Шахта. Ворота в преисподнюю

Сергей Саканский, 2012

Нечто чудовищное обитает в заброшенной шахте, манипулируя людьми, заставляя их совершать жестокие убийства. Семилетний Иван чудом спасся, когда двое неизвестных застрелили его родителей. Мальчишку увезли в другой город, приняли в новую семью, но странные преследователи разыскали его. Теперь, через много лет, он отправляется на поиски этих людей и готов отдать жизнь за то, чтобы разгадать страшную тайну шахты. На своем пути он встречает женщину, с которой в детстве произошли точно такие же события. Связанные общей целью, они движутся навстречу неведомому и, одновременно, – навстречу любви, которая может стать вечной в самом прямом смысле этого слова.

Его вторая жизнь

Его держали в привокзальной милиции до утра, рассчитывая, что кто-нибудь заявит о пропавшем мальчике, затем отвезли в больницу. Врачи быстро осмотрели его, присоединили разноцветные провода к голове и запястьям, заставили кружиться на месте и бегать по комнате.

— Никаких ушибов, повреждений нет, — сказал доктор. — Чрезвычайно странный случай амнезии.

Свят хорошо запомнил это новое слово. Потом его отвели в другой кабинет, с большим деревом, растущим в кадке у окна, и женщина-врач в толстых очках долго разговаривала с ним. Дерево, как уже потом, вспоминая все это, понял Свят, было фикусом, врач — психиатром.

Она спрашивала его, помнит ли он маму и папу, и Свят сказал, что не помнит, закусив губу. А помнит ли он какую-нибудь комнату, какой-нибудь дом? Нет. А собаку, кошку?

И так далее. Мало-помалу Свят понял, что женщина-врач настораживается, подозревая его во лжи, и что на самом деле он должен помнить из своей жизни хоть что-то.

Тогда Свят описал кошку, ту самую, которая жила у них в доме и пропала. Врач стала расспрашивать, где сидела кошка, что она ела, но хитрый Свят этого не помнил, что было на самом деле правдой: он забыл, что ела кошка.

— Хорошо. Кошку ты помнишь. А человека? Какого-то человека, любого, ты помнишь? — спросила женщина-врач.

Свят понял, что должен все же рассказать о каком-нибудь человеке и стал описывать дядю Бобу. Был у них в поселке такой дядя Боба, которого все любили. Он часто приходил в гости к ним в дом, сидел за столом и ел. Даже кошка любила дядю Бобу: она всегда прыгала к нему на колени и сворачивалась в клубочек под его большим животом, что был обтянут полосатым вязаным свитером.

— Дядя Боба был лысым? — спросила женщина-врач.

— Нет, — сказал Свят. — Дядя Боба был рыжим.

— Хорошо. А была у дяди Бобы борода?

И так далее. Свят хорошо помнил дядю Бобу, который, в отличие от других взрослых, которые всегда разговаривали только между собой, находил всякие добрые слова и для него. Теперь он чувствовал, что стоит на верном пути: врачу нравилось, что он помнит хотя бы дядю Бобу, и Свят уже совсем разошелся, описывая его полосатый свитер, его крупную рыжую голову…

Вряд ли доктора пришли какому-то определенному заключению, думал впоследствии Свят. Главное, они представить себе не могли, что такой маленький мальчик может лгать, да и зачем ему это?

Его перевели за город, в детский дом, там ему и дали новое имя, которое узаконили сначала в детдомовских ведомостях, затем — в отделе регистрации города. Его крестным отцом-нарекателем стал случайный человек — завхоз. Сестра-хозяйка спросила, когда надо было записать, на кого выписана подушка и постельное белье:

— Только вот, как его записать?

— Что ж тут думать? — сказал завхоз. — Пусть будет его фамилия Непомнящий. Хорошая фамилия и довольно-таки распространенная. А звать его будем…

Он внимательно посмотрел на Ивана.

— Мальчик белобрысый, голубоглазый. Явно русский. Пусть будет Святославом.

Так и появился на свете Святослав Непомнящий, сокращенно — Свят. Так он и стал теперь жить — Святом.

Многие дети имели родственников или даже родителей, но почему-то содержались в этом сиротском приюте, как и те, кто был совершенно один. Посетители приходили по воскресеньям, часто забирали детей с собой, и Свят оставался с бесхозными мальчишками и девчонками в пустом доме, где в выходные дни пахло хлоркой, а в широких коридорах было слышно эхо, и окна отражались в чистом полу, как в зеркале… Однажды пришли и к нему.

Когда нянечка сказала Святу, что во дворе его ждут, он не поверил своим ушам. Почему эти люди опять нашли его — с другим именем, в другом городе?

В голове немедленно сложился план очередного побега. Можно оттолкнуть нянечку и выскочить через окно. Но как он справится с нею, такой толстой? Женщина крепко держала его за руку, тянула:

— Идем! Тебя уже ждут!

