Метро 2033: Пифия

Сергей Москвин, 2017

«Метро 2033» – Дмитрия Глуховского – культовый фантастический роман, самая обсуждаемая российская книга последних лет. Тираж – полмиллиона, переводы на десятки языков плюс грандиозная компьютерная игра! Эта постапокалиптическая история вдохновила целую плеяду современных писателей, и теперь они вместе создают Вселенную «Метро 2033», серию книг по мотивам знаменитого романа. Герои этих новых историй наконец-то выйдут за пределы Московского метро. Их приключения на поверхности на Земле, почти уничтоженной ядерной войной, превосходят все ожидания. Теперь борьба за выживание человечества будет вестись повсюду! Знать свое и чужое будущее – мечта любого. Даже того, кто считает себя главным идеологом Московского метро и координатором всего, что происходит в подземном мире. И вот уже на поиски таинственного прорицателя, способного заглянуть в будущее, отправляется жестокая и безжалостная охотница за головами по прозвищу Гончая. Но наступит ли будущее для обитателей подземных убежищ, если в разных местах по всему метро уже происходят необъяснимые и пугающие явления, а из недр земли упорно прорывается нечто невиданное, подстегиваемое неукротимым голодом и влекомое запахом желанной добычи?

Глава 4

Кто ты такая?

В ожидании пассажирской дрезины на станционном перроне собралось около десяти человек.

«Девять, — уточнила Гончая, пробежав взглядом по лицам и фигурам отъезжающих пассажиров. — Семеро мужчин и две женщины».

Среди мужчин оказались два брамина из Полиса, которые встретились ей в баре. Остальных пассажиров она видела впервые. На первый взгляд никто не представлял опасности, и Гончая позволила себе еще немного отпустить сжатую внутри пружину.

Слегка расслабилась она, когда цирковая труппа пересекла границу, отделяющую Белорусскую-кольцевую от радиальной. На самом деле граница не просто разделяла две соседние станции — она отделяла сытую Ганзу от всего остального мира Московского метро. Попасть на Ганзу оказалось на удивление легко, хотя Гончая подготовилась к любым неожиданностям и внутренне настроилась на отчаянную схватку. Но единственной неожиданностью для нее стала формальность проверки, устроенной пограничниками.

Один из них, и то лишь для порядка, мельком взглянул в поданный Маэстро пропуск, другой сразу принялся отодвигать загораживающий проход барьер. К стоящему на телеге ящику с собакой — «чудовищем» и «красавицей» — Майкой никто из них даже не подошел. Маэстро, похоже, не сомневался в таком исходе или умел владеть собой не хуже Гончей, а вот Баян заметно нервничал, хотя ганзейские пограничники не обратили внимания на его тревогу.

На кольцевой станции, где труппа Маэстро дала представление, прежде чем перебралась на радиальную, возвращение цирковых артистов никого не заинтересовало. Возможно, после представления жители Кольца утратили к циркачам интерес, а скорее всего, считали всех пришлых и транзитников чужаками, недостойными их внимания. Никто и не заметил, где и когда к трем цирковым артистам присоединилась маленькая девочка, которую Гончая и Маэстро незаметно достали из ящика.

Запертая там двухвостая собака обиженно тявкнула, тоже просясь наружу, но Маэстро быстро захлопнул крышку, и она замолкла. Майка тоже молчала — выдерживала характер и только стреляла любопытными глазенками по сторонам.

Она впервые попала на Кольцо, и для нее все здесь было в диковинку. Но задерживаться на Белорусской, пусть и кольцевой, Гончая не собиралась. Маэстро в этом был с нею солидарен и сразу покатил телегу с реквизитом к той части платформы, которая на Ганзе, и только на Ганзе, гордо именовалась Перрон.

Из всех линий Московского метрополитена только на Кольце было организовано регулярное движение пассажирских и грузовых дрезин, и Ганза этим очень гордилась. Каждый местный житель считал своим долгом непременно сообщить всем прибывающим о существовании железнодорожного сообщения между станциями Кольцевой линии, поэтому когда чужак забредал на Ганзу, об этом ему рассказывали буквально все. Проезд стоил относительно недорого: пять патронов с человека и от трех до десяти за каждое место багажа в зависимости от его размера.

Акробатка Глори прошла пограничный контроль до цирковой труппы по своему паспорту и, следуя указанию Маэстро, ожидала остальных артистов на перроне. Рядом прогуливались, стояли или сидели на своих узлах и чемоданах остальные пассажиры. Маэстро вкатил на перрон телегу с цирковым инвентарем и, оставив ее на попечении Глори и Баяна, отправился на поиски работника станции, ответственного за пассажирские перевозки. Пока он отсутствовал, Баян попытался выяснить у дородной женщины, облапившей здоровенный тюк, скоро ли отправится следующая дрезина, но ничего от нее не добился и обратился с тем же вопросом к другим пассажирам. Однако никто ничего толком не знал.

Гончую это не удивило. Несмотря на то что Ганза громогласно объявила на все метро об открытии у себя регулярного железнодорожного сообщения, дрезины ходили не по расписанию, а по мере их заполнения. Сейчас никакой дрезины на путях не наблюдалось, и ожидающие отправки пассажиры заметно нервничали, а Баян своими расспросами только подлил масла в огонь.

Майка крутилась на перроне, глазея по сторонам, однако от своей названой «мамаши» дальше чем на десять шагов не отходила. Гончая предпочла бы, чтобы она не шныряла вокруг, а сидела рядом и молчала, чтобы не привлекать к себе и «мамаше» ненужного внимания, но не осадила девчонку. Майка и так сердилась на нее после их последнего разговора, и лучше было не усугублять возникшую размолвку.

Однако ситуация оставалась сложной и необъяснимой. Да и заданные девчонке вопросы требовали ответов. Убедившись, что пассажиры заняты своими делами и за ней никто не наблюдает, Гончая уселась на пол, отгородившись от всех остальных тюками и коробками с цирковым инвентарем, достала из кармана скомканный листок и, разгладив его на колене, вгляделась в последний Майкин рисунок.

Девчонка заявила, что просто придумала ей новую одежду. Но это была та самая одежда — одежда Валькирии, никаких сомнений! Даже наклон застежки-«молнии» на кожаной куртке был передан с поразительной точностью! Допустить, что Майка случайно угадала одежду, как она говорит, — полный абсурд! С другой стороны, как могла малолетняя девчонка с нищей Маяковской попасть на факельное шествие или парад штурмовиков Рейха? Да никак! Неужели тайно пробралась с Маяковской на Тверскую, Пушкинскую или Чеховскую и там подглядывала за Валькирией?

Гончая вспомнила реакцию Майки на ее слова.

Я не видела… просто представила и нарисовала.

«Не лги мне!»

Я не вру. Я не знаю, откуда это берется. Просто закрываю глаза и вижу.

Похоже, девчонка действительно не лгала. Во всяком случае, никаких внешних признаков лжи Гончая у нее не заметила.

Просто закрываю глаза и вижу.

Повинуясь внезапному порыву, Гончая выхватила из походной сумки остальные Майкины рисунки. Мельком она уже просматривала их, но, похоже, настала пора взглянуть на художества девчонки более внимательно.

Большинство рисунков оказались будто отражением жизни в московской подземке: темные туннели, мрачные или, наоборот, светлые станции, какие-то незнакомые Гончей люди. Но несколько рисунков, точнее три, выделялись из общего числа. На всех трех девочка изобразила поверхность. На первом — большая церковь, скорее даже собор, с расколотым куполом стояла на фоне обезлюдевших, заброшенных зданий, а над ней в воздухе кружили хищные крылатые твари. В метро их называли по-разному: птеродактили, вичухи, даже драконы. Бывалые сталкеры, которые встречали их на поверхности и сумели вернуться назад, рассказывали о крылатых монстрах, как о самом страшном кошмаре московского неба. А один из инструкторов, обучавший Гончую азам выживания на поверхности, однажды обмолвился, что семейство таких тварей устроило гнездо внутри разрушенного купола храма Христа Спасителя.

Гончая по-новому взглянула на рисунок, который держала в руках. Вдруг ветеран-инструктор, увидев рисунок, решит, что он сделан с натуры? Что-то подсказывало ей, что опытный сталкер придет именно к такому выводу.

