Универсальный ключ успеха

Сергей Николаевич Усков

Секретный заводской бункер… Звук кромсает твердь. Это клокочет древнее зло, разбуженное людской алчностью. На стенах проступают трещины. Низкочастотный гул сбивает ритм колотящегося сердца.Сумеют ли суровый Старлей, архивная фея, её покровитель сдержать разбушевавшуюся нечисть?Эта книга Сергея Ускова – жгучий коктейль из иррационального кошмара и чувственной мистерии, смягченный легким юмором трезвого рассудка.Читайте, цепенейте от ужаса, наслаждайтесь головокружительными виражами сюжета!

Глава 2. Десерт сибарита

Рабочий кабинет Евгения Борисовича по занимаемой площади равнялся помещению архива. Для одного инженера это многовато. Однако, если учесть, что Евгений Борисович вёл целое направление: пласт функций по обеспечению производства — простор рабочего пространства был несоизмеримо меньше объёма выполняемой работы. Когда-то здесь сидели три инженера, а в соседней комнате еще два, и делали то, что сейчас делает один Евгений Борисович.

Правда, с тех времен объёмы производства в разы упали. И что немаловажно, взамен печатных машинок, матричных ксероксов появилась быстродействующая оргтехника, новые средства коммуникаций. Это интернет, электронный торги, IP-телефония.

Компьютерные программы содержали бездну возможностей для ускорения работы. Электронные формы документов, электронный документооборот, электронные формы планирования, отчетности — в итоге ряд должностей вымер. Появилось нечто вроде электронных роботов.

Из живых существ в кабинете осталось деревце лимона. Его возраст, похоже, равнялся трудовому стажу Евгения Борисовича. Благодаря грамотному уходу деревце выглядело коренастым, высотой чуть больше метра, с крепкими ветвями, ярко зелеными листьями с ладонь. Ежегодно лимон плодоносил: три-четыре увесистых фрукта вызревало в канун Нового года. Ярко-желтые, запашистые, сочные. Хороший десерт к чаю. Плоды зачинались и зрели как ребенок в материнском чреве — ровно девять месяцев.

Чаепитие традиционно подытоживало год. По количеству вызревших плодов чаепитие разбивалось. С кем-то за чашкой эксклюзивного чая строились планы на будущее, а с кем-то — на грамотное расставание.

С юношеских времен Евгений Борисович вел тетрадь, куда аккуратно заносил поразившие мысли, фразы, идеи. Некоторые становились девизом жизни. Как следующее послание Саади: «… И ещё скажу: на каждую весну нужно выбирать и новую любовь, — друг, прошлогодний календарь не годится сегодня!»

Лимон готов вот-вот раскрыть бутоны. Это значит, грядет настоящая весна с обилием тепла и солнечного света. И должен быть зачат плод, как на деревце лимона, так и в сердце Евгения Борисовича. В нынешнюю весну кандидатур для романа любви почему-то не проглядывалось.

Почему? Старею?! Сердце не готово для нового чувственного приключения?

Похоже, что завал работы задвинул в темный угол эту важную составляющую его жизни. Разве что Полина может чем-то помочь. Но чем? Девушка заторможена какими-то грезами, какими-то несбыточными мечтами. В реальной школе любви она не прошла и подготовительного класса, хотя вроде бы и замужем.

Евгений Борисович распахнул окно. Зябкий ветер тряхнул бутоны лимона, ударил по двери, рванул в коридор. С растрепанными волосами показалась Полина. Легка на помине.

— Вы проветриваете кабинет? — спросила девушка, от мурашек передергивая хрупкими плечиками.

— Подготавливаю кабинет для нашей беседы. Сегодня явный недостаток свежего воздуха.

— Беседы двух поколений?

— Возраст — это не приговор, это не линия раздела. Вот сейчас мне столько же лет, сколько и вам.

— Двадцать восемь?!

— Когда люди общаются на положительной волне, они отожествляются на лучшем, что есть у обоих.

— Мы с вами на положительной волне?

— Разумеется. В вашем лице нет ни тени отрицательных эмоций, или я не прав?

— Отрицательных эмоций нет, но нет и положительных.

— Это поправимо. Присаживайтесь.

Расстановка мебели в кабинете сделана так, чтобы исключить лишние движения. В работе всё делать кратчайшим путём. Даже посетитель невольно подвигался к одному из столов, где так и подмывало ощутить опору мягкого офисного кресла, обозреть удивительный кабинет, где всё в недоступном для понимания единстве.

— У вас уютно, — сказала Полина, присев рядом со столиком, на котором расположилось деревце лимона. — Зеленый уголок релакса. Это что, настоящий лимон?

