Что знает наука, «знает» религия и что хотим знать мы о жизни после смерти

Сергей Михайлович Горохов

Пожалуй, впервые в литературной практике значительный объем книги научно-популярного содержания составляет материал, отражающий реакцию представителей церкви и духовенства на столь острый и актуальный вопрос, как эмпирический опыт на границе «перехода» в загробную жизнь.

ЧАСТЬ 1. ОКОЛОСМЕРТНЫЕ ОПЫТЫ

Человек — единственное животное,

которое знает, что его ожидает смерть,

и единственное,

сомневающееся в ее окончательности.

Стивен Хокинг

ОТ АВТОРА

Особенностью большинства информационных источников, предметом рассмотрения которых является околосмертный опыт (ОСО), является избыток описания жизненных историй респондентов с подробным изложением порой мельчайших деталей, пережитых ими видений.

Возможно, это делается с целью убедить читателя в реальности существования такого опыта.

Хотя, представляется, что после почти сорока лет исследований околосмертных состояний, необходимость в этом отпала.

Дополнительное неудобство для каждого, кому приходится знакомиться с литературой, касающейся исследований околосмертного опыта, является наличие некоторого количества аббревиатур, используемых в описаниях результатов ОСО.

Эта ситуация связана как с историей развития исследований ОСО, в течение которой различными авторами предлагались собственные определения для описания состояния респондентов, так и со сложностью перевода установившейся на сегодня терминологии в данной области.

Сегодня околосмертный опыт принято разделять на «ОСО-подобный опыт» (в оригинале — «NDE — like experience») и «настоящий ОСО» (true NDE).

Первый имеет массу схожих проявлений с настоящим ОСО, включая общую феноменологию, но наблюдается в условиях отсутствия реальной угрозы жизни, например на фоне общей анестезии.

«Настоящий опыт столкновения со смертью» происходит в критические для человеческой жизни моменты, например на фоне остановки сердца.

Но не только момент остановки сердца (клинической смерти) является границей проявления посмертных переживаний.

В настоящее время достижения реаниматологии позволяют вернуть к жизни пациентов через интервал времени, значительно превышающий пока еще декларируемый диапазон умирания мозга (20 — 30 сек.).

Т.е. «настоящий ОСО» (true NDE) фактически распадается на два вида «посмертных» переживаний — переживаемых после остановки сердца (ПСП) и умирания мозга (NDE).

К сожалению, абсолютно корректно разделить эти данные практически не удается как в силу ограниченных возможностей контроля процесса реанимации, так и сложности детализации посмертных переживаний, полученных в ходе последующего проспективного опроса.

Поэтому в дальнейшем, для удобства восприятия информации будем использовать аббревиатуру ОСП для околосмертных и ПСП для всех посмертных переживаний, регистрируемых в ОСО.

Сегодня никто не отрицает не только сам факт возникновения околосмертных переживаний в критических ситуациях, но и те объективные феноменологические картины, которые их характеризуют.

Чтобы с ними познакомиться, достаточно обратиться к таким информационным ресурсам как «Справочник околосмертных переживаний: 30 лет исследований» [1], антология, опубликованная в 2009 году, или NDERF [2] — самый большой сайт в мире, содержащий более 4000 описаний — историй на 23 языках, отражающий деятельность Исследовательского Фонда околосмертных переживаний.

Мне крайне не хотелось идти этим путем (насыщения текста описанием ОСО), тем более что основной целью брошюры является желание прояснить отношение православной церкви к исследованиям околосмертного опыта.

Именно того вопроса, к которому с такой осторожностью и «боязливым чувством» приближаются представители науки.

И, тем не менее, я не устоял от искушения привести три ярких примера, которые не смогли меня, как представителя естественных наук, склонного к рациональному мышлению, остановить от такого поступка.

Могу назвать две причины, побудившие все-таки принять такое решение.

