Рок над Россией. Беседы Сергея Рязанова с персонами национальной рок-культуры

Сергей Рязанов, 2020

В книге собраны интервью видных представителей русского рока (а также – в дополнительном разделе – представителей других музыкальных направлений). Судьбы страны, историческое значение рок-культуры, взаимоотношения творца с властью и обществом – эти темы, не утрачивающие актуальности, легли в основу бесед, опубликованных в данном сборнике. Яркая палитра мнений, коллективный мировоззренческий автопортрет русского рока. Книга адресована как широкому кругу читателей, так и специалистам, изучающим этот культурный феномен.

Рок наш насущный

Вячеслав Бутусов: «Русский рок — духовная практика»

«АН» № 249 от 03.03.2011

«Скованные одной цепью, связанные одной целью…» Песни Вячеслава Бутусова на стихи Ильи Кормильцева стали гимнами перестройки. Их слышали все и помнят до сих пор. Когда группа «Наутилус Помпилиус» распалась, вышел сборник её лучших песен на двух дисках: 80-е были названы золотым веком, а 90-е — серебряным веком. Вероятно, хиты нынешней группы Бутусова «Ю-Питер» издатель назвал бы бронзовым веком, но сам Бутусов не занимается классификацией своего творчества. Ностальгически вспоминая романтику перестройки, теперь он смотрит на жизнь иначе — зрело, спокойно. Но по-прежнему неравнодушно.

Не замечать псевдоначальников

— Остаётся ли у русского рока социальная функция?

— Остаётся, но только как одна из составляющих. В любом явлении с течением времени возникают возрастные дифференциации. Люди, как мне хочется думать, духовно развиваются на протяжении жизни. Протест должен присутствовать в творчестве, но должна быть и сверхидея.

— Тема порочности властей не так популярна нынче в рок-музыке, как это было в перестройку.

— Я и тогда не мыслил такими категориями. Были музыканты, нигилистически настроенные (в хорошем смысле слова), которые не терпели некие абстрактные недостатки. Всё это происходило лишь на уровне поверхностного раздражения или испуга.

— Считаете ли вы актуальной в наши дни социальную классику «Наутилуса»: «Скованные», «Шар цвета хаки», «Гудбай, Америка», «Взгляд с экрана» («Ален Делон»)?

— Можно рассматривать эти песни как памфлеты, составленные из передовиц газет того времени. В этом смысле они сейчас вполне актуальны. Проведите такой эксперимент: возьмите газету столетней давности, прочтите заголовки — и вы убедитесь, что в обществе ничего не изменилось. Реакция человека на то, что происходит, — стандартная, привычная. Это рефлекс.

— К лицу ли музыканту лезть в политику?

— При благих намерениях всё к лицу. В политике разные ипостаси собираются. Нет понятия «политик в чистом виде». Туда приходят люди от науки, от спорта. Чем музыканты хуже? Хотя лично мне это неинтересно. Были попытки привлечь меня в политику на роль скомороха. Думаю, этим я вызвал бы у людей раздражение. Хотя бы то, что я меньше раздражения доставляю, уже хорошо.

— На политическом поприще из музыкантов себя проявил заметнее всех Шевчук — участием в маршах несогласных, острой дискуссией с премьером Путиным в 2010 году.

— Я был на той встрече премьера с деятелями культуры и видел нарезки видеозаписи в Интернете. У людей складывается неверное впечатление по нарезкам-настроение встречи было другим. Владимир Владимирович общался лояльнее, чем Юрий Юлианович. Там много важных вопросов обсудили — действительно важных, практических. Но людям известен только диалог с Шевчуком, потому что это острый момент. Вообще-то Юрия Юлиановича пригласили затем, чтобы он попросил о поддержке Фонда помощи больным детям… Вы меня поняли. Не хочу никого ни в чём обвинять.

— Макаревич поступил иначе: организовал в 2010 году встречу рок-музыкантов с президентом Медведевым. И сказал журналистам, что не надо требовать от рокеров протеста.

— Бессмысленно требовать протеста, если в человеке его нет. Извините за сравнение, но не надо тянуть коня в болото. Если человек вырос из этих штанишек, то и слава богу.

— И какие же теперь штанишки на ветеранах русского рока?

— Они поскромнее, но поэлегантнее. Прежнее злопыхательство бессмысленно.

— Вас перестало что-либо возмущать? Например, то, что чиновники и милиция общаются с людьми как начальники, хотя должно быть наоборот?

— А не надо давать им повод так общаться. Люди сами обращаются к ним как к начальникам. Перестанем замечать их. Если, например, вам, журналисту, чиновник хамит в ответ на просьбу дать комментарий — не обращайтесь к нему, он этого недостоин. Не надо подкармливать псевдоначальников своим вниманием.

— Это возраст привёл вас к такому спокойному отношению?

— Если бы у меня было спокойное отношение, я бы о других вещах рассуждал.

— Тем не менее с ОМОНом вы не воюете, как Шевчук.

— Я тоже в каком-то смысле воюю. Каждый из нас на своём фронте. У каждого своя специализация. Я ограничиваюсь песнями.

Выходить на публику вредно

— Стало общим местом говорить, что русский рок выдохся.

— Любой живой организм рано или поздно переживает кризис. Ничего, оклемается, накопит силы. Это волнообразный процесс-то подъёмы, то спады.

— Много писали, что двадцатипятилетний Noize МС, который отсидел летом 2010-го в Волгограде десять суток за песню против милиции, наконец-то возродил перестроечный дух рока.

— Если он просто вышел на сцену и начал материться, то это всего лишь сценическая форма поведения. А если он споткнулся о ногу господина полицейского, который намеренно подставил её с целью испортить ему выступление, — это другое дело. Публичный человек всё делает в первую очередь не для себя, а для публики, которая смотрит ему в рот. Когда на человека ложится ответственность такого уровня, он должен задуматься, стоит ли ему вообще выходить на публику. Я лично считаю, что на публику выходить вредно.

— Но ведёте активную концертную деятельность.

— Такое моё испытание. Призвание. Я понимаю это дословно: меня призвали. Занимаюсь тем, чем не собирался заниматься.

— Вы хотите заниматься другим?

— Если говорить о том, чего я хочу, то я хочу сидеть в келье и читать молитвы. Но Господь нам даёт не то, что мы хотим, а то, что нам нужно. С другой стороны, хочется верить, что времени ещё предостаточно.

— Это тенденция, что ветераны русского рока высказываются в религиозном ключе.

— Не знаю о тенденции — не читаю газет, почти не смотрю телевизор. Могу говорить только за себя. В своё время я дошёл до такой степени морального разложения, что у меня не было выхода, кроме веры. Я находился в полном буреломе и не представлял, что мир можно воспринимать не в полумраке.

— Вы имеете в виду… какую-то зависимость?

— Зависимости вторичны. Они являются привнесёнными — можно вобрать их в себя и можно от них отказаться. Самые страшные вещи — те, которые в нас самих. Они-то и приводят к зависимостям. Когда ты начинаешь разгребать это в себе, то понимаешь, как такие цепочки выстраиваются.

