Липкие сны

Сергей Конюхов

Я никогда не задумывался о том, откуда приходят сны. Они часто приходили ко мне и в детстве, и сейчас. Часто сюжет повторяется, но иногда, я оказываюсь в совсем незнакомых, фантастических местах, где-то далеко-далеко, на другой планете или в другой жизни. Главному герою снятся пророческие сны, в результате чего его жизнь круто меняется

Часть 1

Глава 1. Сновидение из детства.

В июне начались каникулы. Теперь можно было не ходить в школу и заниматься своими, более важными делами. Что касается меня, то я с моим одноклассником Алешей, проводил целые дни на душных московских улицах. Мы бегали с ним на железнодорожную насыпь, смотреть на проезжающие мимо электрички, потом на пруды в Сокольниках, где мы бросали камни и палки в плавающих там серых уток, или просто сидели под тополями в нашем дворе и высматривали счастливые номера, на проезжающих мимо нас автомобилях.

После холодного и дождливого мая установилась ясная, солнечная жаркая погода. Вёдро, как написал бы древний летописец. Окна нашей квартиры выходили на восток, и по утрам яркие солнечные лучи будили меня, заряжая своей энергией с самого начала дня.

Около нашего дома, да и по всей Москве, росло огромное количество тополей. И именно сейчас пришло время их цветения. Тополиный пух накрыл все пространство вокруг нашего дома, как снег зимой. Легкий ветерок поднимал белые ворохи, перегоняя их из одного угла нашего двора в другой, выгонял на улицу и возвращал назад. Затем порыв ветра стихал, и вся земля покрывалась белым пушистым ковром, добавляя светлых торжественных оттенков моему любимому городу.

Нашей тогдашней излюбленной забавой было поджигать спичками эти тополиные, белоснежные заносы и сугробы, и наблюдать за игрой расползающихся по земле огненных сполохов, с необъяснимым детским восторгом и вожделением. Конечно же, взрослым не нравились это наше занятие. Здесь же во дворе стояли гаражи, расположенные в один ряд, в которых всегда кто-нибудь занимался починкой автомобиля. Особенно недолюбливал эту нашу забаву дядя Коля, Николай Алексеевич из тридцать пятой квартиры. Он недавно приобрел новенькие Жигули, и буквально сдувал пылинки со своей машины. Он мог часами возиться в своем гараже, постоянно что-то усовершенствуя в этом шедевре отечественного автопрома. Стоило ему увидеть, как мы приближаемся к гаражам, он мгновенно выскакивал из какого-нибудь укрытия и отгонял нас от своего детища самыми последними словами. Даже грозился все рассказать родителям. Тогда еще все знали своих соседей.

Однажды Алеша принес целый коробок спичек и сказал, что знает место, где нам никто не помешает. Недалеко от нашей школы была древняя, действующая до сих пор церковь и при ней было, такое же старое, кладбище. Оно было отгорожено от мира глухим деревянным забором, зеленого цвета. Но, как известно, не бывает заборов без дыр и лазеек. И вот мы уже на кладбище, в этом мире покоя и скорби. Вокруг нас деревянные кресты и металлические оградки. Чувство стыда и детского страха перед неизвестностью поначалу останавливает нас. Но, постепенно, мы привыкаем к этой новой, необычной для нас обстановке, и приступаем к осуществлению задуманного злодейства. Благо, под нашими ногами ковер, или скорее море тополиного пуха. Алеша зажигает спичку, и сразу же заплясали веселые, бесовские огни. Дорожки между могилами покрыты тополиным пухом, и мы расходимся по этим дорожкам в разные стороны, стараясь сопровождать и контролировать этот маленький пожар, чтобы он не разгорелся слишком сильно и не распространился по всему кладбищу.

Вот и сейчас, когда прошло уже много лет с тех пор. Я отчетливо вижу свою маленькую фигурку, которая медленно идет за линией огня и затаптывает этот огонь, когда тот пытается проникнуть за очередную могильную оградку. И вдруг, прямо перед моими глазами возникает нечто ужасное, чего не может, не должно быть. На тропинке, прямо на пути огня, сидит, поджав лапки и хвостик, маленький серый котенок с большими голубыми глазками. Вся его фигура, поза, взгляд его голубеньких глаз выражает неподдельный, животный страх. Неподвижными глазами он смотрит на приближающееся рыжее пламя, находясь как бы под гипнозом, и кажется, не может пошевелиться от охватившего его ужаса. Вот еще немного и огонь накроет, сожжет его пушистое маленькое тельце, как до этого пожирал тополиный пух вокруг него. Я бросаюсь вперед и начинаю затаптывать, гасить этот бестолковый пух, и, кажется, в конце концов, мне это кое-как удается. Котенок, этот мягкий теплый серый комочек сидит у меня в руках и смотрит на меня со всей своей кошачьей преданностью и надеждой. Алеша подбегает ко мне, он тоже загасил огонь на своей тропинке. И теперь мы оба чувствуем себя настоящими героями, спасшими живое существо от неминуемой гибели.

Я бережно несу котенка домой. Его маленькие острые коготки впиваются в мою руку, как бы пытаясь проверить на прочность эту неожиданную жизненную опору. Но я не обращаю на боль и царапины ни малейшего внимания, все еще испытывая чувство вины перед этим комочком за тот страх который выпал на его долю. Дома я наливаю молоко в блюдце и с замиранием сердца смотрю, как мой новый друг лакомиться этим кушаньем. После этого между нами возникает абсолютная симпатия и взаимопонимание. Он играет с моими ногами, с веревочкой, которую я разматываю перед его носом, с фантиками от конфет. И, в конце концов, засыпает на родительском диване.

Все хорошее кончается очень быстро. Вот приходят мама и бабушка и долго и убедительно рассказывают мне, что содержать кошку в нашем доме абсолютно невозможно.

— Это очень большая ответственность и большие неудобства.

— Он или она будет царапать тебя и нас.

— Вот он уже оцарапал тебе руку.

— А где он будет ходить в туалет? Вот и сейчас, здесь уже пахнет.

— Ему надо гулять, а вдруг он пропадет или попадет под машину?

— Еще, он будет царапать мебель, и портить нашу одежду, а это большие расходы.

— В общем, нет, категорически нет, и еще раз нет.

— И вообще, кто дал его тебе, откуда ты его принес?

Стоп. Я же не могу рассказать им, что мы жгли пух на кладбище.

— Ну. Я нашел его на улице.

— Разве так можно, Андрюша? А вдруг он заболеет. Он же может всех нас заразить.

— Вдруг он потерялся, и его настоящие хозяева ищут его сейчас.

— Ты должен немедленно отнести его на то место где ты его подобрал.

— Так будет лучше для всех. Для нас и для этого котенка. Ведь тогда его сразу же найдут.

И что я мог сделать тогда? Расплакаться, устроить истерику? Но, я не знал и не умел делать это тогда, да и сейчас, по — счастью, не умею. Бабушка дала мне корзину для грибов и торжественно посадила туда котенка. Он только что проснулся, оглядывался вокруг, пытаясь понять, где он и что вообще с ним происходит? Я взял эту корзину и вышел из дома. На улице я почувствовал, что мои ладони стали холодными и липкими от пота. Но тогда я еще не знал, почему так получается. Я легко пролез в знакомую дыру в заборе и оказался на кладбище. Был все тот же яркий солнечный день. Тополиный пух так же раскинулся перед моими ногами. И только в одном углу кладбища, где мы с Алешей устроили маленький пожар, чернели несколько тропинок, образуя кресты и квадраты вокруг скорбных надгробий.

Я пришел на то место где утром нашел котенка. Медленно опрокинул корзинку, чтобы он мог выбраться оттуда на волю. Котенок выпрыгнул наружу и уселся так же, как и утром, когда я увидел его и когда огонь подбирался к его укрытию, поджав лапки и хвост. Он осмотрелся вокруг и нашел мои глаза. В его взгляде были и любовь, и любопытство.

— Давай поиграем? Или так посидим?

— Здесь хорошее место. Сухо и прохладно. Я здесь часто бываю.

Кажется, это он хотел сказать мне своим взглядом.

Я погладил его по голове, между ушками. А потом встал и пошел к выходу. Уже тогда я понимал, что уходить надо сразу и решительно, иначе не получится.

Поднявшись к знакомому лазу, я оглянулся. Он сидел все там же и смотрел на меня. Теперь, или мне так казалось тогда, его глаза — две голубые капельки выражали тревогу и недоумение, и обиду. Да и поза его изменилась. Все тельце котенка уменьшилось, сжалось, напряглось, лапки опустились, вдавились в землю с какой-то безнадежностью. И только голова на вытянутой шейке, поднималась все выше и выше, пытаясь не потерять, не упустить меня из виду, а взгляд становился все грустнее и безнадежнее.

Наконец, я выбрался из лаза на улицу и исчез из его жизни навсегда.

…………

Я проснулся мгновенно, как будто внутри меня что-то выстрелило. Ни один будильник не способен так разбудить меня. Голова была абсолютно ясная. Кажется, и не было этого сна, этого наваждения, которое преследует меня уже много лет, с тех пор как я тогда оставил котенка на кладбище.

Вокруг было темно и довольно-таки прохладно. Форточка была открыта, и свежий осенний воздух беспрепятственно проникал в комнату. Моя подушка была мокрой от пота и холодной и, видимо, именно это обстоятельство заставило меня проснуться в это неурочное время. Я тихо, стараясь не шуметь и не разбудить Наташу, мирно спящую рядом. Выбрался из-под одеяла и бесшумно прокрался на кухню.

Здесь я мог чувствовать себя немного свободней. Я налил в чашку воду из чайника, сделал несколько больших глотков и посмотрел в окно. Свет фонарей, образующих прямую линию, освещал пустынную в этот час улицу, мокрый асфальт, и небольшие сугробы из желтых листьев, наметенные дворниками накануне. За окном чувствовалось приближение холодов. Можно было различить, как клубы белого морозного воздуха, медленно поднимаются от земли и постепенно наползают на дома, одинокие деревья, трамвайную остановку. Даже здесь, в теплой кухне я почувствовал, как осенний холод проник внутрь меня. Я сразу же почувствовал легкий озноб и неожиданную слабость в мышцах.

— Утром надо будет достать из шкафа осенние ботинки и теплый шарф. — Подумал я. — Не хватало мне только простудиться в такое время.

Я допил воду и так же тихо вернулся в комнату, и юркнул под одеяло, пытаясь согреться там остатками тепла.

— Ты чего?

Жена все-таки проснулась.

— Да. Ничего. Спи. Ходил пить.

— А! — Наташа шумно вздохнула. — А ты себя нормально чувствуешь? Не заболел?

— Нормально чувствую. Спи. Все хорошо.

Я перевернул подушку мокрой стороной вниз и лег на бок, стараясь уснуть.

«Все хорошо». Эта последняя фраза крутилась в моей голове, повторяясь, бессчетное количество раз, и не давала заснуть.

