Русские распутья или Что быть могло, но стать не возмогло

Сергей Кремлев

Мы имеем общие курсы русской истории Карамзина, Соловьёва, Ключевского, Покровского. Теперь эти классические курсы подпирает капитальный обзор русской истории Сергея Кремлёва. От неолитических славянских культур до Октября 1917 года – в этом хронологическом диапазоне предпринят не просто анализ реально бывших эпох, но и рассмотрены возможные альтернативы, то, о чём Карамзин писал: «Что быть могло, но стать не возмогло». В русской истории было немало «точек бифуркации», когда мог реализоваться иной вариант эпохи, и Сергей Кремлёв показывает, что русская история после Ярослава Мудрого – это история упущенных возможностей, за исключением пяти-шести эпох. Иван III Великий расширил Русь… Иван IV Грозный уберёг Русь от судьбы Польши, разрушенной собственной элитой… Пётр I дал России мощный импульс развития… Эпоха «потёмкинской» Екатерины – тоже пора исторического рывка. Ленин вместе с народом спас страну от судьбы полуколонии Запада… Сталин, приняв Россию с сохой, вместе с народом вывел её на уровень первоклассной мировой державы, оградившей своё историческое будущее Ядерным Щитом. Только в эти периоды мы не упустили свой исторический шанс, утверждает Сергей Кремлёв и указывает на причину провалов – своекорыстную имущую элиту. Вопрос «Что было бы, если бы?..» постоянно возникает на страницах книги, но ответ на него каждый раз даётся на фоне реальной истории России.

Предисловие. Русский народ, русская элита и русская судьба…

О русском народе и русской судьбе в разное время сказано было немало, и по сей день говорится много. Сказано было и верное, и глубокое, а ещё больше было сказано чепухи…

Фёдор Тютчев написал:

Умом Россию не понять,

Аршином общим не измерить.

У ней особенная стать,

В Россию можно только верить.

Хорошо… И даже — очень, ибо верить в Россию надо. Надо даже в нынешние — беспрецедентно глупейшие и бездарные — путинские времена.

Но не пора ли понять Россию, всё же, умом?

Неужели в России и в её судьбе — в отличие от судьбы других государств, есть нечто, что нельзя разумно проанализировать и осмыслить? И почему для измерения русской истории и судьбы не подходит общий аршин?

Ответ на такой вопрос обязательно должен быть, и в общем смысле дать ответ несложно: история России не измеряется общим аршином потому, что история России оказывается уникальной в точном смысле этого слова, то есть — единственной в своём роде, не имеющей аналогов и прецедентов.

Но в чём её уникальность?

В том, что Россия заняла собой «шестую часть Земли с названьем кратким “Русь”…»?

Но почему только Россия это смогла?

А, может, уникальность — в положении России между Европой и Азией?

Но почему Русь — ни Европа, ни Азия? Или, если угодно, почему она и Европа, и Азия?

До нашествия монголов, до погрома русских земель Батыем, Суздальско-Владимирская и Киевская Русь входили в средневековый европейский мир, и это наиболее наглядно выявляется в династических связях великих киевских и владимирских князей с правящими домами тогдашней Европы.

После того, как Русь подпала под азиатское монгольское влияние, она была почти отсечена от Европы, но в Азию не превратилась, а осталась сама собой и сумела не просто изжить монгольское иго, но включить в себя былых своих разрушителей….

Почему?

В этой книге ответ на такой вопрос, пожалуй, даётся. Он даётся, конечно, не в двух словах, однако главный тезис надо бы высказать сразу — уже в предисловии… Начать придётся при этом со времён доисторических, известных лишь по археологическим раскопкам, продолжить временами поздней Киевской Руси, а закончить уже пост-монгольскими временами…

История человека уходит в эпоху палеолита. Это — первый период каменного века, начало которого отстоит от нас на добрый миллион лет назад. В палеолите первобытный, ещё даже не очень разумный, человек, только начинал изготовлять и использовать первые орудия труда.

Время с 10-го до 5-го тысячелетия до нашей эры историки назвали мезолитом — тогда появились лук и стрелы, развилась охота…

Неолит — новый каменный век, датируется временем с 8-го до 5-го тысячелетия до нашей эры, когда люди переходили от «присваивающего» способа хозяйства (собирательство, охота) к производящему (земледелие, скотоводство). В неолите появляется глиняная посуда, возникают прядение и ткачество.

Примерно с конца 4-го тысячелетия до нашей эры начинается переходный период — энеолит, когда каменные орудия труда сменяются вначале медными — в «медном веке», а потом и бронзовыми — в «бронзовом веке»…

Наконец, в начале 1-го тысячелетия до нашей эры в жизнь человека входят железные изделия — начинается «железный» век.

И все эти долгие тысячелетия на пространствах в многие тысячи километров шло формирование отдельных племён и племенных объединений. Люди осваивали окружающий мир, перемещались с обжитых мест на новые — необжитые, которые или были привлекательнее, или просто не были никем заняты.

Например, готы из Южной Швеции прошли до Азовского моря, Дакии и Испании… Но осели в Германии. Кочевники-гунны, теснимые древними китайцами, в самом начале нашей эры дикой и жестокой массой докатились из глубин Азии до Дона, Дакии и Галлии, но после смерти Атиллы огромное квази-«государство» гуннов, протянувшееся от Дона чуть ли не до Ла-Манша, быстро распалось, а сами гунны растворились в других народах.