Больше, чем музыка

— В вашем репертуаре есть песни Высоцкого. Один журналист назвал его «первым в России рокером»…

— Высоцкий — человек-исполин. В нём соединилось очень много всего. Через микроскоп в нём обнаружили ещё и рокера. Конечно, Высоцкий повлиял на страну, в том числе и на будущих рок-музыкантов. Совершенно правомерно говорить, что русский рок — продолжение авторской песни. Если взять недавнюю историю России, то видно: был всеобщий бум увлечения прозой, потом — поэзией, потом — авторской песней, потом — рок-музыкой. Конечно, это достаточно условно. Был момент, когда люди активно поддерживали художников…

— А сейчас какое коллективное увлечение?

— Сейчас период всеобщей нелюбви к топ-менеджерам. Больше никаких особенностей нашего времени я не вижу. Нет искусства, которое бы всех охватило. Видимо, Святой Дух испускает свои лучи не всегда, а волнообразно. Нам очень повезло в тот период, в 80-е. Было всеобщее воодушевление. Ни с того ни с сего вся страна стала петь эти песни. Ни одному диктатору такое никогда не удавалось, ни одному фараону.

— Западный рок слушают во всём мире — даже те, кто не знает английского языка. Почему наш рок не интересен никому за рубежом?

— Мы подходим к музыке суррогатно, второстепенно. Копируем то, что стало популярным. Вполне возможно, что к международному успеху шло «Кино». Но вообще-то русский язык воспринимается только в аутентичном мире. И совсем не обязательно, чтобы вся планета сотрясалась под российские песни. Если люди трясутся на концерте, это не делает их духовно богаче. Духовно богаче становятся те, кто понимает, о чём в песнях речь, как эти капельки золотого сиропа усвоить, как их использовать. Русский рок — больше, чем музыка. Это духовная практика.

Александр Кутиков: «Наши граждане любят ушами. Как женщины»

«АН» № 303 от 22.03.2012

Заслуженный артист России Александр Кутиков — автор и исполнитель многих известных песен «Машины времени». Он отрицает оголтелую протестность рок-н-ролла, напоминая о его лиризме. Но от протеста всё равно не уйти.

Мимо поворота

— Многие авторы-исполнители в определённый момент начинают испытывать отвращение к своим хитам и обижаться на публику за то, что она не знает других песен из их творчества.

— Мне это не присуще. Я считаю, что ненависть к своим лучшим и самым известным произведениям — признак не самого большого ума.

— Песня «Поворот» нынче актуальна? Вы ощущали возможность поворота в связи с президентскими выборами?

— Какой поворот вы имеете в виду?

— Поворот для страны. Разве песня не об этом?

— Нет. Мы написали песню о своих внутренних проблемах, и это очень удачно приложилось к тому, что происходило в обществе. Она появилась в 1979 году — до перестройки было ещё шагать и шагать. Впереди были самые тяжёлые годы в нашей творческой жизни: с 79-го до перестройки. В тот период мы стали работать как профессиональный коллектив — в госструктуре. И государство прессовало нас так, как не прессовало даже подпольные группы. Мы по полгода не могли дать ни одного концерта, по пять-шесть раз сдавали худсоветам программу. Возвращаться к работе удавалось только потому, что нас считали большим экономическим экспериментом. «Машина времени» своими концертами приносила такую прибыль, какую не приносили заводы.

— Рок-музыкантов в то время преследовали за тунеядство. Теперь такой статьи в законодательстве нет — и улицы полны бомжей.

— Эта статья вовсе не была направлена на то, чтобы люди не оказывались на краю жизни. Под неё подпадали все, кто не работал больше трёх месяцев, — даже те, кто старался устроиться по специальности и потому не соглашался на первую попавшуюся вакансию. Статья о тунеядстве бессмысленна.

— Может, ещё и пособие по безработице надо выплачивать, как на Западе?

— Было бы неплохо. Это не крайность западной модели общества и демократии. Работая, люди платят социальные отчисления государству, и потому государство должно поддерживать этих людей через социальную помощь в те моменты, когда они теряют работу. К тому же пособия по безработице ограничены по времени.

Гены революции

— Вас не звали выступить на Болотной или на Сахарова, как Шевчука?

— Я был на проспекте Сахарова как простой участник. Должен сказать, отношусь к протестам с осторожностью. Когда кто-то бросается словами о «политических свободах», очень важно, чтобы он отдавал себе отчёт: свобода — это прежде всего осознанное самоограничение. В противном случае политическая свобода оборачивается анархией. Я — не анархист.

— Ваш дед-революционер стал командиром полка в 17 лет. Имея такой пример, что вы думаете о современных Вооружённых силах страны?

— То офицерство, которое я часто вижу по телевизору, вызывает у меня много вопросов к сегодняшней армии. К её менталитету, к её образованности. На мой взгляд, создание новой армии надо начинать с нового института офицерства. Точнее, с возвращения к хорошо забытому старому. Я ещё застал тех людей, которые учились у офицеров царской армии, перешедших на сторону красных. Это было совершенно другое офицерство. Сейчас не хватает ни интеллекта, ни образования, ни чести, ни совести. Не всем, но многим.

— Как думаете, что сделал бы ваш дед с нынешним министром обороны Сердюковым, встретив его на узкой дорожке?

— Последний раз я видел своего деда в 83-м, за пять дней до его ухода из жизни, когда навестил его в больнице. Читая газету «Правда», он сказал: «Сашенька, и я вот это г…но делал!»

Застой интеллекта

— У вас много премий за вклад в развитие культуры. Как вам кажется, на что не хватает средств в бюджете Минкульта?

— У меня в целом претензия к государству: оно не занимается культурой и образованием так, как должно. Власть больше озабочена развитием системы госбезопасности и других карательно-охранных органов, забывая о том, что перспектива страны — в интеллекте. Мы возвращаемся к предыдущему вопросу: глупая армия, даже если её хорошо оснастили, войну проиграет. У государства нет будущего, когда оно не финансирует в достаточной мере науку, культуру и образование.

— А конкретно?

— Прежде всего — школы и институты. Пора изменить образовательную систему. Количество студентов и выпускников вузов недопустимо большое. 90 % из них ни черта не знают. Им преподают не то, методики преподавания устаревшие, всё осталось от «совка». Кричат, что в советское время было хорошее образование, — да, но оно было хорошим для того времени. Сегодня такой объём информации, научные перспективы настолько громадные, что нужно по-другому учить людей.

— То есть нужно, с одной стороны, увеличивать финансирование вузов, а с другой — сокращать их число?

— Да! Мне нравится система грантов — государственных и частных. Она даёт во всём мире возможность талантам из среды не очень обеспеченных людей получать достойное образование и потом работать на пользу своего государства.

— Главу Минобрнауки Фурсенко критикуют, в частности, за развал системы творческого образования.

— У нас принято критиковать всех, а хвалить — одного. Если Путин выстроил такую административную систему, при которой ему приходится решать вопросы по выдаче зарплаты на одном конкретном заводе, то о чём говорить? Замени действующих министров другими — ничего не изменится. Потому что идеология, исповедуемая руководством страны, никуда не ведёт. Эта идеология не нова: разделяй и властвуй. Царствуй.

