Время в судьбе: Святейший Сергий, патриарх Московский и всея Руси

Сергей Львович Фирсов, 2005

Книга посвящена исследованию вопроса о корнях «сергианства» в русской церковной традиции. Автор рассматривает его на фоне биографии Патриарха Московского и всея Руси Сергия (Страгородского; 1943–1944) – одного изсамых ярких и противоречивых иерархов XX столетия. При этом предлагаемая вниманию читателей книга – не биография Патриарха Сергия. С.Л. Фирсов обращается к основным вехам жизни Патриарха лишь для объяснения феномена «сергианства», понимаемого им как «новое издание» старой болезни – своего рода извращенный атеизмом «византийский грех», стремление Православной Церкви найти себе место в политической структуре государства и, одновременно, стремление государства оказывать влияние на ход внутрицерковных дел. Книга адресована всем, кто интересуется историей Русской Православной Церкви, вопросами взаимоотношений Церкви и государства.

II

Святейший Патриарх Московский и всея Руси Сергий (Страгородский) родился в священнической семье: и отец, и дед, и прадед у него были священнослужителями. Именно происхождение во многом определило (или даже предопределило) этапы первых его жизненных шагов: духовное училище, Семинария, а затем и Академия. Он мог выбирать только одно: в каком качестве он будет служить Богу: в качестве белого иерея или же монахом. Иван Страгородский выбрал последнее^[4].

Душа человека — потемки, трудно сказать, что заставило 23-летнего юношу надеть черный клобук и навсегда отречься от «мира». Одно останется несомненным — с того времени и до своей смерти «ученый монах» Сергий целиком и полностью — на службе Церкви, его жизнь не отделима от официальных церковных институтов. Карьера развивалась стремительно. После недолгого служения в Японской Православной духовной миссии и судовым священником на корабле «Память Азова» он назначается исполняющим должность доцента по кафедре Священного Писания Ветхого Завета в столичную Духовную Академию, откуда вскоре переводится в Москву (тоже в Академию), но уже инспектором.

В 27 лет Сергий — архимандрит и настоятель русской посольской церкви в Афинах. Ничто не задерживает его стремительного подъема по ступениям служебной лестницы: в 1895 г. он — магистр богословия^[5], через два года — помощник начальника Японской миссии, где в 1890 г. начинал свое служение рядовым иеромонахом. Наконец, с 1899 г. архимандрит Сергий окончательно утверждается в столице. Вначале ректором семинарии, затем (ненадолго) инспектором Академии, а с 25 января 1901 г. — уже и ректором. Через месяц Сергий стал епископом. Одиннадцать лет потребовалось ему, чтобы пройти все ступени церковной иерархической лестницы, получить ученую степень и должность ректора Академии, на которую как правило назначались перспективные «ученые монахи».

Разумеется, все это говорит о недюжинных способностях Сергия, о его энергии, воле и уме. В 34 года стать архиереем — такое в синодальный период русской церковной истории случалось нечасто. Помимо «дарований» он должен был понравиться начальству — от Петербургского митрополита Антония (Вадковского) до Обер-Прокурора Святейшего Синода К.П. Победоносцева включительно. Есть все основания предполагать, что молодой епископ прекрасно разбирался во всех тонкостях «церковной политики», понимал, где и что необходимо сказать, с кем и почему стоит иметь хорошие отношения, а с кем — не стоит. Все это сочеталось у архим. Сергия с искренней, почти детской верой, глубочайшей религиозностью и убеждением в необходимости проведения давно назревших церковных преобразований.

Неслучайно, что уже осенью 1901 г., когда начались заседания Религиозно-философских собраний, он стал их председателем, участвуя в дискуссиях с отечественными интеллигентами-богоискателями^[6]. С другой стороны, он искренне верил в глубокую религиозность русского народа, в возможность появления в его среде «народных старцев». Неслучайно поэтому он поверил викарию Казанского архиерея Хрисанфу (Щетковскому), пославшего ему с рекомендательным письмом мало кому тогда (в 1903 г.) известного Григория Распутина. Именно епископ Сергий привел сибирского странника к архимандриту Феофану (Быстрову), который и познакомил со «старцем» высший свет.^[7] О дальнейших связях будущего Патриарха с «собинным царским другом» нам почти ничего неизвестно. Можно только сказать, что знакомство их продолжалось достаточно долго: епископ Сергий, как, впрочем, и архимандрит Феофан, в течение ряда лет считал Гр. Распутина «старцем», оказывая ему всяческие знаки внимания. Если верить воспоминаниям иеромонаха Илиодора (Сергея Труфанова), Распутин еще в 1909 г. останавливался в покоях Владыки Сергия.

