Соки жизни

Сергей Решетников, 2021

Мужчины не плачут, но тоже страдают. Иногда – молчаливо, иногда – отчаянно, иногда – сокрушительно. Как собрать свою жизнь по кускам, когда развалилось всё, во что ты верил? Сергей Решетников не устает искать ответ на этот вопрос. Тебя бросили или ты бросил. Ты не осторожен на поворотах. Ты в поисках. Что это? Привычка? Зависимость? Ты выбираешь для себя женщину, бога, дорогу, территорию, валюту, правду… Когда ты убежден в том, что ты – плохой, как удивительно легко совершать хорошие поступки. Болезненный развод, судебные разбирательства, ненавистный офис, алкогольные вертолёты. Соки жизни. Полковник никому не нужен, ему комфортнее молчать с чернокожей проституткой, чем слушать от потенциальной пассии, как он поизносился. И для чего всё это? Может быть, для того, чтобы однажды услышать слово «папа». Провокационная, откровенная, местами язвительная, но определенно живая повесть Сергея Решетникова. Содержит нецензурную брань.

Глава 5. Мага, Венера, Кавказ, уйгуры

Иду по Мерзляковскому. Миновал арку. Свернул вправо на Новый Арбат. Проезжая часть пустая. Машин нет. Приятно слышать тишину в самом сердце столицы. Но я догадываюсь, почему перекрыт центр. Гады едут в Кремль. Вдруг у меня скакнуло давление. В голову кровью клюнуло. В левом полушарии застучали молотками и загудели виброшлифовальными машинками. Меня метнуло в XIII век. Сначала проехала братская разведка на гибэдэдэшной машине — рейтары. Гул нарастал. Показался строй мотоциклистов. Они словно братья-сарианты под серыми плащами… За ними, как вороные танки «World of Tanks», по Чудскому озеру «свиньёю» двигались тяжеловооружённые братья-рыцари Ливонского ордена — внушительные автомобили кортежа — чёрное железо, чёрные стекла, чёрная резина, чёрная жизнь, чёрная пропасть после смерти. В середине клина «шпис-фюрер». В какой машин сидит король — никто не знает.

Вот они, гады! А я, блин, простой пскопский безлошадный лучник. Последний «Форестер» продал после развода. Ну ничего. Ничего. Ничего. Мы ещё повоюем на Чудском. Даже если не повоюем, то в летописи напишем, как же успешно воевали. Летописи пишут победители. Сейчас я вам задам жару.

Я изобразил пистолет, вытянул вперед указательный палец и как будто два раза стрельнул «Птышь! Птышь!», потом убрал руку и тихохонько сказал:

— Медвепуты, блин. Кто с мечом к нам придёт, того напоим, меч заберём и пропьём, блин. На том стояла, стоит и стоять будет земля русская. Вот так, — удовлетворенный сказанным, закончил я. В голове опять клюнуло, опять молотки и виброшлифовалки, но всё равно я был счастлив. Чу-уть-чуть. Совсем чуток. Ведь я изобразил выстрел в короля.

Вдогонку я ещё пару раз выстрелил из пальца… Кортеж проехал мимо. Аминь.

Новый Арбат опять опустел. Гайцы ждали отмашки, когда можно будет пускать автомобильную быдло-массу и общественный транспорт. Но быдло-масса не такая уж быдло-масса, какой её считают. Водители, которые ждут поворота на Новый Арбат с Поварской, начинают сигналить, мол, пускай уже нас, мусор, кровопийцы ведь уехали. Также сдают нервы у водил, задержанных другим гайцом на Никитском бульваре. Видимо, из Кремля дают добро на движение. И движение возобновляется. Новый Арбат снова гудит моторами. Снова родной запах выхлопных газов.

