Космос-2020

Сергей Михайлович Кулагин

Дмитрий Королевский, Вадим Кузнецов и Сергей Кулагин решили выпустить сборник «КОСМОС-2020». В соавторы пригласили друзей. Для них, как и для нас, космос – это всегда что-то непостижимо далёкое, а ещё неизвестно притягательное. Готовить сборник к печати помогал основатель группы «Леди, Заяц & К» Дмитрий Зайцев. Перед вами сборник фантазий замечательных авторов. В нём есть всё: аномалии, пираты, гуманоиды, далёкие неизведанные планеты, сказка и даже своя маленькая опера. Читайте, наслаждайтесь.

Тимур Максютов. БАБУШКА В ОКОШКЕ

— Пожалуйста, сообщите цель вашего визита.

Вот это голос! До кишок пробирает и ниже. С хрипотцой, обещающий. Ведь знаю, что робот, а всё равно — потряхивает. Полгода просушки — это вам не жук чихнул.

Хотя джунгли Мегеры сухим местечком не назовёшь.

— Повторяю: сообщите цель визита и состав пассажиров.

Верзила хмыкает, гладит приклад своей трёхствольной дуры и бормочет:

— Кэп, ты чего завис? Скажи ей, что экскурсия школьников.

— Или монашек, — подхватывает Полоз, — таких, бледненьких. В белых шляпах и чёрных рясах, а под рясами…

Он давно расстегнул ремни и елозит на ложементе. У Полоза в заднице не шило, а пехотный штык-нож: он на пять минут покоя не способен, из-за чего сам вляпывается и других подводит.

— Заткнитесь оба, — шикаю я, прикрыв рукой микрофон.

Хлопаю Умника по плечу: тот кивает и танцует джигу на клавиатуре. Руки у него обычные, человеческие (я не люблю мутантов, ибо расист); но сейчас кажется, что у него то ли по паре лишних суставов в каждом пальце, то ли вообще суставов нет.

— Есть, — шепчет Умник и отправляет поддельный код красотке с умопомрачительным голосом.

— Добро пожаловать на независимую планету Мидас. Ваш причал номер тринадцать.

— Благодарю.

Вырубаю микрофон. Полоз протестует:

— Кэп, куда спешить? Возьми у неё телефончик. И передай, что её ждёт чудесный вечер в компании героя космических битв, плавно перетекающий в незабываемую ночь с ним же.

— Штекер у тебя коротковат для её разъёма, — натужно острит Верзила.

— Молчи уж, гуру мастурбации, не то я стащу у Умника пару вирусов и запущу тебе в комп. Останешься без своих подружек.

Бугай багровеет. Кулаки у него работают быстрее мозгов: он выбрасывает свою кувалду, но Полоз играючи подныривает под руку и приставляет палец к толстенной шее.

— Пиф-паф! Ты убит, тормоз.

Верзила сейчас лопнет от хлынувшей в лицо крови: такие вещи нельзя произносить даже в шутку. Сипит:

— Ну, ты…

— Ну, ты, трепло, — даю подзатыльник говоруну, — завали хлебало, мамина печень, пока я тебе его не заклепал.

Верзила медленно заводится, но ещё медленнее остывает:

— Кэп, дай, я этой змеюке лапки поотрываю.

— Придурок, у змей не бывает лап, только крылышки, — хихикает Полоз.

У обоих в головах давно перепутались останки школьной биологии с практической криптозоологией.

— Брейк. Или по трое суток карцера каждому.

* * *

Из Умника хреновый шкипер. Промахивается, и рог причального ограничителя жутко скрипит по корабельной броне.

— Куда! — орёт Полоз. — Раздолбаешь корыто, дай лучше мне.

Пытается протолкаться к штурвалу, но мы не пускаем:

— Только не змеюка!

— Не дай бог!

— Сядь, не отсвечивай.

Полоз слишком суетлив для управления кораблём; Верзила — наоборот: пока сообразит — проскочит все шлюзы и планетную систему заодно.

— Сида сильно не хватает, — произносит кто-то.

Тем самым нарушая неписанное правило: погибших не вспоминать. Пилот Сид остался гнить на Мегере, щетинистые черви давно высосали разорванный прямым попаданием бронескафандр.

— Надо было заплатить за автолоцмана.

— Чем платить? — взрываюсь я. — Сами знаете: касса пуста. Если не выгорит здесь, я не знаю, на какие шишы будем заправляться.

— Внимание, — звучит голос механической соблазнительницы, — вами повреждено оборудование порта. Штраф — десять монет.

— Сэкономили, — стонет Верзила, — лоцман обошёлся бы вдвое дешевле.

— Вчетверо, — язвит Полоз, — у нас ещё минимум одна попытка доломать причал.

Я выдираю Умника из пилотного кресла. Сажусь, щупаю джойстики. Холодная злость — лучший помощник при маневрировании.

— Ну ты даёшь, кэп, — восхищается Полоз, — но всё-таки поищи пилота на Мидасе. Тут, говорят, полно марсиан, а среди них попадаются неплохие шкиперы.

— Нет. Ещё худяка мне в экипаже не хватало.

Да, я расист, работаю только с гуманоидами. Я вылетел из Имперского Флота за свои взгляды.

Полоз морщится, но молчит. Он у нас — известный либерал, даже с цефеянской медузой трахался. Лечился потом от водяницы полгода.

— Возьми, кэп.