На втором рисунке Майка изобразила множество одинаковых голых человекообразных существ. Они стояли плотной толпой с задранными в небо головами, а сверху на них неслось нечто, напоминающее комету или запущенную ракету, оставляющую за собой расходящийся дымный шлейф. Загадочный рисунок не вызвал в памяти Гончей никаких ассоциаций, и она взяла в руки следующий, третий по счету.

В отличие от двух других там было изображено здание, которое Гончая знала очень хорошо — Большой театр! Но это был довоенный театр с известной на весь мир колоннадой, состоящей из восьми колонн, и конной квадригой, венчающей портик. Когда-то другая маленькая девочка за руку с матерью не раз проходила по Театральной площади, мимо фасада Большого театра, любуясь этими колоннами и этой скульптурой. Даже бьющий фонтан, который нарисовала Майка перед Большим театром, находился на своем месте. Но то, что запомнила девчонка, превратившаяся через двадцать лет в отчаянную охотницу за головами, не могла знать сирота, родившаяся в метро через пятнадцать лет после ядерной войны и никогда не выбиравшаяся на поверхность! Следуя логике, Майка не могла нарисовать эти рисунки, потому что не видела то, что на них изображено. Или все-таки видела?

«Закрываю глаза и вижу».

Гончая повернулась к бесцельно разгуливающей по перрону девочке. Та заинтересовалась клеткой с курами, которая была у пары ожидающих отправления челноков, и, присев на корточки, с любопытством разглядывала птиц. Она вела себя точно так же, как и другие дети, ничем не отличаясь от них. Однако Стратег, похоже, так не думал.

Гончая задумчиво сдвинула брови.

«Кто же ты такая?»

* * *

Последнее задание сразу насторожило своей необычностью. Никогда прежде Стратег не вызывал ее в Полис, хотя сам бывал там неоднократно. Но больше всего Гончую удивил выбор места встречи. Не бар, не гостиничный номер, даже не кабинет одного из руководителей станционной администрации — библиотека Полиса. Причем не общедоступное место, а ее святая святых — читальный зал!

Когда Гончая вошла туда, в читальном зале не было ни одного брамина, что также выглядело подозрительно. Стратег, заложив руки за спину, в одиночестве расхаживал вдоль книжных полок, но при ее появлении сразу прошел к письменному столу, на котором лежала завязанная картонная папка. Стратег развязал тесемки, и глаза Гончей изумленно полезли на лоб.

После вызова в Полис и вида пустого читального зала она была внутренне готова к чему-то особенному. Но такого никак не ожидала. Происходящее можно было бы принять за шутку или дорогой, но бессмысленный розыгрыш, если бы не озабоченное лицо Стратега. В папке оказались карандашные рисунки, выполненные не очень умелой рукой. Три штуки! И больше ничего!

Стратег выложил рисунки в ряд. На одном была изображена часть станционной платформы, на другом — какое-то помещение, на третьем — спорящие друг с другом люди. Ничего особенного.

— Знаешь, что это?

— Рисунки.

— Знаешь, что нарисовано?! — сорвался на крик Стратег и хлопнул по столу своей холеной ладонью. Прежде он не выходил из себя по столь ничтожному поводу. Да и по серьезному поводу тоже.

Гончая пожала плечами.

— Откуда?

Как ни странно, такой ответ успокоил Стратега. Он убрал ладонь со стола и аккуратно поправил сдвинувшиеся рисунки.

— Когда-нибудь видела похожие картинки? Не спеши, подумай.

Гончая хотела ответить отрицательно, но затем все-таки задумалась и после некоторого размышления неуверенно кивнула.

— Кажется, видела.

— Где?! — вскинулся Стратег.

— Не помню где. На каком-то транзитном полустанке сидящий у костра старик показывал похожую картинку своим слушателям.

— Кто он?

— Никто. Обыкновенный старик, возможно, бродяга.

Стратег нахмурился, что-то обдумывая.

— Давно это случилось?

— Где-то с месяц назад.

— Что было на рисунке?

Гончая задумалась.

— Какая-та станция, кажется, с колоннами. Да, старик болтал, что это Новослободская! — внезапно вспомнила она. — Хотя на картинке были панно из мозаики и витражи, которых там нет.

— Значит, панно из мозаики, — повторил Стратег и задумчиво постучал согнутым пальцем по столу. — О чем был разговор?

— Я его не слышала. Люди коротали время у костра, а я проходила мимо. В этот момент один из них и достал свой рисунок.

Стратег снова задумался, на этот раз его молчание длилось гораздо дольше. Гончая терпеливо ждала, когда он перейдет к сути предстоящей задачи. Она уже поняла, что это не шутка и не розыгрыш. Чем-то эти примитивные рисунки заинтересовали ее нанимателя. Заинтересовали настолько, что он срочно вызвал ее в Полис. Наконец Стратег снова заговорил:

— Мне нужен автор этих рисунков. Я хочу, чтобы ты его нашла и доставила мне.

— Кто он?

— Это тебе и предстоит выяснить.

Все, кого прежде требовалось найти, имели немалый авторитет в метро, и их, как правило, сопровождали повсюду вооруженные до зубов головорезы. Да они и сами могли за себя постоять. В остальном же новое задание ничем не отличалось от предыдущих.

— Есть вводная информация?

— Есть. — Стратег кивнул. — Эти три рисунка были приобретены у молодой девки. По словам торговца, который их купил, девке на вид около двадцати лет, одета бедно. Но она их не рисовала!

— Сколько взяла?

— Торговец сказал: десять пулек. Возможно, соврал. Что за цена десять патронов за три рисунка? Но уже не выяснишь. Этого челнока недавно прикончили грабители. Напали в перегоне на караван и всех вырезали.

— Где он встретил ту девку?

— Сказал, что на Белорусской. А так или нет, теперь не узнать.

Гончая склонилась над рисунками. Серая неровная бумага, дешевый карандаш. И все же! Карандаш и бумага у бедно одетой девки?

— Рисунки как будто детские.

— Я тоже так думаю! — воскликнул Стратег. — Возможно, их нарисовал ее младший брат или сестра.

— Я найду его.

Гончая хотела собрать рисунки со стола, но Стратег перехватил ее руку.

— Э, нет! Эти картинки останутся здесь, — твердо заявил он. — Скорее всего, у художника имеются и другие работы. Добудь их. Все до последнего листочка. И еще, это крайне важно! Автор рисунков ни в коем случае не должен злиться на меня! Наоборот, он должен любить и обожать меня, как собственного отца. Ну, или как собственную мать!

Судя по заключительной шутке, под конец разговора Стратег пришел в благодушное настроение. Пока Гончая изучала рисунки, запоминая «руку художника», он достал из внутреннего кармана плоскую инкрустированную фляжку и жадно присосался к горлышку.

* * *

— Да вообще беда, — доверительно сказал один дядечка другому.

Майка внимательно прислушивалась к разговору их хозяев, хоть и разглядывала сидящих в клетке курочек. Она уже узнала, что там, куда дяденьки везут своих птиц, с местными курочками что-то случилось, только не поняла, на какой станции это произошло.

А дяденька тем временем продолжал:

— Сначала у них куры нестись перестали, и главное, все разом! Потом хуже. Метаться по клеткам начали, о решетки биться и перья друг у друга выдирать.

— Да ты что?! — опешил его слушатель.

— То-то и оно, — озабоченно вздохнул первый. — Птичницы уж чего только не делали. И свет в курятниках гасили, и клетки тканью накрывали, чтобы кур успокоить, даже витамины в корм подсыпали. Ничего не помогло. Так все куры и передохли. Большинство от страха, другие о собственные клетки побились, а какие вообще заклевали друг друга.

— Я вот слышал, раньше гриб такой был ядовитый. Курица или какая другая птица склюет его и сразу дохнет. Так и назывался птичий гриб.

— Да какой гриб?! — отмахнулся рассказчик. — У них птичницы опытные, какие-нибудь поганки своим курам давать не стали бы, только проверенные грибы.

— Может, не гриб, — согласился слушатель, — а какая другая болезнь.