Я двинулся дальше, на время забыв про похмелье из-за этих «медвепутов». Пиная балду, я прошел Собачью площадку, церковь Симеона Столпника… Там в шестидесятые морскими свинками и попугайчиками торговали. Глянул я на золотые купола. Как давно я не бывал в церкви! Нет, Алиса определённо на меня повлияла… Я, блин, практически перестал посещать православные храмы. Вот раньше, бывало, зайду в церкву и, как заведённый, отчаянно бросаю кресты, бросаю кресты на все иконы подряд, свечки ставлю, хотелки озвучиваю, да желания для себя да для родных загадываю, прямо как Иванушка Дурачок. Обещаю Богу вести себя прилично, с печи слезать чаще, параллельно прошу новый мотор для печки (240 лошадиных сил мне хватит), и чтобы денег мне прислал к пятнице (хотя бы тысяч семьдесят). Взамен обещаю бросить пить, не ходить по бабам, не ругаться матом, блин, и всё такое. А сейчас ведь нету подобных желаниев бросать кресты, даже на моего личного святого Николая Чудотворца. Пропали хотелки-то. Нет веры. Нет надежды. Нет щастья. Есть тоска и внутренняя тяга к бунту.

Чё-то как-то стрёмно совсем стало мне. Пора бы и честь знать. Во! (Посмотрел я на часы.) Половина первого. Пора. У Московского дома книги я спустился в подземный переход. Там играл гитарист. Улыбчивая девушка с шапкой в руке подскочила ко мне и сладким голосом пропела:

— Помогите бедным музыкантам.

На что я со всей суровостью ответил:

— Я тут живу, девушка. Если я буду помогать всякий раз вам подобным, я разорюсь.

Девушка никак не отреагировала и с прежней же легкостью, прыг-прыг, упрыгала к другому прохожему.

— Помогите бедным музыкантам, — таял её сладкий голосок, когда я поднимался вверх по лестнице.

Когда я шёл по Новому Арбату, я ещё не знал, что иду бухать. Думал, выпью рюмочку и пообедаю. В будни в это время завсегда много посетителей. Всех кормили однотипными бизнес-ланчами: оливье или селедка под шубой, свежая шинкованная капуста или огурцы с помидорами.

— Вам с майонезом или со сметаной?

— Мне с маслом.

— Масла нет. На бизнес-ланч либо сметана, либо майонез.

Идем далее.

— Итак. Что на первое?

— Борщ или солянка…

— А вчера была окрошка. Не осталось со вчера окрошки?

— Вчера было другое меню.

— Ну посмотрите на кухне… Может, осталась окрошка? А?

— К сожалению, не могу.

— Вам макароны или картошку?

— А капусты тушёной нет?

— Нет. Тогда картошку.

— Котлеты, жареная рыба, домашние колбаски, чай и компот из сухофруктов.

Некоторые, такие же как я, просили налить водочки. В Москве никого не смутит, если ты закажешь водки в полдень.

Но сегодня я хотел, чтобы было поменьше народа. Я выглядел крайне скверно. В левом полушарии работали какие-то гондоны. Морда красная, печени, видимо, конец. Я потрогал свой нос. Моя рука пахла мохнаткой негритоски. Надо же, какая въедливая! Вчера мылся два раза с мылом. Сегодня с утра один раз с мылом. А рука пахнет негритянской пиздятиной. Надо было с Доместосом руки помыть.

Я дошел до огромной очереди. Кафе Тимати в ту пору вообще собирало большие очереди (как Макдональдс девяностых). Для будущих поколений пишу: Тимати — популярный певец, рэпер. «Вау, типа, круть». В мои юношеские годы «крутью» был «Мальчишник»: «Любая чикса после тебя ерунда. Я не воспринимаю никого, кроме тебя». Я, честно, не слышал Тимати. И не смогу ничего спеть из его репертуара. И чё-то сказать о нем тоже не смогу. В его кафе я так ни разу не зашел. Тут постоянные очереди. Но молодые люди честно стоят и ждут, когда их накормят бургерами. Почему так долго рассказываю об этом? Потому что иду мимо очереди. Потому что необычно для XXI века видеть хвост очереди, уходящий почти до Арбатского переулка.

