Разочарования Клары Бабосюк

Сергей Ледовских, 2023

Клара – миловидная девушка, высокая, стройная шатенка, склонная к разочарованиям, всё ещё живёт в мире, где существует множество неясных увлечений, но мало осознанного восторга, где при изобилии иронии ощущается явная нехватка прямоты, где много сожалений и вечный дефицит очарований. И вот приходит такой день, когда опустошённая запаркой на работе, критикой начальства, домашним затворничеством, фальшивым никчемным июнем за прикрытыми шторами, в сезон клубники, черешни и дачных романов она внезапно получает отпуск. Неделю! Почему? Потому что, по версии руководства её издательства, в последнее время, когда она в своих эссе начинает рассуждать о смерти, получается чересчур убедительно, и это тревожный сигнал. Поэтому пусть лучше отправляется в отпуск, к чёрту, к дьяволу! И вот уже дача старого приятеля словно избушка на курьих ножках стоит на опушке и приветливо Кларе улыбается, суетливо поправляя съезжающую набок крышу: «Сюда давай! Ко мне передом, к прошлому задом! У дачи тебе!»

Разочарование Третье

Папа ушёл от Клары с мамой пятнадцать лет назад. Ушёл вероломно, ушёл внезапно, ушёл по англо-французски, то есть, французы утверждают, что смыться, не сказав прощай — это чисто английская черта; возмущённые англичане такую мысль гневно опровергают и утверждают как раз обратное.

Отчего мужчины непредвиденно уходят от семьи? По разным, думается, поводам — незаслуженный упрёк, мимолётная обида, язвительная насмешка, отсутствие должного внимания и участия, нахально переключенный канал телевизора в самый разгар футбольного матча, позавчерашний салат с пережаренной глазуньей, небрежно, второпях поданные на завтрак, или, — о, ужас! страшно сказать — другая женщина… Но давайте лучше обратимся к первоисточнику, выслушаем потерпевших — что они пятнадцать лет назад себе думали и как собирались дальше жить. Если углубиться в не очень далёкое прошлое и перелистать назад страницы скупых метеосводок, то можно выяснить, что в тот памятный день было безобразно солнечно, отвратительно сухо, бессмысленно тепло и удручающе безветренно. Гораздо удобней и естественней было бы, если в тот памятный день шёл бы дождь, дул пронизывающий, например, ветер — буря мглою крыла небо, и прохожие словом крыли бурю. Но нет, как назло, стоял прекрасный, ясный, тихий вечер, грустить, голосить и убиваться было очень трудно, любой всплеск скорби, любой жест отчаяния вышел бы ненатуральным, искусственным; поэтому мама, несмотря на потерю, привычно суетилась по дому, а Клара пила какао с печеньем и вертела в руках невнятную папину записку: «Я ушёл. Совсем. Живите, как хотите!!».

— Кларик, вот как он мог? Объясни мне, — рассеянно допытывалась мама, доглаживая папину рубашку. — Чего ему не хватало? Всегда накормлен, вымыт, выглажен… — держа пульверизатор, словно парабеллум, она меткой струёй дважды выстрелила в мужнин воротник. — Как ты думаешь, далеко ли он мог уйти с двумястами восемью рублями в кармане?

— Оставил семью с двумястами восемью… — Клара всхлипнула горячим какао, потянув губами из кружки. — Мама, ну зачем ты гладишь его рубашку?

— Привычка. Нужно расслабиться, заодно и сосредоточиться… Так куда, ты думаешь, он мог пойти? А? И интересно, к кому? У него ведь совсем нет близких друзей.

— Ушёл к любовнице — все мужчины так делают.

— К любовнице?! Ой, не могу я! Чепуха! Нонсенс! Чужими духами от него никогда не пахло. — Мама отложила утюг и начала уверенно загибать пальцы. — Вечерами ему никто не звонил и молча в трубку не дышал. На юг он без сопровождения не ездил…

— Мама, это могло произойти случайно, непроизвольно. Сегодня познакомились, а завтра — туту! — с вещами на выход.

— С вещами… — мама опять увлечённо занялась глаженьем. — Он даже собраться никогда по-человечески не мог! Лопух! Постоянно эти суета, стресс. Отпуск с ним — вечная нервотрёпка… Слушай, я глянула — он же не взял с собой ни одной запасной пары носков! Он что, нервничал, блефовал?

— Все мужчины, когда уходят от семьи, немного нервничают — обычное дело. Я бы тоже нервничала.

— Боже, откуда ты всё знаешь? У вас это что, по литературе проходят?

— Нет, по природоведению. У мужчин своя природа, у женщин своя. Женщины — это луг, ромашки, запах скошенной травы, речка — один берег крутой, другой пологий, — роса, сверчки, тополя, звёздное небо, Млечный Путь. Мужчины — это пруд, круглый и мелкий; на поверхность пруда изредка кверху пузом всплывает аллигатор, нервно дёргает задней лапой, всхлипывает и нюхает кувшинку; на берегу в беспорядке, там и сям, растут кокосовые и банановые пальмы, лопухи и папоротники; облачно, сухо, порывами дует ветер, вздымает пыль и портит причёску…

— Твои фантазии меня пугают. Дай мне честное слово, что не будешь с ним секретничать, когда он наконец позвонит. И передай ему, чтоб не забывал пить свой Солутан с тёплым молоком.

— Передам. Устала я с вами… Я, может быть, тоже уйду.

— Куда?! Ну куда ты уйдёшь?! К Олегычу твоему непутёвому с его Еленой Нелюдимовной? Школу сначала закончи, пальма кокосовая! И в кого ты такая вымахала?

