Дети отцов

Сергей Макаров, 2023

Родные братья Владимир и Виктор Синегоровы – адвокаты, и теперь практику они ведут вместе. К ним за помощью обращается наследница большого бизнеса, против которой вдруг начали судебный процесс ее родственники, стремясь отнять у нее наследство – и вокруг этой борьбы происходит много других неожиданных событий: смерти, убийства, пропажи людей. Выстоит ли наследница против давления родственников? и смогут ли Синегоровы помочь ей сохранить наследство? Параллельно Синегоровы в другом деле помогают отцу сохранить общение с детьми – когда все объединяется против того, чтобы отец общался с ними.Семейные тайны доверителей, которые Синегоровы узнают о них – помогут или помешают им защитить их права?Тем более что у Синегоровых есть и собственные семейные тайны, в которых им нужно разбираться.

— Значит, так, — твердо произнес Владимир Синегоров, решительно вставая из-за стола.

И из-за закипающего в нем раздражения на неуступчивость собеседников непроизвольно стукнул кулаком по столу переговорной.

В комнате наступила полная тишина. Она даже не колыхалась — она застыла. Люди в черных костюмах с дорогими галстуками, сидевшие за столом перед Владимиром и так же внушительно поднявшиеся вослед за ним Виктором, все как один смотрели в середину стола, точно коллективно ища там опору против того, что сейчас скажет старший Синегоров, но не находя ее.

Как будто бы они понимали свою обреченность, свою обязанность выполнить все, что он скажет, до единого слова.

Виктор даже подумал, что они похожи на обезьян перед удавом Каа из советского мультика про Маугли — так уморительно они смотрелись в своей коллективной покорности — но усилием воли сдержал улыбку.

Однако Владимир в этот момент действительно выглядел грозно.

Теперь, когда братья Синегоровы объединились и действовали вместе, их оппоненты почему-то стали иногда откровенно побаиваться приезжать к ним в офис. Наверное, из-за гренадерского роста и богатырской мощи их обоих, а особенно — из-за крутого нрава Владимира (хотя он никогда еще, ни одного раза, ни словом жестким, ни делом резким не дал повода опасаться его). Оппоненты приглашали их к себе в офисы, Синегоровы соглашались и приезжали к ним, а принимающая сторона все равно нередко трепетала перед ними. Чаще всего братья ставили ультиматумы и уезжали.

Так получилось и в этот раз. Владимир продолжил суровым голосом:

— Вы должны сделать допэмиссию акций так, чтобы лично у нашего клиента вновь было двадцать четыре процента акций, а у его головной компании — двадцать восемь процентов и чтобы в новом составе совета директоров четыре человека из семи были назначены им.

Зачастую ультиматумы выполнялись как решительно обоснованные Владимиром и/или убедительно аргументированные Виктором, но даже обоснованное и аргументированное требование всегда нужно заявить так, чтобы оно воспринималось как непременно необходимое к выполнению без обсуждений.

И Синегоровым успешно удавалось их так заявлять.

— Это наше последнее предложение, — весомо сказал Владимир.

И как-то само собой ощущалось, что это действительно последнее предложение с их стороны.

— Если ваша команда не выполнит это и не восстановит права нашего клиента, мы пойдем и в арбитражный суд — с исками, оспаривая все, и в полицию — с заявлением о мошенничестве, совершенном по предварительному сговору вашими топ-менеджерами как организованной группой.

Слушатели по-прежнему сидели, потупив взгляды в серединную точку переговорного стола, и не смотрели на Синегоровых. Они не кивали, но было ясно, что возражений нет. Все понимали, что в случае неисполнения требования Синегоровы выполнят то, о чем только что сказал старший из них.

Братья одновременно взяли свои портфели и пошли к выходу из переговорного зала ровной мощной братской поступью. Условия договоренности в интересах их доверителя Владимир озвучил настолько четко, что спрашивать, понятны ли они, не приходилось.

Владимир обычно не прощался. Виктор как человек более культурный все же говорил «Всего доброго» — однако с высоты его почти двухметрового роста это пожелание, сказанное пусть и доброжелательно, но строго, все равно воспринималось как продолжение поставленного ультиматума, как завершающая точка в тексте письма — и будто бы окончательно вколачивало такое впечатление.

Братья прошли по коридорам богатырским шагом; сотрудники этого офиса предусмотрительно отступали к стенам.

Они сели в машину и поехали в свой офис.

Вел машину Владимир. Когда они при создании совместного бюро обсуждали, кто будет за рулем при совместных поездках, Володя настоял, что водить будет он. Витя водил уверенно, но аккуратно — а вот Володя водил машину так же, как в детстве дрался: решительно наступая на противника и показывая ему, что он готов к драке и не собирается уклоняться от нее. Видя такой его настрой, противники зачастую отступались, и Володя оставался победителем. Теперь же, видя его решительный напор, часто отступали водители других машин — и поэтому, когда рулил Владимир, они с Виктором приезжали к цели быстрее.

Хотя в целом Володя правила соблюдал.

Единственно что — Витя убедил Володю ездить на «БМВ».

В дороге они обычно обсуждали и рабочие, и личные вопросы.

— Слушай, у нас же на сегодня еще встреча есть? — спросил Владимир.

— Да, — подтвердил Виктор, — с Ириной Федоровной Ласкариной.

— А что там за дело?

— Кто-то претендует на наследство ее отца.

— О как! — цокнул Владимир. — Ну, это по твоей части.

Помолчали.

— Слушай, а может, ты сам проведешь эту встречу? — спросил Владимир Виктора, повернув к нему голову.

— Ты вперед — на дорогу — смотри! — мягко, но назидательно проговорил в ответ ему Виктор, кивая в сторону дороги. — Давай эту встречу проведем вместе, а там я возьму это дело себе.

Весенняя Москва, оставаясь за окнами авто под рукой уверенного водителя, внушительно проезжавшего по улицам и решительно поворачивающего на перекрестках, все равно даже в пасмурную погоду радовала своим зеленеющим видом, настраивая на добрый лад. Неизбежная мартовская грязь на тротуарах и дорогах, конечно, угнетала, но уже настойчиво вдохновляла надежда на скорое расцветание природы — как бы возвышенно это ни звучало в таком будничном смысле.

Ирина Ласкарина приехала на встречу точно вовремя. Дама лет тридцати пяти — сорока, высокая, крупного телосложения, очень подходящего ее характеру: со всей очевидностью проявлялась ее властность и привычка командовать — причем командовать так, чтобы ей подчинялись. Ее отличал прямой взгляд, открытый, даже как бы резкий, но — честный; от нее явно следовало ожидать неприятной правды, но зато — истинной правды. Черные глаза очень хорошо сочетались с черным каре ее коротких жестких волос. Создавалось впечатление, что эта несомненно умная женщина не придает какого-либо особого значения внешности.

Общение с нею обещало оказаться весьма непростым, но зато интересным.

После взаимного представления и приветствия Ирина Федоровна рассказала свою историю, приведшую ее к братьям Синегоровым:

— Мой папа, Федор Максимович Ласкарин — создатель корпорации «Никея». Вы о нем наверняка слышали.

— Да, конечно, слышали, — подтвердил, кивнув, Виктор.

Ирина Федоровна тоже кивнула.

— Так. Я его старшая дочь, он привлек меня к руководству корпорацией еще пятнадцать лет назад. У меня есть две младшие сестры, Мария и Евдокия. Папа давно решил, что весь бизнес унаследую я, моим сестрам он дал большое состояние как приданое, чтобы не делить компанию. Маша вышла замуж за венгра, Дуся — за француза. Моего мужа, Ватациса, папа давно уже назначил генеральным директором корпорации, чтобы мы вместе с ним управляли корпорацией. Часть активов папа переоформил на меня еще при жизни, часть я сейчас оформляю, чтобы все было оформлено на меня.

Ласкарина говорила коротко, четкими, рублеными фразами; каждую можно было сопроводить ударом ребра ладони по столу.

— Четыре месяца назад папа умер. Я приняла наследство папы и оформляю его, мои сестры, как и предполагалось, ни на что не должны претендовать — так папа установил. Но младшие братья папы, их пятеро, вдруг заявили претензии на наследство.

— Ваши дяди? — удивился Виктор, записывая всю нужную информацию со слов Ирины Федоровны.

— Да. Мои дяди. Младшие братья моего папы. Максим, Михаил, Георгий, Алексей, Иван Максимовичи Ласкарины. Я уверена, что это дядя Леша и дядя Ваня подговорили остальных. Дядя Макс, дядя Миша и дядя Гоша — мирные, они сами не решились бы пойти против меня.

— Ясно. Иск вы уже получили?

— Да. Вот он.

Ирина Федоровна достала пакет с документами и передала братьям. Виктор начал читать иск, но поскольку Ласкарина продолжила рассказ, он решил послушать ее.

— Оказалось, что папа создавал бизнес, оформив его на своего отца. Папа занимал такую должность в таком ведомстве, что не мог сам владеть им. Когда дед умер, папа оформил бизнес на себя: к тому моменту он уже ушел в отставку и мог владеть бизнесом. Его братья все знали — что их отец лишь номинально являлся владельцем компании «Никея» — и к нотариусу они даже и не приходили. Папа оформил все на себя как единственный наследник.

Ласкарина перевела дух. Синегоровы видели, что в ней закипает гнев, но она делает все, чтобы не дать этому пару выплеснуться.

— И вот сейчас, когда папа умер, мои дяди заявили, что после смерти деда они будто бы фактически приняли его наследство, поэтому компания должна делиться на шесть частей — и каждый из них требует себе по одной шестой доле.

Виктор спросил:

— То есть при жизни вашего папы его братья ни на что не претендовали?

— Нет, они утверждают, что узнали о нарушении своих прав лишь после смерти моего папы, когда выяснилось, что вся компания принадлежит ему. Но они все знали с самого начала!

Пар возмущения бунтом дядей, который Ирина Федоровна тщательно старалась сдержать в себе, с этой последней фразой все-таки прорвался вовне. Синегоровы отнеслись к этому с полным пониманием. Владимир, будучи криминалистом, довольно равнодушно слушал повествование, а вот Виктор как цивилист слушал внимательно, стараясь отстраниться от эмоций.

Он спросил:

— То есть после смерти вашего деда ваши дяди совсем ни на что не претендовали?

— Нет. Все знали — и молчали. Папа их вот где всех держал!

Ласкарина подняла жестко сжатый кулак.

— Они все зависели от папы: они работали у него на хороших позициях, получали большие зарплаты. Те, кто поспособнее, как раз дядя Леша и дядя Ваня, работали директорами, он поручал им вести отдельные проекты. Остальные просто являлись членами правления без конкретных должностей, жили спокойно и богато. Управлял всем папа. Он был сильный и волевой, когда нужно — жесткий, когда нужно — понимающий. Он и меня такой научил быть, чтобы передать мне управление бизнесом. Дяди это знали, и всех их все устраивало. Что с ними случилось — не знаю.

— А до подачи иска они к вам не обращались, не беседовали с вами, не просили ничего?

— Нет! Вообще ничего.

Ласкарина уже успокоилась. Как женщина эмоциональная, но волевая — настоящая бизнесвумен — она явно считала себя обязанной быть сдержанной. Создавалось впечатление, что она искренне недоумевает, что случилось с ее дядями, почему они начали войну с нею.