Я вспомнил, как в начале девяностых мы шестнадцатилетними пацанами по нескольку часов стояли в винно-водочный магазин за дешёвым «Портвейном» или «Арпачаем», толкались, бились за свои места в очередях, получали свои шесть бутылок, по две в руки, и счастливые шли бухать. (Кстати, да, в 16 лет нам тогда продавали вино.) Помню также нашу самую первую бухачу в майском сибирском лесу. Красивейшие цветы огоньки (по-другому жарки) как будто полыхают огнем по всей полянке. А мы сидим на большой поваленной берёзе и тупо бухаем… без лишних разговоров. Выпив бутылку «Арпачая», я заблевал всю полянку с прекрасными огоньками. Заблевал чем-то коричневым, мутно-жёлтым, серо-буро-малиновым. Мы пили втроём. Втроём и блевали. Я, Пимыч и Мина. Мина держался дольше всех. А я вот раньше всех начал блевать желчью, совестью, честью, настоящим, будущим. После этого случая я побожился:

— Больше никогда, никогда не буду пить. Лениным клянусь.

Пимыч тоже клялся. Мина не клялся. Типа, нельзя. У него родители набожные баптисты. Он не носил пионерского галстука. Поначалу мне казались, что это глупо — отказываться от галстука, отказываться вступать в пионеры… Просит тебя Родина, надень его да забудь. Ан нет. Потом я Мину зауважал. Мы с ним сдружились, впервые попробовали вино и стали вместе бухать… Для школьников средней общеобразовательной школы мы выпили достаточно много. В общем, уже будучи пионером, я закладывал. Понимаете, откуда растут ноги? Бывало, и на каникулах, и когда нас возили всей школой на картошку… Уборка картошки — самое веселое и прекрасное время в школе. О нём тоскую. Его помню. Мы с Миной там и картошку-то особо не убирали, больше балдели. Мой полупьяный закат СССР. И далее «белая горячка» девяностых.

В конце восьмидесятых чёрт посещал меня только изредка. Это сейчас он живет у меня внутри, в душе на постоянной основе (прописан) и превосходно себя чувствует. Сейчас бессмысленно с ним бороться. Я прекрасно понимаю, что он меня рано или поздно убьёт, если я сам себя не грохну… В какой-нибудь из вторников. А может быть, мне удастся победить чёрта, и я его шлёпну из СВД… прямо в моей берлоге… Дуну белого и пристрелю его, фашиста. Чтобы соки, блин, из беса потекли рекой до самой Волги. И назовут эту небольшую речушку Бесовской или — лучше — Николаевской, в честь меня — Николая Сергеевича Степанкова.

…и уйти в одиночество с сердцем и вместе с глазами,

свою душу тоскующую никуда не таскать,

и оставить всё наше с собой, у себя, между нами,

и работать над новой поэмой в дырявых носках…

Вот. Даже эпитафию себе написал.

Стою — как дурак — разглядываю очередь. «Идем уже хавать, Николай, уже и порожняки горят». «Идём».

Я прошел фантастическую очередь в кафе Тимати, узрел заведение с неким кавказским названием (забыл уже, а врать неохота) и узрел там много свободных столиков. Посетителей, соответственно, немного. Я обрадовался. Вошёл. Уютно. На стене висит большой экран, с которого транслируется футбольный матч. В глубине зала вижу вход в какую-то букмекерскую контору, типа «Евролига филки». Ко мне сразу же подошёл официант. Он первым делом подал меню с напитками. Мне хотелось выпить. Минуту назад я вспоминал про «Арпачай», Мину, Пимыча и про мою блевотину на зелёной полянке с огоньками… Ван Гог бы нарисовал это непременно. Много огоньков и блевотина Степанкова. Первый круг ада. Сердце стучится в двери, печень толкает в бок, надо похмелиться впрок, чтобы не было мучительно больно.

— А у вас есть «Арпачай»?

— Что, простите?

— Вино «Арпачай»

— Я спрошу.

И он ушел. Смешно. Я же пошутил. Официант быстро вернулся:

— Этого вина у нас нет.