Рассказывая о том, как он улаживал свои дела, связанные с возвращением в Царицын (откуда за постоянные столкновения с властями был переведен в Минск), бывший иеромонах вспоминал, как, узнав о пребывании Распутина в покоях архиепископа Сергия, позвонил на квартиру последнего. «По телефону говорил сам Сергий, — сообщал читателям Илиодор. — На мой вопрос: “Можно ли видеть Григория Ефимовича?” он ответил: “Они почивают”. Эти слова меня немало озадачили. “Вот штука, так штука — Распутин; такие важные сановники, как Сергий, выражаются о нем с таким почтением: они почивают!” — думал я»^[8].

Стоит напомнить, что к тому времени Владыка Сергий являлся архиепископом Финляндским и уже назначался к присутствию в Святейший Синод. Невозможно представить, чтобы Сергий в то время не понимал роли и значения «старца», слухи о похождениях которого еще не были оглашены прессой. Архиепископа Финляндского нельзя считать такой же «наивной душой», как Феофана (Быстрова) — Сергий всей своей карьерой доказал, что он весьма прагматичен и «политичен». Именно это обстоятельство, как мне представляется, и явилось залогом столь успешной его карьеры. Он прекрасно разбирался в направлении политических «ветров», что, собственно, и позволило ему с конца прошлого столетия подниматься по ступеням церковно-административной лестницы, не покидая столицы.

Доказательством сказанного выше может служить и его назначение в Финляндию с автоматическим возведением в сан архиепископа (6 октября 1905 г. — еще при Победоносцеве), тем более, что назначение на Финляндскую и Выборгскую кафедру тогда считалось доказательством исключительного расположения к архиерею светских властей.

К слову сказать, вспоминая в 1911 г. историю «финляндского назначения» 1905 г., архиепископ Волынский Антоний (Храповицкий) — бывший учитель и покровитель Сергия, заявил, что в марте того года «Св. Синод избрал на Финляндскую кафедру преосвященного Тихона [Беллавина — С.Ф.], епископа Американского, но в следующем заседании было заявлено предложение Обер-Прокурора о необходимости преосвященного Тихона для Америки, и назначение в Финляндию последовало иное»^[9]. Владыка Антоний не стал уточнять, почему в марте 1905 г. Св. Синод не учитывал необходимости для Америки епископа Тихона, а в дальнейшем — «прозрел», согласившись с предложением Обер-Прокурора, но для знавших синодальную систему сказанного было вполне достаточно, чтобы понять: К.П. Победоносцев «имел виды» именно на епископа Сергия. Парадоксально, но именно старый Обер-Прокурор Св. Синода, идеолог и апологет петровской церковной реформы, помог будущему Патриарху, по многим внутрицерковным вопросам принципиально несогласным с мнениями своего покровителя, войти в «большую» церковную политику.

Победоносцев умел разбираться в людях: в епископе Сергии он увидел блестящего церковного администратора, человека целеустремленного и сильного. При этом Владыка Сергий умел не ссориться с властями, находить контакты с богоискательски настроенной интеллигенцией^[10], избегать крайностей «правого» и «левого» толков в своих заявлениях и статьях. К тому же он был прекрасно образованным богословом, человеком эрудированным и начитанным.

