Холодный город. «Роуд-муви»

Сергей Петросян

Новая книга Сергея Петросяна «Холодный город» – это физиологический очерк Ленинграда, созданный в стилистике магического реализма. Приключения двух друзей – не более, чем фабула, помогающая рассказать, чем жил Город конца 70-х годов прошлого века.Отзывы читателей:2021-01-19. Елена: «Что автор курил, когда писал)) Круто!»2021-01-19. Володiмiр: «Неожиданно. Фантасмагория и не дает расслабиться. Понравилось».2020-10-22. Nikolay: «Книга реально захватила. И мистика, и реалии советского прошлого». Книга содержит нецензурную брань.

* * *

— Скажите, эти пряжечки на туфлях у вас позолоченные или же просто золотые?

— Просто золотые…

Н. Носов. «Незнайка в Солнечном городе»

Друзья синхронно повернули головы в сторону говорящего. Опираясь на пластиковую стенку, на них с усмешкой взирал довольно странный тип. Пожилой, лет за шестьдесят, сухощавый. Седая бородка и круглые очки делали его неуловимо похожим на Троцкого. Новенькая импортная дубленка никак не сочеталась с солдатскими валенками в блестящих галошах и потертой на углах спортивной сумкой с надписью «Олимпиада-80», надетой по-почтальонски через плечо. Довершал образ женский мохеровый берет явно ручной вязки.

Выпивающий в людном месте человек в любом городе СССР всегда становится объектом ухаживания со стороны тех, кто не успел до 19:00 или по экономическим причинам не смог стать временным владельцем бутылки водки, шнапса, ракии, чачи или любого другого аквавита. В студенческой среде это называлось «садиться на хвост». Но вид у «Троцкого» был отнюдь не заискивающий, скорее, снисходительный.

— С чем же вы не согласны? — осторожно спросил Серый.

— Вы позволите? — «Троцкий» кивнул на подоконник. — А то как-то неудобно беседовать через порог.

— Сделайте милость, присаживайтесь, — подвинулся Димон и, взяв бутылку «Гаваны-в-лоб» в руку, символически обмахнул подоконник от невидимой пыли.

Незнакомец с удобством пристроился на освободившемся месте, достал из кармана дубленки кружевной носовой платок и протер запотевшие с мороза стекла очков.

— Разрешите представиться, — произнес он торжественно, — Иблисов Вил Аполлионович, практикующий философ.

— Вил — это, видимо, Владимир Ильич Ленин? — блеснул эрудицией Димон.

— Полагаю, что здесь возможна и другая этимология, — ответил новый знакомый. — Впрочем, как вам будет угодно.

— А разве бывают практикующие философы? — поинтересовался Серый.

— Уверяю вас, они всегда были и будут. Спрос на идеи превышает предложение.

— Вы сказали, что с чем-то не согласны, — напомнил Серый.

— Да-да — я не смог согласиться с утверждением вашего друга о сочетании мудрости древних парсов с гением Ницше. Вы ведь его так эмоционально цитировали?

— Что же тут несовместимого, Вил Апол-л-и-онович?

— Дело в том, что Фридрих Вильгельм Ницше не читал ни Старшую, ни Младшую Авесту, а представление об образе Зороастра составил из «Западно-Восточного дивана» Гете и «Волшебной флейты» Моцарта.

— Так вы еще и литературовед? — с иронией спросил Димон.

— Каждый практикующий философ обязан быть немного литературоведом. Впрочем, коллеги, я ведь оторвал вас от тихих радостей, — Иблисов кивнул на бутылку в руках Димона, — так позвольте предложить достойный кубок для вашего земзема. Негоже интеллигентным людям пить из горлышка.

Вил Аполлионович порылся в сумке «Олимпиада-80» и на свет появился обернутый для сохранности газетой хрустальный стакан, оправленный в серебро. «Прошу вас, — он освободил стакан от бумаги и протянул его Серому, — за чистоту сосуда ручаюсь». Серый почему-то покраснел, хотя в студенческой среде выпивание «из горла» не считалось плебейством, а даже носило оттенок какого-то гусарства. Впрочем, если была такая возможность, они с Димоном предпочитали все-таки пить из стаканов. В летнее время раздобыть такую посуду не составляло труда — весь Невский был уставлен автоматами для продажи газированной воды. Граненые стаканы, чей классический дизайн по легенде был создан самой Верой Мухиной, в изобилии стояли в нишах этих автоматов. Там же, в нише, находилось нехитрое устройство для мытья — ставишь перевернутый стакан на металлический кружочек, надавливаешь — и струя воды бьет внутрь. То, что край, которого до тебя кто-то касался губами, остается немытым, никого не волнует. Но это летом. Сейчас же из-за мороза уличные автоматы были закрыты фанерными щитами, а ближайшие работающие находились в универмагах «ДЛТ» и «Гостиный Двор». Идти туда по морозу никакого желания не было, и на зимний период наличие посуды объявлялось «излишним эстетством».

Серый взял протянутый «кубок» и, наполнив его ромом, протянул гостю. Тот, приложив руку к сердцу, принял его и, посмотрев сквозь стеклянные стенки на мерцающую лампу дневного света, продекламировал:

«Нам пить вино запрещено,

Что ж, так тому и быть!

Но если уж придется пить,

Пей доброе вино:

И смех, и грех — гореть в аду

За то, что ты лакал бурду…»

Затем опрокинул порцию рома в себя, молодецки крякнув.

— Хайям? — с видом знатока спросил Димон.

— Вы не поверите — Гете. Иоганн Вольфганг фон. А что, мои юные друзья, не продолжить ли нам приятную беседу за пиршественным столом? Я угощаю.

«Голубой, похоже, — подумал Димон. — И рюмочка эта красивая, и беретик, и стихи… Сейчас в гости позовет, книжки редкие показывать будет. Ну, да что он нам двоим сделает? Можно и сходить из интереса». Словно прочитав его мысли, Иблисов добавил:

— В гости я вас не зову — стеснен обстоятельствами, но тут неподалеку знаю достойное нашего общества местечко. Принимаете приглашение?

— Принимаем с благодарностью, — поспешно ответил за двоих Димон.

Застегнув куртки и заткнув недопитую бутылку сложенным фантиком от конфеты, друзья вышли в морозную темноту за Иблисовым. Философ сразу взял хороший темп и бодро двинулся по Невскому в сторону Мойки. На улице стало еще холоднее, и Димон, потирая замерзшие уши, уже начал жалеть о покинутом теплом месте за кассой. Но путь оказался недолгим — перейдя через Мойку, Вил Аполлионович трусцой перебежал на нечетную сторону Невского и гостеприимно распахнул дверь маленькой котлетной на углу.

— Прошу вас, господа. Не башня поэтов, но светлые умы здесь появляются.

Конец ознакомительного фрагмента.