Последний гол Несмеяныча. И другие спортивные

Сергей Ленский

Часть книги опубликована ранее в книге «На той стороне».«Несмеяныч» – это загадочная история Кости Васильева, уникального футболиста. Всего за один сезон он стал лучшим игроком России и чуть не убил футбол.«Несмеяныч» – это мистическая история писателя Максима, который решил написать бестселлер о футболе, бездумно поставив на кон свою жизнь.«Несмеяныч» – это конфликт отцов-детей. Творцов и читателей. Карнавала и корвалола. Слов сплетения и сплетен Словении (помогите выбраться из анонса!!!) Книга содержит нецензурную брань.

© Сергей Ленский, 2023

ISBN 978-5-0060-2881-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ПОСЛЕДНИЙ ГОЛ НЕСМЕЯНЫЧА

Письмо

«Здравствуйте, Алексей Петрович, ох простите, Максим Никитич! Вы меня чуть не обманули)) Я вижу, у вас всё-таки случились проблемы. Ничего, как и обещал, я это поправлю. Уже поправляю, насколько вы успели заметить. Как ваш зуб, кстати? Отдали зубной фее? Уверяю, это начало, и вы знаете. Я буду навещать вас всё чаще и чаще. И ещё раз повторяю. То, что вы делаете, нужно не только мне. Если вы этого не будете делать, вы не нужны. Не только мне. Всего доброго! Увидимся, спишемся, созвонимся…»

Это письмо второе. А первое я написал самому себе 5 лет назад. Посчитал это отличной мотивацией, чтобы создать первую в своей жизни книгу. Я был очень удивлён, обрадован даже, и испуган одновременно, прочитав письмо после, так сказать, его «получения». Когда через неделю после отправления я обнаружил его в почтовом ящике, со всеми штампами и марками, оно выглядело очень реально. И его содержание стало даже зловещим. Деталей не помню, смысл такой: писал мне некто, не представившийся, но уверявший меня, что я всегда его знал. Писал почти дерзко. Или с долей покровительства. Ему нужна была от меня книга. Он убеждал, что я суперталантлив и что должен писать. А задумка, которая владела мною в тот апрель, вообще мегакрута. И главное, она нужна людям, как свет в темноте. Пишите, сказал он мне. А не будете писать, буду отнимать у вас здоровье по крупицам. Он пообещал мне, что так или иначе я закончу книгу, сколько бы усилий и здоровья (усилий ему, здоровья мне) это не стоило. Письмо не сохранилось — листок с конвертом я выбросил в тот же день, попутно зачеркнув своё имя-отчество и исправив на незнакомого мне Алексея Петровича, чтобы казалось, что меня это вообще не касается. Старый компьютер сдох, вместе с ним и электронная версия письма, в которой я так же исправил Максима Никитича на Алексея Петровича. Чтобы наверняка. Бред.

В тот апрель я был почти свободен. От меня ушла жена. Или я ушёл от неё, бросил её с ребёнком, считала она. Или мы вместе приняли это решение. Тут с трёх сторон можно смотреть. Закрывать глаза на важные детали, другие наоборот преувеличивать. В общем, я остался один. Было горько, без ребёнка особенно. Но свободы творчества стало безгранично много, через постоянную внутреннюю боль, свобода вырывалась даже легче обычного. Тогда я и написал то первое письмо как мотивацию.

Написал, чуть-чуть испугался и, вдохновлённый этим чуть-чуть испугом, начал творить. Каждый день по паре строчек-страниц. Работа давалась легко. Выходил, правда, какой-то бред, но выходил. То, что идея нужна миру, я, конечно, сомневался. Ничего особенного. Леонид Андреев на новый лад. Поэтому через месяц бред закончился. И я забыл и про своё предупреждение, и про книгу.

