Легенда об Усену. Цикл «Усену». Книга третья. Том 2

Сергей Маркелов

«Второй раз за день я становлюсь свидетелем того, чего не может быть! Даже сейчас я сомневаюсь, что все это имело место.Ведь это противоречит всем законам природы, которые придумали для себя люди. Где мы – это Все, а остальные – лишь Добыча!Нажива – двигатель любого человека. Мы делаем все ради нее! Даже убиваем себе подобных! Власть и Богатство – вот, к чему мы стремимся всю свою жалкую жизнь, столь ничтожную и короткую, что, даже достигнув всего этого, не успокаиваемся и на смертном одре…»

III «Я просто — дурак!»

«Нет ничего хуже, чем идти одному по пути жизни, при этом чувствуя себя ущербным, никому не нужным и что еще хуже — ненавидящим самого себя. Ты запросто бы мог не слушать злые языки окружающих, которые по своим корыстным причинам клеймят тебя в том или ином вполне незначительном поступке. Правду говорят: «Собака лает — ветер относит».

Но что-то в тебе не дает возможности не обращать внимания на злые языки. И ты, как и прежде, пляшешь под их дудку, не понимая, что больше вреда, наносишь, прежде всего, самому себе. Ты начинаешь не просто не любить себя — а воспылаешь ненавистью к себе, как к личности и члену общества. Тебя обуревает злость, вначале на друзей. Затем гнев переходит на самого себя. Ты недоволен каждой клеточкой своего тела и каждое расстройство организма, воспринимаешь, как доказательство своей немощности и беспомощности.

Не любить себя — худшее из зол. Ненавидеть себя — приближать к могиле.

Ты так сильно поглощен этой ложью, что попросту не замечаешь, как твое угнетенное состояние, радует до самых низменных глубин души, если она у них еще есть, и не исказилась, тех, кто упрекает тебя. И кто вечно цепляются и насмехаются в обход тебе. До слуха долетает лишь часть их ядовитых слов, ведь они ни за что не осмеливаются сказать это тебе в лицо, и пусть гавкают, но прекрасно понимают, что неправы. Но всякий раз, повторяя свои слова, они пытаются уверить всех окружающих в их правоте, подсознательно пытаясь подчинить и слушающих своей злой воле.

Лишь те, кто знает цену истины, могут даже, когда все кричат — виновен — увидеть правду и не сбиться с истины. Да, таких людей мало, но все же они есть. И я каждому желаю, чтобы в своей жизни вы повстречали такого человека, и он стал вашим другом»

Посвящается Татьяне

В подобной ситуации самобичевания, уничижения и гнева на себя, на свою судьбу и жизнь, на все и вся, оказался наш Шусик. Он до такой степени перестал заботиться о себе, отчего весь его мех покрылся слоем пыли и грязи. По цвету и серому оттенку, он стал походить больше на бездомного уличного кота, чем на гордого обитателя высокогорий. Сквозь грязь и пыль, свисавшую клочьями с его шерсти, виднелись многочисленные ушибы, порезы, колотые и режущие раны, которые он успел получить за время своего одинокого странствия. Его исхудалые бока впали, виднелись ребра, что говорило о продолжительной голодовке. Муке, на которую он обрек себя сам, в надежде доказать, что он способен обуять свои инстинкты и порывы брюха.

Не знаю с чего он все это взял, но возможно, причиной тому были разворошенные воспоминания из прошлого, слова и укоры тех, кого он знал прежде и чьи упреки обрели новую силу, спустя время, умножившись десятикратно.

Волоча хвост за собой по земле, шаткой, изможденной походкой, смотря вперед пустым взглядом своих серых, погасших глаз, он в целом представлял собой ужасную картину того, кто поставил мнение других, пусть и ошибочное, выше своего. Позволил им диктовать: что ему делать, как жить, что есть и пить, чем и когда дышать — всем тем, кто по своей натуре ничтожны, но мнят себя выше остальных.

Крутя в своей голове, подобные мысли, делая себе еще хуже, ведь все наши болезни и проблемы всегда берут начало в нашем сознании и именно его пытаются подчинить злыдни, Шусик не шел вперед, а еле волочил лапы, почти не отрывая их от земли. Если на пути встречались преграды, он пересекал их, нередко калеча и раня себя. А порой и вовсе останавливался, и, стиснув зубы, ударял лапой изо всех сил по стволу дерева, затем закатывал глаза, сдерживая боль и глухо рыча. После вновь продолжал путь, неведомо куда, потеряв смысл и цель в жизни.

Печальное зрелище, убитого не горем, а чужими устами, совсем еще молодого барса, полного сил и молодости. И чтобы ему не радоваться жизни и бегать по горам?! Нет — вместо этого, он оказался неведомо где, да еще и под проливным дождем, не первым этим ранним летом, но сильным и продолжительнее предыдущего. Ко всему прочему, сопровождающимся сильным громом и слепящими глаза молниями.

Не утруждая себя в поисках укрытия от прохладного, пронизывающего до костей дождя, льющего свою влагу на протяжении всего дня без остановки и отдыха, хлюпая по лужам, утопая в сырой земле, чуть ли не по брюхо, Шусик шел понуро.