Да и на самом деле, так ли уж «все хорошо» в моей жизни? И если все хорошо, то почему так часто возникают эти сны, беспокоящие мои разум и душу? И почему я не могу уснуть даже сейчас, когда я знаю, что я хочу спать? Что мне завтра рано вставать. Что завтра у меня будет трудный день, и что если я не высплюсь, я не успею сделать кучу намеченных дел.

И вдруг.

Яркая вспышка! И страшная боль в висках.

Как будто молния пронзила мой мозг.

Мне ужасно, до головной боли захотелось поверить в то, что этот котенок, это полюбившееся мне существо, не пропал, не погиб тогда в суете нашей жестокой и несправедливой жизни.

И я, совершивший грех предательства, сделал это неосознанно и малодушно, но без трагических для этого маленького существа последствий.

Сейчас же возникло страстное, непреодолимое желание досмотреть этот мой сон до конца. Еще раз очутиться в том жарком, солнечном лете, вернуться в свое детство, где был тот мягкий, теплый комочек в моих руках, тополиный пух и жаркие лучи солнца, поливающие раскаленные крыши домов.

Все остальное как-то сразу отдалилось, ушло на второй план, стало мелким и неинтересным. Проблемы на работе, сырая, промозглая осень, которая не вызывает ничего кроме усталости и раздражения.

А тогда….

Да. А что же было в том далеком июне?

Тогда, той ночью я плакал, долго и безнадежно, горько и беззвучно. Стараясь, скрыть от всех свое горе и отчаяние.

Наверное, тогда моя подушка была такой же мокрой, как и сегодня.

А утром была гроза. Серые грозовые облака затянули все небо. Дожди с небольшими перерывами, лили с небес целую неделю. Водные потоки прибили, разметали белый пух по земле, и позже смыли остатки тополиного цветения в многочисленные овраги и канализацию.

Говорят, что сны возникают и проносятся в нашей голове за доли секунды, непосредственно перед пробуждением. И что часто они вызваны каким-то внешним воздействием. Например, как сейчас, влажной подушкой.

Дрожь, которая началась еще на кухне, постепенно прошла, я, наконец, начал согреваться под одеялом и незаметно уснул.

…………

— Как ты себя чувствуешь? — В голосе жены слышались забота и сочувствие.

— Нормально. А что? Почему ты спрашиваешь?

Я сделал маленький глоток и посмотрел на Наташу. Кофе был горячий и слегка горчил, или это мне просто показалось.

— Ты куда-то ходил ночью, ворочался. Я и подумала, что тебя что-то беспокоит. Может, болит что-то?

— Ничего у меня не болит. Просто пить ночью захотелось, вот и проснулся. А ты уже придумала какие-то болезни.

— Мы уже в таком возрасте, что надо больше следить за своим здоровьем. А впрочем, как знаешь.

Она встала из-за стола и подошла к окну. Поправила штору.

Кажется, она обиделась. Возможно, я слишком резко отвечал на ее вопросы. Но, что поделаешь. Я действительно плохо спал сегодня. Да еще и этот дурацкий сон, о брошенном в далеком детстве котенке. Он часто снился мне в детстве, будоража мою память и, всякий раз, вызывая чувство вины. Несколько раз в юности. Еще я заметил тогда, что этот сон является предвестником каких-то перемен в моей жизни. Так, он приснился мне накануне моего отчисления из Университета. И хотя, после возвращения из армии мне удалось закончить педагогический институт. Восстанавливаться в Университете, идти на поклон к нелюбимым профессорам мне категорически не хотелось. Я часто вспоминал этот неприятный эпизод из своей жизни и связывал его именно с этим сном-напоминанием о моем детском грехе.

Почему же он опять вернулся ко мне сквозь толщу прожитых лет? Я уже давно не жду никаких перемен. Никуда не вмешиваюсь и ни в чем не участвую. Веду тишайший образ жизни. Мы редко устраиваем себе праздники. Исключение составляет только новый год и Рождество. Иногда мы с Наташей выбираемся в театр или на концерт, как правило, классической музыки. Изредка в кино или к друзьям, коих у меня осталось совсем немного. В остальные дни наша жизнь протекает монотонно и довольно скучно. За последние годы даже вспомнить нечего.

И вот теперь опять этот сон. Неужели он опять привнесет в мою жизнь что-то, чего я не хочу, и упорно избегаю все эти годы? Но, я действительно не хочу ничего менять. А значит, и беспокоится не о чем. Чтобы не ожидало меня впереди, я уже не тот инфантильный юноша, каким был двадцать пять лет назад. Мне есть что терять и я смогу оградить свой мир от возможных напастей.

Все это время Наташа рассматривала цветы на подоконнике. Когда она хмурилась или была чем-то озабочена, ее лицо становилось удивительно красивым. Тонкие губы, пропорционально очерченный рот, небольшой прямой нос и светло-карие удивительно пронзительные глаза, заглядывающие, кажется, прямо в душу. Именно такой я увидел ее в первый раз. Да, она почти и не изменилась за эти двадцать лет. Я даже не знаю, есть ли у нее седые волосы. Может, закрашивает, а спросить — неудобно. Надо было помягче ей ответить. Вот теперь буду весь день думать, как загладить свою вину. Хотя, к вечеру, наверное, все забудется.

— Чем сегодня будешь заниматься? — Я постарался отвлечь ее от цветов на подоконнике.

— После обеда у меня один ученик. Потом буду ужин готовить одному типчику. Ничего интересного.

— Типчику, значит. Ладно, надеюсь, ужин будет съедобным.

— Это как получится. — Кажется, она улыбнулась. — Иди уже, а то на работу опоздаешь.

— Действительно, что-то я сегодня засиделся. Поеду. Увидимся вечером.

Глава 2. История одной песни.

Я надел плащ и выскочил из дома, и только стоя в лифте, вспомнил, что так и не надел осенние ботинки, о которых думал сегодняшней ночью.

Трамвая давно не было, и на остановке набралось столько народу, что хватило бы на небольшую демонстрацию районного масштаба. Моросил противный дождичек, и идти до метро пешком мне совсем не хотелось.

Я немного потоптался у остановки и, понимая, что безнадежно опаздываю, поднял руку. Тут же передо мной притормозили потрепанные Жигули.

— До метро подвезете?

— Канечно! Двести рублей.

В салоне было тепло и неожиданно опрятно, так что за чистоту одежды можно было не беспокоиться.

— А может, я вас до места довезу. Я не жадный, много не возьму. — Водитель старался быть максимально дружелюбным.

— Не надо. Давайте до метро. Сейчас в центре сплошная пробка, мы с вами туда полдня ехать будем.

— Ну, как знаешь. — Он как-то сразу, потерял ко мне всякий интерес и прибавил громкость радиоприемника.

Из динамиков звучала Дилайла, знаменитая песня Тома Джонса, известная в нашей стране, да и во всем мире с конца шестидесятых.

Эта, знакомая с детства мелодия, вызвала еще одну волну воспоминаний и опять, как и ночью, увлекла меня в далекие годы моего детства.

Как правило, мои тогдашние воспоминания черно-белые, в них не бывает ярких красок, как и в тогдашних черно-белых телевизорах.

Мокрый асфальт и темные громады домов вокруг нашего двора осенью окрашивают их в мрачно-серые оттенки.

Зимой, когда снежные метели засыпали улицы и дворы снегом, огромные сугробы ослепительно сверкали восхитительной белизной в лучах холодного январского солнца.

Серая школьная форма мальчиков и темные платья их одноклассниц с белыми фартучками на фотографиях, кажутся строже и элегантней в обрамлении тогдашних белоснежных зим.

Иногда мне кажется, что даже здание школы было темно-серым. Хотя, на самом деле его каждый год красили то в розовый, то в грязно-желтый цвет.

Тогда я был юн и беспечен. Тогда ярче светило солнце, небо было глубже, и в моей голове возникало больше мыслей и фантазий, когда я устремлял свой взор к этому небу.

Тогда вода в Москве — реке и прочих водоемах была чище и прозрачней. И можно было безбоязненно купаться в Останкинском пруду. И можно было утолять жажду за копейку при помощи граненых стаканов у любого автомата с газированной водой.

Тогда около моего дома был двухэтажный деревянный барак, с коридорной системой, о которой так пронзительно пел В. Высоцкий. В бараке жили люди, и, о Чудо! Держали кур, в маленьком сарайчике, прямо под своими окнами. И громогласный петух пытался будить весь наш двор задолго до наступления утра. Напротив нас жила семья Агафоновых, муж — Валерий, жена, не помню, как ее звали. Две дочки, старшая — моя ровесница, младшая — на два года моложе. Агафоновы и муж, и жена часто по выходным выпивали и из-за этого у них случались скандалы и даже рукоприкладство. Правда, через несколько дней муж с женой гуляли под окнами, взявшись за руки, как ни в чем ни бывало. Но, приходила очередная суббота, Отец семейство долго и зло стучал в окно, дверь ему не открывали, и все соседи с тревогой прислушивались к их очередному скандалу. Много лет спустя старшая дочь, ее звали Ольгой (а мать вспомнил-таки — Валентиной), вышла замуж за француза и живет теперь где-то в окрестностях Марселя. Наверное, она любит и ценит своего мужа и за то, что он не устраивает пьяных субботних скандалов.

В то лето, когда я нашел котенка, на юге бушевала холера. Мне семилетнему все было нипочем, а вот бабушка тихо молилась на образ в углу ее комнатки. По воскресеньям мы иногда приезжали к ней с мамой. Пили чай с пирожками или вареньем. Еще у нее всегда были шоколадные конфеты: Мишки или Красная шапочка. Я до сих пор люблю их и часто покупаю в булочной на углу. Из-за холеры мы в тот год не поехали в деревню, и я так и проболтался все лето на пыльных московских улицах. Зато тем летом родители купили цветной телевизор. Дилайла звучала из каждого окна, и для меня именно эта песня сделала мир цветным.

А несколько лет спустя, на выпускном вечере, точнее уже ранним утром, после выпускного, мы шли по проезжей части Проспекта мира и горланили песни под старенькую гитару, в том числе и Дилайлу, распугивая своим выступлением редкие легковые автомобили. А потом, уже около Сретенских ворот, мы увидели, как в булочную привезли хлеб в автофургоне, и радушный водитель угощал нас белыми булочками, которые в магазине тогда стоили семь копеек, их еще иногда называли Французскими. Никогда в жизни я не ел более вкусного хлеба.

Внезапно водитель переключил канал и я услышал невнятный хрип Стаса Михайлова.

— Надоело это старье. — Он попытался улыбнуться. Но, увидев мою досаду, застыл с нелепым выражением лица. — Может, назад переключить?

— Нет. Не стоит. Да, вот уже и метро. Можете здесь остановить, — Я достал деньги и протянул их водителю. — Удачи на дорогах.