— Он не только настоящий. Этот лимон адаптирован к нашему суровому климату с недостатком солнца. Через неделю лимон начнет цвести. А может быть и раньше. Это деревце способно улавливать позитивный настрой. И в знак благодарности чем-то радовать: цветением, ароматом, зеленой листвой как лакмусовой бумажке здоровья, и в итоге — плодами.

— У меня не получается подавлять негатив. У меня негатив уходит со слезами.

— Как раз в этом и заключается возрастная разница. У вас буря эмоций производит разбалансировку сил. У меня все эмоции могут тут же трансформироваться в созидательную силу.

— Как? И отрицательные и положительные? Не верится, как такое может быть. Допустим, за стеной сосед ближе к ночи начнет стучать молотком. Ребенок не может заснуть. Как тут настроиться на позитив?

— Очень просто. Берете молоток и стучите в дверь соседа.

— Молотком?

— Нет, зачем же. Козонками пальчиков, если нет звонка.

— Тогда зачем молоток? Чтобы треснуть им по башке соседа, ну или пригрозить?

— Опять же, нет. Чтобы помочь ему побыстрее сделать работу, а быть может на завтра договориться помочь. Тогда, уверяю вас, в большинстве случаев сосед проникается пониманием, что он не один, и что рядом хорошие люди. А кто захочет вредить хорошим людям?

Полина рассмеялась, в первый раз за этот день.

— А с вами интересно!

— Вы уже сказали уютно, теперь — интересно. Знаете, детскую игру в «тепло-холодно», когда ищут что-то заветное и хорошо припрятанное?

— Вроде бы знаю.

— Зачастую эта игра идет целую жизнь. И многим так и не удаётся найти то заветное, ради чего, быть может, и родились.

— Ужас! Где же тот паршивец, кто всё хорошее припрятал?

— Посмотрите в зеркало. Вы его там увидите.

Полина посмотрела. Для этого надо было всего лишь обернуться и привстать: зеркало висело рядом с дверью. Девушка вдруг ахнула, закрыв лицо руками. Пальца задрожали как листья от порыва ветра. Алые ногти раскаленными углями впились в нежное личико.

— Что такое, Полина? — Евгений Борисович обхватил её острое плечико широкой ладонью.

— Там в зеркале или в открывшейся двери глядит что-то чудовищно-страшное.

— Вот уж точно, у страха глаза велики! — Евгений Борисович в два шага оказался у зеркала. Чудеса! Оно потемнело, словно за окном разыгралась гроза. И всплывший мрак того и гляди разразится молниями. Подобие вспышки ухнуло в зеркале. Бледное лицо с распоротой щекой на миг разорвало мрак. В щеке торчал осколок зеркальца. Евгений Борисович прижал правую ладонь к середине груди. Он знает это лицо! Но как, тридцать лет спустя он появился здесь? Вскрик Полины, обмякшей в кресле заставил вернуться к столу. Руки выхватили со стола пластиковый конверт, которым тут же стал обмахивать лицо Полины.

Длинные ресницы колыхались вслед за движением плотного листа. Чистая нежная кожа зарумянилась, тонко очерченный нос ловил незнакомый аромат. Уголки губ выказали улыбку от внезапного удовольствия.

— Он ушел? — прошептала Полина.

— Кто? Здесь никого кроме нас, деревца лимона.

— Нет, кто-то заглядывал в кабинет. — Упрямилась гостья.

— На ваш вопрос, где же тот паршивец, подразумевался ответ, что это мы сами.

— Вы так больше не предполагайте. Из ваших предположений вырастают страшилища.

— Страшилища вырастают из наших комплексов. Возможно, на мгновение показался гротеск на себя в глазах других.

— Неужели, я такая страшная?!

— В моих глазах — нет.

— Тогда, что же было? Вы верите в телекинез?

— В современном российском быте телекинез скорее невозможен.

Полина развела руками: как же так, везде есть, у нас невозможен.

— Вспомните русский эпос, народные сказки. Чтобы телекинез состоялся нужна говорящая щука или золотая рыбка. У нас встретить можно лишь говорящего попугая-сквернослова.

Полина рассмеялась.

— С вами весело!

— Смотрите, вы сказали: с вами уютно, интересно, весело, чуть прежде было — страшно! О чём это говорит?

Полина пожала плечами.

— Мы подбираемся к телекинезу в нашем российском варианте. Мы будем двигать предметы материального мира руками других, а приводной механизм — это наши желания, внушенные им путём подстроенных ситуаций.

— Но пока я пришла, выполняя указания начальника. То есть мы пешки в их руках.

