Драчун. Этюд # 2

Сергей Овчинников, 2023

Встреча с прошлым через много лет таит в себе множество открытий. Некоторые из них могут оказаться неприятными, зато другие окупят сполна.

— У меня был странный случай. Один раз. — Андрей почесал затылок и ухмыльнулся, мечтательно, что ли.

История, рассказанная Андреем

Давай с самого начала. Где-то в старших классах школы. Период у меня был сложный. Как себя ни вспомню в то время, я постоянно дрался. Причем, дрался со старшими по возрасту. Со сверстниками мне было не с руки — все знали, что я боксом занимаюсь. Хотя у тому моменту я уже в борьбу перешёл. Короче соперников я выбирал не из своей весовой категории, а скорее из абсолютной. И мне часто прилетало, но и я в классе прибавлял.

Тут Алексей заерзал и попросил поближе к сути перебираться уже.

Ну так вот сцепился я с этим Лёхой. Слышь, Лёх (он весело подмигнул Алексею) — тезка твой — Леха Колтунов. А он мало, что на два класса старше, ещё и длинный. Я даже не ожидал, как ловко у меня получится. Под коленку сунул, он сразу ростом ниже, и я его в челюсть. Он так-то боец никакой был, тюфяковатый. Но от удара не поплыл. И тут Верка его прибежала, Верунчик. Они с ней ещё год назад в летнем трудовом лагере сошлись. С тех пор и ходили, за руки держались. Все с пониманием, даже не гнобили. Ну она короче орет на меня «прекрати, что ты делаешь?», Когтями вцепиться норовит. Я только отпрянул и ее просто в сторону отодвигаю. И чудом, прикинь, едва успеваю нырнуть по Лехин кулак. Этот чудик в себя пришел. Короче, кулак меня слегка чиркает по затылку и прилетает прямо Верунчику в глаз. Ее сирену мигом выключает и она хлоп на школьный паркет. У нас там такой чуть не довоенный лежал. Шлифовали спецмашиной. Леха в ахуе застывает, ну и я конечно срезаю его левым хуком. Неблагородно, но сам виноват. Он валится туда же, на паркет. Хотел даже за мелом сбегать обвести. Набежал тут весь педсовет, давай охать, причитать.

— Что, мол, произошло? — спрашивают.

Ну я честно отвечаю, что Леха вырубил Верку, а я его. Так прикинь слухи разные поползли. Были и такие, будто у нас с Лёхой чуть не дуэль была из-за Верки. Типа, он меня к ней приревновал и врезал, а я, стало быть, за нее вступился. Ну мне понятно, пофиг. А каково ей было это выслушивать.

Прошло, х..р знает, сколько лет. Оказался я на Ваганьковском — кладбище — ну ты понял.

Холодно, помню, ещё было — промозгло как-то. Ноябрь, снега нет, около нуля, в воздухе какая-то морось. Я в пальто без шапки — машину бросил за километр — не припарковаться — задубел пока шёл. Хорошо ещё тачка шеринговая — возвращаться не надо.

Иду, вдруг:

— Привет! — Я бы ее не узнал — женщина сухонькая, вся в черном, платок кружевной, тоже черный — за старушку можно принять.

И всё-таки это была она, Вера. Если присмотреться, всё тот же Верунчик. То же детское личико. Появились морщинки, правда. Седина вот на фоне светлорусых волос сильнее всего добавляла лет…

— Ты как здесь? — Голос у нее был не то, что упавший, знаешь, будто с той стороны — из-за могильного камня — может кладбище нагнетало

— Да, я матушке табличку подновить.

— О, соболезную! Давно?

— Уже два года, как. Не собраться было.

Она покивала. Я увидел вопрос в ее глазах.

— Отец тоже — за несколько лет до того. Говорила:"Ждёт меня там". Дождался вот. — Я изобразил нечто грустное.

— Вы были близки? — Вопрос получился какой-то формальный, она ещё с трудом то ли произнесла, то ли выдавила. Меня внутри аж перекосоё..ило всего. Я некстати вспомнил тошнотворный стариковский запах родительской квартиры. Теперь-то я ее уже отмыл…

— Да не особо. Навещал пару раз в месяц. По больничкам возил. — Надо было сворачивать эту тему. — А ты?

