Афганский синодик

Сергей Николаевич Прокопьев, 2020

В пространстве интернета давно известна повесть Сергея Прокопьева «90-й псалом» о войне в Афганистане. В новой книге писателя собраны рассказы на эту тему. В рассказе «Афганский синодик» старшина танковой роты составляет список тех, с кем служил в одном гарнизоне и кто не вернулся с войны. Пишет одну фамилию за другой и вспоминает-вспоминает… Герой «Головореза» – офицер спецподразделения КГБ «Зенит», участник уникальной операции по взятию горсткой зенитовцев и десантников стратегически важного объекта – генерального штаба Афганской армии. Само за себя говорит название рассказа «Псевдоафганец». В рассказах «Первая смерть», «Артур, Татьяна и чекистка» повествуется о тех, кто ждал своих близких с войны, хранит память о погибших…

Афганский синодик

В Димитриевскую родительскую субботу Николай Сергеев поднялся рано утром и пошёл в церковь. Под плащом был пиджак с орденом Красной Звезды. Собираясь в церковь, почему-то решил: «Надену». Накануне вечером позвонил двоюродной сестре Марии, она сказала, что в одну поминальную записку можно вписать десять-двенадцать имён. У него получилось шесть записок. Одна с родственниками, остальные заполнил однополчанами. В церкви, в свечной лавке подал записки, купил одну большую свечу, семьдесят две маленькие, начал их ставить.

— Вы весь канун займёте! — сделала замечание подошедшая женщина. — Другим не останется.

Николай пропустил замечание мимо ушей. Женщина пожала плечами, свою свечу ставить не стала, положила на канун. Николай ставил свечи одну за другой. Зажигал, поднимал голову к большому Распятию, что стояло за кануном, говорил про себя: «Господи, упокой душу…», — крестился, втыкал свечу, зажигал от неё следующую: «Господи, упокой душу…»

За месяц до этого на похоронах дяди запали в сердце слова священника. Перед отпеванием он сказал, что усопший за гробом уже ничего не сможет сделать для своей души, а мы, здравствующие, молитвами облегчаем его участь. Душа человека, отошедшего от мира земного, чувствует молитвы, возносимые за неё с любовью, благодарна тем, кто произносит их. Души усопших молитвами живых получают утешение и приближаются к Царствию Небесному. У Иисуса Христа нет мёртвых, мы, как клеточки живого организма, взаимосвязаны тысячью невидимых нитей. Живые молятся за усопших, угодившие Богу усопшие пламенеют в молитвах за живых…

За поминальным столом Николай сидел рядом с двоюродной сестрой Машей. Мать Николая про неё говорила: «Маша у нас боголюбивая». И добавляла: «Есть в кого — в мать, сестра моя Варвара такая же была!» Маша на вопрос Николая объяснила: поминая, нужно подавать записки на проскомидию, заказывать панихиды.

— И келейно обязательно молись.

— Это как?

— Дома. Я тебе посоветую составить список, синодик так называемый, в который внеси имена, кого хочешь поминать. Поминай дома, а в церкви подавай записки. Особенно в поминальные дни.

— На Радоницу?

— Не только, кроме родительского дня после Пасхи есть ещё шесть родительских суббот в году. Через две недели Димитриевская. Церковь в этот день особо поминает всех погибших воинов.

— Во! Это как раз мне.

Вернувшись с поминок, Николай, не откладывая в долгий ящик, достал толстый альбом с армейскими фотографиями, включил компьютер, создал файл с названием «Синодик» и начал листать альбом… Первые его страницы заполняли фото, сделанные в Нижнем Новгороде. Их дивизия была оттуда, тогда ещё Нижний назывался Горьким…

Десять лет назад Николай на День Победы поехал в Нижний Новгород. Позвал его в гости однополчанин Виталька Вербицкий. Девятого мая пошли на кладбище. Виталий повёл по могилам. Пили у памятника командиру батальона, на могилках двух командиров рот, солдат-однополчан. Не нашли командира взвода артиллеристов.

— Никак не могу запомнить, как к нему идти, — сетовал Виталий.

Это были те, кого хоронили в цинковых гробах. Зашли на три недавние могилки. Зампотех батальона умер после второго инфаркта. Приехали с женой из магазина. Вышли из машины, он почувствовал слабость. Жена кинулась к нему: «Что?» — «В груди печёт». Она схватила сумки: «Сейчас занесу…» Пока бегала, вызывала «скорую»… Начальник штаба попал в психушку. Здоровый, крепкий мужик. Вдруг начались наваждения, панический страх. И загремел в весёлую больницу, откуда не вышел до смерти…

Помянули всех и не по разу водкой, а вот пойти в церковь, заказать панихиду — никто не подсказал, а сами и не подумали.

