Это мое дело

Сергей Павловский

Его зовут Александр Емельянов. Он любящий муж и заботливый отец. Вот только профессия никак не дает ему жить спокойно – ганфайтер, ликвидатор, специалист по переворотам. И друзья, и враги уважительно называли его Берсерком – Бешеным. И вот в очередной раз ему не по собственной воле приходится подтверждать свое прозвище и квалификацию…

роман

Глава 1

Последний полосатый оккупант с достоинством покидал дочиста обглоданный остов картофельного куста. Емельянов в сердцах впечатал его каблуком в непросохшую еще после ночного дождя землю и мрачно прокомментировал:

— Все пожрал проклятый.

Вчерашние труды пошли насмарку. Сверхэффективный — судя по рекламному проспекту — ядохимикат «Каратэ», которым Емельянов старательно залил вчера поле, ночью смыло дождем. Проклятый «колорадо» ожил и снова полез в контрнаступление по всему фронту. Оставалось последнее, старое надежное средство: тщательно прочесать картофельное поле и утопить оголтелого агрессора в банке с бензином.

Емельянов вздохнул и заботливо склонился над очередным кустом, стараясь подставлять под неласковые полуденные лучи июльского солнца правый бок, вернее, то место, где поясницу пропахал наискосок звездчатый, багровый шрам.

До обеда предстояло пройти еще две грядки, зато потом…

Емельянов даже зажмурился от удовольствия, представив аппетитный чесночный запах долгожданного заказного борща с галушками. Нет, не с теми галушками, что плавают в борще, а с другими — с теми, что режутся в глубокой тарелке на мелкие кусочки, вперемешку с лохмами куриного мяса, да с потрохами, заливаются сметаной, острейшим чесночным соусом, да круто посоливши, да под стограммульку очищенного, собственного производства, да…

Окончательно впавший в кулинарную прострацию Емельянов вздрогнул и не без сожаления вернулся из заоблачных кухонных далей на постылое картофельное поле.

В чувство его привел странный звук, напоминающий одновременно и кошачье мурлыканье, и рычание собаки, и сухой кашель астматика. Звук доносился из-за сиреневого куста на краю посадки, окаймляющей поле. Любой житель африканской саванны, заслышав его, сразу дал бы деру с максимально возможной быстротой: встреча с рассерженной самкой леопарда — незабываемое впечатление для счастливчиков, сохранивших после подобной встречи способность делиться впечатлениями.

Но здесь, в мирной южнорусской степи, леопарды в последние пару тысяч лет не водились, зоопарка, из которого подобный хищник мог «слинять», тоже поблизости не наблюдалось, а значит, звуки эти издавал человек, а точней…

— Тю! — обрадовано гаркнул Емельянов. — А ну вылазь, чертушка!

«Чертушкой» оказался благообразный, зеркально выбритый мужичок лет сорока, в белоснежной рубахе и при галстуке.

Если бы какой-то провидец-художник, годочков эдак десять назад написал портрет нынешнего сорокалетнего Юрки Разумихина в полный рост, то Юрка, наверняка, набил бы портретисту морду за такое предвидение. Но факт оставался непреложным: и круглое аккуратное брюшко, и лысинка на макушке, и складка на шее — все это уже стало неотъемлемой частью нынешнего Разумихина, закадычного Емельяновского дружка и соратника. Разве что характерец Юрка сохранил почти в нетронутом годами виде.

— Здорово! — с ходу жизнерадостно предложил Емельянов, тиская уже почти холеную Юркину руку мозолистой куркульской дланью. — Пошли! Светка такого борщу наварила, да откупорю по такому случаю бутылочку «казёнки»…

Юркин приезд давал официальный повод добраться до вожделенного борща раньше срока, не опасаясь, что совестливый внутренний голос вякнет что-либо насчет незаконченных двух рядков. Это воодушевило.

— Не-не-не! — испуганно залебезил Разумихин. — Это в другой раз, в другой раз. Мне через полтора часа надо быть на заседании малого совнаркома…

Оптимизм на лице Емельянова сменился вначале досадой, а затем недоумением.

— Уж не хочешь ли ты сказать, что приперся по делу? — подозрительно осведомился он.

— Именно по делу, и по серьезному.

— Ха, — осклабился Емельянов. — Какие же это серьезные дела могут быть между крутым политиканом и скромным пенсионером-аграрием?

— Да есть одно, — замялся Разумихин.

— Ну так пошли в хату.

— Не, лучше в твою лесную резиденцию, — там сподручней.

— Давай, — пожал плечами Емельянов.