— Сначала думали — бешенство, потому что куры как будто взбесились. Но чтобы все птицы одновременно бешенством заразились, такого вообще никогда не бывало. Да и мясо у подохших кур нормальное оказалось, не заразное. Так что, это, я тебе скажу, вообще не болезнь.

— А что же тогда?

— Один тип ученый, не по курам ученый, а так вообще. Так вот этот ученый сказал: «Внешнее воздействие!» А что это такое — черт его знает, — развел руками рассказчик. — Но пока это не выяснили, птичницы боятся сразу много кур закупать. Видишь, пока только десяток заказали.

Он перевел взгляд на птичью клетку и лишь тогда обратил внимание на Майку:

— Ты чего тут делаешь? Давай-ка гуляй отсюда.

Сказано это было беззлобно, да и человек явно не собирался вставать с насиженного места, но Майка на всякий случай отошла в сторону. Запертые в клетку курочки с тоской посмотрели на нее, словно… словно знали, что там, куда их везут, им тоже не выжить.

Взор Майки на мгновение застлала пелена, а потом она вдруг ясно увидела птичьи клетки, и в них среди вороха разлетевшихся перьев неподвижные и окровавленные куриные тушки. Услышала и шум, похожий на скрежет, он доносился из-под земли и был как-то связан с погибшими птицами. По спине Майки пробежал холодок, и она вздрогнула от неожиданности, хотя не поняла, чего больше испугалась: вида растерзанных мертвых птиц или этого подземного шума.

— Ну и история, — покачал головой слушавший рассказчика дядечка. — Мне даже не по себе стало. А девчонка вообще перепугалась. Гляди, побледнела вся.

В первый миг Майка не сообразила, что речь идет о ней, она поняла это лишь тогда, когда внезапно появившаяся женщина-кошка обняла ее за плечи и требовательно спросила:

— Кто тебя испугал?

Она строго взглянула на хозяев кур, и те сразу притихли, причем рассказчик подался назад, а его слушатель втянул голову в плечи. Майка перепугалась, что женщина-кошка сейчас сделает обоим дяденькам больно, и поспешно сказала:

— Никто. Я просто увидела…

— Что ты увидела?

По лицу женщины-кошки было видно, что это не простое любопытство и ей действительно важно это знать. Но Майка не представляла, как объяснить другому человеку свои видения. Даже сестре она не рассказывала о них. Да и зачем рассказывать, когда проще нарисовать? Но после недавней вспышки гнева у женщины-кошки, вызванной ее последним рисунком, Майка побаивалась браться за карандаш. К счастью, в этот момент вернулся Маэстро, появление которого избавило Майку от необходимости что-то объяснять.

— Мотодрезины, электрическое освещение, а на деле такой же бардак, как везде! — выругался он. К нему уже спешили дядя Баян и тетя Глори, да и остальные пассажиры проявили заинтересованность. — Короче, дрезину с Новослободской не отправляют, боятся. Вроде бы кто-то слышал какие-то толчки в туннеле с той стороны. Что за толчки, я так и не понял, хотя дежурный диспетчер при мне звонил на Новослободскую. Где-то через час местные обещают отправить свою дрезину на Краснопресненскую, но она небольшая, только на шесть пассажиров. А у нас еще и багаж. Видимо, на какое-то время придется задержаться.

Женщина-кошка недовольно взглянула на него, но Маэстро лишь виновато развел руками.

— Извини, тут я ничего не могу сделать.

Она на секунду задумалась.

— Кто занимается отправкой?

— Диспетчер и занимается. Он сейчас пошел в отстойник, где механики готовят дрезину, но скоро должен вернуться.

— Ничего, я найду, — ответила женщина-кошка и неожиданно подмигнула Майке. — Не волнуйся, я скоро. — Потом повернулась к Маэстро и добавила: — За дочерью присмотрите?

— Разумеется, — ответил он.

— Конечно, присмотрим, — присоединился к нему дядя Баян и взял Майку за руку. Девочка довольно улыбнулась. Еще никогда у нее не было столько взрослых друзей.

Как только женщина-кошка ушла, к Маэстро приблизился один из двух пожилых мужчин, которых Майка помнила еще с бара на соседней станции, где женщина-кошка выбила глаз злому человеку, который хотел забрать Майку. В баре с этими двумя был еще третий в смешном одеянии, похожем на мешок, сшитый из яркой ткани.

— Когда, вы говорите, должны пустить дополнительную дрезину? Через час? — спросил у Маэстро обеспокоенный непредвиденной задержкой незнакомец.

Но его тут же перебила какая-то настырная женщина.

— Про толчки, про толчки скажите. На Новослободской землетрясение, что ли?!

— Типун вам на язык! — осадил женщину человек с пухлым портфелем в руках. До появления Маэстро он нервно прохаживался вдоль путей по краю платформы и всякий раз, возвращаясь назад, с нетерпением смотрел на станционные часы. — Если случится землетрясение, то все туннели завалит, да и станции тоже.

— Мало что ли тех туннелей заваливает, — вставил кто-то. Майка не заметила, кто именно. — Ремонтники не успевают расчищать.

— Так то на окраинах, — возразил мужчина с портфелем. — У нас на Кольце такого никогда не бывало.

— Не бывало, так еще случится! — с непонятным злорадством объявила женщина, интересовавшаяся таинственными толчками. — Откроются адовы врата! И выйдет из них Зверь лютый! И пожрет…

Майке вдруг стало так страшно, что она захотела крикнуть женщине: «Замолчи!» Но ее опередил Баян.

— Прекратите. Вы пугаете ребенка, — строго сказал он.

На тетку тут же зашикали со всех сторон и не дали договорить, а мужчина, рассказывавший о внезапной гибели кур на одной из станций, вдруг вскочил на ноги и грубо толкнул ее в грудь.

— Заткнись, кликуша, или я тебе язык отрежу! — пригрозил он.

— А в Рейхе и отрезают, — совершенно спокойным голосом заметил второй пожилой человек из бара. — У фашистов это называется «профилактика клеветнической пропаганды» или что-то в этом роде. Между прочим, очень эффективное средство.

После его слов испугавшая Майку женщина и сама, видно, здорово струхнула, подхватила с пола свой мешок и рванула с перрона на платформу, хотя никто пока не собирался отрезать ей язык. К тому же Майка не верила, что кто-нибудь из собравшихся на перроне людей вообще на это способен. Кроме женщины-кошки, разумеется.

На какое-то время на платформе наступила тишина, нехорошая тишина. Майка почувствовала, как она буквально навалилась на людей, заставив их замолчать. А потом дядя Баян неожиданно сказал:

— Про толчки я уже слышал. Сталкер один на Театральной рассказывал. Он по Серпуховской ветке за Кольцо ходил, хотел до Севастопольской дорогу разведать. И вот за Тульской в перегоне вибрацию такую странную ощутил. Сперва слабую, он поначалу и внимания не обратил, только почувствовал, что шпалы под ногами как будто дрожат. Потом она сильнее стала, и уже не только шпалы, а и рельсы затряслись. И звук такой, словно что-то огромное по туннелю несется. Ну а когда земля начала осыпаться и вода отовсюду закапала, он про свое дело забыл, развернулся, да обратно на Кольцо и рванул.

— Врет твой сталкер! — сказал, как отрезал, мужчина с портфелем. — Чего на Серпуховской ветке разведывать, когда там все давно разведано. На Севастопольской мощная империя, с Ганзой у нее торговля налажена. Караваны регулярно на Кольцо приходят, новостями обмениваются. Ни на Серпуховской, ни на Севастопольской ни о чем таком никто и слыхом не слышал. Так что и про дрожь, и про вибрацию в туннеле — досужая, безответственная болтовня!

— Может, и болтовня, — не стал спорить Баян. — Только сталкер эту историю рассказывал не для того, чтобы покрасоваться или прихвастнуть. Со страхом рассказывал! Он сам боялся, понимаете? А как дошел до того момента, когда земля начала из всех щелей высыпаться, не только сверху, а и с боков, и снизу, его аж перекосило всего.

— Ложь и клевета! — объявил мужчина с портфелем, да еще и топнул ногой.