7-й тур

Костя стоял неподвижно возле мяча в центральном круге. Почти как солдат, которому только что дали команду «Вольно», и он позволил себе немного расслабить одну ногу в колене, на один сантиметр отпустить руки от швов, стать чуть-чуть ниже ростом, на деле все так же оставаясь в стойке «Смирно» и не имея права ни сдвинуться с места, ни присесть, ни махнуть рукой, чтобы поприветствовать кого-то вдалеке. Мускулы его тела окаменели, бледное худое лицо, покрытое капельками пота, своей недвижИмостью напоминало лицо какого-нибудь памятника в парке после дождя, серые цементные глаза смотрели вдаль — на верхние ряды трибуны, но были пусты, ничего не искали и не выражали. Он светился тишиной и пустотой, излучал их на сотню шагов вокруг, вырисовывая невидимый купол. А за куполом бурлил стадион. Бурлил одним на всех чувством счастья от только что забитого мяча и приближавшейся победы. В сотне шагах от Кости, за которыми кончалась его тишина, обнимались и приветствовали своих фанатов партнеры по команде. Фанаты в ответ осыпали игроков преданностью и уважением в виде протянутых, машущих и что-то жестикулирующих рук. Диктор протянул «Мяч забииииил Константиииииин…». Фанаты подхватили «Ваааасиииильееееееев!»

К Косте никто не подходил. Он стоял так около полуминуты. Гол вышел эффектным, но несуразным и даже издевательским — Костя только что вышел на замену, уже через пять секунд получил в штрафной мяч от Лескова, трижды мог ударить и забить, один раз отдать пас открывшемуся Гуле, однако вместо каждой возможности обвёл поочерёдно трёх защитников и вратаря, пока не очутился с мячом за ленточкой ворот. Затем, даже не глядя на арбитра или игроков, сразу же взял «круглого» из сетки и трусцой направился к центральной точке. Хотя торопиться было некуда — два гола разница, вялый соперник и единственная задача — победить. Поставил мяч на точку и застыл. Через полминуты, вдоволь нарадовавшись, подошли и заняли свои позиции остальные. Костю старались не замечать.

Арбитр дал свисток, и потекли последние минуты матча. «Плацкарт» выиграл у «Олигаза» — 2:0.

22-й тур

Юрий Петрович зашел в зал для пресс-конференций, нервно вздрогнув левым плечом. Этот зал всегда заставлял его плечо вздрагивать. Он уже чувствовал в воздухе сотню однотипных вопросов, которые висели здесь еще с прошлых конференций, висели и не падали уже несколько сотен лет подряд, хотя человек, который их сюда повесил, был давно предан забвению. Несколько игр Петрович в зал не заглядывал, отдавая почетно-нудную обязанность по взаимодействию со СМИ своему ассистенту. Но шеф, пиарщики, журналисты и невесть ещё кто требовали от Петровича личного появления. Как-никак связь с общественностью и ее просвещение — это приоритетная задача тренера, а не всякие там тренировки и прочая мелочь. Прогулы обходились немаленькими штрафами, и все же он знал, за что платит. Потому как с недавних пор интеллигентно общаться с журналистами (в одном конкретном лице) не любил, не умел и не хотел учиться, вследствие чего почти каждое посещение заканчивалось проблемами, что для команды стоило еще дороже. Задачу на этот раз облегчала белая полоса и Васильев, а значит, не приходилось искать оправданий и виновных в случившемся. Однако, усевшись за стол и увидев те самые хищные журналистские глазища заклятого друга-очкарика в первом ряду, с которым в прошлом году едва не возникла драка, Петрович понял: заклюют все равно, и белая полоса не спасет. Они чувствовали агрессию Петровича. Петрович чувствовал обиды за прошлое. Но ничего с собой не мог поделать. Любовь до гроба или нелюбовь одинаково постоянная и беспричинная. Он внутренне сжался, представил, что стоит на воротах, и приготовился к отражению мячей-вопросов.

— Юрий Петрович, ваша команда после невзрачного старта выдала серию из теперь уже 14 игр без поражений, в которую уместилась и серия из 10 побед подряд… — начал тот самый очкарик. Он всегда начинал первым. Петрович не знал, как это ему удается, и списывал на то, что очкарик купил право на первый вопрос или он ну очень авторитетен среди своих акул пера и микрофона.

— Всё правильно посчитал — молодец! — усмехнулся Петрович.

Очкарик недовольно скривился. Во-первых, его ловко перебил этот грубиян, несмотря на быстрый темп вопроса. Во-вторых, сразу вспомнился конфликт прошлого года, дорогой галстук, заляпанный потными руками этого лысого старика.

— Чем вы… — он попытался сохранить в голосе тот же официально-деловой тон, но уязвленность взяла верх, — объясните такую перемену?

— Ну как чем? В начале чемпионата команда играла квадратными мячами, а затем нам выдали круглые, — зал предупредительно хмыкнул (намекая: прибереги бородатые шуточки для вечерних пьяных посиделок): — А если серьезно, то команда нашла игру. Я попытался не мешать ей в этом. Слаженные действия во всех линиях. Упорные тренировки. Везение.