«Лесная резиденция» представляла собой два обтесанных под скамьи бревна, между которыми торчал грандиозный пень-стол, любовно отполированный умелыми Емельяновскими руками. Чуть в стороне спрятался в кустах орешника мангал и покачивался между молодыми топольками уютный гамачок.

Емельянов заботливо укутал поясницу теплой фланелевой рубахой, чтобы сквозняком не прохватило единственную почку, и вольготно развалился на бревне, оставив, однако, Разумихину место рядышком.

Тот покосился на предложенное сидение, достал из сумочки газету и, заботливо подстелив ее, опасливо примостился на краешке бревна.

— Закурим? — предложил Емельянов.

— Ба! Ты ж бросил! — хохотнул Разумихин.

— Бросил, бросил… — пробурчал Емельянов. — Бросаю пока, на пару со Светкой, по системе штрафов. Так и пасем друг дружку. В кассе уже тысяч десять скопилось, но толку, честно скажу, маловато. О! Фирменные «Мальборо»! Взятки берешь, прохиндей?

— Не… Гуманитарная помощь от коллег из Вашингтона, — отшутился Разумихин. — Они там все курить побросали, сволочи, ну и шлют нам, чтобы добро не пропадало, — травитесь, мол, на здоровье.

Емельянов затянулся, прикрыв глаза, но, выпустив пахучую струйку дыма, не удержался от критики:

— А! Все одно: дыму много, а кайфу настоящего нет. То ли дело была наша сорокакопеечная «Ява» А?

— Да, — рассеянно согласился Юрка. — была… Слушай, а где ты бензин сейчас берешь?

— Это и есть твое серьезное дело? — изумился Емельянов.

— Не совсем, но почти рядом.

— Ну… сорок литров дают, как инвалиду на коксохимзаводе, еще сорок — через Союз воинов-афганцев, я туда по блату затесался, а остальное… Как и все, покупаю с бензовоза, на набережной.

— Давно брал на набережной, в последний раз?

— На той неделе.

— И почем?

— Девяносто — канистра.

— М-да… Уже по девяносто, — грустно покачал головой Разумихин. — Ну и что ты думаешь по этому поводу?

— Кто, я? Что я думаю? — восхитился Емельянов. — Это, по-моему, ты должен думать. Или это не ты зампред комиссии по энергоресурсам области, или как это у вас называется?…

— А тебя это так уж совершенно не волнует? — ехидно прищурился «зампред».

— Волнует, но чуть-чуть, — сознался Емельянов.

— А почему это «чуть-чуть»? — не унимался Разумихин.

— Да потому что какой толк с моих волнений… — Емельянов досадливо поморщился. — Что я должен организовывать — акции протеста? Митинги? Битье стекол в исполкоме?

Ты же знаешь: опыт в подобных делишках у меня ой, какой богатый, но говорит этот опыт следующее: все эти «акции» заканчиваются вселенским мордобоем. Мордобой заканчивается сменой режима — и только.

В мордобое я участвовать категорически отказываюсь — хватит, повоевал, сколько душеньке было угодно. Что до режима, так он меня устраивает. Я-то прокормлюсь от земли при любом режиме, который даст мне эту землю и не будет потом на нее зариться. Нынешний не зарится и не лезет в мои дела — значит, хрен с ним, а я вот на неделе двух свинтусов на базар вывез — и миллионер. Рубли в баксы тут же перегнал — и мне на полгода хватит.

А тебе, чтоб столько наварить, хапать надо на лапу — языком столько не заработаешь. Или я не прав?

— Да… Хорошо все у тебя, — сквозь зубы процедил Разумихин. — А у меня наоборот: все плохо. Трудно мне, понимаешь…

— В дерьме всегда трудно плыть, — назидательно изрек Емельянов, выуживая из пачки вторую сигарету. — я тебя предупреждал! Политик, гребана мать! Но мы до дела, кажется, так и не дошли, а?

— Да, — словно очнулся Юрка. — Видишь ли, «пасти» меня начали и, как я понимаю, отнюдь не за курение.

— «Пасти»? — искренне изумился Емельянов. — Заслуженного, всенародно избранного депутата? Кто же это осмелился?

— Кто… кто… Я пока только догадываться могу, кто. Никаких прямых улик у меня нет.

— И чем же ты этим инкогнито насолил?

