Озеро. У источника власти

Сергей Саканский, 2012

Удивительной красоты озеро, затерянное в дремучем лесу, палатка, костер, романтическая ночь… На берегу двое – он и она, и кажется, что счастье в их собственных руках, но… Ужас, тысячелетия живущий в темных водах, неожиданно прорывается в наш мир, чтобы завладеть их душами и разрушить едва родившуюся любовь.

СТРАННОЕ ЛИЦО

Юля чувствовала тепло и тело мужчины. Это успокаивало. Человек, идущий по мосткам, очень ей не нравился. Вряд ли она могла бы сформулировать, что именно казалось странным в его лице. И даже не странным, а страшным…

Черты лица были не совсем на месте. Слишком широко расставлены глаза. И форма самих глаз необычна: слишком большие, слишком круглые… Лоб нависал — выпуклый, огромный и какой-то раздвоенный. На лбу явно выделялись две крупные шишки, торчащие в стороны над глазами. И подбородок сливался с шеей.

— Да это же просто даун! — поняла Юля. — Это даун и больше никто…

Однако, даун, приблизившись, заговорил с ними вполне разумно, хоть и с явным сермяжным присвистом:

— Ну, что, болезные мои? Никак на рыбалку? Рыбка в наших местах знатная…

— Сам ты болезный, — сказала Юля.

— Не груби, девушка. Я ить и обидеться могу.

Арсеньев внимательно посмотрел на рыбака.

— И что? — спросил он неприятным голосом. — Что произойдет, если вы, сударь, обидитесь?

Он сбросил рюкзак. Незнакомец насмешливо посмотрел на него и сказал:

— Да ладно вам. Я пошутил просто. Язык, соответственно, выбрал, как и надо говорить простому сельскому старику с городскими гостями. Типа того: болезные… Такими оборотами вся советская литература полна. «Поднятую целину» читали?

— Я вообще не читаю книг, — ответила Юля, потому что большое белое лицо обратилось непосредственно к ней.

— С гордостью заявила она, — прокомментировал рыбак.

Арсеньев хотел было снова возразить, но подумал, что и сам мог произнести те же слова, потому что девушка его мечты была более телесным, нежели духовным явлением. Девушку мечты надо было еще очень и очень развивать…

— Шел бы ты своей дорогой, отец, — с грустью произнес Арсеньев, прикидывая, будет ли он сейчас драться или нет.

Возможный соперник был довольно пожилой, но еще крепкий, да и весил не меньше центнера, и все мышцами — против восьмидесяти Арсеньева, каковые, к тому же, прирастали больше жирком.

Последний раз он дрался лет двадцать назад. Драться он не любил и боялся. Но Арсеньева не волновало, победит он в этом поединке или нет. Главное, было только броситься на врага, чтобы не оплошать перед девушкой, а уж потом… На случай походных травм у Юли была полная аптечка, правда, вряд ли она свою специальность знает лучше, чем словесность, но, только представив себе, как ее золотые руки накладывают на его лоб воображаемую повязку, Арсеньев безоговорочно согласился с мыслью, что через минуту будет избит. Золотые, в смысле загара, конечно…

К счастью, эта минута так и не наступила, потому что произошло то, чего Арсеньев никак не мог ожидать от такого сильного соперника: тот спасовал.

— Да ладно вам, — примирительно сказал он. — Не надо обижать старого, больного, маленького человека. Я, если что, тут рядом, в деревне живу. Дом номер пять у меня, а улица у нас одна. Если помощь какая понадобится, рыбные, грибные места показать… И про озеро наше могу много интересного сообщить.

Юля с сомнением посмотрела вдаль.

— Да чего уж тут может быть интересного, дидку?

От Юлиного внимания, конечно, не ускользнуло мелькнувшее между мужчинами напряжение: все-таки, она родилась и выросла на Бежице, где драка была самым обычным делом. Теперь, увидев, что Иванвас вроде как выиграл словесное препирательство, она смотрела на незнакомца свысока.

— Позвольте представиться, — сказал тот с некоторым опозданием. — Меня зовут Петр Миронович. Можно просто Мироныч.

— Иван Васильевич, — нехотя протянул руку Арсеньев, не собираясь сообщать Миронычу, что его можно звать просто Иванвасом.

Рукопожатие крепкое, рука твердая. Житель деревни был крупным, широким, где-то за метр девяносто ростом. Но все-таки не трехметровый, каким показался тот сомнительный дровокол. Может быть, и правда, они тут все родственники, и все такие крупные, — подумал Арсеньев, и ничего необъяснимого в этой деревне нет. А лицо у него такое, потому что он — генетический урод или что-то в этом роде…

На вопросительный взгляд Мироныча Юля не ответила. Ей вовсе не хотелось знакомиться с ним.