Виктор уже успел прочитать исковое заявление ее дядей — и удивился:

— Здесь говорится о каких-то совершенно простых вещах вашего деда, которые ваши дяди будто бы забрали после его смерти. Вы знаете что-то об этих вещах?

— Да нет, ничего не знаю об этих вещах, — сказала Ласкарина, взяв еще раз иск и посмотрев его.

— Понятно.

— Поможете?

— Конечно, поможем! — уверенно ответил Виктор, а Владимир уверенно кивнул.

После начала совместной работы братья Синегоровы стали иногда по возможности, когда они оба в середине дня находились в офисе и имели свободное время, вместе обедать в каком-нибудь ресторане, находящемся неподалеку от офиса их адвокатского бюро. По настоянию Виктора чаще всего они ходили туда пешком. Обсуждали они и личные дела, и рабочие. Если между ними возникал какой-то спор, но его обсуждение и разрешение можно было отложить — они откладывали его как раз до ближайшего совместного обеда. Братья все-таки оставались совершенно различными, во многих случаях по-разному смотря на возникавшие ситуации, поэтому споры были неизбежны. Руководителям всегда ценна возможность поговорить приватно, конфиденциально. В своих сотрудниках Синегоровы не сомневались, но все равно о многом сотрудникам лучше не знать, особенно — о спорах между руководителями.

Заодно они и прогуливались. Как настоящие коренные москвичи, родившиеся и выросшие в столице, братья Синегоровы любили свой город, но как-то ненавязчиво, отстраненно и незаметно, мимоходом, и они не ценили его, а подчас даже и не замечали его. Они лучше знали площади, улицы и проспекты, по которым ездили, чем музеи, памятники и парки, в которые можно было бы ходить. Да и времени не хватало для неделовых поездок по родному городу — а уж тем паче для прогулок по нему. А так хоть ради обеда они могли прогуляться.

На следующий день как раз выдалась такая возможность, и они пошли в ресторан обедать.

— Давай по делу Ласкариной поговорим, — предложил Виктор, когда они сделали заказ.

— Давай, — нехотя согласился Владимир.

— Да ладно тебе, я возьму ведение этого дела на себя, с тобой только советоваться буду, — посмеиваясь, сказал Виктор.

— Да ладно, ладно, надо работать, — так же нехотя, как и полминуты назад, отделался репликой Владимир.

— Что же сподвигло дядей пойти против племянницы? — стал размышлять Виктор. — Понятно, что ее отец держал своих братьев под жестким контролем. Но почему они сейчас взбунтовались? Ждали его смерти? Ну так они могли и не дождаться — могли не пережить его, умереть раньше него. И главное, все пятеро разом в суд пошли: и активные, и бездеятельные… С чего вдруг?

Официант принес салаты.

— Хочешь, я наведу справки — попробую узнать, кто стоит за ними? — предложил Владимир.

Неясность с мотивами выступления истцов даже для него сделала интересным ведение этого гражданского дела. Поиск неизвестной информации всегда невыразимо сильно вдохновлял его. Именно он смог найти завещание Тамары Бобровой, составленное в нотариальной конторе в одном из городков Ярославской области, что сильно удивило и его брата, и всех дочерей Тамары Антоновны (которые от души благодарили его за обнаружение завещания их мамы и с радостью помирились) — хотя нотариус, открывший наследственное дело, не смог его обнаружить. Владимир потом рассказал брату алгоритм своих предположений, путем которых он вышел прицельно на ту сельскую нотариальную контору, и Виктор цепочкой этих предположений искренне восхитился даже еще больше, чем самим фактом обнаружения завещания.

— Давай! — поддержал эту идею младший брат. — Я сообщу тебе фамилию адвоката, подписавшего иск братьев Ласкариных — может быть, это поможет.

Официант принес супы.

— Спасибо, — поблагодарил его Виктор.

— Слушай, а ты когда будешь связываться с Василием Синегоровым? — спросил Владимир.

С того момента, когда Виктор получил подписанный В.В. Синегоровым иск, и оказалось, что это не Владимир Всеволодович Синегоров, а некий Василий Всеволодович Синегоров, оба брата озадачились скрываемыми, но все же очевидными переживаниями. Брат он им — или не брат? родной он им человек — или не родной? И если брат — то как общаться с ним? Отец ушел из их семьи еще в их детстве, на грани подросткового возраста, они слышали, что вроде бы он вновь женился, но точно о его семейной жизни ничего не знали. Мама абсолютно никак не препятствовала им встречаться и общаться с отцом, но он особо и не стремился к встречам с ними, а когда они изредка виделись, разговор склеивался с трудом. Отец только хотел, чтобы оба сына стали адвокатами.

И вот — еще один Синегоров. Кто он?

Даже Владимир, вообще-то мало склонный (или даже совсем не склонный) к рефлексированию, тут погрузился в размышления; он явно неуютно чувствовал себя в этих размышлениях, но они оказались значимыми для него.

Но в этот момент он, чтобы скрыть свое смущение, уже со смехом спародировал Императора из мультфильма «Три богатыря» в великолепном исполнении Олега Табакова:

— Здравствуй, брат наш названный!

— Тебе бы только шутки шутить! — осерчал Виктор, явно выдавая свое внутреннее беспокойство. — А мне с ним дело вести.

Но все же улыбнулся — так как Володя слова Императора произнес очень похоже.

— Ну и что?

Официант принес горячее.

— Спасибо, — поблагодарил его Виктор, и продолжил мысль, — Ну как что? Как с братом судиться?

— Ты же не по личному делу с ним судишься, — резонно парировал Владимир. — И потом, ты — знаменитый Виктор Синегоров, а он — начинающий Василий Синегоров. Это он должен трепетать в ожидании встречи с тобой.

— Ну не знаю.

— Да ты созвонись с ним! — горячо увещевал старший брат младшего.

Младший молчал.

— Вить, ну раз ты не хочешь звонить, давай, я позвоню ему! — решительно сказал Владимир.

Этот довод стал для Виктора решающим.

— Нет, давай я сам позвоню! Ты с ним так поговоришь, что запугаешь парня!

Владимир заулыбался:

— Да, запугать — это я умею.

— И потом, мы же даже не знаем точно, брат он нам или не брат. Мало ли, может, он просто однофамилец. Так что давай я соберусь с силами и позвоню ему.

Официант принес кофе и десерт и дальше братья говорили о предстоящем семейном торжестве, которые теперь стали частыми в доме их мамы, невыразимо счастливой примирением обоих своих сыновей и возможностью одновременно видеться с ними, их женами и обоими внуками.

Когда братья после обеда вернулись в офис, в очередной раз проявилось то, какие они разные — в данном случае в отношении сотрудников. Владимир как человек, крутой нравом и быстрый на расправу, рычал и на работников, и на молодых адвокатов. А вот Виктор приходил к ним на помощь и защищал их от брата — а потом уже, успокоив Владимира и приведя в сознание испуганных сотрудников, уведя их предварительно подальше от брата — в другой конец офиса — разбирал с ними их ошибки. Работники восхищались обоими братьями, но перед Владимиром они еще и трепетали — иногда даже панически трепетали — а Виктора просто искренне сильно уважали.

Вот и сейчас так случилось. Когда братья зашли в офис, Владимир увидел юриста и спросил его:

— Паша, встречный иск готов? Сегодня в заседании нужно его подавать.

Паша спал с лица:

— Сегодня?…

— Да, сегодня. Готов?

Голос старшего Синегорова с каждой буквой становился суровее.

— Нет… Я думал, заседание завтра…

— Ты думал?!

Владимир разгорался быстрее, чем огонь в мангале под руками опытного шашлычника.

— Я тебе сначала сказал, что в пятницу, а потом написал, что в четверг! Четверг — это сегодня!

Владимир орал. Он слегка покосился взглядом на Виктора, и тот понял, что, если бы не его присутствие, тут уже вовсю грохотало бы сквернословие.

— Иди сюда, я тебя сейчас поспрошаю, что ты там еще «думал»!

Виктор понял, что пора вмешиваться. Он слегка взял брата за локоть:

— Так, разборками делу не помочь. Во сколько заседание?

— В пять часов!

— Сейчас половина третьего — вагон времени. Я помогу Паше подготовить иск, а ты организуй подготовку комплекта документов и оплату пошлины. Справимся!

С этими словами Виктор уже вел Пашу, трепещущего от ора старшего Синегорова, в его кабинет, чтобы там — подальше от патрона — срочно доделывать иск.

По счастью, такие сцены происходили редко. Паша — молодой юрист, недавно пришедший в бюро Синегоровых, и он еще не до конца уловил стиль работы братьев. Те юристы, которые «поймали волну» работы братьев — работали весьма успешно и с явным удовольствием.

Когда Владимир в половине восьмого заехал после судебного заседания в офис, Виктор был еще там: готовился к завтрашнему судебному заседанию.

— Ну что — позвонил брату нашему неожиданному, названному? — первым делом спросил старший брат младшего.

— Нет.

— Почему?

— Когда спохватился, время уже нерабочее было.

— Так ты же по личному вопросу, а не по рабочему ему звонить будешь.

— Ну, изначально мы же с ним представители разных сторон в одном деле, — напомнил младший брат старшему.

— Так, не могу больше ждать! — нетерпеливо сказал Владимир. — Давай я…

— Нет! Я сам позвоню! — твердо сказал Виктор. — Завтра утром позвоню.

И, видя, что Владимир собирается настаивать на своем звонке Василию, сказал убеждающе:

— Завтра утром, как только мы с тобой здесь соберемся — сразу буду звонить ему.

Владимир смирился.

Зато утром, когда Виктор приехал в офис, Владимир уже был там — и, сияющий, вместо приветствия протягивал ему трубку стационарного телефона:

— Звони!

— Дай хоть пиджак снять, — проворчал Виктор.

Он снял пиджак, повернулся к двери кабинета, в сторону приемной, но, глядя на просто лучащегося любопытством брата, сказал:

— Понятно — кофе ты мне не дашь выпить.

— Неа!

Виктор достал из папки иск, где был написан номер адвоката, взял мобильный телефон и набрал номер.

Оба брата замерли в ожидании ответа. Даже для таких сильных и волевых людей, как братья Синегоровы, оказалось волнительным то, что у них, возможно, есть еще один брат.

Наконец абонент ответил.

— Здравствуйте, слушаю Вас.

Тут Виктор неожиданно как-то даже немного подрастерялся. Но нужно было говорить.

— Здравствуйте. Это адвокат Виктор Всеволодович Синегоров, представитель…

— Ох!

Неожиданный ответ.

— Простите?

— Здравствуйте, Виктор Всеволодович.

— Здравствуйте, Василий Всеволодович.

Так, представились, поприветствовались. А что и как дальше-то говорить?

Виктор как опытный адвокат все же не растерялся — и перешел в формальное поле как более надежно-известное.

И перешел вовремя, потому что лицо Владимира выражало полную боевую готовность отобрать у брата трубку телефона и суровым голосом строго сказать «Ну, здравствуй — Вася!» — доведя тем самым Васю до предобморочного состояния.

— Я представитель ответчика по иску Яузина.

— Да, Виктор Всеволодович, я знаю.