А где-то какие-то племена селились прочно и не уходили уже из мест, ставших родными. Среди таких родоплеменных объединений были и славяне — крупнейшая группа европейских народов, объединяемая общностью языков и происхождения.

Николай Васильевич Гоголь — не только великий писатель, но и профессиональный историк (в 1834 году он был определён адъюнкт-профессором по кафедре всеобщей истории Санкт-Петербургского университета) в своих заметках по истории славян помечал: «Некоторые обычаи показывают их происхождение из Индии. 1) Сходство, хоть довольно отдалённое, с языком санскритским. 2) Обычай жён сожигать на кострах».

Да, славянские языки относят к индоевропейской группе. За тысячелетия перемещений народов — перемещений великих и невеликих, известных нам и оставшихся неизвестными — произошло, конечно, немало смешений языков и обычаев. Так, трудами большой группы языковедов, начиная с датчанина Хольгера Педерсена и советского учёного В.М. Иллич-Свитыча, доказано, что подавляющее большинство языков относится к огромной «ностратической» (от латинского «noster» — «наш») макро-семье, одной из семей которой является индоевропейская.

При всём при том не приходится сомневаться, что, по крайней мере, со времён мезолита праславяне неизменно занимали огромное территориальное «пятно» в Центральной и Восточной Европе — от берегов Балтики, Эльбы и Одера в бассейн Вислы, и далее на восток — в Верхнее Поднестровье, Верхнее и Среднее Поднепровье и к верховьям Оки, а на севере — к озеру Ильмень и реке Волхов… Славянские территории изобиловали лесами и реками, а на востоке имели преимущественно равнинный рельеф.

Западные праславяне — сегодня это поляки, чехи, словаки и лужичане, граничили с германскими племенами, воспринимающими какие-то элементы культуры Древнего Рима. Южные праславяне — сегодня это болгары, сербы, хорваты, словенцы, боснийцы, македонцы и черногорцы, предпочли продвинуться ещё южнее — на Балканы, соприкасаясь с Византией…

А восточные праславяне — сегодня это русские-великороссы, украинцы и белорусы, оставались на месте, занимая середину издревле славянского «пятна», условным центром которого можно считать Поднепровье в районе нынешнего Киева. Восточные славяне никуда не уходили, а если и продвигались, то — на север и северо-восток, где не было цивилизационно что-либо значащих народов, а условия жизни были знакомыми — леса и реки. Это было не переселение, а расселение всё увеличивающегося одного рода-племени.

Отсюда, вне сомнений, и особая привязанность и преданность русских славян — великороссов, украинцев и белорусов, к своему народу и к родной земле. Когда живёшь на землях, в которых лежат кости пра-пра-пращуров, на землях, освоенных твоими предками пять, а то и десять тысяч лет назад, нетрудно прикипеть к ним всей душой.

С запада и юго-запада восточные праславяне соприкасались тоже со славянами, а с юга — с дикой Степью… Необходимость защиты от степняков заставляла объединяться, и родоплеменные прото-государственные объединения русских славян возникли, скорее всего, ещё в самом начале нашей эры. Если не раньше! При этом в них было сильно «вечевое» начало — сборы, сходки… Собственно, вече в том виде, в каком оно существовало у русских славян, не встречается больше ни у кого, включая славян западных и южных.

И только у русских славян очень рано сформировалось особое чувство общности прав членов племени на ту землю, которую они населяли. Такими уж оказались условия формирования именно русского национального прото-характера.

Уникальным оказалось и то, что в Европе — особенно в Западной Европе, народам приходилось тесниться на небольших пространствах, а русским славянам было куда податься… При этом родственность общерусскому у ушедших не притуплялась — они оказывались лишь пионерами на новых рубежах, за которыми подтягивались другие. Эта цивилизационная особенность приведёт со временем русских на берега и Северного Ледовитого, и Тихого океана.

Когда на пути «из варяг в греки» — о нём будет сказано в своем месте, образовалась Киевская Русь, от которой «отпочковалась» позднее Владимиро-Суздальская Русь, общерусские права на русскую землю были делегированы великому князю… На Руси не возникло феодализма в его европейском понимании с принципом: «Вассал моего вассала — не мой вассал». В Западной Европе феодал-владетель владел вполне определённой территорией, а в Киевской и Владимиро-Суздальской Руси удельный князь сегодня мог княжить в Угличе, завтра — в Галиче, а через год или два — в Полоцке или в Великом Новгороде, — в зависимости от указаний великого князя и изменения прав старшинства… Такого не было нигде, кроме Руси! Могла повлиять на перемещение и воля народного веча, не приемлющего одного князя, и желающего другого. Сами князья при этом были не столько владетелями, сколько администраторами и «сторожами» в своих уделах. Подробно об этом будет сказано позже.

На Руси существовало до 120 удельных княжеств, и по мере роста их благосостояния центральные связи ослабевали. Всё было бы не так и страшно — при всех княжеских распрях чувство единой русской общности сохранялось и даже укреплялось во всех слоях русского раннесредневекового общества, а, значит, имелась и база для новой централизации власти под рукой или Киева, или Владимира.