Дядя Баян лишь пожал плечами и замолчал, а вот пожилые мужчины из бара выразительно переглянулись. И посмотрели друг на друга так, будто уже слышали подробности этой истории раньше, может, и не один раз.

Майка изучала их лица, когда из туннеля за ее спиной донесся нарастающий гул и рельсы начали мелко-мелко дрожать. Майка с криком отпрыгнула в сторону, но никто из взрослых не последовал за ней, а мужчина с портфелем и непоседливый хозяин кур даже шагнули к краю платформы.

— Ты чего испугалась? — удивился дядя Баян, не удержавший Майкину руку. — Это же твоя мама.

После этих слов девочка заставила себя обернуться, хотя внутри все будто сжималось от страха. К перрону станции, гудя так, что от этого звука закладывало уши, подъезжала чадящая дымом самодвижущаяся платформа. Ею управлял странного вида дядечка в засаленном черном комбинезоне и здоровенных круглых очках на широкой резинке, закрывающих половину его лица. А позади него, на установленной вдоль этой повозки широкой скамье сидела женщина-кошка, смотрела на Майку настороженно и одновременно ободряюще.

* * *

Остановив дрезину, машинист отключил ревун, но не стал глушить двигатель. И так удалось завестись только с третьей попытки, и машинист не хотел рисковать.

— Четверо по очереди, давайте залазьте! Но сразу предупреждаю, везу только до Краснопресненской! Дальше сами!

Голос машиниста с трудом пробивался сквозь треск неотрегулированного движка, хотя он орал во всю глотку.

— Что значит четверо? Почему четверо? — недовольно обратился к машинисту один из браминов. — Вот человек сказал, что дрезина будет шестиместной!

Гончая сердито взглянула на Маэстро, дернуло же его распустить язык, и начала подниматься со скамьи. Портить отношения с представителями высшей власти Полиса не хотелось — кто знает, чем это может обернуться, но, похоже, брамины не оставили ей выбора. Однако машинист, содействие которого стоило Гончей трофейного револьвера, обошелся и без ее помощи.

— Четверо — значит четверо! — объявил он и прикрикнул на замешкавшихся пассажиров. — Садитесь, мать вашу, я ждать не буду!

На перроне возникла сумятица, потому что к дрезине бросились сразу все, даже продавцы кур, которые подошли позже остальных. К этому моменту Гончая была уже на платформе. Она подхватила Майку на руки, на ходу бросила Маэстро:

— Мы вас дождемся, — и запрыгнула обратно на дрезину.

Получилось не прощание, а одна видимость. С Баяном вообще не удалось перекинуться даже парой слов, но Гончая надеялась, что они расстаются ненадолго. По словам водителя, дрезина сразу вернется за остальными, доставив на Краснопресненскую первую партию пассажиров. Таким образом, если не подведет капризный двигатель, то через час, самое большее два, разделившаяся цирковая труппа вновь воссоединится.

Среди рассевшихся на дрезине счастливцев оказались ганзейский чиновник, единственная еще ожидающая транспорта на перроне женщина в длинном пальто, а вторая за время отсутствия Гончей куда-то подевалась. Сел и тщедушного вида старичок с перетянутой сыромятными ремнями тяжелой котомкой да один из браминов. Второму места не нашлось, но после того как он выразительно погремел патронами в своем кошеле, у машиниста сразу пробудилось желание ему помочь.

— Возьми дочь на колени, — велел машинист устроившейся за его спиной Гончей.

Она не стала спорить. Майка тоже.

Наконец все кое-как устроились на пассажирской скамье. Машинист собрал с каждого плату за проезд, не забыв включить в нее и стоимость провоза багажа, хотя большинство держали свою поклажу на коленях, потом дернул за рычаги, и дрезина, тарахтя двигателем и нещадно стуча разболтавшимися от времени колесами, медленно покатила вперед.

Гончая не раз путешествовала по Кольцу и пешком, и на дрезине, но впервые оказалась в этом перегоне. Впрочем, он ничем не отличался от тех, в которых ей доводилось бывать. Те же свисающие с потолка тусклые лампочки, те же голые стены, обрывки истлевших и изгрызенных крысами кабелей, рельсы да шпалы. Лампочки, которые Ганза развесила в перегонах по всей Кольцевой линии, практически ничего не освещали, а лишь немного рассеивали темноту, поэтому в туннелях стоял вечный полумрак. Но главное назначение лампочек заключалось не в этом. Пятнышки света, довольно часто выплывающие из темноты, даже у самых отъявленных скептиков и законченных пессимистов вызывали ощущение надежности и безопасности Кольцевой линии, окончательно убеждая в величии и процветании Ганзы.

Майка, для которой все было в диковинку, изумленно таращилась на каждую горящую лампочку, а потом провожала ее таким же восхищенным взглядом.

— Их здесь столько, — шепотом сказала она. — Больше, чем у нас…

«Прикуси язык», — захотелось сказать Гончей, пока девчонка не разболтала всем название своей родной станции. Выручил болтливый ганзейский чиновник, включившийся в разговор.

— Светильники развешаны через каждые сто метров, — авторитетно заявил он. — Очень удобно. Если их считать, то всегда знаешь, сколько проехали, а сколько еще осталось.

— А пешком люди здесь ходят? — тут же спросила у него неугомонная девчонка.

— Зачем пешком? — удивился чиновник. — Есть же дрезины. Вот, например…

Привести свой пример он не успел, потому что появившаяся впереди очередная лампочка неожиданно погасла. И видимо, не только она, потому что дрезину сразу со всех сторон окутала темнота. Кто-то из сидящих позади Гончей испуганно ахнул, а машинист смачно выругался и, судя по звуку, сплюнул на пути.

— Спокойствие, граждане! — громогласно объявил ганзейский чиновник. — Это временные проблемы с освещением, сейчас они будут устранены! Вот сейчас!

Он скорее пытался успокоить не остальных пассажиров, а самого себя и, похоже, искренне верил, что через секунду или две лампочки в туннеле вновь загорятся. В отличие от чиновника Гончая совершенно не видела причины для беспокойства. Оглашая туннель треском дизеля и стуком колес, дрезина по-прежнему катила вперед. Вот если бы отказал двигатель, тогда действительно имело бы смысл переживать, а так…

Неожиданно Майка дернулась у нее на коленях и изо всех своих детских силенок обхватила руками за шею. Не то внизу под ногами, не то над головой что-то ухнуло. Или сначала ухнуло, а уже потом Майка повисла у нее на шее? С потолка на пути посыпались куски бетона.

— Пригнись! — крикнула девочке Гончая, и сама наклонилась вперед, закрывая ее собой.

Здоровенный обломок врезался в землю слева от дрезины. Если бы он упал чуть правее, то раздавил их обеих в лепешку.

— Лезь под лавку! Живо! — прокричала Гончая в ухо Майке и, кое-как оторвав ее руки от себя, принялась заталкивать девочку под скамью.

А вокруг свистели, разбивались о шпалы и друг о друга отваливающиеся от потолка все новые и новые куски. Одна из отколовшихся глыб угодила в заднюю часть грузовой платформы. Дрезину перекосило, ее передние колеса взлетели вверх, какое-то время они медленно, словно нехотя, вращались в воздухе, а потом рухнули вниз, но не попали на рельсы, а запрыгали по шпалам. Гончая почувствовала, что дрезина неумолимо кренится в сторону, постепенно заваливаясь набок. Она выдернула из-под лавки забившуюся туда Майку и, когда девочка снова обхватила ее руками, отпрыгнула в сторону подальше от раскачивающейся платформы.

Ей удалось приземлиться на ноги и пробежать несколько метров вперед, гася набранную скорость, и то лишь потому, что маломощная нагруженная дрезина ехала достаточно медленно. Потом башмаки увязли в раскисшей земле, и Гончая с девочкой на руках полетела лицом в грязь. Пропитавшаяся влагой земля смягчила падение, что позволило избежать травм, а на перепачканную одежду сейчас даже и не стоило обращать внимания.

— Цела? — первым делом спросила Гончая у Майки, поставив ее перед собой и ощупывая скользкими и грязными пальцами шею, спину и руки девочки.