— Доверитель уполномочил меня провести переговоры с целью обсуждения возможности мирного урегулирования спора.

Фраза прозвучала так безупречно чеканно, что впечатлила всех, кто ее услышал — даже самого говорившего ее.

Василию Синегорову эта фраза помогла сосредоточиться:

— Да, Виктор Всеволодович, я готов обсуждать мировое соглашение — меня доверитель тоже уполномочил.

— Хорошо, давайте договоримся о встрече на следующей неделе.

— Да, отлично.

— Василий Всеволодович, но, честно говоря, хочу обсудить с Вами еще один вопрос — личный.

И, не давая собеседнику что-либо прокомментировать (или, может быть, свернуть беседу, уйдя от личной темы), Виктор сказал:

— Скажите, вы сын Всеволода Валентиновича Синегорова?

Ответом было молчание, но, по счастью, недолгое:

— Да, я его сын. И мы с вами, Виктор Всеволодович, родные неполнородные братья.

«Сразу видно — наследственные дела он точно ведет» — с удовлетворением подумал Виктор, потому что такая фраза есть только в части третьей Гражданского кодекса России, регулирующего наследственное право.

— Василий Всеволодович, давайте на эту тему тоже поговорим при встрече?

— Да, конечно, Виктор Всеволодович. Я и сам собирался поднять эту тему, но не решался.

Видя нетерпение старшего брата, Виктор поспешил сказать:

— Но есть еще один человек, который хочет быть на нашей встрече.

— Это… Владимир… Всеволодович? — проговорил Василий, явно с внутренним трепетом.

— Да, он.

— Ох.

— Что?

— Ну, в смысле, я буду рад познакомиться с вами обоими.

— Договорились.

Закончив разговор, Виктор стал класть телефон на стол — а Владимир в это время уже нетерпеливо спрашивал:

— Ну — что? Он наш брат?

— Да.

Старший Синегоров беззвучно выругался. Младший брат с удивлением посмотрел на него:

— Ты чего?

— Слушай, а вот зачем он нам?

— Что значит — зачем? — не понял Виктор.

— Ну вот зачем нам третий брат?

— А каком смысле зачем? Нас же никто не заставляет дружить с ним.

Но Виктор еще спросил с вызовом в голосе, переходя в контрнаступление:

— А что ж ты тогда так настаивал, чтобы я позвонил ему?

И добавил:

— Прям сдонжил меня.

— Ну, дурак был, — изображая простодушие разведенными руками, ответил Владимир.

— Ладно. Нормальный парень, давай встретимся, познакомимся с ним, а там решим, как построить общение. Он, кстати, явно боится тебя.

Владимиру это явно понравилось — он прямо сиял улыбкой:

— Боится? Это хорошо, что боится!

Виктор сделал строгое внушение:

— Так, Володь, прекращай! Не запугивай парня, хорошо?

— Да хорошо, хорошо, — ворча, согласился старший брат.

Вскоре состоялась досудебная подготовка по делу Ласкариной. Виктор заранее приехал в суд, поднялся на нужный этаж, увидел группу адвокатов, представляющих истцов, и в центре них — адвоката Гусева. Он подошел к нему и по своей привычной вежливости поздоровался с ним. Хорошо, что он не протянул Гусеву руку — потому что Гусев, повернувшись, просто посмотрел на него неприязненно и молча. Ростом Гусев заметно не дотягивал до Синегорова, но всячески старался показать, что смотрит на него свысока. Это выглядело комично, но Гусев в своем стремлении показать превосходство не мог этого осознать. Ну, раз так, Виктор отошел в сторону. От него не убыло из-за того, что он проявил нормальную адвокатскую вежливость.

Гусев с видом победителя вновь повернулся к другим адвокатам своей команды.

Через пятнадцать минут их пригласили в зал.

Дело рассматривала судья Ирина Николаевна Хорошевская — дама уже совсем средних лет, молчаливая, строгая, внимательная.

— Так, досудебная подготовка по делу по иску Ласкариных Ивана Максимовича, Алексея Максимовича, Георгия Максимовича, Михаила Максимовича, Максима Максимовича к Ласкариной Ирине Федоровне о признании фактически принявшими наследство, признании недействительным свидетельства о праве на наследство по закону, выданного Ласкарину Федору Максимовичу после смерти Ласкарина Максима Константиновича, признании недействительным свидетельства о праве на наследство по закону, выданного Ласкариной Ирине Федоровне после смерти Ласкарина Федора Максимовича, признании за каждым из истцов права собственности на одну пятую долю ООО «Никея». Кто явился?

— Адвокат Гусев, адвокат Артин, адвокат Диррахиев, адвокат Касториев, адвокат Фессалин, представители всех истцов.

— Адвокат Синегоров, представитель ответчицы.

Адвокаты передали документы секретарю.

— Хорошо. Представитель ответчика, она получила копию искового заявления?

— Да, уважаемый суд, — сказал Виктор, вставая.

— Хорошо. Представители истцов, поддерживаете иск?

— Да, — коротко сказал Гусев, чуть привстав и отвечая за всех.

— Представитель ответчика, иск признаете или не признаете?

— Нет, моя доверительница не признает иск, — твердо сказал Виктор, вновь вставая с места.

Его учителя научили его обращаться к суду стоя, а не слегка лениво привставая.

— Понятно. Про мировое соглашение есть необходимость сейчас спрашивать?

— Нет, не стоит. Мои доверители настаивают на удовлетворении иска, — заявил Гусев.

— Настаивают? — удивилась такому глаголу судья. — Ну, пусть настаивают. Понятно. Сторона ответчицы?

— Моя доверительница уполномочила меня вести переговоры, если они будут, — сказал, вновь вставая, Виктор.

— Ясно. В общем, если стороны придут к мировому соглашению, суд рассмотрит его, — подытожила Ирина Николаевна. — Стороны, помощь суда в сборе доказательств нужна?

— Нет, — проговорил Гусев, по-прежнему лишь слегка привставая с места.

Судья молча посмотрела на него, потом на Синегорова.

— Нет, уважаемый суд, на данной стадии нет. Из иска и приложенных к нему документов о родстве истцов с их отцом не ясно, как именно сторона истцов будет подтверждать то, что они завладели указанными в иске предметами.

— Представители истцов, — обратилась судья к Гусеву и его команде, — как вы будете подтверждать эти обстоятельства?

— Свидетельскими показаниями, — нарочито зло сначала посмотрев на Синегорова, ответил суду Гусев.

— А когда заявите ходатайство о допросе свидетелей?

— В судебном заседании.

— И будете откладывать заседание?

— Нет, свидетели в тот день будут в суде.

— Понятно. Своих свидетелей вы засекретили, — вновь подытожила судья. — Ну, это ваше право. Представитель ответчика, вы ответ представителя истцов слышали.

— Да, уважаемый суд. Спасибо. Тогда мы будем ориентироваться на доказательства стороны истцов, и если возникнет необходимость, будем вынуждены ходатайствовать об оказании судом содействия в сборе доказательств с отложением разбирательства.

— Это ваше право, — уравновесила свое отношение к сторонам судья. — Согласуем дату судебного заседания.

После согласования даты судебного заседания и подписания расписок Гусев со своими подчиненными вышел из зала, всем своим видом показывая, что он даже не смотрит в сторону Синегорова.

Но Виктор легко и без какого бы то ни было напряжения пережил этот неумный демарш оппонента.

Когда Виктор ехал из суда в офис, он с усмешкой думал о поведении адвоката Гусева (хотя тот, разумеется, и не заслуживал такого внимания с его стороны). Да, они оппоненты, противники в процессе, представляют противоположные стороны, истца и ответчика, выиграет из которых только одна сторона (и, соответственно, победителем окажется только один адвокат) — но зачем так показательно проявлять высокомерие и пренебрежение? Можно понять, когда адвокат подобным образом выделывается в присутствии своего доверителя, клиента, но когда доверителя нет рядом — к чему разводить подобный театр дрянного актера? От неумности, помноженной на сумму излишней самоуверенности и необоснованного высокомерия. Все это смотрелось некрасиво, но такие люди, как Гусев, неспособны понять, как некрасиво это смотрится, они считают, что это придает им дополнительный вес; но, по сути, это увеличивает их лишь в их собственных глазах.

Однако при этом у Виктора сложилось впечатление, что как противник Гусев — опасен, он явно неглуп, и к тому же, к сожалению, беспринципен.

Ладно, действительно, такие недостойные люди не стоят того времени, которое можно потратить на размышления о них. Но Виктор, несмотря на многолетнюю успешную адвокатскую практику и сопутствующий ей приобретаемый с нею опыт, не до конца избавился от своеобразного идеализма, даже в профессиональной сфере, и проявления неидеальности его коробили (внутренне — вовне он старался не показывать того, что это его огорчало).

А вот Владимир такими философскими вопросами не задавался — и в этом проявлялась его сила. Он не тратил времени и душевных ресурсов на психологическую рефлексию. Если он мог нападать — он переходил в решительное наступление, если он не мог нападать — он надежно оборонялся.

По приезде в офис Виктор рассказал Владимиру про то, как прошла досудебная подготовка. Старший брат выслушал и сказал:

— Слушай, мне как раз сегодня сообщили некоторую информацию об этом Гусеве. Он в коллегии Кононова, чаще ведет уголовные дела, но и от гражданских не отказывается. Адвокат он жесткий, напористый, успешный. Идет напролом. С этикой не считается вообще — это мне специально отметили.

— Это я сегодня увидел, — подтвердил Виктор.

— Понятно. Собираю информацию о Гусеве дальше. Как там фамилии остальных адвокатов?

Вечером того же дня Виктор устроил конфколл по телефону, чтобы сообщить Ирине Ласкариной результаты досудебной подготовки. Владимир присутствовал при их беседе, но молча, он только поприветствовал Ласкарину.

Виктор еще раз спросил, не вспомнила ли Ирина Федоровна тех вещей, которые упомянуты в иске.

Она задумчиво сказала:

— Да нет, не вспомнила. Когда дед жил последние годы, я молодая была, энергичная, училась, карьеру начинала. Я редко к нему ездила.

Помолчав, она добавила:

— Честно говоря, я вообще к нему не ездила. Папа переселил его поближе к себе, о нем заботились, я лишь иногда звонила ему, с праздниками поздравляла.

Потом она еще сказала:

— Давайте к вам муж мой приедет, Ватацис, поговорите с ним. Деда моего он не застал, но, может быть, про дядек моих что-то расскажет: он по работе с ними больше общался, чем я.

И, помолчав несколько секунд, задумчиво проговорила:

— Мне они всегда неинтересны были. Папа являлся центром моего мира.

И добавила:

— И даже сейчас он так и является центром моего мира.

Иван Васильевич Ватацис позвонил Виктору уже на следующий день, и договорились, что еще через день он приедет в офис для беседы. Виктору по телефонному разговору показалось, что Ватацис — человек спокойный, вплоть до флегматизма. Если это действительно так, то они с женой прекрасно уравновешивают друг друга, как два полюса. Еще у Виктора сложилось впечатление, что его собеседник — из тех людей, которые принципиально никогда никуда не спешат, но при этом всегда везде успевают.

Иван Васильевич приехал в офис, они с Виктором познакомились и расположились в переговорной.