— Это не совсем так. Мы выполняем их указания, потому что это и в наших интересах. Вы же хотите, чтобы наш завод встряхнулся добрым начинанием, чтобы закипела работа и созданы новые рабочие места. Без производства, без умения что-то продуктивно делать — каюк любой стране. Наше начальство так и не перестроилось с той эпохальной перестройкой, которая случилась ещё до вашего рождения, Полина. Они управляют персоналом через страх, через низменную основу человека, а надо через высшие мотивации. Поэтому умные люди лишь позволяют им управлять, а наше сердце, наши помысла на другом уровне.

— У меня такое ощущение, что вы меня сильно мотивировали, и что научите телекинезу в российском варианте. А может быть, мне перебраться к вам в кабинет?

— Вы уже перебрались мысленно, в своих желаниях. Делать это официально пока не стоит. Приходите, как возникнет необходимость в чем-либо.

— В чем?

— Да хоть в чем! Нужна техническая консультация? — пожалуйста. Хотите чаю с лимоном? — добро пожаловать на чай. Нужна душевная консультация? — и в этом не будет отказа… Сейчас мне, всё-таки, нужен состав проекта ТХМ ХХ. Хотя бы разобраться по учетным карточкам: что было, что есть и куда уплыло, чего нет. Поройтесь в картотеке, в любом случае надо начать с этого. Где-то должен быть след. Уж не похитил ли кто эту интеллектуальную ценность?

Полина передернула плечиками. Просторный кабинет с новенькой мебелью и зеленым уголком из тропических дерев ни в какое сравнение не шел с душным и пыльным помещением архива. Да и сам хозяин кабинета оказался интересным человеком. Бывают ли мужчины, которые не стареют? Старый мужчина — этот тот, у кого пуза отвисло, кожа как у печеного яблока, ходит с отдышкой, голос скрипуч, потухли глаза…

— Вы о чем-то задумались? — спросил Евгений Борисович.

— Отгадайте. Раз уж мы говорили о телекинезе.

— Вы думали, есть ли мужчины, которые не стареют.

— Почти в яблочко!

— Но это не телекинез, а психология. Иногда лица говорят больше, чем слова.

— Я подозреваю, этот лимон вовсе не лимон, а замаскированное деревце с молодильными яблочками.

— На этот раз вы угадали. Яблочки, как всякий мистический плод, срывают в определенное время. Например, папоротник цветёт в начале лета, всего одну ночь. С этого деревца плоды поочередно срываю в декабре.

— Хотела бы попробовать.

Евгений Борисович приблизил лицо к глазам Полины:

— Заказ принят. Пока могу сказать одно: редко, кто с первых взрослых шагов понимает, какой нам предоставлен дар жизни. И чем раньше придёт понимание, тем лучше. Тем больше шансов найти вариант своего неувядания. Вот мы сколько времени толчемся вокруг да около, но не о проекте. Думаете, почему?

Полина пожала плечами.

— На Руси был такой хороший обычай. Прежде чем нанять работника, его садят за стол и кормят. Внимательно смотрят. Потому что как он ест, говорит о многом. Наш разговор — это не собеседование при найме на работу. Это поиск общих точек, скажем так, чтобы соединить усилия. Нам удалось. Теперь о главном: о проекте…

Из кабинета Полина вышла посвежевшая. Невнятное задание начальника обрело четкую форму плана конкретных действий. Ни о чем не надо тревожиться, никаких смутных страхов. Даже, если что-то пойдет не так, есть грамотный коллега. Он поправит без смешков и всякого рода уничижения. Этот Евгений Борисович, оказался компанейским… парнем. Как будто чуть взрослее, намного умнее, но не старше. Так и не сказал, сколько ему лет. 40? 50? 60? Точно не тридцать. Это мужу тридцать с небольшим. Если их представить вместе, то муж кажется неряшливым сгустком энергии.

Евгений Борисович как будто всё знает, всё умеет, всё у него под контролем, даже грозным начальникам он позволяет руководить собой. Завидный мужчина. Крепкие руки, широкие плечи, легкая походка, зубы ослепительно-белые. Глаза живые и теплые, как лучики света. Как он сказал красиво: «Наша проблема вырастает в перспективу, в личный рост!»

Вау!

Полина плюхнулась в офисное кресло. Отполированный ноготок густого сиреневого цвета утопил кнопку пуска компьютера. В старой электронной машине что-то заскрипело, заурчало, словно проснулся старый ворчун, недовольный, что потревожили. Пока компьютер грузился, шальная мысль уколола сердце. Она попробовала представить какая у Евгения Борисовича женщина. Элегантная стерва с огненной гривой волос? Или наподобие наших инженеров, ну типа Светланы Ивановны, Петровны, Васильевны, Николаевны? Может, что-то среднее.