Свят тащился по коридору, порой скользя сандалиями по натертому паркету. Как и тогда, нестерпимо захотелось в туалет…

Нет, страх не оправдался. Это была всего лишь старушка, та самая, что беспокоилась о нем на вокзале. Ее звали Анна Ивановна, и была она не такой уж старой: в том году ей исполнилось пятьдесят три, точно, как Святу сейчас.

Разыскать потерявшегося на вокзале малыша было не сложно, и вот она пришла навестить его. Недели через две Анна Ивановна пришла снова, затем стала приходить каждое воскресенье, а в начале лета, когда кончились занятия, и вовсе забрала его домой, оформив опекунство.

Так, у Анны Ивановны прожил он несколько лет, закончил школу, ушел в армию и вернулся. В тысяча девятьсот семьдесят восьмом Анна Ивановна умерла, Свят унаследовал ее квартиру.

Он уже давно не вздрагивал, если кто-то произносил его настоящее имя, звал, скажем, на улице какого-то Ивана. Жизнь заставила его забыть о страшных событиях детства, да и не было рядом никого, кто знал об этом и мог бы напомнить ему.

Наверное, по этой причине и не обрел он настоящих друзей. Друг — это тот, кому доверяют тайны. У Свята же была тайна, которую он не мог доверить никому. Безмерным, космическим было его одиночество.

Впрочем, была одна попытка завести друга, рассказать ему все, но кончилась она плачевно. Витька слушал его, слушал, затем вдруг сказал:

— А мой дедушка на войне погиб. Как ты говоришь, тебя на самом деле зовут?

— Никак, — сказал Свят.

— А вот я расскажу всем, что ты не тот, кем называешься! Может быть ты — фашист, а?

Это было в пятом, что ли, классе… Конец шестидесятых. Близкое дыхание Великой Отечественной. Дети играют в войну, делятся на немцев и русских. «Фашист» — довольно часто употребляемое ругательство. Почти у всех воевали деды, чьи-то погибли, чьи-то пропали без вести. Были в поколении и такие ребята, у кого воевали отцы. Война проросла через обыденную жизнь, словно какая-то грибница. Витька почему-то сильно рассердился на Свята, ругался, в довершении заявил, что также было эхом Великой Отечественной:

— Вот начнется война, пойдем в атаку, и я тебя первого в спину убью.

Свят бросился на него с кулаками, крича:

— Сам ты фашист!

Обиделся Витька непонятно за что. Может быть, потому, что Свят со своей тайной стал неожиданно большим и значительным. Бывший друг рассказал тайну Свята одному, другому… Никто не поверил. Никто не обратил внимания, вскоре все это забылось. С тех пор Свят не делал попыток поделиться с кем-либо — ни с приятелями, ни с женщинами.

Шли годы, многие знакомые хоронили родителей, обретая то нелепое чувство крайнего, с которым Свят и так вырос на земле. У всех этих людей осталась от родителей какая-то память: вещи и фотографии. Свят тосковал по самому образу родителей: то ему казалось, что он ясно помнит их лица, то у отца, сидящего над свечой за столом, вместо лица дрожало желтое пятно.

Фотографии, конечно, были у тети, Свят сам видел их в альбоме. Казалось бы, чего теперь стоило: сесть в электричку и поехать в Курск? Название улицы и номер дома он помнил, но даже представить себе не мог, как заявится к ней и как объяснит то, что с ним произошло.

Иногда ему казалось, что ничего этого не было. Вернее, вся его история, возможно, была несколько другой: одни события действительно произошли, другие — существовали только в его воображении.

Какие-то люди ворвались в его дом и застрелили родителей на его глазах — отрицать это невозможно, а вот дальнейшее вполне можно поставить под сомнение. Был ли на самом деле в городе Курске человек-месяц, точно ли он сидел в машине? Была ли в детской коляске кукла, а не самый обыкновенный ребенок, в то время как по улице совершенно независимо ехала какая-то «Волга»?

Ясно, что всеми мыслями Свята в то время руководил страх, а страх может что угодно нарисовать. Даже незнакомца, который пришел забрать его из школы, тоже можно объяснить самыми простыми причинами. Допустим, тетя Шура в тот день по какой-то причине не смогла его встретить, а поручила сделать это своему другу, ведь мог быть у нее какой-то мужчина… Выполняя поручение, он решил назваться дядей, родственником — ведь разве отпустят первоклассника из школы неизвестно с кем?

В результате собственной галлюцинации Свят бежал из города, который приютил его, потерял свое имя, переместился в другую, совершенно новую жизнь.

Иногда Святу так и казалось: он совершил ошибку, просто совершил ошибку из страха. Никто не преследовал его. Никакой тайны не было, а в тот день в дом ворвались двое обыкновенных грабителей.

Ребенка, чья психика чем-то сильно травмирована, в наши дни берут под опеку врачи, его могут долго и бережно реабилитировать, особенно, если у родственников водятся деньги. Свята же просто взяла к себе тетка. Не справившись со своим ужасом, он попал под власть галлюцинаций и сбежал от нее.

