Сады Жарден

Сергей Пузырев, 2016

Петроград, февраль 1917 г. Александра Раскова, танцовщица варьете "Сады Жарден", пытается защитить своих близких всеми возможными методами. Но благими намерениями дорога в ад вымощена. Грядет революция, и Саше предстоит решить, что для нее важнее: любить и быть любимой или слепо следовать за чужими идеалами.

2. Париж, 1973 г.

— Вот ты где! Бабушка, сколько раз тебе повторять: не надо уходить одной! — с легкой обидой заявила Александра бабушке.

Несколько минут назад они, как и планировалось, приехали на православное кладбище Сент-Женевьев-де-Буа. Это была их традиция. Вернее традиция бабушки, но поскольку Саша росла рядом с ней, то очень быстро эта традиция стала общей. Каждый год в один и тот же день они возлагали цветы к памятнику участникам Белого движения. Александра знала, что бабушка пережила революцию в далекой России, ей пришлось эмигрировать, спасая свою жизнь. И этой информации ей раньше было достаточно. Но чем старше она становилась, тем больше вопросов у нее возникало. А бабушка с ответами не спешила.

— Ты слишком часто отвлекаешься, милая, — ответила она ей с улыбкой.

В солнечном свете она выглядела бесподобно. Саша всегда хотела быть похожа на нее, но сходство их начиналось и заканчивалось лишь ростом. Обе были высокие. Но на это все. Эти мысли отвлекли ее, а бабушка не стала мешать. Она пошла дальше мимо мраморных памятников и белоснежных гробниц. Темная непрозрачная шаль обволакивает ее голову и, спадая на плечи, обвивает ее тело. Ее лицо, не смотря на морщины и дряблую кожу, еще не растратило свою прежнюю красоту. Она идет ровно и прямо, словно вот-вот выйдет на сцену и закружится в головокружительном вальсе.

— Так, ты читала эти фамилии! — догоняя, кричит девушка. — Все эти люди творили историю своими руками! Бываю тут каждый год и каждый раз не могу пройти мимо.

— Вот именно так…творили, — грустно заметила она. — Все это осталось в далеком прошлом, зайка. Осталось там вместе с трагедиями, к которым привели их поступки, — женщина аккуратно приседает и кладет небольшой букет цветов к постаменту.

— Он был тоже таким? Его поступки тоже привели к трагедиям? — спустя какое-то время спросила Саша.

— О ком это ты?

— О дедушке, — с каким-то отчаяньем в голосе произнесла девушка. — Ты почти никогда о нем не рассказывала. Ни о нем, ни о своем прошлом. А если и рассказывала, то очень мало. Я никогда не спрашивала, не хотела ворошить старые раны, но… Я уже выросла и скоро заведу свою семью, мне хочется знать о тебе больше, о твоей жизни, знать свои корни. Я хочу знать, что было до того как ты покинула Россию. Ты каждый год моей сознательной жизни водила меня сюда, оставляла цветы и уходила. А еще читала Блока. Читала его и ехала сюда. Может пора рассказать мне хоть что-то.

— Может и пора, но только не здесь и не сейчас. Я тебе уже говорила. А теперь пойдем, а то это солнце сегодня опять пекёт, как безумное. Оно меня когда-нибудь прикончит.

Александра тяжело вздыхает, но ничего сделать не может. Она прекрасно знает бабушку: про ее упрямство можно слагать легенды. Она берет ее под руку, но пройдя немного, старушке становится плохо. Перепугавшаяся внучка, подхватывает ее и ведет в тенек.

— Как ты? — заботливо спросила Саша, как только они оказались на лавочке в тени плакучей ивы в окружении клумб с пурпурного цвета цветами. — Я так испугалась! Если это все из-за меня, то забудь, забудь о нашем разговоре! Это я, дура такая, во всем виновата!

— Что ты! — начала она ласково. — Ты тут совсем не причем! Я старуха крепкая, даст Бог, протяну еще не один десяток лет. Я же говорю — солнце это все…

— Бабушка?

— Все хорошо, — успокаивает она внучку. — Просто эти цветы…

— Пурпурные? Да! Это мое любимое место. Я нашла его еще в детстве, когда приходила сюда с тобой. Эти цветы…они восхитительны! — девушка делает паузу, окидывая взглядом клумбы. — Не знаю почему, но этот цвет…пурпурный. Он цепляет меня, где-то глубоко во мне все трепещет…Да что это я, несу какую-то чушь.

— Нет-нет, продолжай! Знаешь, ведь это и мой любимый цвет.

— Неужели? Так сразу и не скажешь, — пожурила ее внучка. — Я читала, что в древности это был цвет благородных домов, царей и императоров.

— А также цвет печали и раскаяния…, — вздохнув, грустно добавила старушка. — Я помню в Петрограде ходили слухи об одной танцовщице. Она не была известна благородной публике, во всяком случае, официально. Пурпур? Да…Пурпурная царица! Так, кажется, ее звали.

— Пурпурная царица?! А это не слишком? — засомневалась Саша.

— Шла война, народ был подавлен. Революционеры сидели в подполье и еще только обдумывали свои планы, иногда совершая жуткие теракты. Это было не самое спокойное время. С другой стороны это было время расцвета модерна! Люди хотели зрелищ и мира. Война им не нужна была. Вот тогда и взошла звезда Пурпурной царицы.

— Бабушка, а ты знала ее? Ты же занималась балетом. Вы ни разу не пересекались?

— Подай-ка мне мою книгу, — попросила женщина внучку.

Та достала сборник стихов А. Блока из своей сумки и передала его бабушке.

— Знала ли я ее? — продолжила женщина, раскрывая книгу. — Хм, возможно. Во всяком случае, мне хочется так думать. Но столько всего произошло за эти годы… Иногда я думаю, знала ли я ее по-настоящему или она была лишь призраком, мифической Пурпурной царицей, что растворилась в дымке вместе с великой страной? — женщина проглотила комок и протянула внучке руки. Они дрожали, но крепко сжимали немного потрепанную черно-белую фотографию. На ней была изображена молодая пара: мужчина с небольшой бородой в офицерской форме и женщина в экстравагантном наряде, весьма открытом, с подобием короны на голове. — Но от правды бежать бессмысленно. Как и от самой себя. Думаю, начать рассказ нужно с февраля 1917 года…