С этими словами я выскочил из машины. Кажется, я опять был излишне резок. Странно, я всегда считал, что умею общаться с людьми. Я уверенно чувствовал себя в любой компании. А тут дважды в течение одного утра обрывал разговор не самым лучшим образом. Впрочем, стоит ли ломать голову из-за подобных мелочей. Водитель, подвозивший меня, скорее всего уже забыл о моем существовании. Наташа — женщина умная и не станет обращать внимание на такую ерунду. В метро было тепло, и его ежедневная толчея вернула меня в сегодняшний день.

…………

Слова, слова, слова. Они медленно проплывали передо мной, складываясь в фразы, абзацы, главы. Точки, запятые, красные строки, разделительные знаки придавали смысл тексту, написанному неизвестным мне автором. Иногда заставляли звучать нежные, лирические, почти забытые струны моей души.

Правда, это бывает редко. В основном, я исправляю нелепые ошибки или опечатки, вставляю, где надо пропущенные знаки пунктуации. Стараюсь увидеть, если получится, красоту мысли автора произведения. Добавить бы немного эмоций и стиля. Но, это, к сожалению, не в моих силах. Что же вы хотите от работы корректора в маленьком издательстве, с неприлично низкой зарплатой. Так уж сложилась моя судьба, что последние пятнадцать лет я занимаюсь этим благородным и почти незаметным трудом.

Несколько раз я порывался уйти из издательства. Но, всякий раз что-то останавливало меня. Как будто чья-то невидимая и властная рука удерживала меня на этом месте в крохотном кабинете на три стола, с видом на старинный московский дворик. Однажды меня приглашали в рекламное агентство. Обещали достойную зарплату, социальный пакет, личного секретаря. Директор агентства долго и обольстительно рассказывал о планах и перспективах. На нем были фиолетовые джинсы и бордовый (не малиновый) пиджак. Мне кажется, именно его пижонский вид, в конечном итоге, побудил меня отклонить предложение. Да и рекламировать что-либо у меня никогда не получалось.

После окончания института я два года отработал в школе учителем. Начало девяностых — это время, когда приходилось буквально сражаться за свою жизнь и благополучие семьи. Родилась Женечка, и денег стало категорически не хватать. Хорошо еще, что мой друг и сокурсник еще по Университету, из которого меня отчислили с третьего курса, Паша Филатов пригласил меня в издательство. Он долго рассказывал о своих планах. Нет — нет, тогда это были наши планы. Первые годы я допоздна засиживался за своим рабочим столом. Мы часами обсуждали пути развития издательства, новые веяния в литературе, политические изменения в стране и в мире. Потом грянул кризис, и финансовое положение существенно ухудшилось. Нам пришлось пережить трудные времена. Часть людей уволилась, остальным пришлось урезать заработную плату. Чувство оптимизма, присущее мне в молодые годы постепенно улетучилось. Но, я сохранил верность своему однажды выбранному делу и ни разу не пожалел об этом. Что касается амбиций, неизбежно приходит время, когда понимаешь, что это всего лишь одна из иллюзий, которые сопровождают нас в течение всей жизни. И при ближайшем рассмотрении, лишь мешают идти правильной дорогой.

Моя работа, по правде сказать, довольно скучна и монотонна. Обычно я вычитываю тексты неизвестных сочинителей. Рассказы, повести, эссе, кулинарные рецепты, пародийные детективы, советы на все случаи жизни.

Но, иногда, в серой массе неудобоваримых текстов мелькнет вдруг яркий лучик талантливо исполненной работы. И внутри меня затеплится надежда, что и в моей работе есть высокий смысл. И что, может быть, мне, наконец, удастся открыть очередное литературное дарование.

Вот и сегодня. Эта фраза про ангела заставила меня прервать свое занятие.

— Ангел мой, пойдем со мной. Ты — впереди, я за тобой.

Старая, почти забытая фраза всплыла из глубин моей памяти и теперь упрямо вертелась в моей голове, не давая сосредоточиться. Потом в тексте шел рассказ о двух существах то ли ангелах, то ли демонах, которые вели неспешный ироничный диалог о мироустройстве и суетности человеческой жизни. Одного из демонов звали Кассиэль, второго — Малик. И я, очарованный фразой про ангела, так и не понял кто же из героев данного фэнтези мне симпатичнее. Вереница букв и знаков препинаний, проплывающая перед моими глазами остановилась, не в силах двигаться дальше.

Я оторвал глаза от монитора и посмотрел вокруг.

За окном медленно угасал осенний день. Закатные солнечные лучи отражались ярким бронзовым цветом в окнах соседнего офисного здания. Старый тополь, измученный ветрами и дождем, заиграл вновь изыскано-золотыми красками в лучах сентябрьского предзакатного солнца. Я поневоле залюбовался его все еще густой кроной, которая изредка роняла листья на асфальт. Как будто неведомый художник, раскрашивая мир за окном, решил добавить немного теплых красок в этот дождливый осенний день.

Солнечные лучи проникли в комнату и все вокруг сразу же изменилось. Воздух в комнате принял золотистый оттенок в его свете предметы, да и люди стали выглядеть по-другому загадочнее. Я как будто впервые видел все то, что меня окружает. Крышка стола потемнела и стала напоминать старинную картину. Точнее не саму картину, а ее темный фон. Неясные тени, обозначенные на ней мелкими царапинами и порезами, пришли в движение, задвигались в моем воображении. Кажется, еще немного и я смогу ясно различить сюжет, нанесенный на мою столешницу неизвестным автором.

Трансформация произошла не только с предметами, но и со мной. Я абсолютно ясно увидел, как внутри меня бушует неведомая мне жизнь. Скрытые от обычных человеческих глаз образы продолжают существовать в моем подсознании. И не только существовать, а еще и мыслить, и будоражить мое воображение. Эта странная жизнь моего скрытого я лишь изредка приоткрывает занавес и позволяет заглянуть внутрь. Обычно это происходит во сне, когда я вижу странных людей или других существ, которые живут там, мыслят, разговаривают. После пробуждения я пытаюсь восстановить эти сны — видения. Но, как правило, сюжеты и их герои исчезают в глубинах моей памяти навсегда. И лишь изредка мне удается вспомнить и «досмотреть» свои странные сны.

Два странных существа, похожие на больших куриц с хохолками, о чем-то оживленно беседовали и пытались привлечь мое внимание. Они громко хлопали крыльями вокруг меня, пытались что-то сказать, но я слышал лишь неразборчивое кудахтанье.

Наконец, одна из них, та, что была помоложе, подошла ко мне и сильно тряхнула меня за плечо.

— Андрей Петрович! Андрей Петрович! С вами все в порядке?

Я узнал Свету, молоденькую девушку, попавшую к нам в редакцию после института. Странно, ее волосы собрались на макушке и действительно напоминали хохолок. Лицо выражало крайнюю озабоченность.

— С вами все в порядке? Может, скорую вызвать?

Я все еще был за рабочим столом. На мониторе высвечивался знакомый текст.

Я попытался улыбнуться.

— О чем ты, Светочка? Зачем скорую? Со мной все в порядке. Кажется, я немного задремал. — Я немного поерзал в кресле и попытался ей улыбнуться.

— Задремали? А мы подумали, что вам плохо. Вон вы как побледнели, а глаза открыты были.

— И, правда, Сапрыкин! Что это ты удумал терять сознание в рабочее время. У нас и без этого забот хватает. — Вмешалась в разговор Анна Михайловна. Она проработала в нашем отделе дольше всех и, наверное, поэтому испытывала к Свете, да и ко мне материнские чувства.

— Все хорошо, Анечка! — Я редко позволял себе такую фамильярность. Но, сейчас мне хотелось побыстрей их успокоить и постараться переключить внимание на что-то другое. — Залюбовался закатом, и задремал немного.

— Правда, Андрюш? Ты действительно хорошо себя чувствуешь? — Она подошла к столу и положила руку на мой лоб, Ладонь была сухая и теплая.

— Какие у тебя нежные руки, Анечка! Почаще бы так, глядишь, я бы, вообще, сна лишился.

— Ишь ты, размечтался. Мнимый больной. — Она убрала руку. — Ты мне еще утром не понравился. У тебя был такой странный вид, как будто что-то случилось. Может, из близких кто-нибудь заболел?

— Вроде, нет. Мне бы сказали, я думаю. — Я попытался улыбнуться.

— Все-таки ты сегодня какой-то странный, Андрей. Вроде и шутишь, а впечатление такое, что ты сейчас где-то далеко.

— Может, вам домой пораньше уйти? — Света посмотрела на меня с участием. — Мы прикроем если что.

— Действительно, Сапрыкин, шел бы ты домой. Выспишься, отдохнешь и вернешься в родной коллектив полноценным человеком.

Я посмотрел в окно. Солнце почти скрылось за крышами зданий. Его лучи потемнели, стали багряными и наполняли мир покоем и благодатью. Ветер стих, и деревья замерли в ожидании новых ночных напастей. Я попытался вспомнить прочитанные сегодня тексты. Но, странное дело, не смог вспомнить ни одного. В голове навязчиво крутилась Дилайла, а мысли постоянно возвращали меня в детство. Как будто я должен был отыскать в своих воспоминаниях что-то очень важное и трогательное, что очень нужно мне здесь и сейчас в этой реальной жизни. Но, что это было? Что таилось в моем подсознании? Ответа на этот вопрос я так и не смог найти.

— Пожалуй, вы правы. — Я обвел взглядом комнату. — Пойду я от вас домой. Похоже, мне действительно нужно отдохнуть.

— Вот и правильно! — Анна Михайловна как-то засуетилась, хотела подать мне плащ, потом передумала. Похоже, они действительно испугались, увидев мое состояние. Чтобы немного разрядить обстановку я попытался пошутить.

— Увидимся завтра, девочки. Не опаздывайте, я проверю.

— Хорошо, Сапрыкин! Позвони, когда доберешься до дома, чтобы мы не волновались. Если будешь себя плохо чувствовать, бери больничный. Мы тебя прикроем, не сомневайся.

— Я и не сомневаюсь. Завтра буду, как огурчик. — Я хотел добавить еще что-нибудь жизнеутверждающее, но так и не нашел слов. И вышел из кабинета.

Глава 3. Семья

Дома еще в коридоре я уловил восхитительные запахами доносящиеся с кухни. Наташа испекла пироги, мои любимые — с капустой. Все мнимые тревоги и волнения сегодняшнего дня мгновенно улетучились. Как же хорошо, когда дома пахнет пирожками, а жена, все еще любимая, хлопочет на кухне. Никогда раньше эта простая мысль не приходила мне в голову. И только теперь, после тревожащего сна, после неожиданного обморока на работе, мне стало уютно и легко, как никогда прежде. Мне вдруг захотелось обнять ее, уткнуться лицом в ее волосы, почувствовать тепло, как много лет назад, когда мы впервые остались наедине.