Представление, создавшееся после телефонного разговора, оказалось верным: собеседник являлся спокойным, уравновешенным флегматиком, и внешность у него была такой же невозмутимой и в хорошем смысле неяркой, как и характер. Выше среднего роста, нормального по возрасту телосложения, очень пропорциональный — возникало впечатление, что это человек, стопроцентно соответствующий всем стандартам. Открытое лицо располагало к нему, но ровная доброжелательная улыбка выдавала безэмоциональность этой открытости, а значит — то, что открытость являлась внешним щитом.

Ровно лежащие русые волосы дополняли впечатление равновесности собеседника.

Он вполне мог бы стать ответственным сотрудником службы разведки, настолько его внешность представлялась незапоминающейся. Но — глаза: выражение глаз помешало бы ему быть успешным разведчиком (хотя с выражением глаз можно было бы поработать, но Иван Васильевич явно не считал это необходимым). Глаза умные, внимательные, живые — и немного грустные.

И взгляд его все же располагал к доброму доверию к нему.

Несмотря на занимаемый пост генерального директора такой крупной корпорации, как «Никея», Ватацис отличался естественностью и вежливостью в общении (и появлялось очевидное понимание, что он таков не только в общении с адвокатом — а вообще со всеми).

Слегка разведя руками и подняв удивленно брови, он начал повествование:

— Даже не знаю, что рассказать вам. Ира сказала встретиться с вами и побеседовать и сказала, что вы все спросите. А я такой, знаете, «муж со списком» из анекдота, который идет в супермаркет и покупает то, что жена указала в списке.

Виктор поневоле улыбнулся. Открытая доброжелательность собеседника в соединении с его мягким чувством юмора и явной самоиронией очень располагали к нему.

— Ирина Федоровна сказала, что вы не были знакомы с ее дедом, и собственно про его вещи не можете ничего сказать, но можете рассказать про ее дядей, работающих в корпорации.

— А, ну это да.

Ватацис задумался.

— Я ведь случайно попал на такую высоту. Вы знаете, что Ласкарины — это семья понтийских греков, спасшихся сто лет назад в России от погрома в Турции?

— Нет, не знал.

— Дед Федора Максимовича смог спастись. Его родители с детьми сумели бежать, доплыли в Поти в Грузии, а оттуда ушли в Тавриду, где у них жили родственники. Так они и остались в России. Фамилию они сменили, чтобы она звучала по-русски. Максим, отец тестя, уже был не Ласкариди, а Ласкарин. А мои предки тогда тоже спаслись, и он, когда я пришел работать в корпорацию, узнав, что я тоже грек, стал опекать меня. Работал я хорошо, старался, Федор Максимович увидел это и стал продвигать меня. Потом познакомил меня со своей старшей дочерью.

Ватацис рассказывал все это ровно и как-то основательно, но — не скучно. Виктор подумал, что нет ничего удивительного в том, что Федор Ласкарин присмотрел этого надежного мужчину в мужья своей старшей дочери, которой решил передать бизнес.

Иван Васильевич продолжал сказ:

— Тесть правил корпорацией жестко и при жизни своего отца, который был формальным учредителем и владельцем, и после его смерти, когда он переоформил корпорацию на себя. Ира такая же, как ее отец, строгая до жесткости и нравом крутая, но — справедливая и очень честная. Отец был для нее всем, она просто благоговеет перед ним. Она, такая жесткая и решительная бизнесвумен, совсем несентиментальная, всегда называет его «папа».

— Это да, мы заметили.

Ватацис помолчал, подумал и потом продолжил:

— Братьям своим Федор Максимович воли не давал — держал их под контролем, а они и не рыпались. Он им такие зарплаты и премии выплачивал, что им и не к чему стремиться было: они ни в чем не нуждались. Братья у него все разные, Алексей и Иван деятельные, остальные трое — ленивые. Ну, говорю как есть. Я видел, что недовольство у них подспудное, тихое, зреет, но они никаких разговоров не заводили.

— Сильно боялись старшего брата? — уточнил Виктор.

— Нет, не сильно — просто побаивались. Но нет, никаких репрессий он в отношении братьев не стал бы применять — он просто так с ними поговорил бы, что им вмиг расхотелось бы на что-то претендовать. Они все знали, что бизнес создал Федор Максимович, просто оформлен он был на их отца. Федор из всех братьев выше всего пробился, и когда он бизнес создал — он всю семью поднял, и все братья благодаря ему обогатились, ничего не делая для этого. Там еще один брат был, Константин, он сам ничего не добился, но помогал Федору создавать бизнес. Но он умер молодым.

— А какие были отношения Ирины Федоровны с дядями?

— Да никакие. Только на семейных торжествах в особняке ее отца встречались. В корпорации реально работали только Алексей и Иван, но Федор Максимович построил все так, что взаимодействие между директорами шло через него лично, он до последних своих дней сам всем управлял, ему плохо стало в его кабинете — «скорая» его из офиса забирала. Поэтому все деловые контакты между Ирой и ее дядями шли через Федора Максимовича. А семьями мы не дружили.

— Понятно. А общение как складывалось?

Ватацис помолчал:

— Ну, не очень хорошо складывалось. Ира считала, что дядя Леша и дядя Ваня плохо работают, и предлагала Федору Максимовичу их уволить, оставив просто членами совета директоров, или даже вообще выкинуть их из компании.

— Они знали об этом?

— Знали. Ира предъявила им претензии прямо во время совещания, я не смог ее остановить. Когда она в запале, меня она не слышит. Но Федор Максимович прикрикнул на нее, и она замолчала. Он потом отдельно послушал ее и сказал, что проведет ревизию деятельности Ивана. Но вскоре он умер.

— А чем ведали дядя Ваня и дядя Леша?

— Иван Максимович получил поручение вести приморский проект, где нужно было обойти главного конкурента «Никеи» — компанию «Э-Пир». Схлестнулись там интересы. А Алексей Максимович ведал Юридическим департаментом.

— Как лично вы думаете, что сейчас изменилось — почему дяди Ирины Федоровны именно сейчас воспряли, да еще и все вместе?

Ватацис поднял брови, показывая свое удивление:

— Не знаю точно. Почему сейчас — понятно. Очевидно, что Федора Максимовича они боялись, и при его жизни не рыпались. А Иру они не боятся и не любят, считают ее выскочкой. Меня больше удивляет то, что они объединились — они вообще-то между собой не особо дружны. А тут рррраз — и выступили с иском все вместе. Что-то их объединило.

Иван Васильевич задумался, и потом добавил:

— Нравом тесть был крут, конечно, это Ира от него унаследовала, она вообще во всех смыслах папина дочка. Она настояла, чтобы наш сын носил имя и фамилию деда по матери — он Федор Ласкарин, а не Ватацис, мне пришлось согласиться.

В рассказе мужа Ирины Федоровны прозвучало глубоко скрытое и тщательно скрываемое огорчение. Виктор смог его почувствовать лишь благодаря своей профессиональной проницательности.

Ватацис продолжал:

— Она и кулаком по столу быстро научилась стучать, как ее отец делал, и говорить резко — у нее даже интонация такая же, как у него. Но его самого младшие братья привыкли слушаться, а его дочь они слушаться точно не хотят, это было понятно по их отношению.

Он помолчал, и добавил:

— Я говорил об этом Ире, но меня она не слышит.

На следующий день Владимир среди прочих дел сказал брату:

— Слушай, мне корреспондент звонил, хочет с нами обоими интервью провести. Что думаешь?

— А о чем нам рассказывать? — усомнился Виктор. — О делах нельзя рассказывать — адвокатская тайна. Какие суждения рассказывать — да кому они интересны.

— Скучный ты, — сказал старший брат, изображая зевоту. — О нас надо рассказывать, мы — два брата-адвоката.

— А, — понял Виктор, — поэтому он и звонил тебе, чтобы что-то скандальное послушать?

— Ну да! — оживился Владимир, не замечая усмешку брата. — Давай расскажем, как мы с тобой раньше ссорились и ругались при каждой встрече, а потом помирились.

— Слушай, — явно засомневался Виктор, — ну это такое личное, думаю, не стоит это публично рассказывать.

— Но надо же рассказать, как это произошло! Все знали, что мы с тобой на ножах, это же все обсуждалось каждый раз.

— Ну да, — с грустью вспомнив, согласился Виктор.

— Ну так и нужно все прояснить! А то адвокатское сообщество заинтриговано.

Последнюю фразу Владимир произнес с нарочито загадочным видом. Но Виктор так посмотрел на него взглядом с укором, что Владимир махнул рукой и ушел из кабинета.

Но потом он вернулся:

— Так, два брата-адвоката, когда у нас встреча с братом нашим названным, Василием?

— Послезавтра, — ответил Виктор. — Ты все-таки хочешь пойти на нее? Я же провожу переговоры с ним как представитель Поныриной.

— Да ладно тебе! Братан же наш!

— Братан — это в русском языке двоюродный брат, — назидательно пояснил Виктор. — Вот твой Владислав и мой Вячеслав — братаны.

— Ой, Вить, какой же ты все-таки скучный! — начал сердиться Владимир. — Пошли вместе на встречу.

— Хорошо, — вынужден был согласиться Виктор. — Но, Володь, обещаешь, что не будешь давить на него?

— Да обещаю, обещаю!

И, помолчав, добавил со смехом:

— Чего на него давить-то? Он ведь и сам меня боится.

— Так — Володя!…

— Не волнуйся! Все хорошо будет, — заверил старший брат.

Вечером перед уходом из офиса Виктор заглянул к Владимиру, чтобы напомнить:

— Завтра встреча с Шишмановым, давай вместе проведем ее.

— А что там? Что-то гражданское или арбитражное? Он же крупный бизнесмен?

— Да, бизнесмен. Но он расстался с женой, они разводятся, и теперь у них споры и о месте жительства и воспитании детей и о разделе имущества.

— Семейное? — не скрывая отвращения, откровенно скривился Владимир. — Слушай, давай ты проведи встречу. Ну не люблю я семейные дела.

— Ну давай эту встречу вместе проведем, а потом дело буду вести я, как и дело Ласкариной, — предложил Виктор.

— Ну ладно, — нехотя, с явным нежеланием, но согласился старший брат.

Михаил Петрович Шишманов приехал вовремя, молча кивнул в ответ на приветствие секретаря и прошел в переговорную, в которую она его проводила. От предложенных ею чая или кофе он отказался, молча помотав головою.

Во всем его виде ощущалась мощная основательность.

Братья Синегоровы, предупрежденные секретарем, прошли в переговорную, поздоровались с Михаилом Петровичем, представились, обменялись с ним рукопожатиями и расположились за переговорным столом напротив него.

Оба брата почувствовали, какое крепкое и даже жесткое рукопожатие у этого обращателя.

Он был заметно выше среднего роста, крепкий, сильный, про таких говорят «крепко сбитый». Возможно, в юности он по-настоящему занимался спортом, причем силовым (тяжелой атлетикой или единоборством), сейчас ему явно было уже не до спорта, но наработанная крепкая мощь осталась, хотя и немного сглаженная возрастом.

Глаза — глаза у него были тяжелые, даже не взгляд, а сами глаза тоже были тяжелыми. Пересекаться с ним взглядом было трудно, явно мало кто выдерживал его взгляд, при том, что его нельзя было назвать злым или злобным. Но во всем его облике чувствовалась твердая сила, привыкшая побеждать.

