Послание из прошлого. Зарница

Сергей Милушкин, 2022

Продолжение романа "Послание из прошлого". Группа школьников во время проведения игры "Зарница" попадает из 1984 года в 1941, когда враг пробивается к Москве. ЧП по исчезновению в 1984 году расследует милиция, а ребятам нужно постараться выжить и вернуться назад. У каждого из них проявляются способности, о которых они и не подозревают. Смогут ли они сплотиться или вражда погубит весь отряд? Петля времени неумолимо затягивается.

Глава 10

2010 год

Виктор повернул голову и замер, глядя на человека, остановившегося у двери в нерешительной позе. Человек поднял руки к лицу, словно бы отгораживаясь от наведенного на него черного ствола.

Шаров, увидев, что вошедший безоружен и явно не собирается причинить им вред, медленно спрятал пистолет.

— Шершень? — изумленно сказал Виктор, повернулся к Лене и повторил, словно пробуя это имя на вкус: — Это же Шершень… смотри, Лен… — он мгновение подождал, потом быстро взглянул на Шарова: — Смотрите, это он! Вы помните?! Помните его?

Майор устало покачал головой, хотя лицо парня у двери было явно знакомым.

— Нет, вообще не помню.

— Спичечный коробок, шершень… помните?

Шаров вздрогнул, но промолчал.

Виктор обернулся на друга и уставившись на него, медленно спросил:

— Э…ты? Это правда ты?

Шершень кивнул.

— Д-да. Э-это я, Вить.

Голос и правда был его. Парень почти не изменился, остался тем же самым десятиклассником, только… чуть похудел, да черты лица… стали жестче, а в глазах все тот же самый озорной огонек, — подумал Виктор. — И еще шрам на лбу выше глаза. Глубокий светло-коричневый шрам…

— Это у тебя… — Виктор поднял руку к своей голове и осекся.

Шершень чуть заметно улыбнулся.

— Д-да… П-поомнишь, в ш-школьном д-дворе?

— В школьном дворе?! — Виктор вскочил со стула.

Профессор боязливо отодвинул ноги и взял в руки пластиковый стаканчик с чаем.

— Помню ли я, что произошло в школьном дворе?! Ты издеваешься? Это было… словно вчера! Каждое утро я просыпался и вспоминал сон, который снился мне ночью: трое парней в черном избивают тебя, двое держат за волосы и руки, а третий… лупит руками и ногами… а потом ты упал, и они втроем стали бить тебя… весь асфальт был в крови!

— В-все оо-обошлось! — снова улыбнулся Шершень.

Виктор покачал головой.

— Обошлось? Но… — он развел руками. — Господи… я думал, ты умер. — Он быстро подошел к другу и обнял его. — Ты же… пропал. Исчез навсегда… я думал, ты переехал, потому что боялся этих подонков… не было и дня, чтобы я не вспомнил о тебе… все эти годы… как ты мог пропасть…

Шершень легонько похлопал Виктора по спине.

— Я… я и в са-а-мом деле их бо-о-ялся. Если бы-ы не ты, меня бы у-у-били.

Виктор отстранился, быстро провел рукавом куртки по красным глазам и посмотрел на друга, словно проверяя, не исчез ли тот снова на очередные двадцать лет.

— Но откуда они взялись? Кто их подослал? — он покачал головой. — Честно говоря, я всегда думал, что это из-за меня. Из-за той нашей вылазки на Арбат… помнишь? Когда я потерял рацию в подвале.

Шершень кивнул и взгляд его слегка затуманился.

— Но ведь все не зря…

— Что не зря? — вздрогнул Виктор, непонимающе уставившись на друга.

— Бриллианты. — Шершень пристально посмотрел на Шарова. Тот хлопнул себя по карману, но ничего не сказал. — Иначе бы майора Шарова не удалось уговорить… А вот по поводу тех бандитов… — Он вдруг замер, пристально глядя на профессора, — мы еще поговорим. Как-нибудь потом.

Виктор почувствовал, что кто-то взял его за руку. Он обернулся, это была Лена.

— Я больше не могу, очень хочу спать, — прошептала она, пошатываясь и пытаясь удержать глаза открытыми.

Профессор отхлебнул из пластикового стаканчика и кивком показал на дверь.

— Кабинет напротив, там раньше сидел зам командира. Я привез несколько раскладушек и одеял. В шкафу обогреватель. Не пятизвёздочный отель, но переночевать можно.

