Исповедь из преисподней. От сумы и от тюрьмы не зарекайся

Сергей Решетников

В жизни много радости и добра, но бывает так, что сердце щемит от несправедливости и горя. В этом повествовании история о кровавых событиях Иркутска в начале 2000-х годов. О пожизненно заключенном парне, отбывающим свой бесконечный срок в колонии, называемой «Вологодский пятак» на острове «Огненном» – бывшем монастыре для отшельников. Почему так произошло? Виновен ли он? Об этом и многом другом размышления в этой замечательной книге. Книга содержит нецензурную брань.

Александр Старожилов

Разговор с крестной сестрой

Чтобы представить для себя, каким был по жизни Александр Викторович Старожилов, я разыскал его крестную сестру. Назовем ее Анной. Причем разговор я собирался вести с официальных позиций, известных мне из средств массовой информации, о так называемой банде Алексеева—Старожилова.

— Аня, твоя мама была крестной у маленького мальчика Саши Старожилова?

— Интересно, откуда это стало тебе известно? — вопросом на вопрос ответила она.

— Просто я работаю волшебником. Помнишь такую песню в исполнении популярного артиста Марка Бернеса? — заулыбался я.

— Конечно, помню. Сашу крестили в церкви. Когда это было точно, не вспомню. Обычная церковная процедура или таинство, как его называют священнослужители.

— И что потом?

— Потом мы росли, дружили, Наши мамы были близкими подругами.

— И каково сейчас Сашиной маме?

— Наивный вопрос. Как может чувствовать себя мать, когда ее сын находится в местах лишения свободы, да еще на пожизненном заключении. Правда, мамы Александра уже давно нет в живых. Онкология… Ей было не суждено узнать о «приключениях» сына.

Поначалу завязать откровенный разговор с Анной не получалось.

— А вот еще один эпизод. Он налету выскочил из моей памяти. Мы жили в Лисихе. Обстановка была криминогенная. Наркушники просто всех задолбали. В нашем подъезде по стояку с первого этажи и выше все парни позже ушли в мир иной от дури, находясь в полном расцвете сил. А распространителем зелья был Петя со второго этажа. Однажды, этот «джентльмен-провизор» вместе с группой страждущих фасовали героин прямо в подъезде, постелив газетку на полу. Моя мама, поднимаясь по лестничной клетке, сделала замечание этим наркоманам. За что тут же была накрыта густым облаком многоэтажного мата. Ближе к вечеру крутой амбал Петя, накопив море злости, пришел к нам в квартиру и уже начал угрожать физической расправой моей маме и всему семейству. Я была сильно напугана. Позвонив Александру Старожилову, я услышала теплые слова, мол не беспокойтесь, я приеду и все улажу. Приехал один, без помощников. Он сразу постучался в квартиру Петра на втором этаже. Там шла гулянка. Народу набилось, как сельдей в бочке. Вежливого разговора не получилось. Набыченные друзья наркушника бросились бить Александра. Через несколько минут в квартире установилась полная тишина. Только Саша был вынужден догонять случайно уцелевшего парня — агрессора из соседнего дома. Он выпрыгнул с балкона и хотел скрыться от возмездия. Старожилов настиг беглеца. Потом тот долго летал, как тряпка, от бросков нашего заступника. Саша почему-то его не бил.

Александр Старожилов был рыцарем без страха и упрека. Может быть он бы смог обворовать какой-нибудь склад, допускаю такое. Может быть. Но насиловать и убивать он не мог, не-е м-о-о-г, — завершила свой монолог Анна.

— Не понимаю, как такое можно сопоставить с современными реалиями, — загундосил я. — Отметелил наглых наркоманов тогда, а спустя какое-то время убил двенадцать или пятнадцать человек? Забрал жизни живых людей, а еще целую кучу бедолаг ограбил. В недрах двухсот пятидесяти томов уголовного дела описано около восьмидесяти эпизодов тяжких преступлений.

Глаза Анны покрылись инеем от моих леденящих слов.

— Я тоже не понимаю. Но как юрист могу сказать следующее. Разные тяжкие преступления на протяжении ряда лет, конечно, были. Плановая оперативная работа не давала результата. Установить преступников не удавалось. И ажиотаж по раскрытию нагнетался сверху. В Иркутске по расследованию преступлений работали разные высокие представители, в том числе из Главков территориального округа, Москвы. Они требовали быстрого результата. А наши правоохранители, чтобы не потерять работу напрягались, разрабатывая разные версии. Они делали все возможное, чтобы не упасть в грязь лицом. И сесть в лужу они тоже не могли. Вот и появился план объединить все эти злодеяния в одно дело. Им на счастье появился подозреваемый, который начал (совершал, не совершал) брать почти все без исключения на себя. И, конечно же, притягивать к себе в «вагон» «пассажиров» — это на их языке. Кто-то, может быть, был замешан в преступной деятельности, а кто-то, вообще, не при делах. Наличие реальной вины — дело десятое. Главное отчитаться. А раз ты уже попался — будешь сидеть и не рыпайся.

— Да знаю я чуть-чуть этот язык, немного по фене могу ботать. Трудное детство, уличное воспитание, так сказать, — грустно улыбнулся я. И еще я знаю, что ни один бродяга, отсидевший в тюрьме, не считает себя виновным. Они все поголовно говорят, что сидели понапрасну. Может и сами верят в это самозабвенно.

