Яблоки для патриарха

Сергей Николаевич Прокопьев, 2018

Апокалипсис гласит: в последние три с половиной года века сего будет дана власть сатане – «никому нельзя будет ни покупать, ни продавать, кроме того, кто имеет это начертание, или имя зверя, или число имени его». Как жить, не поклонившись дьяволу, без его знака на челе? Современный святой Паисий Святогорец говорит: жить, возделывая клочок земли, имея козочку, курочек. Герой повести, молодой православный мужчина, провел эксперимент. В медвежьем углу купил дом, завёл скотину. Бывали периоды отчаяния, и всё же четыре года провёл в работе, в постоянной молитве, вдали от цивилизации и ближе к Богу.

Глава шестая

Андрюшин крест

Таёжка начиналась для входящего в неё с Поклонного креста, что стоял перед полноводным ручьём, испокон века служившим границей, минуя которую житель или входил в пределы села, или покидал их. Через ручей переброшен мост, ступая на который сердце таёжкинца или охватывала радость от встречи с домом, или погружалось в печаль от предстоящей разлуки с родным краем.

История креста восходила к Первой мировой войне, весть о которой быстро долетела до села и пала чёрной тенью. Крепко жила Таёжка. Да и вся округа. Дома как на подбор, строевого леса вокруг сколько душе угодно, только не ленись, а лениться сибирский крестьянин не умел. В каждом хозяйстве лошади, коровы, немерено живности, которая мекала, бекала да кукарекала. Сеяли хлеб, рыбачили, охотились.

Вдруг война, бросай, мужик, плуг, прощайся с родными и отправляйся защищать веру православную, Отечество да царя-батюшку.

Двадцатипятилетний Андрей Бекасов вышел на крыльцо, окинул взглядом двор, не к чему было придраться, оставлял хозяйство в лучшем виде. Четыре года назад поставил этот пятистенок, амбар, стайки, конюшню. Всё добротно, ладно, глаз радует. Пороха Андрей не нюхал, но знал по рассказам стариков — «война не мать родна». Дядя вернулся с Японской без ноги, ходил на деревяшке.

Провожать Андрея за ворота вышли жена, мать с отцом, двое ребятишек. С матерью и отцом простился у калитки, жена с ребятишками пошли дальше. У моста Андрей, прежде чем обнять жену, сказал: «Вернусь живым, поставлю здесь крест в благодарность Богу». И наказал своей Ираиде: «Скажи отцу, чтобы приготовил листвяжное бревно, пусть ждёт своего часа».

Провожатые остались у моста, мужики попрыгали в телеги и поехали в уезд к месту сбора.

Тяготы войны испытал Бекасов сполна. В Галиции контузило, попал в плен. С третьей попытки удалось бежать. Шёл 1917 год, на фронте началась неразбериха. Андрей подумал-подумал и направился в свою Таёжку. Полгода добирался. Высокий, широкоплечий, большой человек шёл по большой и красивой, но охваченной смутой земле. Ночевал в деревнях, в лесу, в стогах сена. Бог миловал его на войне. Сидели втроём, ели кашу из котелков, вдруг снаряд упал рядом, двоих насмерть, в том числе Кондрата Черникова из их Таёжки, а ему ни царапинки. В другой раз засыпало землёй после взрыва снаряда, под землёй бы и остался. Но лицом оказался в углублении, мог дышать, очнулся, ногами стал шевелить, по ногам и приметили — живой. Мать, провожая на войну, вручила медную икону, Николая Угодника, на груди её носил. Ударило однажды в грудь, думал всё. А только и всего образок пулей, что в сердце метила, погнуло.

Обещание Богу поставить крест засело в нём прочно. Отмахивая вёрсты по дороге к дому, представлял себя идущим по селу с крестом на плече. Как бы ни было тяжело, крест на телеге не повезёт. Нести не так уж и далеко, труднее всего первая половина пути — от дома дорога шла в горку, к церкви, зато потом — под уклон.

К мосту Андрей подошёл под вечер, перекрестился на церковь, постоял, вслушиваясь в вечернюю Таёжку. Мычали коровы, брехали собаки, вдруг женский визгливый голос перекрыл все звуки: «Федька, да куды ж ты запропастился, иродяка?»

Из цельной лиственницы вырубил Андрей брус, выгладил его рубанком, украсил незамысловатой резьбой. Стояли последние дни сентября, светили золотом берёзки, лиственницы охватило жёлтое пламя. Андрей посадил на деревянные шипы перекладины креста, укрепил над двумя верхними голубец — крышу. На следующий день рано утром открыл ворота, повернулся в сторону церкви, перекрестился, затем приподнял верхний конец, взвалил крест на плечо и понёс голубцом вперёд. Жена всплеснула руками:

— Андрюша, давай помогу.

Отогнал:

— Не мешай!

С той поры пошло в селе «Андрюшин крест». «Только с моста съехал и сразу за Андрюшиным крестом воз перевернулся», «Встретились у Андрюшиного креста», «Покурил у Андрюшиного креста и зашагал домой».

Судьба у Андрюшиного креста сложилась счастливо, пережил все богоборческие времена. В тридцатом году закрыли храм в Таёжке. Священника отца Никодима арестовали, увезли со связанными руками и растерянным лицом, а потом и расстреляли. Ретивый комсомолец Гришка Иванченко вознамерился спилить крест, да мужики-охотники шепнули: «Ты, поди, Гришаня, слыхивал, быват, человек заналадится в тайгу, уйдёт, и как в воду канул. Уж как его сердешного не ишшут, как ни выкликают. Никакой милицай концов не найдёт, так что смотри, паря». Гришка был не настолько с ветром в голове, намёк понял. Устоял Андрюшин крест.

Во времена хрущёвские председателю сельсовета районные власти ставили на вид, что это за безобразие, вся страна идёт к коммунизму, а в Таёжке крест тормозом торчит на пути в светлое будущее. Требовали убрать препятствие в коммунистическое завтра. Председатель сельсовета не отличался красноречием, однако твёрдо держался своего: «Не я его ставил, люди не против». Благо в медвежий угол начальство редко заглядывало. А если и заносило, председатель встречал более чем хлебосольно, было чем угостить в богатом краю. Провожая высоких гостей, умел гостинцев в виде лосятины, рыбы, кедровых орехов, соболиных шкурок поднести. Так что самовольство с крестом прощалось ему. Более полувека стоял Андрюшин крест. Подгнил и упал только в конце шестидесятых годов.

В 2004-м в честь девяностолетия начала Первой мировой войны родственники Андрея Бекасова, внук и правнук, поставили новый крест. Пусть не сами рубили, не на руках доставляли на место, а всё одно почтили память деда-прадеда Поклонным крестом. Водрузили его несколько в стороне, так как над местом, где полвека возвышался Андрюшин, прошла линия электропередачи. Новый размером поскромнее, Андрюшин — шестиметровой высоты, этот — на полтора метра ниже. Тоже из лиственницы. Так что ещё лет пятьдесят простоит. Только бы Таёжка простояла.