Степной десант. Гвардейцы стоят насмерть!

Сергей Нуртазин, 2017

Горячее лето 1942 года. Исход Сталинградской битвы зависел не только от тех, кто сражался на берегах Волги. Южнее к Астрахани почти без сопротивления продвигались немецкие моторизованные части. Судьба всей войны висела на волоске… Прорыв остановила легендарная 34-я гвардейская дивизия, сформированная из бойцов и командиров авиадесантного корпуса. В безводных степях Поволжья десантники, обученные для молниеносных операций в тылу врага, практически без артиллерии и без поддержки авиации, были вынуждены вести кровопролитные оборонительные бои против отборных частей Вермахта. Основанная на реальных событиях история о мужестве и бескорыстной солдатской дружбе двух красноармейцев, сержанта-ветерана и ефрейтора-новобранца, захватывающий военный боевик о боевых действиях гвардейцев-десантников.

Глава первая

Протяжный гудок потревожил предрассветное затишье. На станцию прибывал воинский эшелон. Пожилой железнодорожный рабочий в черной замасленной робе и фуражке с интересом наблюдал, как паровоз медленно, словно изнемогая от непосильной ноши, тянет за собой длинный состав. Но вот он, выпустив с шипением струю пара, остановился. Лязгнули буферные сцепки, отодвинулись двери, из товарных вагонов стали выпрыгивать красноармейцы. Железнодорожник приметил, что у всех голубые петлицы на воротниках защитных гимнастерок, а у командиров летные фуражки с «крылышками». Коренастый широколицый татарин в тюбетейке подошел к железнодорожнику:

— Гляди, Иваныч, военный много пришел, видать, немец близка.

Железнодорожник подкрутил пышные седые усы.

— Были близко — станут далеко. Мы, Мустафа, им еще накостыляем. Видишь, сколько летчиков привезли, значит и самолетов у нас в достатке…

Один из красноармейцев, широколобый, русоволосый крепыш среднего роста, с петлицами ефрейтора, поправил:

— Мы, дядя, не летчики, мы десантники, но то, что немца до Астрахани не допустим, я тебе обещаю.

— Вижу, вы ребята бравые.

— А то как же. Мы ведь гвардейцы.

— Ишь ты, гвардия! Прямо как при царе. Я ведь в империалистическую войну и сам в гвардии служил, в Павловском лейб-гвардии полку. Видать, вы в боях отличились, если вас гвардейцами нарекли?

— Есть среди нас и повоевавшие, но большинство еще не успели. Мы гвардию наперед получили. Только ты, дядя, не сомневайся, мы гвардейского звания не уроним…

Разговор прервал окрик:

— Ефрейтор Вострецов, ко мне!

Ефрейтор обернулся. В двух метрах от него стоял длиннолицый командир Красной армии с петлицами старшего лейтенанта. Вострецов сделал шаг, приложил ладонь правой руки к пилотке:

— Товарищ старший лейтенант, ефрейтор Вострецов по вашему приказанию прибыл!

— Вострецов, ты читать умеешь?

— Так точно, товарищ старший лейтенант!

— Плакат с надписью «Болтун — находка для шпиона», читал?

— Читал.

— Раз читал, то прикинь, сколько ты сейчас сведений выдал…

— Так это же советские люди, товарищ старший лейтенант.

— А известно ли тебе…

Железнодорожник встал на защиту Вострецова:

— Ты уж, сынок, на парня не серчай, молод он еще. Да и мы разве на шпионов похожи? Мустафа один из лучших работников, награжден грамотой за ударный труд, а я в девятнадцатом году Астрахань от белогвардейцев оборонял. Был дважды ранен.

Командир смутился.

— Верю, отец, но бдительность в красноармейцах воспитывать надо.

— Это верно, — согласился железнодорожник.

— Стройся-я! — послышалось от соседнего вагона.

Старший лейтенант крепко пожал руку железнодорожнику, татарину Мустафе, обратился в сторону красноармейцев, зычным голосом, растягивая слова, скомандовал:

— Рота, повзводно, становись! — Строго глянул на Вострецова, понизив голос, добавил: — Ты чего улыбаешься? Команды не слышал? Быстро встать в строй!

Вострецов бросил благодарный взгляд на железнодорожника, поспешил исполнить команду.

— Ну что, Гришка, досталось тебе от Хитрова за разговорчивость? — подначил Вострецова сосед, стройный кареглазый сержант.