Майка сначала неуверенно кивнула, а потом добавила:

— Цела.

Гончая тоже не нашла у нее повреждений, но на всякий случай поинтересовалась:

— Точно? Ничего не болит?

— Точно. — На этот раз Майка ответила быстрее, и она облегченно выдохнула.

Обвал вроде бы закончился, во всяком случае, Гончая больше не слышала грохота падающих камней. Кто-то глухо стонал, кто-то ругался, но эти звуки вовсе не пугали. Гончая отыскала трофейный фонарь и включила его. Внутри сумки он даже не испачкался.

Первое, что она увидела, это перевернутая дрезина, лежащая поперек путей. Рядом с ней стоял раскачивающийся машинист и бессвязно ругался. Если судить по уцелевшему, не рваному комбинезону, он практически не пострадал. Только из рассеченной брови по щеке стекала струйка крови, да и свои защитные очки он потерял.

— Да помогите же! — раздался из темноты голос одного из браминов. Несмотря на происшествие, в голосе его по-прежнему слышались властность и требовательность. Но машинист, к которому обращался брамин, никак не реагировал на эти слова.

Гончая взяла Майку за руку и, освещая себе путь фонарем, двинулась вперед. Когда они проходили мимо перевернувшейся дрезины, девочка неожиданно остановилась.

— Там рука, — шепотом сказала она.

Действительно, из-под дрезины торчала мужская рука с растопыренными, сведенными предсмертной судорогой пальцами. Гончая сразу узнала ее. Это была рука ганзейского чиновника, который на скамье сидел рядом с ней. Где-то должен быть и его портфель! Но об этом можно подумать позже.

— Ему уже не поможешь. Идем.

Майка подчинилась. Как и прочих детей метро, часто видящих смерть, в том числе и своих близких, ее не шокировали обезображенные мертвые тела, а если немного и пугали, то она успешно справлялась со своим страхом.

Навстречу им вынырнул из темноты взывавший о помощи брамин. Он сильно хромал и одной рукой размазывал кровь по разбитому лицу, другой указывал куда-то в глубину туннеля. Увидев перед собой женщину с маленькой девочкой, на секунду замешкался, но потом, очевидно, сообразил, что больше ему никто не поможет, и повторил:

— Помогите. Моему коллеге ногу раздробило камнем.

Он попытался жестами объяснить, что произошло, но Гончая остановила его.

— Показывай!

Обойдя несколько треснувших и относительно целых каменных глыб, они вышли к телу второго брамина. Он был жив и пока в сознании, но для него, пожалуй, было бы лучше лишиться чувств. Его правая нога ниже колена представляла собой сплошное кровавое месиво, из которого торчали обломки раздробленной кости.

— Что же вы стоите? — обратился к Гончей первый брамин. — Делайте что-нибудь! Помогите!

Помочь его коллеге могла только немедленная ампутация, да и то вряд ли. Но Гончая не обладала хирургическими навыками, да и необходимых инструментов под рукой не имелось.

— Так вы будете помогать?! — сорвался на крик товарищ раненого.

«Чем?» — хотела спросить у него Гончая.

Но ее остановил голос лежащего на земле умирающего человека.

— Оставь. Бесполезно. Это конец, — прошептал он.

Его брюки, сшитые из добротной плотной ткани, даже левая штанина, насквозь пропитались кровью. Гончая не сомневалась, что кровью пропиталась и вся земля под ним. Умирающий уже не мог шевелиться, а сил хватило лишь на страдальческий взгляд в ее сторону.

— У вас есть пистолет?

Вопрос прозвучал неожиданно, и неожиданно для себя Гончая не смогла сразу ответить «нет». А потом солгать человеку, который, несмотря на чудовищную боль, так достойно встречал приближающуюся смерть, стало еще сложнее. Может, это происходило из-за девочки, цеплявшейся за руку, а может, что-то случилось с ней самой.

Не разжимая губ, она медленно кивнула.

— Сделайте это для меня. Прошу, — прошептал умирающий.

Гончая выпустила Майкину ладошку, стремительно нагнулась и, приподняв штанину, выдернула из пристегнутой к щиколотке кобуры спрятанный «макаров». Ее глаза на мгновение встретились с глазами смертельно раненного человека. Он исчерпал остаток сил и лишь благодарно прикрыл веки, но все было ясно и без слов.

Гончая спустила курок. Гулко ударил выстрел, прогоняя сковавшую тело боль. Майка, наблюдавшая всю сцену от начала до конца, даже не шелохнулась, а коллега застреленного брамина вдруг сорвался с места и, сильно припадая на поврежденную ногу, заковылял прочь. Возможно, решил, что она собирается за компанию пристрелить и его. Гончая не стала его переубеждать: пусть думает что хочет. Она спрятала пистолет обратно в потайную кобуру и снова взяла Майку за руку, но когда потянула ее за собой, девочка не двинулась с места.

— Здесь должны быть еще люди.

Гончая вздохнула. Должны. Как минимум двое. Пока они пробирались сюда между разлетевшихся по туннелю каменных глыб, она слышала еще чьи-то стоны, но после выстрела все звуки смолкли.

— Их надо найти.

Гончая снова вздохнула. Искать выживших, возможно, покалеченных и тяжело раненных людей не хотелось. Если бы не Майка, она бы ушла, предоставив выживших самим себе, не задумываясь. В метро выживает тот, кто может, а кто не может — нет. В другой формулировке это же правило гласило: «Живи и дай умереть другим». И она всегда следовала этому принципу. Но Майка, как видно, считает иначе. Или ей никто не объяснил главный принцип выживания, или малолетняя дуреха отвергла его. Но девчонка вовсе не дуреха. Тут дело в другом.

Не дождавшись ответа, Майка дернула ее за руку.

— Идем.

И хотя Гончая понимала, что девочка зовет искать раненых, а не торопится убраться с места крушения, последовала за ней.

* * *

Ехавшей на дрезине женщине тоже здорово досталось, хотя и не так, как застреленному Гончей брамину. Рухнувший обломок рассек ей руку от плеча до кисти, но сами кости остались целы. Гончая оторвала разодранный рукав, замотала рану подходящей тряпкой и перетянула предплечье женщины поясом от ее пальто. Та пребывала в шоке, негромко постанывала сквозь стиснутые зубы и сокрушенно качала головой, но, похоже, вовсе не из-за искалеченной руки, а из-за безнадежно испорченной одежды.

Седьмого пассажира, старичка с котомкой, найти так и не удалось. Или его погребли под собой рухнувшие обломки, или он остался с другой стороны завала, в который, в конце концов, уперлась Гончая, продвигаясь по туннелю в сторону Белорусской. Майка повсюду неотлучно следовала за ней и даже немного помогла перевязать женщине раненую руку.

На обратном пути они увидели в туннеле яркий свет и услышали человеческие голоса. Гончая тут же погасила свой фонарь, но уже первые фразы подтвердили, что люди не представляют опасности.

— Обвал, сразу видно.

— Хорошо бы без завала обошлось.

— Шпалы, может, и несколько рельсов заменить придется.

— Давай, Шериф, гляди. Да мы делом займемся.

— Тут как посыплется сверху! Справа, слева, на пути, потом на дрезину! За малым башку не разнесло! Вот так пролетело…

Гончая узнала машиниста. Остальные голоса, судя по всему, принадлежали ремонтникам Ганзы. Настораживало только обращение «Шериф». Держась в тени, она приблизилась к группе мужчин, собравшихся возле перевернувшейся дрезины. Чуть дальше на путях стояла еще одна дрезина, на которой, очевидно, и прибыли ремонтники.

— Больше выживших нет? — требовательно спросил один из них.

Его голос показался Гончей знакомым. Молодой голос! Вот бы взглянуть парню в лицо.

— Еще одна баба с дочкой была, — сдал ее машинист. — Туда пошли.

Гончая решила, что если будет скрываться и дальше, это может показаться ремонтникам подозрительным. Она взяла Майку за руку и вышла на свет. Мужчины тут же направили на нее лучи своих фонарей, но, разглядев перепачканное грязью лицо и одежду, отвели фонари в сторону. Все, кроме одного.

— Вы тоже с дрезины? — спросил тот же голос, что разговаривал с машинистом.