Доказательством этого могут служить ответы на вопрос о насущных церковных преобразованиях, которые он дал Св. Синоду в самом начале 1906 г. История этого опроса была достаточно проста. Весной 1905 г. Победоносцев оказался в состоянии настоящей войны с первенствующим членом Св. Синода митрополитом Антонием. Архиерей откликнулся на приглашение председателя Комитета Министров С.Ю. Витте и принял участие в совещании, которое рассматривало вопрос о религиозных свободах. Митрополит Антоний вполне резонно указал, что в случае дарования религиозных прав инославным Православная Церковь окажется в сложном положении, связанная по рукам и ногам государственной опекой. Таким образом, совещание вышло и на вопрос о положении Церкви. Взбешенный, Обер-Прокурор приложил максимум усилий, чтобы изъять дело из Комитета Министров и передать в Св. Синод. Это ему удалось. Но и Синод «изменил» Победоносцеву, проявив удивительную инициативу и обратившись к Николаю II с всеподданнейшим докладом, в котором заявлялось о необходимости созыва Собора. Сумев «остановить поток» и на этот раз, Обер-Прокурор, влияние которого в первой половине 1905 г. катастрофически падало, решился на последнюю меру: противопоставить «взбунтовавшийся» в полном составе Св. Синод епископскому корпусу.

28 июня Св. Синод рассмотрел предложение Победоносцева «о необходимости подготовительных работ по вопросам, предложенным к рассмотрению на Поместном Соборе Всероссийской Церкви». Предполагалось обсудить вопросы о разделении России на церковные округа под управлением митрополитов, о преобразовании церковного управления и суда, о приходе, об усовершенствовании духовных школ, о порядке приобретения церковной собственности, о епархиальных съездах, об участии священнослужителей в общественных организациях и о предметах веры.

Перечислив вопросы, Св. Синод указал на необходимость ознакомления с ними епархиальных преосвященных, тем более что и Поместный Собор должен иметь перед собой необходимый «для суждения» материал — «разработанный и приведенный в систему». Епископы должны были, взяв себе компетентных помощников, не позднее 1 декабря 1905 г. представить Св. Синоду свои соображения. Епископы к указанному сроку не уложились (последний отзыв датирован 1 марта 1906 г.), но, тем не менее, ответы представили. Для Победоносцева, если бы он продолжал оставаться на своем посту, это была бы катастрофа: практически все архиереи высказывались за созыв Собора и избрание Патриарха.

Среди этих епископов был, разумеется, и архиепископ Сергий (Страгородский). Составляя свой отзыв, он шел много дальше своих собратьев-архиереев, часто предлагая нестандартные решения самых сложных церковных проблем. Сергий-теоретик интересен еще и потому, что известность он получил в основном как «практик», управлявший русским церковным кораблем в годы воинствующего безбожия, когда ни о каких реформах нельзя было даже мечтать. Впрочем, не стоит забывать также и о том, что на момент написания своего отзыва Владыка Сергий был сравнительно молодым человеком и совсем молодым архиереем (с 1901 г.). И все же…

По мнению архиепископа, Поместный Собор лучше всего было собрать в менее значительном, чем С.-Петербург или Москва, городе. Лучше всего — в Новгороде. Первым делом Собора должно было стать упразднение Св. Синода как высшего правительства Православной Церкви и провозглашение таковым Поместного Собора. Избрание Патриарха, писал он, должно стать завершением соборных заседаний. В дальнейшем предлагалось созывать Поместный Собор как можно чаще, ибо именно он постепенно давал бы силу закона изменениям «в церковном строе, по мере выяснения их необходимости и пригодности»^[11].

Владыка Сергий был сторонником выборного духовенства, но полагал, что «сейчас» это — «праздное мечтание». Судя по отзывам, нельзя признать его и сторонником епископского абсолютизма: Владыка, писал он, должен разделить свою контролирующую и отчасти административную власть с епархиальным съездом, постановления которого своей властью утверждает. Архиерей при обновленном церковном строе утверждал бы и приговоры церковного суда с правом апелляции в вышестоящие инстанции, имел бы последний (решающий) голос при избрании кандидатов священства.

Сторонник децентрализации церковного управления, Архиепископ Сергий заявлял о необходимости разделения России на 12 митрополичьих округов (в Новгороде /если Патриарх будет в С.-Петербурге/, в Вильне, в Вологде, в Москве /если Патриарх будет в первопрестольной, то в Твери/, в Казани, во Владимире, в Новочеркасске, в Киеве, в Харькове, в Тобольске, в Иркутске и в Грузии). «Митрополит избирается собором епископов области, — писал он, — причем, по общему правилу, выслушивается и голос митрополитанской епархии; утверждается же избрание Патриархом и его Священным Синодом»^[12]. Писал Владыка Сергий и об избрании епископа, который должен избираться собором архиереев в присутствии митрополита округа и при свидетельстве клира и народа.