— Селиванов, отставить разговоры в строю! — Строгий взгляд Хитрова заставил сержанта вытянуться в струнку. — Всем привести себя в порядок.

С головы эшелона донеслось:

— Поротно, в коло-онну по три-и!

Хитров эхом повторил команды:

— В колонну по три становись! Направо, шагом марш!

Колонна зеленоватой змеей потянулась вдоль рельсов и, минуя вокзал, вошла в город. Десантники четкой поступью зашагали по улицам, мимо покосившихся сараев, деревянных домишек с резными наличниками и ставнями, добротных двух — и трехэтажных особняков с верандами, балконами и каменными фасадами, по всей видимости, бывших доходных домов, владений промышленников и купцов. Попадались и храмы, некоторые без колоколен и куполов: последствия борьбы с религией. После долгой дороги и томительного бездействия красноармейцы шагали бодро, да и августовское утро радовало — южным солнцем, щебетом птиц, обилием зелени. Город просыпался, улицы оживали, его жители выходили из домов, спешили по своим делам. Даже не верилось, что война была где-то рядом. Если бы не присутствие множества военных и неулыбчивые лица прохожих, то можно было подумать, что город живет обычной мирной довоенной жизнью. Вострецов тронул Селиванова за рукав.

— Николай, смотри. Вон в просвете между домами колокольня белая. Видишь?

— Вижу.

— Там крепость. Астраханский кремль.

Селиванов удивленно посмотрел на друга.

— Откуда знаешь? Ты же из Ярославля родом.

— Родом из Ярославля, жил в Москве, а в Астрахани у меня тетка проживает, сестра матери. Я к ней каждый год летом приезжал. Проведать бы ее. Она рядом с Летним садом имени Карла Маркса живет. Видел церковь недалеко от вокзала, а за ней много деревьев?

— Видел.

— Вот это и есть Летний сад, его раньше «Аркадия» называли. Там театр деревянный. Красивый. На терем сказочный похож. Говорят, в нем сам Шаляпин выступал.

— Посмотреть бы.

— Это вряд ли. Когда на станции Баскунчак останавливались, я услышал, как наш командир батальона Овчинников говорил Хитрову, что мы в Астрахани долго не задержимся, мол, нам прямая дорога на Кавказ. Так что любуйся городом, пока время есть. Вот смотри, слева здание. Это дом купца…

Селиванов вытянул шею, но взгляд его был направлен в другую сторону. Он заметил, как впереди, из арочных ворот двухэтажного дома вышла темно-русая небольшого роста девушка в цветастом платье. Селиванов ухватил Вострецова за локоть.

— Не туда, Гриша, смотришь. Лучше погляди, какая девушка идет! Королевна!

Вострецов не замедлил последовать совету товарища. Девушка и вправду была стройна и красива. Особенно выразительные, темно-серые с длинными ресницами глаза. Ему показалось, что они смотрят на него. Отчего-то часто забилось сердце. И видимо, не у него одного. Селиванов не утерпел, мимоходом бросил:

— Девушка, вы ранили мое сердце, так помогите мне его излечить — подарите свою улыбку.

Девушка улыбнулась, помахала рукой, легкой походкой зашагала по тротуару. Из окна на втором этаже выглянула женщина:

— Маша! Не забудь к Зинаиде зайти!

— Хорошо, мама!

Это был голос девушки. Вострецов обернулся, чтобы посмотреть ей вслед, но споткнулся и едва не оказался на коленях. Сильные руки Селиванова не дали ему упасть. Сзади пошутили:

— Селиванова дивчина ранила, а Вострецова сразила наповал.

Кто-то из красноармейцев хихикнул. Словно из-под земли появился старший лейтенант Хитров:

— Держать строй! Отставить смех! Рота, песню запе-евай!

Запевала Селиванов звонко и чисто затянул:

Стелются черные тучи,

Молнии в небе снуют.

Бойцы дружно подхватили:

В облаке пыли летучей

Трубы тревогу поют.

С бандой фашистов сразиться

Сталин отважных зовет.

Смелого пуля боится,

Смелого штык не берет…

С песней достигли речного порта, остановились неподалеку от ворот. На подходе к порту их ждали мальчишки с чалками рыбы. Подошли, загалдели, перебивая один другого:

— Дяденька, купи леща!

— Возьмите селедку! Малосольная, вкусная! Дешево отдам.