Первая заключается в масштабности самого феномена ОСО, поскольку по последним данным, приведенным 28.07.2017г. в [3]:

«по подсчетам различных ученых околосмертный опыт есть примерно у 4—15% жителей планеты.

Не каждый из них при этом действительно был на пороге смерти — это значит, что все эти видения в основном связаны с реакцией нервной системы на стресс, а не с самой смертью».

Но это значит, что подобные переживания могли испытать порядка 700 млн. из семи млрд. населения Земли. Цифра поражает воображение.

Вторая причина — можем ли мы верить этому опыту.

Ведь эмпирическому опыту мы доверяем настолько, насколько верим самим себе, или тем от кого мы этот опыт узнаем.

Такие (как правило, личные) воспоминания, не охватываются различными исследовательскими программами, но именно они заслуживают у нас не меньшего доверия в том случае, если они исходят от людей, в чьей искренности, правдивости и объективности не существует ни малейших сомнений.

Ведь именно личностные трансцендентальные околосмертные переживания являются тем опытом людей, переживших клиническую смерть, который рождает у нас убежденность в жизни после смерти.

Позволю привести эти примеры.

Борис Викторович Раушенбах — советский и российский физик-механик, один из основоположников советской космонавтики, академик АН СССР, академик РАН, лауреат Ленинской премии, Герой Социалистического труда.

Являясь одним из выдающихся ученых в области ракетостроения, он не ограничивал поле своей деятельности космонавтикой, получив признание за свои труды по искусствоведению и истории религии.

Но, пожалуй, не меньшую известность ему принесла работа «О Логике троичности», опубликована в журнале «Вопросы философии», 1990, №11, в которой он рассматривал непротиворечивость логической структуры догмата о Святой Троице.

Значимость этой работы для православия и христианства в целом трудно переоценить.

Ведь «Кажущаяся логическая абсурдность триединости была излюбленной темой атеистической и скептической критики догмата.

Цепь этих критических умозаключений строилась обычно по следующей схеме: понятие триединости — это логический абсурд — никакие абсурдные объекты не могут существовать — следовательно, не существует и Троица.

Сегодня в этой, казалось бы, доказательной цепи умозаключений утеряно главное звено: такие объекты существуют, например, в математике и всеми признаются разумными и полезными…».

Отсюда следует главный методологический вывод этой удивительной по замыслу, потрясающей по глубине понимания постановки и вызывающей восхищение по изяществу решения задачи:

«…Из всего сказанного не следует, что теперь Троица не является более тайной и для принятия этой тайны более не нужен подвиг веры. Просто теперь тайное сместилось туда, где оно и должно быть, — в сущность Бога. Подвиг веры вовсе не нужен для принятия структурно-логического свойства Троицы — триединости…

…Остается лишь удивляться тому, что отцы Церкви сумели сформулировать эту совокупность свойств, не имея возможности опираться на математику. Они совершенно справедливо называли любые отклонения от этой совокупности ересями, как бы ощущая внутренним зрением их разрушительную пагубность. Лишь сегодня становится понятным величие отцов Церкви и в смысле интуитивного создания безупречной логики триединости».

В феврале 1997 года Борис Викторович был неудачно прооперирован, развился перитонит, шансов выжить, почти не было.

Вот что он рассказал [4]:

«Итак, я умирал, и понимал, что умираю. Это было не страшно, даже чем-то приятно… Ясно понимал, какой передо мной выбор, и не боялся.

Видел перед собой коридор, который тянулся куда-то вдаль, там, в конце, брезжил свет, и я заколебался: может быть, мне пойти туда?

Потому что справа было нечто непривлекательное, неопрятное, как я понимал, но в той стороне была жизнь.

А коридор выглядел чистым, светлым, приятным, в глубине его сияло то ли голубое небо, то ли что-то в этом духе.