— Очень жаль. Тогда-а мне-е… Двести грамм водки, лобио, цыплёнка-табака. Да, цыпленка табака с перчиком и чесночком. Водку принесите сразу, пожалуйста, — я отдал официанту меню, и тот ушёл.

Я был доволен шуткой про «Арпачай», потянулся, закинул руки за голову. Хорошо всё-таки, что тут мало народу. Зачем я буду стоять за бургерами в очереди? Я тут посижу, подожду беленькой и цыплёнка. Кайф.

В запотевшем графинчике принесли водочку. Я незамедлительно, но с трудом выпил, боясь, что заблюю стол. Но нет. Вошла. Вошла, родимая. Печень ёкнула. Рабочие сразу перестали молотить молотками в левом полушарии. Обед ведь. В обеденное время нельзя шуметь. Но желудок недовольно заурчал.

— Успокойся, — сказал я ему вслух и закусил водочку лобио.

Кайф пошёл по венам. Повторив, я пошёл вразнос. Потом я закусил цыплёнком и сразу же заказал ещё один графин водки. Через полчаса я был уже в ином состоянии, в ином измерении. Тогда из дверей «Евролиги филок» вышел крепкий молодой человек моего возраста. Он, как меня увидел, сразу же пошёл на меня, как будто мы были с ним знакомы.

Стриженный «под расчёску», но не уголовного вида. Я бы сказал… я бы сказал, что похож на меня. Меня Алиса тоже приучила к стрижке «под расчёску». Так я страшнее выгляжу. Так вот, он похож на меня, только чуть ниже, но чуть крепче. Или даже не крепче, а собраннее, что ли… Подтянутый такой весь, спортивный такой, кубики пресса, видимо, есть, розовый такой, как ухоженный поросёнок, как будто только что с лёгкостью пробежал три километра на лыжах.

Он без приглашения сел за мой стол напротив меня, положив пачку сигарет на стол, приветливо улыбнулся и спросил, указав на официанта, разговаривающего с барменом:

— Не боишься, что они тебя накачают ядом и обчистят?

К этому времени я, повторюсь, охмелел и сидел закусывал цыплёнком. Тщательно прожёвывая, я взглянул на бармена с официантом… Официант это увидел и сразу же направился ко мне:

— Ещё что-то желаете?

Я громко икнул:

— Спасибо, нет… Или, спасибо, да… Скорее — да, чем — нет.

Официант достал блокнотик и был готов записывать.

— Ещё водочки, — сказал я, подавая ему пустой графин: — Такой же вкусной, как и… эта…

Он взял графин и пошёл к бармену.

Я проводил его взглядом, потом повернулся к моему гостю и сказал:

— Нет.

Гость развел руками:

— Нет — что?

— Нет, — я тоже при этом развёл руками.

— Так что — нет?

— Не бо-юсь, — с короткими люфтами ответил я.

Гость улыбнулся, расправил плечи, хрустнув пальцами рук, сказал:

— А я бы насторожился на твоём месте.

— Ты хочешь быть на моём месте?

Он пожал плечами, не переставая улыбаться. В этот момент к столику подошёл официант, поставил запотевший графинчик на стол, зачем-то принес вторую рюмочку, сказал «пожалуйста» и ушёл к бармену.

Я показал на бармена с официантом и сказал:

— Может, у них… это… отношения.

Не прекращая улыбаться, сосед произнёс:

— Не понял.

— Отношения, говорю, может, у них. Может, они геи.

Мой гость громко рассмеялся, как будто бы я сказал какую-то великолепную шутку. Я налил себе водки из графина, не предложив ему, приготовился было выпить, потом на какое-то время задержался, поставил рюмку на стол и, пригрозив пальцем, предупредил:

— Кстати, если что, то я не-е… это…

— Не-е что? — как будто передразнил меня гость и тут же стал перекладывать с одного бока на другой пачку сигарет.

Пока он кувыркал туда-сюда пачку, я молчал, поглядывая то на него, то на пачку.

Он заметил это, убрал руки со стола.