Подошли еще трое. Один с арбузом, другой с дыней, третий — белобрысый, долговязый, лет тринадцати, нес в подоле рубахи десяток красных помидоров. Он-то и подошел к Селиванову. Деловито, по-взрослому спросил:

— Арбуз астраханский купишь? Спелый, сладкий.

Селиванов отрицательно покачал головой.

— А дыню?

— Нет. Спасибо.

Белобрысый не отставал:

— Может, помидоры возьмешь?

— Ты, малец, не обижайся, мы ведь на фронт едем издалека, а потому и в карманах у нас пусто. Была бы моя воля, я у тебя все купил. Мне ведь ни арбузов астраханских, ни дынь, ни помидоров сроду не приходилось пробовать. Донские и украинские ел, а астраханские не довелось. И придется ли, то, парень, большой вопрос.

Белобрысый опустил голову, взял из подола помидор.

— Бери, ешь, так даю, задаром. У меня отец с сорок первого воюет. Красноармеец Андрей Попов, не встречали?

Селиванов глянул в полные надежды глаза мальчишки, отвел взгляд:

— Нет, не встречал.

Мальчишка протянул помидор:

— Возьми.

Селиванов принял угощение:

— Благодарствую.

Белобрысый обвел взглядом лица красноармейцев, решительно произнес:

— И вы берите, бесплатно. Все берите.

Красноармейцы быстро разобрали помидоры. Мальчишки собрались уходить, Селиванов остановил:

— Погоди, парень!

Белобрысый вернулся.

— Чего тебе?

Селиванов спросил:

— Тебя как зовут?

— Сашка.

Селиванов оглянулся на товарищей:

— А ну, ребята, давай, у кого какие запасы имеются! Задирай подол, парень.

Белобрысый не противился. Красноармейцы доставали из вещевых мешков заначки, кто кусок хлеба, кто сухарь, кто сахар. Вострецов протянул банку тушенки, Селиванов пачку папирос «Казбек»:

— Держи, Александр. Для себя берег. Отец с фронта придет, ему отдашь. Скажешь, от сержанта Селиванова подарок.

Команда продолжить движение прервала речь Николая. Воинская колонна подошла к причалу, началась погрузка на суда. Рота Хитрова ждала своей очереди на берегу Волги. Несмотря на то что день только начался, жизнь в порту кипела. По причалам сновали портовые рабочие, на пришвартованных пароходах, баркасах, баржах суетились матросы. Пристань была заполнена техникой, мешками, ящиками и людьми. В большинстве это были военные. В ожидании погрузки командир роты Хитров дал команду: «Вольно!» Вострецов и Селиванов сели на один из ящиков. Здесь и съели подаренные мальчишкой Сашкой помидоры, после чего стали наблюдать за движением судов по Волге. Вострецов снял пилотку, утер пот:

— Жара начинается. Сейчас бы искупаться. Здесь вода в августе теплая. А рыбалка какая! Рыбы всякой — прорва.

— А я бы сейчас прогулялся к дому королевны. Дом я ее знаю, квартиру на втором этаже найти несложно и имя мне теперь известно — Маша, Машенька, Мария.

Вострецов покосился на приятеля:

— Видать, зацепила тебя девчонка.

— А тебя, скажешь, нет?

Вострецов покраснел, обратил взор на воду.

— Чего это ты, будто помидор стал? — Селиванов достал из вещмешка полупустую пачку папирос, протянул Вострецову, складно изрек: — Слышь, помидор, закури «Беломор».

Вострецов отмахнулся:

— Да ну тебя. Нашелся поэт.

Селиванов вынул папиросу, закурил:

— Бери, скоро на махорку перейдем.

— Не хочу, побаловался недельку и хватит. Забыл, что нам полковник Цыганков на учениях говорил? Десантник должен быть смелым, умелым, здоровым и выносливым. А от курева какое здоровье, один кашель.

— Командир полка прав. Я ведь тоже не курил до войны с финнами, а как первых товарищей потерял… — Селиванов жадно затянулся.

— Коля, а правда, что ты в финскую войну с командиром дивизии и нашим комбатом Овчинниковым служил?

— Правда. Комдив наш, Иосиф Иванович, вояка старый. Он в царской армии до унтер-офицера дослужился, в восемнадцатом в Красную армию записался, с белыми воевал, с бандитами в Украине боролся. Так и остался в армии, от командира роты дорос до командира полка, а в тридцать восьмом стал командиром двести четвертой воздушно-десантной бригады. Вот в эту бригаду я и попал по призыву…

— И капитан Овчинников тоже?