— Проводишь меня? — Лена посмотрела на Виктора, тот кивнул, и они вышли, ступая по скрипучему, темному от старости паркету.

— Свет за шкафом, — крикнул сиплым голосом вслед профессор.

Когда Виктор расправил раскладушку, постелил на нее найденный новенький матрац и вынул из пакета маленькую подушку, Лена уже сложилась на стуле возле окна — положив руки не подоконник, она мирно спала. В нелепой рабочей спецовке из психбольницы, огромных черных резиновых сапогах, с короткой мальчишеской стрижкой, она казалась удивительно милой и такой беззащитной, что у Виктора защемило в груди.

Он осторожно поднял ее, уложил на раскладушку, стащил сапоги и укутал одеялом. В этот момент в голове стрельнул острый разряд, он едва сдержался, чтобы не вскрикнуть — все это уже было, он был в этом уверен, и раскладушка, и сапоги, и приглушенный свет и неясные мужские голоса за дверью…

Стиснув голову руками, Виктор глухо застонал. Через пару минут приступ прошел, но перед глазами крутились яркие звезды и всполохи, будто бы его ударили по голове чем-то тяжелым.

— Лена… — прошептал он. — Леночка… — быстро наклонившись, он слегка коснулся губами ее теплой щеки и тут же отпрянул, будто кто-то мог застать его за этим по-детски невинным поступком. Сердце гулко стучало. Он глянул на щелку дверного проема, но в коридоре никого не было.

— Спокойной ночи, — сказал он едва слышно и, выключив свет, вышел из комнаты.

Коридор второго этажа штаба утопал в темноте. Пахло старым, давно обветшавшим зданием, хотя ни сырости, ни каких-то специфических запахов типа плесени не чувствовалось. Здесь очень давно никого не было, но когда-то, несомненно, в этих стенах кипела жизнь, стучали по паркету сапоги и то и дело раздавались отрывистые команды.

Он толкнул дверь командира части от себя.

Шаров оставался за столом, профессор так же сидел у окна, а Шершень переместился на один из стульев у стены. Все они молчали и будто бы ждали его появления.

— Как она? — спросил Шаров.

— Все нормально, уже спит.

— Я бы тоже не отказался, — признался майор. — Но для начала давайте расставим все точки над «и». — Он постучал огрызком карандаша по почерневшей от времени поверхности стола, посмотрел в окно, задрапированное плотной черной тканью, будто бы сквозь нее можно было что-то рассмотреть. — Это удивительно… — начал он медленно, старательно взвешивая каждое слово. — Кажется, я был здесь буквально вчера. И… до того момента… момента, пока не началась «Зарница», все в моей жизни шло хорошо. Или нет? — он покачал головой, глянув на Виктора, который подлил кипятка в пластиковый стакан и сел рядом с Шершнем.

— Или нет? — повторил майор. — Все началось раньше, ведь так, Витя? И ты… так и не успел мне рассказать, что произошло там… на стадионе.

— Я сам не знаю, что там случилось, — ответил Виктор, глядя в глаза Шарову. Горячий чай обжег губы, он закашлялся. Поставил стаканчик на стол и под ним тут же образовалась маленькая лужица. — Я не помню, что произошло! Все как в тумане! Помню отдельные моменты… как записывал имя победителя, которое кто-то продиктовал мне по магнитофону, как ехали с соседкой на трамвае к стадиону, потом…

Трое мужчин напряженно смотрели на него, а он, точно школьник мотал головой из стороны в сторону, пытаясь уловить отголоски давно прошедших дней, вспомнить хоть что-нибудь. И память при этом, словно мокрый песок на берегу — он оглядывался, чтобы разглядеть ее следы, и только что четкие, они исчезали, слизываемые накатываемой волной.

— Если бы вы мне поверили там… в раздевалке… все было бы иначе… — наконец сказал он.

— Н-нет, — ответил вдруг Шершень. — Не было бы и-ииначе. Т-так ведь, доктор?

В кабинете воцарилась тишина и все взгляды устремились к вытянувшемуся на стуле профессору. Тот открыл рот, потом закрыл его. Оловянные глаза моргнули, мужчина втянул шею в туловище и как-то враз опал внутрь себя.

— Не знаю, — буркнул он.