— А про Васильева что скажете? — спросил другой, более скромный и оттого, наверное, более приятный видом паренек.

— Молоток Васильев! Что еще сказать.

— До конца 8 туров. Как оцениваете свои шансы на финише?

— Математически оцениваю. Побеждаем в оставшихся играх, ждём осечек соперников.

— Вам не кажется, что с приходом Васильева ваш футбол стал примитивней? — не вытерпел и опять влез очкарик. Петрович мысленно плюнул на пропущенный от него мяч, опять же мысленно вышел из ворот, снял с журналиста очки, одной рукой смахнул с его тысячедолларового пиджака невидимые пылинки, другой вцепился в нос и сжимал пальцы до тех пор, пока стон очкарика не перерос в пронзительный визг, на фоне которого Петрович и начал:

— Смотрите. Согласен, Васильев забивает однообразно, если не сказать грубее. Но забивает? В начале сезона у нас этим занимался только левый защитник, и то через игру-две. Да, однообразно. Но ему дают это делать? Пожалуйста, мешайте, у других команд есть полный комплект обученных профи. Но не мешают. И вот что ещё — если бы у меня в каждой линии каждый игрок действовал бы так же примитивно — примитивно отбирал мяч, отдавал примитивные пасы, исполнял примитивные стандарты, но делал бы это, как Васильев, я был бы уже самым счастливым 10-кратным чемпионом. Но пока я, к сожалению, только 3-кратный.

— Юрий Петрович, вы же понимаете, о чём я?

— Не понимаю, — нос между пальцами сжался ещё сильнее и захрустел.

— Ну на это же смотреть скучно.

— Не смотрите.

— А вы видели обращение фанатов?

— Мне говорили.

— Что вы думаете?

— Ну это их выбор. Фанаты, особенно их радикалы, всегда чем-то не довольны. Это их обязанность и смысл жизни. В начале сезона они гнали меня за низкие результаты. Сейчас вот из-за Васильева. Пусть. Это глупо.

— За сколько вы приобрели его?

— За бесплатно.

— А как вы его нашли?

— Чудом. Такие таланты только чудом и находятся или воспитываются.

— А подробнее?

— Извините, не комментирую.

— Юрий Петрович, чем Васильев болен? — опять выскочил очкарик. А может, это был и не он, только в голове Петровича звенел лишь его раздражающий голос, утопающий в его же воображаемом визге.

— А ты чем? — спросил Петрович всё-таки у очкарика.

— Юрий Пет…

— Вот и он ничем. Всем спасибо! — Петрович встал, в мыслях отпустив наконец-то чужой нос, и вышел из зала. «Нет, это точно последний раз — лучше штраф, а то меня реально за этого очкарика посадят», — подумал он в очередной последний раз.

Васильев

«Будем знакомы. Васильев Константин. Сын Васильева Константина. Который играл за «Знамя труда» из Орехово-Зуево. Не помните? «Знамя труда» — старейший российский клуб, который в Кубке СССР 1984 года с отцом дошёл до 1/16 финала. Согласен, сложно это помнить. Меня, например, тогда даже не было. Хотя отец ту игру с ереванским «Араратом» отлично помнит. Это его последняя игра.

А ещё я внук Васильева Константина. Того самого, который тоже играл за «Знамя труда». Которое в Кубке СССР 1962 года дошло до финала. Это единственный клуб из низшего советского дивизиона, игравший в финале. Вот это уже помнят многие. Многие отъявленные любители футбольной статистики. Точнее самые безумные из них. Вроде Константина Есенина. Хотя грех Есенина называть безумцем. Любого Есенина называть безумцем — грех.

Наворотил дел мой дед в том кубке. Путь к финалу — его заслуга, в том числе. Но сам финал в большей степени его проклятье. На кубке они шли ураганом по командам. Зону свою выиграли легко. В финале зоны «Спартак» из Ленинграда размяли 5:0 («Спартак» (Ленинград) — сейчас звучит полной чушью). Потом в основном турнире прошлись последовательно по «Динамо» (Ленинград, 3:1), «Спартаку» (Москва, в том году чемпионом стали, кстати, 3:2), «Динамо» (Кировобад, 1:0), и ещё одному «Спартаку» (Ереван, 1:0, тот самый, что отцу под видом «Арарата» жизнь потом испортит).

