Цусимские хроники. Апперкот

Сергей Протасов, 2020

Противостояние России и Японии продолжается, но у обеих сторон уже не хватает сил для последнего решительного удара. К тому же все острее проявляется явно антироссийская позиция «владычицы морей» и других теневых участников дальневосточного конфликта. В такой патовой ситуации только что назначенному наместнику императора приходится идти на отчаянные шаги, чтобы добиться заметного успеха. Цена его неимоверно высока, но выбора нет… На карту поставлено все, что есть! И пусть на первый взгляд ставка сыграла, чем все это обернется в итоге – еще совсем не ясно!

© Сергей Протасов, 2020

© ООО «Издательство АСТ», 2020

* * *

Прошло неполных две недели,

Пробоины чуть залатав,

Оставив без снарядов берег,

Мы снова в море,

Через силу якоря подняв!

Из Петербурга, так спокойно нам:

«Мол, надо, Федя!

Главное, чтоб воля, — говорят, — была к победе!»

Глава 1

Войдя в Цусима-зунд и наконец добравшись до рейда Озаки, эскадра быстро разместилась на бочках и у бортов пароходов, согласно указаниям тылового начальства. Начали срочное пополнение боекомплекта, забирая последнее с плавучего арсенала, которым числился «Анадырь», и дополнительно сокращая боезапас батарей, транспортов и даже «Владимира Мономаха». Хотя большая часть кораблей теперь с изрядным трудом могла передвигаться самостоятельно, готовились к новому бою.

Но обеспечить всех и всем даже такой ценой все равно возможности не было. Трех-, пяти — и шестидюймовые снаряды для пополнения погребов до почти полного комплекта на Цусиме еще можно было добыть, фактически ограбив береговую оборону, но для двенадцатидюймовых пушек их почти не было. Хотя пороховых зарядов в погребах эскадренных броненосцев, стрелявших в последнем походе только по береговым целям и большей частью половинными зарядами, еще оставалось немало.

Для главных калибров «Орла» и «Бородино» с «Анадыря» выгребали абсолютно все остатки. Но это дало лишь по семь снарядов на орудие, причем три из них сегментные, можно сказать оконфузившиеся у Нагасаки. Для «ушаковцев» изыскалось по шесть-семь штук старых чугунных бомб да по пять-шесть сегментных на каждую десятидюймовку. Зато для девятидюймовок «Николая» имелся почти полный боекомплект, в то время как во Владивостоке, где сейчас и находился флагман Небогатова, современных снарядов такого калибра как раз и не осталось.

На следующий день после возвращения в Озаки объявленного по эскадре выходного не получилось. Не дали японцы. Хотя их прихода ждали, служба на кораблях неслась только дежурными вахтами. Доклад из Окочи о доносящейся с северо-запада стрельбе, а потом и появлении дымов сначала никого не обеспокоил. Мало ли чем решил развлечься противник. Батареи привели в готовность, но общей тревоги не объявляли.

Но когда начались непонятные эволюции в виду берега, а потом и бомбардировка укреплений на входных мысах, на корабли вызвали всех. Срочно разводили пары, выбирали якоря. Пока готовились к отражению нападения, японская атака неожиданно закончилась.

Снова собрали большое совещание. Однако разумного объяснения поведению противника не нашли. Предположив, что ответ на этот вопрос найдется в тех «важных депешах», о которых говорилось в принятых лишь частично телеграммах с «Монгуая», перешли к решению текущих вопросов, а покончив с самыми срочными из них, к обсуждению плана дальнейших действий, поскольку ни о каком отдыхе теперь уже не могло быть и речи.

По-прежнему признавалось единственно верным придерживаться тактики изматывания противника на море без прямых столкновений с крупными силами флота. С этим было трудно спорить, учитывая явное неравенство в технических возможностях японских баз и нашего Владивостока, не говоря о Цусиме.

Но некоторых, мягко говоря, смущала такая тактика, названная в последних английских и японских газетах, доставленных Ростамовичем, «тактикой трусливой собаки». В немалой степени этому способствовала полномасштабная травля Рожественского и всего Тихоокеанского флота, развернутая в англоязычной прессе с грубейшим искажением фактов и явными вымыслами. Все это изрядно «царапало» самолюбие молодых мичманов и лейтенантов.

До открытых высказываний дело пока не доходило, но в кают-компаниях и матросских кубриках порой звучали мысли, что уже хватит бегать и гадить по задворкам. Пора снова в открытую схватиться со всем их флотом.

Однако поддаваться на столь примитивные провокации было бы глупо. На совещании этот вопрос даже не обсуждался. Тем более что вполне достойный ответ нашелся на страницах шанхайской газеты «Чифу Дейли-Ньюз». Там была опубликована статья некоего Баннера, немца, судя по фамилии, в которой он сравнивал ход войны с боксерским поединком.

Суть статьи сводилась к тому, что один из боксеров вышел на ринг неготовым. Не проснувшимся, больным или уставшим — не важно. Причем это, вполне возможно, подстроено устроителями поединка. Его противник, молодой, очень активный и достаточно мощный боец, решил сразу воспользоваться такой ситуацией, поскольку заметно уступает в силе. Ему удалось провести несколько чувствительных ударов, которые заметно сказались на состоянии не готового, но очень опытного бойца, но они его и взбодрили. Оправившись от потрясения и так и не дав себя добить, тот пошел вперед. В то время как «молодой» уже начал уставать и терять скорость, его противник, отсидевшись в обороне и поняв основные приемы своего оппонента, неожиданно сменил тактику. Внезапной контратакой он перехватил инициативу. Если в начале, не желая расходовать силы, он выцеливал, рассчитывая свалить противника одним мощным хуком, когда тот подставится, то теперь начал активно атаковать, нанося сразу серии своих ударов. Причем идеально рассчитанные серии, поскольку опытный боец уже успел хорошо изучить молодого и каждый раз попадает, в то время как кулаки второго все время пролетают мимо.

Со стороны это выглядит избиением и издевательством или как минимум нечестным боем. О чем и начинают кричать устроители, понимая, что, скорее всего, потеряют свои деньги. Но о том, что этот поединок был нечестным с самого начала, они помалкивают.

Такая спортивная аллегория была весьма занятной и доходчивой. Чтобы пресечь брожение в умах, Рожественский распорядился ознакомить со статьей всех офицеров и назначить грамотных матросов, чтобы читали ее вслух нижним чинам. Однако помимо «политинформации» требовалось решать насущные вопросы. Говоря все тем же боксерским языком, изобретать те самые джебы, хуки и апперкоты, которые и должны свалить на пол ринга «молодого боксера». В то же время нужно думать о том, чтобы не подставиться самим. Причем с учетом того, что противник из «дворовой шпаны», не особо уважающей правила «джентльменских поединков», и весьма неплох в своем деле. Впрочем, как и сами устроители, тоже готовые пакостить, где это будет возможно.

Сначала было предложено считать приоритетной целью японские грузоперевозки из метрополии в Корею и оккупированные порты китайского побережья. Что, в принципе, и являлось основной целью флота с самого начала войны. Однако эта задача, при кажущейся на первый взгляд легкости, была практически невыполнима с теми силами, их техническим состоянием и обеспечением, что были сейчас у России на Тихом океане.

Даже если не принимать в расчет острейшую потребность в ремонте кораблей и механизмов и в отдыхе буквально загнанных экипажей, при все время возраставшей минной угрозе в Корейском проливе организация нашего постоянного присутствия на коммуникациях была слишком рискованной. Каждый выход отдельных кораблей и всей эскадры, даже сопровождаемый тральным караваном, являлся лотереей, где рано или поздно везение кончается. Что в полной мере проявилось при прорыве последнего конвоя снабжения, сопровождавшегося подрывом «Аргуни».

Обеспечение полной безопасности от постоянно выставляемых противником в значительных количествах мин оставалось недостижимой мечтой в принципе. Поэтому, прежде всего, требовалось максимально сократить число проходов через опасные воды. А для этого нужно было наладить постоянную надежную разведку легкими силами районов сосредоточения японских судов с армейскими грузами и на путях их следования, чтобы получить возможность целенаправленных выходов главных сил только для перехвата хорошо охраняемых караванов армейских транспортов.

Чтобы эта система действовала, нужны были довольно многочисленные и быстроходные легкие разведочные силы. Но ничего подобного у Тихоокеанского флота России не было. К тому же действия разведки, при наличии у противника достаточно мощного флота, требовалось прикрывать броненосцами и крейсерами, что снова упиралось в минную опасность, не позволявшую провести быстрое развертывание главных сил, в случае возникновения угрозы для разведки и ее непосредственного ближнего прикрытия.

Кроме того, это неизбежно вело к нежелательному генеральному сражению флотов, исход которого предсказать было невозможно. Даже в случае равноценного размена, на который можно было рассчитывать только при нашем большом везении, Тихоокеанский флот оказывался в проигрыше. В любом случае после такого боя море вокруг Цусимы оставалось бы за японцами, что все так же было крайне нежелательно для нас.

Посылать крейсера для постоянных набегов на западное побережье Кюсю слишком опасно и расточительно. К тому же с тем, что есть, это не обеспечивало полного контроля над судоходством. Флот на Цусиме располагал теперь только тремя современными крейсерами. Но до окончания профилактического ремонта машин, котлов и вспомогательного оборудования боеспособными ни «Аврору», ни «Светлану» с «Богатырем» назвать было нельзя.

Четвертый — «Олег», кроме «врожденных» проблем с котлами, изрядно пострадавший в бою, — теперь мог быть использован лишь в качестве конвоира для обратной проводки разгруженных пароходов, и то только в случае крайней необходимости. На Цусиме исправить в полной мере изъяны его силовой установки и боевые повреждения возможности не имелось.

Истребители и миноносцы также нуждались в переборке механизмов и ремонте. К этому теперь добавились и последствия навигационной ошибки, стоившей погнутых лопастей левого винта «Безупречному». К тому же миноносцев недостаточно даже для непосредственного обеспечения действий флота, так что вести разведку у японских берегов или на путях движения транспортов с армейскими грузами они не могут.

К тому же организация планомерной полномасштабной блокады японского побережья потребует огромного расхода угля и прочих предметов снабжения, что было невозможно обеспечить ресурсами Цусимской базы, даже с организацией постоянной угольной станции на островах Рюкю или где-то еще южнее Цусимы. Не говоря уже о том, что изношенные механизмы кораблей ее просто не выдержат. Железо не люди, оно ломается.