Тут только Арсеньев заметил, что реакция у Мироныча была какая-то замедленная, но выглядело это нормально, словно такой большой человек и должен все делать медленно, степенно и по-большому.

— Так вот, — продолжал Мироныч. — О нашем озере в народе ходят разные легенды. Например, говорят, что когда-то, еще в самую первую войну, с Наполеоном, французы, отступая, утопили здесь карету, полную золота. А в последнюю войну здесь что-то немцы искали, это я сам помню, хоть и очень тогда маленьким был. Наверное, как раз ту самую карету и искали. Только никто ее не найдет никогда.

— Вы так в этом уверены? — спросил Арсеньев, вспомнив сайт экспедиции, на которой он сегодня ночью напоролся в Сети.

— Точно. Карета ведь на дне лежит.

— Ну и что?

— А то, что у нашего озера вообще нет дна.

Арсеньев улыбнулся:

— Это известная вещь. Про ледниковые озера, если они достаточно глубоки, много таких историй рассказывают. Еще про двойное дно. И церковь…

— Есть церковь! — воскликнул Мироныч. — Вот те крест, я сам видел. В детстве плавал и нырял хорошо. И вот, однажды, нырнул глубоко, а вода как раз была прозрачная, весенняя… И вижу далеко, в самой глубине — золотой крест!

Юля подмигнула Арсеньеву.

— Красивый, видать, крест! — ехидно заметила она. — Только как-то оно чуток не сходится. Если там церковь, то она должна на дне стоять. А у вашего озера, как вы давеча сказали, как раз дна-то и нет.

— Это просто две разные легенды, — нашелся Мироныч.

Разговор вдруг показался исчерпанным. Юля зевнула, взяла Арсеньева за лямку рюкзака.

— А теперича мы пойдем! — сказала она, но Мироныч, похоже, не уловил давно звучащей в Юлиной речи деревенщины.

— Знаете, Иван Василич, на что похожа его голова? — спросила Юля, когда они порядком отошли от Мироныча, ковыляющего теперь по кочкам в сторону своей деревни.

— На грушу?

— На жопу. Такая большая, белая, — взмахами ладоней Юля показала шишки по сторонам своего лба. — Такая огромная безмозглая жопа с глазами. И все качает головой вправо-влево, и шишки его качаются, туда-сюда, — Юля все это иллюстрировала на примере собственной головы, энергично вокруг нее жестикулируя, по своей обычной привычке все вокруг превращать в театр.

— Юля, я хочу попросить тебя… — начал Арсеньев, но запнулся.

— О чем? — не выдержала Юля. — Поприличнее выражаться, что ли?

— Да нет! — махнул рукой Арсеньев. — Я давно хочу тебя попросить, чтобы ты называла меня на «ты». И не по отчеству.

Юля прыснула со смеху, ударив себя пальцами по губам.

— А как же мне вас называть? Ваней, что ли?

— Ну… Если хочешь, можешь звать, как все — Иванвасом.

Юля опять рассмеялась:

— А что? Иванвас! Наверное, это здорово… — она вдруг сделалась серьезной, лоб наморщился от какой-то трудной мысли.

— А вы не заметили одну странную вещь? Ну, хорошо, Иванвас! Ты не заметил, еще там, в деревне… Мне показалось, будто, как только мы вошли…

Арсеньев вдруг напрягся. Да! И он тоже кое-что заметил, если она имеет ввиду именно это.

— Какая-то преграда, будто мы прорвали пузырь…

— Сразу, как только кончился асфальт! — воскликнул Арсеньев.

— Да. Я потому и пошутила, что мы стали маленькими. Как будто воздух в этой деревне другой.

Тогда он подумал, что это ему просто померещилось — от жары и общего сумбура в голове, — но, оказывается, и она это заметила. И теперь, после Юлиных слов, он точно вспомнил: они будто прорвали какую-то невидимую преграду, паутину. Впрочем, большее впечатление на Арсеньева произвело то, с какой легкостью его девушка перешла на «ты».

Он пожал плечами, покосился на Юлю, безмятежно шагавшую рядом. Меньше всего на свете ему хотелось сейчас как-то напугать девушку.

— Знаешь, — сказал он, — это такие холодные течения воздуха, бывает так на природе…

— Бред! — оборвала Юля. — Это просто аномальная зона. И мы сейчас по ней топаем. Скажешь, не существует аномальных зон?