И все-таки я повернул направо, в кавардак, где была жизнь…

Возвращаться к жизни было не противно. Я бы сказал, что и уход туда, в светлый коридор, казался не то чтобы приятным, но ничего сверхъестественного в нем не было, он был нормален, не вызывал чувства отвращения…».

Комментарии излишни.

Андрей Владимирович Гнездилов, врач-психотерапевт, доктор медицинских наук, почетный доктор Эссекского университета (Великобритания), основатель первого в России хосписа, изобретатель новых методов арт-терапии и автор многочисленных книг.

Этот рассказ А.В.Гнездилова [5]:

«Я работал 10 лет в Онкологическом институте в качестве психотерапевта, и как — то раз меня позвали к молодой женщине.

Во время операции у нее остановилось сердце, его долго не могли завести, а когда она очнулась, меня попросили посмотреть, не изменилась ли ее психика из-за долгого кислородного голодания мозга.

Я пришел в реанимационную палату, она только-только приходила в себя.

Я спросил: «Вы можете со мной поговорить?», — «Да, только я хотела бы извиниться перед вами, я причинила вам столько хлопот», — «Какие хлопоты?», — «Ну, как же. У меня же остановилось сердце, я пережила такой стресс, и я видела, что для врачей это было тоже большим стрессом».

Я удивился: «Как вы могли это видеть, если вы были в состоянии глубокого наркотического сна, а потом у вас остановилось сердце?», — «Доктор, я бы вам рассказала гораздо больше, если вы пообещаете не отправлять меня в психиатрическую больницу».

И она рассказала следующее: когда она погрузилась в наркотический сон, то вдруг почувствовала, что как будто мягкий удар в стопы заставил что-то внутри нее повернуться, как выворачивается винт.

У нее было такое ощущение, что душа вывернулась наружу, и вышла в какое-то туманное пространство.

Приглядевшись, она увидела группу врачей, склонившихся над телом. Она подумала: какое знакомое лицо у этой женщины! И потом вдруг вспомнила, что это она сама. Вдруг раздался голос: «Немедленно прекращайте операцию, сердце остановилось, нужно заводить его…».

На первый взгляд этот рассказ не имеет прямого отношения к трансцендентальным околосмертным воспоминаниям.

Я не случайно его оборвал не закончив.

Желающие могут ознакомиться с его продолжением по ссылке [5].

Могу Вас заверить, что зря время Вы не потеряете…

Для убедительности могу сослаться на слова А.В.Гнездилова о том, как этот рассказ подействовал на Наталью Петровну Бехтереву (советский и российский нейрофизиолог, доктор медицинских наук, профессор, научный руководитель Института мозга человека РАН, Академик АН СССР, Академик АМН СССР, Лауреат Государственной премии СССР), которые Вы найдете в этой работе.

Еще один пример.

В конце лете прошлого (2017-го) года один из моих друзей пережил состояние, которое и принято называть околосмертным опытом.

Встретившись с ним в больнице, мы разговорились и обменялись предварительной информацией по этому вопросу.

А спустя некоторое время, начав работу над этой книгой, я попросил его описать пережитое.

Надо сказать, что мы оба, выйдя из научной среды второй половины прошлого века, объективно являлись, как и многие исследователи ОСО, скептиками и сторонниками материалистического мировоззрения.

Представляю своего друга — Прохоров Валерий Анатольевич. Член-корр. Международной Академии информатизации (МАИ); Член Российской Академии естественных наук (РАЕН) и его рассказ, который я привожу без малейших корректировок:

«Дело было в городе Запорожье. Время — примерно 1970 год. Во всяком случае, — не позже 1974-го, когда я был переведен главным инженером на новый крупный завод микроэлектроники в город Черновцы.

Был я молодой, активный, практически здоровый.

Почему «практически»? У меня временами была аритмия в работе сердца. Времена эти были действительно редкие, и главное: для меня абсолютно неощутимы.

