Киллер и Килиманджаро

Сергей Лысенко

История киллера Валерия Дурманова, который родился не в то время и не в том месте. Ментовский Харьков в посткризисной Украине – где-то между Европой и Россией. Посреди Слобожанщины – «Килиманджаро», гора, которая транслирует… Повесть в стиле нуар с элементами постмодернизма, которая должна понравиться как читателям-эстетам, так и любителям остросюжетной прозы.

7. По реке плывет утюг из города Чугуева…

Кошеля защищала стена дождя. Ветер расплескивал серые акварельные тучи, и грязные потоки струились вниз, на площадь, посреди которой безногий Ленин на тележке искал свои утюги.

«По реке плывет утюг из города Чугуева…»³⁷ Вот уж точно — картина Репина «Приплыли»³⁸.

Битый час я обнимал винтовку Драгунова в бывшем корпусе уланского полка, теперь — художественной галерее, надеясь, что распогодится, что оцинкованное ведро над городом наконец-то перевернется и покатится со склона — в Ногайскую сторону. Но видимость не улучшалась. В такое ненастье даже пули не летают.

А всё начиналось неплохо. Солнце запуталось в тучах, но все равно было еще довольно светло. После посещения музея великого художника, спрятанного в одном из домов отставных, казенных казаков, после знакомства с сокровищами — жуком для снятия обуви и портретом лукавой Марианны Веревкиной³⁹, наш автобус остановился на Александровском плацу, где когда-то проводились парады и экзекуции. На одной стороне шарообразный собор с утонченными колоннами, на другой — скромный путевый дворец царя. Совсем рядом притаился обрыв. Над пропастью я понял, почему именно Чугуев столетиями был пограничной крепостью.

По дороге к П-образному зданию военных штабов традиционный репинизм неожиданно сменился фовизмом⁴⁰. Небо одичало, брызнуло ярким чистым светом, подожгло листья на деревьях. Сразу же налетел ветер и сорвал, закрутил желтые и красные огоньки. Краски смазались и смешались, но не успели мы зайти в художественный музей, как потемнело и полило сверху.

В толпе народа я плавал как рыба. Туда-сюда, мимо кассы с сувенирами. Привлекал к себе внимание, выпячивал сумку. Когда нарисовалась она, я вынырнул навстречу. Гусейнов сказал, что я её сразу узнаю, что она похожа на «анимэ». Действительно. Это была Однокозова. Наша Однокозова. Тонкая, хрупкая, зато глаза-блюдца и волосы Горгоны.

Ну а дальше по нотам:

«Вам придется оставить сумку».

«Но там ценные вещи…»

«Мы за нею присмотрим».

И отнесем наверх, в двухъярусную башню над смотровой площадкой, где когда-то занимался военный топограф Илюша Репин. Откуда вся рубаха города, чуга⁴¹, как на ладони — и Генеральская гора, и гора Гридина, и еще семьдесят семь холмов, излучины Чуговки и Северского Донца, зеленые от тропической пистии⁴². И ангары военного аэродрома с «Ан-Ту-Анами» и «МиГами⁴³». И, конечно же — дом-крепость Кошеля. После обеда хозяин всегда курит кальян на балконе — невидимый снизу, неуязвимый, охраняемый бойцами с пищалями и всяким ружьем.

Пока Кошель обедал, я слонялся по залу декоративно-прикладного искусства. Всевозможная керамика, глиняные куклы Деньшиной и Кошкиной, расписные ложки и шкатулки отовсюду — Палех, Холуй, Федоскино, Мстёра. Фигурки из моржового клыка, оружие из бивня мамонта…

«А за ним плывет утюг из села Неверово…»⁴⁴ Очень интересно…

Я незаметно отстал от экскурсовода и выскользнул в коридор, обвешанный современным экспрессионизмом. Однокозова ждала меня на ступеньках, провела наверх.

— Побыстрее, — она указала на сумку, — а то пропустишь всю экскурсию.

— Странно. Почему в галерее имени Репина нет картин самого Репина?

Однокозова не ответила, ускакала вниз.

Я собрал винтовку, присоединил оптику, магазин и глушитель. Ливень никак не унимался. А на том берегу Кошель, наверное, уже докуривал кальян и допивал травяной чай.

Я еще раз посмотрел в его сторону, помотал головой и вдруг увидел, как на площадь гагатовыми четками вывалились джипы. Большие танки с короткими стволами, они подползли к штабам и замерли возле памятника Ленину.

