Ворота Сурожского моря

Сергей Мильшин, 2019

Тридцатые годы семнадцатого века – темное время на южных окраинах Руси, еще не оправившейся от Смутного времени. Там бродят шайки людоловов, нападая на села и станицы, уводя русских людей в неволю. С захватчиками и разорителями сражаются донские казаки, на своих стругах совершая глубокие рейды по тылам врага – побережью Черного моря. Но что делать, если устье реки, эти ворота Сурожского (Азовского) моря перекрыли огромными цепями, которые прикрывают пушки крепости Азов, перевалочной базы турецких работорговцев? «Казак без моря – половина казака!» Вольные люди никогда не смирятся с потерей выхода на морской простор. А, значит, вперед, на штурм Азова!

Глава 6

— Не так малость, смотри, как я, — повернув коня, Муратко толкнул пятками.

Умный конь с места прыгнул в галоп. Есаул вскинул саблю над головой. Десяток саженей до выстроенных рядком лозин конь не проскакал — пролетел. С легким свистом, провернувшись в полете, грозное оружие рухнуло на тонкий прут. Взгляд не уловил — попал или нет, блеснувшая голомля слилась со слепящей небесной синью. Прут даже не вздрогнул. Прошли секунды, Муратко, окоротив коня, уже разворачивался. Парни дружно в голос успели досчитать до пятнадцати. И только тут верхняя часть лозины плавно поползла по ровному срезу, а есаул, не глядя на дело рук своих, улыбаясь, направил коня шагом обратно. Валуй почесал затылок:

— Как же это у тебя получается?

— Дай-ка я ишшо разок, — Борзята объехал задумавшегося брата. Покрутил саблей, разминая плечо.

— Эх! — пегий жеребец поднялся на дыбы и, опустившись, рванул галопом.

Парень вскинул саблю. Вжикнуло гибкое железо, и кончик лозины, задержавшись до счета четыре, укоротился еще на вершок. Дождавшись, пока младший Лукин возвратится на исходную, есаул одобрительно кивнул сдерживающему довольную улыбку Борзяте:

— То добре, хлопец. Видно, что уменье есть. Только подправить надоть. Глянь ишшо разок. И все тоже гляньте. Вот так, вот так… резче. С проворотом, — есаул уже который раз показывал выстроившимся перед ним всадникам приемы сабельной атаки.

Особым шиком считалось у казаков, если срубленная лозина не сразу сползет по срезу, а, словно не веря известию о своей смерти, задержится как можно дольше. Умелая рука могла так направить саблю, что тонкую камышинку даже ветром не качнет. А бывали, говорят, такие мастера, у которых срубленные лозины вовсе не падали, и срез снова затягивался. Может, сказки…

С конем Борзате повезло. Пегий быстро сообразил, что хозяин требует от него полного подчинения, и в каждой ситуации старался демонстрировать почти собачью преданность. Однако у него был пунктик: жеребец никого из станичников к себе не подпускал. Конь видный, многим казакам хотелось подойти поближе, рассмотреть его, а то и пощупать. Но, угадав желание человека приблизиться, конь зло скалился, прижимая уши. Охота погладить жеребца у постороннего казака сразу пропадала. И только при появлении младшего Лукина жеребец как по мановению волшебной палочки преображался в смирного и послушного коня. Борзята нарадоваться не мог на четвероного друга.

Сотня Муратки Рынгача, входившая в тысячу Ивана Косого, набранная в большинстве из молодых ребят, многие из которых, как братья-близнецы, уже успели побывать в плену, тренировалась в Монастырском урочище. В эту же тысячу зачислены были и другие знакомцы ребят, сейчас занимающиеся где-то на другом конце огромного поля, раскинувшегося меж двух донских проток. Семка Загоруй, Ратка Иванеев, коваль Гарх Половин… Правда, опытные бойцы не столько сами оттачивали навыки владения саблей, тут им равных особо и не находилось, сколько молодежь подтягивали.