С самого начала в нашем знакомстве было что-то таинственное, мистическое. Наша любовь и то обстоятельство, при котором мы обрели ее, связало нас на много лет счастливой жизни. С годами это стало забавным. Почему то именно этим вечером я отчетливо вспомнил историю нашего знакомства.

Вам наверняка приходилось бывать на свадьбах, юбилеях или похоронах. И вы, конечно же, замечали, что ни одно такое мероприятие не обходится без людей случайных, попавших в компанию друзей или родственников едва ли не в первый раз. Такие незнакомцы стараются не привлекать внимания и ведут себя тихо и незаметно. Они, как правило, оказываются в дальнем конце стола и почти не разговаривают. Только улыбаются или скорбят в зависимости от обстановки.

Вот и с нами произошла такая история в далеком и цветущем мае. Я тогда был студентом третьего курса и неожиданно оказался на похоронах университетского преподавателя. Я почти не знал его. Юрий Александрович — так звали умершего, вел в нашей группе семинары по математической статистике раз в неделю. Это был тихий незаметный старичок, я и лица его толком не помню. И вот неожиданно умер прямо перед сессией. Как правило, в молодости смерть не слишком близкого человека проходит почти не заметно, не омрачая привычный ход жизни. Так бы случилось и в этот раз, но в комитете комсомола, где я считался активистом, как прошедший армию человек, мне поручили собрать ребят, чтобы достойно проводить ушедшего из жизни преподавателя. Несколько близких мне по духу сокурсников согласились составить мне компанию, не из-за скорби по усопшему, а скорее из дружеского участия.

Так мы и оказались на поминках в квартире Юрия Александровича недалеко от метро Фрунзенская. Народу было довольно много, и поэтому за поминальный стол приглашали по очереди. Так получилось, что мы — студенты оказались последним. Коллеги и друзья Юрия Александровича тихо исчезали за входными дверьми, и в итоге, в квартире остались только близкие родственники и наша студенческая компания.

Все слова уже были сказаны, и за столом воцарилась тишина. Мы все притихли не в силах нарушить эту торжественную печаль и скорбь, воцарившиеся в доме.

— Вы, покушайте, мальчики, покушайте. — Какая-то бабушка, то ли родственница, то ли соседка, потчевала нас блинами и кутьей.

— Водочки выпейте. Помяните Юрочку. Пусть земля ему будет пухом и царство небесное. — И она несколько раз перекрестилась, обращая свой взор куда-то поверх наших голов.

Мы молча выпили разлитую по рюмкам водку и не глядя друг на друга и, как будто, стыдясь чего-то, торопливо жевали теплые блины.

Тишина парализовала нашу волю, как будто, кто-то неведомый пытался силой удержать нас за этим столом. Надо было сказать несколько слов в память о покойном, тихо попрощаться и уйти из этого дома, из этой гнетущей тишины на улицу, туда, где был май, и бушевала весна. Но мы с приятелями как будто замерли в немом оцепенении. На стене мерно тикали маятниковые часы, да какие-то посторонние звуки изредка доносились с кухни.

Наконец, я нашел в себе силы, чтобы встать и прервать затянувшееся молчание. Я начал было говорить о Юрии Александровиче. Ничего особенного, самые банальные слова, и в этот момент в комнату вошла девушка. Наши взгляды встретились, и я на несколько мгновений лишился дара речи. От нее исходил такой свет, такое тепло, что я забыл, кто я, и зачем здесь нахожусь. Так бывает ранней весной, когда солнечные лучи, заливая детскую теплом и светом, падают на лицо ребенка, пробуждая его к новому и радостному дню.

Я кое-как договорил заготовленные слова и опустился на свой стул. Девушка присела на другом конце стола, но наши взгляды постоянно пересекались. Я хотел видеть ее глаза, видеть, как она сидит, склонив голову набок, как поправляет выбившийся локон, как подносит чашку с чаем к губам, как что-то шепчет на ухо скорбящей вдове.

Наташа, а это была именно она, тоже обратила на меня внимание. Об этом она рассказала мне, когда мы с ней стали встречаться. А в тот вечер я долго ждал ее у подъезда, да так и не дождался.

Вечером следующего дня я вновь оказался у знакомого подъезда. И вновь безрезультатно. В вечер похорон я не успел с ней познакомиться, и поэтому не решился спросить у людей, выходящих из подъезда. На третий день я поехал туда рано утром, и о чудо, не прошло и часа, как она вышла на улицу.

Наташа училась в нашем же педагогическом институте, но в другом здании. Она жила у своей троюродной тетки, той самой бабушки, которая потчевала нас за поминальным столом. В тот вечер соседи попросили их помочь на поминках, и они не смогли отказать. При таких скорбных обстоятельствах я познакомился с Наташей.

Следующим вечером я ждал ее около подъезда, мобильных телефонов тогда не было, приходилось договариваться заранее. Потом через вечер, и еще через вечер. А еще через неделю я не представлял, как я жил все это время, не видя этих глаз. Я долго и как мне тогда казалось красочно, рассказывал ей о своей жизни, учебе, о своих увлечениях и планах. Наташа говорила редко. Она всегда была благодарным слушателем.

Я редко вспоминаю наше знакомство. Зато все последующие события я бережно храню в своей памяти. Помню, как я радовался ее улыбкам. Ее лицо в такие моменты было таким трогательно-нежным, таким по-детски милым и наивным. Помню, как в первый раз поцеловал ее мягкие губы на лестнице в общежитии. Как впервые ощутил трепет ее молодого тела. Как шептал ей на ушко какую-то ерунду про летающие тарелки, а она в ответ беззвучно смеялась, а потом тепло и властно закрыла мой рот ответным поцелуем.

Чай давно остыл, а я все сидел на кухне, не в силах прервать свои воспоминания.

Куда ушли мои тогдашние волнения порывы, устремления, тревоги? С тех пор прошло более двадцати лет, и я стал другим? Умудренным жизнью и менее эмоциональным? Вроде бы — нет.

Наташа — исключительно порядочный, надежный человек. Она не слишком эмоциональна. Во всяком случае, крайне редко проявляет свой характер. Но, если принимает решение, то идет до конца.

Я же частенько позволял себе балбесничать, так она это называет. Нет, ни об измене, ни о каком-то вранье речь не идет. Просто, я отношусь к жизни не так серьезно, как она. В конце концов, умение посмеяться над собой, да и окружающими всегда было одним из моих любимых свойств характера. Может, потому что она выросла не в Москве, В Коми АССР, и у нее здесь не было, по настоящему, близких людей, кроме меня, конечно. Такое основательное, северное отношение к жизни. Но, возможно, она как женщина острее чувствует опасность. Не то чтобы опасность, а некоторые обстоятельства, которые могли бы повредить или даже разрушить ее мир. Тот мир, где она прожила последние двадцать лет в спокойствии и любви.

Я по-прежнему люблю Наташу и считаю, что в свое время сделал абсолютно правильный выбор.

Но, Стоп!

Разве можно любить «по-прежнему»? Любовь требует постоянного обновления. Это теорема, которую необходимо доказывать каждый день. С годами мы погрязаем в рутине повседневного существования, наши чувства притупляются, и постепенно мы утрачиваем способность любить. Остается привязанность, привычка к комфортному существованию.

Я услышал звук телевизора, Наташа ушла в комнату и оставила меня наедине с воспоминаниями.

А дальше? Мои мысли продолжали бешено раскручиваться. Неизбежное увядание, ежедневное раздражение из-за бытовых мелочей. И как итог «счастливой» семейной жизни — двое никому не нужных стариков. Фу! Жуть какая-то. Надеюсь, это не про нас. Но, кто сможет поручиться за это?

Интересно, приходят ли в ее голову такие мысли? Скорее всего — нет. А впрочем, кто знает. Наташа всегда была закрытым человеком. Типичный интроверт. Даже со мной — своим мужем она редко откровенничает. И при этом она в течение нескольких лет преподавала английский язык в школе и была на хорошем счету. Она филолог по образованию, и любит работать с детьми.

Правда, после рождения Женечки ей пришлось уйти из школы и всю себя посвятить этому маленькому человечку. Позже, когда Женечка подросла, Наташа стала заниматься репетиторством. У нее и сейчас есть ученики, с которыми она занимается на дому.

Женечка! Наша любимая доченька. Сейчас студентка Пражского Университета. Жене, как и Наташе, легко давались языки, и поэтому после окончания школы она могла выбирать любой профильный ВУЗ. После некоторых размышлений, она выбрала Пражский Университет.

Я не сразу принял это ее решение. Было бы проще, если бы она продолжала жить и учиться в Москве, в родительском доме и под нашей опекой. Но, Наташа уговорила меня согласиться с этим выбором.

— Ребенок хочет жить самостоятельной жизнью. — Говорила она. — Я ведь также уехала в незнакомый город в семнадцать лет. И ничего — не пропала.

В конечном итоге, мне пришлось согласиться с их доводами.

С отъездом Женечки наша жизнь изменилась.

Только теперь мы стали понимать, как много она значит для нас. Как много места она занимала в нашем доме. В нем сразу же стало тихо и как-то пусто. Исчезла нить, связывающая нас в одно целое. Нет. Нет. Мы были все так же близки. Но, теперь у нас было гораздо больше свободного времени, и мы подчас не знали, чем его занять. Я пытался перечитывать книги из библиотеки, доставшейся мне от родителей. Наташа взяла дополнительных учеников. Но это не смогло заменить нам нашей любимой доченьки. Того тепла и уюта, которые были в нашем доме все эти годы.

Мы все больше отдалялись друг от друга. Иногда возникало непонимание и отчужденность, так же как и сегодня утром. Возможно, с отъездом Женечки, наш брак исчерпал себя, так как главная цель — рождение и воспитание дочери была достигнута, и мы не могли найти в себе новые грани семейного счастья и покоя.

А может быть, все эти рассуждения — следствие моего плохого настроения. И наша мимолетная размолвка завтра улетучится, как дым вместе с моими дурными мыслями и плохим настроением.

— С Женечкой сегодня разговаривала. — Наташа вошла в кухню, и сразу же стало, как будто светлей.

— Как она там? — Мой чай почти остыл, и я выпил его остатки несколькими большими глотками.

— Она скучает.

— Что, так и сказала?

— Нет, конечно. Я это и без ее слов почувствовала. Кстати, хотела с тобой поговорить. Обижается, что ты ей редко звонишь.

— Надо будет поговорить с ней. Как-то закрутился на работе. И если честно — забыл.

— Да. Отец называется! Когда приедет на каникулы, надо будет купить ей компьютер с веб-камерой. Тогда чаще сможем ее видеть.

— Конечно. Обязательно купим. А в Москву она не думает возвращаться.

— Я думаю — нет. Хотя, можешь сам у нее спросить. Но, знаешь, я одобряю ее решение. Раз она решила быть самостоятельной, пусть будет.

— Наверное, ты права. И все равно, это так непривычно, мы здесь, а она там.