Отдельно расписывал он и избрание Патриарха. Всероссийский Собор для этого должен был разделиться на две палаты: верхнюю (святительский Собор) и нижнюю (Собор представителей от епархий, а также клирики и миряне). Вторая палата составляет свой список кандидатов, который рассматривается святительским собором. Последний имеет право дополнять и урезать этот список. Последняя инстанция — Государь, который утверждает его. Затем порознь, закрытым голосованием, обе палаты избирают по одному кандидату, после чего представитель Государя, в храме, где все собрались, пишет на одинаковых билетах три имени: имена кандидатов от двух палат и личную кандидатуру Императора. Все три имени могут совпадать. Все решает жребий. Высшим законодателем и судьей Русской Церкви, по мнению Сергия, безусловно является Собор, собираемый не реже одного раза в пять лет, по мере надобности.

Отношения Церкви и Ее Верховного Ктитора, полагал архиепископ, «должны быть такими, каких требует самое существо дела, т. е. отношениями верного сына к своей духовной матери, должны характеризоваться подчинением Ее канонам и преданию, уважением к Ее голосу и Ее свободе и доброжелательным покровительством и защитой в Ее внешнем положении и деятельности»^[13].

Как уже говорилось, Сергий был «ученым монахом» и в 1901 г. был назначен ректором столичной Духовной Академии. Поэтому вопрос о состоянии духовных школ был ему близок и понятен. В своем отзыве он специально рассмотрел его, присоединившись к мнению епископа Волынского Антония (Храповицкого), предлагавшего выделить для пастырской школы все четыре высших класса Семинарии и оставить для общеобразовательной (преимущественно сословной) училище и два низших класса Семинарии (так называемая шестиклассная прогимназия). Владыка Сергий полагал, что для подготовки пастырей необходимо открыть специальные богословские Семинарии, куда принимали бы всех желающих православных, окончивших средние учебные заведения, без различия сословий.

Относительно будущего духовных Академий архиепископ придерживался «либеральных» (по тем временам) воззрений, указывая, что и в ученой, и в учебной их деятельности должны господствовать принципы полной автономии. В административном отношении, в случае проведения общей реформы, Академии должны подчиняться непосредственно Патриарху со Священным Синодом. Но все это говорилось лишь под условием занятия ректорской должности епископом.

Высказывался Сергий и о возможных сроках созыва Собора: по его мнению, следовало немедленно «пригласить епархии приступить к выборам представителей, чтобы после Пасхи или в неделю свв. отец (день, указываемый канонами, а кстати и 10-летие коронации) назначить открытие столь давно жданного Всероссийского Поместного Собора»^[14]. Составить же этот Собор, собираемый для преобразования и отмены синодальной системы церковного управления, должны были несколько категорий делегатов.

Во-первых, епархиальные архиереи, к которым, по приглашению Св. Синода, утвержденному на Соборе, присоединяются и некоторые из викарных. Во-вторых, два протопресвитера (военного и придворного духовенства). В-третьих, представители от епархий (по четыре человека). И, в четвертых, выдающиеся профессора канонического права и церковной истории (по особому приглашению). Все эти делегаты, считал Владыка Сергий, должны иметь решающий голос. Другая категория — лица, которые прибудут на Собор по собственному желанию: заштатные и викарные епископы, представители других автокефальных Церквей, духовенство и миряне.

Считая сословность одним из бичей духовной жизни, архиепископ предлагал решительно отказаться от мысли считать духовенство особой, отдельной от мирян, корпорацией, имеющей специфические (отличные от общецерковных) интересы. «Если ячейкой церковного тела у нас считается приход и далее епархия, — писал он, — пусть они, а не разные чины Церкви и посылают своих представителей, причем этими представителями могут быть безразлично и клирики, и миряне»^[15]. Для человека, выросшего и сформировавшегося в «клерикальной» среде, предки которого в течение многих десятилетий (и даже столетий) были священниками, сделать такое заявление значило отказаться от сословного эгоизма, указав, что в Церкви нет и не может быть места каким-либо привилегиям для «колена левитов».