Когда мужчина приятно выглядит и приятно напрягает тебя, подтянут и быстр в движениях, это значит, что у него есть строгий контролер. В виде собственного придирчивого взгляда, либо хорошая женщина, чьим расположением он дорожит…

Компьютер загрузился. На мониторе появилась оригинальная картинка рабочего стола. Прежняя хозяйка архива уж точно обладала навыками очень опытного пользователя. Например, каталог она сделала точной копией деревянного шкафа с выдвижными ящичками, в которых плотным рядом расположились учетный карточки документов. Есть система поиска, но Полина никак не могла уразуметь алгоритм её работы. Тыкалась по кнопкам и значкам: когда-то удавалась попасть в нужное место, чаще у компа съезжали мозги — протестовал зависанием. А Полина просто-напросто выдергивала шнур из розетки, посылая ко всем чертям отупевший комп.

Сегодня манипуляции с компьютерной мышкой, наконец, дали желанный результат: виртуальный шкаф с документами по велению реального архивариуса открывался и закрывался, без проволочек и зависаний. Списки документов, учетные карточки являлись взору как россыпь драгоценностей в ходе археологических раскопок. Уже не раз Полина от радости хлопнула в ладоши. Сколько времени она тщилась уразуметь классификатор электронного архива — впустую! А сегодня пальчики летают по клавиатуре, мышка снуёт туда-сюда, подобно челноку швейной машинки. И раскрываются недоступные прежде электронные копии документов. Радуясь успеху, благодарила Нину за ценный труд.

Получается, Нина за короткое время сумела отсканировать бездну документов: инструкции, стандарты, методические указания, пояснительные записки, чертежи. Габаритные документы отправляла в типографию, затем электронные копии связывала в удобный альбом.

На одном ящичке рука задержалась, мелькнуло смутное подозрение: странно, почему он словно обит кожей, причём дорогой сафьяновой. Сафьяновой?! Словно с головой бросаясь в омут, ткнула в алую кнопочку, напоминающую обнаженное сердечко. Экран вспыхнул алым заревом — и погас. Черный-пречерный монитор, предвестник грянувшей беды, черная метка компу. От страха Полина закрыла ладонями глаза. Опять эта сафьяновая папка. Она и здесь, в виртуале, нашла тайное пристанище.

Сквозь пальцы брызнул золотистый свет. Медленно опуская ладони, увидела: монитор лучится рассеянными солнечными бликами. Плывут три серых облачка. На каждом знак вопроса. Внизу на крохотном клочке зеленой лужайки выпрямилась лилия с тремя соцветиями.

«Ответь на три вопроса, и, быть может, сафьяновый ларчик откроется» — прошелестел в голове вкрадчивый шепот.

Облачко выплыло на середину. Закорючка вопросительного знака рухнула вниз, рассыпавшись на буковки, которые тут же выстроились в слова, а слова в предложение:

«Ты хочешь узнать больше о любви?» — Первый вопрос показался пустяковым. Полина передернула плечиками, естественно, нажав кнопочку «да».

Первый бутон лилии распустился.

«Готова отдать самое ценное, чтобы любовь вошла в сердце?» — Полина заколебалась. Что для неё самое ценное: дочь? муж? работа?

На дисплее выскочил хронометр, пошел отсчет. Секундная стрелка рваным ходом плыла к финишу. Полина поднесла кончики пальцев к вискам — так делал папа, когда возникала трудная задача. От бархатных прикосновений умерился стук взволнованного сердца. Внимая благостному успокоению, девушка прикрыла глаза.

Что за дурацкий вопрос! Рука потянулась отключить программку-розыгрыш. В это же мгновение стрелка достигла финиша. Пальцы отдернулись от клавиатуры как от раскаленной жаровни. Натуральная волна ударила в грудь, повалила на спинку кресла. Из динамиков монитора вырвался устрашающий рев.

Полина прикусила губы. Голова отказывалась понимать суть игры. Не ответила на второй вопрос, ну и пусть! Эта сафьяновая папка заразила электронные мозги слабенького компа смертоносным вирусом всепоглощающей любви.

Сознание архивариуса помутилось. Она схватила клавиатуру обеими руками, дрожащими от ярости. В мгновение доска с кнопками стала грозной палицей. Со всего размаха треснула ею по компу.

Он устоял. Лучащийся свет монитора превратился в трехгранный клинок. И этот клинок схлестнулся с увесистой тороидной палицей. Девушка вскочила, бросилась наносить по компу удар за ударом. Странный световой щит их отводил. Видя, что с монитором не совладать, разъяренный пользователь ПЭВМ опустилась на колени. Но совсем не для того, чтобы признать поражение. Бульдожьей хваткой руки уцепились за системный блок. Прилагая титанические усилия вырвала блок из отсека стола. Вырвала с кишками и жилами, в виде всех этих шлейфов и проводков. Присев на корточки, тужась, как штангист, выполняющий жим, с воплем взяла вес. Системник взлетел на выпрямленных руках. К черту любофь!

