Органический прогресс в его отношениях к историческому прогрессу

Сергей Николаевич Южаков, 1890

«…Первый вопрос, который необходимо представляется социологу, есть вопрос определения предмета науки. Что такое общество? Каковы его строение и отправления? Что имеют это строение и эти отправления общего со строениями и процессами, проявляемыми другими формами сознаваемого нами мира, или, говоря общепринятым языком, другими предметами, существующими в природе? Наконец, в чем заключается его специфическое отличие, характеризующее его как особый род явлений и заставляющее нас делать его предметом особой науки? Точные, положительные ответы возможны только в конце исследования как результат согласования общих принципов с многоразличными наблюдениями и эмпирическими обобщениями…»

Глава VII

Половой подбор в браке

Изложив, таким образом, в общих чертах способ действия полового подбора и его последствия в органическом прогрессе, посмотрим, насколько он может быть почитаем фактором, действующим и в общественной жизни, деятелем и социального прогресса. Прежде всего мы знаем, что он не представляет простого деятеля, порождаемого каким-либо одним биологическим законом, а является сложным, иногда запутанным результатом сложного и запутанного действия нескольких биологических законов под давлением особых условий и сил. Сами законы наследственности и изменчивости, конечно, действуют и в социальной жизни, но вопрос не в их компетентности, а в осуществимости того их сочетания, которое называется половым подбором. Сочетание это происходит под влиянием стимула, управляющего спариваньем особей и под условием неравночисленности спаривающихся, абсолютной или относительной. Эти-то два условия полового подбора изменяют свой характер с возникновением общественной организации.

Абсолютной неравночисленности полов, настолько значительной, чтобы она могла проявить свое влияние на способ спариванья, мы вправе ожидать только у некоторых дикарей, где существует обычай убивать новорожденных девочек или же где кровопролитные войны истребляют мужчин; относительная неравночисленность встречается повсюду, где распространена полигамия; таким образом, оба эти условия встречаются только на низших ступепях цивилизации. Что же касается неравновременного созревания здоровых и плодовитых и слабых неплодородных женщин, то это не может быть применимо к человеку, потому что у женщин, как известно, нет особых в году половых периодов, к которым одни могли бы приготовиться раньше, другие позже. Брать во внимание то обстоятельство, что здоровые девушки вообще достигают, вероятно, раньше других половой зрелости, нельзя уже потому, что зрелость мужчин наступает позже, чем у женщин. Следовательно, руководствуясь теми условиями полового подбора, которые нами выше определены, мы должны заключить, что рамки действия полового подбора в обществе весьма ограничены, но прежде, чем принять окончательно этот вывод, мы должны рассмотреть, не может ли неравночисленность полов быть заменена особым способом спариванья и социальные условия, относящиеся к сближению полов, не могут ли играть роль этого естественного условия? Для этого мы рассмотрим по отношению к нашему вопросу различные способы спариванья, господствующие в человеческих обществах. Первобытный способ спариванья человека мало чем отличался от способа спариванья низших животных и до вмешательства в межполовые отношения государства и религии прошел несколько ступеней развития, известных этнологам под именем коммунального брака, полиандрии, полигамии умычкой (увода). Когда, наконец, государство большею частью под влиянием религии начало регулировать межполовые отношения, то этим создались две, с общественной точки зрения, различные формы спариванья: законная, или брак, и незаконная. Дальнейшее развитие начало различать различные незаконные формы — конкубинат, или незаконное сожительство, прелюбодеяние, или тайная незаконная связь, и проституция, связь развратная. Законная форма тоже весьма сильно разнообразится, смотря по народам, эпохам и степеням цивилизации. Поочередно мы разберем значение каждой формы для полового подбора; мы должны определить, чем обусловливается каждый из этих способов спариванья и как отражается он на составе следующего поколения?