В то же время сидеть без дела и ждать подхода подкреплений нельзя. Потеря темпа общего наступления на море позволит противнику опомниться и организовать какие-либо контрмеры, что в условиях гораздо лучшего технического обеспечения японского флота и его подавляющего превосходства в легких силах может быстро и в корне изменить ситуацию. Чрезвычайная уязвимость вновь образовавшихся растянутых коммуникаций может привести к их разрыву и полному блокированию передовых гарнизонов на Цусиме и в Гензане, что резко осложнит возможности базирования флота и действия армии в северо-восточной Корее.

Даже в случае ухода эскадры во Владивосток проблема не решалась, а лишь усугублялась. В этом случае давление на противника неизбежно снизится, а гарантировать безопасность путей снабжения в Японском море все так же будет невозможно. В итоге это приведет к быстрой потере отвоеванных с таким трудом и потерями ключевых позиций.

В ходе жарких споров никаких конкретных идей так и не появилось. Решили пока сосредоточиться на скорейшем восстановлении боеспособности для последующего прорыва во Владивосток, где предстояло провести уже основательный ремонт, чтобы к моменту подхода подкреплений с Балтики успеть освободить ремонтные мощности порта для них.

К активным действиям на море предполагалось перейти только после обеспечения их прорыва, завершения восстановительного послепоходового ремонта всех кораблей Дубасова и хотя бы минимальной практической подготовки его артиллеристов по новым методикам.

Время требовалось еще и для того, чтобы накопить необходимые запасы, учитывая ожидаемое увеличение численности флота после прихода пополнений, и откуда-то взять новые стволы главного калибра для броненосцев, взамен имевшихся. Те, что сейчас стояли в башнях, уже почти полностью исчерпали свой ресурс. Все вместе это отодвигало начало нового наступления на море по крайней мере до весны следующего года. Раньше никак не получалось. Конечно, эти сроки были совершенно неприемлемы. Война и так слишком затянулась.

Японцам приходилось не слаще. Их такое затягивание окончательного решения русско-японского вопроса категорически не устраивало, и они вполне могли решиться на любые отчаянные шаги, что делало их еще более опасным противником, чем раньше.

Было совершенно очевидно, что на данный момент с нашей стороны средства ведения морской войны исчерпаны почти полностью. Но флот уже сказал свое веское слово, причем достаточно убедительно, при этом выложившись полностью и добившись немало. Многие считали, что теперь черед был за дипломатами или в крайнем случае за армией.

Сам Зиновий Петрович с этим был согласен, считая, что настало время для начала решительного наступления в Маньчжурии, которое может окончательно сломить волю противника к сопротивлению, обеспечив благоприятные условия для начала мирных переговоров. Лишившись регулярного снабжения, армии маршала Оямы еще не успели приспособиться к новым условиям. По полученным последним сведениям из Китая, у них теперь не хватало всего — от еды до патронов. И именно сейчас они оказались в максимально уязвимом положении.

Но надежд на то, что одними депешами в Харбин и дальше по армейским штабам, отправленными перед уходом из Владивостока, удастся сдвинуть армию с насиженных позиций, не было. А с Цусимы установить надежное сообщение с армейским руководством для согласования действий возможности не имелось. Так что Рожественскому, вне зависимости от дальнейшего пути эскадры, в любом случае требовалось срочно возвращаться на Большую землю. Это была еще одна проблема, которую предстояло решить.

* * *

К 23 июля, совершенно не имея никаких известий о судьбе «Сома», субмарину уже посчитали погибшей. Ее возвращение в Озаки из очередного боевого похода к корейским берегам, состоявшееся почти на два дня позже планировавшегося срока, стало приятным сюрпризом. К этому времени причина бегства японцев из южной Кореи уже была предположительно известна. Подробный рапорт командира задержавшейся в плавании лодки добавил ясности в этом вопросе.

Это был четвертый «минный» рейд наших подводников к японским передовым базам Фузан и Мозампо. Ранее «Касатка» и «Сом» осуществили по три, так сказать, «ознакомительные» вылазки в эти неудобные для подводного плавания из-за сильных течений и малых глубин воды. В ходе вылазок, пользуясь трофейными японскими и английскими лоциями, найденными в Такесики и Озаки, подводники провели разведку глубин, грунта на дне, направления и силы подводных течений и системы охраны японских фарватеров. Попутно наметили подходящие места для минных банок.

Входной фарватер Фузана, как наиболее доступный из-за меньшего числа дозорных судов, был изучен гораздо лучше. Были точно разведаны маршруты движения средних и даже малых пароходов от входа в бухту Пусанхан, до самого входа в гавань Фузана и мысов Сындумаль и находящегося в двадцати семи кабельтовых к югу-юго-западу от него мыса Саньималь. Также были обнаружены и нанесены на карты навигационные знаки, отмечающие подводную скалу к северо-востоку от северной оконечности острова Йондо. Хорошо освоили береговые ориентиры.

Уже пользуясь «своими» навигационными отметками, после некоторого дооборудования в Такесики, «Сом» вместе с «Шереметевым», а потом и «Касатка», отправились к этим южнокорейским портам с минами на борту. За один выход, полностью отказавшись от торпедного оружия, каждой лодкой типа «Касатка» можно было доставить на японские фарватеры по четыре мины, ставить которые было возможно даже из подводного положения, поскольку они размещались на специальных откидных рамах, установленных на места отводящих устройств минных аппаратов.

Только «Сом» должен был всплывать, чтобы скинуть мины с рельсов на палубе. Они размещались по две штуки впереди и позади рубки в теоретическом центре масс лодки, чтобы не изменять критически дифферентовку субмарины после минирования. Поэтому он и ходил к менее защищенному Фузану. Хотя операция минирования для «Сома» и была несколько опаснее, зато он сохранял свое торпедное вооружение, просто лишаясь запасных торпед.

Первых два рейда были как бы продолжением разведки и испытанием устройств для постановки мин. Едва добравшись до подходящего места, «Шереметев» с «Сомом» у Фузана, а «Касатка» у входа в фарватер, ведущий к Мозампо, скинули свою «икру», занявшись затем слежением за японским судоходством. Эти наблюдения позволили уточнить маршруты японских судов и расположение дозоров, благодаря чему «Касатка» в следующий выход выставила свою минную банку уже непосредственно на используемом противником фарватере, сразу после чего благополучно вернулась в базу.

Точно так же действовал и «Сом», направленный к Фузану 18 июля. Благополучно выставив мины на фарватере, у самого входа, неподалеку от мыса Сындумаль и острова Йондо, в уже достаточно хорошо изученных водах, откорректировали дифферентовку изрядно облегчившейся лодки и начали дальнейшее продвижение на северо-запад, в саму бухту порта Фузан, держась в позиционном положении и идя на электромоторах. Нужно было проверить информацию о приходе туда японской плавмастерской. До этого подобный маршрут уже проходили неоднократно, так что фарватер был знаком, как по береговым ориентирам и глубинам под килем, так и по основным путям движения дозорных судов. Однако в этот раз все пошло не так.

Сразу после завершения дифферентовки густой туман закрыл берег и звезды. Дальнейшее продвижение пришлось прекратить. Едва с рассветом удалось определиться со своим местом по открывшейся вершине горы Кудоксан и чуть меньшей, двуглавой горе Ковонгесан, чьи острые пики были видны немного восточнее, как был обнаружен брандвахтенный пароход, обычно дежуривший у самого входа в гавань порта, а сегодня почему-то спустившийся много дальше к юго-востоку.

Погрузившись и миновав его позицию под водой, снова подвсплыли, ведя наблюдение через иллюминаторы рубки и перископ, продолжая движение на электрическом ходу. К этому времени снова нашел туман, и пришлось опять лечь в дрейф, а после и встать на временный якорь, так как двигаться далее без видимых ориентиров при крайне скудном навигационном оборудовании лодки было невозможно. Рубочный люк отдраили, осматриваясь и прислушиваясь к звукам вокруг, одновременно проветривая внутренние помещения.

Спустя три четверти часа в просвете дымки удалось разглядеть характерный профиль горы Кыменсан, находящейся в 2,8 мили к западу-северо-западу от мыса Хэундэ и гор Поннэсан и Тхэджондэ на острове Йондо. По этим ориентирам стало возможным точно определить свое место, и «Сом» двинулся дальше. Над водой по-прежнему держался туман, под напором ветра рваными клочьями сползавший к югу. Этим туманом временами все скрывало из вида.

В один из моментов почти нулевой видимости все, кто был на рубке «Сома», почувствовали запах угольной гари. Командир лодки лейтенант барон Трубецкой немедленно скомандовал: «Срочное погружение!» Но прежде чем успели исполнить эту команду, с левого борта показались два дозорных катера.

Они явно заметили лодку, так как начали выпускать сигнальные ракеты, а чуть погодя и открыли огонь из мелких пушек. Дистанция была минимальной, но катера сильно раскачивало течением, так что попаданий все же не было. До их подхода «Сом» успел погрузиться на три метра. При этом подлодка продолжала убегать от катеров на север, слыша работу их винтов над собой, постепенно уходивших за корму.

Когда все на ней уже считали, что удалось благополучно разминуться, послышался шум небольшой паровой машины и винта, приближавшийся уже слева по носу, а почти сразу за ним — легкое скрежетание по обшивке, словно что-то перекатывалось снаружи. Этот непонятный звук прошел от носа до кормы, после чего совсем пропал. Других звуков теперь тоже слышно не было.

Когда уже решили, что снова пронесло, и вновь дали подводный ход, держась на десятиметровом углублении, механик лодки мичман Лазарев доложил, что начал греться электромотор, а обороты на валу быстро падают. В лодке появился резкий запах от горелой проводки. Мотор пришлось остановить, и лодка легла на грунт.

Поскольку вокруг не было слышно никаких движений противника, а в предшествующих выходах в этом районе никаких патрулей не обнаруживали вообще, произошедшую встречу посчитали случайностью и решили попробовать всплыть для осмотра винта. Но едва подвсплыли под перископ, как пришлось срочно погружаться. Даже не провернув перископ на полный круг, Трубецкой обнаружил рядом четыре катера, два из которых тут же выпустили ракеты и двинулись на лодку.

Снова опустившись на грунт, ждали, что будет. Вскоре услышали звук удара металлического предмета по обшивке в носу, справа от аппарата. Затем, после десяти минут тишины, снова такой же звук, но уже на палубе у рубки, слева по борту. Потом снова тишина, но уже только на шесть минут, после чего снова стук позади рубки, постепенно уходивший в корму, а оттуда возвратившийся к носу. Это простукивание повторилось еще дважды, после чего наступила гнетущая тишина.

Вскоре послышался шум винта приближавшегося небольшого одновинтового судна, скорее всего катера. С его приближением стук повторился несколько раз, затем пропал снова, вместе с ушедшим в направлении порта катером. С момента последнего погружения прошло уже более двух часов, и воздух в лодке стал тяжелым и влажным.