Ни секунды не колеблясь, Полина швырнула импровизированную булыгу в клинок монитора. Прежде чем навек погаснуть, на зеленой лужайке раскрылся второй цветок лилии, воспарили слова: «Ты почти правильно ответила на второй вопрос. И это почти оставило тебя без моих подсказок раскрыть третий вопрос». Как будто монитор был еще и параллельно подсоединен к другому неведомому системнику.

«Что я наделала?» — пронеслось отрезвляющим ветром. Но поздно. Её системник смачно припечатал дисплей к стене. Вспышка света озарила комнату архива. И наступила темень. Явилась та первозданная Тьма, из которой вышел страшный Атум — первый Бог Вселенной.

Сейчас Атум, как и прежде, воспарит над бездной, произнесет магическое заклинание, приступит к творению мира, и прежде оплодотворит себя, чем сотворит подобное себе. Тот древний египетский миф выбрал место нового творения в полуразрушенных корпусах прежде могучего завода. Словно вокруг незыблемая водная гладь, первозданная темнота и распростертая в беспамятстве девушка, которой лишь два хрупких цветка лилии, вошедшие в память, не дают сгинуть в первозданное небытие…

***

Евгений Борисович в приятной рассеянности шагал в кабинете взад-вперед от окон к двери. Лакированные листья лимона колыхались вслед. Из тугих бутонов прорывался долгожданный аромат. Или это витал запах Полины. Аромат молодого тела, якобы модных духов.

В отличие от прожженного бабника, Евгений Борисович всего лишь подмечал, говоря техническим языком, «изюминку» женской натуры, зерно, не давшее всходы. И затем вместе они либо взращивали плод, либо искореняли сорную траву в цветнике души. Предваряя вхождение в интимный мир, развитым чутьём проводился молниеносный экспресс-анализ на годность к подпольному приключению.

Подпольному, потому что первые всходы в цветнике души должны быть невидимы никому, кроме их двоих: умудренному мужскому началу и внимающему женскому. Хотя может быть и наоборот: умудренный женский и внимающий мужской. Уберечь ростки от сплетников и сплетниц — тех, которые взахлеб судили и рядили, промывали косточки, вникали, обсуждали выведанные интимные подробности. Суды-пересуды губят подобно проказе.

В техотделе издавна велась дурная традиция перемывать косточки другим. Две Светланы и две Любови — закоренелые сплетницы. Чаепитие у них, как пир вампиров, выпивающих душевные соки выбранной жертвы. Как известно, чтобы стать вампиром недостаточно быть укушенной этим бесом бессмертия. Нужно самой вкусить кровь замаскированного монстра. То есть в данном случае посплетничать о сплетнице. Потому в техотделе не прекращались интриги.

Принимала участия Полина в интригах и сплетнях? Скорее, нет. Её не считают полноценным членом техотдела: какой-то архивариус-недотепа. Вечно заспанная молчунья, которая никак не может пробудиться от сна явного, от сна грёз и фантазий.

Есть надежда, что эта производственная проказа не тронула девушку.

А значит, девушка становится ближе.

Евгений Борисович приостановился у книжного шкафа. На одной полке стояли инструкции, стандарты, методические указания, регламенты — всё это временами использовалось для справки. На полке выше разместились технические книги, содержавшие базовые знания по профилю работы. Книги эти читаны-перечитаны, обращался к ним изредка. Тончайший налет пыли покрыл корешки белесой мутью, лёг на полированную полоску полки, где обосновался ряд сувениров: фигурки из гжели, полудрагоценных камней, бронзовая статуэтка, мельхиоровая рамка для фотографий, резные изделия из липы…

Никто не знал, не догадывался, что памятные сувениры либо вручены, либо куплены в знак состоявшейся любви. Когда удавалось, каждую весну встречать по-новому, с новыми ощущениями и новым субъектом интимного внимания — на этой полочке появлялся новый памятный знак. Самое дорогое — ощущения порой всплывали в сердце как сияние граней бриллианта. Память — капризная барышня. Кнопочки управления ею порою недоступны. Алгоритм их активации, считал Евгений Борисович, никогда не будет до конца уяснён. Только такими козьими тропами, как взыгравшее сияние в небесах, как обрывок мелодии, как памятный знак в виде сувенира возвращал дивные ощущения. Возвращал, чтобы подтолкнуть к новым.