Было еще светло. А когда тучи сгустились, и стало совсем темно, он остановился. Не думая укрыться от дождя, под каким-нибудь деревом, барсенок лег прямо посреди луж и грязи. Но только сверкнула молния и озарила все в округе, как Шусик увидел свое отражение в луже. Поворотив нос, он отвернулся от него прочь, со злостью шлепнув по луже лапой. Отчего грязь разлетелась по сторонам, в том числе и прикрыла ему один глаз. Не спеша смыть ее, он, свернувшись в комочек, устроился поудобнее, насколько это позволяла обстановка. Еще долго он не смыкал глаз, дрожа от порывов ветра, вздрагивая от дождя и раскатов грома и вспышек молний. В голове кружилась одна единственная мысль: «Неужели они правы?»

Непроглядная холодная пелена ночи и одиночества опутала Шусика с головою. Ночь, обычно быстро заканчивающаяся при глубоком сне, оказалась для него целой вечностью, за которую он не смог отыскать ни единого ответа и даже наоборот появлялись все новые и новые вопросы и сомнения. Все вместе, они наваливались на барсенка, сжимали, давили, притесняли, унижали и вызывали чувство глубокого отвращения, как ко всему, так и к себе. Казалось ничто не способно вывести его из этого унылого состояния, полной апатии и себя ненавистничества.

К тому же после того, как дождь закончился посреди ночи, и подул сильный прохладный ветер, на Шусика налетела целая стая комаров, которые нещадно принялись кусать его, пуще прежнего. Не в силах даже отмахнуться от них хвостом, все, что ему оставалось, это хаотично вздрагивать, при каждом новом укусе. Если бы не скорый приход утра, они бы точно сожрали барса живьем.

С рассветом и появлением первых теплых лучиков солнца, комары оставили Шусика в покое. Стих ветер и воздух стал быстро нагреваться. Сам того не желая, барсенок впал в сон, пусть короткий, но так необходимый измотавшему самого себя Шусику. Но и этим минутам не суждено было продлиться долго, так как с приходом нового дня, пришли и очередные неприятности.

Внезапно, как для самого барсенка, так и для всего леса, тишину нарушил глухой монотонный стук. На который барс, сквозь дремоту не слишком обратил внимание. Но когда тот, через полминуты закончился и раздался трескучий звук, где-то неподалеку, похожий на частые раскаты грома, Шусик вздрогнул. Вскочив на лапы, не понимая, что к чему, он замер на месте, пытаясь определить источник этого шума.

Но ему не пришлось долго гадать. Не успел он понять, откуда точно исходил шум, как он десятикратно усилился, с еще большей частотой треска, вселяющего непомерный ужас. Не успел Шусик осознать его, как страх перерос в панический ступор. Так как спустя полминуты, треск на доли секунды стих, чтобы в следующее мгновение нарушить тишину утреннего леса новым звуком, будоражащим все и вся — звуками падающего дерева.

Могучая сосна возрастом более сотни лет, подпиленная у самой земли неведомыми силами стала неумолимо клониться к земле. Причем верхушкой она грозила упасть прямо на барса, который никогда ничего подобного не видел и прирос к земле. Он хоть и понимал, что надо бежать, но ничего не мог с собой поделать — он напугался, растерялся, потерял контроль над собой — причем все одновременно и мгновенно.

— Берегись! — раздался чей-то голос совсем близко.

Прежде, чем сосна рухнула на Шусика, на него с разбегу налетела серо-рыжеватая фигурка, и в самый последний момент, спасла его от неминуемой гибели.

— Бежим, это человек! — воскликнула хозяйка голоса в следующую секунду, как только Шусик поднялся на лапы, после резкого толчка.

Не успел он ничего ответить своей спасительнице, как та бросилась бежать, оставив барсенка в еще более сильной растерянности. Ведь та, была представительница его вида, молодая барсиха, чуть крупнее, ослепительно красивая, с блестящей ухоженной шерстью, серо-синего оттенка, с примесью рыжего меха по бокам, с длинным пушистым хвостиком. А также остренькими ушками, худой мордочкой, и венчающими ее длинными усиками и ресницами. Не веря своим глазам, чувствуя внутри себя некое, доселе неведомое смятение, он с замиранием сердца и дыхания, проводил взглядом убегающую барсиху, показавшуюся ему в тот момент, прекрасным видением из его грез, нежели реальной кошкой.

Но его удивлению, как и восторженному чувству вскоре пришел конец. Не успела она скрыться из виду, как внезапно раздался громкий хлопок, за которым последовал крик той, кому он принадлежал. Барсиха со всего разбега вдруг резко запуталась в своих лапках и кубарем покатилась, собирая своей шелковистой шубкой всю грязь с земли. Шусик, и глазом не успел моргнуть и тем более понять, что к чему, как к ней тут же подбежал человек с ружьем наперевес.