На Соборах, полагал архиепископ Сергий, и должны, сроком на пять лет, избираться члены Св. Синода. Только треть состава, писал архиепископ, могут получить архиереи, другую треть — представители белого духовенства и последнюю — миряне. Митрополитам церковных округов для обсуждения и удовлетворения нужд округа предлагалось предоставить право созывать областные соборы. Орган епархиального управления виделся автору отзыва состоящим из пресвитерского совета, также избираемого на 5-летний срок на местных (епархиальных) соборах. В свою очередь, епархиальные соборы должны состоять из выборных от духовенства и мирян (поровну) и созываться каждые три года.

Такая схема не могла не предусмотреть и дарования приходу прав юридического лица по приобретению движимого и недвижимого имущества, права контроля над церковными суммами и отчасти права распоряжения ими. Показательно, что среди внесенных архиепископом Финляндским предложений было предложение обсудить на будущем Соборе и вопрос об упрощении богослужебного славянского языка и о предоставлении права, где того пожелает приход, совершать богослужение на родном языке!

Приход, по его мнению, должен был получить право ходатайствовать за избранного кандидата в члены клира, избирать которого должен был пресвитерский совет, а утверждать — архиерей. Правда, схема могла действовать лишь при соблюдении некоторых условий: прохождение кандидатом условий образовательного ценза и возраст (будущий священник не мог рукополагаться ранее 30-летнего возраста).

Для улучшения материального содержания клириков заявлялось о необходимости, в добавление к местным средствам, выплачивать приличное казенное жалование: в селе — не менее 1200 рублей — священникам, 1000 рублей — диаконам и 800 рублей псаломщикам. Все это, считая доход от земли, кружечный доход и казенное жалование.

Касаясь отношений Церкви с «миром», Сергий показывал себя сторонником возможно более тесных контактов. «Что касается права участия духовенства в общественных и гражданских учреждениях, — говорил он, — то таковое должно быть ему предоставлено, как одно из средств для проведения христианских начал в жизнь»^[16]. Заботой о «христианских началах» вызывался и призыв уничтожить тюрьмы духовного ведомства. Архиепископ предлагал даже предоставить духовенству право на окраинах Империи, где православные были в меньшинстве, во избежание неприятностей носить светскую одежду.

Но и это не было самым радикальным предложением. Владыка Сергий считал возможным и правильным обсуждение предоставления каждой епархии права избирать себе епископа. При этом епископами могли бы быть и лица белого духовенства, без принятия монашеского сана, например: овдовевшие иереи или же оставившие своих жен по добровольному с ними соглашению! Кроме того, Владыка поддерживал право вдовых священников вступать во второй брак (правда, если они овдовели до 45 лет). Эти радикальные предложения чем-то отдаленно напоминают «революционные» реформы обновленцев 1920-х гг., хотя мотивация их идеологов была полностью противоположна Сергиевской: Владыка был противником любых, тем более церковных, революций.

Прежде всего Владыка старался найти компромисс. Видимо, этим и можно объяснить тот факт, что после провала идеи церковного реформаторства в 1905–1907 гг. Сергий не воспринимался русскими консерваторами как «левый» архиерей (в отличие, скажем, от митрополита Антония (Вадковского)), ничего не претерпев «по службе». В целом же, умение добиваться поставленной цели, идти per aspera ad astra отличало Сергия во все периоды его жизни.

Уже после отставки Победоносцева он сумел настолько укрепиться, что с 1911 г. (и как оказалось — вплоть до 1917-го) состоял членом Святейшего Синода, фактически являясь одним из реальных руководителей Русской Церкви. Его ценили обер-прокуроры, он имел возможность влиять (разумеется, косвенно) на архиерейские назначения. К примеру, именно архиепископ Сергий, а не кто-либо другой предложил депутату III Государственной Думы Холмскому архиерею Евлогию (Георгиевскому), деятельность которого полностью удовлетворяла тогда ведомство православного исповедания, перебраться «в другую, более спокойную и удобную епархию» — на Симферопольскую кафедру: по мнению Владыки Сергия, равно как и по мнению занимавшего тогда пост Обер-Прокурора Св. Синода В. К. Саб л ера, несомненными преимуществами названной кафедры являлись не только прекрасный климат и природа, но и «частые посещения Крыма Царской Семьей»^[17].