Евгений Борисович салфеткой смахивал пыль, ставя плотнее друг к другу памятные знаки успешных и безопасных интимных приключений, важных личный свершений. Если завяжутся отношения с Полиной, каков будет сувенир? Место найдется для новых памятных регалий, но всё-таки возраст, близкий к пенсионному, что-то нудит, что-то шепчет на ухо, как вредный старикашка-ворчун. Возраст — плохой советчик. Все друзья-ровесники состарились. И он знает, почему…

Распахнулась дверь. Ворвавшийся ветер пронесся по фигуркам, сдувая пылинки; прошелся по серебру волос Евгения Борисовича. Он обернулся, интуитивно предполагая, кто бы это мог быть.

Разлохмаченная Полина с круглыми глазами, надкусанной губой, на которой алели бусинки крови, казалось, рухнет в изнеможении. К груди прижимала ворох каких-то деталюшек, опутанных сетью разноцветных проводов. Вздымалась девичья грудь в такт колотившегося сердечка. Глаза бледной красавицы мокрые от слез.

Евгений Борисович в доли секунды оказался рядом с гостьей. Придерживая за локоть и талию, довёл до кресла. Руки Полины разомкнулись. Все деталюшки рухнули в мягкое седалище. Мигом к ослабевшей девушке пододвинулся стул. Она также ухнула жесткой посадкой

— Говорить можете? — спросил Евгений Борисович.

Она кивнула. Указывая на металлические изделия и проводки, сказала:

— Где-то здесь ваш злосчастный проект.

— В смысле?

Губы старшего коллеги разъехались в улыбке. Таким же образом разъезжались мысли в голове.

— Это всё, что осталось от компа. Я не понимаю, что случилось, не понимаю абсолютно. Комп сбрендил!

— Это как же? Подробнее, пожалуйста.

— Не поверите, на мониторе выскочила программка и стала задавать вопросы. Я её и тыкала, и сворачивала — впустую. Пришлось отвечать на вопросы. От этих вопросов у меня задымилась голова, комп свихнулся. Он заскрежетал, как мясорубка, в которую попала кость. И даже покрылся синим пламенем. Чтобы не спалить архив, я его схватила и решила выбросить в коридор. За что-то он зацепился, выпал из рук. И превратился в груду деталей. Я взяла эти комплектующие и бегом к вам. Но, может быть, было что-то не так, как сейчас говорю.

— Ладно, подробности оставим на потом. А зачем бегом ко мне?

Полина пожала плечами:

— Где-то здесь жесткий диск. Надо скорее вставить в ваш комп, чтобы не потерять данные. Я ведь нашла в нём электронный архив с бездной отсканированных документов.

— Не беспокойтесь, в этом случае скорость ничего не решает. Это же вам не донорское сердце, которое может жить всего шесть часов.

Хлопнула оконная рама. По шторам пробежала вереница зеленых огоньков. Полина задрожала. Слова вылетали из одеревеневших губ, как дробь барабана.

— Вы видели, видели?

— Что и где?

— Там возле штор зеленое свечение. Такое же было и вокруг моего компа.

Евгений Борисович подошел к окну, взялся за шторы. Полина ахнула, закрыв лицо руками. Мрак застил глаза. Так было, когда пропала надежда на возможность реальной первой любви. Мрак и холод ночи, распухшее от слез лицо. Тягостное утро с еще большей болью.

Вдруг теплая рука коснулась головы, приятным баритоном окружили слова.

— Полина, вы напрасно пугаетесь. В моем кабинете никогда ничего не бывает, что может досадить, вызвать негатив. Успокойтесь. Все под контролем.

— Это у вас, у меня — нет.

Она отняла руки: зеленое свечение исчезло. Уголки губ дрогнули в слабой улыбке.

— И вправду ушло!

— Присаживайтесь. Я стульчик придвину к моему зеленому оазису. Видите, сколько тут зелени, и без всякого свечения.

Вдруг взвыли псы за окном. Лай, переходящий в заунывный вой возвращал к предощущениям больших неприятностей.

— В этом году необычно много бездомных собак, — сказал Евгений Борисович. — За зиму на территории завода собралась целая свора.

— Откуда они взялись?

— Очередная волна кризиса. Некоторым становится трудным прокормить себя, не говоря уж о собаке. Доллар скачет как припадочный: то вверх, то вниз.

— А почему из-за какого-то доллара столько неприятностей?