— Бросай! — прокричала Однокозова, когда я попытался разобрать и спрятать винтовку. — Бежим. Нас. Раскрыли.

Её глаза стали еще больше, а на голове зашевелился змеиный клубок. Мы скатились по лестнице, сбили с ног охранника и побежали — по коридорам с высокими белыми потолками и голыми стенами, мимо массивных деревянных дверей, еще сырых, нелакированных — полетели на свет в конце туннеля, который слабо лился через арочное окно.

— Сюда, — выдохнула Однокозова, врезаясь в дверь плечом. — Помоги. Открыть!

Дверь не поддавалась, видимо, набухла от дождя.

— Может, она закрыта на ключ?

— Нет!

Топот, голоса погони — всё ближе, всё громче.

— Осторожно, Биембель, он вооружен и опасен…

— Зер-зев?⁴⁵…

«Биембель?»

Я толкнул дверь из последних сил. И она приоткрылась. Выдавил себя на улицу, шлепнулся прямо в лужу. Однокозова ринулась следом, но было поздно — её схватили за ноги и затащили назад.

— Халун менд⁴⁶!

Я обернулся — не менты и не кошелевцы. Раскосые глаза, пухлые лица. Потомки калмыцкой Орды, которая стояла на страже империи в Белгороде, а после Азовского похода Петра Великого, переселилась в городище Чугуево. Долгое время калмыки считались лучшими вояками, чем казаки, поэтому получали вдвое больше. Но позже, когда жалование уравняли, обиделись и удалились в свои улусы. Их можно понять. Крещеная часть племени осталась в Осиновке, рядом с семьей Репина⁴⁷, где объезжала диких лошадей и выделывала шубы из овчины.

— Мент хэллун…

Я поднялся и почавкал замшевыми кроссовками к главному калмыку, одетому не по погоде — в дорогой мутоновый полушубок с Барабашовского рынка. В руках он держал кривую саблю, по которой давно плакал Краеведческий музей.

Сонная восковая маска ожила и выплюнула улыбку. Мурза Харин навалился медведем. Сдавил как родного, скомкал в объятиях.

И с каких пор мы такие друзья?

Харин несколько раз переходил мне дорогу. А когда его запрессинговали, пообещал нарезать гондонов из моих кишок.

— Андрей-кагэбист очень звонил, — прошипел Харин на ухо, — просил помочь зятю-свояку. И я прилетел свистун-стрелой, чтобы помочь… а потом взять твои легкие, печень и почки, сварить дотур⁴⁸ и съесть!

Мурза безобразно заржал, а я задумался над его словами. По несчастью или к счастью, Андрей Вовкобой, родной брат Полины Леонтьевны, работал в Службе безопасности Украины.

— Гзи-гзи-гзэо⁴⁹, — подпевала цепочка калмыков.

— Шибко бегаешь, Валера, — в дверях показалась голова половецкой бабы с ракушками вместо глаз.

Биембель — новый калмык. Конечно, он не был бабой. Не так давно мы сошлись как мужчина с мужчиной — в страшном поединке. И он взял верх, ранил, но не добил.

— Ну, Биембеля ты знаешь, — перехватил мой взгляд Харин. — Знакомься, моя десница — Бухарин. А это Немаев, Бадмаев, Харламов и Чегодаев… Непобедимый борец Джиргал, меткий стрелок Кобин и Ока Иванович, он уворачивается от пуль. Смотрел «Матрицу»⁵⁰?

Я кивнул, размазал по лицу капли дождя и пота.

— Ты меня пойми. Хорошо всё, что быстро, кроме смерти. Поехали, порвем «матрицу» этому Кошелю. Уралан⁵¹!

— Ура-а-а! — раздался древний калмыцкий клич.

Меня подхватили под руки и повели к табуну лошадей одной вороной породы. Калмыки повскакивали в седла джипов, зафыркали двигателями.

— Биембель, черт нерусский, это наш джэбе⁵²!

— Не, моя джэбе!

— Слезай, кому сказано!

Харин и Бухарин попытались вытащить Биембеля из внедорожника, но тот лягнул их каблуками туфлей и захлопнул дверь. Повернул ключ зажигания, опустил стекло и высунулся из окна:

— Билдгд йов!⁵³

Сабля мурзы прошла сквозь шею Биембеля и лязгнула о дверцу машины. Голова колобком покатилась по асфальту.

— Шакал… — сказал Бухарин, отфутболив голову и вышвырнув тело, — не мог выучить свой джэбе.