Умник протягивает мне линзы и таблетку.

— Зачем? Мидас — независимая планета, отсюда выдачи нет.

— Тут полно стукачей. Сомневаюсь, что планета будет скандалить с имперской полицией из-за какого-то наёмника. И «птичку» сними.

Умник сдирает с моего плеча эмблему: золотой лебедь, раскинувший крылья из звёздной плазмы.

Да, мы — наёмники, «дикие лебеди». Мы запрещены в Империи, законы планет предусматривают за наше ремесло всякое: от подвешивания за шею до полной дезинтеграции. Звучит по-разному, финал один.

Козлы с Мегеры этим и воспользовались: когда мы свергли дикого царька джунглей и приволокли хрустальный ящик с чертежами Странников, заказчики не расплатились. Просто вызвали карабинеров, и к обширному, как Млечный Путь, списку моих преступлений добавились расстрел взвода имперцев и угон корабля.

Вздыхаю. Вставляю линзы. Проглатываю таблетку: колотить начинает сразу, руки непроизвольно дёргаются, ноги дрожат.

Верзила растопыривает пятерню и перезвёздывает меня на дорожку.

— Удачи, кэп.

Я не отвечаю, боясь разжать зубы: челюсть ходит ходуном, так недолго и язык отхватить.

* * *

Терпеть не могу андроидов. Да, я расист; кажется, я это уже говорил? Но ничего не поделаешь, терплю.

— Стандартная процедура идентификации, — говорит андроид и пихает в лицо сканнер радужки.

Тычет иглой, берёт генетический материал. Таблетка Умника делает своё дело, андроид-таможенник произносит:

— Эсмеральда Жудь, гоминид, сто двадцать пять лет. Неоплаченных штрафов и судебных запросов не имеется. Добро пожаловать на Мидас, мэм.

— М-м-м, — мычу я, не разжимая зубов.

Ну, Умник, отгребёшь у меня. Хоть бы предупредил, что я — пожилая матрона. Всё-таки у гиков чувство юмора своеобразное.

Андроид включает функцию «доброжелательная улыбка, версия три», и зовёт следующего.

Меня перестаёт колотить, клетки приходят в норму. Если кому-то вздумается повторить анализ, я окажусь Максом Шадриным, тридцати стандартных лет от роду. Землянином.

Да! Не надо пучить глаза. Мы до сих пор существуем, чтобы там не врали в имперских новостях.

Шагаю через шлюз. Вот она, Миля.

* * *

Поёжился. Без боевого скафандра и оружия — как голый под прожектором. А света хватает.

Пространство Империи уже кончилось, территория Мидаса ещё не началась. Зона «дата фри»: здесь нет вездесущих цифровых сканнеров, видеокамер, записи разговоров. Шпионы тысяч миров в чёрных очках, подняв воротники, сидят в забегаловках за кружкой пива и строят вселенские заговоры. Воротилы подпольного бизнеса здесь назначают тайные встречи, а заказчик недаром построил дворец на границе Мили и Мидаса.

Тут нет полиции — только санитары, утилизирующие трупы переборщивших с развлечениями. Благо что разнообразных наслаждений хватает.

Миля обрушилась на меня, оскорбив все пять чувств. Сияло, грохотало, вспарывало ноздри убийственными ароматами, щипало язык непонятными привкусами и теребило кожу.

Рестораны, казино, театры и бордели на любую расу и кошелёк. Самое то для астронавта, вернувшегося из долгого рейса. Но, во-первых, общак пуст, а, во-вторых, впереди — важная встреча. Вот получу деньги — можно будет оторваться. Шёл, не привлекая внимания, шарахаясь от воплей уличных рэперов, летающих музыкальных автоматов и хватающих за ноги пауков-флейтистов. На то, чтобы пройти Милю до конца и не опоздать, у меня три часа.

Пьяная вдрызг меркурианка вывалилась из двери тату-салона. Увидела меня, растопырила голубые суставчатые конечности:

— О, земляшка! Симпатичный какой. Пойдём, предадимся блуду.

Не ожидал совершенно. Отпрыгнул к стене; но стерва выбросила двухметровый язык, обхватила горячей мокрой петлёй горло, подтянула.

— Бодренький! Ты и в постели такой же, красавчик?

Я не бью женщин. Вот такой я консерватор, а ещё расист и гомофоб. Все эти три установки сражались между собой в моей несчастной голове: с одной стороны, не мужчина же — но, с другой, инопланетная тварь, вот как тут выберешь?

Меркурианка уже проникла языком в мои штаны, но я оттолкнул курву, да так, что она шмякнулась о витрину тату-салона; хрустнул дешёвый пластик, посыпалась крошка; свежая татуировка бабочки сорвалась с пышной груди и, испуганная, исчезла в дымном мареве Мили.

Я бежал, перепрыгивая через коротышек с Титана и подныривая под брюхами многоногих непойми-кого; разбрызгивая лужи, воняющие прокисшим портвейном, сквозь туман с ароматом каннабиса.

Влетел в какой-то закуток: спокойный полусвет без идиотских вспышек стробоскопа и человеческая музыка. Мамина печень, блюз! Древний мастер Бонамасса. Снял шлем, бросил на стойку.

— Пива. Традиционного, никакого жидкого азота.

Кружка классическая, без трубочек и вентиляторов. Я едва не прослезился. Даже тот факт, что существо за стойкой поблескивало полудюжиной глаз и трещало крыльями, не испортил мне настроения.