— Кого разделяют?

— Гражданское общество, бизнесменов, артистов — всех. И ещё один важный момент: я считаю порочной экономическую модель, где на ключевых постах, контролирующих движение и расходование государственных средств и инвестиций, стоят генералы (или отставные генералы). Финансовые потоки — сфера экономистов. А у нас часто финансами занимаются «свои люди», имеющие силовой ресурс.

— Что думаете о тех, кто покидает Россию?

— Это объективная данность в тех условиях, которые возникли за последние 12 лет. Уезжают в основном молодые люди, которые считают себя хорошо образованными или хотят продолжить своё образование в лучших условиях. Причём это как раз те ребята, кто выходит из вуза не только с дипломами, но и со знаниями. Их можно понять. Наши большие чиновники часто учат своих детей в Лондоне.

— В обещанную Медведевым либерализацию не верите?

— Мы ещё в 79-м спели: «Обещаньям я не верил и не буду верить впредь. Обещаньям верить смысла больше нет». Хватит слов. За эти 12 летя выучил правительственную риторику полностью — от «а» до «я». Выкрутасы власти на меня уже не производят никакого впечатления. По делам их узнаете… Наши граждане, к сожалению, в большинстве своём любят ушами. Как женщины.

Зло по-хорошему

— В начале интервью вы довольно скептично отнеслись к теме протеста в вашем творчестве.

— Протест-лишь одно из направлений рок-музыки. Взять тех же битлов: их философия на первых порах была, можно сказать, примитивной. Хорошо написанные мелодии с текстами про любовь. Девчачьи песни. Отсюда и такое количество поклонниц среди тогдашних девчонок. Только потом битлы трансформировались в серьёзных личностей.

— Тем не менее битлы были не только музыкальным явлением, но и социальным. Как и «Машина…», которую называют «русскими битлами». А про нынешнего Маккартни этого не скажешь.

— Маккартни для меня — самый уважаемый музыкант. Он богатейший музыкант на планете и мог бы в свои годы не выступать и не выпускать новых альбомов. Но он понимает: мы в ответе за тех, кого приручили. Он так работает в 70 лет, как может работать лишь очень талантливый человек, искренне верящий и любящий своё искусство. Искренне и с уважением относящийся к слушателям, которые за его талант платят — и деньгами, и любовью.

— Всё-таки я хотел бы заостриться на социальном аспекте. В советские годы «Машину времени» воспринимали как отдушину, как повод надеяться на лучшее…

— А теперь, стало быть, воспринимают иначе? Вы слышали наш альбом 2009 года? Слышали такую песню: «Черви в золоте, тесно в комнате, тесно в городе, мир — большая тюрьма…»?

— Я неслучайно начал с того, что ваши старые песни известны очень, а новые — не очень.

— Объём музыкальной информации, которая поступает со всех сторон, увеличился колоссально и несоразмерно возможностям человека. Нельзя объять всё то, что предлагается в музыкальном пространстве и Интернете. Часто хорошая музыка тонет в большом количестве музыкального дерьма, особенно в России. Я упомянул наш альбом для того, чтобы вы могли послушать его и несколько изменить своё мнение о нынешнем творчестве «Машины времени». Мы очень зло поём, по-хорошему зло.

— То есть вы по-прежнему боевой парень, который может со сцены врезать власти и получить от этого удовольствие?

— Удовольствие я получаю от музыки. От музицирования, от нахождения на сцене. Я не агитатор, не оратор, не парламентарий.

— Вы сказали, что ваш дед в конце жизни иначе взглянул на свою революционную молодость. Не приходилось ли вам, видя происходящее в стране после перестройки, сожалеть о защите Белого дома?

— Нет. Потому что я твёрдо знал и знаю, зачем туда шёл.

— И зачем же?

— За воздухом, за свободой. Которой сегодня опять не хватает.

Олег Скрипка: «Мы произошли от укров»

«АН» № 305 от 05.04.2012^[1]

Украинская группа «Вопли Видоплясова» поёт на родном языке (в том числе переведённую песню Цоя «Пачка сигарет» — «Пачка цигарок»), но горячо любима и в России. Олег Скрипка, в силу убеждений отказавшийся от титула народного артиста Украины, известен не только своей музыкой, но и общественной деятельностью. «АН» воспользовались возможностью взглянуть на непростой украинский вопрос «с той стороны».

Свобода и бардак

— Украина — очень хорошая тепла, потому что про вас мы можем писать свободнее, чем про нас.

— Правда? А у нас можно писать что угодно.

— С приходом Януковича свобода слова не пострадала?

— Я бы назвал это — бардак слова. Не знаю, как в России, а у нас уже больше десяти лет царит мода на негатив. Что бы ни происходило, пресса цепляется только за плохое. Всех надо ругать: и власть, и оппозицию. Что-то хорошее сделают — никто не заметит.

— Вам бы хотелось, чтобы кто-то навёл порядок в этом «бардаке слова»?

— Мне бы хотелось, чтобы слово самоорганизовалось. Всё-таки человеческое общество способно к самоорганизации. Сейчас украинцы негативно воспринимают мир. Но, я надеюсь, наступит следующая фаза, когда мы будем выхватывать позитивные стороны. От прессы хотелось бы больше конструктива. Как музыкант, я работаю с прессой и потому знаю: позитивные новости (новый альбом, например) ей не интересны, она их попросту не любит. А вот если сломалась нога, или набил кому-то морду, или не можешь больше петь, — об этом напишут с удовольствием.

— В России всё же бытует мнение, что украинская пресса боится Януковича. Известен случай, когда оппозиционный журналист задал ему вопрос о его коррумпированности, на что Янукович угрожающе ответил: «Я вам не завидую».

— Янукович — далеко не мастер слова, и пресса на этом активно играет. В России высшим руководителям такие вопросы журналисты задавать не могут. И в Белоруссии, и в Казахстане. А у нас — могут. Хотя я не считаю такое поведение журналистов правильным. Излишнее уважение к президенту не ведёт ни к чему хорошему, но неуважение — тоже.

Великие укры

— О названии «Украина» идут споры. Кто-то считает, что это «край, земля, родина» (как польское «крайова»). Но более распространённая версия — «окраина».

— Это у вас распространена такая версия. У нас в основном считают, что мы произошли от укров — древнего народа, жившего на территории нынешней Украины ещё до антов (анты — славянские племена VI–VII вв. — Прим. «АН»).

— Российские историки относятся к концепции «укров» с юмором. Вы всерьёз её разделяете?

— Я всегда беру ту точку зрения, которая мне удобнее. Естественно, я не конченый человек, чтобы себя считать «окраиной».

— Есть старинная песня: «Во сибирской украине, во даурской стороне…» То есть «украиной» называли не только Киев, но и другие отдалённые территории.

— В Средние века Московия называлась Русь Залесская. Встречаются утверждения, что ещё раньше, при монголо-татарах, она называлась Московским каганатом. Копаться в истории можно бесконечно, но точно известно, что Русь началась с Киева.

— Я к тому и веду. Не было бы почётнее назвать вашу страну Киевская Русь?