Находясь на шестнадцатиметровой глубине, «Сом» не мог дать ход, так как, по-видимому, что-то намотал на винт, и не мог всплыть, так как его стерегли сверху. Причем японцы явно готовили какую-то пакость. Иначе зачем им гонять катера над лодкой. Неприятное постукивание вскоре повторилось, снова сопровождаясь появившимся звуком работающей машины катера и его винта.

Атмосфера внутри прочного корпуса становилась уже совершенно непригодной для дыхания. Чтобы насытить воздух кислородом, пустили внутрь часть сжатого воздуха из баллонов. Давление резко повысилось, но дышать стало чуть легче. Необходимо было срочно что-то предпринять, иначе лодка просто погибнет, без вреда для противника.

Не имея возможности передвигаться своим ходом, оставалось только попытаться сплавиться по течению. К счастью, сейчас начинался отлив. Зная из лоций, что теперь, благодаря этому, к обычному течению из бухты Фузана добавлялось еще около полузла, а то и больше, а также учитывая некоторый запас глубины, общая скорость дрейфа лодки могла составить около двух узлов в восточном направлении, где глубина постепенно увеличивалась. Но только при условии, что удастся избежать зацепов грунта килем или вообще посадки на отмель, вполне возможной в этих, весьма стесненных в навигационном отношении, водах.

Постоянно следя за глубиномером и виртуозно работая на клапанах затопления балластных цистерн, лейтенант Трубецкой и боцман Кошевой удерживали плавучесть лодки практически на нулевом уровне. Едва оторвавшись от грунта, «Сом» начал чувствительно разворачиваться против часовой стрелки. Но почти сразу, после жесткого стального скрежета справа по носу, этот разворот прекратился. Причем резко, рывком. Далее лодка дрейфовала уже совершенно бесшумно. Даже звуки винтов уже надоевших катеров скоро стали совсем не слышны.

Не отрывая глаз от приборов, Трубецкой продолжал удерживать глубину дрейфа в пределах восьми-одиннадцати метров. Атмосфера становилась совершенно непригодной для дыхания. Чтобы насытить ее кислородом, снова открыли вентили баллонов высокого давления, пустив их содержимое внутрь прочного корпуса. Давление снова подскочило, но дышать легче не стало. Почти сразу начались обмороки от кислородного голодания.

В этот момент услышали гул отдаленного мощного взрыва, следом еще одного. А потом, спустя всего пару минут, снова грохнуло, но уже совсем рядом и намного сильнее. Даже по корпусу ударило с такой силой, что полностью заложило уши у всех, кто еще был на ногах, дернув всю лодку, как вымпел на ветру.

Лопнули почти все лампы освещения (за исключением двух в корме). Часть экипажа, уже потерявшая сознание, на время пришла в себя, но это только добавило общей суеты, так как теперь в лодке стало не только душно, но еще и темно, а маневрировать возможности по-прежнему не было. К тому же «Сома» выбросило на поверхность.

Так и не сумев совладать с подлодкой, Трубецкой бросился к иллюминаторам, а потом к перископу, чтобы оглядеться. У входа в фузанский фарватер были видны два больших четырехтрубных истребителя, один из которых сильно кренился влево, быстро заваливаясь на борт. Второй стоял на ровном киле, но явно погружался кормой. Оба они находились в районе минной банки, только сегодня выставленной «Сомом». Южнее маневрировали на больших ходах еще миноносцы, начавшие вскоре стрелять, вероятно в воду, а брандвахтенный пароход держался левее и что-то сигналил прожектором.

Рассматривая тонущие японские корабли, командир давал команды боцману, продолжая пытаться загнать лодку под воду. Это вскоре удалось, но командир замешкался с опусканием перископа. Более того, течением лодку опять выбросило на поверхность, и её явно заметили японцы.

От занятых спасением команд портовых катеров, облепивших истребители, и от группы судов, державшихся на месте последнего погружения лодки на грунт, отделились три силуэта. Трубецкой тут же открыл клапаны затопления балластных цистерн на погружение, намереваясь нырнуть метров на восемь, но не смог удержать субмарину от дальнейшего проваливания, и лодка сильно ударилась о грунт «клюнувшей» носовой частью, потеряв скорость дрейфа.

От удара о дно все попадали с ног или с тех мест, где лежали. Командир лодки рассек бровь о перископ, а многие моряки набили шишек и ссадин о железо, но даже от этого не все пришли в чувство. Вскоре слева стало слышно работу винтов катеров. Сколько их там было, определить не могли, но что это был не один катер, различалось совершенно отчетливо.

Столь большая численность дозоров была совершенно необычна для этих вод. Все предыдущие походы проходили при минимальном контакте с японскими патрулями, явно рассчитанными только на наши легкие надводные силы. Для обычных, не подводных миноносцев эти дозоры, даже в прежнем составе, были непреодолимы. Это подводники уже установили совершенно точно.

Чтобы поднять боевой дух, Трубецкой объявил экипажу о подрыве на наших минах японских истребителей, но в ответ из всей его команды лишь двое матросов, вместе с механиком что-то делавших у электромотора, смогли поднять руку, в знак того, что услышали слова командира. При этом было совершенно непонятно, поняли ли они, о чем идет речь.

Осторожно откачивая балласт из цистерн, снова подвсплыли до расчетных восьми метров и продолжили сплавляться к востоку. Спустя несколько минут слышали, как левее прошел катер в сторону бухты. Потом чуть дальше еще один в том же направлении. После этого еще в течение полутора часов «Сом» находился в подводном положении, даже не пытаясь осмотреться. Кислорода в лодке уже почти не было. Из всего экипажа в сознании оставались только командир лейтенант князь Трубецкой, механик мичман Лазарев и боцман Кошевой.

Все сидели без движения, обливаясь потом и молча глядя на хронометр. Когда рядом уже давно не было слышно никаких подозрительных шумов, решили снова всплыть под перископ. Однако, едва начав продувать цистерны главного балласта, командир и боцман, оказавшиеся последними, кто еще оставался на ногах, тоже потеряли сознание и пришли в себя уже минут через пятнадцать от проблесков солнечного света в иллюминаторах рубки всплывшей полностью в надводное положение и совершенно неуправляемой подводной лодки.

Едва очнувшись, Трубецкой машинально скомандовал «погружаться!». Но исполнить команду оказалось уже некому. Быстро осмотревшись через иллюминаторы и в перископ, он растолкал боцмана и вместе с ним начал отдраивать верхний рубочный люк. Одному это уже оказалось не под силу.

В абсолютной духоте и зловонии замкнутого пространства прочного корпуса, они из последних сил еще в течение десяти минут отдраивали люк боевой рубки, зажатый повышенным внутренним давлением. Когда это наконец удалось и свежий морской воздух хлынул внутрь корпуса, они снова рухнули без чувств. К этому моменту «Сом» пробыл в погруженном состоянии уже более шести часов, еще около полусуток до этого всплывая лишь на короткое время.

Чистый воздух и брызги от волн, влетавшие через люк, снова вернули в сознание командира и боцмана. Однако, едва чуток отдышавшись и осмотревшись с рубки, лейтенант снова скомандовал погружаться, несмотря на то, что еще даже не все пришли в себя. Японские катера были всего в полутора милях, но лодку, кажется, пока не видели.

Вскоре удалось привести в сознание весь остальной экипаж. Очнувшимся матросам рассказывали, что японцы пытались подорвать «Сома» мощными подрывными зарядами, возможно связкой мин. Зацеплением за минреп одной из них могло объясняться стальное скрежетание, которое слышали все в начале сплавления по течению.

Но, скрытно сдрейфовав в сторону, лодка избежала гибели и теперь была почти готова к продолжению похода. Подводникам повезло, что в самом начале дрейфа зацепились за трос минрепа. Этим лодку развернуло носом к месту подрыва японского фугаса, и гидравлический удар не смял корпус, лишь сильно встряхнув. Также экипажу сообщили, что на минах, выставленных ими ранее, подорвались два истребителя противника.

При последнем всплытии командир успел разглядеть еще и большие дымы с мачтами трех кораблей на юге. Возможно, они принадлежали приближавшимся японским большим крейсерам, шедшим в Фузан или Мозампо. Теперь следовало выяснить, что это были за суда, а в случае их захода в Фузан попытаться атаковать или хотя бы определить их численность и место стоянки в самой бухте. Но для этого сначала требовалось освободить винт, чтобы продолжить поход.

Однако до самого вечера осмотреть винто-рулевую группу не было возможности. При всплытии на поверхность, почти сразу после осмотра горизонта, приходилось снова нырять из-за появления дымов или чьих-то парусов. Хорошо, что успели мало-мальски проветрить внутренние помещения. Восстановить освещение удалось достаточно быстро. А когда наконец представилась возможность осмотреть винт, стало ясно, что в ближайшее время ход дать не удастся. На винт плотно намоталась рыбацкая сеть со множеством поплавков, один конец которой был явно обрезан. Похоже, по нему лодку и нашли катера.

Только когда уже совсем стемнело, наконец смогли дать отдышаться всему экипажу, совершенно измотанному кислородным голоданием и едва державшемуся на ногах. Всплыв в надводное положение и позволив всем поочередно подняться на палубу, еще в течение трех часов просто отдыхали, одновременно устроив «усиленный» обед из сухпайка и командирского коньяка.

Хотя, из-за скудности коньячного запаса, на каждого не пришлось и полной стопки, настроение заметно улучшилось. Еще в темноте мотористы и другие добровольцы начали нырять с кормы для осмотра винта, работая под водой на ощупь, пока остальные следили за горизонтом. Однако толком начать освобождение винта и руля удалось только с рассветом. Сменяя друг друга, работали ножами и топорами, удаляя рыбацкие снасти.

Когда солнце уже довольно далеко оторвалось от горизонта, попытались дать ход, запустив бензомотор, но он сразу же вышел из строя и не проворачивался даже после разобщения с винтом. Осмотр с частичной разборкой показал, что его ремонт в походных условиях невозможен.

Вероятно, от сотрясения, вызванного достаточно близким взрывом, была нарушена герметичность выпускного тракта, из-за чего в цилиндры попала морская вода. Вследствие этого при запуске сломался один из поршней или шатунов, своими обломками совершенно заклинив двигатель.

Не имея возможности дозарядить аккумуляторную батарею, на остатках заряда пошли в надводном положении в направлении Окочи. По пути дважды уклонялись от японских дозорных судов. Погружаться более не могли, так как почти весь запас сжатого воздуха израсходовали, а его пополнение было невозможно без работы бензомотора. Заряд аккумуляторной батареи также подходил к концу. К счастью, идти было недалеко.