— Вы наверное знаете, что была «холодная война двух сверхдержав». Победила Америка. Но проиграла не Россия — проиграл весь мир. По праву сильнейшего ускорилось подчинение всего и вся в глобальном масштабе. Подчинение через доллар, через военную мощь, через междоусобные войны, через ложь и лицемерие. Глубоко законспирированное высокотехнологическое рабство. Но решать судьбы мира, думать за всех может только Бог, который где-то далеко и одновременно растворен во всем. Кто берёт на себя его функции, явно рискует. Рискует окончательно расколоть мир баррикадами с последующими освободительными войнами, а то и предсказанным апокалипсисом. Поэтому священная задача — чтобы неминуемая гибель евро-американской цивилизации не привела к гибели всего мира. Все-таки многополярный мир — это лучшая альтернатива уразуметь Божественный замысел, создать гармоничную цивилизацию.

— Гм, где же наверняка больше присутствует Бог: в церкви? мечети?

— Церковь и мечеть — это самый короткий путь к Богу. Но воцерковление требует серьезных усилий над собой.

— А в церкви можно помолиться, чтобы было много денег? Я, все-таки, думаю, будь в достатке деньги, решатся многие личные проблемы. Хотя бы муж не будет работать на двух работах, больше времени будет дома. Мы каждый год могли бы отдыхать на море. В нашем уральском краю мне катастрофически не хватает солнца.

— О достатке молятся. Однако не конкретно, чтобы приплыло в карман много денег. Пока рубль привязан к доллару, а доллар — это зло.

— Как же быть?

— Забыть о деньгах и жить для души. Потребность в деньгах сама собой утрясется. Многие вещи просто не нужны. И как раз те, за которые просят много денег.

Полина хохотнула. Евгений Борисович откинулся на спинку кресла, краешком глаз любуясь простодушной девушкой. Это царственное простодушие. Внешне Полина близка к идеалу телесной формы. Стройная, гибкая, с тонкой талией. Некоторые даже не подозревают, какое сокровище заключают в себе. Внешние данные Евгений Борисович ставил на первое место.

Он и сам тщательно следил за внешним видом. Всегда подтянутый, бодрый, с приятным ощущением мускульной силы. Собственные физические данные под строгим контролем: вес, осанка, завидный мускульный потенциал (отчасти занимался бодибилдингом), отсутствие болезней. Раз в год по собственному почину проходил медицинское обследование, совмещенное с профилактическим пролечиванием: массаж, ванны, процедуры и прочее.

Как-то взял за правило, пред тем как поехать в санаторий (предпочитал российские с уникальными лечебными факторами) посещать косметический салон, где смягчали кожу лица, красили волосы, убирая седину, делали педикюр. Он пропитывался молодежным сленгом, одевал бейсболку, козырьком назад. Для пробы на пару с племянником шли на дискотеку. Восхищенные взгляды девчонок, их восторженный шепот, говорил, что попали в тему. На пару с племяшом снимали девчонок, как два генерала выбирают помощниц перед строем замерших контрактников женского пола.

Однажды ощутил себя настолько молодым, что по приезду в санаторий с ходу познакомился с двумя девчонками возрастом чуть за двадцать. Себя выдал возрастом чуть за тридцать. Три ночи они провели вместе. Девчонки потом признались, что у них впервые секс втроем; и такой он оказывается классный. Великовозрастному бой-френду стало стыдно, что переусердствовал в сексе. Быть первым, уж точно не хотел. Благо, что всего на неделю прилетели подружки.

Евгений Борисович задумался, глядя на притихшую Полину, на её тонкие пальцы, бархатную кожу почти детской руки. Девушка явно неопытна, но гонор молодости страхует от самоуничижения. Это и хорошо и плохо. Может наделать ошибок, потратить уйму времени и сил на их исправление.

— Хотите, чайку, Полина. В это время у вас в техотделе чаепитие идет полным ходом.

— Хочу, если у вас найдётся чашка и ложка.

— Найдется и чашка и ложка, и всё, что вам угодно.

— Всё-всё?

Брови Евгения Борисовича взметнулись вверх. Быстрый взгляд мгновенно оценил ситуацию. Растерянная девушка, сломанный компьютер, трудное производственное задание. Чтобы выбраться из такой ситуации, она пожирает его глазами, уже готовая выполнять указания.

— Сказать: есть все и ничего не надо — значит сказать, что жизнь остановилась. Новое перестало входить в неё. А это, — он пожал плечами, — это допустить к себе скуку. Это хуже тех собак, что воют за окном.

Гостья помолчала, вскинула брови, спросила с лукавой улыбкой:

— У вас, наверное, и чай особенный?

— Безусловно! Он особенный. Отчасти увлекаюсь фитотерапией. Сам составляю сборы трав. Вы знаете, иногда не хватает одного сильного ощущения, чтобы всё остальное встало на свои места.

Полина вздрогнула, мотнула головой:

— Как это?

Евгений Борисович, выдерживая паузу, залил кипяток в заварочный чайник, накрыл остроконечную крышку тканым полотенцем, расшитым красочными узорами. Присел напротив милой коллеги, не сводящей с него глаз.