И финал с донецким «Шахтёром». «Знамя» проиграло 0:2. Вдумайтесь только: оба гола пропустило за минуту. За пятую минуту. Дед, как обычно, командует обороной, но тут у него отлетает подошва от бутсы. В это время забивают первый гол. И пока он на бровке перематывает и крепит подошву обратно тем, что под руку попалось, «Знамени» забивают второй. Обидно? Это для вас. Для нашей семьи это на рок похоже. Точнее, предвестник рока.

Ну а я что? Я тоже Васильев Константин. Моя игра только начинается. За «Знамя» поиграл. За «Палцкарт» вот забиваю. Это должно быть круто, хотя есть одно «но». Даже два…»

Максим Никитич. Зуб

Через полтора года после первого своего «фальшивого» письма, и через год и 5 месяцев, как я напрочь забросил книгу, в маркете рядом с домом я столкнулся с человеком. Незапоминающаяся серая внешность в балахоне. Я стоял на кассе, рассчитываясь за дешёвую колбасу, быстролапшу и булку хлеба. Балахон остановился против меня, глядя в пол, достаточно громко для меня, но неслышно для других прошепелявил одно слово — «зуб» (со всей тщательностью, с какой вообще можно прошепелявить это вполне однозначно звучащее слово) — и пошёл мимо. В торговый зал прямо через возмущённую очередь. Без извинений, без грубости, как будто по свободному проходу. Тревога, возникшая где-то в желудке, переместилась в грудную клетку и начала подниматься выше. Через мгновение балахон исчез из вида, а тревога достигла, так сказать, ротовой полости и всем своим объёмом спряталась в один маленький недолеченный коренной зуб. Я не успел даже забрать сдачу, кажется, забыл одну пачку лапши. Тревога прошла, превратилась в дикую боль, и я со стоном выбежал из маркета. Направился прямиком в ближайшую больницу. Хотелось кого-то попросить о помощи. Но в мыслях возникала одна доблестная полиция и две сопутствующие проблемы: как они найдут серый балахон в сером мире, если даже мой ярко-фиолетовый велик не нашли в прошлом году? И как я им объясню, что хочу поймать балахона, который сказал «зуб», и у меня заболел зуб. Какая это статья?

Зуб я потерял в тот же день. А в почтовом ящике нашёл то самое второе «настоящее» письмо. Вспомнил про свой долг и опять устремился его исполнять. Ненадолго. Да — с одной стороны, страшно, когда тобою управляют с помощью какой-то фантастики и что-то требуют. С другой — вы верите в то, что я сейчас говорю? И я постепенно разуверился. Человек любит переводить всё в совпадения. Да и время лечит, как ни странно, при этом калеча.

4-й тур. Поиск

В чемпионате уже было сыграно четыре тура, «Плацкарт» прошёл их неудачно, набрав всего три очка, и те — в матче с заведомым аутсайдером из Новосибирска. Руководство так и не смогло до начала чемпионата приобрести стабильного нападающего. Имеющиеся в команде форварды показали свою реальную силу на стартовом отрезке, не забив ни одного гола. Поэтому лучшим бомбардиром команды на данный момент числился крайний левый хав Павел Гуля.

— Как это ни прискорбно, и как это ни прискорбно уже до тошноты, я вынужден повторить: летом мы обосрались по полной. Так что утираться будем до конца сезона. Купить хромого и косого в одной связке — это 90 пядей во лбу надо иметь. Артём Николаевич, сколько у вас пядей?

— Десять — как у всех. В смысле, с каждым может случиться, Юрий Петрович.

— Случиться может, только вот полсезона прошло, и уже сейчас нам может вдобавок случиться отвечать за наши с тобой грехи. К делу, в общем. Кто у нас есть?

Кошкин взял первую папку из принесённой стопки и протянул Петровичу.

— Всё как просили. Сначала столбы. Вариант первый. Столб английский.

— Сразу — сколько?

— Двадцать миллионов.

— Шутишь? Нам ещё прошлой двадцатки не простили. Гена сказал — денег нет — я могу только из своей заначки добавить. Но сам понимаешь, какая она у меня. Поэтому смотрим только бюджетных.

— Хорошо, тогда варианты два, три… со второго по пятый отпадают.

— Ты их по стоимости ранжировал? Ох — недальновидно.

Кошкин промолчал — дал следующую папку.

— Бразилец. Номер шесть.