Уже к ночи достигли берега Цусимы севернее горы Сендамакуяма. Командир лодки Трубецкой фонарем сообщил на наш сигнальный пост свои позывные и запросил помощи, так как «Сом» не мог более идти своим ходом. На буксире у прибывшего парового катера и двух вельботов удалось продвинуться в устье одной из рек, где были рыбацкие хижины, и встать там на якорь, укрывшись от наблюдения со стороны моря.

Под утро совершенно небоеспособную лодку, даже не имевшую никакого внутреннего освещения, взял на буксир пароход обеспечения партии траления из Окочи и с рассветом повел в Озаки. Весь экипаж, кроме командира и рулевого, перешел на пароход. В таком плачевном состоянии «Сом» и вернулся из этого похода.

Сопоставив доклад Трубецкого, а также другие последние сведения и явно спонтанный отход японцев к югу, в походном штабе командующего единодушно пришли к выводу, что подрыв на минах одного или двух истребителей вызвал панику на японских кораблях, усилившуюся еще более с обнаружением «Сома» на фузанском фарватере.

Этой панике, вероятно, также способствовало то обстоятельство, что примерно в это время мимо Фузана к Цусиме продвигалась подлодка «Дельфин», из последнего пополнения. Она не имела торпед для облегчения перехода и была загружена под завязку бензином в бидонах, закрепленных прямо на палубе и на местах штатного вооружения.

Из доклада командира «Дельфина», пришедшего уже под утро 22-го, было известно, что субмарину, из-за свежей погоды подолгу шедшую в подводном положении и потому изрядно сбившуюся с курса и слишком сильно прижавшуюся к корейским берегам, обнаружили японские дозорные суда у входа на главный фарватер, ведущий в Мозампо.

Они выпустили сигнальные ракеты и двинулись на лодку, открыв неточный, хотя и частый огонь из малокалиберных пушек и угрозой тарана заставив ее погрузиться. Как позже выяснилось, при этом экстренном погружении были потеряны восемь бидонов бензина, закрепленных на кормовой части палубы, а еще три оказались пробиты снарядами и осколками, и вместо бензина их заполнила вода, выдавившая легкое топливо при погружениях.

Оторвавшись от преследования, «Дельфин» снова всплыл, но почти сразу обнаружил множество дымов, быстро приближавшихся с северных и западных румбов. Лейтенант Завойко, командир лодки, был весьма удивлен размахом предпринятой противником погони, чем, по его мнению, объяснялись эти дымы, закрывшие половину горизонта, и снова приказал погрузиться, так и не дозарядив батарею и не успев проветрить внутренние помещения как следует.

В течение завершающего этапа перехода почти все время передвигались под водой, совершенно не имея возможности для надводного хода. Держаться в позиционном положении не позволяло волнение, а полностью всплывать было слишком опасно. Группы японских кораблей, отдельные суда и миноносцы все время сновали вокруг, не позволяя приблизиться к цусимским берегам и отжимая лодку к западу. Только с темнотой удалось проскочить эту завесу.

К моменту всплытия у входных створов Цусима-зунда совершенно угоревший от бензиновых паров экипаж «Дельфина» действовал уже только на инстинктах и мышечной памяти и едва понимал, что происходит вокруг. Лишь командир лодки лейтенант Завойко, имевший возможность урвать хотя бы глоток воздуха с наружи корпуса при крайне редких всплытиях в ходе затяжного прорыва японских дозорных линий, еще сохранял способность адекватно реагировать на ситуацию.

Таким образом, получалось, что всего две уже не боеспособные по разным причинам подлодки смогли обратить в бегство целый флот, сами того не желая. По цусимскому гарнизону был распространен приказ Рожественского об объявлении благодарности командирам и наиболее отличившимся членам экипажей «Сома» и «Дельфина» за успешную атаку кораблей противника и прорыв блокады. Если этот приказ был спокойно принят на «Соме», то командир и матросы «Дельфина» его услышали с большим удивлением, ожидая, наоборот, нагоняя, за утерянное дефицитное горючее.

Подлодка «Налим», шедшая в паре с «Дельфином», потеряла его почти сразу после расставания с «Монгуаем». Не добившись успеха в поисках своей попутчицы, она держалась много восточнее и благополучно достигла цусимских берегов у Окочи к исходу того же дня. Под северным берегом островов волнение заметно меньше трепало лодку, и субмарина, обменявшись сигналами с береговым постом, спокойно вошла в бухту, а оттуда, в сопровождении пары катеров с тралом, к полуночи дошла до Озаки.

Там ее командир лейтенант Белкин передал Рожественскому запечатанный пакет со штабной почтой, шифрованной личным кодом наместника. Эти телеграммы были получены во Владивостоке на его имя в последние дни перед уходом лодок. Учитывая важность и срочность депеш, их тут же отправили с подводниками, так как других средств для прорыва блокады оккупированных островов во Владивостоке не имелось. Это и были те самые депеши, о которых пытался предупредить «Монгуай».

От подводников узнали также, что по железной дороге теперь начали гораздо активнее подвозить боеприпасы и прочие необходимые для флота грузы. Кроме того, из Одессы, Севастополя и портов Балтийского моря вышли несколько судов, также направившихся во Владивосток.

В самой базе новый командующий флотом вице-адмирал Бирилев развил бурную деятельность, благодаря которой ремонтные мощности быстро расширяются. Скоро ожидается ввод в строй нового дока, что стало возможным после возвращения белого «Орла» из американской экспедиции.

Бывший эскадренный госпиталь доставил нужное насосное оборудование, а также сразу две бригады американских мастеров и инженеров с необходимым инструментом и оснасткой. Кроме того, из-за океана привезли запасные части и материалы, требовавшиеся для ремонта и дооснащения подлодок, находившихся во Владивостоке в высокой степени готовности.

Благодаря этому, команда минных квартирмейстеров поручика Гаразаева, уже основательно освоившаяся в крепости с сентября прошлого года, и экипажи подводных миноносцев смогли закончить ремонт и перестройки по усовершенствованию конструкции в кратчайшие сроки.

Сейчас в мастерских бухты Уллис заканчивают сборку «Щуки», совсем недавно доставленной с Балтики. Это вторая субмарина типа «Сом». Предполагается ввести ее в строй в течение месяца, максимум двух. А вот работы на обеих лодках типа Лека «Осетре» и «Кефали» вынужденно остановлены, из-за полного прекращения поставок недостающих комплектующих фирмой «Лек Торпедио Боут Компани».

Окончание ремонта «Дельфина» и восстановления после взрыва аккумуляторов «Налима» позволило с огромным облегчением для экипажей и командиров покинуть Владивосток этим уже боеспособным подлодкам. Дело в том, что нахождение далее в базе стало просто невыносимо и даже небезопасно для карьеры офицеров-подводников, так как они впали в явную немилость к высокому начальству.

При осмотре отряда подводного плавания, учиненном без предварительного предупреждения, Бирилев испачкал в мазуте мундир и перчатки и надышался бензином и парами кислоты, от чего даже слег на два дня. После чего разразился грозным приказом, предписывающим строго наказать командиров лодок «Дельфин» и «Налим» за распущенность команд, неопрятный вид и полнейшую запущенность механической части вверенных им кораблей.

Стоит заметить, что на «Налиме» в момент незапланированного визита полным ходом шел монтаж только что привезенных из Америки аккумуляторных батарей, из-за чего вся лодка провоняла кислотой. А на «Дельфине» заканчивали ремонт бензомотора, топливных баков и соединительных муфт, что привело к неизбежной грязи и специфическим резким запахам, распространившимся не только на все внутренние помещения субмарины, но и по всему эллингу, в котором на слипе стояла лодка.

Заканчивался приказ Бирилева, также доставленный подводниками для подписи Рожественскому, фразой, что лейтенантам Завойко и Белкину, позорящим своим отношением к службе весь российский флот, не место в крепости Владивосток!

Еще одной новостью было появление в столице дальневосточных земель немецкого адмирала Гинце, прибывшего вместе с капитаном первого ранга Цивинским из Санкт-Петербурга. Немец прибыл якобы для защиты интересов германских подданных, но попутно, втайне, привез с собой еще несколько комплектов новых мощных радиостанций и бригаду наладчиков для них.

Это было очень кстати. Поскольку, как недавно стало известно, остававшиеся после ухода Рожественского шесть станций уже закупленной радиоаппаратуры, что не успели установить на судах его эскадры^[1], использовали для оснащения кораблей эскадры Дубасова. Так что на Дальний Восток они все же попадут, хоть и другим способом. Но остро стоявших сейчас проблем Тихоокеанского флота, связанных с недостатком средств связи без проводов, теперь те комплекты уже решить не могли.

Кроме того, среди ящиков со станциями радиотелеграфа, по всем бумагам проходящих как багаж миссии, также инкогнито, если еще не с большей скрытностью, из Германии прибыли какие-то новые дальномеры, которые теперь активно испытывают на «Александре» и «Сисое» в обстановке строжайшей секретности. Об этом лейтенанту Белкину сообщил уже перед самым выходом в море старший артиллерист флота барон Гервенец. Он просил передать Рожественскому на словах, что для японцев скоро будет готов хороший сюрприз.

Выслушав рапорт подводников о переходе и прорыве блокады, Рожественский попросил рассказать о японском нападении на Владивосток и залив Посьет, о котором до сих пор на Цусиме не имелось почти никаких сведений. Но всех обстоятельств и последствий бомбардировки прибывшие офицеры не знали, так как в городе не бывали уже давно.

Им было известно лишь, что прямому обстрелу снова подверглись форты Суворова и Линевича. Кроме того, прицельно били по 55-й высоте и бухтам Горностай и Кетовая, где стоят тяжелые батареи и строится новая шестидюймовая. При этом ходят слухи, что кто-то сигнализировал с берега, указывая расположение позиций.

Перекидным огнем оказались сильно разрушены и выгорели восточные окраины города, в основном деревянные рабочие слободки. Ущерб был бы гораздо больше, если бы не загодя устроенные плотины на речках, впадавших в бухту Золотой Рог. Только бесперебойная подача воды с этих прудов позволила остановить продвижение огня. Досталось и морскому госпиталю. Но ни порт, ни мастерские не пострадали, хотя несколько снарядов и разорвалось недалеко от достраивающегося нового дока и казарм Сибирского флотского экипажа.

Сколько и каких кораблей участвовало в нападении, не известно. Из-за сильного тумана в день обстрела с берега видели только два или три больших миноносца. Этот же туман помешал береговым батареям отогнать противника. Каким образом японцы смогли преодолеть минные заграждения, не известно, но, скорее всего, не обошлось без предательства. Они действовали так, будто им были известны границы минных полей, фарватеры, которыми пользуется наш флот, и точные места расположения орудий.