Синегоровы могли выдерживать его тяжелый взгляд лишь благодаря тому, что перехват и удержание на равных взгляда собеседника они давно освоили как профессиональный адвокатский навык.

Владимир вообще явно почувствовал в Шишманове родственную душу.

Наступило молчание. Братья уже поняли, что Шишманов — вот точно не оратор и что ему трудно говорить даже тогда, когда это нужно ему. К тому же им показалось, что он несколько смущен.

Виктор начал беседу:

— Михаил Петрович, мы готовы помочь вам в решении тех правовых проблем, которые сейчас у вас есть. Какая наша помощь нужна?

Сказал — и по взгляду вопрошаемого собеседника понял, что тот считает его чересчур многословным.

Шишманов еще помолчал, потом стал говорить ровно и размеренно, явно обычным своим стилем, не замедляя его, но внушительно:

— Мы с женой разошлись несколько месяцев назад. Сейчас она подала заявление на развод. И она забрала с собой детей. У нас два сына. Одному восемь лет. Другому три года. И еще будет раздел имущества.

— Иск о разделе имущества она уже подала?

— Нет. Но ее адвокат написала мне, что скоро подаст этот иск.

Виктор делал записи.

— А кто ее адвокат?

— Какая-то Паолова.

Синегоровы про себя отметили, что Шишманова обратилась к одному из сильнейших адвокатов Москвы по семейным делам.

Виктор продолжил спрашивать:

— А с детьми что?

— Это самое главное. Сыновья должны остаться со мной.

— А ваша жена настаивает, чтобы дети остались с нею?

— Да.

— Ну, мы должны предупредить, что суд скорее всего оставит детей с мамой.

— Сыновья должны остались со мной.

— Вы настаиваете именно на проживании сыновей с вами? Не на определении порядка общения вас с ними?

— Нет. Сыновья должны жить со мной.

Голос Шишманова наполнялся металлом, как на сталелитейном прокате бежит красный раскаленный металл и тут же застывает. Виктор понял, что надо повести беседу с другой стороны.

— А почему ваша жена возражает против проживания детей с вами?

— Потому что она не согласна с тем, как я их воспитываю.

— А как вы их воспитываете? — заинтересовался Виктор.

— Правильно. По-мужски.

— А можете сказать конкретнее? Нам нужно знать, чтобы понять, как отстаивать вашу позицию.

Шишманова удивило слово «позиция», поэтому Виктор, видя это, уточнил:

— Ваши интересы.

— В строгости воспитываю. Все делать с моего разрешения. За нарушения — наказание.

— Наказания — телесные? — в голосе Виктора тоже стало меньше доброжелательности и больше сухого металла.

— Да. Ремнем по заднице. Когда подрастут, буду за нарушения по-настоящему бить. Чтоб не нарушали.

Владимир явно не видел ничего запретного в таком воспитании (хотя своего Владислава он и не бил — впрочем, иногда хотелось всыпать ему, ну да ладно). А вот Виктора это сообщение Шишманова о его воспитательных мерах сильно напрягло, потому что Шишманову такие методы воспитания явно казались нормальными:

— Меня так мой отец воспитывал, и я вырос нормальным мужиком. И своих сыновей нормальными мужиками выращу.

Такой махровый консерватизм все сильнее напрягал Виктора:

— Но такие телесные наказания как система судом будут восприняты неодобрительно.

— Это было в моей семье и будет в моей семье, — настойчиво сказал Шишманов, почти готовый стукнуть кулаком по столу.

— Если ваша жена заявит о таких методах, иск об определении места жительства детей с вами можно даже не заявлять — суд откажет и оставит детей с мамой, и даже порядок вашего общения с ними установит ограниченный.

— Мне нужно, чтобы сыновья остались со мной. Не допущу, чтобы они получали бабье воспитание.

Голос Шишманова звучал все жестче.

— Но телесные наказания неприемлемы! — Виктор тоже ожесточался.

Владимир, видя это, положил руку на руку младшего брата и проговорил примирительно:

— Виктор Всеволодович, ну, система воспитания такая. Давайте дослушаем Михаила Петровича и поймем, как мы можем помочь ему.

И, обращаясь к Шишманову, предложил:

— А с имуществом что?

— Есть две компании — «Видин» и «Тырново». «Видин» — это компания моего отца, я ее унаследовал. «Тырново» создавал я. «Видин» должна остаться мне. «Тырново» — тоже мне, но я выплачу жене компенсацию. Справедливую.

— Какие-то документы у вас есть с собой? — спросил Владимир.

— Да. Есть.

Шишманов передал пакет документов. Братья стали просматривать их. Виктор нашел постановление о привлечении к административной ответственности за побои в отношении сына. Его терпению наступил предел.

Владимир, увидев это, взял документ и прокомментировал, обращаясь к Шишманову:

— Это дело прошлое.

Шишманов, видя реакцию обоих братьев на этот документ, проговорил:

— Мне вас рекомендовали. Я хочу, чтобы мое дело вели вы. Но я хочу, чтобы мое дело только лично… вы вели, — сказал он, обращаясь к Владимиру. — Мне нужен адвокат, понимающий меня.

То есть недоверие к Виктору он проявил яснее ясного. Причем было видно, что Шишманов в последний момент сказал «вы» — ему явно было привычнее обращаться ко всем на «ты».

Виктор почти покраснел от возмущения. Он собрался возразить, потому что вообще не хотел, чтобы они брались за это дело, но устраивать спор в присутствии будущего доверителя было бы явно некрасиво, и он молчал.

— Да, хорошо, — согласился старший Синегоров. — Но вести дело мы будем вместе с братом — мы все дела ведем вместе.

— Хорошо. Понимаю. Но работать я буду только с… вами.

Когда Шишманов уехал, Синегоровы пришли в кабинет — и Виктор тут же повернулся к брату и устроил ему разнос.

— Ты зачем это дело взял?! Мужик детей бьет так, что на него административку уже завели, еще раз ударит — на него уголовку заведут, и он детей своих вообще не увидит! Ты о чем думал?!

Владимир был настроен миролюбиво, тем более что еще во время встречи с Шишмановым он понял, что Виктор рассержен.

Да и не ждал он, что брат так взъярится.

— Вить, ну, ты, это, ну — успокойся. Он к нам за помощью пришел. Ничего страшного он не сделал.

— Ничего страшного не сделал? Да он сыновей своих бьет, чтобы мужиками их вырастить! Ты своего Владика бьешь?!

— Нет, не бью, — признал Владимир.

— И я Славку не бью! Ну, чужой он нам! Зачем нам с ним работать?

Владимир применил решительный ход:

— Так, Вить, пожалуйста, заткнись!

Видя, что младший брат закипает из-за этой грубости, старший Синегоров мягко, просяще повторил:

— Пожалуйста!

Виктор сумел остановиться.

Владимир продолжил:

— Так, давай пойдем срочно пообедаем. У тебя в ближайшие два часа ничего срочного нет?

Виктор помотал головой.

— Вот и отлично. Пойдем. И пока будем идти — ни слова. Хорошо?

Виктор кивнул головой.

Они оделись и вышли из кабинета. Сотрудники, которые не могли не слышать их крики, смотрели с трепетом — такими они своих шефов еще не видели.

Виктор шел с непроницаемо-молчаливым выражением лица. Владимир, чтобы не различаться с ним, принял такое же выражение лица.

Расчет старшего брата оказался верным: пока они шли до ресторана, Виктор подуспокоился, поэтому за столиком они смогли начать нормально обсуждать проблему.

Виктор продолжал настаивать:

— Зачем мы ему будем помогать?

— Вить, если не мы — то кто?

— Ну понятно, ты включил свой десантурный лозунг, — заворчал Виктор.

— Ну а как? Он же все равно обратится к каким-то другим адвокатам, и те заверят его, что «конечно-конечно, сыновья будут с вами!» — и с треском проиграют ему дело. Мы с тобой хотя бы честно ему все расскажем.

— Ну да, — вновь заворчал Виктор, тем самым соглашаясь с правотой старшего брата. — Ну а как будем работать с ним?

— Ну, без тебя я точно не справлюсь! — развел руками Владимир.

— Ну и как с ним строить общение?

— Общаться с ним буду я. — заверил Владимир. — Но позицию разрабатывать тебе.

— Да, понятно! — еще раз проворчал Виктор, но уже просто для проформы. — Но ведь место жительства сыновей с ним точно не определят.

— Это да, это так. Но давай попробуем, может быть, определим ему порядок общения с сыновьями такой, что они по полнедели будут жить с ним?

Возвращения Синегоровых после обеда в офис сотрудники ждали с тем же трепетом, с каким провожали их в ресторан. Но их богатыри-шефы вошли такие улыбающиеся и жизнерадостные, что все поняли: гроза миновала, тучи рассеялись, небо прояснилось, работаем дальше.

На следующий день Виктор и Василий созвонились, подтвердили встречу.

Виктор и Владимир приехали заранее. Виктор немного волновался, Владимир — тоже, хотя и тщательно демонстрировал беззаботность. И чем тщательнее он ее демонстрировал своими шутливыми и даже подчас грубоватыми комментариями — тем точнее его младший брат понимал, что тот волнуется.

Василий приехал вовремя. Виктор заметил его, еще когда тот был у гардероба, и тут же сказал Владимиру:

— Так, вот, похоже, Василий.

И напомнил:

— Так, ты мне обещал.

Владимир скривился:

— Да помню, помню! — а сам уже повернулся в ту сторону, в которую смотрел Виктор.

Василий тоже узнал их — ничуть не удивительно из-за их схожести и их известности.

Его внешность отличалась от внешности старших братьев. Но что-то неуловимо общее проглядывалось. Ростом он был пониже их, телосложения рядового, но выглядел он бодро.

Василий шел к ним. Виктор видел, как он идет. Посмотрев на старшего брата, он понял, что тот смущен, и именно из-за смущения собирается сказать: «Здравствуй, брат наш названный!» — ну уж очень понравилась ему эта фраза, поэтому сказал ему тихо, — «Молчи!».

И вот Василий подошел к ним. Смотрел он на них осторожно, даже — напряженно, но — без опаски.

Синегоровы встали, и все поздоровались и пожали друг другу руки, представляясь.

— Виктор.

— Василий.

— Здравствуй…

Виктор мысленно зажмурился, ожидая продолжение фразы.

–…Вася! Володя, — представился старший брат.

Синегоровы заняли стол так, чтобы Василий мог расположиться с третьей стороны и все три брата были как бы в круге.

Чтобы завязать беседу, Виктор спросил:

— Мы можем на «ты» общаться?

— Да, конечно! — с легкостью согласился Василий.

— Отлично. Так, мы с Владимиром ведем дела вместе, так что можем все обсуждать.

— Хорошо.

Василий весь как-то напрягся и сказал:

— Но скажу сразу — моя доверительница запретила переговоры.

— Понятно, — вздохнул Виктор.

— Но мы можем продолжить разговор?

В вопросе Василия прозвучала тревога. Он явно пытался скрыть опасение того, что братья откажутся общаться с ним без делового повода, но скрыть это у него получалось плохо.

— Конечно! — твердо заверил его Виктор.