Она попыталась что-то сказать и, похоже, слова застряли. Она словно подавилась и вместо этого разрыдалась — вот прям развалилась на части на глазах. Страшно стало. Захотелось её скорее в кучку собрать. Она заходилась такими истеричными всхлипами. Ну я ее обнял, погладил. Потихоньку вроде отошла. Да и я разом согрелся

— Лёша умер.

— Лёша? — Я не сразу сообразил, о ком речь. — Какой? — Тупо, конечно, выглядел, но это и правда было невероятно.

— Лёша Колтунов. — Жалобно глянула на меня ввалившимися заплаканными глазами.

Я сразу вспомнил, но не драку, а как они ходили, взявшись за руки. Трудовой лагерь. Совхоз в Житомирской области. Грядки кормовой свеклЫ, уходящие за горизонт. Я же ему, наверное, завидовал. Хоть и не признался бы. Не из-за Верунчика, а в принципе. Леха тогда сразу стал ещё старше.

— Верка! Мне очень жаль! Соболезную! — Я путался в словах, не зная, как ещё выразить, как разделить эту боль. — Если помочь чем — скажи. Какие вы молодцы, до сих пор вместе были!

— Нет. — Она нахмурилась. — Не были.

–???

— Я замуж сходила, развелась.

— А он?

Она покачала головой:

— Один. Я даже не знаю, был ли кто-то у него. Мы почти не общались. Звонил поздравить с днём рожденья. А я ему даже и не звонила.

Я хотел что-то утешительное промямлить, но она не заметила порыва — глядела куда-то далеко и в сторону на кресты.

— А тут звонок. Лёша. До дня рожденья ещё ой-ой-ой. Снимаю трубку, а там мама его. — Она опять затряслась всхлипами.

Я погладил её по голове.

В горле стоял противный комок. Я старался поскорее проглотить его, чтоб не разрыдаться тут же самому. И наконец у меня это получилось. Надо было что-то ещё выдавить ободряющее и уже попрощаться. Я снова начал застывать, уши постепенно заворачивались.

Но тут она вытерла слёзы:

— Ты куда сейчас? Можно я с тобой?

— К гравёру… — Я слегка растерялся. — Подписать, что получилось.

— Я просто не могу сейчас одна. — Она опять жалобно посмотрела, как затравленный зверёк, тотолько слёз уже не было.

Ну и я решил, что уже успокоится сейчас, полегче ей так будет.

— Пошли, конечно. — Я бы пожал плечами, но мне показалось это каким-то бездушным жестом.

Так что, я наоборот пригласил ее более, чем дружелюбно.

Мы зашли в здание колумбария. Вера обхватила мою руку и будто приросла. Девушка-гравер с пониманием на нас посмотрела. Как вот они одним взглядом или кивком могут выразить соболезнование? Профи, короче.

— Поправить что-то хотите?

— Да, вот эту тень я бы убрал.

Рядом с аккуратно зажатой в штативе табличкой лежало распечатанное фото моей мамы. Контур на камне казался точь в точь. Невероятно. Неужели это возможно руками. Я посмотрел на руки девушки, потом на свои. Она между тем включила маленькую жужжащую машинку и прямо на глазах тень становилась светлее. Она поглядывала на меня, я кивал, мол, ещё. Вера стояла, замерев, тоже внимательно следя за происходящим. Если бы девушка в какой-то момент не выключила свою жужжалку, мы бы так долго стояли, как под гипнозом. Меня унесли детские воспоминания, когда оба моих родителя ещё были живы. Я купался в них и никуда не собирался вылезать. Расстраивался, что редко навещал родителей. Теперь ещё реже навещаю могилы. Опять окунался в детство. Казался себе брошенным ребенком. Вот вчера вроде ещё был родительский день в пионерлагере, а сегодня папа с мамой уехали. И хоть где-то на грани сна и яви мерещится противное"навсегда", его ещё можно какое-то время не замечать и отодвигать. А потом искать родные с детства черты в каждом встречном и встречной. Эти раны ковырять и заживлять можно часами. С другого боку меня подпирала Вера своей безутешностью. Она попадала точно в унисон, не казалась чужой. Даже, наверное, родной в чём-то. Я ничего не знал про её Лёшу. Но я помнил его. Помнил момент нашей с ним, так сказать, экстремальной близости. Так что, и он мне казался родным в тот момент.

Конец ознакомительного фрагмента.