— Украинцы 350 лет назад «прощёлкали» свою независимость. И мы до сих пор не можем её добыть.

Все 20 лет над независимой Украиной висит большой знак вопроса, как дамоклов меч. Это касается и названия страны, и герба, и флага, и языка, и энергетической самостоятельности, и экономической, и информационной. Разрешить эти вопросы мешает украинский характер. Украинцы — прекрасные поэты, земледельцы, рабочие и т. д. Но, увы, очень плохие политики, администраторы, коммуникаторы.

— Считается, что восток и запад Украины не могут срастись в единую нацию.

— Это искусственное противопоставление. Янукович использовал его для прихода к власти, но теперь ему уже не нужна такая риторика, потому что на самом деле проблемы водораздела нет. В России регионы больше отличаются друг от друга.

— Однако западенцы ездят зарабатывать деньги на восток?

— И это тоже расхожий штамп. Восток с советских времён более индустриальный, но люди живут богаче на западе. Потому что на западе традиционный хуторянский уклад не был так сильно разрушен советской властью. Восток — это заводы, шахты. Это люди, которые работают за копейки. А на западе — достаток, половина людей работает в Европе. Это зажиточный класс. Огромные каменные дома. Люди более работящие, более верующие, меньше пьют. Ближе по менталитету к полякам, чехам. А олигархов больше на востоке, это верно.

— Но кто к кому ездит на заработки?

— Строители с запада востребованы по всей стране, в том числе и на востоке. А также в Москве. Это не значит, что они бедные, — напротив, они профессионально работают и потому имеют доход. Мало кто знает, но самые мощные и надежные строительные компании в Нью-Йорке и в Торонто — украинские компании. Если я захочу построить дом, то подпишу контракт с западными украинцами, поскольку они лучше знают своё дело и не воруют.

У нас газ, а у вас?

— Поговорим о «газовой войне».

— Этот вопрос постоянно муссируется прессой — и у нас, и у вас. Простых граждан двух стран он не касается никак. Он касается олигархов с обеих сторон. Нас с вами втягивают в абсолютно бесполезную и дурную игру. Эксплуатируют наши национальные чувства в своих интересах. И мы никогда не узнаем правду о договорённостях на столь высоком уровне — наверняка существуют всякие откаты, совместные предприятия. Мир уже давно не разделён так чётко на государства, как нам преподносят. Бизнес-давно международный.

— Всё-таки украинцы занимают противоречивую позицию. Говорят о своей незалежности, но хотят получать российские ресурсы по льготной цене на правах братского народа.

— Давайте не будем жертвами российской пропаганды. Украина платит России за газ на треть больше, чем Европа. Потому что об украинцев можно вытирать ноги. О поляков, например, ноги не вытрешь — это Евросоюз. Другое дело, что Евросоюз тоже нас прессует (например, по поводу тюремного заключения Тимошенко). Он тоже навязывает нам невыгодные для нас экономические отношения, хочет повалить нашу промышленность, сельское хозяйство. Украина — на геополитическом разломе, по нам проходит граница между Европой и Азией (да, я считаю россиян азиатами по менталитету и по стилю политического мышления). Страна не может прильнуть ни туда, ни сюда. Она как футбольный мяч, и «футболистов» это устраивает. Пока Россия не найдёт общий язык с Европой, Украина так и будет болтаться.

Не напрасно было

— Вы участвовали в «оранжевой революции», пели на майдане. А год спустя — отказались получить звание народного артиста Украины.

— «Оранжевая» власть не выполнила своих обещаний. Я хотел увидеть поддержку национального искусства со стороны государства. Но ещё до инаугурации Ющенко я понял, что это только слова.

— То есть всё было зря?

— Нет, нисколько. «Оранжевая революция» — это буржуазная революция. Украинские олигархи хотели экономической свободы и обрели её. В результате, несмотря на великое революционное потрясение, Украина получила очень крутой экономический подъём. Да, у нас сейчас дикий капитализм — при высоких темпах роста производства нет нормальной соцзащиты. Народ живёт не так, как должен жить. Увеличилось социальное расслоение. Но для данного периода это закономерно, то есть перспектива позитивная. Конечно, немало претензий к богатым — они становятся ещё богаче. Однако уровень жизни бедных людей всё равно выше, чем при Кучме. Тогда был, по сути, феодализм — всем заправляла семья Кучмы, причём очень неэффективно.

— А со стороны в «оранжевую революцию» кто-нибудь инвестировал?

— Больше всего иностранных вливаний в революцию поступило, как это ни смешно, из России — от российских околооппозиционных олигархов, которым по многим соображениям очень выгодно, чтобы Украина была демократической. А Запад… Вы лично когда-нибудь имели дело с американскими и европейскими компаниями? Они крайне не любят кому-то за что-то платить и стремятся получать всё по возможности бесплатно. Если с их стороны было влияние на нашу ситуацию, то не посредством прямых денег.

— Почему украинская оппозиция смогла, а российская — нет?

— Во-первых, в России у власти находятся более умелые администраторы, чем Кучма. Во-вторых, наши страны принципиально отличаются по структуре. Я считаю, что Российское государство — это чёткая пирамида: есть верхушка и есть прочное основание, на котором она держится. А Украина имеет сотовую структуру. Есть много экономических и идеологических центров: Киев, Львов, Одесса, города Днепра. Государство основано на этом балансе. К тому же в украинцах течёт казацкая кровь, кровь казацкой вольницы. Российская система власти у нас не будет работать никогда. Даже при СССР Украинская республика была свободнее Российской. В Западной Украине продавалось больше сгущёнки и бананов, чем, например, в Смоленске. Львов и Киев в силу своей взрывоопасности обеспечивались почти на уровне Ленинграда. Советской власти приходилось либеральничать, украинские песни звучали во всесоюзном эфире. И эти компромиссы имели успех, потому что украинцы, в отличие от россиян, гибкие. Ты нам на кадык не наступай, а на печень — можно.

— Украинская интеллектуальная элита сопереживает российским протестам?

— Мы рады за ваших протестующих, но смотрим на этот русский геройский дух как на наивные трепыхания. Российская власть настолько сильна, а оппозиция настолько слаба, что никакой революции не получится. Возможна только постепенная либерализация вашей страны. И слава богу! Потому что при вашей пирамидальной структуре резкие изменения опасны, может всё рухнуть. От этого пострадает не только народ России, но и мы, и Запад, который сидит на вашей нефтяной игле.

Люди важнее

— Стоит ли на Украине ввести русский язык как второй государственный?

— А стоит ли в России ввести татарский язык?

— В Татарстане два государственных языка.

— А в Москве стоит ввести татарский? Чем слабее позиция украинского языка, тем слабее украинская государственность. К сожалению, в Украине мало кто это понимает. Кроме тех людей, которые у власти. Янукович может заигрывать с темой второго государственного языка в целях торга, но, если он не идиот, никогда не пойдёт дальше разговоров. Ему как бизнесмену выгодна более независимая и потому более богатая Украина. Он сдаёт России неважные, как ему кажется, вещи — например, квоты на украинский язык в эфире радио и телевидения. Но к реальной жизни это не имеет никакого отношения: как было в эфире 3 % украинского языка, так и остаётся. Закон о 50 % всё равно не соблюдался.