После обстрела заграждения в Амурском и, особенно, в Уссурийском заливе усиливаются, но не хватает мин. Подводники доставили новые схемы минных полей, какими они будут в окончательном виде. Правда, сроки завершения работ еще не определены и зависят, в первую очередь, от бесперебойности работы железной дороги. А это вызывает серьезные опасения, поскольку участившиеся стачки затронули и это ведомство. Часть перегонов уже взяли под свой контроль железнодорожные войска из-за начавшихся стачек и активного саботажа.

Поскольку экипажи подлодок и их командиры буквально валились с ног от усталости, сразу после доклада и последовавших за ним расспросов накоротке их отпустили отсыпаться. Все письменные отчеты и рапорты о техническом состоянии пополнения в отряде подводных миноносцев оставили на потом.

* * *

Как позже стало известно, в день выхода наших подлодок из Цусима-зунда на очередную вылазку к корейскому побережью из-за ожидавшегося возвращения большей части японского флота из северных вод вся береговая оборона Фузана и Мозампо была поднята по тревоге для обеспечения безопасности. Поэтому дозоры и оказались усилены, благодаря чему им почти удалось уничтожить «Сома».

Патрульные катера нашли его по оборванной рыбацкой сети, волочившейся за лодкой. Обнаружив и прощупав лотами место его лежки, японцы начали сооружать над ним фугас из связки якорных мин. А когда на входе в фарватер подорвались истребители «Акацуки» и «Араре», японцы решили, что подверглись атаке еще одной лодки.

В результате подрыва «Араре», лишившись руля и правого винта, получил сильную течь в корме, но успел приткнуться к отмели, а «Акацуки», с большой пробоиной в правом борту, сразу потерял ход, так как машинное отделение и кормовую кочегарку быстро затопило. В течение следующих пятнадцати минут он лег на борт и затонул.

Причем все это произошло на виду у шедших юго-восточнее курсом на Мозампо броненосных крейсеров, уже извещенных, что у входа в Фузанскую бухту обнаружена русская подлодка на грунте. Минирование места ее лежки к этому времени было закончено, и фугас подорвали.

Однако почти сразу обнаружилась еще одна субмарина, совсем рядом с местом уничтожения первой и недалеко от места подрыва истребителей, о чем заметившие ее катера тут же известили всех ракетным сигналом и флажным семафором. Одновременно и от дозоров, прикрывавших фарватер, ведущий в бухту Чинхе, по радиотелеграфу получили известие об обнаружении подводной лодки в надводном положении.

Подрыв истребителей и эти сообщения вызвали большой переполох. Одновременно три или даже четыре подлодки на таком небольшом участке моря, да еще и непосредственно перед приходом флота из северных вод! Это было похоже на хорошо организованную засаду. В этот момент сигнальщики «Токивы» заметили подозрительный предмет на воде. Крейсер тут же отвернул от него влево, сообщив сигналом на остальные корабли отряда о подводной лодке справа по борту.

Противоминная артиллерия открыла частую пальбу в воду. Вскоре стреляли уже со всех крейсеров, на оба борта и во все стороны, так как всем теперь мерещились перископы и следы торпед. Строй рассыпался. О дальнейшем продвижении к Мозампо или Фузану уже не могло быть и речи.

С трудом восстановив некоторое подобие боевых порядков, японцы несколькими группами начали отход на юг, в Сасебо. Чтобы дать экипажам прийти в себя от внезапного нападения из-под воды и для поднятия боевого духа, командующий флотом контр-адмирал Като приказал обстрелять укрепления Цусима-зунда.

Тем временем береговая оборона бухты Чинхе нашла на месте погружения виденной ими лодки бензиновое пятно на поверхности воды. Преследовавшие субмарину катера обнаружили его по запаху и характерным разводам. Вскоре увидели несколько всплывших небольших предметов, принятых за мины. Их сразу расстреляли из пулеметов, не рискнув приближаться, после чего они затонули.

Дальнейшие поиски и траление подозрительного места ничего не дали, кроме новых бензиновых пятен, из чего был сделан вывод, что субмарину удалось потопить, тем более что команды катеров в один голос утверждали, что видели множество прямых попаданий в корпус лодки еще до того, как она погрузилась. Это была уже вторая лодка, «потопленная» японцами в этот день.

* * *

Получив секретную почту, Рожественский закрылся у себя в каюте, занявшись ее изучением. Из всей корреспонденции самой важной была «Аналитическая записка Главного морского штаба о военной и политической ситуации». В ней сообщалось о беспорядках, набирающих силу в стране, а также о планах американского и английского правительств резко усилить корабельные группировки в Тихом океане.

В связи с этим, по мнению стратегов из-под «шпица», уже через два, максимум три месяца все передвижения коммерческих пароходов могут стать охраняемыми вплоть до Шанхая и других китайских, корейских и японских портов. Имелись сведения, что контр-адмирал Трен в Маниле уже получил приказ разработать соответствующие мероприятия, в которых будут задействованы броненосцы и крейсера, дополнительно выделяемые ему из состава Южно-Атлантической эскадры и даже флота в Атлантике.

Далее до сведения наместника доводилось, что нестабильная внутриполитическая ситуация и вполне возможное явное наращивание военного присутствия третьих стран на театре военных действий, по мнению высшего руководства страны, диктуют необходимость срочного принятия всех возможных мер для скорейшего склонения Японской империи к подписанию мирного договора и окончанию войны.

Наиболее коротким путем к победе из Санкт-Петербурга виделся морской, поскольку Япония — островное государство. Считалось, что поражение ее армий в Маньчжурии окажется лишь одним из факторов, в то время как разгром на море и полная блокада — решающим. Причем желательно покончить с этим еще до наступления холодов и замерзания гавани Владивостока.

На Дальний Восток отправлена представительная делегация для организации взаимодействия армейского и флотского командования. Но верховным командующим всеми морскими и сухопутными силами на театре боевых действий по-прежнему остается наместник, то есть Рожественский, в чьем подчинении и будут действовать все прочие, невзирая на чины и происхождение!

Соответствующие документы, подтверждающие полномочия, уже отправлены с нарочным. Но взамен лично на НАМЕСТНИКА ИМПЕРАТОРА возлагается ответственность за успешное завершение кампании. Выражалась уверенность, что Зиновий Петрович «сумеет оправдать оказанное ему ВЫСОЧАЙШЕЕ доверие и с Божьей помощью одолеет наконец вероломного врага». По линии МИДа также начата работа в этом направлении.

Из дальнейших пояснений стало ясно, что имелась в виду неудавшаяся попытка начала мирных переговоров, о которой уже было известно из донесения, доставленного на днях Ростамовичем. Также высказывались уверения, что все заявки Рожественского по части отправки войск и вооружений отныне исполняются в кратчайшие сроки и в максимально полном объеме.

Сообщалось также, что в данный момент активно ведутся секретные переговоры с германской стороной на уровне ГМШ с нашей стороны и Адмираль Штаба с немецкой, об оказании действенной помощи Тихоокеанскому флоту и спешащей ему на подмогу эскадре Дубасова.

Никакой конкретики по этому поводу не сообщалось, но между строк угадывалось, что эта помощь будет распространяться гораздо далее проявляемого до сих пор «сверхдружественного нейтралитета». В частности, русские корабли уже сейчас могут рассчитывать на услуги портовых мастерских и угольных станций в островных германских колониях, правда, при желательном сохранении в тайне их визита.

Имелась также инструкция касаемо рекомендованной политики в отношении этого нового тайного союзника и телеграфные коды для установления прямых контактов с военным губернатором Кяо-Чао капитаном-цур-зее Труппелем, что позволит без задержек передавать и получать нужную информацию по немецким каналам из любого нейтрального порта.

Про эскадру Дубасова известно было только, что она где-то в пути. Где конкретно, никто не знал даже в Петербурге, так как, покинув Красное море, на связь она более не выходила. Опасаясь диверсий со стороны англичан, Дубасов со своими броненосцами, крейсерами, миноносцами и транспортами растворился в Индийском океане, ведя с собой также четыре германских угольных парохода и пять ропитовских^[2] судов с углем и прочим снабжением. Время его прибытия невозможно было определить пока даже примерно, но сообщалось, что о максимально возможной благосклонности германских колониальных властей в Тихом океане он извещен.

Все прочие телеграммы являлись, по сути, подтверждающими сообщениями об отправленных военных грузах, доставки которых уже давно добивалось командование Тихоокеанского флота, а также докладами коменданта крепости и комфлота об атаке японскими крейсерами Владивостока и поселка Посьет и принятых мерах по устранению ее последствий и недопущению повторения подобного впредь.

Будучи изрядно ошарашенным предписаниями из столицы, Рожественский просмотрел владивостокскую почту вскользь, только отметив для себя, что серьезным образом боеспособность базы не пострадала. Еще какое-то время он снова и снова перечитывал полученные распоряжения, после чего велел созвать расширенное совещание.

Когда собрался штаб и прибыли все вызванные старшие офицеры с эскадры, он зачитал общие пункты «Аналитической записки» и предложил всем присутствующим изложить соображения, каким образом можно исполнить то, о чем в ней говорилось.

Довольно долго все молчали, переваривая услышанное. Это было даже хлеще, чем приказ об овладении морем, полученный на Мадагаскаре несколько месяцев назад! Из петербургских дворцовых кабинетов оно, конечно, виднее! Только вот каким образом это провернуть здесь, на месте?!.. Несмотря на последние успехи, именно теперь со всей очевидностью такая задача была еще более неосуществима.

Во многих головах появилась мысль, что флот толкают на убой. Только совершенно непонятно, с какой целью. Никаких явных выгод для кого-то конкретно это не давало. Да и размах для подковерных интриг слишком широк. Но столь сжатые сроки на добивание противника, когда добивать его уже нечем, оставляли лишь один вариант — решительный бой «стенка на стенку». Но даже и в этом случае на успех можно было надеяться, только если сыны Ямато позволят себя таранить, что было более чем маловероятно.

Депеша очень смахивала на подлог и происки японских шпионов, но в ее подлинности, учитывая способ получения и прочие косвенные признаки, сомневаться не приходилось. А поскольку там напрямую упоминалось о «ВЫСОЧАЙШЕМ доверии», требовалось исполнить, о чем в ней говорилось. К тому же еще и оговорка «…невзирая на происхождение…»! Только делегации представителей царствующей фамилии со всеми их прихлебателями непосредственно на театре боевых действий для полного счастья не хватало!