— Добро пожаловать, — сказало существо, — не желает ли звёздный путешественник насладиться утехами плотской любви?

Тьфу ты. Весь кайф обломал.

— Я не фанат перепихона с медузами и стрекозами-переростками, уж извини.

— Понимаю, — затрещало крыльями существо, — боязнь нового, древние предрассудки. У партнёрши должно быть только четыре конечности и дислокация вагины в традиционном месте. Редкость, конечно, но вам повезло: буквально пятнадцать минут назад…

— Вам завезли партию человекообразных секс-роботов, — подхватил я, — спасибо, приятель. Но с микроволновками и пылесосами я тоже не трахаюсь, да и денег только на кружку пива.

— Тут не бордель, а дом свиданий. Непрофессионалы разных рас ищут здесь секс без обязательств; четверть часа назад меня посетила самка вашего вида с такими же консервативными взглядами: только с человеком, причём земного типа. Странная самка, да. Я ей прямо сказал, что вероятность близится к нулю, и тут появляетесь вы. Удивительно, правда?

— Значит, страшная или дура. Я не только консерватор, но и немного поэт с чувством вкуса…

— Любопытно, — прозвучало за спиной, — прочтёшь что-нибудь?

Я обернулся.

Она была именно такого роста, какого надо. С чёрными волосами и зелёными глазами.

И без всякого генетического анализа ясно: женщина Земли.

Планеты, которой нет.

* * *

Но время есть.

Возьми мою ладонь,

я покажу, что звёзды — не огарки,

Тобою очарованные кварки

станцуют нам задумчивый бостон.

Пока живу — люблю, отвергнув тлен.

Пока люблю — дарю Вселенной шансы;

галактики кружат в игривом танце,

подолы задирая до колен…

— Красиво. Ты и вправду поэт.

Нежные лепестки её пальцев скользят, словно исследуют незнакомый материк.

— А ты помнишь небо?

— Да. И траву. И птиц.

— Счастливчик, — лёгкий, как весенний ветер, вздох, — а я — нет. Совсем маленькой была. Но вот воздух…

Да!

Я дышал всякими смесями и суррогатами: теми, что закачивают в баллоны скафандров, и теми, что наполняют корпуса кораблей. Я даже побывал в Музее Миров Империи; но трава там была из адаптированного пластика, пластмассовые птички пели на пластмассовых ветвях, и воздух такой же искусственный. Хотя состав газов выдержан до сотых долей промилле, не было главного — Запаха Земли.

Наверное, потому что его не существует нигде, кроме моей памяти. И, оказывается, её памяти — тоже.

— Счастливчик.

— Да. У меня есть воспоминания. И даже есть Мечта.

Тут я прикусил язык. Рано. Может, потом. Спросил:

— Как тебя зовут?

— Зачем? Мы больше никогда не встретимся.

— Ну почему же?

Я, солдафон, «равнодушный убийца» и «продажный берсерк», замер дольше, чем на секунду. И повторил:

— Почему же? Знаешь, я давно живу, многое видел. Но такое у меня — впервые. Ты — удивительная.

Смешок в темноте.

— Ты — лучшее, что было со мной, — сказал я.

Влажный поцелуй. Вздох.

— Нет. У меня слишком странная жизнь, я ничего не могу обещать тебе. Я и себе-то ничего не могу обещать.

— Подожди! Давай обсудим.

— Я в душ. Вернусь, и обсудим.

Я слушал, как она шлёпает босиком, как шуршит одеждой. Как льётся вода, омывая её кожу — нежную, гладкую. Горячую.

А потом хлопнула входная дверь.

Она ушла.

Не оставив ни надежды, ни имени.

* * *

— Вы опоздали на четыре минуты.

— Бывает.

— Господин Спрутс передаёт вам своё неудовольствие.

В другой раз я бы сказал, в какое именно отверстие он должен засунуть своё неудовольствие. Но сейчас я любил весь мир, в том числе этого нескладного секретаря, составленного из хромированных трубочек и стекла.

Я даже Спрутса сейчас любил. Триллионера, торговца рабами и наркотиками, наживающегося на всех способах убийств и саморазрушений.

И дело было совсем не в полумиллионе монет. Ещё пара таких предложений, и можно будет завязывать с наёмничеством. Тогда хватит на Мечту. Да, дело было не в нулях, а в жарком дыхании и протяжном стоне, которые до сих пор бродили в моей голове и заставляли глупо улыбаться.

— Извини, приятель. Эта ваша Миля… Задержался немного.

— Ваш конкурент тоже шёл через Милю, но не опоздал.

— Ладно.

— Сдайте оружие.

— Я пустой.

Секретарь распахнул дверь:

— Господин Спрутс ждёт вас.

Тусклый фиолетовый свет. Запах плесени и сырость. Не сразу разглядел мерцающую алмазную ванну, из который на миг выглянули выпуклые глаза. Головорукий забулькал:

— Я рассмотрел кандидатуры лучших наёмников Галактики и остановился на двух. Первый — Макс Шадрин, без гражданства, гоминид.

Вспыхнул прожектор и осветил меня: я продолжал глупо улыбаться, но этого никто не видел — шлем скрывал лицо.

— Второй — Диан, система Дракона, раса не определена.

Я вздрогнул, упал на колено и начал хлопать себя по пустой кобуре. Мамина печень!