— Понимаешь. — Разумихин забыл об опасной близости своих брюк к отнюдь не стерильной поверхности бревна, придвинулся к Емельянову и заговорил горячо и сбивчиво. — Ребят я нашел классных в Тюмени. Наши, казаки, и на хорошей нефти сидят. Мы тут кое с кем из директоров заводов, да с председателями колхозов покумекали, скооперировались, банк создали, акционерное совместное предприятие. Ну… это кухня сложная и тебе ни к чему. Факт тот, что сегодня в этой проклятой нефти мы можем утопить не только нашу область, но и половину Юга, не прибегая к помощи никаких «чурок» и, естественно, к московской власти. Чисто внутренняя работа, на уровне области. Даже района…

— Так и флаг вам в руки, — безразлично порекомендовал Емельянов, любуясь набежавшим на солнце ажурным облачком.

— Так здесь и начинается самое смешное.

— Что? Местная мафия, коррупция? — сладко потянулся Емельянов, которого от такого разговора потянуло ко сну.

— Ну да… — растерянно подтвердил Разумихин.

— Старые коммуняки, которые пересели из обкомовских кресел в исполкомовские или подались в крутые коммерческие фирмы, которые никогда не говорят «нет», но втихаря ставят палки в колеса и гребут, гребут, гребут под себя, так?

— Так.

— Так налей им кипятку в трусы, как ты умеешь, и пусть закроются.

— Налил.

— Ну и?

— Там, где касается миллиардов, их миллиардов, они сами кому угодно рот закроют. И еще как.

— И сейчас они как раз пытаются заткнуть его тебе?

— Именно.

— И какими же методами?

— Любыми, вплоть до пули в башку.

— Ха-ха-ха, — нарочито раздельно выговорил Емельянов. — Что у нас тут — Чикаго, Богота или Сингапур?

— Господи, Саша, — нервно дернулся Разумихин. — Да ты в каком мире живешь?

— В своем собственном, — гордо сознался Емельянов. — Уже три года, и он мне очень нравится.

— Да ведь у нас тут — дела похлеще, чем в твоем Чикаго. Ты что, уже и газет не читаешь?

— Только местные, раздел «Текущие цены», а еще смотрю местное ТВ. На остальное я… ложил.

— Нашел чем гордиться, деревня, — фыркнул Разумихин.

— Сам дурак, — парировал Емельяновк. — Короче: чего тебе надобно, старче?

— Поработай со мной пару месяцев! — выпалил Юрка.

— В качестве кого?

— В качестве шофера-телохранителя.

Они, словно по команде, уставились вопросительно друг на друга и замерли.

— У тебя как с головой: все в порядке? — первым вышел из транса Емельянов.

— В порядке, — сухо отозвался заслуженный депутат. — Ну, так как?

— У вас в органах дефицит кадров? Получше кандидатуры нет? Наймите суперкачка из частного агентства, — посоветовал Емельянов с плохо скрытой иронией.

Разумихин только пожал в ответ плечами.

— Слушай, я все-таки не догоняю, — продолжал Емельянов, но уже без иронии. — Ты что, серьезно?

— Серьезно, — вздохнул Разумихин. — Я попробую тебе объяснить — если, конечно, хочешь.

— Попробуй, — согласился Емельянов без особого энтузиазма.

Объяснял Разумихин недолго, да и объяснения свои считал излишними: уж кто-кто, а Емельянов должен был понимать его с полуслова. Ну что он, бывший военный разведчик, мог рассказать нового такому же битому — перебитому рыцарю плаща и кинжала?

Да, он жрал водку со всеми шишками из местного УВД, из прокуратуры, с гэбешниками: все они ходили в его «друганах», но их дружба нужна, если по пьянке угодил в ГАИ, или когда твой племяш-молокосос, родительское наказание, в очередной раз побил стекла в ресторане.

Но надеяться на их помощь в том деле, которое пытался сейчас «раскрутить» Разумихин, бесполезно: у самих «рыло в пуху», да и специалисты, прямо скажем, никудышные. Нет, накрыть уголовника они еще были в состоянии, но и то до настоящих воровских «авторитетов» уже руки не доходили. Да и не нуждался Разумихин в их помощи, чтобы полностью раскрутить, кто и как под него и бензиновые самодеятельные инициативы копает. Но вот беда: пока он копался в этом деле, его запросто и попросту могли шлепнуть — и прощай.

А то, что так может случиться, он почувствовал, недавно, совсем недавно. Нет, давление на него начали оказывать уже давно: с того самого времени, когда начали подписываться первые контракты на поставку нефти с Тюменью. Потом пошли и анонимные письма с угрозами, и телефонные звонки, и дружеские советы знакомых и даже приятелей из числа законоохранителей.

На все это Разумихин чихал со своей колокольни, но теперь атмосфера вокруг стала другой.

В чем выражалась эта перемена, он пока и не смог бы сформулировать, просто носилось что-то в воздухе, и это «что-то» он чуял тренированным нюхом.