В любом случае, Русь развивалась бы и крепла даже при раздельном государственном существовании южно-русских, юго-западных и северо-восточных русских земель. Позднее это могло бы привести к образованию триединой Русской федерации…

Но тут из глубин Азии на Русь пришли монголы Чингисхана и в два года предали огню результаты цивилизационной работы русских славян на протяжении нескольких веков. Начался «монгольский» период русской истории, однако тысячелетнее чувство общности не только не исчезло в пределах земель русского славянства — собственно, уже русского народа, а позволило пережить и изжить владычество монголов, и создать, как гарантию от нового погрома, особо централизованное — самодержавное государство.

Такой судьбы и истории действительно не было ни у одного «исторического» народа, почему её и нельзя мерить общим «аршином».

Однако здесь нет мистики, а есть лишь исключительные, не характерные для других народов, факторы формирования национального характера и национального государства. Напомню, это: 1) уникальная привязанность к родной земле, обусловленная древностью поселения; 2) уникальная государственность, обусловленная древней потребностью в объединении для защиты и ранним осознанием права на свою землю и её защиту; 3) уникальная широта подхода к жизни, обусловленная возможностью нестеснённого расширения пределов национального обитания; 4) наличие уникального по мощи и уровню влияния негативного внешнего фактора, который был, тем не менее, изжит за счёт первых трёх факторов.

Вот чем объясняется «особенная стать» России…

Поняв это, мы поймём — умом поймём, что русский народ и Российское государство могут успешно существовать и развиваться лишь как самобытные исторические явления, ассимилирующие в себе всё положительное из достижений внешнего мира, но не сливающиеся с внешним миром до тех пор, пока этот мир будет разделён межгосударственными перегородками.

Только для России условия её исторического бытия сложились так, что Россия может слиться с остальным миром лишь тогда, когда исчезнут условия несправедливого разделения мира. Для России гибельна интеграция в современный мир, «глобализованный» на западный манер, то есть — в мир, где основными оказываются принципы не общности судьбы народов и людей, а принципы индивидуалистического потребления, избыточного у одних за счёт недостаточности у других.

Именно к такому основополагающему выводу приводит анализ русской истории, начиная с её праславянских корней, последующий рассказ о русской истории, надеюсь, это покажет.

Далее же в предисловии надо сказать следующее…

Эта книга — не просто о русской истории, но также о том, могла ли русская история в те или иные моменты — начиная со времён летописных, то есть — со времён Гостомысла и Рюрика, пойти иначе, чем оно состоялось на деле?

Но эта книга также о том, что было бы, если бы в тот или иной момент история пошла по иному, чем было, пути… Задуматься на сей счёт — отнюдь не означает впасть в авантюру. Всё дело в том, как и с какими целями мы будем вопрошать прошлое?

Любой человек не раз и не два в своей жизни спрашивал себя: «А что было бы, если бы я поступил не так, как поступил, а иначе? Или если бы случилось не то, что случилось, а что-то другое? Как бы тогда сложилась моя судьба?.. Как бы пошла жизнь?».

Задавать подобные вопросы, казалось бы, глупо. Всё сложилось, как сложилось, и в том что уже произошло, нам ничего не изменить, даже если это произошло секунду назад. С другой стороны, задаваться такими вопросами полезно… Если ты где-то, когда-то и в чём-то сделал неверный выбор, то осознание этого поможет сделать верный выбор в дальнейшем.

А если ты, оглядываясь назад, особых ошибок в уже прожитой жизни не видишь, то это укрепляет тебя в правильности сделанного выбора, помогает и дальше идти верным путём.

Жизнь человека может быть вариантной, хотя фаталисты и считают, что у каждого — своя судьба. Но это — в случае отдельного человека. А как там с народами, со странами, с государствами? Или, если иначе — с историей? Могут ли быть и в истории народов развилки, распутья, точки ветвления — своего рода точки бифуркации (от латинского bis — дважды, и furca — вилы)?

Или, всё же, не могут?

В географии под бифуркацией понимают разделение рек на две ветви, которые направляются в разные бассейны и в дальнейшем уже не сливаются. Реальная же история — это всегда одна, единая, мощная и не ветвящаяся «река». Так что в «географическом» смысле бифуркации в истории никогда не происходит…

А в историческом? Реальная история не раздваивается, но в ней есть точки бифуркации, когда «река» могла бы потечь иначе — удобнее, привольнее, да вот — что-то помешало.

Что?

И, всё же — что было бы, если бы?

Задаться этим вопросом полезно не только отдельному человеку, но и народу, особенно — русскому, советскому. Да, если уж на то пошло, это не помешало бы и всему человечеству. Причём иногда это «что было бы, если бы…» само просится на язык.

История считает эпохами, человек — днями и годами, бывает — минутами и мгновениями. Но порой исторический и человеческий счёт сравниваются.

В Полтавской битве Петра в ходе «генеральной баталии» — той последней двухчасовой фазы сражения, когда всё и было решено, победа русских в какой-то момент висела на волоске. Шведы ударили на Новгородский пехотный полк, и неприятель «на штыках сквозь» прошёл через первый батальон… Могло быть смято русское левое крыло, девяти полкам грозила опасность быть отрезанными от основных сил. И тут в самое пекло боя примчался Пётр и лично возглавил штыковую контратаку второго батальона новгородцев и остатков первого батальона…

Позднее отчёт о Полтавской битве выделил эту ситуацию как решающую: «всё щастие реченной баталии от единого оного исправления зависело». Но «баталия» могла пойти для русских и вовсе иначе — в той контратаке пуля пробила Петру шляпу.