Гончая кивнула.

— Что делали в туннеле?

Человек держался как старший, хотя, судя по голосу, был моложе остальных. Кстати, и ремонтники обычно не задают таких вопросов!

— Искали других пассажиров, — честно ответила Гончая.

— Нашли?

— Да, мертвого мужчину и женщину с раненой рукой.

— Эту? — молодой человек указал лучом своего фонаря на подъехавшую дрезину. Там Гончая увидела оставшуюся без рукава, но не лишившуюся руки тетку. А кроме этого, что было гораздо важнее, она заметила автомат со сложенным прикладом, висящий на правом плече человека с фонарем. Больше оружия ни у кого не было, и это только подтвердило, что этот незнакомец вовсе не ремонтник.

— Да.

— Это вы ее перевязали? — Голос молодого человека немного потеплел.

— Я.

— Старикан еще был с баулом, — не к месту вспомнил машинист. — Он с краю, последним сидел.

— Видели его? — спросил у Гончей мужчина с автоматом.

— После обвала нет. Там дальше завал на путях.

— Мы пойдем глянем, Шериф? — обратился к молодому человеку один из ремонтников, подтвердив догадку Гончей относительно его имени.

— Позже, — не повышая голоса, ответил Шериф. Последнее означало, что бригада слушается его беспрекословно. — Забыли, что в перегоне между Парком и Октябрьской случилось?

Гончая насторожилась. О происшествии в туннеле между Парком Культуры и Октябрьской она ничего не слышала, но обстановка сейчас не располагала к расспросам.

— А чего там случилось? — выручил ее машинист.

Ремонтники молча уставились на Шерифа, и тот после недолгих раздумий сказал:

— Нападение. Два дня назад с Октябрьской шла грузовая дрезина с товаром. Вот на нее и напали. На первый взгляд — твари. Все в крови, на телах охранников раны от зубов и когтей, оружие не тронуто. Но товар пропал! А зачем тварям товар? Стали разбираться, вот в одном из трупов хирург пулю и нашел, которую нападавшие проглядели. Они остальные пули вырезали, поверх еще раны железными крючьями нанесли, чтобы на мутантов нападение списать, а одну пулю пропустили.

Упоминание о найденной в трупе пуле заставило сердце Гончей тревожно забиться в груди.

— Кто ж это сделал? — вскинулся машинист.

— Разбираемся, — коротко ответил Шериф.

— Не, — покачал головой один из ремонтников. — Здесь другое. Обвал он и есть обвал. Во, глядите.

Луч его фонаря пробежал по лежащим на путях бетонным обломкам и, скользнув вверх, уперся в расходящуюся трещину на своде туннеля. Однако убедить Шерифа в естественных причинах происшествия ему не удалось.

— А почему обвал случился? Почему туннель обрушился именно в этом месте и в тот момент, когда здесь проезжала дрезина?

Никто не нашел, что ответить. Гончая тоже промолчала, хотя в своей жизни сталкивалась и с более подозрительными совпадениями.

— А вот это уже интересно! — заметил Шериф и устремился вперед.

Он обошел перевернувшуюся дрезину, прошел мимо Гончей, царапнув по ее лицу оценивающим взглядом, и остановился возле нагромождения выпирающих из земли растрескавшихся кусков бетона с вывороченными шпалами и выгнутыми дугой рельсами. Рядом лежал застреленный Гончей брамин, но ни Шериф, ни присоединившиеся к нему ремонтники даже не взглянули в сторону трупа.

— Что скажете? — спросил Шериф.

Пожилой мужчина, который только что посчитал обвал туннеля обычным делом (Гончая решила, что он в бригаде ремонтников старший), озадаченно потер подбородок. Один из его напарников уперся ногой в торчащий из земли бетонный обломок, стараясь сдвинуть его с места, и когда это не удалось, изумленно сказал:

— Стяжку снизу как будто выдавило. Да еще вместе со шпалами! Какая же сила для этого нужна?

Свой вопрос он адресовал бригадиру, но тот не спешил отвечать.

— Я боюсь, — раздался в наступившей тишине голос Майки.

— Чего ты боишься, маленькая?

Гончая опустилась на корточки и попыталась заглянуть девочке в глаза, но Майка отвела взгляд.

— Этого, — ее дрожащая ручка указала на вал вздыбившихся бетонных обломков.

— Глупенькая, это же просто земля. Ее не надо бояться.

Гончая улыбнулась. Когда-нибудь она расскажет Майке, чего в рухнувшем мире в первую очередь следует остерегаться.

— Нет, не просто! — воскликнула девочка, но никто, кроме Гончей и, пожалуй, Шерифа, не обратил на ее выкрик внимания. Впрочем, и Шериф сразу переключился на бригадира ремонтников, стоило тому открыть рот.

— Уж не знаю, что за сила так изуродовала туннель, но только ни люди, ни звери на такое не способны, — авторитетно заявил тот.

* * *

После этих слов ремонтники повернулись к Шерифу, и тот, словно ставя точку в затянувшейся дискуссии, утвердительно кивнул головой. Закрыв для себя этот вопрос, он все-таки заинтересовался мертвым брамином и, осветив фонарем его лицо, принялся разглядывать крохотную дырочку с запекшейся кровью над переносицей. По мнению Гончей, там совершенно нечего было разглядывать. Уже с первого взгляда все становилось предельно ясно.

— Это я его застрелила, — сказала она. — Он умирал и сам попросил, чтобы не мучиться. Его спутник может подтвердить, он все видел.

Реакция Шерифа удивила. Он даже головы не повернул в ее сторону, только кивнул.

— У него были при себе какие-нибудь вещи?

— Никаких.

Новый кивок.

— Вы обыскивали тело?

— Нет.

— А ваша девочка?

— Она не обыскивает мертвецов. — Слова слетели с губ раньше, чем Гончая сообразила, что своей фразой практически выдала себя.

Шериф снова задумался, но его размышления были прерваны появлением машиниста.

— Там это… баба, которая с рукой, сознание потеряла.

Шериф повернулся к машинисту, но спросил совсем о другом:

— Вы собрали весь багаж пассажиров?

— У бабы с рукой чемодан, у двоих ничего не было, — начал перечислять машинист. — У этой с дочкой тоже. У того, которого раздавило, портфель. Ну, и баул старикана, который пропал вместе с ним.

— Пошли, — скомандовал Шериф и зашагал обратно к своей дрезине. Ремонтники, машинист и Гончая с Майкой двинулись следом.

Возле дрезины он остановился, посветил фонарем на обмякшую женщину в изодранном пальто, на наваленные кучей инструменты: ломы, кирки и лопаты и стоящие отдельно вещи: потертый чемодан еще довоенных времен и портфель ганзейского чиновника. В отличие от попавшей под обвал дрезины, которая сейчас лежала на путях вверх колесами, транспортное средство ремонтной бригады не имело мотора, скамьи и вообще каких-либо пассажирских сидений, только рычаги ручного привода торчали в середине грузовой платформы.

По команде бригадира работники живо разобрали свои инструменты, а Шериф снял с дрезины портфель и чемодан и скомандовал вопросительно глядевшему на него машинисту:

— Раненую отвезите на Краснопресненскую и возвращайтесь назад. Я остаюсь с ремонтной бригадой. Личные вещи пассажиров доставлю сам, — после чего повернулся к Гончей и добавил: — Вам с девочкой придется задержаться.

Гончую это не удивило. На его месте любой ганзейский страж порядка, а Шериф явно принадлежал к их числу, не пустил бы к себе на станцию вооруженную женщину, признавшуюся в убийстве.

— Ну, так чего, нам приступать или как? — обратился к нему бригадир ремонтников, когда их дрезина укатила в сторону Краснопресненской.

— Да, начинайте расчищать пути. Только сначала давайте поставим на рельсы этот металлолом, — указал на перевернутую дрезину Шериф. — Поможете?

Последний вопрос адресовался Гончей. Она молча кивнула. Когда все склонились над дрезиной, Шериф, надо полагать не случайно, встал рядом с ней. Наконец она смогла как следует рассмотреть его лицо.