Бухарин сел за руль, Харин справа, я сзади. Развязал шнурки, снял кроссовки — носки хоть выкручивай.

— И-и-ы-ыгррр! — они снова заржали, но не с меня.

На зеркале висел чей-то скальп. Мурза раскачал его пальцем.

— Ты баран, — беззлобно сказал он Бухарину. — Это не наша машина.

— Теперь наша…

«Теперь наша машина» свернула перед арками торговых рядов и поплыла утюгом вдоль трехглазых линейных домиков военных поселян. Джипы шли по волнам, полоща зубы бамперов. В хвосте пристроился милицейский бобик.

— Сейчас начнется, — предвкушал мурза. — Матрица-Перезагрузка! Матрица-Революция! Восстание калмыков…

Увы, для него всё кончилось в самом начале. Как и для Бухарина. Пулеметы накормили их свинцом до отвала. Тут же взорвался внедорожник с Немаевым и Бадмаевым. Менты моментально включили задний ход. Откуда-то сбоку защелкал винтовкой Кобин. Из укрытия на авось выскочил Ока Иванович, крутнулся и улегся, так и не поняв, где амбразура. А Джиргал, борясь с тенью, уносил с поля боя простреленные ноги.

Джипы пылали как дрова, пахло порохом, железом и горелым мясом — кисловато, приторно. Кто-то из рядовых калмыков выл из-под обломков, кто-то отступал, отстреливаясь через плечо.

Когда стемнело и стихло, я рискнул пошевелиться. Перекантовал Бухарина и улегся за руль. Кто бы мог подумать, что это еще не всё, что ворота крепости отворятся, и на улицу выедет восьмиколесный бронированный «Охотник»⁵⁴ с пулеметами и сдвоенной пушкой на макушке. Я затаил дыхание и зажмурился — только не артиллерия! И командир бэтээра сжалился, выпустил короткую пулеметную очередь и покатил к следующей цели…

Я подождал еще немного и дал по газам. Раненый автомобиль захрипел и пошел креном, припадая на пробитое колесо. Рой пуль опять облепил алюминиевый круп, но с горем пополам я добрался до спасительных зарослей шиповника. Добил лобовое стекло саблей Харина и выполз под дождь, в колючки и грязь.

Калаши тарахтели почти в спину — даже если не попадут, то засыплют гильзами. Я погреб через кусты брассом… и завис над бездной. Очередной чугуевский холм. Снизу дыхнуло болото.

Склон оказался не таким крутым. Я прыгнул солдатиком, а приземлился офицером. Калмыки покрутили пальцем у виска, будто отдавая честь, после чего нагнули лозу и выудили меня из трясины.

— Ты многих убил? — первым делом поинтересовался толстяк Харламов.

— Никого. А ваш Кобин, кажется, убил одного.

Калмыки были довольны. Передавали друг другу пять, пока на склоне не взорвалась граната.

— Идиоты… — сказал Чегодаев. На его бульдожьей щеке проступил пунцовый шрам, похожий на китайский иероглиф.

— Уходим отсюда, — сказал Харламов.

— А почему ты всегда командуешь?

— Тогда оставайся. А я ухожу.

— Сам оставайся!..

Чегодаев оттолкнулся от пуза товарища и ломанулся в камыши. Харламов устоял, сплюнул и направился в другую сторону. Я увязался за ним.

Мы прошли через болотце по бетонному столбу и ступили на неубранный огород в заросли кукурузы и подсолнухов, уже сухих, безголовых. Не без труда нашли межу, которая вывела нас к облупленной мазанке с растрепанной соломенной крышей.

— Расскажи, как Кобин убил Кошеля.

— Я не говорил, что он убил Кошеля.

— А кого?

С Харламовым было трудно говорить. Я оставил его мокнуть на лавке, перегнулся через тын и посмотрел на дорогу.

— Расслабься, — сказал Харламов, — сейчас нас заберут.

— Кто?

— Поедем к нам, в Кочеток⁵⁵. Выпьем целебной воды, подлечим раны… Во, слышишь джэбе?

Я услышал отдаленное всхрапыванье двигателя и на всякий случай спрятался за хатой. Джип уверенно остановился у двора, из него задом выпал Чегодаев. Готовый. И когда он успел?

— П-думал, дай-чегодай…

— Молодец, что подумал.

Калмыки обнялись и потерлись носами по старому обычаю. Я подкрался к ним:

— Подбросите к Однокозовой?

— Но мур-р… — занервничал Чегодаев, — за… коза…

— Все нормально, — успокоил его Харламов, беря руль в свои руки.