А могла пробить и голову…

Какой была бы тогда история России и мира?

Тот или иной виртуальный поворот — в результате одномоментного или скоротечного события — история России и мира могла совершить ещё не раз. Но как понять — так ли уж неизбежным был тот или иной разворот исторических событий? И почему он развернулся так, а не этак? И что на данный разворот повлияло? И не могло ли произойти в жизни людей что-то другое? Скажем, более умное, нужное и важное, чем то, что вышло на деле?

И что мешало реализации умного и способствовало реализации глупого? Впрочем, бывало ведь и наоборот — реализовывалось нужное народам! Например — победа петровской России над Швецией, а не Швеции над Россией.

Увы, так бывает не всегда…

Но почему? И что определяет ход истории?

Герои?

Экономика?

Случайности?

Или — объективные исторические законы?

Конечно, в первую очередь ход истории определяют объективные предпосылки. И объективные исторические законы имеются. Но они действуют лишь в те исторические периоды, для которых верны, и в сегодняшнем обществе действуют далеко уже не все те исторические законы, которые действовали сто лет назад. А сто лет назад действовали не все те законы, которые действовали в эпоху, скажем, Петра Великого…

Однако, надо заметить, что перед имущими классами всегда, во все времена, стояла и стоит задача сохранить свои неправедные привилегии и обеспечить себе возможность устраивать свою хорошую жизнь за счёт широких народных масс. Этот социальный закон справедлив для любого классово разделённого общества — от рабовладельческого до «пост-индустриального»… И имущие классы ради своекорыстных интересов пренебрегали общественными интересами уже тысячи лет назад. Особенно ярко это проявилось в истории России, и мы это увидим.

Если мы, дойдя в своём анализе истории до той или иной «развилки», того или иного распутья, спросим: «А почему тогда вышло глупо, а не умно? Что помешало умному варианту?», то каждый раз будет верным один ответ: «Помешала позиция элитарных “верхов” общества». Всегда во всём том негативном, ужасном, кровавом, разрушительном, что происходило с народами, и особенно — с русским народом, были виновны не народные «низы», а элитарные «верхи». А точнее — наиболее шкурная, наиболее алчная и подлая часть этих «верхов».

Сегодня, впрочем, в мировых и российских «верхах» уже не осталось ничего, кроме шкурничества, алчности и подлости. Сегодня элиты антиобщественны тотально, в них нет конструктивной части. Таков вполне закономерный финал тысячелетней деградации правящих имущих элит.

И, прежде всего — русской элиты.

Последовательный обзор и альтернативный анализ русской истории вскрывают и это… И уже для того, чтобы это понять, имеет смысл заняться выявлением и анализом несостоявшихся русских исторических конструктивных альтернатив. Ведь, поняв непреходящую историческую преступность прошлых элит, нам будет проще понять всю преступность элит современных.

Поэтому книга о русских распутьях — это, в некотором смысле, и история русских элит, рассказ об их негативной роли в русской истории и русской судьбе.

У большинства профессионалов-историков по сей день считается хорошим тоном утверждать, что история-де «не терпит сослагательного наклонения». «Что было бы, если бы…» — это, мол, занятие не для историка и вообще не для серьёзного человека. Имеет значение только то, что было, то есть — история реальная.

Но ведь в реальной истории существовали не только те силы и факторы, которые определили реальное течение событий! В реальной истории существовали, как правило, и другие силы и факторы, которые могли бы определить иное течение событий, но — по тем или иным причинам — не определили…

А почему так вышло? Разве это не вопрос для пытливого учёного?

Ещё чаще, чем историки, эту сакраментальную фразу — насчёт сослагательного наклонения, вслед за историками повторяют просто граждане, историей в той или иной мере интересующиеся. Однако здесь, пожалуй, как и в случае с профессионалами, имеет место некое заблуждение.

У слова история есть несколько значений. Применительно к предмету нашего разговора можно говорить об истории, во-первых, как о совокупности бывших в прошлом событий, имевших более или менее важное общественное значение. И тут говорить не о чём — эта история, конечно же, сослагательного наклонения не имеет — что было, то было.

Другое дело, когда мы говорим об истории, как о науке… Вот тут будет вполне справедливо заявить, что просто описание того или иного исторического периода и анализ того лишь, что в нём происходило — подход недостаточный и устаревший.

Устаревший чисто научно…

Да, в своё время историк мог считать свою задачу выполненной, если он с максимальной полнотой и с привлечением всех имеющихся документальных данных описал тот или иной исторический период. Просто описал и проанализировал то, что было.

Однако любая наука — а история, если это не свод фактов, тоже наука — не может не развиваться… При этом любая наука накапливает и анализирует новые знания, а также совершенствует свою методологию.

Как может и должна развиваться наука история?