— Это который в Саранске играл? Знаю. Нет. Его в России только девочки интересуют. Наших бразильцев собьёт. Аренду смотрел?

— В аренде всё плохо на этой позиции. Один бухает, на второго дело завели по наркоте, третий хрустальный, ещё один забивает мало, — Петрович быстро просмотрел четыре папки и добавил.

— Третий хромой, четвёртый косой — спасибо — тут у нас перекомплект. Лучше алкоголика. Свободные агенты есть?

— Один есть, но миллион в год просит. И нестабильный очень.

— А в низших лигах?

— До второй включительно смотрел. Алкоголик и бразилец как раз на Урале сейчас играют.

— Бразилец на Урале? Ну вот и подтверждение. Катится парень.

— Ещё нашёл пару перспективных, по которым можно было бы поговорить. Но им расти год-два. Они в Орехово. И там же ещё один псих. Талантлив вроде. Но псих.

— В чём талантлив и в чём псих?

— Сейчас найду запись — увидите, — Кошкин полез в Интернет. — А псих… Не знаю. Говорил с их скаутом. Он сказал — псих — и махнул рукой. Команда его фактически выжила из себя. Но пока его выходки терпели, он успел 15 голов в десяти матчах наколотить. Голы странные, конечно, но голы, причём пара даже лидерам Зоны. И вот — в кубке. ФНЛ-овцам. Смотрите, как он здесь троих одним махом. Гол из ничего. Вот только с ударом всегда затягивает. По сути удара-то никогда нет. Но это всё полгода назад. Сейчас числится в резерве. Даже в запас не ставят.

— Первый сезон за них?

— Да.

— До этого?

— В юниорке Ореховской же бегал.

— Выходит, одно из двух. Либо тренер — идиот. Либо есть проблема. Ну давай, посмотрим его. Заинтересовал. И алкоголика, на всякий случай. Хотя он же на Урале. Так, а эти молодые-перспективные?

— Там же в Орехово.

— Вот и отлично.

— Хорошо, я договорюсь. Через неделю привезу их.

— Через какую неделю, Артём? Мне ещё одна-две игры — и всё — до свиданья, Йылдырай. Сейчас едем. Вместе.

* * *

Через два часа относительно шустрых пробок они стояли перед Ореховской тренировочной базой.

По дороге Петрович изучил всех игроков Ореховской команды, помимо намеченных, очень нервничал, обстучал всю переднюю панель машины. Уже жалел, что так быстро решился на неопределённый манёвр. Когда их Лексус остановился перед базой, Петрович сказал.

— Артём, давай-ка ты сам сначала поговоришь, а то увидят меня — цену гнуть начнут…

— А кто это к нам пожаловал? Сам Юрий Петрович! Я только трогаться — гляжу — лысина знакомая. А что такие нерешительные? Проходите — таким гостям всегда рады, — из Крузака, стоявшего рядом, вышел полноватый мужик с хитрыми маслеными глазками, узбекским прищуром и чуть кавказским акцентом. Это был Исупов Владимир Геннадьевич — тренер, шумевший в двухтысячных по всей Европе, но теперь списанный и забытый.

— Геннадич, ох ты, здесь что ли трудишься?

— Здесь. А как там Вышка поживает?

— Варится, Геннадич, варится, скоро переварится и вылезет, откуда не надо.

— Ну и туда дорога ей. Знаешь, Петрович, даже ни разу не охота туда. Правда, и не зовут. Но если б и позвали — здесь спокойней, — с намёком однако же на обиду произнёс Геннадич. Ну колись, зачем к нам? То-то Кошкин твой к нам зачастил. За Черепеньковым, поди? Не дам! До конца сезона наш.

— Совсем не дашь? Может, подумаешь? — чуть обрадовался и сразу похмурел интонацией Петрович. — У меня беда с нападающими. Два сломались, ещё два косячат.

— Да видел. Повезло тебе в этом году. Авось скоро в нашей зоне встретимся.

— Не дай Бог. Так если не Черепеньков, может, есть кто в аренду? Слышал, ты талантов тут множишь, даже места им не хватает в составе. Не пропал у тебя нюх на это дело.

— Тю, это кто же здесь талант?

— Ну Протасов, например, или Васильев.

— Васильев? Да какой он талант — кто тебе сказал? Больной человек. Уткнётся себе в мяч, да пока до ворот не доведёт, — поля не замечает. Кричи не кричи — всё без толку. А Протасов — да, — Исупов задумался. — Пожалуй, да. Зря я его передерживаю.