В двадцати метрах от меня чёртов рогач яростно дёргал клапан разгрузки, тоже ища оружие — и не находя.

Я отпрыгнул в сторону, чтобы уйти с линии огня, но только ударился о стакан силового поля. Спрутс застраховался от того, что участники перебьют друг друга до начала вечеринки.

— Пустите меня! — ревел трёхметровый урод, бросаясь на прозрачную стенку. — Я вырву ему кишки.

— Не лопни, пресмыкающееся. Ещё неизвестно, кто кому ливер выпустит.

Спрутс захихикал:

— О, я правильно выбрал соперников. По крайней мере, состязание будет бескомпромиссным.

— К чёрту состязание! Выключите поле, я сожру его требуху.

Как его прихватило, болезного. Ну да, я поступил непорядочно: подрезал контейнер с плутонием, который Диан отбил у имперских геологов. А нефиг зевать!

— Я половину экипажа потерял! Какие были ребята! А этот утырок увёл хабар без единого выстрела!

— Лошара ты, а не дракон, — парировал я, — кто же тащит ценный товар на буксире?

— Отдайте мне Макса! Я его два года ищу по всей Галактике.

— Я вам не передача гипервидения «Ищу тебя», — резонно заметил Спрутс, — после состязания хоть жрите друг друга, хоть в дёсны целуйтесь.

Целоваться с рогачом! Меня аж передёрнуло.

— Сообщите условия, — буркнул чужак. Торчащие во все стороны отростки топорщились на его скафандре, делая похожим на взбесившегося дикобраза.

— Я эстет и философ, — забулькал Спрутс, — ценю прекрасное, изучаю психологию низших рас. Ещё люблю игры. В моём дворце есть бесценная коллекция поющих жемчужин из метановых морей Юпитера, и библиотека, которой позавидует университет Империи.

К чему это он?

— Но жизнь моя скучна. Трудно найти новое развлечение. Поэтому вы сыграете в необычную игру.

— Лишь бы не в ящик, — не удержался я.

— Как повезёт. Итак, вы сыграете в игру, и кто победит — тот и получит награду. Если, конечно, кто-нибудь уцелеет до финального раунда.

— В каком смысле — «уцелеет»? — опередил с вопросом рогач.

— Состязание серьёзное, без дураков. Оружие боевое. Если кого-то из участников пристрелят, то это его проблемы. Но зато и приз достойный: пять миллионов монет.

Ого! Это в десять раз больше обещанного. И на Мечту хватит. Но я всё равно проворчал:

— Думал, будет привычная работа: свергнуть какого-нибудь короля или угнать танкер со столетним коньяком. А не бирюльки.

— Если окурок не хочет участвовать, то сразу отдайте деньги мне, — сипит рогач.

Вот уж хрен в грызло!

— Что за игра? — спрашиваю я.

— «Городки». Древняя игра твоих предков, Макс.

Диан проявляет неожиданную осведомлённость:

— Знаю! Надо называть планеты и поселения по очереди.

— Это «города», а тут «городки», — поясняет Спрутс, — уничтожение условных фигур методом бросания палок.

— Палки кидать — это другой вид спорта, — не удерживаюсь я.

Странно, но рогач хихикает. Спрутс, разумеется, не понимает.

— В моём варианте игры не обрезки дерева, а оружие разных типов. Я арендовал полигон местной гвардии, всё будет происходить там. В настоящей игре пятнадцать этапов, но вам хватит и трёх. Последняя точка — холм, на вершине ящик с монетами. Кто первый дойдёт, того и бабки. Стрелять друг по другу вам не возбраняется, но вряд ли у вас будет время на такие глупости, детки.

— Добро, — сипит рогач.

— Согласен, — говорю я.

И проваливаюсь в какую-то трубу.

* * *

Плюхаюсь в болото — только брызги в стороны. Испуганная цитрусовая лягушка надувается до размеров космокатера и лопается, забрызгав меня лимонными ошмётками. Пытаюсь встать — и тут же начинаю тонуть. Вонючая жижа заливает блистер шлема, сдув не справляется, ничего не вижу. Над головой бухает что-то горячее, даже сквозь грязь ослепляет вспышка, меня вдавливает в трясину. Что за ботва?!

Я ползу наощупь, выдирая ноги из проваливающегося ила. Сдираю шлем, отбрасываю — и вижу островок. Туда!

Вновь распухает оранжевый шар.

— Бамм!

Меня обстреливают, мамина печень. Шрапнель выбивает густые фонтаны из ряски.

— Первая фигура! — грохочет из выси голос Спрутса. — Для Макса — «пушка», для Диана — «стрелка». Ищите своё оружие. Удачи, ребятки.

Хохот переходит в бульканье.

Выкарабкиваюсь на островок. Лежу, пытаюсь отдышаться. Оглядываюсь и вижу зелёный ящик. Надеюсь, там самонаводящаяся ракета килотонн на двадцать.

— Бамм!

Похоже, меня взяли в вилку, и следующий разрыв снесёт мне башку. Метко бьют, зараза. А, вот в чём дело: над болотом жужжит небольшой коптер. Оттуда высматривают, гады, и корректируют огонь. Открываю ящик. Вытаскиваю содержимое, пялюсь. Трясу кулаком в небо:

— Спрутс, чтобы ты собственной икрой подавился!

Громовое бульканье мне ответом.