…Однокозова, праправнучка бомбиста, каторжанина, который сидел близ Чугуева — в Печенегах, в подземельях Новобелгородского централа — сидела перед зеркалом с бомбовой прической. Агрессивный «смоки-айс»⁵⁶, динозавровый костюмчик в стиле Леди Гаги⁵⁷ — всё говорило о том, что она побывала в эпицентре взрыва на чугуевской макаронной фабрике «Знаки зодиака».

— Что скажешь?

— У тебя нет носков? Калмыки переодели меня, но не переобули.

Отражение обиделось, надулось.

— Мужских нет. Больше ничего не хочешь?

— Больше ничего. Идем.

Мы перешли к «плану Бэ». День рождения крестника Однокозовой — Павлика Павлова, внебрачного ребенка Кошеля. Я спрятал пистолет среди игрушечного оружия. Однокозова надела острые шпильки.

Подозрительный таксист почему-то косился на меня, а не на макаронину. Он остановился возле занюханной кафешки с кокаиновым названием «Эскобар»⁵⁸. На входе стрельцы в алых кафтанах сомкнули бердыши и обыскали нас с головы до ног.

— А что в коробке?

— Оружие, — честно признался я.

— Он шутит… — улыбнулась Однокозова. — Это игрушки.

— Ладно…

А надо было проверить.

Мы спустились по ступенькам — по плану. Скрытый дымовой завесой, я вытащил пистолет и засунул его за пояс. Помещение першило травой и сигаретами.

Откуда-то прилетела мамаша именинника.

— Коза! Вика! Ну наконец-то!

— Собака Павлова! Аня!

Подруги показушно расцеловались и прошипели комплименты.

— Выглядишь бомбезно.

— Ты тоже дружок… Мэри Кэй⁵⁹?

— Ой, а это что? Павлику? Он так обрадуется!

Анна Павлова повела нас в детскую комнату, чтобы мы поздравили ее сына.

— А папа что подарил?

— Ты знаешь, пока ничего… Он задерживается, дела-дела…

Павлик — весь в отца. Посмотрел исподлобья, злобно, недоверчиво, но подарок взял. Раскрыл коробку, разложил на столе набор оружия.

— Что нужно сказать крестной?

— Спасибо…

Позже к нам подсел какой-то летчик, уже заметно поддатый.

— Мадам, — сказал он Однокозовой, — я хочу выпить с вами пятьдесят грамм — за вас.

Все пили водку, а перуанский ром «Картавио» стоял для красоты.

— За твое шестнадцатилетие, Гюзель! — то и дело поздравлял он Павлову. — По-турецки Гузель — красивая, — объяснял он. — У меня друг в Турции, поедем, нефиг делать… Ты — Гузаль, значит, красавица…

— Кушай холодец, Хитров…

— Не Хитров, а Хит-ро-у! — отвечал он с закрытыми глазами. — Как аэропорт в Лондоне. Хитроу. Пускай называют, нефиг делать… Я казак и летчик. А вы? Кто вы, что вы? Ходили по небу?

— Ходили…

— Во сне… Во. Сне. Не спите! Почему бокалы пусты? Я хочу поднять тост… Загузель!

Зазвенели рюмки, кто-то чокнулся бульбулятором.

— У тебя совесть есть? Дети смотрят.

— Я же не пью…

В дремучем тумане висели топоры войны. Напряжение нарастало. Клубы дыма разматывались снизу вверх, от рва к валу, принимая очертания казацкой крепости. Башни, рогатки, частокол. Наугольная, Тайницкая, Пятницкая, еще одна Наугольная. Пречистенская с воротами⁶⁰. Кстати, уже открытыми…

— Вот это накурили! — сказал Кошель.

Его заслонял мачтовый бор — казаки, стрельцы, пушкари. Но я все равно пальнул…

Вместо Кошеля рухнул Воин Селифонтов. Кто-то подбил мне руку, а затем попытался вырвать пистолет. Я ударил вилкой не глядя и съехал под стол, увлекая за собой тарелки с угощениями — салаты «О-ля-ля», «Полянка», «Золотое сердце», селедку под шубой, картошку под грибами.

Тем временем стрельцы разрядили ружья. Гости даже не кричали — их рты были заняты едой, да и выпивка обезболивала.

— Не стреляйте! — кричал Кошель. — Он мне нужен живым!