А еще «хвост», который он заметил позавчера: уж больно он был профессионален, этот «хвост», даже высокопрофессионален, кроме Разумихина его никто и не заметил.

Разумихинский шофер-телохранитель, которому «сам Бог велел», пребывал в безмятежном неведении, а Разумихин разглядел; и вот тут-то и вырисовывалась проблема: не мог он, ну просто физически не мог сосредоточиться только на своей личной безопасности, как не может генерал одновременно выполнять сержантские функции.

Голова его постоянно была забита другими, более важными делами.

А его парнишка-телохранитель… Хотя и не полагалось такого по штату, Разумихин сам нашел подходящего паренька, устроил на работу и даже приплачивал ему из собственного кармана. Но что ж… Тот махал кулаками на загляденье, отлично стрелял, машину водил просто виртуозно, а еще был он спокойным, разумным и, главное, преданным, но… Этого всего хватало, чтобы разогнать уличных хулиганов, или пугнуть мелкого рэкетира-шантажиста, но…

Сколько уже насчитал этих чертовых «но» Разумихин в своем монологе!

Не было у парня опыта, да и где его набраться? А значит, не было чутья, настороженности, как говорят хирурги, не было. Играл в красивую мужскую игру и нравился сам себе. А тут в деле появились настоящие «профи», а противостоять профессионалу должен такой же профессионал, особенно, когда дело касается защиты, а не нападения. Таких профессионалов в их городе Разумихин знал троих: Емельянов, он сам, да пожалуй, Генка Стороженко — бывший боевой прапор, погоревший на контрабанде и занимающийся не без успеха ныне автомобильным рэкетом.

Были и другие, теперь Разумихин это точно знал, но они-то, к сожалению, и представляли противоположную сторону.

Все это не мог не понять Емельянов — если бы захотел понять, но не захотел…

Выслушал-то он внимательно, но когда Разумихин закончил и повторил свою просьбу, шумно втянул носом воздух и протяжно выдохнул:

— М-да… И какой же ты рассчитывал получить ответ?

Разумихин промолчал.

— Ты прав, — понял это по-своему Емельянов. — Это означает «нет». И вот почему: я не верю! Просто не верю в наших доморощенных мафиози и наемных убийц. Понятно, полюбились «антинароду» заказные убийства: сейчас такое время, что большинство умных людей все сосредотачивает в своих руках и своих мозгах, и устранить одного человека — почти наверняка завалить дело. Но…

Да! Есть в бывшем Союзе ребята, которые могут сварить крутую кашу, и варят, еще как варят, но только не в нашей дыре, которую и провинцией не назовешь — дыра, и только. Кого ты боишься? Бывших гэбешников, влезших в «контору» из кресел комсомольских вожаков? Так они годились только на то, чтобы добросовестно собирать «стуки», да попугивать изредка творческую интеллигенцию, из которой, кстати, в нашем городишке даже не вышло ни одного путного диссидента. Их боишься?

— Есть у нас и другие, — процедил сквозь зубы Разумихин.

— Может и есть, только ты с ними и без меня управишься. А я, извини, в вашу кашу не полезу. Я свое отработал.

— Значит, разговор, не получился?

— Не получился, — подтвердил Емельянов. — А другой разговор непременно получится.

— Какой же? — с кислой миной на лице осведомился Разумихин.

— А бери в субботу своих девок — и ко мне. Попаримся в сауне, шашлыки забацаем из свежатинки — тогда и увидишь какой.

— Мечта идиота, — криво усмехнулся заслуженный зампред. — Ладно, мне пора.

Он с нарочитой бодростью вскочил, тряхнув брюшком, и торопливо сунул Емельянову руку.

«Надулся, — ухмыльнулся про себя Емельянов. — Ничего, отойдет».

— Да, — Разумихин напоследок замешкался, затоптался на месте, словно хотел, но не решался сказать что-то важное. Наконец решился: — Я тут на днях переписал старые концерты «Пинк Флойд». Запись качественная. Дать переписать?

— А что ж, завези, — согласился Емельянов. — Мои уже стерлись до дыр. Ха! Помнишь еще мои вкусы!

— Ладно, бывай, — Разумихин отсалютовал на прощание сжатым кулаком, осторожно, чтобы не дай, Бог, не запачкать белоснежной тоги ответственного работника, выбрался из зарослей и торопливо зашагал по утоптанной тропинке к вымощенному бутом проселку.

Там его поджидала белая служебная «Волга».

— Вот чудило, — кинул ему вслед Емельянов и почему-то растроганно улыбнулся.