Призраков лучше не тревожить

Сергей Павловский

Его зовут Александр Емельянов. Он любящий муж и заботливый отец. Вот только профессия никак не дает ему жить спокойно – ганфайтер, ликвидатор, специалист по переворотам. И друзья, и враги уважительно называли его Берсерком – Бешеным. И вот в очередной раз ему не по собственной воле приходится подтверждать свое прозвище и квалификацию…

роман

Глава 1

— Леонид Сергееви-ич… — по-школярски занудно простонал Емельянов. — Ну, не пойму я, хоть убей, почему мы должны влезать в это дело? Тут чистой воды сыск. Да неужто у эмведешников в генералке перевелись сыскари? Хотите, я сам порекомендую парочку — из-под земли достанут хоть самого Аль Капоне.

— Да что ты, в самом деле, тут демагогию разводишь, — генерал Долганов скривился, словно в дупло его зуба мудрости вонзился бурав отечественного производства. — Издохло твоё МВД, давно издохло, и годится разве что на то, чтобы интеллигента безобидного пугнуть да покуражиться.

— Так почему? — не сдавался Емельянов. — Спецы ведь остались. Только все они за задницу свою уболевают. А вы дайте ребятам гарантию, с самого верха, да уважительно к людишкам отнеситесь, да денежки не пожалейте — они любой мусорник вам до пылинки разгребут.

Долганов вздохнул обречённо, поднялся, тяжело опираясь на подлокотники кресла, пронёс дряблый увесистый живот к окну, приоткрыл форточку. Пробасил, словно нехотя:

— Положим, остались у них сыскари. И гарантировать может сам.

— Ещё бы, — осклабился Емельянов. — Замочили человека из его команды.

— Вот именно, — многозначительно ткнул перстом в потолок Долганов. — Только что он может гарантировать? Звание, должность, деньги, орден… И в данном случае не поскупится, уверен. Одного он гарантировать не может. Что не позвонит твоему сыскарю в один прекрасный момент, когда дело дойдёт до раскрутки, таинственный дядька, серьёзный дядька, и не скажет: «А чего ты, казак, распетушился? А? У тебя, орёл, жинка есть и дитёнки. Ты ж не хочешь их собственными руками похоронить?». И за себя твой сыскарь, может, и не испугается, а за семью — точно. Скиснет, потому как знает — как пить дать похоронят. Дело ведь, похоже, миллионов касается. Какие уж тут женщины, дети и прочие морально-этические экивоки…

— Как будто у меня семьи нет, — сквозь зубы процедил Емельянов.

— У тебя? — Долганов удивлённо повернулся к нему. — У тебя, Берсерк, семьи нет и быть не может. Ты кто? Ты — человек-призрак. Как материальная субстанция ты, конечно, существуешь, но как юридическая инстанция пока не оформился. И то, что у тебя, как у любого нормального мужика, есть отец, мать, жена и сын, знает кто? Я — и ты. Даже твои верные янычары не знают.

«Хрен тебе в глотку, чёрт старый, — восхитился про себя Емельянов. — Эк загибает: «материальная субстанция», «юридическая инстанция»…» Но вслух упрямо буркнул:

— Таких призраков и в ФСБ хватает, и в «шестёрке». Пусть и раскручивают.

— Опять не прав. А конъюнктурные соображения? От манера у тебя, Сашка, придурка корчить…

Генерал вперевалочку протопал к резному дубовому буфетику пятидесятых годов, провернул ключик на одной из дверок и извлёк из недр бутылку коньяка «Арарат», пару хрустальных пузатых рюмок и жирный лимон. Глянул на часы и, словно оправдываясь, пояснил:

— Адмиральский час.

Ещё пошарил в глубинах допотопного хранилища и с недоумённой миной вернулся к рабочему месту, сердито втиснул в стол кнопку вызова адъютанта. Тот появился мгновенно, как чёртик из табакерки.

— Валерий! — свирепо рявкнул Долганов. — Где мой ножик?

— Так я поточить взял, Леонид Сергеевич… — сконфуженно потупился адъютант.