Память не подвела. Это был он, парень из ее грез. Ее короткая, как вспышка выстрела, и опьяняющая, как стакан забористого самогона, но так и не сбывшаяся мечта.

Они встретились на Павелецкой, когда она еще не была ни Гончей, ни Валькирией и даже не задумывалась о своей судьбе. Знала только, что никогда не вернется в смердящее развратное болото Театральной, из которого недавно сбежала. А он еще никакой не Шериф, а просто обычный парень, был одним из защитников Павелецкой, оберегающих станцию от непрекращающихся нападений мутантов, и одним из ее немногих жителей, кого не изуродовала просачивающаяся с поверхности радиация.

Своей отчаянной храбростью, меткостью или везением, а может, всем вместе, он привлек к себе внимание администрации смежной кольцевой станции и увлеченно рассказывал малознакомой девчонке, что ему, может быть, скоро предложат перебраться на Ганзу. А девчонка слушала его восторженные и немного наивные рассуждения и думала о том, что если бы он предложил ей бросить все и остаться с ним, разделить его судьбу хоть на Ганзе, хоть здесь на Павелецкой, она бы без колебаний согласилась. Но он так и не предложил. А потом…

Потом ветер перемен унес ее с Павелецкой, и они больше никогда не встречались. Влюбленная девчонка постепенно забыла, что значит любить, и превратилась сначала в Валькирию, а потом и в не знающую жалости и сострадания Гончую. Преследуя свои жертвы, она несколько раз оказывалась и на Павелецкой, не встретив там своего бывшего возлюбленного, решила, что он давно погиб в очередной схватке с атаковавшими станцию хищниками. Почему-то у нее никогда не возникало желания разыскать его или хотя бы точно выяснить дальнейшую судьбу. Может быть, потому, что она еще помнила, как рухнули ее мечты, а может быть, потому, что не хотела (или боялась) услышать подробности его гибели.

И вот сейчас ее бывший парень, возмужавший и заматеревший, стоял рядом с ней в обвалившемся туннеле между Белорусской и Краснопресненской, стоял, ухватившись руками за край перевернувшейся дрезины, и отдавал указания.

— Раз, два…

В отличие от лица голос его мало изменился с той поры. Стал тверже — да, но тембр и интонация остались теми же. Когда-то давно она могла слушать этот голос бесконечно. Наивные девчоночьи мечты. А вот парень добился своего. Но что-то подсказывало Гончей, что юношеский восторг из его голоса пропал навсегда. Впрочем, это было неудивительно. В рухнувшем мире для восторга и радости не осталось места.

— Взя-яли!

Под счет Шерифа ремонтники и присоединившаяся к ним Гончая общими усилиями перевернули опрокинувшуюся дрезину и снова установили на рельсы. Ее топливный бак оказался пробит, а рычаги управления погнуты. Увидев это, старший из рабочих удрученно покачал головой, потом построил свою бригаду и увел в туннель.

— У вас сильные руки, — заметил Шериф, глядя на грязные ладони Гончей.

Он не ошибся. С тех пор, когда эти руки обнимали его, они стали сильнее. Сильнее и грубее.

— Занимаетесь физкультурой?

«А он образован», — мысленно отметила Гончая. Впрочем, он и раньше был далеко не глуп, иначе не влюбилась бы в него так безоглядно.

— В основном — бегаю.

— Бегаете? Где?

А ведь было время, когда он говорил ей «ты» и не задавал таких вопросов.

— Где придется.

Вряд ли Шерифу что-то прояснил ее ответ, но уточнять он не стал.

— Нужно убрать с путей трупы. Поможете мне?

— Разве у меня есть выбор? — усмехнулась Гончая.

Ее вопрос удивил Шерифа.

— Выбор есть всегда.

Вот как? Интересно, что бы он сказал, если бы она произнесла те слова, которые страстно желала услышать от него? Сказал бы, что еще слишком молод и не готов к совместной жизни или что они слишком мало знают друг друга? Впрочем, она никогда не поставила бы его перед выбором. Тогда она была слишком гордой!

А сейчас? — раздался голос девчонки, только что вырвавшейся из болота Театральной.

А сейчас это уже не важно, потому что она больше не та наивная девчонка с радостно колотящимся при встрече с ним сердечком! Она Гончая! Да и он теперь отзывается на другое имя. А ту дуреху, когда-то давно глядевшую на него на Павелецкой влюбленными глазами, он уже и не помнит. И пока они носили и укладывали вдоль стены туннеля тела погибшего брамина и раздавленного дрезиной чиновника, он смотрел на нее подозрительным взглядом Шерифа, а не глазами парня, встретившего после долгих лет свою прежнюю возлюбленную. Да и любил ли он ее?

— А где спутник этого? — указала Гончая на застреленного брамина, нарушив затянувшееся молчание. — Вы его видели?

Шериф кивнул.

— Это из-за него мы здесь. Прибежал на Краснопресненскую, кричит, в туннеле обвал. Вот нас и послали проверить.

— Значит, он сейчас на Краснопресненской?

— Беспокоитесь, что без него никто не сможет подтвердить ваши показания? — проницательно прищурился Шериф.

— А мне следует беспокоиться?

Шериф неопределенно пожал плечами, и в этот момент неожиданно раздался громкий и по-детски сердитый голос Майки:

— Мама говорит правду! Дяде было очень больно, он сам попросил ее.

Что-то сжалось у Гончей внутри. По ощущению было очень похоже, как сжималось в груди ее сердце, когда она глядела на своего возлюбленного много лет назад. Только сильнее.

«Мама говорит правду! Мама!»

* * *

Майка никак не могла понять, сказала она правду или солгала. Женщина-кошка не хотела убивать умирающего человека, ей было тяжело это сделать, очень тяжело — Майка это почувствовала. Но когда он попросил ее об этом, чтобы избавиться от боли, она заставила себя выстрелить. Так что Майка сказала дяде Шерифу чистую правду. Но она назвала женщину-кошку мамой и в этом солгала! Но весь ужас заключался в том, что защищая женщину-кошку, невозможно было отделить правду от лжи. Женщина-кошка назвала ее своей дочкой, чтобы уберечь от плохих людей. И Майка просто не могла предать ее.

Шериф долго смотрел ей в глаза, но Майка не отвела взгляда, хотя в этот момент ее гораздо больше интересовало, что происходит с женщиной-кошкой. А с той явно что-то происходило. Она даже дышала по-другому, и Майка испугалась, что дядя Шериф тоже это заметит. Он вовсе не был плохим человеком, но женщина-кошка почему-то остерегалась его. И пока она боролась с охватившим ее внезапным волнением, выравнивая дыхание, Майка не отрываясь смотрела на Шерифа, чтобы он случайно не взглянул в другую сторону.

Глаза Шерифа внезапно расширились. И не только глаза. Расширился окружающий Майку туннель. Темнота отступила. И она увидела перед собой стены и белый с пятнами копоти потолок незнакомой станции и молодого дядю Шерифа, обнимающего за плечи худенькую девушку в мешковатой не по росту одежде. Девушка стояла спиной, поэтому Майка не могла рассмотреть ее лица, но почему-то была уверена, что хорошо знает ее. И это было самое удивительное, потому что никогда прежде Майка не видела ни эту девушку, ни эту станцию.

Потом видение исчезло, и все вернулось на место. Майка снова оказалась в темном туннеле, рядом с женщиной-кошкой, а повзрослевший дядя Шериф уже не обнимал свою девушку, а задумчиво и даже, как показалось Майке, грустно смотрел на женщину-кошку.

— Куда направляетесь? — спросил он у нее.

— На Краснопресненскую.

— Можно взглянуть на ваши документы?

Майке показалось, что дяде Шерифу совсем не хочется этого делать. Тогда почему он задал свой вопрос?

— Наши документы находятся у старшего цирковой труппы, которая гастролирует по всему Кольцу. А он сам остался на Белорусской вместе с другими артистами, которым не хватило места на дрезине, — ответила женщина-кошка.

— Вы не похожи на циркачку, — вздохнул Шериф.

— Могу пройтись на руках, постоять на голове, сделать сальто.

— Вот я и говорю: не похожи, — снова вздохнул Шериф.

