Сборник рецензий

Сергей Овчинников, 2021

Сборник рецензий, а точнее: впечатлений от прочтения книг: Дмитрий Быков. Июнь. Владислав Артёмов. Император. Евгений Водолазкин. Брисбен. Гузель Яхина. Дети мои. Виктор Пелевин. Искусство легких касаний. Михаил Попов. На кресах всходних. Михаил Попов. Паническая атака. Дмитрий Глуховский. Текст. Алексей Сальников. Петровы в гриппе и вокруг него. Сергей Лебеденко. (не)свобода. Оксана Васякина. Степь (добавлена 3 октября 2023).____________________________________________________________________________Многие из них размещены тут же отдельными изданиями. Сборник будет пополняться по мере появления новых впечатлений.

Евгений Водолазкин. Брисбен

Эту книгу я увидел на промо выкладке в «Книжном мире», пробежал глазами пару страниц и захотел дочитать. Текст простоватый, не слишком метафоричный. Скупые описания. Всего этого автору достаточно, чтобы контексты отрывались от бумаги и оживали.

В центре повествования судьба знаменитого музыканта, переживающего творческий кризис в связи с прогрессирующим заболеванием. Герой, насколько могу судить, не имеет реального прототипа, но при этом он экстремально знаменит.

О тексте и стилистике

Буквально сразу обращает на себя внимание манера давать в скобках уточняющие комментарии. Там — в скобках — оказываются порой целые фразы и прямая речь кого-то из персонажей. Приём вроде бы совсем не художественный, но вписывается хорошо и язык не портит, а может и придаёт ему то, что принято называть почерком, самобытностью.

«Они (бабушка первая) осторожно спускались по ступеням».

«Всё как положено: забитые до предела книжные полки (мужу дарят много книг, мы же их давно не покупаем), где вертикальная расстановка соседствует с горизонтальной».

«Книги на столах, на кроватях, на полу, на микроволновке и стиральной машине (писатель любит читать в ванной)».

Продолжая о стилистике, в качестве иллюстрации:

«Катя утыкается лицом в плечо Нестора. Нестор гладит ее по голове. Передние машины трогаются с места, задние сигналят. Катя резко стартует и чуть не врезается в черную Ауди. От удара о стекло после резкого торможения ее и Нестора спасают ремни безопасности».

Ритм текста не меняется независимо от того, что происходит в кадре, и происходит ли вообще что-либо или же это всего лишь мысли главного героя. Если бы в приведенном отрывке Катя все-таки догнала чёрную Ауди, на ритме это никак не отразилось бы. Может показаться монотонным, а то и нудным. Про повторы сейчас не будем — редактор не поправил — значит пусть так.

Я вот нахожу это малоинтонированное бормотанье, по меньшей мере, обаятельным. Оно узнаваемо, демократично, хорошо вмещает в себя ровный же юмор, когда смех не накладывается фонограммой и автор не смеётся первым над своей шуткой, а спокойно дожидается реакции читателя, какой бы она ни оказалась.

Приведенный отрывок ни в коей мере шутливым назвать нельзя, зато здесь встроена своего рода «драматургия». Смотрите: если идти последовательно, как и происходит чтение в обычном режиме, то взгляд цепляется за оборот «чуть не врезается», который на фоне размеренного, усыпляющего нарратива довольно напряжён. Читатель выходит из равновесного состояния. Следом он сначала выхватывает «от удара о стекло» и уже готовится увидеть кровь и, возможно, что-то ещё более травмирующее психику. И только в конце следует успокаивающее: «спасают ремни безопасности».

Если уместна метафора: курс акций в итоге почти не изменился, но котировки успели сходить вверх-вниз с изрядной амплитудой. Понятно, что инсайдер, он же бенефициар, здесь только один.

В результате нервозная атмосфера сюжетных перипетий ещё и так, исподволь, передаётся читающему. Кто-то скажет: «Мастерски». Другие (и я в том числе) будут робко напоминать о манипуляциях. На что первые вполне резонно возразят, дескать, любая большая проза сильна подтекстом, аллюзиями и коннотациями, а это тоже своего рода манипулятивные приёмы. Полемизировать можно долго. Но главное для себя понять и читать дальше, если нравится. Учитывая образовательный и профессиональный (дописательский) профиль уважаемого Евгения Германовича, подобные приёмы случайными точно не назовёшь. А как к ним относиться — на ваше усмотрение. Для тех же, кто, как и я, любит забегать вперёд, ни драматургии, ни манипуляции не случилось, но мы за это не в обиде!

Быть может так и надо писать большие вещи — однообразным монохромным слогом, в котором скобки и нечастые описания, расцвеченные неожиданными эпитетами, — немногие дозволенные средства худ выразительности. В конце концов читатель устанет и от обилия метафор, и от прочих декораций, а от такого, как здесь, языка не сможет. Потому что его и нет будто, он неприметен. Лишь временами напоминает о своём присутствии необычным сравнением ли, очередной звуковой аллюзией, а то и подробным портретом персонажа. Читатель тут не избалован и жадно ловит каждый художественный всплеск на ровной глади повествования, если конечно не заснёт раньше!

Но если наблюдаемые главным героем созвучия, рассыпанные во множестве в главах, посвященных детству и становлению, нашли бы отражение в определенной ритмической организации текста, то возможно это добавило бы несущую и резонирующую частоту и обогатило бы в итоге восприятие в целом?