Тогда-то Шусик услышал, что к поваленному дереву приближаются еще люди. Взяв себя в лапы, он резко бросился вглубь леса. Уже через минуту, обогнув всю оголенную поляну, он оказался у того места, где была сбита с лап барсиха. Выглянув из леса, к его удивлению он обнаружил ее, на том же самом месте, лежащую без движения и видимого присутствия людей. Недолго думая, Шусик кинулся к ней, схватил зубами за загривок и поволок прочь с поляны подальше от людей, вглубь леса.

Очнувшись спустя некоторое время от ужасной колющей боли в боку, исходившей оттуда, куда угодила пуля со снотворным, и где до сих пор зияли красные перышки, барсиха глухо захрипела. Потянувшись к ней, она вытащила пулю зубами и выплюнула прочь от себя. Почувствовав при этом ноющую боль в шейном отделе, она потерла ее лапой. Оторвав взгляд от земли, только сейчас она увидела возле себя того самого барса, которого спасла от падающего дерева, и который, судя по его озабоченному взгляду, вытащил ее из рук людей.

— Спасибо, — молвила мягко барсиха, пытаясь заглянуть в глаза барсенку, но тот, отчего-то застеснялся и прятал от нее взгляд.

— Прости, за боль, — коротко глухо молвил Шусик в ответ, стесняясь больше своей неопрятной внешности, нежели поступка.

— О чем ты говоришь? Ты спас меня, — начала восторженно кошка, встав на лапы, и хотела подойти ближе, но Шусик, отошел от нее на шаг.

— Тогда мы квиты! — прервал он ее и отвернувшись, сделал шаг в сторону.

— Постой! Куда ты?

— Нам не по пути, — не своим голосом ответил Шусик, причем произнес он это очень сухо и холодно, отчего барсиха невольно отступила назад, и не стала больше ничего предпринимать.

Она молча проводила его взглядом, а тот не ни разу не обернувшись, вскоре исчез из поля ее видимости. Постояв немного без движения, она, встряхнув головой, развернувшись, хотела пойти в свою сторону, но тихий голос остановил ее:

— Прошу, выслушай меня…

— Кто ты?! — спросила барсиха, удивившись, что подобному небольшому зверьку удалось подкрасться незаметно к ней, и стоять вот так без доли страха перед его очами.

— Ты нужна ему…

— Но почему? Почему я такой?! Почему не могу общаться как все нормальные? Вместо этого я вечно порчу со всеми отношения. Вот и сейчас, оттолкнул от себя ту, кто, не стану скрывать и уж тем более лгать самому себе, понравилась мне?

— Понравилась?! Это мягко сказано. Она просто чудо, и телом и душой, я почувствовал это сердцем. Но к чему лелеять пустые надежды, она слишком хороша для тебя!

— И не говори! Но…

— Неужели ты и вправду подумал, что, такая как она когда-нибудь захочет быть с тобой? Что ты можешь предложить ей? Понимание, любовь, заботу — смешно! Такой, как она нужен тот, кто не побоится в экстренных случаях броситься за ней в огонь! А я что?! Я со своей жизнью-то справиться не способен! И то, что я сделал, лишний раз подтверждает это. Я трус, истинный трус, бегу от чувств, спасаюсь бегством от тех, кто ко мне всем сердцем, а после придумываю глупые оправдания этому!

— Ты просто боишься быть откровенным с другими, боишься открыть им правду, ибо она пугает самого теня.

— Нет, хватит! Сколько можно?! Прошлое в прошлом, и надо жить настоящим!

— Но как, можно рассчитывать на будущее, не имея прошлого?

— Стой, остановись! Это просто твоя гордыня! Это она мешает тебе остановиться, обернуться назад, взглянуть в глаза тем, кого покидаешь и молвить: «Прости, я был неправ!»

— Вместо того, чтобы спасаться бегством, не оборачиваясь, когда тебе кричат, тебе бы следовать идти к ним навстречу, и самому кричать им, чтобы они приняли тебя! Но ты не можешь, ты считаешь, это ниже твоего достоинства!

— Ха, какого еще достоинства? Взгляни в отражение в воде. Ты никто, и звать тебя никак! Ты думаешь, что весь мир обязан тебе, и все должно быть по-твоему, но это вовсе не так!

— Так что же со мной? Страх, гордыня, одиночество! Как я дошел до этого? Ведь раньше в детстве, я не был обделен дружбой и общением. Так почему же сейчас я пугаюсь от одного упоминания о нем? Кто или Что превратило меня в это существо — необщительное, замкнутое, полное подозрений, страха и стремления к одиночеству?

— Ответ как всегда лежит на поверхности, но я его не вижу…

— Постой, а может быть я вовсе и не изменился, и по-прежнему жизнерадостный и полный жизни барс? Может сама судьба преподнесла мне ее, чтобы я отыскал на все эти вопросы ответы?

— Но тогда почему в который раз ты проигнорировал ее, оттолкнул от себя, свернул с единственно верного пути и пошел совершенно иной дорогой?

— Скорей всего, потому что: «Я просто — Дурак!»

Так размышлял Шусик, идя вперед с поникшей головой, ведя оживленную беседу сам с собой. Причем, чем дальше он отдалялся от того места, где оставил барсиху, тем мрачнее и холоднее становились его мысли и затуманивался рассудок.