— Ещё один болезненный вопрос — поставка вооружений в Грузию при Ющенко.

— Тут я ничего не могу сказать. Я, напомню, не политик, а музыкант. По мне, политика — это абстрактная штука, которая по большей части имеет отношение только к тем, кто на ней зарабатывает. Люди зря вовлекаются во все эти темы.

— Тем не менее на вопрос о языке вы отреагировали весьма небезучастно.

— Потому что украинский язык — мой хлеб. Я придерживаюсь своих корпоративных интересов.

— Но не национальных?

— Национальные интересы — виртуальная реальность. Я взрослый дядька и отношусь к этому философски. Нация, народ, государство — все эти понятия не вечные, они меняются. Мне важнее жизнь людей, их взаимоотношения.

Noize MC: «Мы не такие дебилы, как им бы хотелось»

«АН» № 307 от 19.04.2012

Рокер и рэпер Иван Алексеев, более известный как Noize МС, родился в один год с перестройкой. На музыкальные каналы пробился в конце нулевых. А в 2010 году попал на федеральное телевидение — в качестве заключённого. За резкую песню против полицейского (тогда ещё милицейского) произвола он получил в Волгограде десять суток. Другой нашумевший хит был направлен против олигарха Баркова из ЛУКОЙЛа, который остался безнаказанным после аварии, убившей двух женщин. Участия в политике музыкант всегда избегал, но не удержался от выступления на Болотной.

Отцы и дети

— Христос не проповедовал до 30 лет — считалось, что молодому человеку нечего сказать людям. Может, в этом есть смысл?

— Какой-то смысл, пожалуй, есть. С другой стороны, есть столько интересного, что может сказать человек до 30 лет и чего он потом уже никогда не скажет.

— Молодые, и ты в том числе, часто считают себя умнее всех. Есть кто-то умнее тебя?

— Разумеется. Прежде всего это писатели. Я бесконечно восхищаюсь Пелевиным — его творчество очень смешно, умно, тонко, круто. Оруэлл, Паланик — всё это для меня интеллектуальные авторитеты. Хотя я не черпаю из их книг жизненные установки. Я слушаю всех, но выводы делаю самостоятельно. Такого авторитета, к словам которого я бы прислушивался безоговорочно, у меня нет. И, мне кажется, не должно быть ни у кого.

— Тебе нравится твоё поколение?

— Поколение восьмидесятых? Вполне. Меня больше пугают люди, родившиеся в девяностых и нулевых. Мы, не имея такого лёгкого доступа к разной информации, стремились её получить. Больше читали. Сейчас с образованием явно творится что-то не то. У них и с историческими фактами полная беда, и орфография скатилась ниже некуда. Поклонники из этого поколения пишут мне в социальных сетях, так что я вижу этот ужас собственными глазами.

— Чем твоё — перестроечное — поколение отличается от поколения твоих родителей?

— Большинство из нас не видит ничего зазорного в том, чтобы зарабатывать деньги. Мы этого меньше боимся и стесняемся. А главное, уровень внутренней свободы повыше. Советский рок и эмтивишные герои девяностых всё-таки сделали с нами своё «грязное дело». Мы и голосуем не так «правильно».

— А претензии, которые предъявляют старшие? У них было больше спорта, меньше вредных привычек и, как следствие, меньше психологических проблем.

— Сначала они нас воспитали, а потом оказалось, что не так, как надо. А винят в этом почему-то нас.

— То есть с себя ты снимаешь ответственность?

— Ответственность за что? Старшая из двух моих ответственностей уже бегает вовсю и говорить учится. Посмотрим, что скажут мои сыновья обо мне, когда вырастут.

Провал власти

— В вашей совместной с «Ляписом Трубецким» песне есть слова: «Социальная защищённость, пенсионный фонд — я ложил на вас свой огромный железобетонный болт». Это, прости, о чём?

— О себе. На постоянные письма Пенсионного фонда о том, что я денег недоплатил, я отвечаю согласием и доплачиваю. Хотя сильно сомневаюсь в этой финансовой пирамиде. В российских условиях на пенсии рассчитывать особо не приходится. Получается так, что забота о социально незащищённых — обязанность родных и благотворителей. Этим я и занимаюсь, как могу.

— Другая ваша песня с «Ляписом» — «Капитал». Ты тяготеешь к «новым левым»? Мол, хватит кормить Уолл-стрит?

— Я считаю, главный сатанист мира — финансисты. Жонглируя какими-то дробями, они наживают огромные состояния. Из существующих моделей экономического поведения наименее страшной мне кажется протестантская накопительная этика: во главе угла труд, задача — обеспечить семью, а не получить астрономическое количество бабла. Избавить общество от денег-заманчивая идея, но понятно, что на современном этапе развития это утопия.

— Что скажешь о социалке с позиции отца?

— Если бы не было средств на частного доктора, то было бы туго. Вызвать ребёнку врача из поликлиники часто не удаётся. Причём врачей можно понять. На весь район — один доктор по грудничкам. Он нарасхват. Скажем, в двенадцать часов дня у ребёнка температура, а врач уже с утра ходит по вызовам, и твоего малыша нет в планах даже на завтра.

— Ты родом из Белгорода. Как там, в провинции?

— Белгород чувствует себя далеко не хуже всех. Достаточно чистый, опрятно выглядит. Шпана есть, но это не самый «гопнический» город. Есть города, где культ криминала вообще запредельный, — Ростов, например. «Ростов-папа» — не пустые слова. А Белгород — так называемый красный город, то бишь «ментовской». И дело не только в том, что подбрасывают наркотики, — там вообще всё сосредоточено в руках полиции, и это печально сказывается на административной системе.

— А уровень жизни?

— В «Гимне понаехавших провинциалов» я говорю: «Сейчас работал бы в офисе тысяч за двенадцать — для музыканта перспектива просто…» Это очень хорошая зарплата для Белгорода, и такую работу могут получить только квалифицированные специалисты. Цены ниже московских, но не сильно. В московском супермаркете какой-нибудь творожок стоит 30 рублей, а там — 24.

— Претензии предъявляются в основном к федеральной власти. Какая у тебя главная претензия?

— Главная претензия — не к коррупции. Не Путин её придумал. Так живёт общество. «Взятки, откаты, отмывание бабок. Черти рогатые жмут друг другу на встречах копыта и лапы». Так было и ещё какое-то время будет. Конкретно во власти меня больше всего раздражает другое. Фальсификация думских выборов 2011 года показала: нельзя столь открыто демонстрировать, что держишь людей за идиотов. Нельзя делать такую хорошую мину при такой плохой игре. Это уже безоговорочный провал. Власть сегодня — не столько она сама, сколько медийное представление о ней. Так вот, в медийном представлении это непоправимая ошибка. Мы не такие дебилы, как им бы хотелось.

Запретные плоды

— У тебя много антигероиновых песен.

— Опыт московской студенческой общаги. Но, к счастью, не мой личный.

— В Китае барыг прилюдно расстреливают. А в Швейцарии выдают героин по рецепту, чтобы не было преступности.