Текст точен в описании обстоятельств — может даже с избытком — в приведенном примере это оборачивается дополнительными сомнениями. При резком торможении непристегнутым водителю и пассажиру будет довольно сложно удариться о стекло. Вероятнее всего водитель приложится к рулевому колесу, а пассажир боднёт бардачок.

О жанровой эклектике.

Отдельные эпизоды романа зачастую демонстрируют принадлежность к абсолютно разным жанрам. Не возьмусь судить, насколько удачно получилось, — на мой вкус — пёстренько. Вот наиболее яркий:

Случайная знакомая Глеба, с которой, по всей видимости, у него даже ничего и не произошло, заявляется к нему (и супруге) в дом. Через некоторое время приезжает и её мама. Какое-то время они все вместе живут под одной крышей.

Сложно однозначно сказать, какого эффекта добивался автор с помощью представленного «драматичного» поворота, могу доложить лишь о своих ощущениях. Я буквально вдруг обнаружил себя, смотрящим не очень доброкачественный сериал. Как читатель отказываюсь верить, что сие произошло по доброй воле создателя (романа). Вот и я стал комментировать в скобках — видимо, надышался — подхватил. Мне было бы гораздо удобнее считать, что наш книгоиздатель всея Руси в лице ловкого редактора таки-настоял! В конце концов, с какой стати сужать целевую аудиторию до интеллектуальной, тонко чувствующей и такой же тонкой прослойки. Простым людям, живущим на земле и случайно заглянувшим, тоже хочется простого человеческого счастья или, по крайней мере, уюта. Так в роман «Брисбен» была аккуратно внедрена серия из «Сватов-5». Правда, мне не показалось, что аккуратно, и я забеспокоился, что же почувствует бедная прослойка. Хотя там люди понимающие, не впервой!

Вообще, маркетинг — субстанция удивительно прилипчивая. Вступив в неё лишь раз, отмыться бывает сложно до самого конца (романа или жизни — по-всякому). Она модифицирует генотип творчества механизмом обратной связи с целевой аудиторией. Автор получает более совершенную технологическую линию — попробуй откажись!

Я, скорее всего, нафантазировал и упомянутый эпизод ничего общего с маркетингом не имеет. Быть может, он всего-навсего призван показать, как глубокая личная драма, происходящая с главным героем на фоне прогрессирующей болезни и утраты, таким образом, смысла существования в профессии, в карьере, оборачивает деструктивным влиянием прочие сферы его жизни, которые, по традиционной логике, болезнь должна была бы укрепить и сплотить. Тяга к саморазрушению может принимать, безусловно, разные формы. Ну а аргументом «в жизни ещё и не такая Санта-Барбара бывает» можно покрыть любые призывы оставаться в границах жанра, стиля, меры.

В качестве ещё одной иллюстрации, вся главка про встречу Нового года в Питере — кусок из какого-то адова женского романа. Апартаменты, приобретенные исключительно для празднования и только потому, что расположены на месте университетского общежития. Гастрономический беспредел, стилизованный под голодные 90-е. Всё во имя любимой, одним словом.

Карнавально-криминальная история из киевских 90-ых о музыкальной группе на деньги овощного короля и вокального энтузиаста написана с эдакой эстрадно-сатирической интонацией. Не возьмусь классифицировать.

Да и вообще сдаюсь — не расшифровал, для чего все эти врезки весьма чужеродных жанров. Может разрозненные иллюстрации к дипломной работе по полифонии?

О достоверности.

Где-то на середине начинаешь уставать от непомерной известности главного героя. Пожалуй, соглашусь с тем, что это неправдоподобно и к тому же навязчиво.

Возникло запоздалое предложение — сделать Глеба Яновского не гитаристом-виртуозом, а рок или поп исполнителем (а то и группой) и подданным каких-нибудь США или, на худой конец, той же Германии, раз уж она всё равно заявлена. Хотя с подданством тут и так всё более-менее. Ну а происхождение (и детство, стало быть) у него могло бы остаться тем же — киевским. В этом случае никаких проблем с достоверностью ни один въедливый читатель не посмел бы отыскать. Но тогда другой вопрос: почему в рамках своей художественной правды писатель не имеет права сделать его всё-таки гитаристом и при этом, ах, боже мой, суперизвестным? Ну и что, что «не бывает»! Вот так впервые случилось в этом романе! Украинец по происхождению, считающий себя русским? — Да сплошь и рядом! А как же, а вдруг усмотрят боль за пошатнувшееся братство народов? — Пусть усматривают, надо усматривать! Братство было? — Было! — А боль? — Есть!

О сомнительных местах

Как-то неуклюже появляется в романе дед Мефодий. Он, словно по вызову (дедушка по вызову), является на выручку уже относительно взрослому внуку (15 лет), не объясняя, где пропадал до сих пор. Цель понятна — наставить на путь, воцерковить — с его помощью завершается «смертельная» инициация Глеба, после чего он возвращается в музыкальную школу. Но лично мне от этого понимания только хуже. Да, и про Гагарина многотиражная шутка, на мой взгляд, совсем зря. Ну и выглядит дед Мефодий искусственно внедренным — шпионом-нелегалом со слабой легендой.

Иногда встречаются неловкие фразы:

«Впрочем, наибольшим удивлением в этой квартире была для него другая птица — Катя.»

— Здесь вроде бы и логика есть — интерьер в квартире семьи орнитологов изобилует чучелами птиц и… И этой прямолинейной метафорой героиню накрывает как шрапнелью!

Конец ознакомительного фрагмента.