— Засранец, — безнадёжно махнул рукой Долганов. — Ну хоть ты, Сашок, объясни ему, что хороший адъютант обязан всё делать незаметно для начальства и, главное, своевременно. Вот чем я теперь должен лимон крошить?

Емельянов в глубине души согласился с шефом, но от комментариев воздержался.

— Так я сейчас мигом сам порежу, — засуетился лейтенант. — Одну минуточку…

Он выудил невесть откуда складной нож и ринулся к столу. Споро располосовал цитрус, выложил на блюдечко. Преданно заглянул в глаза обожаемому начальнику:

— Может, кофе и бутерброды?

— Не… Обедать в столовку пойду, — отмахнулся генерал. — Свободен!

Адъютант мышью скользнул за дверь. Долганов разлил коньячок, понюхал рюмку, довольно сморщился. Затем быстро опрокинул содержимое в рот, бросил следом дольку лимона, причмокнул сочными губами.

Емельянов мелкими глотками смаковал свою порцию.

— Можно курить, — великодушно разрешил Долганов. Сам он прочно «завязал» лет десять назад. Емельянов, давно мечтавший о благословенной затяжке, кивнул благодарно и придвинул пепельницу с фарфоровой легавой на ободке.

— М-да… А ведь смена кабинета готовится, Александр, — обронил, словно невзначай, генерал. — А там и президентские выборы на носу…

Емельянов пожал плечами:

— Всё равно ядро останется — те, кто музыку заказывает. У нас всё под контролем.

— Неправильно оцениваешь ситуацию. — Лицо Долганова как-то незаметно утратило привычное добродушное выражение, и профессиональная складка старого чекиста неожиданно чётко прорезалась в уголках рта. — Верней — не владеешь информацией.

Емельянов вопросительно поднял бровь. Генерал Долганов редко изрекал подобные сентенции, так что это не сулило ничего хорошего. К тому же старый лис всегда оказывался прав. В данной ситуации следовало намертво захлопнуть рот, а уши, наоборот, развернуть и настроить. И внемлить, внемлить, внемлить…

Генералу всегда известно больше, чем полковнику. А в разведке между этими званиями — целая информационная пропасть.

— Всех ситуаций и политических ходов не в состоянии предвидеть даже сам Господь Бог… — Генерал насупил брови, словно эта богохульная сентенция его особенно раздражала. — Но кое-что и мы можем просчитать. Так вот… Наверху готовится новый передел. И это будет «чёрный» передел. А те, кто придёт к власти, наверняка этот передел одобрят и поддержат. Им это выгодно во всех отношениях. И кусок чужого пирога отхватишь, и политические дивиденды подзаработаешь. Ну, а старички станут ещё богаче и на плаву удержаться сумеют. Жаль, конечно, что в низах ничего не изменится. Как плыли в дерьме, так и дальше поплывут на свет дерьмового же маяка…

Он скрипнул зубами и подался чуть вперёд, ближе к Емельянову.

— Слушай, Сашка, и внимательно. Я в этом дерьме уж набарахтался вволю, до тошноты. Дальнейшей перспективы не наблюдаю. Но я заработал всё, абсолютно всё. И, главное, никто и ни при какой власти ни у меня, ни у моих внуков ничего не отнимет. А тебе предстоит ещё хорошенько побарахтаться. У меня в аппарате много… всяких. Таких, как ты — единицы, а из всех…

Генерал быстро плеснул в рюмку коньяк — уже сверх нормы — и, стремительно хлопнув «сотку», расслабленно отвалился на спинку кресла, прикрыл глаза. Но заговорил сквозь сжатые зубы жёстко и веско:

— Значит, так. Как только канитель с кабинетом закончится, и начнётся тот самый передел, — я ухожу на заслуженный отдых. На свою должность буду рекомендовать полковника Емельянова. Пора ему уже материализоваться.