— Я не думаю, что российские налогоплательщики будут счастливы спонсировать программу типа швейцарской. В бюджете есть дыры посерьёзнее.

— Твои коллеги не то чтобы пропагандируют, но популяризируют наркотики в своём творчестве. В некоторых городах им запрещают концерты.

— Я уже вырос из таких песен. Действительно, слушаешь русский рэп и порой думаешь: ну что за романтика в этом? Нельзя на такой теме спекулировать и строить на ней всю свою карьеру. Что касается запретов на концерты, то я не сторонник этих мер, поскольку они придают любой точке зрения, даже самой уродской, дополнительную подпитку. Как будто это мученики, несущие правду. То же самое и нацистов касается.

— Почему ты не включил в новый альбом песню «10 суток» о своей отсидке в Волгограде?

— В предыдущий альбом я включил «Мерседес S666» про Баркова. И мне не понравилось, что из всей пластинки, где есть другие интересные вещи, выделяли именно эту как главный хит. Нет, я не смягчился. Думаю, моё волгоградское дело было политическим или, лучше сказать, социальным.

— Сейчас очень актуальна тема полицейского произвола. Но против плохих полицейских на твоём альбоме — одна песня, а против националистов — три. Что, национализм — главная наша проблема?

— Это серьёзная проблема, и она набирает обороты. Люди ищут виноватых на стороне, вместо того чтобы осознать собственные ошибки.

— В Европе националисты сидят в парламентах и участвуют в президентских выборах.

— Если у русских националистов будут внятные лидеры, которые смогут аргументировать свою позицию, — ничего не поделаешь. Я же не говорю, что их надо запрещать. Над тем, у кого другая точка зрения, можно смеяться, глумиться, спорить с ним — это и есть цивилизованное общество. Любые взгляды имеют под собой какие-то основания. Главное, чтобы никто ни к кому не лез с физическим насилием.

Скорость эпохи

— Рок-музыку старшее поколение худо-бедно воспринимает. Но рэп, как правило, — нисколько.

— Рэп — очень быстрая манера исполнения. Нужна другая скорость восприятия информации, нужна привычка. Например, в рекламе на радио тоже очень быстро говорят — из-за необходимости больше сказать в единицу времени. Маяковский мог накатать поэму. А исполнителю надо уместить поэму в три минуты. Рэп — единственный способ. В обычной песне от поэмы останется три четверостишия.

— Ты разместил альбом в Интернете для свободного скачивания. Это признание бессилия перед «пиратами»?

— Бороться с «пиратством» бессмысленно. Раньше в пластинках была некая тайна, романтика. Всё, конец этой романтике. Надо осознать: мир изменился. Больше скажу, сейчас музыку в основном потребляют видеороликами на YouTube, то бишь песни уже недостаточно, нужен видеоряд. Всё это не хорошо и не плохо, это так, как есть. Не стоит обижаться на новые реалии.

— А вот Макаревич, например, обижается: диски не покупают.

— Динозавры, я думаю, тоже очень обижались на глобальные изменения климата. Но климату на динозавров было наплевать. Всё, что остаётся музыканту, — писать крутые песни. Сколько слушатели готовы отдать ему денег — не должно быть определяющим мотивом.

Алексей Кортнев: «Вылезло всё дерьмо из-под снега»

«АН» № 309 от 04.05.2012

Трудно отыскать столь же разностороннего человека, как Алексей Кортнев. Поступив на мехмат, он увлёкся студенческим театром МГУ. Оттуда берут начало все его творческие проявления: актёр, музыкант, композитор, поэт, лидер группы «Несчастный случай», шоумен, рекламщик, переводчик мюзиклов. Наконец, соавтор спектаклей «День радио» и «День выборов», ставших впоследствии фильмами.

Диплом — не самоцель

— Вы учились на механико-математическом факультете. Правда, недоучились, но об этом после. Как вы, технарь, стали гуманитарием?

— Я неслучайно предпочёл технический факультет. Гуманитарное образование является образованием только тогда, когда оно фундаментальное. Например, если включает серьёзное изучение языков и их структур. Здесь гуманитарное образование начинает сливаться с техническим: структуральная лингвистика пересекается с математикой, с моделированием. А вот чистая «гуманитария», скажем, актёрская, — это скорее воспитание, чем образование. Навыки поведения. Знаниями это назвать очень трудно. Думаю, в качестве гимнастики ума техническое образование лучше. Человечество знает массу примеров, когда люди с техническим образованием оставили след в истории как музыканты, поэты. И нет ни одного обратного примера — чтобы филолог совершил открытие в технической или естественно-научной области.

— Но и техническое образование вы сочли в итоге для себя необязательным?

— В той деятельности, которой я занимаюсь, полученных знаний мне хватает. Если бы я хотел быть учёным, то, конечно, доучился бы на мехмате до конца. Что важно, так это привычка учиться, осваивать новое. Перестав посещать лекции в МГУ, я начал изучать нужные мне вещи самостоятельно — в частности, теорию музыки. Диплом не может быть самоцелью, особенно в наших условиях, когда его можно купить. Целью являются даже не столько знания, сколько умение мыслить, выстраивать логические цепочки.

Кстати, в этом смысле современная школа катастрофически отличается от той, которая была ещё совсем недавно. Система ЕГЭ предлагает выбирать правильный из предлагаемых вариантов, то есть направлена исключительно на запоминание. Я считаю, это отупляет, так как заставляет ребёнка зубрить. Это тоже тренинг для мозга, но его цель — запихать в голову ученика побольше всего, как в мешок. И никого не волнует, какую форму этот «мешок» приобретёт. А классическое образование наполняло «мешок» обдуманно, чтобы он сохранял форму нормальной человеческой головы.

— Для чего эта реформа школы? Чтобы людьми было проще управлять?

— Вряд ли. В такую конспирологию я не верю — власть туповата для неё. Посмотрите, как власть управляет экономикой, наукой. Трудно предположить, что эти горе-управленцы настолько иезуитски мудры, чтобы смотреть далеко вперёд и программировать тех, кто выйдет в жизнь через десять лет. Думаю, власти не видят дальше собственного носа и послезавтрашнего дня. И всё то, чего хотят, они хотят поскорее.

В чём сила, в том слабость

— Означает ли умственный труд принадлежность к интеллигенции?

— На Западе — да, а у нас в это слово вкладывается особый смысл, так что одного только умственного труда мало. Подразумевается некая трепетность души, небезразличие к происходящему. Хотя и этого мало. Те, кто бьётся за политическое православие и за величие русской нации, тоже неравнодушны. Но их я бы не стал причислять к интеллигенции. Потому что интеллигенции должно быть присуще чувство стыда, склонность к рефлексии. А вообще, вряд ли я способен дать определение тому понятию, которое не могут сформулировать на протяжении сотен лет.

— Но себя-то вы причисляете к этому слою?

— Мне бы хотелось так считать, но это то же самое, что назвать себя поэтом.

— А недостатки у данного слоя есть?