— Ничего страшного, привыкнем. Да и условия жизни там вполне приличные. Все-таки Европа.

— Ладно, позвоню ей после ужина. Какие еще новости?

— Какие у меня новости? Ждала тебя. Приготовила ужин. Да, еще письмо маме написала.

— Письмо!

— Ты же знаешь, у нее нет мобильного телефона, она так и не научилась им пользоваться. Вот и пишу иногда.

— Интересно. Ты мне никогда раньше об этом не рассказывала. Дашь почитать?

— Да, что там рассказывать. Обычная женская болтовня. Тебе это будет неинтересно. К тому же, не стоит читать чужие письма. Разве тебя не научили этому в детстве?

— Научили, конечно. Но, мне кажется, для меня это не такие уж чужие письма. Впрочем, ты права. Каждый из нас имеет право на личную жизнь. И не стоит туда вторгаться, даже самым близким людям. И что же, она тебе отвечает?

— Конечно! Аккуратно, на каждое письмо.

— Как мне это раньше в голову не приходило. Как у нее дела?

— Все по-прежнему. Дожди размыли все дороги. Теперь до них можно только на тракторе добраться.

— Надо будет как-нибудь съездить к ней в деревню, навестить.

— Ты каждый год мне это говоришь, в итоге я еду всегда одна. Вот и этим летом.

— Помню я, помню. В этот раз у меня был завал, и я никак не мог вырваться.

— Она не в обиде. Гордится тем что, у ее дочери такой уважаемый и занятой муж. Говорит, что был бы бездельником, тогда бы чаще приезжал к нам в деревню на свежий воздух. Пусть не приезжает, зато всегда при деле.

— Передавай ей привет и наилучшие пожелания. В общем, ты сама знаешь, что написать в этом случае. Мне действительно жаль, что мы редко видимся с твоей матерью. Кстати, если хочешь, мы можем перевезти ее сюда к нам. Много места она не займет и тебе по хозяйству поможет.

— Она не поедет. Я уже думала об этом. Она настолько приросла к своему дому, хозяйству. У нее там куры. Она никогда их не бросит.

— Понятно. Кажется, год назад мы уже говорили об этом. В общем, наверное, это и правильно. Каждый должен заниматься своим делом, тогда всем будет проще.

— Ладно, философ. Будешь еще чай? — Первый раз за вечер она улыбнулась. Лицо ее просветлело, морщинки разгладились, и на мгновение мне показалось, что на кухне стало вдруг чуть-чуть светлее.

— Пожалуй, нет. Пойду, полежу немного в ванной и спать. Устал сегодня. Все-таки понедельник — день тяжелый.

— Давай. А я пока посмотрю телевизор. Там как раз сериал начинается.

— Вот и хорошо. Не буду тебе мешать.

— Наши руки разомкнулись, и я почувствовал влажную прохладу, оставшуюся после ее прикосновения.

Глава 4. Поездка к за грибами.

Как красива и загадочна бывает осень в сентябре.

Какие восхитительные закаты раскрашивают небосвод, когда солнце прячется за кромкой леса. Тут и там сплетаются облака, рисуя на небе фантастические сюжеты. Медленно тает золотая полоска на западе. Вокруг нее все еще розовое небо постепенно темнеет, становится багряным, пурпурным, бездонным. Нахальные звезды гурьбой рассыпаются на небосводе, и восхитительно-фиолетовая мантия — сказочная пелерина заботливо укутывает встревоженную холодными ветрами землю в ожидании нового дня.

Осеннее утро холодное влажное тревожное. От земли поднимается туман. Воздух густой, тяжелый, как перед грозой. Небо уже не такое голубое, как в июле, оно постепенно сереет и как бы спускается ближе к земле. Как будто там за его пастельным покрывалом кто-то сверху силится рассмотреть землю, запечатлеть ее благоухающую нивами и плодами в своей памяти, чтобы потом уже без оглядки на лето засыпать все ее великолепие белым снегом.

Но это будет потом. А пока серые тучи наползают отовсюду на беззащитный небосвод и вот уже серый, нудный дождь изливается на землю бесконечным потоком. Изредка промелькнет одинокая птица и с громким встревоженным криком исчезнет за пеленой дождя. Капли барабанят по стеклам и крышам домов, и, кажется, этой дроби не будет конца.

Чуть позже где-то над лесом, на краю неба можно заметить приближающуюся полоску света. То тут, то там возникают просветы в облаках в какие можно увидеть кусочки голубого умытого неба. И о чудо. Барабанная дробь стихает. Свежий ветер все увереннее разгоняет свинцовые тучи, и вот, наконец, долгожданное солнце пытается согреть распухшую от влаги, уставшую землю.

Я наблюдал за перипетиями природы, сидя на кухне своего старинного друга Юры Маришина. Дождь, который начался в субботу вечером и лил всю ночь воскресенья, прекратился, и пейзаж за окном перестал быть таким унылым и безрадостным. Перед моими глазами был поросший бурьяном пустырь — некогда колхозное поле, а за ним начинался лес — конечная цель моего приезда к Юре. Каждый год в конце сентября мы с женой приезжали к нему на выходные за грибами.

В этот раз Наташа неважно себя почувствовала, поэтому я приехал один. Вечером Юра позвонил ей с моего телефона и долго сожалел о ее отсутствии. В конечном итоге мы уселись с ним ужинать Он, как и всегда, радушно встретил меня. Мы много ели, еще больше пили, вспоминали нашу дружбу и прожитые годы. В общем, все было непринужденно и весело. Наверное, поэтому сейчас, глядя на лужи за окном, я испытывал легкое чувство стыда и досады на то, что, видимо, нам так и не удастся сегодня добраться до леса.

Солнечный луч проник на кухню, и сразу же на душе стало веселей. Юра с неожиданным для воскресного утра энтузиазмом принялся убирать со стола и мыть посуду.

— Давай я тебе помогу, Юр! — Я оторвался от созерцания и попытался ему помочь.

— Нет. Нет, Андрюш! Ни в коем случае. Я за пять лет холостяцкой жизни так насобачился вести хозяйство, что тебе за мной просто не угнаться. К тому же ты у меня в гостях. Видишь, солнышко проглянуло. Сейчас сходим на станцию, пивка возьмем, и тогда уж посидим по-человечески.

— А за грибами никак сегодня? — Я вопросительно посмотрел на чернеющую вдали кромку леса.

— Ну, это как посмотреть. — Юра оторвался от раковины. — В лесу после такого дождя делать нечего. Ты там просто утонешь без сапог. А грибы — можем купить на станции, хоть ведро, хоть два. Привезешь Наташе, чтобы оправдать поездку.

— Знаешь что! — Я вдруг представил Наташу, ее лицо, улыбку, если бы я рассказал ей об этом предложении. — Мне нет нужды оправдываться перед Наташей. У нас нет секретов друг от друга, и нас это полностью устраивает

— А зря. Привез бы ей пару ведер белых, подосиновиков, она была бы довольна. — Юра говорил примирительно, как бы успокаивая меня.

Мне стало неловко за свою резкость. Юра — мой старинный и самый близкий друг. Человек, с которым я учился в школе с первого по десятый класс. Он знал все мои секреты и недостатки. Он никогда не забывал обо мне и не предавал. Наверное, за столько лет дружбы мы стали настолько близки, что нам порой не нужны слова, чтобы доказать свою преданность и дружбу. В общем, для меня Юра был настоящей опорой, одним из корней, которые привязывают нас к месту на земле к самой жизни. И хотя в последние годы мы виделись с ним редко, три-четыре раза в год, для меня он оставался самым близким и желанным другом.

Несколько лет назад он купил себе небольшой домик на окраине Наро-Фоминска, и теперь жил здесь практически не наведываясь в Москву. До своего переезда Юра работал художником — оформителем в известном киноконцертном зале. В основном он рисовал огромные плакаты, афиши с рекламой фильмов или готовящихся гастролей. Но, иногда, писал, как он это называл, для души. Несколько раз участвовал в выставках и даже сумел продать часть своих работ. На вырученные деньги он и приобрел этот домик. В Москве у него остались две жены и два сына, по одному для каждой их жен. Он не любил вспоминать свою семейную жизнь и всегда болезненно относился к этой теме. Мне не стоило подчеркивать свои близкие доверительные отношения с Наташей, чтобы не вызвать неприятные воспоминания о его московской жизни.

Юра сел за стол и улыбнулся.

— О чем задумался, Андрюш? Ты какой-то тихий сегодня.

— Извини, если я был излишне резок. Этот дождь, да и вообще, настроение. Какое-то упадническое.

— Скорее — осеннее. Я уже привык к этому. Здесь я часто остаюсь наедине с природой, и научился улавливать ее настроение, ее оттенки. Это может показаться тебе странным. Но, каждое состояние природы, леса, этого заброшенного поля имеет свою гамму, свой цвет, свои оттенки. И малейшее изменение влияет на восприятие пейзажа, и соответственно меняет наше внутреннее состояние, настроение.

Посмотри за окно: серый дождь действовал угнетающе. Тебе не хотелось видеть эти темные тучи, слышать бесконечную дробь по подоконнику. Сейчас, когда все стихло и выглянуло солнце, тебя охватило тихая грусть. Ты настроен на медленное, созерцательное восприятие происходящего. Не хочется никаких действий. Только ты и это заброшенное поле, кусочек леса и немного теплых воспоминаний об ушедшем лете. Осень — прекрасное время чтобы переосмыслить свою жизнь. — Юра смотрел на меня внимательно, не отрывая глаз. Не знаю почему, но мне вдруг стало неуютно от его взгляда.

— Да ты — поэт, Маришин. — Иногда мы обращались друг к другу по фамилии, чтобы подчеркнуть значимость своих фраз.

— Нет. Ты не подумай, что я иронизирую. — Я похлопал его по руке. — Я серьезно. Ты же всегда мечтал заниматься чистым творчеством. Здесь на природе, я думаю, у тебя наилучшие условия для этого. Ты же понимаешь, как это важно — выразить себя. И судя по твоим наблюдениям, у тебя получается.

— Это так. Но, тут многое должны сойтись. Чтобы написать что-то настоящее художник должен бесконечно верить в себя.

— Неплохо бы еще и талант иметь. — Юра посмотрел на меня с досадой.

— Это само собой. Это настолько банально, что мне даже странно это слышать, Андрей. Мы же с тобой уже давно вышли из школьного возраста. Кстати, если уж на то пошло, бесталанный человек не может верить в себя. У него за душой немного и поэтому они, а таких людей миллионы, вынуждены тянуться к сильной, яркой личности. Так было во все эпохи. Наверное, поэтому история человечества состоит из сплошных войн и катаклизмов.

Но, я не об этом хотел сказать.

Итак. Я утверждаю, что художник должен верить в себя. Но еще одно. И это очень важно. Рядом с ним обязательно должен быть еще кто-то. Хотя бы один, но самый близкий человек, который так же безоговорочно, фанатично верит в него, в его талант. Ты понимаешь, о чем я, Сапрыкин?