— А может, отдашь Протасова на полсезона, а? Раз пока не сильно нужен.

— Нет, Петрович, Протасова не могу. Бери по старой дружбе Гершина лучше. Молодой, перспективный. Конечно, не усилит, но пару раз может выстрелить.

— А Васильев?

— Да что ты к Васильеву-то пристал? — даже возмутился Исупов. — Выпер я его. На него вся команда ополчилась. Хотя если хочешь помучаться, он сейчас где-то на рынке у дядьки своего торчит — бутсами торгует.

Петрович напрягся.

— А телефон дашь?

— Шутишь? Он же немой.

— Немой??? — Петрович сверкнул на Артёма. Тот стоял растерянным покосившимся столбом.

— Ну не совсем немой. Лет пять назад говорил.

— Хорошо, спасибо, Геннадич, рад был увидеть, — Кошкин и Петрович тяжело развернулись и направились к авто походкой людей, которые добились того, чего не хотели.

— Петрович? — секунду помедлив, окликнул их Исупов.

–?

— А ты ведь за Васильевым и приезжал, сволочь этакий!

— Почему? За Черепеньковым же?

— Что ж я тебя не знаю? Да и потом — бери — мне не жалко. Только намучаешься с ним. Ты про эти 15 голов его не думай. Это здесь Васильев деревянных всех возит. Возит, пока ему везёт. А у вас мигом сдуется. И с командой он не контакт абсолютный. Хотя ты и сам знаешь, не вслепую же выбирал.

— Не вслепую, но и не глазами… Спасибо, Володя! — совсем уж отчаявшимся голосом сказал Петрович. — Ты это, по Гершину не отказывай, если вдруг вернёмся.

— Это всегда пожалуйста. Как бывшему заклятому — даже по Протасову подумаю. Хоть и не сильно.

— Ну, бывай.

— Бывай.

Они ехали по грязным российским улочкам, и чем ближе к рынку, тем неуютнее становилось как внутри на душе, так и снаружи. Мусора и подозрительных личностей на корточках становилось всё больше.

— Кошкин йод, вляпал ты меня, Артём! Ладно, псих. Но немой, у которого к тому же депрессия сейчас наверняка, — а значит, бухло.

— Юрий Петрович, не знал я. Я ж смотрел, как он голы забивает, а не как…

— Ты пооправдывайся ещё. В общем, если мы его каким-то чудом сейчас возьмём, а он не заиграет — ты первый из клуба уйдёшь… Только на выходе подожди — я за тобой сразу.

— Это понятно — все пойдём.

* * *

Никто не знает продавцов обуви, пока те не становятся футболистами. Но футболиста, ставшего продавцом обуви, знал весь рынок. Одну из сотен палаток на центральном рынке они нашли быстро. Васильев помогал своему дядьке таскать коробки со спортивной обувью в минивэн. Был трезв, что уже радовало, никакой депрессии и малейшего намёка на угрюмость на бледном лице Петрович не заметил. Васильев сновал туда-обратно, брал очередную стопку коробок и быстро нёс её в машину, с абсолютным равнодушием к совершаемому. Как робот.

Дядька представлял обычного рыночного торговца в джинсах, мастерке и тех же спортивных кроссовках. Единственной странностью был розовый кошелёк, висевший на поясе (жена дала поносить?). Одежда помята, кроссовки грязные, лицо небритое (а может, ушла?), а глаза потухшие (или не только ушла — хуже?)

— Сколько стоит? — спросил Петрович Костю, когда тот в очередной раз подходил за коробками. Ткнул неразборчиво в ряд оставшихся кроссовок.

— А вы себе или внуку? — сразу вмешался дядька, подозрительно оглядев гостей.

— Себе.

— Понятно, — дядька разочаровался и чуток набычился. — Чё надо?

— В смысле? Кроссовки.

— Слушай, дед. За 20 лет на рынке ты первый дед, который такие кроссовки берёт.

— Ты ж даже не понял, какие.

— Да любые. Ещё раз — зачем беспокоите? — спросил «кошелёк», сунув руки в карманы.

— Мы к племяннику твоему. С миром. Поговорить.

— Он не играет больше. Вы сами его выгнали.

— Мы не выгоняли.

— Ага. Это мы знаем. Заявление по собственному — и все довольны, а потом можно говорить, что он сам ушёл.