— Не скажу, — осторожно ответил Арсеньев. — Об аномальных зонах пишут, значит — они есть. Ну, будем вести себя осторожнее, под ноги смотреть…

Юля споткнулась о корень и ухватила Арсеньева за локоть. Ему не хотелось думать обо всем этом. Не хватало еще, чтобы им помешали какие-то аномалии! Всю жизнь мечтаешь увидеть летающую тарелку, встретить снежного человека… Но только не в тот ответственный момент, когда выберешься на природу с девушкой.

И тут он понял, что его больше всего тревожило, когда они разговаривали с Миронычем. Не его большой рост, не шишки у него на лбу. А рыба, которую он поймал в этом озере.

Странная это была рыба. Арсеньев никогда не увлекался рыбалкой, но сейчас был уверен, что такой рыбы просто не может быть.

— А куда это мы с тобой все так бодро пилим? — остановившись, спросила Юля.

* * *

Арсеньев как раз и собирался отойти от мостков на какое-то оптимальное расстояние, чтобы и к воде ходить было недалеко, и тропинка, по которой курсирует Мироныч, осталась где-нибудь в стороне.

В принципе, можно было пройти еще шагов пятьдесят вдоль берега и уже потом искать удобное место для стоянки, но вдруг они оба — одновременно — увидели это золото, услышали это серебро…

Они стояли прямо на берегу лесного ручья, который змеился в густой траве, остро поблескивая меж сочных стеблей, а чуть дальше изгибался, разливаясь по каменистой россыпи, и уже потом исчезал в высоких озерных камышах…

— Здесь, и только здесь! — с восхищением вскрикнула Юля.

Арсеньев осмотрелся. У излучины ручья поднимался невысокий холм, не выше человеческого роста, заканчиваясь ровной площадкой, с трех сторон защищенной кустами, а сверху — осененный вычурным шатром плакучей березы. Здесь были следы старого кострища, лежало бревно, валялось несколько мусорных фрагментов, которые нетрудно было зарыть. Лучшего места для палатки и представить трудно!

Арсеньев поймал себя на том, что плотоядно смотрит на это пока еще даже и не примятое место как на плацдарм своих будущих страстей, а когда Юля, обнимая охапку елового лапника, нетерпеливо топнула по этому месту ногой, он понял, что и в ее золотой головке кружатся те же самые мысли…

— Здесь или чуть ближе к ручейку? — спросила она, и Арсеньев увидел, как краска залила ее щеки.

Странное дело, подумал он, — краснеет, как девочка… Впрочем, а что если?.. Нет, не может такого быть. Современная молодежь, как известно, начинает всю эту жизнь лет в тринадцать…

А потом она ползала на коленях, укладывая и переплетая еловые лапы, и в какой-то момент ее перевернутая голова хитро выглянула из-за джинсовой ягодицы и загадочно улыбнулась ему.

Арсеньев едва подавил в себе желание немедленно наброситься на девушку, распластать ее на этих смолистых колючках… Позже ему пришлось неоднократно пожалеть о том, что он не сделал этого в тот момент, когда все было еще так ясно, и желаемое полностью сливалось с действительным…

Часа два они весело мельтешили друг у друга перед глазами, сталкиваясь и бестолково суетясь. Наконец, лагерь, как его назвала Юля, был полностью готов: горел костер, в котелке шипела, закипая, вода…

Ни он, ни она никогда прежде не занимались подобными вещами, и все было им в диковинку. Оказывается, в палатке не оттого светло, что в ткани есть крошечное марлевое окошко, а по причине прозрачности самой ткани, и листья плакучей березы, волнуясь в солнечных лучах, печатают на стенах и потолке причудливый двухмерный мир… И спальные мешки, как выяснилось, застегиваются изнутри, и Юля, запаковавшись в мешок, чтобы испытать его, показалась Арсеньеву неожиданно маленькой, хотя ростом она была не ниже метра семидесяти пяти.

Юля раскрыла свой поляроид и устроила на сучке березы. Отбежала, приникла к Арсеньеву, фотоаппарат вспыхнул… Рассматривая снимок, довольно удачный, она вдруг наморщила лоб.

— Интересно, а маме с папой я что — это вот и покажу? Как, вообще, быть с фотками из турпохода…

Арсеньев пожал плечами: он уже чувствовал постоянное, ни на минуту не отпускающее замирание в груди: вечерело, солнце уж скрылось за кромкой леса на противоположном берегу. Время ползло медленно, но все же — ползло. К неминуемой ночи.

— Ой, комар! — вдруг взвизгнула Юля.

Конец ознакомительного фрагмента.