— Конечно, понимаю. Только не надо жаловаться на то, что тебе два раза не повезло с женами.

— Фу ты. Я совсем не об этом. Я про них и думать забыл. Давай-ка лучше выпьем! — Юра разлил водку. — Давай выпьем за Наташу, за твою жену.

— С удовольствием, но…

— Никаких но. Безоговорочно. Именно такого человека, как твоя Наташа я имел ввиду, когда говорил о таланте художника. Она у тебя такая понимающая, такая терпеливая. Сам ведь знаешь, человек проявляется не тогда, когда все хорошо, а, наоборот, когда человеку плохо, когда нужно принять на себя чужую беду или вытащить любимого человека из ямы. Каждый из нас может там оказаться.

И твоя Наташа именно такой человек. Повезло тебе с женой, Сапрыкин. Или я говорю что-то не то? — Юра пристально посмотрел на меня.

— Что ты молчишь, Андрюш? Мне кажется, тебя что-то гложет. Может, отсутствие Наташи так на тебя действует?

— Нет. Нет. Наташа здесь абсолютно не причем.

— Вот и хорошо, что не причем. А то знаешь, я тут было, уже подумал. Впрочем, неважно.

Я что хочу сказать, Андрюш! — Сказал он после небольшой паузы. — Для того чтобы быть счастливо женатым, надо быть умеренно трезвым или умеренно пьяным. Но, ты же знаешь, Андрей, что я не могу быть «умеренным». Я всегда довожу свои устремления, в том числе и порочные, до предела, до абсурда. Поэтому, какая уж тут семейная жизнь.

Я вдруг почувствовал, что теряю нить разговора. При упоминании Наташи в моей голове пронесся вихрь мыслей — воспоминаний. При чем здесь Наташа? Со мной действительно что-то происходит. Да еще этот сон из детства.

— Дело не в Наташе. — Я говорил торопливо, как будто оправдываясь. Может, потому что сам не был уверен в своих словах, стараясь быстрее развеять собственные сомнения.

— Вернее не только в Наташе. После отъезда Женечки в нашей жизни действительно кое-что изменилось. Хотим мы того или нет, наши отношения постепенно охладились. Женечка была таким связующим звеном, общей идеей, как бы цинично это ни звучало, объединяющим нашу семью в единое целое. Наши заботы, интересы во многом совпадали. Надо было вырастить Женечку, дать ей достойное образование. И теперь, когда она упорхнула от нас во взрослую самостоятельную жизнь, внутри образовался вакуум, который пока нечем заполнить.

Возникло некоторое отчуждение. Может быть, потому что Женечка уехала, и у нас больше нет необходимости совместно заботиться об ее воспитании, учебе и прочее. Наташа и до этого была довольно закрытым человеком, а сейчас — тем более. Я не знаю, о чем она думает, чем живет. Да я и про себя не все знаю. Сны дурацкие снятся. Воспоминания в голову лезут.

Юра смотрел на меня с удивлением. Он присел на табурет, скрестил пальцы и слушал меня, не перебивая.

— Знаешь, Андрей! — Его голос звучал звонко и немного торжественно. — Мне кажется, ты сгущаешь краски. Вам надо просто поговорить с Наташей об этом. Об отъезде Женечки, о том, как жить дальше. Она женщина мудрая и найдет пути из сложившейся ситуации. Тем более, что, на мой взгляд, ничего страшного не произошло. Да, дочь уехала, теперь живет в другом городе. Рано или поздно это происходит в каждой семье. Тебе надо внимательнее присмотреться к Наташе, или просто шире посмотреть на то, что тебя окружает. Возможно, появятся какие-то новые интересы, точки соприкосновения. Может, взять отпуск и махнуть с ней куда-нибудь к теплому морю или в ту же Прагу, например. Глядишь, через месяц-другой от твоей тоски не останется и воспоминаний.

Юра похлопал меня по плечу.

— Давай, Андрюш, до станции прогуляемся. А то, как я про Прагу вспомнил, ужасно захотелось пива. Да и вообще, воздухом подышать.

Солнце пригревало по-летнему. Оно слегка подсушило асфальт и все еще зеленую траву в сквере. Мы с Юрой расположились на скамейке в небольшом скверике недалеко от вокзальной площади. Мы открыли по бутылке пива и с животным удовольствием сделали несколько освежающих глотков. В Юрином портфеле лежала бутылка коньяка, и будущее казалось нам светлым и прекрасным. Отовсюду исходили восхитительные запахи: антоновских яблок, жареного шашлыка из придорожного кафе, мокрых листьев, отдаленно напоминающих запах горького шоколада, и еще чего-то из далекого детства.

Вот тут и появилась эта старуха, которая с тех пор никак не идет из моей головы. Строго говоря, слово «появилась» здесь совершенно не подходит. Она беспардонно нарушила нашу осеннюю идиллию, усевшись на скамейку рядом с Юрой.

— Здравствуйте, художник! — Обратилась она к Юре. — Угостите бабу Раю пивом! Или еще чем-нибудь покрепче. С утра жуть как пить хочется!

Одета она была довольно аккуратно, что никак не вязалось с ее агрессивным поведением. В руках ее была старая хозяйственная сумка, набитая каким-то хламом. И на первый взгляд, она была типичной бомжихой. Но, было в ее внешности что-то другое, что отличало ее от обитателей московских ночлежек. Может, уверенные и даже несколько резкие движения. Может, глаза, смотревшие на мир ясно и независимо.

— Здравствуйте, Раиса Ивановна! — Юра отдал старухе пиво и смущенно посмотрел на меня. — Раиса Ивановна — моя соседка. Мы с ней иногда общаемся на разные темы, умнейшая женщина.

Я улыбнулся такому странному знакомству моего друга, в этот момент я бы не удивился ничему, такое беззаботное и спокойное настроение было у меня в ту минуту, как в детстве.

Старуха допила пиво и вдруг запела удивительно чистым и хорошо поставленным голосом:

«Поедем, красотка, кататься.

Давно я тебя поджидал.»

Я с изумлением посмотрел на нее. Мне сразу же вспомнилась запись этой песни в исполнении Нины Руслановой. Голос был удивительно похож.

— Спасибо, сынки! Хорошо так на душе стало, что петь хочется. Пойду я от вас, не хочу мешать вашему разговору.

И она медленно направилась к автобусной остановке.

— Встречаются иногда странные существа на жизненном пути. — Юра достал из портфеля новую бутылку с пивом и сделал большой глоток. — Да и не только со мной такое происходит. Наверняка, и у тебя Сапрыкин было что-то, что незаметно направляет тебя на скользкую дорожку. Нет. Я не так выразился. Извини. Есть вероятность что ты, встретившись с кем-то или с чем-то, что может изменить тебя или твою жизнь. И ты можешь оказаться в таких местах, о каких ты и не догадывался.

— Что ты имеешь ввиду? — Я посмотрел на Юру.

— Да ничего особенного. Пять лет назад я и не помышлял о том, что перееду жить в Подмосковье. А теперь — я здесь свой. Меня узнают на улице, со мной здороваются незнакомые люди. Другая жизнь, новая, интересная.

Взять, к примеру, Раису Ивановну. Человек удивительной судьбы, сложной и трагической, как и всего ее поколения, да и не только ее. Я тебе расскажу, и ты сам поймешь, о чем я.

Родом она из этих мест, но много лет жила в Шатуре, там ее первый муж работал завклубом, ну а она в самодеятельности выступала. Обратил внимание, какой у нее голос?

— Да. Роскошный! — У меня в голове до сих пор звучит.

— Вот-вот. А ведь ей уже семьдесят восемь лет.

— Неужели. Я думал меньше.

— Ну, да дело не в этом. Первый муж умер рано, уж не знаю отчего, то ли выпивал, то ли болезнь, она не рассказывала. Она сразу же вышла замуж второй раз и родила девочку, а от первого брака было двое пацанов — погодки. Кстати говоря, они были бы старше нас лет на пять — семь.

— Что значит, были бы?

— Нет их уже на свете, умерли. Вернее — старший умер, он и пил, и на игле сидел, так и ушел, едва за сорок перевалило, а младшего еще раньше зарезали в пьяной драке.

Мое беззаботное настроение мгновенно улетучилось. Я посмотрел вслед ушедшей старухе, но ее уже не было видно, видимо села в автобус.

— У старшего сына была семья, жена осталась и двое детей. Так вот сын — Максимка, тоже наркоманил и в двадцать два года покончил с собой — выбросился из окна. То ли передоз, то ли просто, все надоело. В общем, у бабы Раи остались одни женщины, дочь — Марина и две внучки.

— Да. Жуткая история. Ну и зачем ты все это мне рассказал? Такое хорошее настроение было!

— Знаешь, Андрей! Раньше я думал, что за пределами МКАД живут одни люмпены, ну или быдло, судя по тому, как к ним относятся власть имущие.

Но, когда оказался здесь, понял, что это и есть наш народ со всеми своими горестями и радостями. Здесь, так же как и в столице кипит жизнь. У людей свои интересы, устремления. Да, у людей маленькая зарплата, да иногда им не хватает на элементарные вещи. Но, они умудряются думать не только о материальной стороне жизни. Люди как-то держатся, влюбляются, рожают детей, читают книги.

Человек это не столько тело, сколько его душа. Невозможно отделить одно от другого. Здесь важно, как душа реагирует на окружающую обстановку. На погоду, на природу, на людей. Как ты это все воспринимаешь, со смирением или с гордыней. Я уже давно смирился со своим положением. Скажу больше — мне нравится то, что я вижу вокруг, и как моя душа воспринимает происходящее. Я стал лучше понимать людей и что с ними происходит. Их устремления, мотивацию. И скажу тебе, Сапрыкин. Мотивация простых людей и власть предержащих не сильно отличается. Простые люди проще, чище и понятнее. Им приходится выживать и некогда думать о высоком.

За полгода я стал для них своим. Мои соседи — нормальные мужики. Один служил в дивизии, второй работал электронщиком на заводе. Сейчас оба на пенсии. Бывает, выпиваем вместе. Присутствует обида на наших правителей. Получается, их как бы выбросили из жизни. А они так не хотят. Постоянно что-то придумывают, предложения разные.

Очень сильно их власть обидела. Не какого-то конкретного человека, а всех. Своим наплевательским отношением к людям этого поколения. А ведь это, в какой-то степени, и наше поколение тоже.

В СССР власти поддерживали несколько мифов для населения.

Например, у нас были дешевые продукты питания. Правда, их нельзя было купить в свободной продаже, но, об этом пропаганда умалчивала. Или миф о светлом будущем. Нам говорили, надо еще немножко потерпеть, ну, лет двадцать или пятьдесят, и у вас все будет. Да, неважно, что там еще вещала пропаганда, главное, они делали вид, что заботятся о населении. И вся их деятельность направлена на улучшение жизни народа.