И тогда я продолжил:

— Я не гей. Понял меня? Если ты за этим ко мне подсел, — и я громко икнул. Так громко, что на меня подозрительно посмотрел бармен и женщина из-за столика у окна.

— Я тоже не гей, — спокойно сказал незнакомец.

— Чё пришел?

Он показал на бармена:

— Беспокоюсь за тебя. Я эту забегаловку давно знаю. Тут разные чудеса происходят.

— Например?

— Ограбили тут американца одного на прошлой неделе… И убили.

Я насторожился:

— А ты чё — мент, чё ли?

— Я? Да ты что, — засмеялся он опять так, как будто я анекдот рассказал.

Мне хотелось выпить, но незнакомец не спешил уходить. Молчание тяготило. Гость не проявлял инициативы. Ладно. Пусть будет так.

— Хочешь — налью? — с некоей грустью в голосе спросил я.

Он, видимо, тот ещё артист. Выдержал хорошую паузу и сделал вид, что удивился:

— Мне? Налить? Спасибо.

— Спасибо — да? Или спасибо — нет? — сделал я на «нет» ударение.

Я уже поднял свою рюмку, хотел сказать: «Как хочешь», — но он опередил меня:

— Спасибо, выпью… за компанию. И заодно послежу, чтобы тебя никто не обидел.

— Телохранителем будешь? — рассмеялся я.

— Ну-у-у типа того.

— Но телохранители… не пьют с теми, кого охраняют… Так я думаю.

Незнакомец развел руками:

— Ну. Мы же КАК БЫ.

— У-у-у, как бы. Понятно. Не пойдет, — я размахнулся и громко хлопнул по столу ладонью.

Бармен, официант, мужчина и женщина сидящие у окна, все смотрели на меня. Незнакомец, не прекращая улыбаться, глядя на официанта, поднял руку вверх и сказал:

— Всё в порядке, — потом глянул на бармена, — Всё отлично. Это мой друг. Он в порядке.

— Всё порядке не бывает, — сказал я, наливая ему водки, — обязательно найдётся гондон, который испортит порядок.

Я подвинул к нему рюмку, взял свою и сказал:

— Выпьем, телохранитель.

— Выпьем. За тебя.

— Пойдёт. За меня.

Мы выпили. Я закусил, но «телохранителю» предлагать не стал. У меня у самого мало, а графинчик… Вот, блин… А в графинчике-то уже совсем мало.

Я крикнул официанту, показывая на графинчик:

— Почему не налито?

Официант подошел и сказал:

— Вы всегда заказывали по «двести». Сколько вам сейчас водки?

— Триста, — сказал я, и уже гораздо легче, как мне казалось, хлопнул ладонью по столу.

Бармен опять сурово посмотрел на меня.

Я засмеялся, показал пальцем на бармена и сказал «телохранителю»:

— Смотри, он и вправду меня сейчас… отравит ядом… Ух он какой. Никогда не думал, что на Арбате попаду… в эту самую… как её?

Незнакомец поддержал:

— В ситуацию.

Я уточнил:

— В жопу.

Нам принесли ещё водки. Поливая по рюмкам, я спросил своего улыбчивого гостя:

— Как тебя зовут?

— Мага.

Я поставил графинчик на стол, пытаясь осмыслить сказанное.

— Мага?

— Мага.

— А чьё это имя?

— Моё?

— Ну, в смысле, я понял, что твое… По национальности ты кто?

— Русский.

— Русский?

— Русский.

— А ты откуда?

— Из Иванова.

— Иваново — город невест?

— Да.

— У тебя жена оттуда?

— Была.

— Что с ней?

Он вдруг разоткровенничался:

— Изменила с моим должником.

— Это как?

— Один чувак должен был мне деньги, пришел ко мне домой просить отсрочки и незаметно трахнул мою жену.

— Как так можно трахнуть чужую жену в чужом доме незаметно?

— Так вышло.

— А дальше?

— Я с ней разошелся… Вернее, она сама от меня ушла. Ей стало стыдно за свой поступок, порочащий честь семьи.