В ящике идиотский набор для дошкольника, забавляющегося в бассейне-лягушатнике: маска, трубка, игрушечный пружинный пистолет для подводной охоты. Из такого селёдку не оглушишь — только разозлишь.

— Бамм!

Напяливаю маску, закусываю загубник. Ничего не видно. Плыву по наитию. Изредка выныриваю, чтобы сориентироваться: чёртовы пушкари меня потеряли, снаряды рвутся позади. Где-то к востоку небо расцвечивают алые стрелки — там, видимо, бултыхается рогач. Не до него.

Пушка всё ближе. Я выглядываю на полглаза и немедленно погружаюсь в густую тьму, чтобы не засекли. Захожу с фланга.

Вот они. Расчёт возится у орудия: наводчик прилип к прицелу, командир что-то орёт в рацию. Замковый скучает, заряжающие стоят с тяжёлыми снарядами. Их пятеро, я не справлюсь.

Над позицией зависает коптер-корректировщик: это с ним ругается главный канонир. Пилот высовывается по пояс и размахивает руками: похоже, он растерян.

У меня один шанс из миллиона. Ничего, бывало хуже. Выныриваю, встаю (широко расставленные ноги сразу начинают погружаться в жижу, но я не думаю об этом).

Секунда. Успокоить дыхание, принять стойку.

Вторая. Вытянуть руки с пистолетом. Не дрожите, мамина печень!

Третья. Лётчик смотрит на меня. Близко: я вижу, как у него отваливается челюсть. Плавно нажать на спуск.

Хлопает пружина. Алюминиевый трезубец летит прямо в лицо пилота. Бедняга падает на рычаги, винтокрылая машина с рёвом врезается в пушку, калеча орудийный расчёт и расшвыривая лопастями кровавые ошмётки. Вспухает огненный шар.

Я едва успеваю нырнуть. Меня бьёт, крутит и несёт: сдетонировал боекомплект, осколки рвут болотные кочки и распарывают трясину в сантиметрах от меня.

Выползаю. Сдираю маску. Дышу, морщясь от удушливой гари. Надо мной качается ошарашенная стрекоза, вцепившаяся в обгоревшую ветку. Глаза у стрекозы огромные, глубокие, изумрудные.

Как у Неё.

* * *

— Макс, вторая фигура — «часовые». Снимешь караул — значит, повезло.

Оружие нахожу сразу.

— Чтоб ты сдох, животное! — кричу я в зенит.

Этим перочинным ножичком презерватив с первого раза не проткнёшь. Спрутс захлёбывается от хохота.

Ползу, забивая рот и ноздри жижей. Где же их искать? Осторожно осматриваюсь: над топью летают жёлтые мячики и взрываются. У рогача фигура «ракетка». Он — достойный соперник, надо признать.

Ветерок приносит запах дешёвого флотского табака. Морщусь: Полоз украдкой курит такой в корабельном гальюне, потом не продохнуть. Ползу на вонь.

Вижу три силуэта за кустами. Маску и трубку я бросил на прошлой точке, а зря. Вдыхаю поглубже, ныряю, стараясь запомнить направление. Чёртовы пиявки налетают стаей, лезут под комбез, грызут кожу — терплю.

Выныриваю, когда в лёгких не остаётся и молекулы воздуха. Сдерживаю хрип. В ушах звенит, и я не сразу слышу разговор.

— А с кэпом связи нет, Умник?

— Только аварийный канал, на крайний случай.

— Чёрт, долго тут торчать? — знакомый бас. — Тебе, Полоз, в болоте-то хорошо. Тебе и лягушка — невеста. А я бы прошвырнулся по Миле, там такие девки — о-о!

— Не вопи, Верзила. Что, уже кончил в штанишки?

Улыбка расплывается на моём грязном лице, увешанном надувшимися кровью пиявками. Пацаны, мой экипаж!

В последнюю секунду бью себя по готовому заорать рту. Откуда им тут взяться?

— Кабаны, кабаны, нападением сильны, — фальшиво напевает тот, что говорит голосом Верзилы. Вот тут у тебя прокол, Спрутс. Верзила возненавидел «Кабанов» после скандала со сдачей матча и теперь болеет за «Мразей».

Умник не скребёт щёку пятерней, а деликатно чешет согнутым указательным пальцем. А Полоз никогда не балуется с оружием, щелкая предохранителем: давным-давно он отстрелил себе половину ступни.

Я отбрасываю бесполезный ножичек и хватаю корягу. Вскакиваю и луплю лже-Верзилу по спине: он ближе всех.

Хрен бы я вырубил настоящего Верзилу с одного удара.

Гибкий дублёр Полоза уходит от прямого в челюсть, бьёт прикладом под дых. Неплохо: воздух застревает в глотке, в глазах темнеет. Падаю на колени.

В лоб упирается холодный срез ствола.

— Допрыгался, ушлёпок?

Я молчу. Мамина печень, Полоз ни за что не сделает такой ошибки: он выстрелит сразу. Только в дурацких сериалах тычут в противника стволом и ведут задушевные беседы. Почему? А вот почему.

Обхватываю ствол левой, правой — в пах. Вскакиваю, берцем — в колено, правой дёргаю приклад. Бластер у меня, а предохранитель уже снят игривыми пальцами покойника. Вспышка: парню вырывает половину живота. Жутко воняет горелым мясом.

Разношу на брызги валяющегося до сих пор дублёра Верзилы. Теперь — третий.