А сейчас у меня такое впечатление, что власти все по фигу. Они прямо говорят, знаете, мы устали вас обманывать и теперь будем говорить только правду. Так вот нам все равно как вы там живете, вся наша деятельность направлена для удовлетворения наших же потребностей. А ваши проблемы нас не волнуют, выживайте, как хотите. Только не лезьте к нам со своими просьбами и нравоучениями. Не отвлекайте от дела. Наше время стоит слишком дорого, чтобы тратить его на чернь.

Теперь вам будет жить намного легче. Так как теперь вы знаете правду. Наш мир жесток, и природа власти такова, что она не придет вам на помощь в трудную минуту. Помните, что вы можете рассчитывать только на себя и на своих близких. У власти свои задачи и свои близкие. И они никак не связаны с вашими нуждами.

Все. Адьос!

Юра сделал несколько глотков из бутылки.

— Здесь столько драматических и даже трагических сюжетов. Что там Ромео и Джульетта, у нас и похлеще бывает. Вот я сейчас расскажу тебе одну историю.

Юра на мгновенье замолчал, посмотрел мне в глаза.

— А ты помнишь, что хотел написать роман, Андрей? Я — помню. — Он поднял палец вверх и попытался придать торжественности своему голосу.

— Это все в прошлом. — Я отмахнулся от него.

— Много раз пытался начать. Но, всякий раз что-то меня останавливало. То фантазии не хватает, то еще что-нибудь. Вот выйду на пенсию, тогда и возьмусь за написание.

— Так тебе до пенсии еще лет пятнадцать, Сапрыкин! Нет. Ты это брось.

Я тебе еще вот что скажу. Господь всегда дает второй шанс. Во всем, во всех человеческих начинаниях, в учебе, в работе, в творчестве, в любви. Что бы ты ни делал, к чему бы ни стремился, Он там наверху наблюдает за тобой и мягко направляет в нужное русло. Сначала все легко получается, как бы само собой. Но, в этом-то и кроется главная опасность. Вместо того чтобы использовать свой шанс добиться желанной цели, мы начинаем думать, что так легко и безоблачно будет всегда, и я еще обязательно успею воплотить в жизнь свои задумки. Проходит время. С каждой попыткой собственные усилия, и цель удаляется все дальше и дальше.

Я много раз наблюдал это у разных людей. Потом, чтобы повторить эту легкость восприятия нужно потратить много сил и времени. Художники годами оттачивают свое мастерство и без всякой надежды ждут, что вот-вот на них снизойдет Божественное вдохновение. Но, проходит время, постепенно тело стареет, и мысли о приближающемся конце убивают последние надежды на творческий успех. Кажется, что возможностей больше нет. В такие моменты легко впасть в отчаяние, скатиться на дно. Можешь, мне поверить, Сапрыкин! Я знаю, о чем говорю. И вот когда уже все меркнет, Господь дает тебе второй шанс. Но, к сожалению, большинство из нас оказываются не готовы им воспользоваться. Далеко не все даже успевают понять, что это чудо было совсем рядом, а они в это время были заняты решением мелких проблем.

Юра еще долго рассказывал мне о своих соседях, случайных знакомых, о жизни в этом тихом подмосковном городе.

Мы вернулись в его квартиру. Юра пожарил безумно вкусную картошку. Мы вили коньяк и потом долго сидели на кухне, вспоминали друзей, музыку, поездки на дачу. Позже любовались сказочно красивым закатом.

Домой я вернулся поздно и без грибов.

Глава 5. Сон. Кассиэль и Малик.

Летний вечер. Сумерки. Действие происходит у подножия горы. Вверху, левее силуэта горы видно темно-багровое закатное небо, затянутое серыми облаками. Кое-где, изредка видны золотистые сполохи заходящего солнца.

Во время действия гора постепенно чернеет. Небосвод приобретает сине-фиолетовые оттенки, становится пугающе-темным. В конце действия на небе появляются звезды.

По равнине, по направлению к темной массе горы, движется светящаяся точка. Изображение постепенно укрупняется, приближается. Чуть позже можно различить фигуру со старинным фонарем в руке.

Кассиэль: Кто здесь? Я не узнаю тебя. Освети лицо или я буду вынужден применить силу!

Малик: Это я — Малик! Ты не узнал меня Кассиэль? Совсем забыл своего старого приятеля?

Кассиэль: Малик?! Неужели? Мой милый друг опять посетил меня! Как я рад тебя видеть! Проходи скорей сюда! Но, не пытайся обнять меня. Ты же знаешь, что случится с тобой, если к тебе прикоснется ангел.

Малик: Боюсь, что когда-нибудь я так и сделаю — обниму тебя в последний раз, и сразу же превращусь в горстку пепла. Согласись, достойное завершение для того, кто большую часть жизни провел в преисподней.

Кассиэль: Ха-ха. Узнаю тебя, Малик! Как же мне не хватает порой твоих шуток. Согласись, правила жизни весьма суровы, но это — закон. Иначе опять наступит хаос. И все мы унесемся в небытие.

Позволь задать тебе один вопрос, ты устал с дороги, ведь путь из бездны так нелегок?

Присядь.

Отдохни.

И расскажи, что привело тебя ко мне? Я никогда не поверю, что ты поднялся к горе только для того, чтобы увидеться со мной.

Малик: Ох! Я восхищаюсь вашей мудростью, Кассиэль! В наше время друзья редко видятся просто так, потому что они друзья. Как правило, им нужны какие-то дополнительные причины для встречи.

Вот и у меня похожая ситуация. Представляешь, мне осталось всего ничего до конца моей смены, и тут экстренный случай.

Знаешь, что советовал в таких случаях мой первый начальник смены?

— «Малик! — Говорил он. — «Никогда не отвечай на телефонные звонки за пять минут до обеда или до конца смены. Наверняка, это звонок от руководства или от рассерженного клиента. Стоит только ответить, и ты надолго испортишь себе настроение. Не говоря уже о пищеварении.»

Кассиэль: И не говори. Будь прокляты эти неожиданные вызовы! Особенно, в конце дежурства. Итак, что же это за случай? Я тебя внимательно слушаю.

Малик: Там у подножья горы лежит тело. Молоденький юноша, почти мальчик. И он вот-вот попадет в чистилище. Мне неприятно тебе это говорить, Кассиэль, но, эта душа попадает в вашу епархию, и тебе придется открыть ворота, чтобы его пустить.

Кассиэль: Какой ужас! Ты говоришь, почти мальчик. Младенец? Совсем не успел пожить? Согрешить?

Малик: Двадцать лет.

Кассиэль: Двадцать лет? И ты пришел просить за него? Ты хочешь сказать, что за двадцать лет он не совершил ничего такого, что вы не можете принять его у себя? Или у вас не хватает мест?

Скажу тебе откровенно, Малик, я никогда не поверю тому, что у вас под горой нехватка площадей. У вас же там, нет таких проблем как на небесах.

Малик: Конечно же, ты прав, Кассиэль! Места у нас всем хватит. Благо, на Урале и в Сибири все еще работают медеплавильные заводы, а значит, жаростойкими котлами мы обеспечены на годы вперед. Да и со смолой и с горючими материалами нет никаких проблем. Ведь с каждым годом нефти на земле добывается все больше и больше.

Ну, и как ты знаешь, в каждый котел входит столько душ, сколько мы захотим. Проблема не в этом. Да и грехи за этим мальчиком водились. Но, он погиб на войне.

Кассиэль: О! Именно этого я и боялся. И какой урод опять затеял воевать? Кто только придумал эти войны?

Малик: Тише. Тише, Кассиэль! Ты же не хочешь, чтобы эти твои вопросы дошли до Создателя. Или ты захотел перебраться к нам? Остерегись! Тебя могут мгновенно низвергнуть отсюда за такие крамольные вопросы. Неужели ты забыл, что все войны на земле начинаются из-за золота и желания властвовать.

Поначалу они еще пытались утаить этот факт, придумывали красивые легенды, мифы. Например, о Святой Елене или об освобождении гроба Господня. Правда, заставить поверить в эти сказки им так никого и не удавалось. А теперь, они даже перестали стыдиться этого. Чуть что, сразу же начинают войну за клочок земли или за природные ресурсы, не думая о последствиях и жертвах

Кассиэль: Да, я изучал историю в молодости. Просто, устал немного. Все-таки конец смены, отпуск на носу. Все мысли уже там. Да и ереси в моих словах было не так уж и много.

Малик: Как немного? На мой взгляд, вполне достаточно, чтобы лишить тебя твоего звания. Ведь в своем выступлении ты посягнул на Создателя. Сам же спрашивал: «кто только придумал эти войны?» Так вот. Войны были и будут на земле до тех пор, пока существуют товарно-денежные отношения. А деньги ввел в оборот сам Создатель. Стало быть, и войны…… — это естественное состояние человечества.

Кассиэль: Ах! Малик, Малик! Как же я люблю тебя за твои рассуждения. Ты говоришь просто и разумно. Мне порой бывает, так жаль, что мы редко с тобой видимся. Представляешь, сколько таких логических умозаключений мы могли бы сделать, беседуя с тобой на вольные темы? Как бы продвинулась философская мысль на земле, благодаря нам с тобой, Малик!

Малик: Да. И мне ужасно жаль, Кассиэль, что мы с тобой служим в разных ведомствах! Но, давай вернемся к нашей проблеме. Мне кажется, уже пора открывать ворота.

Кассиэль: Ах! Как же это неприятно! Ведь солнце уже почти совсем село. Посмотри туда, осталось лишь несколько лучиков. Неужели, это не потерпит до утра? Утром я уже буду далеко отсюда. Новый дежурный откроет ворота и примет эту душу со всеми почестями, как и положено погибшему воину.

Малик: Ты правильно рассуждаешь, Кассиэль. Но, и ты войди в мое положение. Пока я не определю эту душу в рай, я не смогу закончить свою вахту, и уйти на такой же, как и у тебя, заслуженный отдых. И мне, и тебе хочется поскорее закончить с этим делом, и отправиться к теплому морю, загорать под пальмами, на теплом песочке. Ведь, правда? Так что, открывай ворота, Кассиэль.

Кассиэль: Ох, Малик! Ты терзаешь мою душу. Если бы ты знал, как же мне надоели эти праведники! Ты себе не представляешь, с каким напряжением всем нам приходиться тут работать в наше трагическое время.

Малик: Не смеши меня, Кассиэль. Ты что, хочешь сказать, что у вас тут очередь? Я что-то не увидел ни одной живой души, пока поднимался к тебе.

Не то, что у нас. Усопшие идут к нам сплошным потоком.

Кассиэль: Ха, сравнил! Что вам стоит пристроить грешную душу в вашу бездну? Раздел, помыл и запихнул в котел со смолой. Никаких удобств, индивидуальных особенностей личности, все одинаковые, как сельди в бочке.

Другое дело у нас. Ты хотя бы представляешь себе, как возросли, наши затраты по сравнению с прошлым годом?