— Ты хороший человек, Мага. Забыли. Про жён не будем. Выпьем по второй. А потом по третьей. Потом по четвёртой. Потом по пятой… а потом угадай — по какой? Угадай с трёх раз.

Мага громко хохотал:

— Хорош прикалываться.

И мне было хорошо. И я нёс всякую чушь. И мне приятно было говорить с этим крепким улыбчивым человек по имени Мага. Кстати, вспомните, что я говорил вначале — он был похож на меня. Реально. А когда мы с ним выпили бутылку водки, мы вообще стали как братья-близнецы. Единственным нашим отличием было то, что я не умел, не мог так искренне и задорно смеяться. Я смеялся, скажем так, театрально. Я старался смеяться красиво. А Мага не старался. У него это получалось само собой.

— Дай я тебя поцелую, Мага. Только плохого ничего не подумай.

— Нет, конечно, нет. Не подумаю.

— Давай, — я подсел к нему, чтобы обнять и поцеловать в щеку моего нового пьяного друга.

— На, — подставил он щеку.

— Чё — на?

— Целуй.

— Ну, теперь уже не буду, — отодвинулся я от него.

— Почему? Ты же хотел, — искренне захохотал Мага, наливая водку по рюмкам.

— После таких слов — точно не буду.

— После каких слов?

— После «на». Что значит «на»? Ладно. Всё. Забыли. Выпьем.

Мы пили и пили. Пили и пили. Иногда закусывали. Или запивали. Иногда просто пили. Бармен злился на нас, желая, видимо, теперь отравить нас обоих. Я подсел ближе к Маге, обнял его по-дружески и выдал:

— Хочешь, я тебе свои стихи почитаю?

— Хочу.

Я сразу начал читать:

— «Искусство не горит, искусство потеет» —

такое сочинение писал по теме,

о том, как совершал обычный рейд.

И как среди поэтов был потерян.

Как расколупал на губе простуду,

как, кусая ногти, в ожидании тика,

рифм бесполезных ворошил груду

и матерился от злости, но тихо.

Как я натаскал за уши музу…

Она меня обзывала всего лишь талантом.

Ноги на плечи… И упал всем грузом.

Не сопротивлялась, да и то ладно.

А потом задышала, да так громко,

и в наслаждении до слез взмокла,

готовая тут же родить ребёнка…

Я же настырно свистел в сопла…

Зубы — в замок, в глаза — спички,

время в упряжку, Пьеро к стенке…

Срок рассказать о любви притчи,

а не снимать лишь одни пенки.

Муза на крик изошла, сука…

Чихаю в миллионной степени.

«Люблю», — прошипел неумело и сухо

в пустые глаза темени.

«Искусство не горит, искусство потеет» —

такое сочинение писал по теме,

о том, как совершал обычный рейд.

И как среди поэтов был потерян.

Пока я читал, Мага сидел без движения. Я закончил и сказал: «Всё». Мага захлопал в ладоши так, что бармен разбил стакан, который вытирал.

Мага встал и, аплодируя, закричал:

— Браво! Браво! Браво!

На нас все смотрели, как на дураков. Я потянул Магу за рукав:

— Садись, садись. Нас сейчас выгонят, — и мне в голову пришла мысль: — А пошли ко мне, Мага. Я тут недалеко живу. Зайдём по дороге в магазин, купим водки, закуски.

Мага показал на «Евролигу филок»:

— Ты не играешь?

— Во что? — не понял я.

Он ещё раз указал на двери в «Евролигу филок».

— Не, не играю.

— Тогда пошли.

И мы пошли. В дежурном купили водки, закуски. Как мы пили дома, я вспоминаю с трудом. Моментами. Тут помню, тут не помню, ещё я вспоминаю, что обнимаю Магу и говорю:

— А поехали в твоё Иваново… Я никогда не был в Иванове… Понимаешь, Мага?

— Так, — Мага внимательно слушает.

— Если Иваново — город невест, значит, Иваново — город проституток… Понимаешь меня, Мага?

— Да, — соглашается он.

— Значит, их там много… прости… проституток? Да, Мага?