Конечно, она развивается в сторону постоянного накопления новых знаний и всё лучшего понимания реально происходившего… Со временем мы узнаём больше даже о тех эпохах, от которых не осталось ни одной строчки — не то что писаной, но хотя бы высеченной на камне. Появляются новые данные археологических раскопок, выявляются ранее неизвестные связи между различными точками планеты и т. д.

Кроме того в старых архивах отыскиваются затерянные документы, относительно новые архивы рассекречиваются, и это тоже даёт истории новые знания, а они, в свою очередь, позволяют углублять наше понимание той или иной исторической эпохи, а порой заставляют полностью пересмотреть некоторые устоявшиеся взгляды и наше представление о событиях.

И всё это относится к фактически бывшему…

А как быть с не бывшим, но в той или иной степени возможным? Как писал Карамзин: «Что быть могло, но стать не возмогло».

Нет, при рассмотрении любого периода истории историку не только можно, но и нужно задаваться вопросом: «А не было ли в реальной истории таких сил и факторов, которые могли бы изменить ход событий в иную — благоприятную для человечества сторону?».

Если в результате анализа окажется, что в исследуемом периоде таких сил не было, анализ окончен.

А если окажется, что «рациональные» силы, факторы, мотивы и варианты были, но не реализовались, необходимо научно исследовать — почему они не реализовались? Необходимо спросить себя: «Кто, что и как помешало реализации вариантов, разумных с позиций мира и процветания народов — без чего подлинный прогресс невозможен?».

Это ведь не только академически интересно, но и важно для нашего возможного умного будущего!

Лишь выявив в исследуемом историческом периоде факторы и силы, сорвавшие рациональный вариант, исследователь может считать свою работу учёного законченной.

В распоряжении учёного-историка нет, к сожалению, такого мощного инструмента исследования, как прямой эксперимент, когда есть возможность выявить и рассмотреть побочные эффекты, оценить «вес» тех или иных привходящих факторов и т. д. Но тем необходимее при исследовании истории использовать метод «мысленного эксперимента» с постановкой вопросов: «Что было бы, если бы…».

Умея анализировать не только свершившееся, но и не свершившееся, мы будем лучше ориентироваться в нашем настоящем и возможном будущем.

Не так ли?

Полезен также синергетический взгляд на события мировой и российской истории. Синергетика — новая наука о развивающихся системах… Кроме прочего, она оперирует понятием «точки бифуркации» как момента, когда система уже не может развиваться по старым законам и срывается в хаотическое состояние, из которого переходит в то или иное устойчивое состояние. Это новое устойчивое состояние может быть негативным, а может быть и позитивным — в зависимости от того, какие факторы оказались решающими. Но и в случае негативного исхода в системе может накапливаться позитивный потенциал будущей бифуркации.

При этом первостепенное значение могут иметь даже малые возмущения — если они вводятся в соответствующий момент. Как, например, введение в жизнь России единственного человека — царя Петра Первого…

Рассмотреть исторические переходы от устойчивой системы к хаотической неустойчивости, переходящей в новое устойчивое состояние — подход и научно корректный, и плодотворный. Этот подход позволяет дать наиболее полную и объёмную историческую картину.

Возьмём, например, два таких судьбоносных события в русской истории, как монголо-татарское иго и петровские реформы…

До нашествия Батыя русское общество развивалось — несмотря на княжеские дрязги и междоусобицы, вполне устойчиво… Приход на Русь Батыя вверг её в хаос, но затем на два века наступило хотя и трагическое, но новое устойчивое состояние — монголо-татарское иго, когда оккупанты не жгли русские города, а устойчиво облагали их данью. Внутри устойчивого состояния накапливались факторы, призванные перевести Русь в новое состояние, и это привело к новой неустойчивости, но — более сглаженной, в форме вооружённой борьбы с Золотой Ордой. А эта борьба, которая одно время шла с переменным успехом, привела в итоге к устойчивому росту Русского государства.

Или — время Петра…

Россия времён его отца — Алексея Михайловича, была системой вполне устойчивой, но уже носившей в себе будущую точку бифуркации — те или иные будущие государственные и социальные потрясения, которые могли привести или к полной деградации Руси, или к новой фазе её развития… Так оно на деле и получилось! Причём малый, казалось бы, в масштабах истории, субъективный фактор — личность Петра, наложенный на объективные потребности и исторические задачи России, обеспечил мощный синергетический эффект.

В следующий раз подобный эффект проявился в соединении с задачами российского общества фактора Ленина, и затем — Сталина…

В русской истории тех или иных распутий было не так уж и мало, но в до-советский период насчитывается всего, пожалуй, пять великих точек бифуркации: 1) вотчинный раздел Киевской Руси, 2) нашествие Батыя, 3) эпоха Ивана Грозного, 4) эпоха Петра, 5) Великий Октябрь 1917 года…

В каждой из этих точек был возможен альтернативный исход — в одних случаях положительный, в других — отрицательный. Так, вместо упадка и раздробления Киевской Руси в XIII веке можно было бы иметь единую Русь от Карпат до Волги… И это было бы, естественно, благом… Зато вместо единого Московского царства Ивана Грозного мы могли получить царство бояр по типу польской «шляхетской республики» с последующей исторической судьбой, не более славной, чем у польских панов.