— В-все вы-ы з-знаете, — с нажимом повторил Шершень. — С-с того са-амого дня, когда он в-впервые у-увидел Витю, он понял, какие в-возможности мо-ожет получить. К-конечно, он не с-сразу поверил. Ведь в это невозможно п-поверить. Э-это нереально. Н-надо о-отдать ему должное, как у-ученый он выше всяких похвал. Дру-угой бы списал на шизофренический б-бред, галлюцинации — т-так и делают п-повсеместно. Но он начал к-копать. П-помогло то, что он в ту п-пору чуть ли не единственный в СССР освоил м-методику ре-е-егрессивного гипноза и хотя научного в ней б-было мало, в случае с Витей она н-неожиданно дала це-енные и, главное, п-поовторяющиеся результаты. А повторимость о-опыта в науке означает п-повышение достоверности.

Шаров слушал Шершня открыв рот, частично понимая, но большей частью видимо, удивляясь и поражаясь услышанному.

— Но откуда он знал? Ведь… после взрыва… после… того, что там случилось, — Виктор поперхнулся, прочистил горло, сделал глоток чая и продолжил: — не каждому доктору могли доверить детей, да еще… тогда в СССР вообще психологов не было.

— О-он знал, — сказал Шершень таким тоном, что у Виктора побежали мурашки по спине. — Ему ска-азал т-твой отец… пе-е-еред смертью.

На мгновение Виктор почувствовал, что сердце перестало биться, а воздух в комнате вдруг резко закончился.

— Н-н..никаким психологом он не-е был. Слу-ужил армейским хи-ирургом. С-спасал бойцов, н-но война, в-ви-идимо, что-то в нем п-перекромсала… И-и п-понеслось…

— Что сказал ему отец? — прошептал Виктор, сжимая кулаки под столом. Он медленно поднял опущенную голову и посмотрел на скукожившегося на стуле доктора. И хотя выглядел тот вполне безобидно, можно даже сказать, вызывал жалость, Виктор почувствовал, что это все притворство. И под маской напуганного старика скрывается холодный, жестокий, расчетливый убийца. Теперь понятно, что помогало ему все эти годы — глядя на него абсолютно нельзя было сказать, что этот старикашка вообще был способен на что-то серьезнее кроме просмотра газеты «Друг пенсионера».

— Что он тебе сказал? — процедил Виктор, обращаясь к доктору.

Тот не шелохнулся. Лишь слабая тень воспоминаний пробежала по его лицу, на котором не дрогнул ни один мускул. Он даже не повернулся к Виктору, продолжая разглядывать гигантскую пожелтевшую карту на стене.

— Разве ты не помнишь наш разговор? — ответил он вопросом после долгой паузы. — Кажется, я все сказал тебе, когда ты увидел фотографию отца.

Виктор перевел взгляд на Шершня.

— Он сказал, что я знаю, как поступить. Так вроде… И еще… что… папа любит меня… — голос его сорвался, и Виктор отвернулся.

— Да, — тихо сказал Шершень. — Он сказал, что ты можешь все изменить. Все.

— Чертовщина какая-то, — не выдержав, вставил Шаров. — Я не верю, что мы, взрослые люди, сидим и обсуждаем это. И если бы…

— Е-если бы не э-это… — Шершень хлопнул себя по груди, — вы-ы бы не по-о-верили.

— Да. Я бы не поверил.

— Такое ощущение, что у каждого из нас есть какая-то тайна. Есть, что скрывать. И никто не хочет начать первый. Но чем глубже погружаешься в это дело, тем больше понимаешь, что вообще нифига не ясно. Я с таким никогда не сталкивался в своей практике. Обычно все довольно просто и понятно. Бытовуха. Пьянь. Деньги. Ну или женщина. А тут — черти что!

Где-то за окном вдали взревел двигатель, плотно зашторенные окна слегка дрогнули и через минуту снова наступила тишина. Виктор обеспокоенно оглянулся на дверь, не разбудил ли самолет Лену, но никаких шагов не услышал.

— Что дальше? — спросил Шаров. — Расскажите кто-нибудь, пока нас всех не объявили в федеральный розыск.

Шершень легким кивком указал на доктора. Тот повел головой и продолжая рассматривать карту, произнес:

— Нужно найти остальных. И чем быстрее, тем лучше.

— Остальных? — спросил Виктор. — Это кого? — хотя, прежде чем он спросил, до него уже дошло, что имеет ввиду Инин.

— Всех остальных из партизанского отряда. Пока здесь только трое. Нужны все остальные. Только тогда мы сможем… сможем им помочь. Только так.

Конец ознакомительного фрагмента.