Не было никаких преследователей. Вся его жизнь шла совершенно не так, как он ее мыслил. И он хотел во что бы то ни стало найти могилу своих родителей.

Постепенно это стало навязчивой идеей: Свят должен был поехать туда.

Проблема была только в одном: он понятия не имел, где расположен этот шахтерский поселок. Даже и близко, как говорится. Его малая родина с одинаковым успехом могла находиться в любом угледобывающем районе страны. То, что шахта была угольной, сомнения не вызывало: Свят помнил, как взрослые постоянно употребляли ласковое, жгучее слово «уголек» да и черная пыль была в доме повсюду, словно шахта дымила ею, и Свят рисовал пальцем на различных плоскостях — на подоконниках, на крышке сундука… И кончик пальца был черным.

Мучила Свята и еще одна загадка. Мальчика, не помнящего родства, обязательно должны были объявить в розыск: сначала по Орловской области, потом — во всесоюзный. В Курске в то же самое время не мог не начаться розыск со стороны тети: ведь мальчик просто ушел из школы и пропал. Рано или поздно у кого-то на столе должны были встретиться два дела, две фотографии: одна из Курска, другая — из Орла. Почему же этого не произошло?

Время было вполне благополучное, милиция спокойно, рутинно работала. Мало-помалу Свят пришел к выводу: тетя по какой-то причине не заявила его в розыск.

В принципе, мысль, что пришла ему в детстве, когда он шел по железнодорожным путям, отправляясь в неизвестность, в новую жизнь, была не такой уж безумной. Он тогда подумал, что и учительница, и тетя Шура — все они действуют заодно… Такое вполне реально: ведь могут же быть среди членов какой-то обширной преступной группировки или мистической секты и учителя, и чьи-то родные тетушки…

Новая логическая цепочка внезапно выстроилась в его голове. А что если причинно-следственная связь событий совершенно другая, попросту обратная?

Он почему-то решил, что Человек-месяц приехал за ним из шахтерского поселка в Курск. А почему не наоборот? Может быть, центр странной организации как раз и находится в Курске, и тетушка причастна к ней, и именно она и навела этих людей на сестру и ее семью… Они убили мать и отца, а его упустили. Тогда тетушка сама приехала за ним и забрала его в Курск, поближе к логову тайного общества.

Однажды Свят решил: он поедет в Курск. Собирался недолго. Сел на утреннюю электричку в первую же субботу.

* * *

Трамваи в этом городе по-прежнему давили кур, хотя прошло уже много лет с той поры, как он бежал отсюда. Городок ничем не отличался от Орла, только более глухой, какой-то тихий, провинциальный. Даже и речка — другая, но так же разрезающая город на кривые районы — была мельче и уже.

Дверь открыла взъерошенная школьница. В квартире были ее родители, угрюмые, полупьяные люди. Они обрадовались не Святу, а бутылке шампанского, которую он держал в руке. Он помнил, что у тети в холодильнике стояла бутылка шампанского…

Нет, они не знают, куда делись предыдущие жильцы из этой квартиры. Они получили ее по ордеру. Кто-то здесь умер, квартира отошла государству, они переехали из коммуналки. В каком году? Да, в девяносто первом. Успели. На следующий год уже началась неразбериха, развал Союза. Квартиры уже перестали давать. Хочешь — покупай. Шампанского давно уже не пили, с нашими доходами, кхе…

— А на каком кладбище похоронили эту женщину? — спросил Свят, уже вставая, чтобы уйти.

— Женщину? — удивилась хозяйка. — Да нет. Здесь жил и умер старик.

Заметив недоумение гостя, решили позвать пожилую соседку. Та прояснила ситуацию, и Свят понял, что на кладбище идти ему не за чем.

Старик не всегда был стариком. Въехал в эту квартиру еще вполне упитанным, трезвым мужчиной. Получил квартиру, после того, как пропала Шура, царствие ей небесное.

— Как пропала? — спросил Свят.

— Да просто. Не стала ее и всё. Сначала племянника обыскалась. Он дома не ночевал. Собралась идти в милицию заявить. Но в тот же день пропала и сама.

— Ее, конечно, объявили в розыск?

— Наверное.

— А племянника?

— Не знаю. Шура-то сетовала как раз, что фотографии его у нее нет.

Так вот оно что, — думал Свят уже по пути на вокзал. Выходит, он зря грешил на эту бедную женщину, обвиняя ее невесть в чем. Вот почему тетя не объявила его в розыск. Ее также убили. Может быть, из-за того, что она прятала его, а может быть — по другой причине… Свят вдруг подумал, что дело тут в родственной крови. Тетя была сестрой матери. Что если какие-то силы озабочены уничтожением определенного рода, его семьи, фамилии? Позже (много позже, через время, которое трудно вообразить в масштабах жизни одного человека) Свят вспомнил свою догадку, одну из многих, и удивился, насколько она была близка к истине…