И вот однажды ночью, когда я мирно, в совершенно нормальной обстановке спал и видел такой же спокойный сон, он вдруг прервался как сейчас бы сказали «стоп-кадром» со сразу же последовавшей полной темнотой.

Причем, это не было пробуждением, поскольку в комнате полной темноты не было, на улице было освещение.

Пока я пытался что то понять, в этой кромешной черноте перед моими глазами вдали я увидел четкое достаточно яркое круглое пятно красного цвета. Вернее, даже не красного, а какого-то сложного красно-желтого цвета.

Я описываю все с такими подробностями, потому что и по прошествии такого большого времени виденное мною тогда запечатлелось в моей памяти буквально фотографически, или точнее — как видео — сюжет.

Дальнейшие события, а вернее — мои ощущения были следующие. В полной окружающей меня черноте, какая-то неведомая сила быстро, стремительно и непреодолимо, практически помимо моей воли, понесла меня к этому светлому пятну. Я не то бежал, не то летел в пространстве. Пожалуй, все-таки летел, потому что, перебирая ногами, я совершенно не ощущал под ними никакой опоры и явственно чувствовал невероятно приятную легкость.

Причем не только в ощущении, но даже физически: без инерции а, следовательно, и массы (я, между прочим, имею ученую степень по физико-математическим наукам).

На выходе из темноты я увидел, что летел все-таки в каком-то ограниченном пространстве в виде трубы (или тоннеля).

То, что я сразу видел, как светлое пятно в кромешной темноте, оказалось входом в какой-то новый непонятный мир.

Яркий, вроде как солнечный день, но само солнце — отсутствует (!?), отсутствуют и тени. Нет ветра. Температура — не ощущается вообще: ни жарко, ни холодно — суперкомфорт!

Вокруг — исключительно красивая природа: деревья, кусты, цветы. Разглядеть какие — не успел, так как навстречу мне по дорожке (кстати, тоже очень красивой, ухоженной, ровной, посыпанной снежно-белым песочком), подошел человек.

С большим удивлением я узнал в нем сотрудника нашего завода, который умер пару месяцев ранее, — Александра Ивановича Журавлева, с которым мы ранее были в добрых, и не только рабочих, отношениях.

Будучи существенно старше меня, он меня даже не столько учил или тем более опекал, сколько просто держал в поле зрения. Исключительно хороший, порядочный, умный, поразительно скромный человек. Активный участник войны, серьезно раненый, имевший большие боевые награды. В общем, просто до неправдоподобности положительный человек. Как сказал на похоронах секретарь парткома завода (тоже, между прочим, заслуживающий уважения человек): «Именно таким должен быть человек коммунистического будущего».

Увидев меня, он тоже удивился и спросил: «А ты чего здесь делаешь?». «А я и сам не знаю», — ответил я. «А тебе и нечего здесь делать, у тебя еще много дел осталось!». С этими словами А.И. развернул меня на 180° и легонько толкнул обратно туда, откуда я прибыл. Когда я очнулся, меня тормошила жена: «Мне показалось, что ты не дышишь». Вот такая петрушка!

Прошло много лет, и, я повторюсь: эта история оставалась впечатанной в мои мозги во всех даже самых мелких деталях.

И вот в прошлом году я неожиданно попадаю в больницу. И сразу — в реанимацию: тромбоэмболия легочной артерии, инфаркт-пневмония, плеврит со всеми «вытекающими и втекающими», полным букетом и одновременно.

К вечеру, невзирая на суперинтенсивную терапию, все хуже и хуже. Ночью — совсем хреново: задыхаюсь, хотя и дышу кислородом, только начинаю вдох и сразу же — сильнейшая боль в груди и спазм.

Сознание — обрывками. В мозгу мелькает мысль: конец! И вдруг — опять стоп-кадр, только после него не темное пространство, как в предыдущем случае, а большой светлый высокий зал, полностью открытый в одну сторону, поднятый над землей примерно на уровень 2-го этажа. Очень похоже на современный аэропорт, где можно хорошо видеть все аэродромное поле.