— А как мы можем общаться, если мы с… тобой будем судиться в деле Поныриной и Яузиной? — все так же неуверенно обратился к нему Василий.

— Ты же знаешь, что мы раньше вообще воевали друг с другом, — напомнил Владимир, решительно вклиниваясь в разговор. — И дело о наследстве Бобровой вели с разных сторон. Слышал?

— Слышал, — ответил Василий.

— Ну вот так и будем общаться.

— Все нормально, Вась! — заверил его Виктор. — Мы же адвокаты. Дела — делами, а родство — это родство.

— Извините, что я не стал говорить заранее об отмене переговоров, потому что очень хотел встретиться и познакомиться с вами… братья.

От того, как Василий сказал «братья», веяло теплом. И дальше стало понятно, почему:

— Я один сын у мамы, и мне всегда хотелось, чтобы у меня было больше родни.

Виктор понимающе кивнул.

А вот Владимир спросил:

— А отец?

— Он ушел, когда мне было пять лет, у него потом была другая семья.

— Еще одна новая семья? — удивился Виктор.

— Насколько я знаю — да.

— То есть у тебя такая же история, как у нас.

— Да. Но вас двое.

Витя и Володя переглянулись. Хорошо, что младший брат не ведает о всех их ссорах и драках.

— Когда узнал, что есть вы — мои братья — хотел познакомиться с вами, но долго не решался к вам подступиться — вы такие известные.

— Мы такие! — самодовольно похвалился Владимир.

Виктор с укором посмотрел на него, и Владимир добавил примирительно:

— Но мы хорошие. Ты нас не бойся.

— Не боюсь, — с улыбкой ответил Василий. — Получается, отец всех нас троих направил в адвокатуру?

— Да, — ответил Виктор, — он, получается, ни с кем из нас общения не прерывал, направлял.

— А он жив, наш отец? — неожиданно спросил Василий.

— А вот мы не знаем, — подхватил тему Владимир, — с нами на связь он давно не выходил, а мы сами его не ищем. Конечно, есть у нас обида на него, но и у тебя, похоже, такая обида есть.

— Есть, конечно, — подтвердил Василий. — Он же меня бросил.

— Как и нас, — заметил Виктор. — Он, получается, всех нас бросил. И мы в адвокатуру сами пробились, сдавали экзамен, без всяких поблажек.

— И я точно так же сдавал. Так, а что у меня с вами еще общего? — заинтересованно спросил Василий.

— Ты женат? — спросил Владимир.

— Да! — радостно ответил Василий. — И мы ждем ребенка!

— Прекрасно!

— Поздравляем!

— Спасибо!

— Как зовут жену?

— Евдокия.

Виктор и Владимир переглянулись.

— А наших жен зовут Елизавета и Екатерина. Дети есть?

— Нет, ждем первенца.

— Прекрасно. А у нас есть по сыну, у него (Виктор показал на Владимира) Владислав, у меня — Вячеслав.

— Здорово! — восхитился Василий. — Мою маму зовут Евгения. А вашу маму?

— Елена.

— Вот это да. Значит, все мужские имена у нас на «В», все женские — на «Е», — отметил Виктор. — Надо же, как подобралось.

И дальше беседа шла так, как будто бы два брата не виделись с третьим долгое время и теперь, встретившись, обменивались новостями за это время.

Когда встреча — явно затянувшаяся больше намеченного времени, хорошо, что у всех троих братьев не было других дел на этот вечер (точнее, Виктор и Василий незаметно отменили назначенные на вечер мероприятия) — все же завершилась, они вышли на крыльцо ресторана и там еще разговаривали. Но наконец все поняли, что уже очень поздно, тепло попрощались, договорились еще раз встретиться (!), можно здесь же и без машин, чтобы выпить за знакомство (!), старшие братья пригласили Василия приехать к ним в гости в офис («Нет, реально приехать, не фигурально выражаясь, а реально приехать к нам!» — сурово сказал Владимир, и изящное слово «фигурально» восхитительно расходилось со всей его суровой внешностью и речью) и пошли к своим машинам.

Василий шел и думал о встрече, и на лице его сияла довольная приятная улыбка. Если бы кто-то хотел сказать о его улыбке поэтично, он мог бы выразиться, что она перекрывала свет вечерних московских фонарей. Сбылась его мечта: он, будучи единственным ребенком в семье, всегда хотел найти родственников. И вот он нашел их, да еще каких — таких классных родных братьев.

Виктор и Владимир ехали вместе. Владимир довез Виктора и поехал домой. Владимир сказал, трогаясь с места:

— Нормальный парень!

— Да! — полностью согласился Виктор. — Я тебе говорил свое первое впечатление, что он нормальный и что общение с ним сложится.

— Но вам с ним еще дело этих, как их…

— Яузиной и Поныриной — подсказал Виктор.

— Да — оно! Вам же еще надо провести его?

— Ну, надеюсь, сможем.

Истинное родство — оно такое, неожиданное. Мы можем жить с рождения рядом, в одной квартире и все детство воевать друг с другом каждую минуту каждого дня, по любому поводу. И потом, вырастая, продолжить сражаться уже во взрослой жизни по серьезным поводам, причем сражаться ожесточенно и даже яростно, непримиримо, до ссоры, до драки, до оскорблений, до разрыва общения.

А потом волею судеб и собственного умудрения взять — и, развернув все, помириться. И стать не просто ближайшими родственниками, но и истинными друзьями (что в данном случае даже ценнее, чем кровное родство).

Так старшие Синегоровы смогли, решительно оставив в прошлом свою казавшуюся непримиримой вражду, помириться и, будучи уже совсем взрослыми людьми, по-настоящему подружиться.

А можем, будучи кровными родственниками, вообще никогда не видеться и даже не знать о существовании друг друга, а потом встретиться — и с первых же минут разговора понять, что мы — родственники не только по крови, но и по духу. И предыдущих лет незнакомства как будто бы и не бывало — настолько ровно складывается разговор, когда хочется познакомиться сразу за все потерянные для общения годы и узнать друг друга так, как если бы жили с рождения рядом, в одной квартире.

Так Синегоровы сегодня обрели младшего брата.

На следующий день, когда Виктор приехал в офис, помощник, работающий по делу Ласкариной, принес ему одну из центральных газет, открыв ее на развороте со статьей «Константин Ласкарин — Робин Гуд наоборот» за авторством некоего Эдгара Залихватова. Начав читать и поняв, о чем эта статья, Виктор поблагодарил помощника, дочитал статью, и когда Владимир приехал в офис, сразу дал ему прочитать ее.

Статья была двойственная. С одной стороны, вроде бы шли ссылки на факты: заявления в милицию, возбужденные и неожиданно прекращенные уголовные дела, исчезнувшие люди, некоторые из которых были потом найдены убитыми, а некоторые — так и вообще не были найдены.

Главное — во всех этих деяниях обвинялся Константин Ласкарин — «младший брат Федора Ласкарина, унаследовашего бизнес-империю «Никея».

С другой стороны, если читать объективно, то довольно быстро становилось понятно, что в статье факты изложены так, чтобы, не доказывая их, бросить тень на Константина Ласкарина, а через него — на его брата Федора.

Синегоровы умели читать прессу правильно: так, чтобы отделять факты, приводимые журналистами, от толкований этих фактов, даваемых ими. Но многие наши сограждане так читать прессу не умели, и эта статья, конечно, могла сильно впечатлить обычного среднестатистического россиянина, жадно выпивающего любую острую информацию.

— Статья — ни о чем, — презрительно бросил свое мнение Владимир, прочитав ее.

— Но в ней читателя четко подводят к мысли о том, что Константин грабил и убивал богатых людей, а Федор с помощью своих ведомственных связей прикрывал брата, а потом эти награбленные деньги вложил в развитие ООО «Никея» и тем самым обеспечил ее взлет. И еще тут подчеркнуто, что это ООО создал их отец, а Федор его потом унаследовал и уже сам с помощью этих награбленных денег сделал крупной корпорацией.

— Ты думаешь, статья заказная?

— Однозначно заказная! И явно связана с нашим процессом.

— Но ведь, я так понял, в бизнес-сообществе все знают, что корпорацию «Никея» фактически создавал Федор Максимович.

— Это в бизнес-сообществе все знают, а к процессу нужно готовить людей попроще, чтобы они своим возмущением создавали нужный той стороне информационный фон. Ты знаешь, кто такой Эдгар Залихватов?

— Нет. Но узнаю.

— Давай звонить Ирине Федоровне.

Братья списались с Ласкариной, спросили, когда ей удобно поговорить, она ответила тут же и согласилась провести конфколл сразу же.

— Ирина Федоровна, вы читали статью в сегодняшней газете «Константин Ласкарин: Робин Гуд наоборот»?

— Нет, не читала. Некогда было. А что за статья?

— Давайте мы ее вам отправим, и когда вы прочитаете ее, вы нам тут же позвоните.

На том и договорились.

Ласкарина перезвонила очень быстро:

— Это все бред и ложь, не обращайте внимания.

— Но, Ирина Федоровна, — начал говорить Виктор.

Однако Владимир подхватил тему:

— Ирина Федоровна, Виктор Всеволодович совершенно верно предполагает, что выход этой статьи явно связан с делом, которое начали против вас дяди — чтобы настроить общественное мнение против вас как наследницы вашего папы.

— Да ладно! Да какое дело людям до этого процесса вокруг «Никеи»?

— Всем и так будет очень интересно, а с такими подробностями — так еще интереснее, — сказал Виктор, возвращаясь в беседу. — Извините, я должен сказать: общество будет настроено на то, что Федор Максимович был плохим человеком, значит, вы как его наследница — тоже плохая. А ваши дяди — хорошие.

Ласкарина явно задумалась. Помолчав, она спросила:

— Так, что нужно?

— Ирина Федоровна, что-то в статье есть правдивое?

— Нет, ничего нет. Дядя Костя был боевитым, он служил в Афгане и здесь потом в какой-то военизированной структуре служил, государственной, но рэкетом он не занимался. Он был горячим, дрался, приводы в милицию у него действительно случались, по юности, но без серьезных последствий — тут его действительно папа выручал. Вот это единственная правда. Людей он не грабил и не убивал. И денег он никаких не собрал. Он умер рано, и денег у него не было, папа хоронил его на свои деньги. Семьи он не создал. Это мне все папа рассказывал.

Теперь Синегоровы задумались, обдумывая эту информацию. Виктор спросил:

— Опровержение нужно размещать?

— Нет, думаю, не нужно. Зачем прошлое дяди Кости ворошить? Я вас уверяю — там все законно было. Робин Гудом он точно не являлся.

Ласкарина, будучи дамой, не терпящей никаких отлагательств, настраивалась преодолевать любые преграды. Она наняла детектива, и когда он сообщил ей, что трое ее дядей — дядя Макс, дядя Миша и дядя Гоша — вместе обедают в ресторане, она бросила все дела и поехала на встречу с ними.

Своим адвокатам она об этом не сказала.

Приехав и пройдя в ресторан, она направилась прямо к столику дядей. Ее приезд оказался настолько быстр — сразу после того, как детектив сообщил ей, где ее дяди обедают — что ее родственники еще ели горячее (а не пили кофе или чай) и явно вели какую-то спокойную беседу.