Николай первыми в синодик записал тех, кого поминали на кладбище в Нижнем Новгороде. С ними входил в 1980-м в Афганистан, обустраивал гарнизон под Тулуканом, куда отправили их роту, дивизия дислоцировалась в Кундузе… Николай перелистывал альбом, кого-то помнил ярко, чьи-то имена стёрлись. Витя Плотников на фото стоял в парадной форме в пол-оборота к объективу, дурашливо выпятив грудь. Снимался ещё в Союзе, в учебке. Нос картошкой, большие улыбчивые губы. Где-то в альбоме должно быть фото, на котором они с Витей в халатах, чалмах, на обороте снимка Витей размашисто написано: «Братаны-басмачи».

Виктор был сержантом, Николай — старшиной роты. Виктор прибыл в гарнизон месяца на четыре позже Николая, как-то разговорились после ужина, и выяснилось: отцы у них из одной деревни — Николаевки Верхне-Чебулинского района Кемеровской области. Ни одному, ни другому не довелось побывать на родине предков, а всё равно земляки, что с особым чувством осознавалось под небом Афганистана.

— В Мариинск ездил к тётке в семьдесят восьмом, — рассказывал Виктор, — городок маленький, но пиво делали класс! Тётка звала съездить в Николаевку, на кладбище сходить, деревню посмотреть, наших там никого не осталось, но дом деда, говорят, стоит. Да не получилось сгонять туда.

— Может, мы с тобой родственники? — шутливо предположил Николай.

— Ага, братаны по соседскому плетню.

— Тоже родство.

После того разговора они сблизились, и Николай стал брать Виктора на операции, где требовались люди надёжные, и чтоб язык умели держать за зубами. Операции относились к разряду партизанщины.

Это не входило в прямые обязанности воинов танковой роты, поэтому командиру дивизии докладывали по факту, не вдаваясь в детали. Ночными вылазками не позволяли басмачам чувствовать себя вольготно, предотвращали их нападения, старались предупредительными действиями снизить боеспособность банд, что базировались в данной местности.

Ходили на операции офицеры и надёжные бойцы. Переодевались под местных: халат, на голове чалма, на ногах — носки и калоши. Калоши — самая обувь, во-первых, афганцы носили их зимой и летом, во-вторых, не гремят, как сапоги, мягкий шаг. Тесную связь с тулуканским гарнизоном держал Хаким, командир взвода разведки Афганской армии, соединение которой стояло в Тулукане. Хаким учился в Советском Союзе, хорошо говорил по-русски.

В тот раз Хаким получил информацию: в Тулукан должен тайком прийти главарь одной из крупных банд, что постоянно вела бои при проводке автоколонн, идущих на Файзабад. Банда успешно орудовала на участке Кундуз — Тулукан — Кишим. У главаря в Тулукуне был дом, семья. Хаким планировал захватить его и попытаться склонить к сдаче банды, переходу её на сторону Афганской армии. Тем самым превратить врага в союзника. Экономический резон у главаря к такой метаморфозе был. Местный бай, он имел крупный надел земли в окрестностях Тулукана. Да толку от него оставалось с гулькин нос. В результате боёв посевы уничтожались, тогда как действуй он со своими бойцами в составе Афганской армии, можно охранять свою землю. Хаким надеялся этим доводом убедить противника. Кто-то из бандитов за хороший куш сообщил о тайном визите главаря домой с минимумом охраны. Шанс для захвата — лучше не придумаешь…

Ходили на такие операции двумя группами по десять-двенадцать человек (в случае засады, одна прикрывала другую), приближались к объекту с разных сторон. По детальной карте Тулукана намечали маршруты. Вели группы афганцы. Только они могли ориентироваться в ночи. Двигались гуськом, впереди афганец, за ним русский, опять афганец и так далее… Темень страшная, хоть ножом ночь на пласты режь. Перед носом ничего не разберёшь. Если вдруг сталкивались с кем-то из местных, в разговор вступали афганцы… Связь между группами велась по рации, была у них маломощная, на батарейках. Зажужжало на груди — слушай…

Хаким подвёл группу к дому главаря банды. Связались по рации с группой прикрытия, та заняла позицию с другой стороны дома. В случае заварушки, она должна отсечь пути отхода бандитов, не дать никому ускользнуть за подмогой. Дом охраняли четверо часовых, как правило, с ружьями и автоматами. На шее автомат, в руках дробовик, если что — первый выстрел из него, площадь поражения большая, какая-нибудь картечина да заденет нападающего, а уж потом в ход идёт калаш.

Хаким отдал команду своему разведчику Матину бесшумно убрать двух часовых, что стояли на крыше со стороны ворот. Не доведись Николаю самому видеть, как Матин метал ножи, по сей день считал бы: в кино монтаж и байки для наивных, когда брошенный рукой нож на раз валит здоровенного мужика.

Однажды они попросили Матина провести мастер-класс для офицеров роты. На территории гарнизона стоял старый разваленный без крыши афганский дом. Приличной площади. В нём и собрались офицеры. Принесли широкую доску метра полтора длиной, нарисовали мишень — контур человека во весь рост. Матин отошёл в дальний конец комнаты. Головой вопрошающе кивнул, дескать, куда попасть. По-русски он не говорил, немного понимал.

Конец ознакомительного фрагмента.