Мага вдруг вскакивает, как будто несколько часов дожидался этого момента, и начинает вдохновенно говорить:

— Коля, да я тебя по таким злачным местам Иванова прокачу! Закачаешься! Супермаркет тебе покажу! Ты таких мокрощелок никогда в жизни не видывал! Тебя ивановские шлюхи оближут с головы до ног! Они из тебя высосут все соки! Вот ты говорил про горячих негритосок… Ивановские бабы дадут фору всем твоим африканским проституткам!

— Прямо всем? — с улыбкой спросил я. Мне нравилось, как красиво говорит Мага. Хороший мужик.

— Всем! Начиная от ЮАР и заканчивая… Чё там у нас… у них на севере?

Я пожал печами:

— Не знаю. Египет, Алжир… Типа того.

— Так вот, бабища из Иванова даст фору… всем твоим шлюхам… И даст тебе в десять раз эффективнее, чем какая-нибудь негритоска из Буркина… этого? Как его?

— Фасо.

— Да, фасо, Коля. Тебе наша ивановская соска сделает такой фасо, что тебе будет очень КАРОСО. Понял?

Мага совсем раздухарился. А я был пьян вдрабадан.

— У тебя деньги есть? — закончил неожиданно Мага свою речь.

— Есть.

— Берём деньги, едем в Иваново. Сколько у тебя денег?

Я достал деньги из тумбочки, начал считать… Мага выхватил их из моих рук, положил в свой карман и сказал:

— Тут достаточно.

— Ну там больше ста… пя… пясидисити.. тысч… косых.

— Нам с тобой хватит, Коля, пусть будут у меня. У меня надежнее, — он крепко обнял меня и со всей строгостью спросил: — Ты мне доверяешь?

Я пожал плечами.

— Скорее — да, чем — нет. Ну ты же меня не… не кинешь? Да?

— Я!? Тебя? Да ты мой лучший друг. Как я могу тебя кинуть? Ну как? Скажи? Прокутим бабки, посажу на такси и отправлю в Москву. Обещаю.

И он как-то совсем преобразился что ли… Стал такой — как поэт… Или нет. Как вождь, что ли… Как Ленин. Да, как Ленин — в старом чёрно-белом кино.

Мы оба были пьяны. Но я был пьянее. Я на всякий случай взял банковскую карту (кредитку), с трудом надел на себя рубашку, выглянул в окно. А там — глубокая ночь.

— Мага!

— Чего?

Подошел он ко мне.

— Ночь на дворе, Мага.

— Всё правильно, ночь. К утру приедем в Иваново. Завалимся в такое местечко, что трындец всему… Я уже обо всем договорился.

— Когда?

— Неважно.

— Ладно.

Мы вышли из дома. Спустились на лифте. Вышли из подъезда. Я сказал:

— Подожди, Мага, я проверю, закрыл я входную дверь или нет.

— Давай быстрее, нас такси ждет.

Я поднимался на лифте и думал: «А ведь он сейчас убежит с моими ста пятьюдесятью тысячами». Двери лифта открылись. Я проверил свою дверь — закрыл. Молодец, Николай Сергеевич. Пьяный, а шаришь.

Спустился обратно. Выхожу из подъезда. Маги нет. Ну вот. Система «кинь ближнего своего» в Москве является основополагающей. Прошёл двор, через арку вышел на Никитский бульвар. Из такси мне машет рукой Мага:

— Быстрей сюда, Коля! Поехали! Иваново ждёт своих героев. Шмары бреют кунки!

По большому счету незнакомец получил на руки полторы сотни, даже чуть больше, и сдержал слово, стоит и ждет меня, чтобы мы поехали с ним в Иваново — город невест. Так начался наш секс-круиз.

Он сидел на заднем сиденье. Я тоже сел на заднее сиденье. Мага хлопнул меня по плечу:

— Вот! А ты говоришь Буркина-Фасо, Африка, негритоски… Лажа всё. Иваново — вагина России, лучше Буркина-Фасо. Поехали, — сказал он таксисту.

Конец ознакомительного фрагмента.