Бог знает, какая скрытая пружина выбросила Емельянова из кресла, вытянула в струнку. Он сам впоследствии, обмозговывая ситуацию, поражался подобным метаморфозам. Да, видно, дебильная кадетская выучка, вколоченная в семнадцатилетнюю башку, до седин давала о себе знать. Долганов удивлённо, почти с испугом, уставился на него. Затем буркнул растроганно:

_ Вижу, фельдфебельский дух из нас с тобой не вытравишь. Садись уж и слушай дальше. Моей рекомендации, сам понимаешь, мало. Потому ты раскрутишь дело в лучшем виде. А дело тонкое, деликатное. Почему? Как на духу скажу: может, я первый раз в жизни не догадываюсь даже, кто заварил кашу. Может, и… Сам. На заказе работал, конечно, профи, и хоть их развелось в последнее время, как грязи, но этот — высшей марки. Потому вычислить его можно — если убрать не успеют. Но главная твоя цель — заказчик. Его найдёшь — там будем думать. И помни: он, заказчик, — твоя карьера и твой залог. Да. Формально вы — я имею в виду тебя и твою группу — входите в состав следственной бригады Генеральной прокуратуры. А неформально — проводите параллельное независимое расследование и подчиняетесь только мне и Президенту. Так Президент сам решил. Всё. — Долганов качнул головой. — Ох и говно! Но имеешь шанс выйти из него моим заместителем и в генеральском звании. А потому сегодня же становись на довольствие и приступай. Приказ по управлению уже отдан. Свободен.

— Есть, господин генерал. — Емельянов вместо отдания чести развёл руками и поплёлся без особого энтузиазма «становиться на довольствие».

Сама процедура постановки, знакомая до тошноты, восторга у Емельянова не вызывала. Скорей наоборот. Иногда она отнимала целый день. В первую очередь, конечно, секретная часть, святая святых. Только чтобы войти в абсолютно изолированное помещение секретки, требовалось пройти с дюжину всевозможных проверок и «идентификаций», включая наиновейшие методы по индивидуальному коду доступа, дактилоскопии и иридоскопии^[1]… Вся эта новомодная шпионская чушь, с точки зрения самого Емельянова, яйца выеденного не стоила. Всё едино команду компу — кого пускать, а кого послать, — давали люди-человеки. А люди не боятся, что компьютерный вирус отшибёт им память или разладит исполнительные органы. К тому же и в самом секретном храме трудились обычные жрецы из плоти и крови. К главному жрецу Емельянов теперь и пробивался. И этот Главный никогда не менялся. Берсерк не знал ни его имени, ни звания, ни даже клички. Но вот уже пять лет в секретке наблюдал одну и ту же рожу, пресную и невыразительную, как конская лепёшка. А до этого в секретке ГРУ он на протяжении пятнадцати лет встречал другую физию, что походила на нынешнюю, как матрица на матку. Притом манеры копировались скрупулёзно. Всё сухо, сжато, деловито до душевного сплина. Ни единого лишнего слова, жеста…

— Ротмистров Александр Николаевич, полковник ФСБ… Удостоверение, пропуск, водительское… Распишитесь. Теперь ваша группа… Спиридонов Сергей, капитан. Удостоверение, пропуск, водительское. Распишитесь… Тропинин Дмитрий. Старший лейтенант… Распишитесь… Распишитесь… Распишитесь… Желаю удачи.

Это «желаю удачи» — единственное неформальное, но несокрушимо традиционное. Емельянов вывалил из бункера секретки, облегчённо ухнул и вытер пот со лба. Теперь в другой бункер — финчасть. Здесь проверок поменьше и режим доступа, как в обыкновенном банке, но! Неизменный финансовый цербер. Имидж — копия секретника, только абсолютно лысый, очкастый и без особых примет.

— Командировочные, суточные. Получите, распишитесь… На группу… Пайковые, распишитесь. Представительские…

«О! Это самое интересное, — оживился Емельянов. — Вот и посмотрим, что начальство не пожалело на операцию.»

— Десять тысяч условных единиц. Распишитесь… Теперь в рублях, эквивалентно пяти тысячам условных единиц… Считайте… Распишитесь…

«Пятнадцать штук баксов, недурно для начала. Значит, операции придаётся большое значение, только финансовый отчёт потом писать забодаешься», — посетовал Емельянов, в который раз выводя незамысловатый автограф в ведомости.