Брак — общепризнанная и самая распространенная форма спариванья. Насколько эта форма спариванья преобладает над остальными, можно судить по следующему вычислению, сделанному для России по"Военно-статистическому сборнику". В европейской России с 1820 по 1860 год общее число браков равнялось 17 934 580, так что средним числом ежегодно их совершалось за этот период 448 364. С другой стороны, с 1804 по 1844 родилось всего детей обоего пола 67 973 801; по"Воен. — стат. сб."из каждой 1 000 родившихся дожило до 15 лет 548, до 20 — 529, поэтому мы не сделаем ошибки, если для 16 лет возьмем 544. В таком случае за весь период 1820 — [18]60 гг. достигло 16-тилетнего возраста всего 36 976 747 лиц обоего пола, а ежегодно средним числом = 924 418. При отношении женщин к мужчинам как 102,5: 100 мы будем иметь для одних женщин цифру 467 916 ежегодно достигающих 16-ти лет. Такова ежегодная прибыль невест, а убыль их выходом замуж = 448 364, разность 19 552 показывает число девушек, достигших зрелости, ежегодно не находящих себе женихов. Предполагая между ними такую же смертность, как и в остальном женском населении, мы получим для рассматриваемого сорокалетнего периода среднюю цифру девушек чадородного возраста, не нашедших себе законной пары = 435 523. К этому надо прибавить число молодых вдов, и тогда мы будем иметь число женщин, по необходимости выходящих на путь незаконных половых отношений. Уже видна ничтожность влияния незаконных форм спариванья на состав поколений в России; число незаконнорожденных в России = 3,56 % общего числа рождений. Для западноевропейских государств у г. Янсона^[37] находим данные об относительной численности не вступивших в брак девушек. Всех таких девушек, старше 20-тилетнего возраста, числится (в процентах в общей численности):

Имея в виду, что в Западной Европе сравнительно незначительный процент девушек вступает в брак раньше 20-ти лет, мы должны будем согласиться, что все эти данные достаточно ясно показывают первенствующее значение в социальной жизни законной формы спариванья; очевидно, именно ее последствия будут, главным образом, определять состав будущих поколений. Поэтому-то нам необходимо подольше и повнимательнее остановиться на уяснении себе способа действия этой формы.