— Тоже. После Халхин-Гола сразу на войну с финнами угодил. Только он в то время званием поменьше был. Да и я финскую кампанию простым красноармейцем начал… Мы сначала под Ленинградом обучались зимой в лесах и на болотах воевать. Затем нас к станции Лодейное Поле перекинули, а оттуда ближе к линии фронта. Это в феврале было. Потом на лыжах шли к месту дислокации. Мороз, снег, ветер, а мы цепочкой, друг за другом, только вперед… Отдохнуть толком не успели — сразу в наступление. Без разведки, без подготовки, без нормальной артиллерийской поддержки. Многих ребят потеряли. Я тогда первый раз смерть в лицо увидел. — Селиванов достал еще одну папиросу, нервно прикурил. — В ту пору пришлось нам отступить, но уже в начале марта поперли финнов так, что не остановить. Один за другим взяли острова Максимансари, Петяясари, Пайминосари, за ними Ханко, Вуоратсу, Сико, вышли на мыс. Тут-то война и закончилась. Тогда мне повезло, цел остался. Вскоре Бессарабию и Буковину от румын пришлось освобождать. Парашютный десант высаживали у Болграда. Опять ни единой царапины. А вот с немцами долго повоевать не пришлось. Во втором бою ранили, и пока я в госпиталях отлеживался, мои товарищи под командованием Губаревича воевали на Украине, обороняли Киев. Мало кто в тех боях живым остался… Ну а когда нашу часть отправили в тыл на переформирование, я вернулся…

Разговор прервал мужской голос:

— Папироской не угостишь, солдатик?

Селиванов и Вострецов подняли головы. Рядом стоял чернявый матрос в бескозырке. На ленте надпись «Каспийская флотилия». Селиванов протянул папиросу.

— Держи, краснофлотец.

— Спасибочко, — моряк дунул в мундштук, примял пальцами, прикурил у Селиванова, протянул свернутый в трубочку лист бумаги. — А это вам, читайте.

Селиванов взял листок, развернул, вслух прочитал:

— Боевой листок. Так, и что же здесь пишут? Поднатужься, помогая силе русского штыка, Волга, Волга — мать родная, Волга, русская река! Хороший стих. Так, а что здесь? Волгарь, будь начеку!

Моряк ткнул пальцем в листок:

— Ты вот здесь почитай. Про Каспийско-Волжскую флотилию.

— Потом почитаю.

— И то верно, переход нам предстоит дальний. Вместе через Каспий к Махачкале пойдем. Ваших ребят на наш пароход грузят.

— Выходит так. А что, в море качка сильная?

Моряк усмехнулся:

— Бывает и сильная, когда шторм. Только не качка страшна. Немец, собака, обнаглел. Полторы недели назад на Каспии их самолет наш пароход атаковал, и на Волге-матушке эти стервятники разбойничают. Нефтяные баржи топят, сухогрузы, даже пассажирские пароходы не щадят. Недавно из Астрахани вышли два парохода «Вячеслав Молотов» и «Михаил Калинин»…

Вострецов перебил:

— Я мальчишкой вместе с матерью пассажиром на «Михаиле Калинине» плыл из Астрахани. Один матрос мне рассказал, что он раньше «Баян» назывался и на нем сам Валерий Чкалов кочегаром работал.

— Верно, было такое. Так вот, кроме пассажиров и груза тащили они на буксире баржи с бойцами. Вечером за Владимировкой встали на якорь у поросшего деревьями берега и верхние палубы ветками закидали, чтобы, значит, от немецких самолетов спрятаться. Ведь эти паразиты повадились в сумерках прилетать. Пассажиры на берег сошли, а матросы и красноармейцы остались, — моряк затянулся, выпустил изо рта густую струю дыма. — А когда стемнело, пожаловали гости незваные. Они, может, и пролетели бы, но нашлись подлюки продажные, не иначе диверсанты. Пустили сигнальные ракеты, одну с палубы «Вячеслава Молотова», другую с берега, неподалеку от «Михаила Калинина». Пассажиры, знамо дело, вещички похватали и врассыпную. Тут фриц и начал бомбить. Сначала один налетел, за ним второй. Только солдатики на барже не растерялись, на втором заходе подбили одного паскудника из противотанковых ружей. Говорят, вроде бы «Хенкель» был.