— Акселерация, что в переводе с английского означает — ускорение, перестройка, новое мышление. Вы с ним точно не ругались накануне?

— Ну, нет же! Говорю тебе…

— По-моему, ты паришь мне мозги, мамуся, я чувствую.

— Это утюг парит.

— Нет, это невесомость уже образовалась от твоего вранья — вот, утюг взмыл и парит.

— Прекрати разговаривать с матерью в таком тоне!

— Мамуся, можно тысячу раз сказать человеку, что он лопух, без всякого видимого результата. В тысяча первый раз человек вдруг обижается, собирает вещи и уходит.

— Может, он к маме своей уехал? Позвони, а? Мне всё же неудобно сейчас беспокоить. Вот, скажет, довела, зараза, Ивасика моего.

— Послушай, в свете последних событий, скажи откровенно, если бы я по паспорту оказалась «Марией Петровной Тимофеевой», легче бы тебе было жить сейчас?

— Тьфу ты! Что ж ты несёшь?! Ты хоть знаешь, каким забулдыгой оказался этот Тимофеев?

— Я-то знаю. Это он таким оказался без тебя на жизненном пути. А с тобой-то он уж зацвёл бы, зарумянился.

— Я не пойму, ты серьёзно или издеваешься?! Пойди лучше позвони бабушке своей, очень тебя прошу!

— Там у них ночь уже. Зачем пугать? Я позвоню завтра, если твой Смирнов к тому времени не проголодается и не вернётся.

— Н-да-а, Тимофеев. Он, между прочим, далеко бы пошёл, если б не развал в партии и государстве.

— Плохому политику всегда партбилет мешает. Знаешь такую пословицу?

— Как сказать… Вот, Марик был Розенталь, брюнет, красавец! Тому никогда ничего не мешало. Он сейчас, говорят, в Америке заместителем исполнительного директора…

Клара вдруг взвизгнула каким-то неестественным скрежещущим металлическим голосом.

— Ой, что с тобой?! С ума сошла! Оглушила совсем! — вздрогнула мама.

— Это я слишком резко надавила на тормоз — от неожиданности. Сорри, мамуля! Экскьюз ми, плиз! Какой ещё, позволь тебя допросить, такой-сякой, мать честная, в бога, в душу, Марк Розенталь?! Не знала! Не слышала! Обожди! Минуточку!..

Клара вскочила со своего места, выбежала из кухни и быстро вернулась, зачем-то держа в руках настольную лампу. Мама тем временем отложила утюг и пригорюнилась.

— Ах ты, чёрт, не надо было его вспоминать!.. Никогда и не вспоминала. Отец, вот, твой довёл, как видишь.

— Разберёмся, выясним, — деловито говорила Клара, устанавливая и включая лампу. Закончив с электричеством, она слегка брызнула настольным светом в расцвеченные воспоминанием мамины глаза и неожиданно громко приказала: — Что у вас было с Марком Розенталем, девушка?! Не запирайтесь!

— Да убери ты это! Цирк свой начала опять! Я серьёзно с тобой разговариваю…

— И я серьёзно, — энергично заметила Клара, отодвинула лампу и картинно всплеснула руками. — Бож-же мой! Клара Розенталь! Брюнетка! Красавица! Спортсменка! Комсомолка! Какого человека мы лишились! Какое имя потеряли!

— Не паясничай.

— И что же, вы с ним гуляли?

— Конечно, гуляли. Он стихи читал.

— Стихи, м-угу, так-так. Свои, конечно же, известное дело… Целовались?

— Да-а, и целовались тоже, а ты думала — твоя мама всю юность только тем и занималась, что Смирнову твоему приданое шила? Как же! Марик мне и предложение делал, предварительное, правда, неофициальное. Знаешь, когда официально предлагают — будто бумагу просят подписать и с печатью над душой стоят, и выбор один — либо: «погоди, милый, сейчас разбегусь и прыгну с тобой вместе», либо: «знаешь, дорогой, ты сам-то прыгай, а я пока тут на краешке постою, воздухом подышу…».

— Ну так и что же? Что же ты?!

— Много ты понимаешь. Время было другое. Если употреблять тогдашний лексикон — человек Марик был неблагонадёжный. Ну и национальный вопрос стоял и крепчал, как мороз в Магадане…

–…или в Читинской области. Испугалась?

— Я не того испугалась. Когда рядом такой красавец и умница, всегда сомневаешься, любовь это на самом деле или колдовство, заворожённость. Понимаешь?

–Понимаю.

Клара поднялась, подошла к матери, наклонилась и обняла её, прижавшись щекой к разгорячённому от хлопот лбу.

–Ладно, мамуся, будем жить, как хочется, раз уж так завещал нам великий Смирнов…

Четырнадцать лет и десять месяцев назад папа вернулся — без денег, с бородой и похудевший. Клара, конечно, была счастлива, но всё же несколько разочарованно тогда заметила: «М-да, современным мужчинам явно не хватает решительности, настойчивости и целеустремлённости».

Отчего мужчины неожиданно возвращаются в семью? Какая, в принципе, разница! Приземлился человек, сошёл с орбиты ошибок и заблуждений — несомненный плюс. И если вы, стоя у спускаемого аппарата, мысленно или вслух начнёте разбираться с космическим туристом, светить ему в глаза фонариком, сосредоточенно ощупывать, мять и разглядывать на свет предъявленный им билет в два конца, говоря проще — пытаться выяснять истинные причины его возвращения, то можете запросто спровоцировать у туриста новый взбрык задней ноги, новое вскипание возмущённого разума и, как следствие, новый англо-французский реверанс. Так что лучше не поднимать этот никчемный вопрос — вернулся, и слава богу.