А вот, например, ликвидация татаро-монгольского ига альтернативы не имела, и вопрос — что было бы, если бы мы его не изжили? исторически бессмыслен. Россия не могла не изжить иго, а упадок Золотой Орды был лишь вопросом сроков этого падения.

Как ни странно, ни в советской, ни в пост-советской России не было предпринято ни одной попытки серьёзного, то есть — научного, альтернативного исследования мировой и русской истории.

На Западе нечто подобное предпринималось, причём — на формально научном, а не «триллерном» уровне. Так, в 2002 году в Лондоне был издан коллективный сборник «Third Reich Victorious: The Alternate History of How the Germans Won the War». В 2004 году он был переведён издательством АСТ (редакция «Астрель») на русский язык и издан в Москве под названием «Победы Третьего рейха: Альтернативная история Второй мировой войны». Десяток магистров, докторов, полковников и подполковников из Англии и США описали в нём, как немцы выиграли-таки ту войну против России.

Впрочем, давая такой вариант истории, военные историки Запада не поднялись выше «методологии» создателей анти-исторических триллеров. Гитлер мог выиграть войну, лишь сохранив мир с СССР… Любые иные варианты в рамках научного виртуального анализа абсолютно некорректны! Однако англосаксы-«аналитики» производят Георгия Жукова времён войны в Генеральные секретари ЦК КПСС (это при «живой», так сказать, ВКП(б) на протяжении всех сороковых годов), а фельдмаршал Манштейн устраивает советским танковым войскам новый «Танненберг» в феврале 1945 года «на равнинах Центральной Польши». На Западном фронте, в Нормандии, при этом, естественно, подписано сепаратное перемирие, позволившее немцам «перебросить тысячи орудий с западных границ рейха на Восточный фронт»…

Лично меня лавры авторов таких опусов не привлекают, а вот идея взглянуть на историю через призму метода «Что было бы, если бы…» представляется, как уже было сказано, вполне интересной и актуальной, тем более, что за тысячу летописных лет русской государственности Россия и её народы оказывались на больших и малых исторических распутьях не раз… Не отыскав верный взгляд на те давние годы, вряд можно верно взглянуть и на наше недавнее советское прошлое, и на ту нашу историю, которая совершается сегодняшними поколениями — совершается, даже если они пока исторически инертны и бездействуют.

В отличие от стран Запада, русская судьба, судьба России как великой мировой державы, не раз висела на волоске. Но каждый раз нас спасал, так сказать, «русский Бог» — особое, лишь в русском народе так прочно и давно привившееся пронзительное чувство Отечества.

Разные народы имеют свои крылатые фразы, выражающие их любовь к Родине, но нет ничего сильнее и ярче, чем строка Пушкина: «И дым Отечества нам сладок и приятен…». Как далеко это от древнеримского «Ubi bene, ibi patria» — «Где хорошо, там и родина», ставшего принципом подхода к проблеме отечества англосаксов, и не только их.

Знатоки русского фольклора могут возразить, что и у русских есть схожие поговорки: «Рыба ищет, где глубже, а человек — где лучше», «Где бы ни жить, только бы сыту быть», или — «Хоть бы в Орде, да в добре»… Однако подобные поговорки, и особенно — последнюю, придумали не русские, а русскоязычные люди.

Да и не люди, а людишки…

Таких ведь на Руси тоже всегда хватало, да и хватает!

Но судьба России висела, висела на волоске…

Монголо-татарское иго мы не могли не избыть — слишком мощный потенциал единого и гордого государства был создан до этого Киевской Русью. И лучшим доказательством этого служит «киевский» цикл русских былин, веками изустно передававшихся из поколения в поколение как нравственная эстафета и напоминание предков потомкам.

А вот могучая пост-монгольская Россия могла бы и не состояться, если бы в критический для её будущего момент не появился такой государь, как Иван Грозный, до мозга костей проникнутый идеей сильной централизующей государственной власти. Россию вполне могла постичь в этом случае судьба Польши, в конечном счёте разодранной в клочья шляхетским своеволием.

К счастью, Иван Грозный родился, жил, правил, и заложил в ткань русской истории тот потенциал единой и неделимой России, который помог Петру начать и провести его реформы.

А если бы Пётр не родился?

Что ж, судьба России опять повисла бы на волоске.

Но Пётр родился, жил, правил…

И после Петра на будущее России работал потенциал, созданный уже им. Хотя лишь в правление Екатерины II историческая судьба России определилась как прочно великая и могущественная.

Внимательно всмотревшись в русскую историю, начиная со времён после Ярослава Мудрого, видишь, что история России — это, во многом, история упущенных возможностей, за исключением пяти её периодов: эпох Ивана III, Ивана IV Грозного, Петра I, Ленина и Сталина… Даже век Екатерины Великой — тоже, казалось бы, бесспорная пора русской истории, упустил из возможного немало, хотя эпоха «потёмкинской» Екатерины — пора очередного российского исторического рывка.

В то же время, русская история — это история и реализованных великих возможностей, реализованных в те пять-шесть периодов, которые упомянуты выше! А, значит, история России — это великая история.

И мы это увидим.

Понять русскую историю нельзя и без осознания того, что роль и значение войн для России всегда были принципиально иными, чем для остальных великих держав, и русская история как никакая другая даёт нам много поводов для размышлений в этом направлении, потому что Российское государство по критерию «мощь-сдержанность» оказалось уникально миролюбивым на протяжении большинства важных периодов своего существования. И тому есть причины — в отличие от других великих держав, Россия на больших войнах чаще теряла, чем приобретала.