Женщина-кошка ничего не ответила, дядя Шериф тоже молчал, но тут вдалеке послышался перестук колес и скрип рычагов приближающейся дрезины, и он снова заговорил, но уже совсем другим, энергичным и напористым голосом.

— Сейчас вы пойдете на станцию. Здесь недалеко, если будете быстро идти, быстро и дойдете. Запомните: документы и все остальные вещи вы потеряли во время обвала. Вашего машиниста я задержу здесь настолько, насколько смогу, второй брамин так спешил в Полис, что, скорее всего, уже покинул Краснопресненскую, поэтому на станции никто не сможет опровергнуть ваши слова. Но я не советую вам там задерживаться. Все ясно?

— Да, — быстро кивнула женщина-кошка. — Спасибо.

Шериф отрицательно покачал головой.

— За что? Я ничего не сделал. И я виноват…

— Нет! — перебила его женщина-кошка. — Ты ни в чем не виноват! Прощай.

Она схватила Майку за руку, да так сильно, что Майка едва не вскрикнула от боли, и не повела, а скорее потащила за собой.

— Сколько лет твоей дочери? — крикнул ей в спину дядя Шериф.

— Пять, — ответила женщина-кошка.

Она ошиблась на год, но Майка не стала ее поправлять.

— А где отец?

— Мой папа умер, — обернулась к Шерифу Майка, опередив женщину-кошку с ответом.

Тот снова посмотрел на нее долгим и пристальным взглядом, словно старался запомнить или вспомнить что-то очень важное для себя. А Майка вдруг увидела его в окружении незнакомых людей. Дядя Шериф стоял в центре залитой светом тесной комнаты, за его спиной стояли двое высоких широкоплечих незнакомцев с хмурыми лицами, а третий, сидящий за столом напротив, не такой широкоплечий, но еще более хмурый и рассерженный задавал ему какие-то вопросы. Майка не слышала слов, но почему-то была уверена, что вопросы сидящего за столом сердитого человека касаются ее и женщины-кошки. А сердится человек потому, что дядя Шериф отпустил Майку и женщину-кошку, позволив им уйти.

Это было очень странно, Майка даже растерялась. А потом женщина-кошка снова потянула ее за руку, и возникшая перед глазами комната вместе с находящимися в ней людьми и бьющим в глаза ярким светом растаяла, растворилась во тьме. Через какое-то время Майка снова увидела перед собой пятно света, хотя уже не такого яркого, как в исчезнувшей комнате, где сердитый человек задавал свои вопросы. Присмотревшись, она поняла, что это просто фонарь, подвешенный впереди приближающейся дрезины.

На дрезине стоял уже знакомый Майке машинист и с натугой качал тяжелые рычаги. Увидев перед собой женщину-кошку, он бросил свое занятие, вытер рукавом вспотевший лоб и завистливо пробормотал:

— Отпустили? А меня, видишь, обратно отправили на расчистку! Будто это мое дело пути разгребать! Даже стакан засадить не дали! Это после такого-то!

Майка живо представила бар, где машинист стакан за стаканом вливает в себя мутную, дурно пахнущую жидкость, рассказывая обступившим его людям о произошедшем обвале. Но в следующее мгновение эту картину сменило другое видение, от которого у Майки мурашки поползли по коже — грязный, забрызганный кровью пол, и на нем белеют выбитые зубы.

* * *

— Дядя машинист, не пейте сегодня. Не надо.

Гончая первой повернулась к Майке, опешивший машинист опоздал на пару секунд. Девочка не отличалась болтливостью и не встревала в беседу взрослых. Пока Майка не заговорила, Гончая была уверена, что она даже не прислушивается.

— Чего? — Машинист вперился в Майку презрительным взглядом. — Мамку свою поучай, а меня не надо.

— Пожалуйста, не пейте. Я вас очень прошу, — повторила Майка.

— Да пошла ты, мелочь! — разъярился машинист. — От горшка два вершка, а туда же!

Если отбросить грубость, мужик был прав на все сто. Гончая дернула Майку за руку, чтобы та замолчала, но тут девчонка выдала такое, отчего Гончая просто окаменела.

— И главное — не показывайте никому пистолет, который получили от мамы!

Про трофейный револьвер, которым Гончая расплатилась с машинистом за поездку, она Майке не говорила. Откуда же та узнала?!

— Да ну тебя, — сердито пробурчал машинист и снова налег на рычаги. Тронувшись с места, дрезина укатила вперед.

— Он не поверил, — всхлипнула Майка, когда удаляющаяся дрезина скрылась в темноте.

Но Гончую сейчас интересовало другое. Она присела на корточки, развернула к себе девочку и заглянула ей в глаза.

— Откуда тебе известно, что я отдала пистолет машинисту?

Майка снова всхлипнула.

— Я видела, как злые люди били его в темном подвале. Там был забрызганный кровью пол, и на нем валялись выбитые зубы. А перед этим дядя машинист сильно напился в баре и хвастался там большим пистолетом, который он получил от тебя.

— Где ты это видела?

— Нигде. Просто видела.

Закрываю глаза и вижу.

— А еще что ты видела?

— Человека, который бил дядю машиниста, — неохотно призналась Майка.

— Как он выглядел?

— Высокий, сутулый, страшный.

«Высокий, сутулый, страшный… Подручный Калгана!» — вспомнила Гончая.

— Он что-нибудь спрашивал?

Майка кивнула.

— Да. Про нас.

— И машинист ему все рассказал?

Молчание. И новый кивок.

Гончая стиснула зубы. Она так и не поняла, откуда берутся странные видения, а девчонка, похоже, и сама этого не знала, но не сомневалась, что Майка говорит правду.

Она действительно видит будущее! И в этом будущем, судя по ее словам, совсем недалеком, избитый калгановским костоломом машинист выложит всем, куда он отвез женщину с маленькой девочкой. Женщину, расплатившуюся с ним крупнокалиберным револьвером — оружием, которое она забрала у зарезанного громилы!

Что произойдет потом, Гончая знала и без Майкиных пророчеств. Как только ремонтники Ганзы расчистят обрушившийся туннель, науськанные Калганом отморозки ринутся по ее следу. Да они и не будут ждать, ведь Белорусскую и Краснопресненскую связывают два туннеля! Получив наводку, эти шакалы сразу бросятся в погоню!

Единственный способ избежать преследования — это вернуться сейчас назад, разыскать в туннеле машиниста, свернуть ему шею и забрать револьвер. Все! Ни Калган, ни его громилы не узнают, куда делась с Белорусской разыскиваемая женщина с маленькой девчонкой. Во всяком случае, не узнают до тех пор, пока они с Майкой не будут уже в безопасности. Но этот вариант имеет один недостаток — благодаря своим способностям про него может узнать Майка! И тогда… Что тогда произойдет и как это повлияет на их отношения, Гончей даже думать не хотелось.

Охваченная внезапным порывом, она снова взглянула девочке в глаза.

— Что нам делать? Ты знаешь?

Майка только помотала головой. Вопрос остался без ответа, но Гончая облегченно выдохнула. Мимолетное наваждение прошло, она снова ощущала себя в привычной среде, где выживание зависело от силы и ловкости, скорости реакции и точности выстрела. Чтобы выпутываться из смертельно опасных ситуаций, мало видеть картинки будущего, для этого надо быть Гончей.

— Помнишь, что сказал Шериф? — спросила она у Майки. Еще хотела потрепать девочку по голове, но вовремя вспомнив про свои грязные руки, остановилась. — Если пойдем быстрее, быстрее доберемся до Краснопресненской.

— А как же дядя машинист? — растерялась девочка.

— Ты его предупредила. Теперь ему решать, как себя вести.

— Но он мне не поверил! — воскликнула Майка.

«Я и сама с трудом верю».

Гончая вздохнула и взяла Майку за руку.

— Тогда это будет ему уроком.

— А если эти злые люди убьют его?

— Убьют? — Гончая задумалась. — Вряд ли. Если бы он упорствовал, тогда могли бы. Но я думаю, он сдаст нас сразу, как только лишится пары зубов.

— Тогда ладно, — улыбнулась Майка. После объяснения Гончей она сразу повеселела.

Вот и пойми эту девчонку!