Под такую кучу денег ему даже выдали услужливо плотный бумажный пакет. С этим пакетом под мышкой и кучей всевозможных ксив по всем карманам он направился к конечному отправному пункту — складу спецснабжения. В Управлении, как и в любой воинской части, имелись и продовольственный, и вещевой, и оружейный склады и каптёрки, но для секретных агентов-функционеров существовал только один, зато какой! Склад специального снабжения! И в этом многопрофильном хранилище рыцари разведки могли отовариться всем необходимым — от плаща до кинжала. Правил здесь абсолютный монарх. У него, правда, как и у всех монархов, имелись подданные, дабы обширное хозяйство содержалось в надлежащем порядке. Но подданных Емельянов, как и все остальные потребители, никогда не лицезрел. По инструкции, как только в закрома спускался очередной рыцарь секретной категории, все подсобники самоизолировались в специально отведённом помещении, и чем они там занимались, можно было только гадать. Может, «козла» забивали, а может, и в картишки баловались. Но монарха, то бишь главного каптенармуса, Емельянов знал не только по званию, но и по фамилии. Нечипоренко Владимир Иванович — так его величали. Ну, а звание у монарха было написано звёздами на погонах — старший прапорщик.

Старшего прапорщика Нечипоренко Емельянов знал более двух десятков годков и помнил ещё просто прапорщиком. Понятно, что и Нечипоренко видел на погонах Емельянова два малюсеньких звездаря по бокам красной полоски, и потому отношения их носили характер дружески-фамильярный.

Бронированная дверь за полковником захлопнулась с роковым лязгом. Он толкнул ещё одну — фанерную — и очутился в тесном помещении, которое убранством и антуражем не отличалось от банальной складской конторы. А за столом, заваленным накладными, гроссбухами, тетрадями и прочей бюрократической атрибутикой, важно восседал Сам. В старорежимных окулярах на красном носу-картошке. С видом вдохновенного ваятеля-творца Сам что-то корябал на тетрадном листе. При этом он выписывал кренделя губами, усами, ушами и чем только можно. Закатывал невидящие глазки к небу и старательно имитировал беспредельную занятость.

— Гх-гх… — осторожно прокашлялся Емельянов. — Здравия желаю, товарищ старший прапорщик.

Нечипоренко с трудом прервал очередной вояж в потолок и устремил инертно-сосредоточенный взор куда-то в угол, мимо Емельянова. Тем не менее автоматически буркнул: «Здравия желаю, товарыш полковник», — и снова уткнулся в свою писульку. «Товарышу полковнику» оставалось терпеливо дожидаться окончания творческого процесса. Минут через пять Нечипоренко вывел наконец последнюю цифирь, смерил просителя с ног до головы неодобрительным взглядом, проворчал глухо:

— А шо это вы, пан полковник, без чумойданов, как той пан?

Происходил старший прапорщик из полтавских хохлов, но родной, некогда чистый язык его под постоянным прессом москальского наречия трансформировался в совершенно дикий суржик. Правда, суржик этот, несмотря на всю его необузданность и косноязычности, без затруднений разумели представители всех трёх славянских народов бывшего Союза.

— Ну, так шо мэни прикажете с ним делать? — прапорщик недоумённо призвал в помощь несуществующих свидетелей. — Приказано укомплектовать по полной программе, а куда, спрашиваю я вас, они будут усё пихать? Може, в карманы, га?

— В задницу, — набрался наконец решимости Емельянов. — Ты, Иваныч, не больно грузи. Я у тебя когда в последний раз чемоданы получал, а? Мне уже по срокам полагается!

— Усё-то они знают — шо когда полагается, — развёл руками Нечипоренко. — Только не знают — где я должен усё это брать. Га? Ну ладно… — он вздохнул натужно и неожиданно дружески подмигнул Емельянову. — Выдадим чумойданы, Николаич, не переживай. Ты ж, чай, не на курорты собрался?

Он снял свои николаевские окуляры, аккуратно протёр линзы клетчатым носовым платком, затем туда же смачно высморкался и поднялся во весь свой трёхвершковый рост.

— Ну… пошли в закрома.