Тренировки продолжались вторую неделю. Есаул Рынгач и старшина Фроська Головатый гоняли народ с утра до вечера. К освобожденным гребцам с каторги Кудей-паши старые казаки относились снисходительно. Частенько, вместо того, чтобы отправлять парней на стрельбы из самопалов, возвращали к котлу — за внеочередной порцией каши. Ребята, под беззлобные смешки товарищей, охотно направляли коней к едальне. Поесть лишний раз завсегда на пользу, да и понимали — без силы много не навоюешь.

К исходу второй недели бывшие пленники начали понемногу округляться. Уже не так выпирали ключицы, не вострились подбородки с первыми кудряшками вновь наметившихся бород (старые, неухоженные все посбривали), и ребра на голых торсах уже не все можно было сосчитать с первого взгляда. Да и уставать стали значительно меньше.

Продвигалось и обучение ратному делу. Почти все парни, натасканные в семьях отцами и дедами, неплохо владели саблями и ножами. Опытным наставникам оставалось только малое: кому-то подсказать новый прием, где-то отработать не очень четкое движение. Сложней всех ученье давалось Дароне. Парень из мужицкой семьи, предки из оружия только вилы знали да цеп. Вруну пришлось познавать сабельную науку с нуля. К исходу десяти дней у настырного парня кое-что начало получаться, но все понимали: идти с такими знаниями на татар — чистое смертоубийство.

Прознав про его уменье заговорить кровь, залечить рану, лихоманку какую одолеть, ведун Гераська предложил парню перейти в обоз, где организовывалась лекарня. Но Дароня категорически отказался.

«Все воевать, а я болячки врачевать? — объяснял он товарищам. — Нетушки. Ежели чего, и так помогу, чем смогу. Но с лошади не сойду».

Атаманы уважили решение парня. На смерть идет, не в кустах отсидеться, тут не запретишь. И оставили в покое. Фроська, видя, что с саблей у того дружба не очень ладится, предложил вооружить парня кистенем. Силушка в руках имелась, с головой дружил. А техника у кистеня проще, за пару недель можно главные приемы освоить. Так и вышло. Дароня целыми днями вертел ядро, прилаженное прочным кожаным ремнем к кистенищу. Бился с чеканом и с коня, и пешим, и вскоре наладился сшибать головки камыша, почти не целясь и времени не теряя. В целом атаманы были довольны пополнением.

В этот раз сотню поделили на полусотни. Первые пятьдесят бойцов вместе с есаулом отрабатывали конную атаку, остальные под руководством старшины на другом конце широкой поляны, где когда-то стоял казачий городок, разоренный татарами, рубились между собой деревянными, а кто поумелей, и настоящими саблями, разбившись на пары.

В эти дни все Монастырское урочище на правом берегу Дона напоминало огромный тренировочный лагерь. Рядом тренировались другие сотни воинов. Всего к середине апреля лета 7145 от Сотворения Мира, или в 1637 году, как будут считать спустя более чем 60 лет, после петровской реформы, атаманы собрали около 6 тысяч казаков — огромная сила по тем временам. Последний раз такую ораву сабельников казаки видали лет десять назад, когда собирали объединенное с запорожцами войско против турок. Тогда удачно сходили. И крымские работорговые города, и предместья Стамбула надолго запомнили опустошительный набег. Одних только славянских рабов освободили более пяти тысяч.

Но чаще в походы уходили по полусотне, редко когда в ватагу сбивалось триста-четыреста бойцов. А тысячи две-три — это вообще раз в год-два на особо крупные дела, когда казакам противостояли многочисленные, в три-пять раз превышающие казачьи формирования армии ногаев или крымчаков. А то и тех и других вместе. Да еще и черкесами приправленные. И такие относительно небольшие отряды бивали врагов в девяти случаев из десяти. Успехи татар обычно случались, когда они нападали внезапно, вероломно, а казаки не готовились к обороне. А теперь-то, с такой силищей, сам Бог велел наказать нерусь за все их прегрешения, коих накопилось изрядно.