Самочувствие — превосходное, ничего не болит и не мешает, полный комфорт и тишина. Иду посмотреть, что там внизу, и с удивлением вижу то же самое место, которое уже видел много лет назад!

Не похожее, не подобное, а именно то же, только с другой точки — с высоты 2-го этажа.

Страшно захотелось туда. Рванул прямо напролом наружу, и… — уперся лбом в толстое, во всю стену сплошное, идеально прозрачное стекло.

Лихорадочно ищу выход на 1-й этаж! Мотаюсь, как угорелый. Спросить не у кого, зал — пустой. В конце концов открываю какую-то дверь и вдруг оказываюсь в своей постели в реанимации.

Очнулся в полном сознании, без катастрофических симптомов и тут же уснул до утра.

А через сутки меня уже перевели в обычную терапевтическую палату.

Заведующий отделением сосудистой хирургии Одесского военного госпиталя, посмотрев меня и мою историю болезни, сказал, что объективно мои «шансы выжить были не более 10%», а главное: «у тебя — хороший ангел — хранитель».

И, наверное, — он прав!

Когда я рассказал всю эту историю своему старому другу — видному ученому мирового масштаба академику нашей национальной Академии Лукьяну Ивановичу Анатычуку, он вдруг сказал, что, когда буквально пару лет назад ему за рубежом делали очень сложную операцию, он пережил (и тоже в деталях запомнил) очень похожую ситуацию.

А будучи не только большим ученым (не боюсь такого определения), но и тонкой поэтической натурой, свои ощущения и мысли он выразил в стихах, где есть такие слова:

«… лечу, как птица, уплываю…

На небесах так радостно и чисто!

Очнулся — ЖИВ!!!

И снова погружаюсь,

как в серый омут, —

в ЖИЗНЬ!»

Вот такие три примера.

Возможно, может показаться, что сведений, приведенных в этих историях, недостаточно для того что бы сформировалось твердое убеждение в том, что каждого из нас за чертой жизни ожидает свет в конце туннеля.

В этом нет необходимости.

Опыт посмертного умирания не способен привести абсолютные, достоверные доказательства ни жизни после смерти, ни описаний этого перехода.

Собственно, и не только он.

По этой причине здесь мне остается лишь рассказать о собственном опыте, который в определенной мере соответствует ощущениям, характерным для околосмертных переживаний.

Определением этого состояния, которое пережил автор, скорее является видение, а не околосмертное переживание, аналогичное описанному в первой части рассказа В.А.Прохоровым.

Для меня это состояние (слава Богу) не было околосмертным, хотя ему предшествовали трагические для нашей семьи события.

Лучшим определением такого состояние действительно является видение.

Хотя, как правильно отмечено в [6]:

«Самое неоднозначное из слов — «видение» — с переменным успехом использовалось как сторонниками, так и противниками мистицизма для описания широкого спектра переживаний: от бесформенных интуиции, через грубые оптические галлюцинации до сознательных визуализаций, которые так типичны для творческих людей

К видениям мы должны отнести и глубоко личностные тайные прозрения в суть Совершенной Любви, и великие ясновидческие картины будущего, которые даются очам наций — пророкам.

Конечно же, вопросом вопросов остается — является ли видение всего лишь символическим изображением мысли, воображаемым построением, или же оно представляет собой отчаянную попытку души выразить нечто постигаемое в ее глубинах в доступных для сознания образах как сообщение, приходящее извне?»

Безусловно, я отдаю себе отчет в том, что искать параллели собственных пережитых впечатлений с описаниями, приведенными в околосмертных опытах как минимум некорректно. Это поле деятельности исследователей и ученых другой области знаний.

Речь идет о другом.

Были ли пережитые мною впечатления сном, или чем-то еще.