Да и приобретала она лишь тогда, когда возвращала своё же, или выходила к своим естественным рубежам. Но переходить за них Россия никогда не переходила, исключая случай третьего раздела Польши, о чём в своём месте будет сказано.

Французы говорят: «На войне, как на войне», но это — не философия защитника Отечества, это — попытка оправдать нарушение законов и норм обычной жизни в ситуации, когда пределы вседозволенности определяются грубой силой.

Французы говорят: «Труп врага веселит», и они же утверждают: «Труп врага всегда пахнет хорошо»…

У русского народа нет подобных «крылатых фраз». Для русского человека война всегда была тяжёлым испытанием, навязанным извне, и всегда же — трудом. Не знаю, но могу предполагать, что словосочетание «ратный труд» имеется лишь в русском языке! Оно и понятно… Можно ли назвать ратным трудом походы, например, Александра Македонского? Или — Ганнибала и Цезаря? Или — Наполеона? Тридцатилетнюю войну? Войну за «Испанское наследство»?..

Вряд ли…

Русские всегда предпочитали мирный труд на своей земле вооружённому захвату чужих земель. Но и ратным трудом на своей земле русским приходилось заниматься постоянно — отнюдь не по своему желанию. В том числе и поэтому русский народ, умея воевать, всегда стремился к миру.

Эта наша особая «миролюбивая» черта проявляется даже в языке. Если слово «война» в русском языке, как и во всех прочих, имеет один — грозный и однозначный, смысл, то слово «мир» в русском языке означает два хотя и внутренне родственных, взаимозависимых, но, всё же, разных понятия.

Современное правописание скрыло характерную деталь, которая в дореволюционном языке была очевидна. Слово «миръ» в словаре Даля определяется как «отсутствiе ссоры, вражды, несогласiя, войны; ладъ, согласiе, единодушiе, прiязнь, дружба, доброжелательство; тишина, покой, спокойствiе».

А слово «мiръ» (через «i»!) тот же Даль трактует как «вселенная;… наша земля, земной шаръ, свѣтъ; всѣ люди, вѣсь свѣтъ, род человѣческiй»… Слово «мiръ» означает также «община, общество крестьян».

В английском же, например, языке «мир» — это «peace», а «мiр» — это уже «world».

Вообще-то, современная русская норма, объединившая два понятия в одном написании, представляется вполне удачной. Она даже более глубока и символична по сравнению со старой нормой. Нет мира людей без мира в мире.

Вряд ли есть другой великий и могучий народ, кроме русского, который воспринимал бы и проводил в жизнь этот принцип так последовательно и «массово» с самого начала своей национальной истории.

Наконец, последнее…

Одна из целей написания этой книги — стремление побудить соотечественников (соотечественников не по странной стране «Россияния»-«Russia», а по разрушаемому, но до конца ещё не разрушенному, Советскому Союзу) задуматься над нашим прошлым для того, чтобы затем, по рекомендации Марка Блока, «понять настоящее с помощью прошлого»…

Говорят, умные люди учатся на чужих ошибках, а глупые — на собственных. Но как надо определять тех, кто не учится даже на собственных ошибках? Это — вовсе уж социальные идиоты! Неужели народы великой России окажутся именно ими — непроходимыми и неисправимыми социальными идиотами?

Зачем?

Однако народы ведь не становятся социальными идиотами сами по себе или по своему желанию. Их такими делают, и на историках лежит особая ответственность в том случае, если они не противодействуют историческому оглуплению народов.

И как же определять тех, кто этому оглуплению способствует и в нём участвует?

В ходе работы над двухтомником по русской истории, с первым томом которого читатель знакомится, я пользовался многими источниками, в число которых входило, например, и академическое издание 1997 года «Екатерина II и Потёмкин. Личная переписка 1769–1791», подготовленное к печати и прокомментированное В.С. Лопатиным. Его же перу принадлежит и помещённая там же большая статья с хорошим и точным названием: «Письма, без которых история становится мифом».

Что касается той эпохи, которой принадлежат адресаты публикуемой В.С. Лопатиным переписки, и которая стала в немалой мере результатом их личных усилий, то тут публикатор объективен и вполне убедительно опровергает устоявшиеся анти-екатерининские и анти-потёмкинские мифы.

Но что касается советской эпохи, то относительно неё публикатор переписки Екатерины II и Потёмкина сам пытается внедрить в общественное сознание ряд антисоветских и весьма злобных мифов. Он пишет: «На страницах (советских. — С.К.) книг и статей, посвящённых екатерининскому времени, неподобающе видное место заняли Емельян Пугачёв, Александр Радищев и Николай Новиков, оттеснив на задний план и саму императрицу, и её сподвижников. Лишь Суворов удостоился небывалой чести…», и т. д.

Уже это, конечно же, не так… Спору нет, ни Екатерина, ни Потёмкин советской эпохой на пьедестал не возводились, однако имена Екатерины и Потёмкина народу были известны не по изданиям «Самиздата», причём их деятельность подавалась в СССР без особых восторгов, но, в целом, объективно. Особенно это касается Потёмкина — достаточно вспомнить то, как он изображён Борисом Ливановым в фильме Михаила Ромма «Адмирал Ушаков», снятом в 1953 году.