Ее появление и неустранимое движение можно описать символично: решимость, плывущая на уверенности. Настоящий ледокол — причем, судя по выражению лица, военный. Складывалось впечатление, что официанты, подносы, столы, гости, стулья сами меняли траекторию, чтобы не столкнуться в акватории с этим боевым кораблем.

Именно как с кораблем — потому что ледником Ласкарину ну никак нельзя было назвать — слишком пылала решимость на капитанском мостике этого ледокола.

Один из дядей, Гоша, заметил решительное и неизбежное приближение их племянницы, сказал братьям об этом, они тут же обернулись, как будто посчитали, что брат их разыгрывает этим сообщением, а убедившись, что Ирина действительно стремительно и неумолимо несется к ним (они обедали за столиком в дальнем от входа углу ресторана), стали смотреть друг на друга с растерянностью. Похоже, один из них сказал: «Зачем она пришла?» — второй пожал в ответ плечами, третий предложил — «Может быть, позвоним нашим адвокатам?» — но их племянница преодолевала уже последние метры до их столика.

Подойдя, она плюхнулась на свободный четвертый стул и, не здороваясь, напрямую спросила:

— Так, что это за иск? Который вы вместе с Ваней и Лешей подали ко мне — на наследство деда Макса. Кто вас научил его подать? Ваня? Леша?

— Ирочка, ну, во-первых, здравствуй, — поздоровался с нею дядя Гоша.

— Некогда мне с вами политес разводить — бизнес не ждет.

— Ну так вот давай, мы тебе и твоему мужу и поможем, — сказал дядя Макс.

— Не надо нам помогать, мы сами справимся! — решительно проговорила Ласкарина, для надежности еще и рубанув ребром ладони воздух. — Иск заберите. Будет все так, как при папе.

— Ирочка, — осторожно сказал дядя Миша, — но ты ведь хотела нас из компании выгнать, и Федю против нас стала настраивать.

— Вы бездельники! Вы ничего не делали и не делаете для блага «Никеи», только деньги впустую получаете.

— И вот ты хочешь нас этих денег лишить, — вкрадчиво вставил свою фразу дядя Гоша.

— Да, хочу! — честно подтвердила Ира. — Но обещаю, что все останется как было при папе.

— Нет, Ирочка, как раз при папе ты старалась нас выгнать из компании, и теперь нам нужно подстраховаться, — подвел итог дядя Макс.

Но Ласкарина находилась в слишком взвинченном состоянии и из-за иска дядей, и из-за того, что их пришлось искать и ждать, когда они соберутся втроем.

— Вы для компании — бесполезны! Вы — балласт! — заявила она так громко, что с соседних столиков стали оборачиваться на это странное сообщество из троих возрастных мужчин и одной женщины средних лет, перед которой мужчины явно трепетали. — Но я оставлю все, как было при папе!

— Ира, нам нужны гарантии. Ты очень хороший человек, но очень горячий, что ты решишь, как ты передумаешь — неизвестно, — сказал дядя Миша и подытожил, — давай будем избегать таких встреч, они тяжелы для нас и бесполезны для тебя. Да, мы обратились в суд с иском, как суд решит — так и будет.

— Ну, знаете!

Ласкарина пребывала в ярости. Почему-то она была уверена, что сможет переубедить троих нормальных (точнее — ленивых) дядей судиться с нею.

Она была уверена, что у нее это получится!

И вот — нет. Не получилось.

Встав со стула, она десять секунд осматривалась вокруг, думая, чем бы бросить в дядей. Дяди это поняли, и, принадлежа к робкому десятку, всячески постарались подальше отстраниться от племянницы; дядя Миша даже автоматически посмотрел на официантов, но они все вдруг стремительно и торопливо занялись разносом заказанных блюд.

Не найдя, что бы швырнуть об пол (да и в общем-то понимая, что делать этого не стоит), Ласкарина решила сказать так:

— Вы, гады, даже брата своего умершего не пожалели — Костю. Такой пасквиль на него написали, что он рэкетиром был! Да как вы могли! Чего мне от вас еще ждать?

— Ира, тебе лучше уйти, — осмелился наконец сказать дядя Гоша. — Про Костю мы ничего такого не писали, рэкетиром он не был, мы не знаем, кто такую гадость про него написал. Но нам с тобою сейчас не о чем говорить. Если у нас и были сомнения, судиться ли с тобою — а у нас такие сомнения были — то этим своим демаршем ты их развеяла. Пожалуйста, уходи.

— Ничего святого для вас нет! — за неимением подходящего предмета для швыряния Ирина Федоровна бросила в дядей это обвинение и ушла обратно.

Видя ее пылающее гневом лицо, никто: ни официанты, ни посетители — не решались оказываться у нее на пути — сами поспешно отходили в сторону.

Наверное, так выглядела римская Фурия — богиня мщения. Если бы в зале оказался художник, он наверняка сделал бы зарисовку с натуры.

Но Ирину Федоровну это точно не интересовало.

Некоторое время после ее ухода (который был таким же стремительным, как и приход — ибо Ирина Ласкарина просто не умела что-либо делать ровно и спокойно) Георгий, Максим и Михаил Ласкарины сидели молча. Аппетит к продолжению обеда у них точно пропал. Они все трое хмуро и понуро смотрели прямо перед собой.

Наконец, Георгий сказал:

— Ну, давайте все-таки дообедаем. Но сначала важный вопрос: никто не разговаривал с журналистами про Костю? Ира какую-то статью о нем упоминала.

— Нет, я не говорил, — твердо сказал Михаил.

— И я не разговаривал, — уверенно добавил Максим.

— И я уже много лет ни с кем про Костю не говорил, хотя и помню о нем. Откуда же у них информация?

— Надо найти статью и прочитать, — предложил Максим.

— Прочитаем, — тоскливо прокомментировал Михаил. — Может, это Ваня и Леша организовали?

— Спросим у них, — сказал Георгий. — Я завтра встречаюсь с Ваней, спрошу у него.

— А наши адвокаты? — спросил Михаил.

— А как мы узнаем? — развел руками Георгий. — Ваня и Леша все общение с адвокатами взяли на себя, нам сказали не вмешиваться.

— Скажем прямо — они запретили нам общаться с нашими адвокатами, — возмущенно проговорил Максим, особенно выделяя слово «запретили».

— Слушайте, а может, нам отказаться от всего этого? — неожиданно предложил Михаил. — А то разругались с Ирой, если проиграем — неизвестно, как будет с работой, а мы ведь действительно ничего не умеем, кроме как заседать в совете директоров и надувать щеки там. Не хочется оказаться перед старостью без денег. И кто-то уже и память Кости порочит! Да и неприятно то, что Ваня и Леша нам указывают, что делать, что не делать. У них свои личные счеты с Федей и Ирой, а мы-то тут при чем?

— Подожди, — убеждающе сказал Георгий, — тут не знаешь, с чьей стороны удара ждать — от Иры или от Вани с Лешей. Они нам ничем не обязаны, могут и кинуть нас.

— Ваня такой, Ваня может кинуть, даже если обязан, — прокомментировал Максим. — Я так думаю, давайте пока подождем и присмотримся, и будем все обсуждать.

— Да, давайте! — поддержал брата Георгий.

Михаил только развел руками, показывая, что вынужден присоединиться к двум другим братьям.

— Я провалила беседу с дядями! — сказала Ласкарина Виктору, позвонив ему из машины.

— Какую беседу? — откровенно не понял ее фразу адвокат.

— Я встречалась с дядей Гошей, дядей Максом и дядей Мишей, с помощью детектива подловила их, когда они втроем отправились в ресторан, и приехала туда. Я хотела убедить их отказаться от иска ко мне. Не получилось. Они отказались меня слушать и выставили.

— Выставили?

— Попросили удалиться из ресторана.

— Вы не говорили, что собираетесь встретиться с ними, — задумчиво произнес Виктор.

— Не говорила. Сама хотела все сделать. И все провалила.

И после некоторого молчания она сказала совсем уж неожиданно:

— Извините.

И потом так же неожиданно заверила:

— Больше без согласования с вами ничего делать не буду!

И еще:

— И вот еще что — они сказали, что про дядю Костю ничего не говорили.

Хорошо, что Ласкарина позвонила адвокату, еще стоя на стоянке: она была в таком взвинченном состоянии, что рулить автомобилем ей сейчас точно не стоило — а езду с шоферами она не признавала вообще, водила только сама. А так она хоть немного успокоилась.

Виктор говорил с Ласкариной, выходя из офиса на обед с братом; Владимир уже ждал его в ресторане. Идя на встречу, он думал о том, как причудливы бывают родственные отношения. Как адвокат, ведущий семейные дела, он ничем уже не шокировался, потому что в своей практике всякое уже повидал и послушал. Он давно знал, что перед возможностью получить наследство растворяется, как дымка, любое родство, уступая желанию человека получить если не все наследство, то хотя бы большую его долю. Но нередко легкое удивление все же появлялось, и он его не отгонял и не выдавливал, а продумывал.

Вот Ирина Ласкарина — дочь своего отца. Вот пятеро ее дядей — родных братьев ее отца. То, что судятся родственники, Виктора ничуть не удивляло: судятся между собой даже родители и дети, как бы дико это ни звучало. И братья, и сестры судятся; а уж дяди с племянницами — так это при наличии спора, считай, вообще дальние друг другу родственники.

Но что все же заставило младших братьев Федора Ласкарина вот сейчас взять и пойти судиться с его дочерью — наследницей всего бизнеса? Понятно, что неудовлетворенность своим положением — это чувство точно подтачивает троих человек из пяти. Понятно, что они боялись брата Федю, крутого нравом — но так и дочь Феди крута нравом, а ее они явно не боятся. Значит, кто-то за ними стоит, кто-то пообещал им всемерную поддержку, только бы они впятером — непременно впятером! — согласились подать иск к племяннице.

Так, значит, важно, чтобы истцами были все пятеро братьев Федора Ласкарина. Может быть, если хотя бы одного уговорить выйти из процесса, атака захлебнется и провалится?

Тут дорога, ведущая к ресторану, закончилась, уткнувшись прямо в крыльцо ресторана. Швейцар, узнав постоянного посетителя, уже открывал ему дверь и приветствовал его.

«Надо будет додумать и обсудить с Володей» — дал себе установку Виктор, заходя в ресторан и приветствуя швейцара. Даже будучи занят размышлениями, Виктор всегда оставался безукоризненно вежливым.

Владимир радостно приветствовал младшего брата (то есть, теперь, получается, среднего? Но Владимир не задумывался о подобных несущественных тонкостях, ведь для него и Витя, и Вася — оба были младшими братьями). Он встал из-за стола и крепко обнял его. Раны его после покушения у стен Зюзинского суда зажили полностью, теперь он мог не ограничивать себя в мощи проявления своих чувств.

Внешне это смотрелось, как будто добрый медведь обнимает тигра.

— Так, о чем нам надо поговорить? — спросил Виктор, когда они уселись за стол и сделали заказ.

— Как мне вести дело Шишманова. Даже не знаю, с какой стороны к нему подступиться.

— Хорошо. Но позднее. Пока что расскажу о Ласкариной. Она мне только что позвонила, когда я выходил из офиса.

— Что случилось?

— Она сегодня подловила троих своих ленивых дядей, когда они вместе обедали, и налетела на них с вопросами, зачем они пошли в суд.