Наконец начали высказывать хоть какие-то соображения, сразу обсуждая их со всех сторон. Все понимали, что устраивать генеральное сражение с заранее предсказуемым результатом сейчас непозволительная роскошь. Однозначным итогом этого мероприятия станет потеря боеспособности нашего флота, что позволит возобновить японские перевозки в интересах как армий маршала Оямы, так и Японской империи в целом, что являлось категорически недопустимым. К тому же наши морские пути снабжения тогда практически лишатся какой-либо защиты.

Идея крейсерской войны, как решающего аргумента принуждения к капитуляции, доказала свою несостоятельность, но это все же оставалось действенным фактором давления. Поэтому полностью отказываться от ее дальнейшего продолжения не стоило, хотя средства для проведения чисто крейсерских операций теперь следовало подбирать по остаточному принципу, а участие в этом немногочисленных боеспособных сил флота вообще признавалось стрельбой из пушек по воробьям. К тому же и люди и техника уже давно были на пределе, что делало рискованными любые дальние и длительные переходы. Требовался заводской ремонт хотя бы главных механизмов и наиболее изношенных или поврежденных в боях пушек, не говоря уже о нормальном отдыхе для экипажей.

Но одновременно совершенно очевидным признавалось, что затягивание тактической паузы опасно и явно не приносит нам пользы, в отличие от противника. Совершенно однозначно следовало продолжать наступательные действия. Но, учитывая все факторы, это казалось невозможным.

В итоге, исходя из складывающейся ситуации, пришли к выводу, что никакие классические схемы не решат всех проблем. Оставалось попытаться добиться нарушения судоходства между метрополией и японской армией на материке путем продолжения разрушения портовой сети противника непосредственно на театре боевых действий, то есть в районах, примыкающих к Японскому морю и Цусимским проливам.

После атаки залива Вакаса, оккупации Цусимы, погрома в Модзи и Симоносеки и набега на Нагасаки обслуживание судов на всем своем западном побережье стало для японцев довольно непростым, а порой и рискованным делом. Это привело к почти полному прекращению крупнотоннажного судоходства между проливами Цугару и Симоносеки.

Их судам, двигавшимся из Внутреннего Японского моря и Токийского залива, теперь приходилось огибать Кюсю с юга. Из-за чего они не могли достичь портов на западном побережье Кореи или в оккупированном Китае без промежуточной бункеровки. По этой причине значительная часть перевозок между метрополией и пунктами снабжения воюющей в Маньчжурии армии осуществлялась сейчас через Сасебо. Он оставался также и единственной военно-морской базой непосредственно на театре боевых действий. Исходя из чего для нарушения снабжения требовалось предпринять атаку именно на эту крепость.

Риск потери значительной части современных кораблей при этом был огромный. Но с другой стороны, стоя без движения на якорях в пределах хорошо защищенной стоянки в Озаки, шансы полной потери боеспособности по естественным причинам в течение уже самого ближайшего времени для них были не много ниже.

В то же время разрушение Сасебо резко осложнило бы противнику снабжение оказавшейся сейчас почти в окружении передовой базы Мозампо, недостаточно оснащенной и обеспеченной, значительно облегчая нам подвоз всего необходимого не только для Цусимских островов, но и всей русской армии на Корейском побережье. После уничтожения или по крайней мере серьезного повреждения этого важного пункта базирования угроза нашим коммуникациям в южной части Японского моря однозначно снизится.

Но надеяться на успех такого предприятия можно было только в случае отсутствия в момент нападения крупных японских боевых кораблей не только в базе, но даже вблизи нее, а также молниеносности исполнения. Иначе был риск увязнуть в боях и понести непозволительно тяжелые потери. Принцип избегать боя флота с флотом никто не отменял.

Этого предполагалось добиться, либо выманив флот противника, либо дождавшись, когда он сам уйдет, охраняя очередной конвой. Но для этого были крайне нужны своевременные сведения об основных передвижениях в интересующем нас районе, для чего требовалось послать незаметную разведку, причем как можно скорее.

Лучше всего для этого подходили, естественно, подлодки. Из всех имевшихся на Цусиме субмарин, две проходили ремонт, а третья — «Сом» — на момент совещания еще не вернулась с минной постановки у Мозампо. Причина ее задержки тогда еще не была известна. Ремонт остальных уже подходил к концу. На «Касатке» меняли поврежденные штормом листы обшивки надстройки, а «Граф Шереметев» заканчивал переборку бензомотора. Требовалось еще четыре, максимум шесть дней. Однако Рожественский, учитывая обстановку, потребовал, чтобы к рассвету 24 июля у него уже были «глаза» у Сасебо.

Вызванных командиров лодок сразу озадачили, снабдили всем необходимым для планирования и разместили в отдельном помещении, чтобы им не мешали. Вскоре они доложили свои соображения по поводу способов ведения наблюдения и передачи полученных сведений. Дело было рискованным, но шансы на успех имелись. Для непосредственной разведки пароходных стоянок и подходов к базе в итоге решили использовать субмарины, действующие парами. Так было надежнее, на случай если с одной что-то случится, как со «Скатом». Первыми пойдут «Касатка» и «Шереметев».

С возвращением «Сома», а также с окончанием послепоходового ремонта «Дельфина» и «Налима», можно будет сформировать вторую пару разведчиков, имея еще одну лодку в резерве. Конечно, это на грани или даже за гранью выносливости людей и техники, но выбора в данный момент не имелось совершенно. Информация из района Сасебо, причем самая свежая, требовалась как воздух, а никаким другим способом быстро узнать что-либо и не встревожить противника было невозможно.

Для обеспечения снабжения и оперативной связи этой разведки с базой планировалось использовать миноносцы цусимского гарнизона и истребители Матусевича. Они должны будут доставлять бензин и провизию, а также забирать пакеты с информацией от подводников каждую ночь у западного побережья Готских островов в заранее обусловленных точках, не далеко от побережья. В район встречи лодки будут приходить поочередно, чтобы не оставлять без контроля Сасебо.

Тут же начали разрабатывать примерный план самого штурма, учитывая как карты с «Малазиен», так и последние сведения, доставленные крейсерами Добротворского и истребителями Матусевича. Нашлось много интересного и среди добытых на перехваченных судах бумаг, уже обработанных аналитиками штаба.

К сожалению, главный вывод состоял в том, что японцы, со свойственным им трудолюбием и усердием, гораздо лучше готовились к этой войне, чем мы и чем считали в Петербурге. По обрывкам сведений удалось установить, что еще за год или даже два до ее начала ими был разработан некий документ, описывающий Желтое и Японское моря и Корейские проливы с точки зрения возможного театра боевых действий^[3].

В нем назывались пять подходящих для снабжения армии портов на западном побережье Кореи. Кроме уже известных Чемульпо и Нампхо в этом списке значились еще Дадингоу, Анчжю, Цинампо и Кунзан. Учитывая то, как основательно японцы располагаются в Корее с самого начала войны, все эти порты сейчас могли активно использоваться для снабжения войск. Находясь в глубине шхер за островами и речными барами, они имели довольно мощную природную защиту, так что каких-либо береговых укреплений там сейчас могло и не быть вовсе, а вот транспорты с военными грузами вполне даже возможно найти.

Если еще принять в расчет тот факт, что японцы теперь стараются избегать ходить открытым морем, вполне логичным и наиболее вероятным казалось, что они должны попытаться наладить приемку грузов в этих уже проверенных и, судя по всему, хорошо освоенных гаванях. Следовательно, любое движение нашего флота в Желтое море воспримут как угрозу для судов, возможно, там уже находящихся.

При этом игнорировать такую угрозу они не смогут, на чем и можно попытаться их подловить, имея в виду, в первую очередь, атаку Сасебо. Аналитиков «напрягли» дополнительно, озадачив пересмотром всех предыдущих донесений с самого начала войны о пунктах возможной приемки армейских транспортов в Корее.

В ходе этой кропотливой работы всплыли названия японских управлений, обеспечивавших выгрузку войск, такие, как «Оцу», Тэй», «Хэй» и так далее, не вносивших дополнительной ясности в возможно складывающуюся новую схему грузоперевозок. Но отыскался и еще один потенциальный объект для нападения — порт Хеджу, который японские морские и армейские офицеры обследовали и планировали использовать еще в январе — феврале прошлого года^[4].

Изначально не имея достаточных сведений о навигационных и прочих особенностях тех вод, используя лишь трофейные карты, лоции и прочую документацию, прорабатывались максимально простые, быстрые и безопасные способы проникновения небольших разведывательных отрядов на все намеченные стоянки. Только так можно было обеспечить полный охват интересующих нас объектов с имеющимися скудными силами.

Но это должны были быть только отвлекающие действия. Помимо их детального планирования предстояло всерьез подумать и о способах подавления системы обороны столь мощной крепости, как Сасебо. Требовалось учесть, что за прошедшее с начала активных действий время противник вполне мог приспособиться к нашей уже вполне сформировавшейся тактике и разработать контрмеры.

Кроме того, вызывали обоснованную тревогу обнаруженные на Осиме строящиеся новые скорострельные батареи, весьма опасные, учитывая их расположение и общую географию прилегающих к Сасебскому заливу вод. Особенно, имея в виду, что штурмовать примитивно в лоб, идя напролом, мы себе позволить никак не могли. Требовалось отыскать изящное, но в то же время надежное решение.

При разработке связанных с этим планов штабу также пришлось перелопатить массу трофейных документов, наших рапортов и докладных записок, постоянно поступавших от командиров ходивших в море кораблей. Попутно выяснились подробности рейда цусимских миноносцев и миноносок, предпринятого еще в начале июля.

Эти подробности показались сначала совершенно невероятными. Было даже непонятно, как такое могло проскочить мимо штаба без дополнительного анализа и перепроверки. Чтобы максимально быстро прояснить абсолютно все, решили выслушать непосредственных исполнителей той авантюры.

С этой целью с позиций в дозоре у входа в пролив были вызваны миноноски №№ 47 и 18, чьи командиры, мичманы Хладовский и Черкашин, вместе с другими ходили в тот рейд, но отличились больше прочих. Ознакомившись с их рапортом о скрытном проникновении почти к самому Сасебо, выуженным штабом из общей кучи документов, Рожественский решил лично поговорить с ними. Посланный за офицерами адмиральский катер вернулся через час.

В ходе беседы, помимо самих обстоятельств вылазки, командующий с удивлением узнал, что еще во Владивостоке, по опыту плавания в заливе Петра Великого, часть миноносок, направлявшихся на Цусиму, оборудовали легкими ходовыми мостиками, поднятыми на стойках над палубой. Это, хотя и несколько увеличивало заметность, позволяло гораздо увереннее управлять судном.