Он и вправду похож.

— Кэп, — губы его дрожат, — кэп, что ты наделал? Это же ребята… Это я, Умник. Не стреляй, кэп.

Останавливаюсь. Не может быть.

— Как зовут твою мать? Ну?

— Только не стреляй.

— Отвечай живо, ублюдок.

— Моя мать — Ирэн Ольга Якобс.

Вспышка. Голова исчезает, кровь из шейной артерии мгновенно запекается.

Хорошо, что Она не видит меня таким: с бешеными глазами, в брызгах дерьма и мозгов.

— Ты дебил, Спрутс! — кричу я. — У жителей внешних станций нет матерей и отцов. ИОЯ — это аббревиатура, «искусственно оплодотворённая яйцеклетка».

Спрутс недовольно сопит с небес.

— Да кто вас разберёт, теплокровных. Последняя фигура. Официальное название — «пулемётное гнездо», но мне больше нравится старое — «бабушка в окошке». Удачи не желаю.

— Я тебя тоже люблю, каракатица.

* * *

Грохочет без остановки. Отдельных выстрелов не разобрать: тысячи три в минуту, не меньше. Молодые осины толщиной в руку срезает, словно сухие былинки. Не знаю, что там за бабушка, но пулемётом она владеет отменно. В голове откуда-то всплывает странное: «Анка-пулемётчица».

Опять по-пластунски. Хороший пехотинец половину жизни ползает, уткнувшись мордой в грязь. А плохой приподнимается, чтобы оглядеться, на чём его жизнь и заканчивается.

Для последнего этапа скряга расщедрился: волоку музейную пороховую винтовку с оптикой. В магазине — всего два патрона, но и на этом спасибо.

Всё, ближе не подползти. Последние кусты, прореженные бешеной пальбой, дальше — голый склон. Там, на вершине, ящик с пятью миллионами монет. Но на пути — изрыгающий беспрерывные очереди пулемёт. Патронный завод у него там, что ли?

Прикрываю глаза. Загоняю сердце на восемьдесят ударов. Выставляю на прицеле дистанцию и ветер.

Огонь из пламегасителя в окне бетонной коробки слепит, но я знаю: за ним — фигура стрелка. Совсем рядом взлетают фонтанчики, песок бьёт в щёку, но меня уже не остановить. Прицеливаюсь. Палец нежно трогает спусковой крючок.

Я умею нежно, Она знает. Так, не отвлекаться. Возьму хабар и найду Её. Обязательно.

Перекрестье замирает на тёмном силуэте. Удар сердца, теперь есть секунда.

Внезапно пламя в амбразуре гаснет. Я вижу чётко, будто навели резкость.

Ласковая улыбка, лучики морщинок у глаз. Запах мёда и малины.

— Тебе со сливками, внучек?

Моя бабушка.

Палец рвёт курок, и пуля уходит выше. Пулемёт мгновенно оживает, я едва успеваю перекатиться в сторону. То место, где я только что лежал, распарывает очередь, расшвыривая обломки веток и каменную крошку.

Ору проклятия хохочущему Спрутсу. Этого не может быть. От моей бабушки не осталось даже пепла. Все они — мамы и папы, бабушки, смеющиеся зеленоглазые девчонки — превратились в электромагнитную волну, в фотоны, в ничто.

И только изрытый кратерами мёртвый шар зачем-то бродит в мёртвом вакууме.

Смаргиваю никчемную влагу с глаз. Снова чувствую щекой прохладный приклад. Вот она, мишень. Пулемётный выстрел в последний миг выбивает винтовку из рук, расщеплённое ложе распарывает щепкой лоб.

Я снова перекатываюсь. Лежу на спине. Патронов нет. Сил нет. Моя Мечта не сбудется.

Пулемёт смолкает. И отчётливо, сухо щёлкает винтовка. Потом тишина: секунду, две, вечность.

Понимаю не сразу.

Ревёт голос Спрутса:

— Да-да, на последнем этапе вам обоим досталась одна фигура. Диану повезло больше, он завалил пулемётчика. Но так как вы оба по странной случайности живы, вас ждёт бонус: личная схватка. Победителю и достанется ящик на вершине.

Встаю. Покачиваюсь: очень длинный день. Этот кальмар меня доконал.

Бреду по склону. Надо собраться: бью себя по щекам. Подпрыгиваю. Двойка, тройка, снова двойка. Хук, апперкот. Ничего, повоюем. Рогач здоров, но и я делан не пальцем, а совершенно другим устройством.

А вот и враг: метрах в пятидесяти, отстаёт. Его здорово потрепало: приволакивает ногу, обломок последнего рога торчит, словно пенёк сгнившего зуба. Как его взять, трёхметрового? Конечно, на нём не броня, но я понятия не имею, насколько прочны скафандры обитателей системы Дракона.

— Оружие будет? — кричу я Спрутсу.

— Только природное. Зубы, клешни, щупальца.

— И хвосты, — заканчиваю я, — толку-то, скафандр не разгрызёшь.

— Точно, — спохватывается мучитель, — уравняем шансы.

Нервно оглядываюсь, ожидая подвоха. Небо разрывает гром: из-за леса вылетает файтер и стреляет всего дважды, но нам хватает.

Комбез пылает: бьюсь об заклад, что мой рекорд по скорости избавления от снаряжения не будет побит никогда.