Под закрома в обширных подвалах Управления отводилась немалая площадь, и, пожалуй, только сам ключник без затруднений ориентировался в этом лабиринте. В первую очередь, как и обещалось, прапорщик снабдил Емельянова грандиозным сидором категории «мечта оккупанта». Чемодан имел двойное дно и несколько отделений для весьма специфических предметов обихода. В нагрузку к чемодану полковник получил спортивную сумку со спартаковской символикой. Динамовец Емельянов иронически покосился на красно-белый ромб, но от замечаний вслух благоразумно воздержался.

Загрузку начали в отделении, где хранились всевозможные средства связи, и каждая выдача сопровождалась непременным комментарием старшего ключника:

— Так… Телехвоны мобильной связи системы «билайн»… — Нечипоренко выложил на столешницу четыре аппарата. — Три, соответственно, по количеству бойцов группы, четвёртый — резервный, командирский. Пользование согласно инструкции. Распишитесь. Так… Пишлы дали. Портативные станции КВ-связи со сканирующим устройством производства фирмы «Хвилипс», соответствующими станциями укомплектованы, и приданные транспортные средства. Распишитесь. О! Оцэ цикава штука! Производства фирмы «Соня»…

Прапорщик на цыпочках не без труда дотянулся до картонной коробки на верхней полке стеллажа. Со вздохом сожаления о порушенной девственности содрал полиэтиленовую обёртку, раскурочил упаковку.

— Ось, поисковое устройство!

Он высыпал на столешницу из ячейки десяток крохотных радиомаячков, снабжённых магнитами и крючками вроде рыболовных.

— Ось, смотри, — один из маячков он нацепил на лацкан своего изрядно вылинявшего френча. — Это у меня, согласно маркировки, номер первый. Маяк активизируется согласно сигнала с центрального пункта слежения.

Нечипоренко склонился над компактным, почти плоским монитором с рядами разноцветных кнопочек на расположенной под экраном панели. Близоруко сощурился, пошевелил губами:

— Ось, вначале кнопка включения… так… теперь номер первый. Элементами питания, соответственно, укомплектована. Радиус действия на автономном питании до двадцати километров — проверено. Возможен выход на супутниковую связь. Но это, сам понимаешь… О! Я пишов, а ты дывысь.

На экране вспыхнула яркая зелёная точка. Нечипоренко, шаркая ногами, но довольно живо, выполз в коридор, и шелестящее эхо его шарканья быстро утихло где-то под сводами лабиринта. Точка на экране поползла вначале вверх, затем вправо, влево, снова вправо. И над каждым прямым отрезком тотчас высвечивались цифры — расстояние в метрах и ярдах. А на каждом повороте дополнительно обозначался угол и буковка — Н, О, В. Норд, ост, вест — ориентировка на части света. В правом верхнем углу экрана для удобства и контроля пульсировал постоянно маячок-компас.

Зелёная точка заложила ещё несколько крутых виражей, вычертив замысловатую фигуру, и приблизилась вплотную к исходной. Послушное эхо старательно передразнило нечипоренковскую поступь. Грохнула дверь, и на пороге возник прапорщик собственной персоной:

— Ну як?

— Класс! Фантастика! — деланно восхитился Емельянов. Прибор слежения и поиска искренне восхитил его, но… шесть лет назад, когда он впервые столкнулся с подобной штукой, притом получив её из рук того же старшего прапорщика.

— Ото ж, контролирует перемещения объекта… — тянул свою волынку Нечипоренко.

— Также и в вертикальной плоскости, — быстро закончил за него фразу Емельянов.

— Точно. Распишитесь. Шо ещё? Ага… Прибор аудиоконтроля.

— Ага, только, дядь Вов, побольше мне жучков, побольше.

— Два десятка хватит?

— Вполне.

— Распишись. Так, пишлы дальше.

Дальше «пишлы» диктофоны, парочка миниатюрных фотоаппаратов, видеокамера «Самсунг» — всё это Нечипоренко классифицировал почему-то как средства связи и хранил соответственно. Ну, да то было его личное дело — куда что сунуть, — и никакие ревизии и проверки ему не грозили.

— Усё. Больше ничего не нужно из средств связи?

Емельянов пожал плечами. Как ни смешно, в данной ситуации бессменный ключник и эконом Нечипоренко гораздо лучше него знал, что именно может понадобиться.