Их устаревшее вооружение из шестовых, метательных и прочих древних мин, весивших изрядно, но уже не представлявших реальной боевой ценности, так же как и револьверные пушки, полностью демонтировали и заменили двумя современными одноствольными 47-миллиметровками. Это заметно разгрузило кораблики и позволило провести еще ряд необходимых работ.

Пушки поставили на слегка возвышенных над палубой легких банкетах с площадками для расчетов, размещенными перед мостиком и позади дымовой трубы, также ставшей выше на четыре фута, и обнесли парусиновыми обвесами. Это хоть как-то защищало прислугу орудий от брызг и небольших волн. При необходимости можно было быстро установить поворотный аппарат для метательных мин в носу или принять по три мины заграждения на рельсы в корме. Но это все уже в перегруз и только при спокойном состоянии моря.

Кроме того, были усилены корпуса, заделаны все «лишние» отверстия и люки в палубе, увеличены и подняты много выше раструбы вентиляторов котельного и машинного отделения, что резко улучшило условия работы механизмов. Оборудован кубрик для экипажа, перед баковой пушкой установлены высокие волноотводы и смонтированы приспособления для быстрой заводки тралов на юте и устройства для механического сброса вешек, оснащенных донными якорями по принципу минных, только гораздо меньше и легче.

Инициатором и контролером всех работ, проведенных преимущественно силами новых миноносных мастерских в бухте Уллис и самих команд с активным участием плавмастерской «Ксения», был лейтенант Н. И. Богданов с «Князя Суворова». Будучи временно списанным из действующего состава флота по причине открывшейся болезни легких после отравления шимозным дымом, он категорически отказался ехать на лечение и таким образом использовал появившееся у него «свободное время» после процедур и микстур.

Занимавшийся после Цусимы только главными вопросами, Рожественский был приятно удивлен этой инициативой, исходившей снизу и успешно воплощенной в металле. Радовало и то, что от организованных вдогонку, с явным опозданием, мастерских по сборке миноносцев непосредственно на театре военных действий удалось получить дополнительную пользу еще до окончания войны, кроме максимального использования завезенных туда материалов и оборудования.

Шансов раньше следующей весны дождаться вступления в строй истребителей «Твердый», «Тревожный» и «Точный» уже устаревшего типа «Сокол», постройки фирмы «Крейтон», которые предполагалось собирать там из привозимых с Балтики по железной дороге частей, не было никаких. И это прекрасно понимали все, ведь работы на них начали всего за две недели до прихода эскадры. Однако решение о заимствовании большей части из уже доставленных частей их корпусов и механизмов для нужд аврально восстанавливавшегося после перехода и боя флота тогда было принято в штыки и явно многократно обжаловано по всем инстанциям.

На фоне непрекращавшихся споров по этому поводу совершенно незамеченным осталось, что такие «вандальные» меры позволили решить стоявшие в тот момент первоочередные проблемы, конечно, ценой фактического срыва, пусть и гипотетического, относительно скорого ввода в строй еще трех единиц миноносного мореходного флота.

Ревизия показала, что после столь вопиющего раскомплектования вряд ли стоит достраивать те миноносцы. С учетом полного срыва поставок от Крейтона из-за возросшей нагрузки на железную дорогу, а также того факта, что последнее из привозимого сразу «усваивалось» не по назначению, из них троих даже одного корпуса собрать не получится, не говоря о машинах, котлах и вооружении.

Получив изначальное «добро», считай с самого верха, «железо» со складов тех мастерских тащили и приспосабливали буквально всюду. К примеру, динамо-машина «Тревожного» обеспечивала электричеством передовой пункт базирования в заливе Стрелок и размещенную там его же станцию беспроволочного телеграфа. Многое использовали для доведения до нужных кондиций москитного флота.

Зато теперь командиры модернизированных миноносок, уже успевшие немало повоевать в цусимских водах, высоко оценивали все доработки, отмечая, что намного улучшилась обитаемость и управляемость кораблей, ставших, по сути, базовыми сторожевиками. Смещение вооружения и мостика к середине корпуса разгрузило оконечности и заметно повысило мореходность. Теперь стали возможны даже короткие морские переходы при обеспечении выходов в море и встреч своих подводных лодок.

Внимательно выслушав доклад мичманов о самом рейде, командующий спросил:

«Как же это им удалось провернуть такую авантюру?»

На что получил короткий ответ:

«Повезло!»

«Мда-а-а! Чтоб так везло, изрядно постараться надо! Благодарю за службу!» И обнял обоих. А начальнику штаба приказал писать представления на внеочередные звания и ордена.

* * *

С уходом флота в «восточный поход», увенчавшийся разорением Симоносеки, а потом и Кобе с Осакой, на легкие силы Цусимы легла вся ответственность за обеспечение безопасности рейда Озаки и входа в пролив Цусима-зунд. Дозорные миноносцы, миноноски и катера почти каждую ночь вступали в перестрелки с легкими силами противника, пытавшимися либо пробраться на защищаемые стоянки, либо минировать фарватеры.

Поэтому, чтобы обеспечить высокий уровень боеспособности малых кораблей береговой охраны цусимской базы, для некоторых из них были сформированы резервные экипажи, сменявшие основной на ночь или день, пока те, кто нес вахту в течение первой половины суток, могли спокойно отдохнуть на берегу. Передача кораблей одним экипажем другому проводилась довольно быстро и позволяла избежать переутомления, при непрерывном несении службы. Это правило не распространялось только на экипажи подводных лодок, уже плотно сколоченные и сплаванные в условиях освоения новой сложной техники в боевых условиях, и перестроенных миноносок, также приобретших некоторые специфические особенности.

На следующий день после ухода флота в рейд вдоль восточных японских берегов, для выяснения результативности атаки Симоносеки туда отправили подлодку «Фельдмаршал граф Шереметев». Этот разведывательный поход выявил быстро формирующуюся интенсивную каботажную линию из судов малого тоннажа между Симоносеки и Сасебо через море Дженкай — Нада и пролив Ики вдоль северо-западного побережья острова Кюсю и далее вокруг острова Хирадо. Судя по всему, пролив Симоносеки оказался теперь закрыт для крупных судов, и все грузы оттуда в направлении Сасебо и Нагасаки перевозили небольшие пароходики, шхуны и даже просто большие паровые катера с баржами на буксире, шедшие днем и ночью сплошным потоком в обоих направлениях.

Капитан второго ранга Виноградский предложил провести набег легких сил, базировавшихся в Цусима-зунде, на эти новые японские коммуникации, пока они еще практически никак не прикрыты со стороны Цусимы. В случае успеха это вновь прерывало все морские перевозки из Внутреннего Японского моря в Сасебо и далее в Нагасаки и на материк. К тому же имелись шансы захватить новых пленных, что позволило бы более детально изучить систему береговой обороны западного берега Кюсю.

Учитывая мелководье, по которому пролегал новый маршрут грузоперевозок, и близость атакуемого района к нашим оперативным базам, к вылазке он предлагал привлечь все четыре не задействованные в охране рейда и тральных работах модернизированные миноноски, прикрываемые четырьмя миноносцами, которые предполагалось снять для этого с несения дозорной службы у Цусима-зунда.

Для экономии весьма скромных запасов угля на миноносках планом операции предусматривалась их доставка непосредственно в район боевого развертывания на буксире у пароходов, входивших в состав трального каравана и после обеспечения проводки временно перебазировавшихся в бухту Миура. А миноносцы должны были проделать весь путь своим ходом, обеспечивая разведку и охранение.

Предполагалось, что все участвующие в атаке корабли, имитируя контрольное траление, пройдут южным прибрежным фарватером до защищенной стоянки у мыса Коозаки, достигнуть которой планировалось к закату. Оттуда, с наступлением темноты, миноносцы и миноноски выходят одновременно в район проведения операции. Миноносцы, уйдя вперед, атакуют японское судоходство в проливе Хирадо, действуя между островами Хирадо и Уки. А миноноски, ведомые попарно двумя трофейными пароходами, выдвигаются в район между островами Икитсуки и Ошима, севернее Хирадо, откуда уже самостоятельно идут к северо-восточной оконечности Хирадо и далее в северо-восточном направлении вплоть до небольших островов Модара и Какара у самого западного входа в залив Карацу.

Там предполагалось накрыть мелкие каботажники, которые могли попытаться укрыться под берегом от миноносцев. Малая осадка миноносок позволяла им свободнее действовать вблизи неизученного побережья Кюсю, изобиловавшего в этих местах отмелями и скалистыми островками. Завершить набег планировалось еще затемно, чтобы с рассветом все отряды успели вернуться к Цусиме и укрыться под защитой береговых батарей гавани Миура-ван и протоки Кусухо, а также на стоянке у мыса Коозаки. Операцию назначили на ночь с 9 на 10 июля.

Днем 9 июля начало обычного контрольного траления было отмечено дозорными японскими судами, сообщившими об этом по радио. Но, судя по остававшейся низкой интенсивности радиообмена, противника это не встревожило. До мыса Коозаки все участники авантюры добрались без происшествий. К вечеру пополнили запасы угля и проверили механизмы. Дальнейшее боевое развертывание тоже прошло как по нотам. Контактов с противником до выхода на исходные рубежи удалось избежать.

Не доходя десяти миль до северного берега острова Хирадо, оба парохода-буксировщика повернули назад, а миноноски начали движение под своими машинами на юго-восток. Сразу же приступили к поиску японских каботажных судов в проливе между островами Осима и Хирадо, но никого не встретили. А когда стали слышны звуки стрельбы на западе, разделились на пары и повернули к берегу.

Впереди шла миноноска под номером 47. Вскоре ее командир мичман Хладовский, обнаружив прямо по курсу мерцание едва видимого фонаря, явно передававшего какой-то сигнал, сообщил об этом на шедшую следом миноноску № 18 мичмана Черкашина, также видевшего проблески впереди.

К этому времени двигавшиеся за ними миноноски второй пары уже пропали из вида, и предупредить их об обнаруженных подозрительных огнях возможности не было. До полуночи они маневрировали южнее Осимы, но за весь рейд успели перехватить только одну груженную углем шхуну, быстро потопленную подрывными патронами. Ее экипаж был доставлен на Цусиму, но каких-либо ценных сведений от них получить не удалось.

Зато две первые миноноски, хотя вообще никого не потопили, смогли проникнуть почти до самых входных мысов Сасебской бухты и незамеченными вернуться обратно. Карта маршрута, составленная их командирами, и отметки мест расположения сигнальных постов и главных фарватеров имели ценность, которую было сложно переоценить.

В 22:10 Хладовский обнаружил прямо по курсу снопы искр, вероятно, вылетавшие из трубы какого-то парохода, а сразу после этого снова слабое мерцание электрического света чуть левее. Оно появилось и быстро пропало вскоре после начала стрельбы из скорострелок где-то на западе. Судя по времени, это наши миноносцы атаковали японских каботажников в проливе Ики.