Я выплюнул «тещин язык» и укрылся скатертью. Под рукой оказался куриный окорочок, дальше — ножка, костлявая, женская… Так, это Однокозова. Её шпилька. А где пистолет, где? Я пошарил еще, наткнулся на Хитрова.

— Ну, щас я тебе вставлю турунду, — сказал он. — Нефиг делать!

Он выдернул вилку из груди и снова напал на меня. Пока мы боролись, очереди увеличились. В «Эскобар» ввалились еще какие-то автоматчики.

— Ура-лан!

Слава богу, нас больше не обстреливали. Я мог заняться Хитровым.

Он был здоровым, но неловким. Я освободился от удушающего захвата, врезав ему по ушам, и вогнал во всю глубь глазницы длинный стальной каблук Однокозовой.

Не успел я выдохнуть, как рядом бурно пронесся Кошель. Багровый, взъерошенный. Подергал дверь, за которой пряталась Павлова с детьми, побился, поизвивался.

— Открой! С-сука…

— Не ругайся, — сказал Кобин, прицеливаясь из винтовки, — там же дети…

Пламя Кошеля угасало, языки больше не жалили, поэтому я подошел вплотную.

— Дурманов, ты? — наигранно удивился он. — Что ты здесь делаешь?

— Я люблю калмыков, — сказал я. — И калмыки любят меня.

— И-ыгр-р! — подтвердили калмыки.

Верность — их главное достоинство. Они не бросили меня в трудную минуту.

— Может, я тебе мало заплатил? — сказал Кошель. — Так не проблема. Договоримся. Деньги есть — хоть жопой. Только ты им скажи, чтобы не стреляли.

Я ткнул его пистолетом.

— Ты выбрал не ту сторону, — сказал мне Кошель, — и теперь по ноздри в дерьме. Но я тебя вытащу. Поговорю с кем надо, отмажу. Всё будет как раньше: ты — меч Родины-Мамы, а я — щит. И над нашей Черной горой⁶¹ не пролетит ни одной птицы.

— Не разводи бодягу.

— Кончай с ним, Валера, — сказал Кобин.

— Предупреждаю! Если тронешь меня, ты покойник. Они с того света достанут. И тебя. И твою училку… Ты знаешь Мажару?

Нет, я ещё не знал Мажару. Я выстрелил Кошелю в грудь. Не забыл о контрольном в голову. За дверью зарыдала Собака Павлова. Своим воем она разогнала тучи, и над Чугуевом засветилась луна.

Примечания

37

Народное творчество: «… ну и пусть себе плывет, железяка х****»

38

На самом деле картина Соловьева «Монахи» («Не туда заехали»).

39

Марианна Веревкина — русско-швейцарская художница, ученица Репина. Перешла от реализма к экспрессионизму-фовизму.

40

Фовизм — направление во французской живописи. Характеризуется «дикой» выразительностью красок, динамичностью, стремлением к эмоциональной силе.

41

Чуга — старинный узкий кафтан с короткими рукавами для верховой езды и для военных. От чуги пошло название реки Чуговки и города Чугуева.

42

Пистия — тропическая водоросль, неизвестно откуда взявшаяся в Северской Донце. Биологи подозревают, что кто-то вылил в водоем воду из аквариума.

43

Военно-транспортные самолеты «Ан» и «Ту», тактические разведчики-бомбардировщики МиГ.

44

Народное творчество: «… и куда ж тебя несет, железяка херова?»

45

«Оружие» (калмыцкий).

46

«Горячий привет» (калмыцкий).

47

Репины жили на улице Калмыцкой (И. Репин, «Далекое близкое»).

48

Дотур — калмыцкое блюдо из бараньих потрохов.

49

Из стихотворения В. Хлебникова «Бобэоби».

50

«Матрица» (1999 год) — культовый американский научно-фантастический боевик.

51

«Вперед!» (калмыцкий).

52

Джэбе — порода казахской лошади.

53

«Иди нах!» (калмыцкий).

54

БТР-94 — украинский бронетранспортер, разработанный на базе советского БТР-80.

55

Кочеток — поселок близ Чугуева, известный своими лечебными водами. В 1982 году в поселке был открыт Музей воды.

56

Макияж Smoky Eyes (Дымчатые глаза).

57

Леди Гага — популярная американская певица.

58

Пабло Эскобар — колумбийский наркобарон и террорист.

59

«Мэри Кэй» — крупнейшая компания по производству косметики.

60

Названия башен Чугуевской крепости 1639 года.

61

Имеется в виду 90-метровый монумент Родины-Матери на Черной горе в Киеве, над которой не летают птицы.