Об отношениях Сергия с Царской Семьей (прежде всего с Николаем II) судить достаточно трудно — явно недостаточно источников, однако награды, полученные Финляндским архиепископом от Верховного Ктитора Церкви, очевидно, могут служить знаками монаршей милости к архиерею. Показательно, что и назначение членом Св. Синода, и награждение бриллиантовым крестом для ношения на клобуке (в 1912 г.), и награждение орденом Св. Александра Невского (в 1915 г.) пришлось на 6 мая — день рождения Государя.

Впрочем, белый митрополичий клобук до 1917 г. он так и не получил, хотя формальная возможность для этого была: после смерти в ноябре 1912 г. столичного архиерея Антония (Вадковского), ближайшим соратником которого архиепископ Сергий был на протяжении многих лет, и после смерти Киевского митрополита Флавиана (Городецкого) — в ноябре 1915 г. Однако и в первом, и во втором случаях его кандидатуру отвергли. В первый раз поводом послужила пресловутая глухота архиепископа, хотя дело, думается, было в том, что Сергий в глазах самодержца был еще недостаточно понятной фигурой: соратник нелюбимого после 1905 г. митрополита Антония, хотя и лояльный, но всегда при своем мнении, к тому же по меркам того времени относительно молод для руководства столичной кафедрой — всего 45 лет!

Второй раз повод был куда серьезней, причем настолько, что вопрос о белом клобуке мог рассматриваться лишь как сугубо теоретический. В новых обстоятельствах проблема заключалась в отношении к Распутину и его ставленникам. О том, как развивались (и развивались ли) контакты будущего Патриарха русской Церкви и пресловутого «старца», нам известно крайне мало. Вероятнее всего, Сергий отшатнулся от «отца» Григория сразу же после скандальных разоблачений, прозвучавших в адрес последнего, т. е. приблизительно между 1910 и 1912 гг. Архиепископ, видимо, понял, что связь с «собинным царским другом» дискредитирует не только его лично, но и Церковь. Впрочем, не вполне ясно, почему такой тонкий человек, каким, несомненно, был Владыка Сергий, мог столь долгое время игнорировать обвинения, выдвигаемые против «старца» — например, дело о принадлежности гр. Распутина к мистической секте хлыстов, утвержденное Тобольским епископом Антонием (Каржавиным) еще в мае 1908 г.?! Это тем более интересно, что Владыка знал Распутина с 1903 г. Ответа на заданный вопрос у меня нет.

Ясно только одно: именно антираспутинские настроения этого «баловня судьбы» в итоге и создали у царской четы негативное к нему отношение. Стремление «нравиться» не смогло перевесить на весах голос его совести, и годы, потраченные на укрепление собственных позиций в церковной администрации, оказались в конце концов потерянными напрасно. В течение Первой мировой войны архиепископ Сергий откровенно выступал против распутинского ставленника, малограмотного и наглого Тобольского архиерея Варнавы (Накропина), сама принадлежность которого к епископской «корпорации» оскорбляла эту последнюю; против его самочинных действий, связанных с канонизацией митрополита Иоанна Максимовича. 8 сентября 1915 г. Императрица писала мужу, как, Сергий вместе с архиепископами Агафангелом (Преображенским) и Никоном (Рождественским) «в течение 3-х часов нападали на В.[арнаву] по поводу нашего Друга^[18]» (т. е. гр. Распутина — С.Ф.). На следующий день в обстоятельном письме Александра Феодоровна вновь вспомнила о «деле» Варнавы, порекомендовав Николаю II «послать на покой» Агафангела и заменить его (в качестве Ярославского архиерея) «Сергием Финляндским, который должен покинуть Синод»^[19].