— Слушай, как тебя? — Петрович начал понемногу раздражаться.

— Не важно.

— Не важно, ещё раз — мы не выгоняли. И к Орехово отношения не имеем. Мы из Плацкарта. — На лице ничего не проступило. Видимо, за футболом дядька не следил. Костя всё время стоял рядом в пяти шагах, смотрел на них немигающим безразличным взглядом.

— Из Плацкарта-Купешки — какая разница. — Он не играет.

— Понятно с вами. В общем, Костя, — Петрович обратился к нему: — Я Юрий Петрович — главный тренер «Плацкарта». Это Артём Николаевич — человек, который нашёл тебя в этой… глубинке. Я уже начинаю сомневаться в том, что приехал сюда. Но только ты способен доказать обратное. Хочешь играть в вышке — вот визитка — позвони. — Петрович секунду подумал. — Хотя нет — не звони, приезжай утром в понедельник по этому адресу, — Костя взял визитку. На лице ничего не изменилось, но движения стали суетливее. Он взял очередную коробку, уронил визитку, начал поднимать визитку — из коробки выпали кроссовки, а из чуть расстёгнутой мастерки вывалилась медаль на когда-то серой затасканной ленте, сверкнув 1983-м годом.

— Не пущу, — пробубнил «кошелёк». Такого молчаливого, непритязательного и ответственного работника терять не хотелось.

— Да хватит уже. Чё ты ему — мамка, что ли? Сам пусть решает.

Дядька промолчал, а Петрович и угрюмый Кошкин пошли к машине.

Обрадовался или огорчился Васильев, Петрович так и не понял. Но отойдя на приличное расстояние, оглянулся. Васильев ещё смотрел на них, держа коробку с кроссовками. В этот момент поднял руку, в которой играла бликами визитка.

— Ну что, Кошкин, скажешь? — спросил Петрович уже в машине.

— А что сказать? Коробки таскает филигранно, выверенными движениями кладёт их в минивен, физика-техника на месте. Технику владения мячом по коробкам не понял.

— Ну шути-шути.

В окно постучали. Это оказался Васильев, который держал в руке какой-то серый мятый листок бумаги, показал, что нужна ручка.

Кошкин протянул Васильеву свой маркер, из нагрудного кармана. Через минуту Костя вернул маркер и листок, на котором расплывшимися проспиртованными пятнами синело: «В понедельник не приеду. Денег нет. Можно сейчас?»

Петрович с Кошкиным переглянулись.

— А вещи-документы? — спросил Петрович.

Васильев хлопнул по своей спортивной сумке, висящей на плече. Чуть подумав и быстро решив в уме моменты с ночлегом и питанием, Петрович сказал:

— Хороший финт, Васильев. Садись.

4-й тур. Приём

В пятницу утром на тренировочном поле собралась команда. Кто-то сидел на скамейке и курил, пока Петровича нет, кто-то жонглировал мячом, но большинство стояло в тесном кругу и обсуждало предстоящего игрока-обновку. Слух, что он уже на базе, подписывает какие-то бумажки и проходит медосмотр, разлетелся быстро.

— Говорят, он за одну игру десять мячей забил. Во втором дивизионе.

— Забивал я там как-то дубль, даже за него еле ноги унёс.

— Да, мы втордив называли чемпионатом мужиков кому за 30. Которые никогда ничего не добьются, но право своё на поле будут кровью и потом отстаивать. Вот они там рулят. И выскочек не любят.

— Десять мячей. Это какому-нибудь «Хопёру» из Урюпинска?

— А ты давно «Хопёру» из Урюпинска десятку грузил?

— Мужики, а десять — это дека-трик?

— Говорят, у него чемодан есть, и он деньги никуда не тратит, только туда складывает.

— Говорят, он отца убил…

— И отсидел?

— Нет, взятку дал.

— Из чемодана?

— Да нет у него чемодана, спортивная сумка только. Я видел, он вчера сюда с Петровичем приехал.

— Говорят, он ночью в оборотня-голубя превращается. Летает и гадит всем прохожим на головы.

— Гуля, ты дебил?

— Гуля, как раз от тебя про голубя и стоило услышать.

— А чего вы о нём галдите? Развели бабий базар. Тоже мне легенда. Сейчас познакомимся да узнаем.

Подошёл Петрович вместе с невзрачным худым пареньком. Сразу сказал:

Конец ознакомительного фрагмента.