— Ну, если что и забыли, то дополним опосля, — успокоил прапорщик полковника.

Журнал, где Емельянов оставил, может быть, сотый автограф, Нечипоренко упрятал в сейф, вмурованный в стену, смешал, согласно инструкции, цифры на замке.

— Ну, теперь в оружейную.

Очередной электронный замок, по которому прапорщик залихватски чиркнул пропуском-ключом, открыл взору выставленные и вывешенные боевые сокровища. Нечипоренко с любовью и гордостью оглядел свой арсенал, оглянулся на полковника, поскрёб в замешательстве бритый по уставу затылок. Шмыгнул носом:

— Ну, а шо тоби, собственно?.. Разве шо патроны. Табельное оружие у вас всех имеется, и бронежилетки в прошлом году выдавал — экспериментальные фирмы «Витязь», пять штук. На выдачу снайперского комплекта приказа не имеется. Разве шо патроны.

— Два «КЕДРа» выдай, дядь Вова, — тихо, но твёрдо потребовал Емельянов и попытался поймать взгляд прапорщика — у того сразу забегали глазки. — На меня и на Робин Гуда.

— Шо? — Нечипоренко, казалось, не расслышал.

— Два «КЕДРа», говорю, выдай.

— А дэ ж я их тебе возьму?

Вкрадчивостью старший прапорщик стал походить на старого, сугубо домашнего кота.

— А вон в том ящичке, — ткнул в угол пальцем Емельянов.

— Та шо ты, хлопче, там обычные «акаэмэсы».

— Да? Ну покажи тогда из любопытства.

Глаза прапорщика метались, словно он потребил в один присест кило зелёных абрикосов. Он открыл рот, потом захлопнул и махнул рукой:

— Чёрт с тобой. Може, и вправду сгодятся, бери. Патронов сколько?

— Сотни две.

Нечипоренко только грустно покачал головой и буркнул:

— Никак ты, Николаич, снова дворец Амина штурмовать собрался?

— И для моего «майера» пачку поищи, — проигнорировал вопрос Емельянов.

— А дотащишь усё? — усомнился прапорщик.

— Ничего, я в два захода, — заверил Емельянов.

Да и что ему оставалось делать? «Автономка», как говорят подводники, есть «автономка». И за каждой нужной мелочью на главный склад Управления шастать не станешь. Тем паче, когда тебя в остановке особой секретности выдернули из провинции и сразу окунули в столичную помойку. «Нет уж, — сразу решил Емельянов. — Если придётся попыхтеть и подраться, то лучше всё необходимое иметь под рукой, на «тыловой» базе. Неизвестно ещё, как дело повернётся. Может, придётся и в подпол на время занырнуть.»

— Ладно, распишись…

Емельянов, пачкая руки свежей заводской смазкой, упрятал смертоносные машинки в специальные чехлы-карманы под крышкой чемодана. Пачки с патронами и рожки аккуратно уложил в отведённые для боеприпасов отделения.

— Гранаты?

— С «черёмухой» дай парочку.

— Всё?

— Всё.

— Пошли на вещевой… Так… Согласно штатного комплекта… нижнее бельё, носки хлопчатобумажные, туалетные и бритвенные принадлежности, одеколон…

— Дядь Вова, — прервал поток Емельянов. — Трусы и носки возьму. За остальное — распишусь. Одеколон, небось, «Русский лес»?

— Есть «Арамис» и «Олд Спайс», — Нечипоренко обиженно приподнял на лоб очки.

— Ладно, флакон «Олд Спайс» один выдай.

— Как знаешь, — безразлично пожал плечами Нечипоренко.

На этот раз Емельянов, чтобы не ставить прапорщика в неловкое положение, сам придвинул журнал-ведомость и расписался напротив ещё не заполненных граф. И на «продуктовом» он даже не стал заслушивать перечень причитавшихся на группу деликатесов, а сразу уточнил:

— Коньяк хороший?

— «Юбилейный», кизлярского завода.

— Беру две бутылки и палку сухой колбасы. За остальное распишусь.