— Я, конечно же, не знаю деталей, всех тонкостей дела, но могу судить о нем по народной молве. А это очень непростой и зачастую правдивый индикатор оценки событий. К примеру, на вопрос о мотивах якобы заказа Сергеем Алексеевым для исполнения Старожиловым убийств целого ряда лиц официального внятного толкования нет. Оно просто отсутствует. А тут надо было ответить всего на один вопрос: кому это выгодно? Без мотивов преступлений не бывает. Это аксиома. Поэтому я склонна считать, что Старожилов никого не убивал и такого заказа никогда не получал.

— Ну, ты, Анна, скажешь тоже. А множество томов дела, всякие доказательства, экспертизы. Это же ого-го! — возражаю ей я.

— Под поставленную цель — раскрытие преступлений любой ценой — можно подогнать все что угодно. У правоохранителей имеется целый арсенал таких средств. Это и насилие, склонение к лжесвидетельствованию, к оговору, подтасовка материалов и, наконец, грубая фальсификация. А зеки — это практически бесправные люди.

— Понимаю, я это испытывал и на своей собственной шкуре.

— Только пойми меня правильно. Я не хочу всех подряд красить одним цветом. В правоохранительной системе очень много квалифицированных, глубоко порядочных людей и специалистов. Там у меня есть очень хорошие друзья.

— Я тоже так считаю и этому есть немало подтверждений. Давай подведем итоги нашего разговора, — проявляю инициативу я.

— Давай, — говорит мне Анна.

— Твой крестный брат — кровавый преступник. Это подтверждено материалами дела и судебным вердиктом, вынесенным в установленном Законом порядке. Все его жалобы и обращения о пересмотре приговора в Верховный суд в основном отклонены. Че тут спорить? Твое родство с ним было закреплено в матушке-церкви. Значит, ты тоже виновата перед Богом в том, что не смогла пресечь деятельность этого, потонувшего в людском горе, мясника-убийцы! Это мой тебе приговор. Так раскаиваешься ты или нет? Отрекаешься ли от такого родственничка-подонка, чтобы очистить свою душу перед Всевышним, чтобы не гореть в огненной геенне после страшного суда? — в моем взоре сверкали искорки праведного гнева и надежда на просветление моей собеседницы.

— Нет, никогда и ни за что не отрекусь, — строго глядя на меня, с ледяными кристалликами во взоре, со стальными нотками в голосе ответила Анна. — Виновность Саши для меня под большим вопросом. А его главенствующая роль в банде №2 вообще фантастика. Сашка не был судим ни разу. А в клетке, я была на заседании суда, сидели такие уголовные рожи с множеством ходок, просто смотреть было страшно. Подобные личности над собой начальствующего парня без соответствующего тюремного прошлого просто не допустили бы. Так что не надо тут клеймить меня позором. Ты что Бог или поп, чтобы в мой адрес говорить такие речи? Взывать к отречению?

Вот и Максим — старший сын Александра, наверное, напичкан информацией из прессы о своем отце-злодее. Он уже вырос, завел семью. Работает инженером по системам видеонаблюдения. А отца ненавидит. И мать свою, Алену, которая его просто бросила в малолетстве. Отца невзлюбил может за то, что сидит за тяжкие преступления. А может и за то, было дело — батя влюбился. Если до этого пацан жил с отцом, папа заботился о Максе, то потом новая жена по имени Анжела родила ему сыночка Влада… Сейчас ему уже семнадцать лет. Когда Сашку посадили, малышу исполнилось только три годика. А тогда Макс ушел жить к своей тете Свете — сестре папы. Максим и сейчас во всем своей тетке помогает, любит ее. А Сашка с сестрой в контрах, даже не переписывается. Короче, не ругайся, мне и так тошно. Ты не Бог и не священник.

— Нет, я не поп и тем более не Бог. А ты, Анна, молодец, откровенный человек. Я прошу простить меня за резкие суждения. Сам так не думаю и мне больше близка твоя точка зрения. Мне просто было нужно проверить тебя на крепость собственных убеждений и стойкость характера. Я в конечном итоге верю в справедливость, — виновато улыбаясь, произнес я.

Анна уловила некую хитринку в моем голосе:

— А ты, Сергей Алексеевич, когда врал? В первом случая, клеймя позором меня и Александра? Или во второй раз, когда поддержал меня морально?

— Конечно, во второй раз я говорил правду, — приветливо заулыбался я.

— Твои слова, Сергей, звучат как волшебство.

— Просто я работаю волшебником, волшебником…, — зазвучали стихи Льва Ивановича Ошанина.

Я летаю в разные края.

Кто же знает, где мы завтра будем.

Дождик привожу в пустыню я,

Солнце раздаю хорошим людям.

Почему, дружок? Да потому,

Что я жизнь учил не по учебникам.

Просто я работаю, просто я работаю

Волшебником, волшебником.

Не жалеть для друга ничего,

Думать о других немножко тоже —

Вот моё простое волшебство,

Может быть, и ты мне в нём поможешь.

Почему, дружок?

Да потому,

Что я жизнь учил не по учебникам.

Просто я работаю, просто я работаю

Волшебником, волшебником.

— Хоть пой, хоть вой навзрыд, жизнь продолжается, — произнес я, глядя в небеса.

— Наколдуй тогда что-нибудь хорошее, Сергей. Твой оптимизм внушает мне доверие и теплоту, — глаза Анны постепенно оттаяли.

— Посмотрим, только волшебство здесь, наверное, не поможет, — грустно улыбнулся я.