— Гигантские. Такие люди не могут договориться друг с другом, найти единый вектор поведения. Это мы сейчас и наблюдаем: интеллигенция не в состоянии создать общее политическое движение. Именно по той причине, что интеллигенту свойственны чудовищные сомнения, колебания. Без этого он перестанет быть интеллигентом. Он не хочет знать ответы на вопросы — он хочет их задавать.

— Чувство снобизма по отношению к широким массам у вас возникает?

— Очень редко. С удовольствием общаюсь с разной публикой. Снобизм вспыхивает во мне, например, когда я вижу по телевизору картину массового восторга и ура-патриотизма: гигантских толп, ликующих по поводу избрания Путина. Тем более если они делают это за деньги. За гроши выставлять себя идиотом… Для этого надо быть ну очень просто устроенным организмом. И к тому же не все ликовали за деньги. Многим нравится, что есть сильная власть и что она станет ещё сильнее. Но из-за всё той же своей рефлексии и душевных метаний я не возьмусь утверждать, что они не правы. Поскольку не могу им сказать — мол, голосуйте не за Путина, а за Прохорова. Я не уверен, что с Прохоровым было бы лучше.

— Но вы выступили на митинге — на проспекте Сахарова.

— Вов сердца. Лозунг «За честные выборы!» я поддерживаю полностью. Абсолютно уверен, что Путин и так победил бы, но пусть он выигрывает честно. Его боязнь быть сравнимым с кем-то из претендентов ведёт к этим жалким и прозрачным махинациям. Но Путин, кем бы он ни был, точно не глуп — есть слабая надежда, что он сделает выводы из массовых протестов и модернизирует стиль руководства. Хочется, чтобы люди могли публично высказывать свою точку зрения, в том числе в провинции.

Музыка высоколобых

— А как музыкант вы не испытываете снобизма в отношении массового вкуса?

— Нет. Здесь я согласен с марксизмом: вкусы определяет бытие. Когда человек живёт в грязи, у параши и каждый день вынужден биться за кусок хлеба и стакан водки, работая на трёх работах, — Гребенщикова слушать не захочется. Человек хочет отдохнуть головой, и для этого больше подходит эстрада. От блатных мотивов никуда не деться — страна сильно криминализирована. Возьмём какого-нибудь мальчика Колю из Борисоглебска. Он может стать или бандитом, или ментом. Или просто грабить людей, или защищать их от грабителей, имея за это не только зарплату, но и огромную мзду. Третьего пути мальчик Коля не видит, потому что его родители пьют, а сестра б…дует. Процент такого населения — огромен. А эти категории — блатные и менты — как раз и слушают блатняк. Нет места снобизму, есть понимание и жалость. Кстати, мои товарищи по рок-н-роллыному цеху тоже пишут много развлекательной музыки самого низкого пошиба.

— А вы?

— О себе говорить менее удобно, но «Несчастный случай» обслуживает интересы высоколобых. Наша аудитория не очень большая, однако у неё денег больше: это топ-менеджеры, директора банков, производств. Так что мы достаточно обеспечены.

— Под эстетами обычно подразумевают не топ-менеджеров, а библиотекарей.

— Нас слушают и те, и те. И я не стал бы говорить о бездуховности всех миллионеров. У меня есть такие друзья — они очень интересные люди, болеющие за страну и из-за этого рискующие своими состояниями. Во время выборной кампании они критично высказывались с самых высоких трибун, упоминая лично первого министра. К счастью, мне не приходилось слышать, чтобы после этого они столкнулись с неприятностями. Праведен ли их труд — не нам с вами судить. Мы не разбираемся в законах таких больших чисел — люди управляют миллиардами, и у них свои взгляды на мир.

— То есть образ малиновых пиджаков из 90-х нынче не актуален?

— Не актуален. Они друг друга переколошматили. Наверх поднялись не малиновые пиджаки, а белые воротнички.

Социальность искусства

— Вы писали не только музыку для телешоу вроде «Сам себе режиссёр», но и рекламные слоганы.

— Не то чтобы писал — адаптировал иностранную рекламу. Разрабатывал сценарии.

— Возможно ли, чтобы люди всегда смотрели рекламу с удовольствием?

— Нет, и проблема не в рекламщиках. Самый крупный рекламодатель в мире — компания голландской еврейской семьи Марс. Помимо «марсов» и «сникерсов», им что только не принадлежит: и порошки, и собачий корм. Так вот, Марсы открыто говорят своим рекламщикам: если ваш ролик победит на международном конкурсе, мы расторгнем контракт с вами. Потому что креативный ролик затмевает собой рекламируемый товар.

— «Выборы, выборы, кандидаты — п…ры!» Вы согласны со словами вашего лирического героя?

— В общем да, хотя к Прохорову я отношусь лучше. Между думскими и президентскими выборами зрители на спектаклях вставали, когда звучала эта песня.

— Вы удивитесь, если вам запретят исполнять её? Песню вполне можно подвести под разжигание вражды.

— Можно. Но я удивлюсь. Вообще, я не такой бесшабашный, как может показаться. Мне предлагали спеть её на проспекте Сахарова, но я отказался. В спектакле она посвящена абстрактным политикам, а там это звучало бы как прямое оскорбление.

— До каких пределов деятелю культуры прилично участвовать в политике?

— Если он искренен, то может и в президенты баллотироваться. Мне симпатична личность первого президента Чехии — поэта Вацлава Гавела, совершившего бархатную революцию. Но у нас это утопия, чтобы человек искусства встал у власти.

— Может, оттого что люди искусства сами этого не желают? Например, Шевчука хотели выдвинуть в президенты, но он отнёсся к этому несерьёзно.

— И я бы не захотел. Потому что политика — неизбежная грязь. Получается замкнутый круг: политики нам не нравятся, а сами туда лезть мы не желаем.

— Какое у вас общее настроение?

— Весеннее обострение. Вылезло всё дерьмо из-под снега. Я вчера ехал по Подмосковью: мы живём в свинарнике, среди полиэтиленовых пакетов, летающих или зацепившихся за деревья. Ощущение помойки, в которой всё это находится: Прохоров с его миллиардами, Путин с его миллиардами…

— Резко. А как же патриотизм?

— Если бы не мой патриотизм, то мне было бы наплевать.

Сергей Шнуров: «Диагноз русского народа — психоз»

«АН» № 313 от 07.06.2012

Долгие годы Сергей Шнуров и группа «Ленинград» не попадали в зону внимания «АН». Имидж грубияна и пьяницы, нецензурщина, порочная тематика песен — всё это не располагало к серьёзному разговору. Но недавно Сергей стал раскрываться в СМИ с неожиданной стороны, показывая себя эрудитом и философом. Выяснилось, что его выбор имиджа — своего рода хождение в народ. А его пофигизм — не изначальное равнодушие, а выстраданное убеждение.

Хочу быть понят

— Что для вас эта ваша народность?

— Самое главное достижение, которое уже вряд ли у меня можно отнять, в том, что разговорный язык — язык большинства — вошёл в музыку. В Советском Союзе песни звучали официозно — не на том языке, на котором говорит народ. И до сих пор большинство песен таково, что я зачастую даже не понимаю их содержания. Моя так называемая народность вытекла из этой проблематики: есть язык, на котором говорят, но в музыке он не отражался. Разговорный язык был маргинальным.