Идя по пеленгу, который успели взять на мелькнувший свет, миноноски № 47 и 18 вскоре разглядели несколько смутных теней, скользивших вдоль берега и почти незаметных на его фоне. Продвигаясь малым ходом, продолжили сближение, рассчитывая занять выгодную позицию для атаки метательными минами самого крупного судна из обнаруженной колонны. Но потенциальных целей, хотя и совсем небольших, оказалось неожиданно много.

Затемненные силуэты внезапно появились не только впереди, но и слева, а затем и за кормой. Сначала казалось, что японцы окружают миноноски, отрезая пути отхода. Но никаких сигналов, а тем более выстрелов не было. Наползавшие со всех сторон тени безмолвно шли вдоль побережья примерно в одном направлении. Ближайшие суда удалось рассмотреть достаточно хорошо.

В полной тишине обе миноноски оказались плотно окружены со всех сторон небольшими пароходиками, буксирами, тащившими груженые баржи, порой сразу по две штуки, катерами с какими-то ботами или лихтерами на буксирах и мелкими парусниками, совершенно не обращавшими на них внимания.

Хладовский приказал соблюдать тишину и завесить пушки и аппараты парусиной, чтобы не выделяться. Расчетам залечь где-нибудь рядом и на ногах не маячить. После чего мичманы подкорректировали курс, стараясь держать свои кораблики как можно ближе друг к другу, и влились в этот довольно плотный поток, двигавшийся, как скоро выяснилось, в узкий и извилистый пролив между островами Хирадо и Кюсю, ранее считавшийся несудоходным. Об этом проходе еще ничего не было известно, поэтому Хладовский и Черкашин, все так же держась максимально близко друг к другу, решили разведать, насколько удастся, этот путь.

По мере углубления в узость между западным берегом Кюсю и восточным побережьем Хирадо стали видны неяркие, но вполне различимые с близкого расстояния костры у самого уреза воды. За ними начинался узкий и извилистый пролив. Посередине его северного устья из воды торчали два небольших островка, первый низкий, каменистый, едва видимый в темноте, да и то благодаря лишь горящим на нем кострам, а второй издали казался неясной косой тенью с размытыми контурами.

Пройдя между скалами, очерченными белой шапкой пены прибоя, и восточным берегом Хирадо, сразу же уперлись в этот второй остров. С близкого расстояния разглядели, что он довольно высокий и сплошь зарос кустарником, смотревшимся с воды как всклокоченная копна волос на чьей-то голове. Все так же следуя в общем потоке, его обошли с востока, пройдя между ним и мысом Хоясаки, на котором также горели костры.

Рядом с мысом были видны два небольших вооруженных брандвахтенных парохода. Они вели переговоры фонарями с расположенным глубже в проливе мысом Нанрузаки, на берегу Хирадо, вероятно, там находился другой сигнальный пост или береговая батарея. Через пролив, напротив этого мыса, слабо светились огни какого-то небольшого селения. Фонари на мысе и на пристани этого селения позволяли вполне прилично ориентироваться.

Едва достигнув мыса Нанрузаки, увидели южнее огни на мысах Аосазаки и Оямасазаки, по обеим сторонам пролива. А уже миновав их, вышли в широкую и глубокую часть фарватера, по которому продолжили движение вместе с остальными нежданными попутчиками на юг-юго-запад вдоль побережья Хирадо до мыса Акамацузаки, под которым обнаружился еще один брандвахтенный пароход, выполнявший роль маяка. От него повернули на юг-юго-восток, вскоре оставив слева по борту низкий вытянутый островок Шимокареки, на котором также горели костры, и, взяв еще восточнее, вышли на остров Куро.

Отсюда просматривалось почти все его северное побережье с небольшой бухтой, где была хорошо заметна освещенная деревянная пристань. Далее к востоку едва виднелись огни на вершине горы, венчавшей южную оконечность острова Такошима, а также якорные стояночные огни пароходов, бывших уже за ним в заливе Сазаура.

Все так же следуя в колонне японских мелких каботажников, достигли восточной оконечности острова Куро, пройдя под самым берегом, где стоял на бочке небольшой, также хорошо освещенный электрическими люстрами пароход, возле которого угадывались освещавшиеся вехи, вероятно ограничивавшие оборонительное минное заграждение или бон.

На острове на фоне неба отчетливо выделялась гора, являвшаяся удобным ориентиром. В нескольких местах на ее восточных и южных склонах были очищенные от леса и освещаемые кострами площадки, где велись какие-то работы. Отсюда все суда начинали резко ворочать на восток-юго-восток. Вскоре прямо по курсу открылся маяк на мысе Кого, указывающий уже вход в Сасебский залив, а справа по борту — огни бакенов, отмечавшие, вероятно, отмель Араидаси.

Никаких дозорных судов между островом Куро и мысом Осаки не было видно. Большая часть японской мелочевки теперь отвернула к хорошо видимым силуэтам пароходов в заливе Сазаура. Там, судя по доносившимся характерным звукам и освещенным палубам, скорее всего, была большая якорная стоянка, на которой грузы перекочевывали уже на морские транспорты для дальнейшей доставки на материк.

Правее входа в Сасебский залив на побережье или на судах, стоявших под берегом (точно было не разглядеть из-за темноты), вплоть до пеленга, по трофейной карте примерно соответствовавшего направлению на бухту Омодака, горело несколько довольно мощных навигационных или судовых огней. Ближе к южным румбам, предположительно на северном побережье острова Осима, также выделялись освещенные участки. Во многих местах виднелись еще какие-то фонари, обозначавшие береговую черту и заметно облегчавшие ориентирование.

При этом между входом в Сасебскую бухту и островами Куро и Осима курсировало множество мелких парусников, катеров, буксиров с баржами и прочая мелочь, подсвеченная слабо мерцавшими светлячками керосиновых светильников, но иногда освещаемая и яркими лучами боевых прожекторов с берега или дозорных судов.

Вся акватория между этими островами и входом в Сасебский залив была очерчена достаточно хорошо как навигационными и береговыми огнями, так и прожекторами и прочими фонарями с батарей, пристаней и всей суетившейся здесь мелочевки. Командиры миноносок отметили на картах наиболее выделявшиеся места на южной оконечности острова Куро, а также на северном берегу Осимы и у бухты Омодака, и аккуратно развернулись на запад.

После полуночи сигнальщики разглядели, что в западной части залива Сазаура началось формирование обратного каравана. Обеим миноноскам удалось благополучно в него влиться, благо никакой охраны снова не оказалось поблизости. Сначала все просто стояли, развернувшись носом в нужную нам сторону, даже не пытаясь образовать какого-то строя. Только это и говорило о том, что караван собирается отправляться в обратный путь. Однако довольно долго не наблюдалось ни малейшего шевеления.

Уже начали опасаться, что так можно проторчать здесь и до утра, тогда будет невозможно скрыть принадлежность миноносок к русскому флоту. Подумывали затаиться где-нибудь под скалами, обеспечив хоть и призрачный, но все же шанс дождаться следующей ночи и выскользнуть из вражеских вод.

Но после того, как на брандвахте у восточной оконечности Куро несколько раз мигнул длинными вспышками прожектор, в пролив между островами Куро и Такошима наконец потянулись суда. Следуя тем же маршрутом, что и пришли сюда, ведя постоянный промер глубин, выбрались обратно.

У мыса Нанрузаки пришлось встать на якорь под берегом, так как, вероятно, из-за атаки миноносцев далее к северу начали пропускать только перед самым рассветом. Движение возобновилось лишь после того, как проливом встречным курсом проследовали пять больших минных катеров или прибрежных миноносцев, направлявшихся в сторону Сасебо и что-то просигналивших прожектором на берег. Сам сигнал разобрать не удалось, из-за большого расстояния, но ответ с берегового поста был виден достаточно ясно.

Правда, его смысла так никто и не понял, поскольку японским языком командиры миноносок не владели, а сигнализировали явно не международным сводом, но всю последовательность точек и тире тщательно записали, на всякий случай. Вполне возможно, это была какая-то кодовая фраза.

Еще до того как совсем рассвело, «лазутчики», сразу после выхода из пролива покинувшие миграционный поток, медленно ползший вдоль берега на северо-восток, и давшие полный ход, успели отойти на три мили от берега. Утренняя мгла, державшаяся над самой водой, скрывала их еще почти полтора часа, так, что удалось уйти из зоны вероятного обнаружения с берега. А к полудню уже достигли протоки Кусухо, пройдя которой встали к стенке в порту Такесики.

Здесь узнали, что участвовавшие в набеге миноносцы и две другие миноноски уже благополучно вернулись в бухту Миура. За прошедшую ночь они уничтожили два небольших парохода в полторы, максимум две сотни тонн водоизмещения и две шхуны. Их плененные экипажи и все найденные на судах бумаги уже отправили катером в Озаки. Еще несколько небольших каботажников успели скрыться, воспользовавшись ночной темнотой.

В ходе состоявшегося уже к вечеру этого же дня разбора похода пришли к мнению, что для успешных действий на коммуникациях артиллерийского вооружения миноносцев явно недостаточно. Некоторые из атакованных судов смогли уйти, уже попав под обстрел, спокойно перенося хорошо видимые прямые попадания без ущерба для плавучести и ходовых качеств. И это при наличии 75-миллиметрового калибра. Результативность артиллерийских атак миноносок с их парой 47-миллиметровых хлопушек и одним аппаратом для метательных мин, для использования которого приходилось приближаться почти в упор, была еще ниже.

Но, как выяснилось позже, главным результатом этого рейда стало именно скрытное проникновение миноносок на хорошо защищенный внешний рейд Сасебо.

И, что было еще важнее, такое же скрытное их возвращение. Благодаря чему имелись все основания считать, что противник до сих пор не знает о том, что в его обороне удалось нащупать глубокую прореху.

Результаты этого нежданного похода двух мичманов, с промерами глубин, береговыми ориентирами и прочими заметками очень пригодились при разработке штурма японской базы. А сами мичманы, чуть позже досрочно произведенные в лейтенанты, смогли его эффектно повторить, так сказать «на бис».

Примечания

1

Для оснащения самыми современными средствами связи Второй Тихоокеанской эскадры заключили контракт с акционерным обществом «Сименс и Гальске». По нему было закуплено 24 радиостанции производства фирмы «Телефункен». Из них только 18 успели установить до ухода эскадры и догоняющих ее кораблей. Остальные шесть остались на Балтике.

2

РОПиТ — Русское общество пароходства и торговли.

3

См. Комментарии в конце книги, п. 1.

4

См. Комментарии, п. 2.