— Как знаешь…

В конце концов, все люди — как люди. У каптенармусов сверхсекретных складов тоже есть жёны, дети и внуки. И Емельянов за грех почёл бы лишить их хоть не последнего, но куска хлеба, тем паче, что у него самого под мышкой угнездился пакет, туго набитый валютой, которую он был волен расходовать по собственному усмотрению.

— Ну, теперь в контору, решим с транспортом.

Емельянов, пыхтя, проволок чемодан и спартаковскую сумку обратно по лабиринту, ярко освещённому люминесцентными казарменными лампами. Дотащившись до «конторы», рухнул с облегчением на казарменный же табурет с прорезью на сидении и потянулся к графину с водой. Нечипоренко занял свой командный пост за столом, густо залитым чернилами ещё со сталинских времён, потянул к себе очередной гроссбух. Емельянов демонстративно, как тремя часами раньше генерал Долганов, глянул на циферблат, протянул многозначительно:

— Дядь Вова…

— Га?

— Адмиральский час.

Прапорщик почесал многострадальный затылок и, словно нехотя, махнул рукой:

— А… чёрт с тобой…

Он покопался в тумбочке и извлёк два гранёных стакана. Придирчиво оглядел их в свете лампы, выдул пылинки. Емельянов меж тем выдрал перочинным ножом пробку из бутылки, отхватил от палки «московской» несколько массивных кружков. Набулькал сразу по полстакана остропахнущего янтарного зелья.

— Ну… За удачу!

Нечипоренко в два движения кадыком принял дозу, нюхнул рукав френча, с благородной слезой в голосе выдохнул: «Ххэ… Хорош, подлец» и размял заскорузлыми пальцами сигаретку «Ява».

— Так шо, Николаич, на повышение, говоришь, пошёл?

— Я говорю? — промычал Емельянов, вгрызаясь в колбасный монолит крепкими ещё резцами.

— Ну, не говоришь, так думаешь, — всепонимающе прищурился Нечипоренко.

— Да какое же повышение? Звездарей не прибавилось, должность прежняя.

— Э… Ты дурником не прикидывайся. Ты теперь кто? — победно ткнул пальцем в потолок прапорщик.

— А кто? — Емельянов, с трудом пряча улыбку, уставился на каптенармуса.

— Ты теперь столичный сотрудник, центрального аппарата. Это шо, не повышение?

— Да ты-то откуда знаешь?

— Ну… — Нечипоренко с добродушно-лукавой ленинской усмешкой разлил остаток по стаканам. — Про задание твоё, конечно, не знаю, да и не нужно оно мне, но что будешь пыхтеть здесь, в Москве, — известно. А значить, вскорости и с оперативки в кабинет переведут. А тебе, Николаич, до генеральского звездаря рукой подать. Оно хоть в Москве генералов, шо собак нерезанных, да генерал генералу рознь. А у Деда ты в чести, любит тебя Дед.

— Это ты сам придумал?

— Шо придумал? — прапорщик обиженно шмыгнул носом. — У Деда зимой лопаты снег почистить не выпросишь, а тебе, как выплыл ты в девяносто третьем, всё на блюдечке. Сколько добра к тебе в Южанск уходило… Уж я-то знаю. Я ж не курьер, шо тебе те заказы доставлял. Только я, кроме Деда, конечно, и знал, что к чему и куда. Ну, — он поднял гранчак, — твоё здоровье!

Хекнул, занюхал, прослезился.

— Ты вот что мне скажи, Николаич… Я ведь по улицам не хожу, ничего не вижу. Домой — с охраной, дома — с охраной, на работу — опять под конвоем. Здесь сижу, как крот, только телевизор когда засмотрю — и так всю жизнь. Так ты скажи мне, честно… Вот ты: боевой офицер, «варяг». Неужто у нас теперь, как в Африке? Сколько ж тебе дерьма пошло: и оружие, и взрывчатка, и хитрожопая вся ваша трахомудия. Неужто всё в ход пошло?

Емельянов грустно кивнул:

— У нас, дядь Вова, сейчас хуже, чем в Африке.

Старший прапорщик дотянул сигаретку до самого фильтра и сокрушённо повесил голову:

— М-да. Дожились…

Примечания

1

Иридоскопия — снимок радужной оболочки глаза.