— Вы считаете, что продолжаете дело Солженицына?

— Солженицын выдумывал свой язык, заигрывал со славянскими корнями. К языку толпы это не имело никакого отношения. Меня правильнее сравнить с классическим роком, который появился в конце 50-х годов в Америке. Молодёжный сленговый язык. Баба Люба is my baby. В России такого не было — у Бориса Гребенщикова упоминается Жан-Поль Сартр. Мне кажется, к рок-н-роллу это не имеет никакого отношения. Не те эмоции.

— А вам лично какой язык ближе — книжный или… шнуровский?

— Мне ближе тот язык, на котором меня понимают. Глупо с сиюминутным знакомым у пивного ларька говорить чуждыми ему словами. А выбирать собеседника не приходится. Так сложилась судьба: в пять утра ты оказался у ночного ларька, и поговорить больше не с кем. Или приведу другой пример, более доходчивый: в пьяной драке с поножовщиной вряд ли будешь вспоминать того же Сартра с его экзистенциализмом и думать о том, что находишься в пограничной ситуации. Будешь бить и кричать: «… твою мать!»

— Вы уподобляете свою жизнь и своё творчество экстремальной ситуации?

— Да. Memento mori, помни о смерти.

— Вы создали себе устойчивый образ хама. Почему на Западе хамство не почётно, а у нас — да?

— Я бы не сказал, что у нас это почётно. Хотя степень хамства в России сильно выросла за последние лет десять. Я эту тенденцию не определил, а предсказал. Она началась в тот момент, когда силовые структуры стали значить больше, чем бандиты. Когда в конце 90-х бандиты отступили от понятий и тоже стали хамить. К власти пришли менты, а большинство ментов никогда не отличались культурным поведением. К тому же так сложилось в России: если ты не послал кого-нибудь-ты не существуешь. Это потому, что в России жизнь короткая. И борьба за жизнь — дикая. Люди живут здесь и сейчас. К тому же мы до сих пор не преодолели советское наследие: личность принято ломать, как в армии. Мол, не был в армии — не мужик.

Я памятник себе сломал…

— Не могу не спросить о вашем знаменитом выступлении в 2009 году на барже перед «Авророй», откуда на вас взирали госпожа Матвиенко, госпожа Набиуллина…

— Мы выступали по просьбе моего давнишнего друга, журналиста. Получили за это какие-то сто тысяч рублей. За обычный концерт мы получаем больше, как минимум, в десять раз. И даже если бы мне сказали, что на «Авроре» окажутся самые жуткие люди планеты, — я бы всё равно выступил. Для меня люди делятся на тех, кто может слышать, и тех, кто не может. В прямом смысле. Перед глухонемыми выступать глупо, перед остальными — почему нет?

— Для вас нет личности, перед которой бы вы не захотели выступить?

— Возьмём обычный концерт. Я что, должен спрашивать биографию у каждого, кто покупает билет? Среди слушателей есть и бандиты, и плохие менты, и проститутки. Если в филармонию пришёл, не дай бог, сам Путин — что, музыкантам бросать смычки?

— Вы недвусмысленно поёте: «Любит наш народ всякое г…но». Но ведь вас тоже любит наш народ.

— Да, это определение относится в том числе и ко мне. Я стараюсь не делать из себя памятник. И всеми силами разрушаю образ важного персонажа, который мне кто-то приписывает. У нас ведь многие себя позиционируют именно как памятник. У нас большинство знает, как жить. Я — не знаю.

— То, что Толстой и Достоевский учат жизни, вам тоже не нравится?

— То, что Толстой учит, не нравится. А Достоевский не поучал, он сам был в поиске.

— Достоевский называл пороками то, что вы культивируете: пьянство, блуд, лень.

— Он называл это бедами. Да я и не говорю, что это правильно. Я рассказываю в песнях о своём пути, а выводы делает слушатель, оценивая то, во что я превратился. Вообще, конечно, это я споил страну, так и напишите. Если б я не пел — стояли бы ларьки с пивом, и никто бы в них ничего не покупал.

— Ларьки вторичны, первичен спрос.

— Людям неинтересно жить, особенно в регионах. Осудить алкаша — проще всего. А понять, почему он стал алкашом, — никому не нужно. Никакой пропаганды алкоголизма в своём творчестве я не вижу, особенно если учесть, каким голосом я всё это пою. Будь я на месте молодого слушателя, у меня бы это вызвало отторжение.

— Вы связываете алкоголизм с широтой русской души?

— Я не знаю, что такое «широта русской души». Мы сентиментальны и выдаём эту сентиментальность за духовность. Русский народ эмоционален. Ему можно поставить диагноз: маниакально-депрессивный психоз. Не пройдёт и минуты от обнимки с собутыльником до того момента, когда ты ударишь его этой бутылкой по голове.

— Вам вообще дорого то, что вы русский? Ощущаете что-то такое, например, в День Победы?

— С тех пор как бабушка умерла, я не особенно справляю 9 Мая. На парады никогда не хожу. В 98-м я купил автомобиль «Победа». Тогда День Победы никому был не нужен — все ожидали кризис. А я надел на антенну красную материю и рассекал по Петербургу дедам на радость. Тогда, кстати, в Питере не было ещё такого официоза с военной техникой, как сейчас.

— Считаете, государство трясёт мускулами?

— Были бы мускулы. Другим местом трясут.

Сам за себя

— Поговорим о власти — о «жуликах и ворах», как их теперь называют.

— Ой, я вас умоляю. Кто в России не жулик?

— Вы жулик?

— Конечно. Кто платит все налоги?

— Есть люди с белой зарплатой.

— Наверно. Они никогда не давали взяток? Я не оправдываю верхушку общими нравами, я говорю о том, что меняться должен каждый в отдельности. Сними одних жуликов и поставь других — ничто не изменится.

— Идея политической конкуренции в том, что разные силы следят друг за другом, и в результате жулья становится меньше.

— Для того чтобы эта система работала, нужен многовековой парламентский опыт, как, положим, в Англии. Она тоже прошла через чёрт знает что. Сейчас мы через это проходим.

— Массовые протесты могут помочь?

— У нас, в Петербурге, я массовости не заметил. Без компьютера я бы о протестах вообще не узнал. Это исключительно московское явление. В Москве средний класс пошире, кошелёк потолще, времени побольше. На митинги выходят работники СМИ и прочие представители свободных профессий. Их называют «креативным классом», но я не понимаю, что это такое. Раз уж народился целый такой класс, покажите мне его работу. Я не вижу вокруг себя никакой креативности. Если их плоды — приколы в Интернете, то извините.

— Сергей, спасибо, что уделили нам время.

— Нет-нет, давайте поговорим о протестах. Мне непонятно, чего хотят эти люди.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Интервью случилось до киевских, крымских и донбасских событий 2014 года, которых никто не предвидел. Этим оно и ценно — теперь, по-видимому, Олег Скрипка не стал бы так откровенно рассуждать о политической психологии украинцев, эксплуатации национальных чувств и намерениях Запада. В 2014 году он отказался от концертов в России и поддержал АТО.