Разнообразие форм брака в различных обществах и на различных ступенях исторического развития одного и того же общества особенно усложняет изучение биологического значения этого института. Первобытною формою брака более или менее единодушно все лучшие этнологи и антропологи (Тайлор, Леббок, Мак-Леннан и др.) признают так называемый коммунальный брак, когда, собственно говоря, никакого брачного установления не было и половые отношения обусловливались влечением и силой. Очевидно, на этой ступени еще не может быть и речи о влиянии социальных деятелей, потому что, если и были зачатки общества, это общество еще не вмешивалось в половые отношения мужчин и женщин и даже не влияло на них своим нравственным авторитетом. Здесь остались еще в полной силе и действии, почти без всякого ограничения или усложнения социальными влияниями деятели органические, и, конечно, половой подбор мог иметь место при благоприятных условиях, т. е. при неравночисленности полов. Неравночисленность полов также весьма вероятна, если принять во внимание довольно распространенный в эту пору обычай детоубийства, преимущественно девочек. Этот обычай, являясь содействователем органического прогресса, вместе с тем вызвал изменение форм брака. Истребление девочек в среде. племени должно было произвести оскудение женщин и оставить, быть может, многих мужчин без возможности спариться. Такое положение в различных племенах вызвало различные последствия: одни обратились к полиандрии, которая у них сменила, таким образом, коммунальную форму; другие стали похищать женщин из других племен. Похищенная и уведенная силою, конечно, принадлежала уже исключительно похитившему, а не целому племени; такое преимущество брака с чужеземкой должно было распространить обычай похищения, причем каждый, натурально, старался увести столько женщин, сколько мог похитить и прокормить. Таким образом, в этих племенах параллельно, и друг друга обусловливая, развились полигамия и обычай экзогамии (экзогамия — брак с иноплеменницею); эта форма брака, господствующая ныне у низших племен и некогда преобладавшая и у арийцев, объясняется необходимостью похищения, брака уводом или умычкой, вызванного оскудением женщин племени, а с другой стороны, их относительною самостоятельностью, столь противуположною полному подчинению иноплеменниц. Этим-то способом из одного источника, коммунального брака, развились две совершенно противоположные формы: полиандрия, сопровождаемая обыкновенно эндогамией (брак с соплеменницею) и полигамия, сопровождаемая обыкновенно экзогамией. Трудно даже приблизительно сообразить, какой % первобытных племен пошел тою, а какой — иною дорогою; но достоверно только то, что в племенной борьбе за существование решительный верх взяли племена, пошедшие второю дорогою, принявшие брак уводом со всеми его последствиями. Есть много доказательств тому, что прежде полиандрия вовсе не была такою редкостью, как ныне, и что потому мы не имеем права утверждать, что обращение коммунальной формы в полиандрическую было только частным исключением, а общим правилом являлся переход к экзогамичной полигамии, к браку умычкой. Такой авторитет, как Мак-Леннан, предполагал даже, что полиандрия была общим правилом, но Дж. Леббок опровергнул это мнение. Однако чем же объяснить такую повсеместную победу полигамичных племен над полиандричными? Мне кажется, это было делом органического прогресса, но уже обусловленного социальными деятелями. Половой подбор так же, как и естественный, способствовал этому. При браке умычкой фактором, управляющим спариванием, являются сила, хитрость, энергия мужчины; чем мужчина сильнее, хитрее, деятельнее, ловче, тем большее количество женщин он будет в состоянии похитить и содержать и тем многочисленнейшее оставит потомство; таким образом, племена, принявшие полигамию уводом, должны были подбираться по силе, энергии и т. д. — качествам, столь же важным в борьбе за существование, как и в борьбе за женщину. Совершенно наоборот в эндогамичной полиандрии: здесь управляет спариваньем предпочтение женщины, решающим элементом является привлекательность мужчины, и какое бы она ни имела значение в соперничестве за женщину, она не дает никакого преобладания в борьбе за существование. Таким образом, различные социальные брачные обычаи повлияли так, что половой подбор в одном случае размножал силу и энергию, в другом — красоту; естественно, что при столкновении последние должны были потерпеть поражение, особенно если принять в расчет большую быстроту размножения при полигамии, чем при полиандрии. Таким-то путем половой подбор расчищает поле для действия естественного подбора, когда наступит момент борьбы различных обществ за существование. Неравенства качественные и количественные, порожденные различиями в форме спариванья, принятой в том или другом обществе, — вот что решает исход их борьбы. Но независимо от полового подбора эти неравенства создаются непосредственным влиянием биологических законов наследственности и скрещиванья; обычай эндогамии, повсюду сопровождавший полиандрию, вел к тесному скрещиванию, а тесное скрещивание одноплеменных особей при немногочисленности первобытных обществ должно было раньше или позже выказать все свои последствия, т. е. уменьшенную плодовитость и физическое вырождение, которое кончается вымиранием племени. Но даже не доводя процесса до этого последнего результата, уже средние термины его, малоплодность и ослабление организма, Дают громадный перевес враждебным племенам. Таким образом, под влиянием органического прогресса получила повсеместное преобладание полигамия умычкой с вытекающим отсюда порабощением женщин. В своем первобытном грубом виде форма эта господствует еще и ныне у австралийцев, некоторых полинезийцев и негров; остатки и следы этой формы можно проследить почти у всех племен земного шара, так как потомки полиандричных племен составляют ничтожное меньшинство. У арийцев, предков нынешних европейцев, форма эта существовала, по-видимому, как общее правило; многие из славянских этнографов не желают допустить этого относительно славян, толкуя различным образом известные места у Нестора. Другие, которые даже допускают, что умычка была похищением, вероятно, возмутились бы, если бы ее поставили наряду с безобразными и варварскими обычаями каких-нибудь папуасов или негров. А между тем все заставляет думать, что у наших предков господствовала именно эта грубая форма похищения. Я не буду говорить о неизбежной преемственности форм брака, и что самое признание похищения, хотя бы без грубого насилия, ведет за собою неизбежное заключение, что ему предшествовали более варварские обычаи, когда племена были более отчуждены; что существование смягченной формы доказывает, что славяне выбрали не полиандрию, а брак уводом и что потому во время их перехода к этой форме они должны были пройти ту степень развития, которая неизбежно лежит между исходною и конечною. Наконец, мне кажется, анализ самого текста Несторовой летописи показывает правильность этих заключений.