Но В.С. Лопатин идёт в своём чёрном мифотворчестве и дальше: «…Тяжёлые репрессии обрушились на русских историков. Сам предмет истории был исключён из высших и средних заведений (очевидно, имеется в виду исключение истории, всё же, не из самих заведений, а из курсов учебных заведений, ибо предмет — не студент. — С.К.). Целые поколения были обречены на историческое беспамятство…».

И вот это — просто ложь!

Передо мной лежит книга — сборник документов. Серия — «Документы и материалы по истории народов СССР». Название — «Реформы Петра I». Составитель — В.И. Лебедев. Издана Государственным социально-экономическим издательством («Соцэкгиз»). Год издания — 1937-й…

Вступительная статья — вполне объективная, Пётр оценен высоко и справедливо. В аннотации сказано, что сборник «рассчитан на преподавателей и на семинарские занятия со студентами».

В том же 1937 году фильм В. Петрова «Пётр Первый» с Николаем Симоновым в главной роли получил высшую премию Международной выставки в Париже.

Что, это — воспитание исторического беспамятства?

Через 80 лет после совершения Великой Октябрьской социалистической революции историк Лопатин, получивший свои знания истории в советском вузе, облыжно заявляет: «Лишь угроза военного вторжения заставила правящий режим вспомнить об истории России… Когда враг стоял у стен Москвы и Ленинграда, народу помогали выстоять не революционеры, запечатлённые в книгах, памятниках и фильмах, а великие предки — исторические герои русского народа — Александр Невский, Дмитрий Донской, Кузьма Минин, Дмитрий Пожарский, Александр Суворов, Михаил Кутузов…».

Ну, зачем же так?

Те поколения, которые нередко ценой жизни выиграли Великую Отечественную войну, не были, конечно, Иванами, не помнящими родства с Невским и Пожарским, но они были также воспитаны на фильмах «Чапаев», «Щорс» и «Ленин в Октябре», на трилогии о Максиме, на фильмах «Мы из Кронштадта», «Семеро смелых», «Тринадцать»… Эти поколения зачитывались великим романом Николая Островского «Как закалялась сталь», но они же зачитывались и «Петром Первым» Алексея Толстого…

Что, историк Лопатин обо всём этом не осведомлён?

Пожалуй, показательно, что, дав якобы свой ряд исторических героев русского народа, антисоветчик Лопатин просто повторил — не ссылаясь на первоисточник — ряд, названный большевиком Сталиным в его речи на параде Красной Армии 7 ноября 1941 года.

Если бы, к слову, имена Александра Невского, Дмитрия Донского, Кузьмы Минина, Дмитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова, названные тогда Сталиным, были для советских людей, воспитанных якобы в историческом беспамятстве, пустым звуком, смог бы Сталин апеллировать к этим великим именам, смогли бы эти имена великих предков воодушевлять потомков?

Перед тем как клеветать, господа, не мешало бы и подумать…

При этом показательно и то, что Лопатин не включил в ряд исторических героев ни «Медного всадника» — царя Петра, ни адмиралов Нахимова и Корнилова, ни генерала Тотлебена, ни капитан-лейтенанта Казарского, царские памятники которым как были поставлены в Севастополе до 1917 года, так и стояли там же в 1941 году…

Нет, историческое беспамятство в народах России, и в народах всего уничтожаемого по сей день Советского Союза (кроме народа белорусского) воспитывают как раз сегодня… При этом новые поколения плохо знают не только Ленина и Циолковского, маршала Рокоссовского и академика Келдыша, но и Ярослава Мудрого, Владимира Мономаха, Евпатия Коловрата, Потёмкина, Ломоносова, Багратиона, адмирала Нахимова, матроса Кошку…

В ходе моей работы эта тема не раз возникала в разговорах с крупным нашим философом и обществоведом Ричардом Ивановичем Косолаповым, которому я благодарен и за обсуждения, и за ценные подсказки, углублявшие суть проблемы. Мы много говорили о том, что правящий сегодня путинский режим лишает народ его истории; что ранее ельцинцами, а теперь ельциноидами выращены поколения, обречённые — пока что — на историческое беспамятство.

Более того — общественное сознание активно населяют ложной исторической памятью, заменяя победу русских воинов Александра Невского на льду Чудского озера некой потасовкой, в которой якобы погибли два-три новгородца; вовсе отменяя победу русских князей Дмитрия и Владимира Донских на поле Куликовом, и внедряя в юные и не очень юные головы лживые гнусности о советском периоде русской истории.

Вот почему моя книга о русских распутьях, о нашей несбывшейся (когда — к сожалению, а когда и к счастью) истории, рассказывает также о той реальной истории России, которая была, и которую нам надо знать во всей её полноте. Ведь рассмотренная честно, объективно и всеобъемлюще, русская история даёт нам основания смотреть в прошлое с гордостью, а в будущее — с надеждой…

В прошлом мы не раз глупо падали, но каждый раз поднимались и шли дальше и выше. Почему бы нам не подняться и после того падения, которое началось в 1991 году и продолжается по сей день?

Ведь в прошлом у нас — великая история…