Впрочем, призывы Императрицы не увенчались успехом: Сергий остался на своем месте. О нем вспомнили лишь уже в ноябре 1915 г., когда освободилась Киевская кафедра. Именно тогда его имя вновь появилось в переписке последней царской четы. На Украину, как известно, перевели тогда Петроградского митрополита Владимира (Богоявленского), назначив в столицу Экзарха Грузии Питирима (Окнова). В связи с произошедшими изменениями Императрица опасалась возможного назначения в Грузию (на четвертую по значимости кафедру) ненавидимых ею архиереев. «Только не С.[ергий] Ф.[инляндский], или А.[нтоний] В.[олынский], или Гермоген! [Долганев, бывший Саратовский епископ, наиболее активный враг Гр. Распутина — С.Ф.], — писала она. — Они бы все испортили там своим духом…»^[20]

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

4

Подробно ознакомиться с вехами дореволюционной биографии Сергия можно, прочитав курсовое сочинение выпускника Ленинградской Духовной Академии Ф. О. Дунина «Патриарх Сергий (Страгородский) и его церковная деятельность до созыва Поместного Собора 1917–1918 гг.» (Л.: ЛДА, 1986. Машинопись). Работа Ф.О. Дунина — яркая иллюстрация формального подхода к исследуемому материалу. Его цель — не слишком углубляясь в существо вопроса, «отделаться» лишь изложением фактов. В этой работе очевидно отсутствие аналитического начала. Она, скорее, преследует не научные, а «идеологические» цели, подводя «фундамент» под будущую, уже советскую, деятельность Патриарха Сергия.

5

Темой магистерской диссертации архимандрита Сергия было православное учение о спасении. В 1895 г. молодой ученый выпустил по этой теме книгу, в дальнейшем неоднократно переиздававшуюся (до 1917 г. вышло 4 издания). По словам протоиерея Георгия Флоровского, «Сергий ставил себе задачей богословствовать из опыта, из опыта духовной жизни. И в этом значительность его книги. Очень важно и принципиальное возвращение к учению отцов». (Флоровский Г., прот. Пути русского богословия. Вильнюс, 1991. С. 438).

6

Об этой странице биографии владыки см. приложение в конце книги: «Епископ Сергий (Страгородский) как председатель Религиозно-философских собраний в С.-Петербурге» (доклад автора, прочитанный на конференции 2001 г. «К 100-летию начала Петербургских Религиозно-философских собраний 1901–1903 гг.», состоявшейся в Государственном музее истории религии).

7

См.: Фирсов С.Л. Православная Церковь и государство в последнее десятилетие существования самодержавия в России. СПб., 1996. С. 159.

8

Илиодор, бывш. иер. (Сергей Труфанов). Святой чорт. (Записки о Распутине). М., 1917. С. 12.

9

Антоний, архиеп. Восстановление патриаршества // Русский Инок. 1912. № 7. (Приложение). С. 13.

10

Даже едкая З.Н. Гиппиус, вскоре после знакомства с епископом Сергием (в 1902 г., на заседаниях Религиозно-философских собраний) назвавшая его тихим, малокультурным полубуддистом (Гиппиус 3., Мережковский Д. // Живые лица. Воспоминания. Тбилиси, 1991. Т. 2. С. 226), не могла отрицать (правда, уже в 1920-е гг.), что в гостях у него, в Лавре, куда богоискатели ее круга изредка захаживали, «было приятно: большие, пустые залы с таким полом скользким и светлым — хоть смотрись в него, с рядами архиерейских портретов по стенам. Чай пили в столовой за длинным столом. Вкусный чай: сколько сортов всяких варений, а подавали тоненькие черненькие послушники» (Она же. Задумчивый странник. О Розанове // Там же. С. 101).

11

Отзывы епархиальных архиереев по вопросу о церковной реформе. СПб., 1906. Ч. III. С. 262.

12

Там же. С. 266.

13

Там же. С. 271.

14

Там же. С. 276.

15

Там же. С. 288.

16

Там же. С. 443.

17

Евлогий, митрополит. Путь моей жизни. Воспоминания митрополита Евлогия (Георгиевского), изложенные по его рассказам Т. Манухиной. М., 1994. С. 211.

18

Переписка Николая и Александры Романовых. М.,Пг., 1923. Т. III. С. 320.

19

Там же. С. 325.

20

Там же. С. 450.