Крепость Азов давно уже костью сидела в казачьих глотках. Нашкодив в станичных городках, турки, татары, ногайцы, черкесы — желающих наловить казачьих да русских людей хватало с избытком — прятались за высокими крепостными стенами. Поди выкури их оттуда. Казаки так врагов и называли — людоловы.

Почти треть казачьих сил составили запорожцы, несколько недель назад внезапно появившиеся на берегах Дона. Днепровцы планировали добраться морем до Персии, чтобы предложить свои услуги персидскому шаху, воевавшему в это время с Турцией. У себя на Днепре слишком много атаманов появилось, всем места и власти не хватало, вот и собрались казаки в чужие земли. Как раньше говорили — других посмотреть да себя показать. Донцы, выслушав товарищей, сделали им встречное предложение — поучаствовать в походе на Азов и, после взятия крепости, остаться в ней жить навсегда. Донцы и днепровцы со стародавних времен почитали друг друга как братья и в случае чего всегда приходили на помощь. И тут запорожцы не долго колебались. Между чужими персами и своими казаками и выбирать нечего. Тем более что воевать так и так с турками пришлось бы. Так хоть на своей, русской земле. А Азов, как убежище для турских войск, и запорожцам немало обид причинил. В общем, подумали для форсу более и… согласились.

К землякам с Окраины, разместившимся на другом берегу узкой здесь протоки, на второй же день ушел Серафим Иващенко и не вернулся. Видно, нашел знакомцев.

После занятий ребята собрались у шалашей, выстроенных кругом, на небольшом майдане перед костром. Борзята и еще несколько казаков поджаривали на прутах кусочки разломанной лепешки, для экономии припаса состряпанной пополам с рыбной мукой. Ее только что приволок от котла Пешка-татарчонок. Михась Колочко — опытный казак, один из немногих женатых, — натирал саблю войлоком, чтобы если не острием, так блеском своим врагу урон нанесла. «В солнечную погоду зайчик, вовремя попавший в глаз турку, может жизнь спасти, — учил Михась. — Оно вроде чепуха, а в бою иной раз и соломинка оружием покажется. Нет там неважных мелочей». Парни слушали и тоже войлоком запасались. Тут же чинил порванную у ворота рубаху старшина Фроська Головатый.

— Ждем станицу из Москвы, — не отрываясь от занятия, тихо отвечал на вопрос Фроська. — Каторжный должен подвести боеприпасы и продукты. Своих маловато, особливо пороха и селитры. А на такую громадину идти с голыми руками — смысла нет.

— Когда же он вернется? — высокий и чубатый Дароня Врун пододвинул сапогом отлетевшую головешку. — Скоко еще тут сидеть будем, до лета, што ли?

Старшина перекусил дерюжную нитку, оставившую на тонкотканой рубахе грубый шов:

— Сказывают, на подходе атаман Каторжный. Идет стругами, потому медленно. И вроде как царь казаков уважил — припасу боевого выдал, и жалованье, и тканей, и муки, и сухарей три воза. Как придет, так, атаманы говорят, и двинем.

— Та, когда же? — Борзята вытянул губы к поджаристому куску лепешки и, обжигаясь, надкусил. — Невтерпеж ужо. Сидим тут, сидим, и все без толку.

— А куда вы торопитесь-то? — вскинул брови Михась. — Ты вообще, Лукин, только недавно толще тени стал, саблю выше головы поднимать начал. А туда же: «Сидим-сидим».

Казаки тихо захмыкали. Пешка хихикнул громче всех. Валуй покосился на него неодобрительно. Татарчонок, не заметив взгляда Валуя, прищурил хитрые округлые глаза. Надув щеки, он с притворной натугой поднял саблю в ножнах на уровень плеча. И тут же вскочил, возмущенно втягивая воздух через зубы. Смачная затрещина Валуя чуть не скинула Пешку с бревна.

Конец ознакомительного фрагмента.