— Так ему собаке и надо! — Селиванов бросил окурок на землю, со злобой затоптал, будто это была не папироса, а ненавистный немец. Моряк затушил свою:

— Чую я, братцы, отсюда, от Волги, мы их и погоним назад.

— Твои слова да Богу в уши.

— Попомни мои слова, пехота. Моряки слов на ветер не бросают. Ну, бывайте, мне пора, — матрос козырнул, широко зашагал к пришвартованному рядом судну.

Наблюдая, как моряк поднимается по трапу, возмутился:

— Ишь ты, нашел пехоту.

Селиванов сплюнул.

— А кто мы теперь? Пехота и есть. Крылышки у нас отняли. Скоро форму поменяют, петлицы, и станем мы, Григорий, царицей полей. Как говорится, русская пехота — для врагов забота.

— Это мы еще поглядим. Придет время, и нужда в десантниках появится. Ведь не зря же мы учились с парашютом прыгать.

— Какая разница, где воевать…

Вострецов пихнул Николая плечом:

— Смотри, Губаревич.

Вскочили с ящика, отдали честь. Вострецов никогда не видел командира дивизии близко и поэтому старался разглядеть его лучше. Широкоплечий, крепко сложенный генерал-майор Губаревич быстро прошагал мимо в сопровождении двух командиров. Вострецов успел заметить, что у него широкий лоб, крупный нос, густые брови, прихваченные сединой виски, на суровом, гладковыбритом лице читалась озабоченность.

Селиванов проводил комдива взглядом, покосился на Вострецова:

— Видел, каков?

— Видел.

— Говорят, у него более трехсот пятидесяти прыжков с парашютом.

Команда прекратить погрузку прервала разговор. Селиванов удивленно посмотрел на Вострецова.

— Уж ни в Астрахани ли нас хотят оставить?

— Похоже на то. Так что, Николай Васильевич, судьба дает тебе возможность увидеть свою Машеньку.

Машеньку Николай не увидел, в Астрахани дивизию не оставили, но и на Северо-Кавказский фронт не отправили. В этот же день рота Хитрова, как и иные подразделения дивизии, была срочно переброшена на противоположный берег. Утром командир полка Цыганков обратился к бойцам:

— Немец, пользуясь тем, что на астраханском направлении малое количество наших войск, накапливает силы и двигается в сторону Астрахани, желая достичь Волги! Если немцам удастся захватить Астрахань и продвинуться дальше, то будет затруднена поставка кавказской нефти и иностранной помощи для Красной армии. Этого допустить нельзя! А потому решено нашу тридцать четвертую дивизию бросить на защиту города. Сейчас на разъезде Утюпкино разгружается второй эшелон с подразделениями нашего полка, часть из них уже переправляется на этот берег, а потому обстановка требует срочно выдвинуться навстречу врагу! — Полковник кивнул стоящему рядом полковому комиссару. — Огласите приказ по дивизии.

Худощавый комиссар зычным голосом зачитал приказ, который начинался словами: «К бойцам, командирам и политработникам», а в конце добавил от себя:

— Наше дело правое — мы победим!

Спустя час рота Хитрова в составе передового отряда дивизии двинулась на запад по дороге на Элисту. Ехали на машинах. Полуторки следовали одна за другой. Селиванову и Вострецову не повезло, они ехали в кузове последней машины, и вся дорожная пыль, подымаемая следующей впереди техникой, оседала на них. К тому же утренняя прохлада сменилась полуденной жарой. Затихли разговоры и смех. Красноармейцы дремали, с унылым видом смотрели друг на друга или на местность, которую проезжали. А она с каждым километром становилась все более безрадостной. Все реже встречались пересохшие озерца и протоки, на мелководье которых бродили кулики, неподвижными корягами стояли цапли, плавали утки. Все чаще можно было увидеть желтовато-бурую от выгоревшей травы степь.

Селиванов достал флягу, сделал глоток, чтобы промочить пересохшее горло и, глядя на товарищей, сказал:

— Чего приуныли, гвардейцы-десантники?! На похороны едем или врага бить? Споем нашу, походную:

Стелются черные тучи,

Молнии в небе снуют.

Красноармейцы нестройно подхватили:

В облаке пыли летучей

Трубы тревогу поют…

С каждым словом песня набирала силы, красноармейцы запели слаженнее, и вскоре над степью полетело дружное:

С бандой фашистов сразиться

Сталин отважных зовет.

Смелого пуля боится,

Смелого штык не берет…