— Если про чай, то так. Через пять минут в кружке заплещется янтарный напиток. В нём букет ароматов. Первый глоток — и воспринимаете сразу все. Но потом определяете доминирующий вкус и наслаждаетесь им.

— Никогда так чай не пила. В первой фразе вы намекнули на универсальность подхода. Тогда, если не про чай, то как?

— Так же. С небольшими оговорками.

— И что, много этих оговорок?

— Это зависит от правильности действий. Вот смотрите, сколько можно себе нагрести неурядиц только вследствие рассеянности, невнимательности. Вы, скорее всего, по рассеянности ткнули в активную кнопочку вашего компа. И что? (Полина пожала плечами). Выскочила программка, от которой задымили ваши мозги и комп съехал с катушек. В наших поисках проекта мы отброшены назад. Путь наш удлинился; впереди, как в сказке, непроходимый лес, населенный чудовищами.

— Ой, не пугайте меня, а то снова по рассеянности напортачу.

— Что же вы такая пугливая? — В словах звучала теплота, нежели упрек.

— Мне в техотделе всегда дают понять, что не дотягиваю до нужного. До грамотного архивариуса. Не говоря об инженере.

— Вы хотите быть инженером?

— А что? Глядя на инженерш техотдела, думается, и я смогла бы так картину гнать. Ну конечно, кое-что надо уметь. Например, быстро печатать, знать офисные и чертёжные программы. Совсем не обязательно самой что-то творить, или, говоря иначе, делать совершенно новую работу. Наши инженерши прежде чем за что-то взяться, ищут «рыбу», образец, чтобы содрать. Так и я могу работать. Правда, нет у меня диплома — это проблема решается в легкую, когда есть деньги. Трехгодичный ускоренный курс без отрыва от производства. Да ещё по направлению от завода — вышка у тебя в кармане.

— В кармане «вышка», то есть диплом о высшем образовании. А в голове копилка, куда складывается увиденное, услышанное, усвоенное?

Полина кивнула. На щеках заалел румянец, как будто уличили в постыдном. Она сказала:

— Мне бы научиться отсеивать лишнее: взять от наших инженеров крупицы лучшего, отсеять их склоки, подкалывание, суды-пересуды о других.

— Некоторые вещи либо принимаешь целиком, либо проехали.

— Но вы только что говорили, что есть умение из общего аромата выделять доминирующий, или нужный. Затем усвоить только его.

Евгений Борисович улыбнулся. Слегка коснувшись ладони взволнованной девушки, сказал:

— Вы не заметили, что перефразировали мои слова? При внешней схожести фразы, вложили иной смысл. Этот приём свойственен инженерам техотдела.

— А вдруг они сначала делают себе подобной, и лишь после раскрывают настоящие ценные секреты.

— Если они есть, — заметил с усмешкой Евгений Борисович. Мгновение подумав, поправился: — Есть у них чему поучиться, кой-какие ценные знания можно извлечь. Правда, слишком много апломба у ваших инженеров.

— Да, согласна! Этим они меня отталкивают. Меня держат за дуру, о которую можно потесать языки, когда больше не о ком.

— Представляете, как вы утрете им нос им, раздобыв и реанимировав проект, по которому в наш захиревший завод вдохнут продуктивную жизнь!

— Я представляю! Но реально некоторые части проекта необходимо создавать заново. Нашим инженершам не суметь.

— Среди моих знакомых есть крепкие пенсионеры, бывшие конструкторы, которые по временному найму с радостью возьмутся за предложенную работу.

— Почему вы не начальник? Вы такой умный! Мне кажется, что за двадцать минут общения с вами поумнела на несколько лет.

— Вы мне льстите.

— Нет!

— Я бы сказал так: потому и не начальник!

Полина снова хохотнула. Закинув ногу с ногу, с обожанием взглянула на старшего коллегу. Взгляд Евгения Борисовича метнулся к ногам красавицы, пусть они скрыты джинсами, и сама обладательница красоты и молодости пропиталась пылью архива — она прекрасна! Затем взгляд переместился на полку, словно бронируя место для следующего сувенира, что станет символом этой девушки.

С некоторой приятной грустью Евгений Борисович сказал:

— Есть, ещё причины, что не дадут в полной мере снова стать начальником.

— Я знаю какие! Вы добрый.

— В чем-то вы правы. Тщеславие и доброта — вещи несовместимые! Мы совсем забыли про чай.

— Да и про доминирующий аромат!

— Но примете к сведению, главное — работа.

— И минута отдыха! — добавила Полины, готовая от распирающей благодарности расцеловать коллегу. Не все плохо, что плохо начинается.