Описывая брачные обычаи у славян, Нестор следующим образом характеризует их у различных племен. Про древлян он говорит:"Браци у них не бываху, а оумыкивахоу себе девиц оуводы; имеху же по две и по три жены". Про северян, радимичей и вятичей он выражается иначе:"Браци у них не бываху", разумея, конечно, правильный, по его понятию, брак, а были, продолжает он, между сел игрища и плескованья, и на них-то они"оумыкивахоу себе жен, с нею же кто свещашеся". У полян обычаи описываются еще иначе, но для нас они не важны; остановимся на тексте"оумыкивахоу себе девиц оуводы"и уясним себе его филологически. Принято слово оумыкивахоу переводить"похищали", но я не знаю, есть ли филологическое объяснение этого слова, а между тем мне кажется, что это объяснение пролило бы особенный свет на предыдущую историю брака у славян. В самом деле,"оумыкивати"есть термин, применяемый исключительно к похищению жен, а если так, то не должен ли он по своему корню означать либо форму, либо обстоятельства похищения, либо вообще что-нибудь относящееся к браку? Постараемся же отыскать значение корня оумыкивати; отбросив суффиксы — "ива"и"ти"и префикс"оу", получим корень"мык". В русском языке мы находим этот корень в словах: мыкать (жизнью, горе), горемыка, помыкать, прес(д)мыкаться и др. Безотрадное значение корня очевидно. Принимая во внимание, с одной стороны, это значение, а с другой — чередование в древнеславянском языке звукаыи носовых?и? (камы,?н?), мы легко перейдем к другой группе слов того же корня мука (корень м?к), мучить, примучивать и т. д. Если, что весьма вероятно, и древнерусское"оумыкивати"того же корня, то по-русски оно переведется умучивать. — Между тем мы знаем, что там, где существует форма брака похищением, там подобное выражение получило бы вполне действительный, хотя и печальный смысл. Австралийцы похищают своих жен грубым насилием, действительно умучивают. Вот несколько примеров:"В Сиднее, — говорит Леббок^[38], — несчастных женщин стараются украсть в отсутствие их покровителей. Их сперва оглушают ударами по голове, по спине и плечам, затем окровавленных тащат в лес за руку с такою силою и быстротою, что надо удивляться, как им не вывихнут руки. Похититель не обращает внимания на попадающиеся пни или камни, заботясь исключительно о том, чтобы дотащить приз до места стоянки"; или:"На Бали, одном из о-вов между Явою и Новою Гвинею — тоже распространен обычай похищать девушек грубым насилием, волоча за волосы и не щадя пинков, чтобы заставить идти за собою скорее в чащу"^[39]. Я думаю тот, кто назвал бы этого рода похищение умучиваньем, оумыкиваньем, был бы прав. Конечно, нельзя утверждать, что умыкиванье девиц у древлян происходило именно в такой форме; будь это так, Нестор, конечно, не преминул бы сообщить это; но слово оставалось в то время памятником более отдаленной эпохи, когда оно было впервые изобретено для господствовавшего в то время способа похищения; оно соответствовало этому более древнему способу, но по привычке применялось и к более мягким позднейшим формам, даже к похищению по добровольному согласию, как у северян, вятичей и др. Однако у древлян форма умычки все же осталась насильственною, хотя, быть может, не столь грубою, как у современных сиднейцев или балийцев. На это указывает тот же текст Нестора. 1) Весьма важно выяснить себе значение выражения "оуводы". Сколько мне известно, это слово читали оу воды, но в таком случае это решительно nonsens; зачем у воды? С какой стати замешалась тут вода?^[40] Если же читать слитно оуводы, то смысл ясен — это творительный падеж множественного числа мужеского рода от существительного увод; оумыкиваху оуводы значит похищали уводами, т. е. силою, насилием, уводом. Стоит обратить внимание на то, что, говоря про северян и вятичей, Нестор заменяет выражение "оуводы"выражением "с нею же кто свещашеся", как бы противуполагая их одно другому. И тут, и там похищение, но у древлян уводом, а у северян "с которою кто уговорится". 2) Косвенным подтверждением насильственного увода у древлян являются слова Нестора "имеху же по две и по три жены"; мы знаем, что насильственное похищение и полигамия идут всегда рука об руку.

Однако нам пора вернуться к предмету нашего рассуждения. Мы остановились на том моменте, когда полигамия умычкой под влиянием органических деятелей вытеснила племена с коммунальною или полиандрическою формою брака.

При этой первобытной полигамии, как мы видели, представляется широкое поле для действия полового подбора, которому подвергаются мужчины по отношению к силе, хитрости, энергии, ловкости, способности трудиться и т. п., — качествам, необходимым для умычки, сохранения и прокормления жен. Первобытная форма полигамии умычкой должна была существовать долгое время, постепенно изменяясь под влиянием большего общения между людьми и давления религии, пока, наконец, мелкие племена не слились или не разрослись в народы, народы не сложились в государства и пока, таким образом, не появилась впервые власть принудительная, кроме обычая и личной силы, власть государственная.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

37

Сравнительная статистика, I, 93–98.

38

Дж. Леббок. Начало цивилизации и первобытное состояние человека, рус. перев., гл. III, 63–64.

39

Ibidem., 64.

40

Наши мифологи строили, впрочем, на основании этого места самые разнообразные теории о значении воды как символа и пр., и пр. Мне приятно оговориться, что покойный славист, проф. В.И. Григорович, одобрил мое толкование выражения оуводы, хотя и не согласился с выводами, сделанными мною из этого толкования.