— Бой-баба! — с восхищением прокомментировал Владимир. — Все снесет, всего добьется.

— Бой-баба — это, конечно, да, но пока что она ничего не добилась — они попросили ее удалиться.

— Представляю, как они перепугались! — со смехом продолжал представлять Владимир. — У меня сложилось впечатление, что те ленивые дяди — вряд ли храбрые. А вот племянница у них — огонь!

— Это да, — улыбнулся Виктор. — Но пока что этот огонь жжет без толку. Правда, она сама пообещала больше ничего без согласования с нами не предпринимать.

— Эх, жаль! — взгрустнул Владимир. — Ты ведь, зануда, зарубишь все неожиданные яркие выпады, которые она могла бы сделать.

Говоря это, старший Синегоров широко улыбался. Обидеться на него было трудно — даже если бы хотелось.

— Так, давай без неожиданных ярких выпадов! — призвал брата к порядку Виктор. — Тут на кону несколько десятков миллиардов с учетом капитализации корпорации «Никея». Не отвлекайся мечтаниями.

— Вот я же говорю — зануда! — с наигранной грустью подытожил Владимир.

— Так, и еще: единственное, что сказали Ире ее дяди — что для статьи о Константине Ласкарине они материалы никому из журналистов не сообщали. Может, врут, может, говорят правду, мы сейчас не узнаем. Но надо действовать.

— Что ты предлагаешь? — сразу стал серьезным Владимир.

— Давай искать корни статьи. Может быть, так выйдем на организаторов этого…

— Преступления! — уверенно закончил фразу брата Владимир, но широкая улыбка, вновь осветившая его лицо, взорвала все впечатление от его серьезности.

Однако реплика брата была такой уместной, что и Виктор засмеялся; он не смог не засмеяться.

— Ну да, — сказал он. — А и действительно, кто-то же организовал этот процесс против Ирины Ласкариной. Вот он, или они, и являются организаторами.

— Слушай, — предложил Владимир, вновь став серьезным, — а давай дождемся информации, что там все-таки за адвокаты. Иван и Алексей Ласкарины всегда были под контролем Федора, возможно, но все же маловероятно, что они сами наладили какие-то связи. Так что давай начнем с адвокатов — так и доберемся до организаторов. Про Гусева я уже запросил. Кто там еще?

— Да, Гусев. И еше Артин, Диррахиев, Касториев, Фессалин.

— Наведу подробные справки о всех них, — серьезно проговорил старший Синегоров, записывая фамилии.

— Да, конечно! Так, теперь — Шишманов.

Точно! К обсуждению дела Шишманова однозначно пора было переходить, так как братья уже ели горячее, оставался кофе, а они оба очень не любили засиживаться в ресторане, закончив трапезу — это им обоим казалось как-то не по-мужски (кроме тех случаев, когда они специально встречались в ресторане друг с другом или с кем-то).

— Что там сейчас? — спросил Виктор.

— Ты иск помнишь?

— Конечно, помню.

— Ну и что можно сделать до судебного заседания?

— Обратиться к психологу.

— Кому обратиться к психологу — Шишманову? Ты как себе это представляешь?

— Вообще не представляю, — честно признался Виктор. — Но к психологу идти нужно — за получением заключения о самом Шишманове как отце и о его личности. Если будет положительное для Шишманова заключение — представлять его в суд, если отрицательное — прятать в досье.

— Да это я понимаю! — задумчиво отмахнулся Владимир. — Но как это ему предложить?

— Скажи, что в такой ситуации без заключения психолога не обойтись никак, тем более что дети недоступны для досудебной встречи с психологом, а выкрадывать их Шишманов, я так понял, не будет. Мы с тобой ему это точно не посоветуем. А так Анна Степановна Шишманова выглядит как идеальная мама, защищающая детей, и у нее детей не отнимут.

— А кто у нее адвокат?

— Валерия Паолова.

— Ох, эта гламурная дамочка жестко дела ведет.

В словах Владимира явно звучало восхищение.

— Да, она суперсильный адвокат, — согласился Виктор.

Оба помолчали. Но недолго.

— Как же мне уговорить Шишманова согласиться пройти собеседование с психологом? — задумчиво проговорил Владимир.

— Подумаем в офисе. Пойдем, — сказал брату Виктор, оплачивая счет и передавая его официанту.

После этого братья поднялись и пошли в офис. Оба выглядели задумчиво-загруженными размышлениями по делам.

На следующий день первым в офис приехал Владимир, и когда он зашел в кабинет, помощник, постучавшись, передал ему газету. На втором развороте была статья «Тайна гибели Андрея Палеева» — о том, что у Ирины Ласкариной был первый муж, Андрей Палеев, но он загадочно умер в первый же год их совместной жизни. Автор — тот же Эдгар Залихватов — вольно писал, что он, войдя в семью Ласкариных, узнал много семейных тайн и стал угрожать обнародовать их, поэтому тесть, Федор Ласкарин будто бы приказал службе безопасности своей корпорации его устранить, и сотрудники этой службы через несколько дней исполнили это поручение. При этом прозрачно намекалось, что жена Андрея Ирина Федоровна знала о таком приказе своего отца и о судьбе своего мужа. И что после этого ее, молодую вдову, отец выдал замуж за Ивана Ватациса.

Как только Виктор вскоре приехал в офис, Владимир вышел в холл и, не давая брату отвлечься на беседы с юристами и сотрудниками, увел его в кабинет, где молча вручил газету, открытую на нужном месте. Виктор очень быстро прочитал статью, молча поднял взгляд на брата и сказал:

— Это уже прямой удар — без единого доказательства, но напрямую по Ирине Федоровне.

— Да, — согласился Владимир. — Неважно, что без доказательств, важно, что читатели будут считать Ирину Федоровну соучастницей убийства своего первого мужа.

— Давай приглашать ее для беседы.

— Может, конфколл? — предложил Владимир.

— Нет, такое по телефону не обсуждается, нужно говорить здесь, где мы с тобой уверены в стенах, — многозначительно посмотрев на брата, парировал Виктор — и с этим доводом Владимир вынужден был согласиться.

Прочитав статью, Ирина Ласкарина задумалась (братья Синегоровы еще ни разу не видели ее такой спокойной). Потом начала говорить, низко смотря перед собою в стол:

— Враги и конкуренты папы говорили об этом сразу же, когда стало известно о смерти Андрея, и распространяли эту информацию.

Поскольку Ласкарина не смотрела на них, братья смогли украдкой переглянуться; они оба явно были озадачены первой реакцией своей доверительницы.

Она же продолжала:

— Но все это ложь. Андрей умер сам — не выдержал красивой жизни. К делам корпорации он даже и не успел подступиться — все праздники были, праздники, в связи с нашей свадьбой. Брак являлся важным, Андрей был сыном важного контрагента папы. И как раз потому, что враги и конкуренты папы стали распространять эту информацию, а мнение родителей Андрея было важнейшим, папа передал его тело Палеевым и попросил их провести все возможные экспертизы, исследования, проверки, обследования — все, что можно, чтобы они, Палеевы, сами установили причину смерти своего сына. Они и так доверяли папе, но откликнулись на его просьбу. Все документы есть, я их привезу. Так что эту ложь можно легко опровергнуть.

— Ваши враги будут говорить, что вы подкупили Палеевых или запугали их, — предположил Владимир.

— Нет, это было бы невозможно. Мой свекор до создания бизнеса был генералом, настолько неразговорчивым, что даже жена и сын редко слышали его голос. Андрей пошел в маму — был такой же легкий и добрый. Запугать или подкупить Николая Федотовича невозможно вообще.

Ласкарина покачала головой.

Потом она молчала. Синегоровы поняли, что она хочет сказать что-то еще.

Так и было:

— Меня больше всего беспокоит, что это удар по Ватацису — по Ивану Васильевичу. Почему-то он очень не любит, понимаете, ну очень не любит упоминаний о том, что когда мы женились, я была вдовой после первого брака. Я не хочу, чтобы что-то огорчало Ваню.

Синегоровы удивились (хотя и не подали вида): они впервые слышали, что Ласкарина так по-домашнему говорила о своем супруге, и при этом — еще и так заботливо — «Ваня». Раньше она всегда называла его «Ватацис»

Ирина Федоровна повторила, с огорчением качая головой:

— Он очень расстроится.

— Скрыть от него это невозможно? — спросил Владимир.

Виктор с укором посмотрел на брата.

— Нет, скрыть можно, но это еще хуже — он же все равно узнает.

Ласкарина прищурила глаза:

— Есть какие-то мерзавцы, которые хотят внести разлад между мной и Ваней, и есть кто-то внутри корпорации или кто-то близкий к нашей семье, кто сообщил тем мерзавцам эту информацию. Их нужно остановить. Я не могу потерять его.

— Ваши дяди?

— Нет, им такая личная информация никогда не сообщалась.

В словах Ласкариной прозвучало сейчас вот только что не откровенное презрение к ее ленивым дядям.

Она продолжала:

— То есть это удар по мне через него, в первую очередь это удар по нему. А люди знают, что я Ватациса в обиду не дам — никогда и никому.

Глаза Ласкариной горели таким ярким и холодным огнем, что Синегоровым стало очевидно: людям, организовавшим эту публикацию, задевшую Ивана Ватациса не поздоровится.

Ирина Федоровна меж тем продолжала, явно взбодряясь:

— Так, хорошо, что вы мне сразу сообщили. Дайте мне эту газету, и я сразу же поеду к Ване, все ему расскажу — лучше я ему расскажу про эту гадость, чем кто-либо иной. Мне важно не потерять его доверие. Все остальное — потом.

Ласкарина взяла газету и встала из-за стола.

— И обсуждение иска о защите чести и достоинства? — спросил Виктор.

— Да. Все потом. Сейчас — Ваня.

С этим словами Ирина Федоровна уже стремительным шагом выходила из переговорной и потом из офиса бюро Синегоровых.

А братья переглянулись, теперь уже открыто. Надо же, суровая решительная уверенная деловая женщина, истинная бизнесвумен, жестко руководящая крупной корпорацией — и у нее такие нежные чувства к мужу (которого обычно она чаще всего называла просто по фамилии).

Как же многогранен бывает характер. И как много всего может быть скрыто в одном человеке.

Но предаваться философско-психологическим размышлениям Синегоровы не могли себе позволить. Владимир отправил помощника купить еще один экземпляр этой газеты, и потом они с братом собрались в кабинете обсуждать новости.

Виктор сказал:

— Володь, информацию об адвокатских связях Гусева нужно узнавать поскорее.

— Да. Потороплю.

Еще подъезжая к зданию Измайловского суда, Виктор увидел, что Василий входит в двери суда. Виктор вместе с помощником вышел из машины (водитель поехал парковаться) и тоже направился в суд.

На четвертом этаже суда он заметил Василия, беседующего со своей доверительницей. Увидев брата, тот что-то сказал собеседнице и направился навстречу ему. Посередине холла Виктор и Василий поздоровались.

— Это мой брат Василий Всеволодович Синегоров, — формально представил Виктор Василия своему помощнику.

Однако эта официальная фраза не могла скрыть теплого отношения Виктора к представляемому им младшему брату.

Конец ознакомительного фрагмента.