя беда, а только их.

Должен сказать, что в мои планы входило обучение спецназа ФСБ не только ножевому бою, но и применению в схватке малых саперных лопаток.

Когда я показал полковнику Альтшулеру план предстоящих занятий и перечень дисциплин, он ровным счетом ничего не возразил, заметил только:

— Ты хочешь из наших спецназовцев настоящих киллеров сделать!

Если полковник и пытался меня этой фразой смутить, то эта его идея оказалась неудачной.

— Я по своей воинской сущности и по профессии, товарищ полковник, диверсант. А диверсант и киллер — это понятия слегка родственные, — заявил я.

Я вовсе не утверждал, что сам являюсь киллером, только признал, что диверсанту стать таковым гораздо проще, чем, к примеру, охранником. Хотя это тоже возможный вариант, потому что настоящий охранник обязан знать все методы работы диверсантов. Уверен, что у меня, при моем серьезном и даже скрупулезном отношении к любому делу, за какое бы я ни взялся, были все шансы стать отличным охранником или даже начальником службы безопасности в серьезной структуре.