Катаюсь по камням, сбивая огонь, одежда превращается в разодранные обгоревшие лохмотья. Отдираю от кожи прикипевшие обрывки ткани и остаюсь голым.

Рогач стоит неподвижно, нелепо раскинув клешни, и только голубые язычки пламени пробегают по тёмно-зелёной поверхности скафандра. Раздаётся треск, и чужак распадается надвое, поднимая обломками тучу пыли.

— Ага, — кричу я, — спёкся!

Пыль оседает, и я вижу…

Поднявшись из обломков скафандра уродливого жителя системы Дракона, ко мне идёт девушка, одетая…

Скажем так: одетая очень легко.

— Что пялишься, хам, — кричит она, — сейчас ответишь мне за угнанный плутоний!

Я стою, замерев.

Чёрные волосы, зелёные глаза.

Она протирает закопчённое лицо.

Одновременно:

— Ты?!

Спрутс нервничает:

— Э-э, чего встали? Игра не закончена.

Я хватаю её за руку и бегу вверх по склону. Остаётся совсем немного, когда она просит:

— Не так быстро.

Я идиот. Её нога распорота и наспех смазана заживляющим гелем, но я не заметил: смотрел только в глаза.

Поднимаю её на руки. Несу.

— Пополам, — говорю я.

— Э, не так резво. А компенсация за контейнер плутония?

Целую в губы.

— Это аванс.

— Ладно. Тогда вот тебе плата за доставку на ручках.

Она отвечает поцелуем — чуть более долгим, чем позволяет ситуация. Опускаю её возле ящика.

— По два с половиной миллиона — неплохо, да?

Откидываю крышку. Замираю. Она смотрит на меня непонимающе. Заглядывает тоже.

— Эй, каракатица! Что за идиотские шутки? Где приз?

Спрутс хохочет. Хохот всё громче и громче, и вот уже заполняет всё вокруг грохотом. Мелкие камешки дрожат и с шуршанием скатываются по склону.

— Спасибо, детки. Развлекли старика. А вот и финал.

Рокочут роторы тяжёлого коптера имперской полиции. Жандармы выскакивают, окружают, берут на прицел. Наклоняюсь, ищу камень потяжелее. Она встаёт в боевую стойку. Мамина печень, я любуюсь, вместо того, чтобы драться.

Шипит парализатор. Последнее, что я вижу — огромные зелёные глаза, пылающие болью.

* * *

— Господин Спрутс, но я не получил приказа от начальства.

— Мне плевать на вашу бюрократию! Я выпущу вас из дворца только после оплаты.

Открываю глаза. Мы сидим спина к спине, она тоже в наручниках. Спрашивает шёпотом:

— Где это мы?

Щурюсь на фиолетовый свет:

— Во дворце этого ублюдка. Как ты?

— Голова трещит и во рту кисло.

— Так всегда после парализатора. Скоро пройдёт.

Диалог триллионера и жандарма продолжается:

— Вы препятствуете имперской полиции?

— Слушай сюда, майоришка, — визжит Спрутс, — здесь Миля, а не твоя вонючая Империя. Мне только знак подать — и вас переработают на консервы.

Я спрашиваю:

— Что тут происходит?

Спрутс плещется в своей ванне. Хихикает:

— Ничего личного, детки, только бизнес. Империя давно разыскивает двух самых опасных наёмников. Посулила за ваши головы или трупы, без разницы, десять миллионов. И закрытие парочки налоговых дел. Так что я и заработал, и немного развлёкся. Спасибо, вы меня дважды порадовали. А теперь заткнитесь, пока я обсуждаю с дядей детали.

Она возится, пытаясь что-то сделать. Потом шепчет:

— Мне никак, а у тебя руки сзади. Ты можешь дотянуться и порвать резинку на моих трусиках?

— Милая, это возбуждает, но не совсем ко времени.

— Делай, что говорю, балбес, — шипит она, — там сигнализатор тревоги на мой корабль.

— Остроумно. У меня был передатчик, но сгорел вместе с комбезом.

— Потому что мужчины просты, как шпалы.

Нащупываю тонкую проволочку. Разрываю.

Проходят бесконечные три минуты, и стена падает с жутким грохотом.

В пролом просовывается тупая морда драконовского броневика. Грохот заполняет зал, вспышки выстрелов опрокидывают жандармов. Алмазная ванна Спрутса раскалывается, хлещет синяя жидкость; в луже корчится, изрыгая слизь, тошнотворный комок щупальцев.

Рогачи прорываются. Поднимают нас и тащат к пролому.

— Сними наручники, — кричу я.

Чудовище достаёт резак; вспышка — и я потираю горящие от боли запястья. До пролома десяток шагов, когда в зал вваливаются стрелки из охраны Спрутса. Мой спаситель неуклюже разворачивается и получает заряд в грудь.

— Не прорваться, — хрипит другой рогач, — снаружи нас поджали имперцы.

— Вызывайте моих, — кричу я, — код двенадцать, второй диапазон.

Поднимаю чей-то бластер, стреляю по вспышкам. Она прячется за колонной и помогает мне из трофейного плазмогана.

Рогач протягивает гарнитуру:

— Твои на связи.

— Умник, — кричу я, — вы где?

И замираю, вспомнив тело без головы.

— Спалили имперский коптер, пять минут — и на месте. Держись, кэп.

— Живой! Как я рад, что ты живой, Умничек.

— Тебя там контузило, что ли? Отбой связи.