Представляя категорию рациональных ученых, я отдаю себе отчет в том, что сегодня состояние сна уже детально разложили «по косточкам» на все возможные составляющие.

И мне нечего будет возразить, если остепененные представители медицинского рационального научного мира приведут массу доказательств, способных, с их точки зрения, опровергнуть присутствие «духа» в подобных проявлениях.

Возможно, я согласился бы с их аргументами, которых за многие годы исследований сновидений собралось более чем достаточно чтобы «убедить» меня в редукционной основе собственных переживаний.

Если бы не два обстоятельства.

Первое связано с абсолютной реальностью восприятия пережитых наблюдений, что полностью (с точностью до мельчайших деталей) соответствует глубине ощущений пациентов проспективных исследований ОСО, проведенных М. Сабомом [7]:

«Сновидения — общечеловеческий опыт.

Множество переживших околосмертный опыт людей в данном исследовании описывали регулярное появление ночных сновидений и часто сравнивали их со своими околосмертными опытами:

— Я подумал: Н-да, что это за странный был сон!

— Но это не было сном. Это было слишком реально, и это произошло.

— Это как сон. Ты отделен от происходящего и смотришь на него как свидетель.

— Это не было так называемым сновидением или чем-то подобным. Эти вещи реально со мной произошли. Это произошло. Я знаю. Я прошел чрез это. Несмотря на то, что я был на затемненной сцене, знаю, что я прошел через это.

— У меня снов было много, а это не было похоже ни на один сон. Это было реальным. Это было очень реальным. И тот мир, мир отличался от сна, а я много видел снов.

(Я готов подписаться под каждым словом, поскольку все сказанное полностью соответствует пережитым мною ощущениям).

Этот акцент на реальность околосмертного опыта по сравнению с нереальностью сновидения был сделан всеми, кого я (М. Сабом) попросил сравнить эти два состояния.

Восприятие нереальности опыта сна было, по мысли Фрейда, допущением сновидцу утешения, «направленного на снижение важности того, что только что переживалось, и на толерантность к тому, что последует».

Другими словами, нереальность сновидения обычно предусматривает продолжение оного, не смотря на потенциально разрушительные перцепции.

Околосмертный опыт, однако, воспринимается как суровая реальность и во время опыта, и в последующих размышлениях. Кроме того, крайняя изменчивость содержимого сновидений у разных людей и в разное время контрастирует с однородностью событий в околосмертном опыте. Таким образом, маловероятно, что околосмертный опыт можно истолковывать как простой сон».

Не менее категоричен в оценке реальности околосмертных переживаний и Кеннет Ринг [8]:

«В литературе по ПСП часто упоминается следующий факт: что касается испытавшего ПСП, то реальность описываемых событий не подлежит сомнению.

Например, во время моих собственных собеседований некоторые ПСПеры с большим чувством говорили мне: «Это переживание более реально, чем я, чем вы, чем то, что я сижу здесь и рассказываю о нем».

Или, например: «Мое переживание было более реальным, чем сама жизнь».

Другим исследователям, также доводилось выслушивать подобные мнения от своих респондентов».

Вторым не менее, а возможно, более значимым (по крайней мере, для меня и моей семьи) обстоятельством, стал факт соответствия этих двух видений временной последовательности посмертного существования души, описанной православным учением о жизни после смерти.

Речь идет о полном хронологическом совпадении ночных видений с девятым и сороковым днями, определенными православной Церковью для особого (согласно откровению Ангела преподобному Макарию Александрийскому) поминовения усопших.

Еще раз подчеркну.

Речь идет, к счастью для автора, идет не об околосмертном опыте, а о пережитых им сновидениях, которые он для себя определил как подлинные видения.

Понимаю, как это странно звучит для представителя точных наук, но я с абсолютной уверенностью могу лишь повторить — «Я знаю. У меня снов было много, а это не было похоже ни на один сон. Это было реальным. Это было очень реальным».