Отбрасываю пустой бластер. Вырываю из разгрузки мёртвого рогача гранату и швыряю. Взрыв сметает напирающих имперцев, но за колоннами появляются другие.

Вторая граната. И последняя.

— Как ты, милая? — кричу я.

— Хреново. Всего три заряда.

Оглядываюсь. Чем бы кинуть? В вазе какие-то шарики. Беру один и бросаю в жандармов: они падают, прикрыв затылки руками. Кругляш разбрасывает искры и визжит, словно от боли.

Набираю горсть шариков.

Снаружи доносится вой. Это пушка Верзилы, её ни с чем не спутаешь. Из гарнитуры:

— Кэп, чисто! Выходите.

Отходим. Последний рогач несёт майора-имперца под мышкой.

— Зачем тебе эта падаль?

— Сгодится в заложники, — хмыкает дракон.

Вываливаемся из пролома. Вся Миля на ушах: дым заволакивает улицы, под стальным потолком мечутся прожектора коптеров.

— Давай, давай! — Полоз хватает меня и затаскивает в катер.

Я успеваю бросить взгляд на броневик рогачей. Тонкая смуглая рука высовывается из люка и машет.

Надеюсь, что мне.

* * *

— Странное дело, — ворчит клерк, — на что годится этот кусок мёртвого камня? Двадцать лет никому не был нужен, и вдруг такой ажиотаж. И ведь недёшево — миллион!

— Тебе какое дело? — злюсь я. — У меня всё при себе. Давай документы, и разбежались.

Клерк втыкается носом в экран. Шмыгает.

— Так, система Гелиос, третья планета. Уровень радиации запретный, атмосферы нет, воды нет. Ну и труп. Хотя… Технологии позволяют: вложить ещё миллиона три, тридцать лет, и будет, как новенькая.

— Вот именно.

— За такие деньги можно купить отличную планету, высший сорт, под ключ. Хотите Наяду? Плюс тридцать, розовый океан, синие луга. А девчонки там какие, а? С фиолетовыми глазами.

— Запомни, дружок: трава и глаза девчонок должны быть зелёными.

— Ваше право. Оформляю.

Меня трясёт от волнения, мамина печень.

— Упс, — говорит клерк, — Извините, мистер, но нет.

Я хватаю шмыгающего ублюдка за грудки.

— Придушу. Что значит «упс»?

— Продано, — сипит клерк, — пять минут назад.

— Кому?!

— Не могу знать.

Опускаюсь на стул.

— Так, может, посмотрим Наяду?

— Нет.

— Не понимаю я вас.

— У меня была Мечта. У меня была любимая. А теперь ни того, ни другого. Сейчас понимаешь?

Я поднимаюсь. Надо идти, но куда и зачем — не знаю.

— Подождите. Давайте, я вам выпишу смотровую. Встретитесь с новым хозяином. И, быть может, перекупите.

— Это нарушение?

— Совсем небольшое, — хихикает клерк, ставший вдруг славным малым, — а вы мне за это покажете. Никогда не видел.

Я достаю футляр, вытряхиваю на ладонь шарик. Он просыпается, становится нежно-сиреневым и запевает «Улетай на крыльях ветра». И всё плывёт вокруг…

Клерк смахивает слезу.

— Вы счастливый человек. Быть обладателем такого богатства! Миллион — это совсем немного за поющую жемчужину.

Я унёс горсть таких из горящего дворца Спрутса. Разве я стал счастливым?

* * *

— Сэр, мы на орбите. Объект на обзорном.

Третья планета жёлтой звезды. Оплавленный геоид.

— Ого, — присвистнул капитан моей яхты, — а техники-то сколько нагнали! Этак они быстро реанимируют планету. Новый хозяин взялся всерьёз.

— Давай запрос на деловую встречу.

— Есть, сэр.

Я сел перед монитором. Тот, кто меня опередил, богат и решителен. Значит, никакого давления, только лаской. Натянул на лицо улыбку.

–… не собираюсь никому продавать. К чёрту переговоры.

Она отчитывала секретаря, стоя спиной к монитору. Чёрные волосы, силуэт из моих снов. Я замер.

Она обернулась. Глаза сверкнули зелёным.

— Ты?! Ну чего так долго, я вся извелась.

Рявкнула на своего пилота:

— Если ты не пристыкуешься к этой яхте через пять минут, то я подвешу тебя в дюзе. За яйца.

* * *

Мокрые от пота простыни сплелись белоснежными влюблёнными змеями. Пузырьки в бокалах всплывали к поверхности, как возвращающиеся на борт батискафы.

–… а у майора под бронежилетом — пачки купюр. Десять миллионов. Плата за нас с тобой. На радостях мы его даже не пристрелили, просто выкинули перед взлётом.

— Я искал тебя везде, — сказал я.

— А я — тебя. Перерыла все пылевые скопления и тайные астероиды. Всю Галактику из конца в конец. Почему мы не встретились?

— Потому что Галактика — спиральная окружность, у неё концов нету.

— Шпала, — захохотала она, — балбес.

— И тупой солдафон.

— Что же поделать, раз такого полюбила.

— Осознал. Сочувствую. Готов компенсировать. Иди ко мне.

Любопытные звёзды заглядывали в иллюминатор. Хихикали, краснели и переводили взгляд на обугленный геоид.

Там, ниже на тысячу километров, ревели на пределе мощности генераторы атмосферы.