Малик: Даже боюсь думать об этом.

Кассиэль: Вот! На девятнадцать целых и пятьдесят семь сотых процента.

Малик: Мне это ни о чем не говорит.

Кассиэль: Ты меня удивляешь, Малик. Образованные демоны обычно следят за состоянием экономики и курсом валют. Так вот, в своем ежегодном обращении Создатель обещал, что инфляция будет не выше восьми процентов. А тут, почти в два раза больше.

Малик: Но, получается, что больше чем в два раза.

Кассиэль: Вот я и говорю, почти. Но, не в этом дело. Ведь у нас индивидуальный подход к каждой душе. Мы не можем себе позволить строить рай сериями, пусть даже и небольшими. Мы обязаны воссоздать идеальную среду обитания для каждой попавшей к нам душе. А это гигантские расходы. Ведь цены на стройматериалы, оборудование, человеко-часы постоянно растут. Эти монополисты буквально терроризируют весь наш строительный бизнес.

Нет. Ты только прикинь, Малик! Перво-наперво, мы должны сотворить для каждой души твердь, или хотя бы ее подобие. И на то, и на другое идет уйма стройматериалов, песка, цемента, кирпичей. Потом отделка и декорации. Я уж и не говорю о фламандских гобеленах, дошло до того, что кое-где мы драпируем обычной аппликацией. Только ты никому не рассказывай об этом. Знаешь ведь, как это бывает обычно. Пойдет слушок, потом, не дай Бог, служебную проверку назначат. А от этого может пострадать столько ангельских душ! Ты себе и представить не сможешь.

Да, и самое главное — эфир. Пространство рая постоянно растет, и с каждым годом требуется все больше и больше этого летучего вещества. Нефтяная отрасль работает с перегрузками, да и цены на нефтепродукты взлетели до исторического максимума. Вот и получается, что пребывание даже одной души этого несчастного выльется бюджету в кругленькую сумму.

И это несмотря на принятую недавно концепцию минимального потребления.

Что нужно обычному человеку в этом мире — только то, что делает его существование полноценным. Понятно, что нужны источники тепла и света. Само собой, маленький домик на берегу моря — вполне достойный вариант. Но, к домику понадобится садик, бассейн, автомобиль, да мало ли что может придти в голову создателю. К тому же, все это нуждается в тщательном уходе. Придется нанять истопника, и у моря иногда бывает прохладно. Понадобится также хороший повар, вкусно покушать — это естественное состояние для наших подопечных. Потом еще садовник, водитель — механик. В этом случае мы экономим одну штатную единицу. Плюс, у клиента могут возникнуть индивидуальные пожелания, и нам приходится их выполнять, ничего не поделаешь, рай все-таки.

Малик: Да. Но, откуда вы берете столько людей для вспомогательных работ? Неужели, есть желающие?

Кассиэль: К сожалению, не так много. Конечно, иногда попадаются люди с ангельской душой, соглашающиеся на работу садовником или поваром. Но, никто не хочет водить или ковыряться в моторе — слишком нервная работа, поэтому мы используем роботов. Да, там и расстояния не большие. Скажу тебе честно, Малик, для любителей путешествовать вполне хватило бы велосипеда, ну, или, в крайнем случае, скутера. Так что, экономия средств — это самая большая мечта нашего офиса, и, как ты понимаешь, несбыточная.

Посмотри туда, Малик. Солнце уже почти село, и моя смена фактически закончилась. Давай отложим это дело до утра. Я тебя очень прошу. Ну, пусть пока побудет у вас в предбаннике, погреется немного напоследок, а утром доставите его сюда с первыми лучами. А?

Малик: Ах, Кассиэль! Как же ты не понимаешь, что я не могу пойти на этот подлог. Мое руководство уже знает, что эта душа приписана к раю, и поэтому отправило меня сюда для согласования мелких деталей.

Кассиэль: А о моем руководстве ты подумал? Я сегодня видел ЕГО. Он совершенно измотан. Ты только представь, Он не спал двадцать шесть с половиной суток, почти половину моей смены. Глаза огромные, красные, буквально источают скорбь. Борода и волосы на голове не расчесаны, висят клоками, как на рисунках Бидструпа. А ведь мне придется подниматься на гору и тревожить его, прежде чем открыть ворота. Ключи на ночь он забирает с собой, чтобы ни один грешник не смог сюда попасть несанкционированно.

Малик: Мне очень жаль, Кассиэль! Но, это моя работа. Я сочувствую тебе и ЕМУ. Кстати, передай ему мое восхищение и благодарность за прошлые дела. Хвала Создателю!

Кассиэль: Ах, Малик, Малик! Умеешь ты уговаривать. Ладно. Давай сюда душу этого несчастного. Где находится тело?

Малик: Вон там, видишь? В предгорье Северного Кавказа. Молодой солдатик, двадцать лет, родом из Москвы, учился в МГУ на Физфаке, отчислен с третьего курса за академическую неуспеваемость, по моим сведениям — не захотел платить за пересдачу экзамена.

Кассиэль: Но, на Северном Кавказе нет никакой войны, там контр — террористическая операция. Так, ты хотел меня обмануть, Малик? Как тебе не стыдно?

Малик: Никакого обмана. Согласно указа, Создателя за номером 2169 от 11 декабря, эта, так называемая, операция считается войной. И не говори, что ты об этом не слышал.

Кассиэль: Ладно. Давай его душу.

Малик: Тут, того этого. Видишь, как оно получается.

Кассиэль: Что там еще?

Малик: Дело в том, что душа еще не отошла от тела. Она только готовится. Но, это произойдет в ближайшие минуты или даже секунды, короче говоря, вот-вот. Я и явился сюда пораньше, чтобы предупредить тебя об этом.

Кассиэль: Так он еще и не убит? А ты мне голову морочишь. Все. Иду сдавать дежурство.

Малик: Погоди. Погоди. Пока он в коме. Но, очень скоро его душа предстанет пред тобой.

Кассиэль: Слушай, Малик! Мне проще спуститься вниз и посмотреть, что случилось с этим несчастным, чем выслушивать твои домыслы. Оставайся здесь и жди меня. Это приказ!

Кассиэль прочертил в воздухе магический знак и мгновенно исчез. В этот момент небо прорезала яркая молния. Чуть позже раздались раскаты грома. И как только они окончательно стихли, Кассиэль вновь оказался на своем привычном месте.

Кассиэль: Ну вот, и стоило из-за такой ерунды огород городить. Жив этот несчастный. Действительно, в коме. Пуля попала в голову, состояние тяжелое, но жив. Слава Создателю, не придется тревожить Апостола.

Малик: А хирурги после осмотра сказали, что этому солдатику осталось несколько минут

Кассиэль: Эти неучи ничего не смыслят в медицине. Их давно пора отправить на переподготовку. Я тебе говорю, что он жив. И….. Сейчас загляну в его историю болезни. Так. Пуля попала в голову, задеты важные органы, но кровоснабжение мозга удовлетворительное. Сердце у него молодое, здоровое — выдержит.

Мы с тобой вот что сделаем. Пусть он пока побудет в таком состоянии, месяц-другой. За это время ничего не изменится. Пока он в коме, врачи перевезут его в Москву, в госпиталь Бурденко, подключат все системы жизнеобеспечения. А через два месяца я вернусь из отпуска, заступлю на дежурство и вдохну в него новую жизнь. Мне это совсем не сложно.

Малик: Кассиэль — ты гений! Я восхищен этим твоим решением! Ты поступаешь в высшей степени благородно и великодушно.

Кассиэль: Чего не сделаешь ради хорошего друга… и отпуска.

Малик: Спасибо тебе Кассиэль. Ты спас не самого плохого человека на земле.

Кассиэль: Ладно, Малик, ладно. Я, конечно, люблю, когда меня хвалят. Но, ты же знаешь, что самое главное в нашей работе, да и в жизни тоже — это чувство меры.

Итак. Мой дорогой Малик! Наши дежурства закончились, и мы можем отправляться в отпуск со спокойной душой. Ты, кстати, куда собираешься поехать на этот раз?

Малик: Я хотел поплавать с аквалангом. Я давно мечтал окунуться в морскую пучину, посмотреть этот загадочный подводный мир. Рыбки, кораллы и прочие прелести.

Кассиэль: Ха! Ты решил меня насмешить, Малик! Мало тебе твоей подземной бездны! Так ты еще решил окунуться в подводную. К тому же, на мой вкус, там должно быть холодно и жутко. Смотри, не подцепи там воспаление легких или еще что-нибудь похуже. Клаустрофобию, например. Знаешь, как эти погружения могут повлиять на твою психику?

Малик: Я надеюсь, что ничего подобного не произойдет. К тому же, я собираюсь поехать к теплому морю. Мальдивы — лучше всего подойдут.

Кассиэль: Хороший выбор! Бывал я на этих островах. Только одного я не пойму, зачем тебе там куда-то погружаться? Замечательная кухня, свежие морепродукты, восхитительные фрукты буквально с ветки, изысканные напитки, будоражащие кровь и воображение. И здесь же легкодоступные красавицы, готовые реализовать любую твою фантазию за скромное вознаграждение. Мне кажется, ты немного слукавил, когда рассказывал мне про свои погружения. Поверь мне, там и без этого можно очень хорошо расслабиться.

Малик: Ну, я не знаю. Впрочем, если ты будешь настаивать, не буду спорить. Хотя, можно будет и погрузиться разок-другой. Во всяком случае, я надеюсь, что у меня получится.

Кассиэль: Ладно. Расскажешь потом.

А сейчас. Посмотри на запад, Малик! Последние луч и солнца спрятались за горизонтом, и это означает, что наши смены, наконец, закончились.

Малик: Да, это действительно так!

Кассиэль: Теперь, когда мы освободились от своих служебных обязанностей, у меня возникло простое желание — предложение.

Малик: Мой друг, я весь внимание.

Кассиэль: А не выпить ли нам по рюмашке в связи с окончанием нашей службы?

Малик: С превеликим удовольствием! К тому же, мы оба заслужили этот скромный праздник.

Кассиэль: Вот-вот. Именно, праздник. Я предлагаю тебе спуститься на землю, я там знаю пару-тройку злачных мест, где нас уже ждут, и устроить там маленький, но запоминающийся праздник для двоих одиноких джентльменов.

Малик: Я думаю, мы этого достойны.

Кассиэль: Я никогда не сомневался в твоих умственных способностях, Малик! Поверь, мне действительно искренне жаль, что мы так редко видимся с тобой. Только на сей раз уговор — за все плачу я.

Малик: Почему? Может, как всегда, в складчину?

Кассиэль: Никаких возражений, Малик! Я старше тебя по званию и не потерплю пререканий. К тому же, мое содержание существенно выше твоего.

Малик: Хорошо, Кассиэль! Не буду спорить. Я же знаю, чем кончаются такие пирушки. Вы — ангелы сначала напиваетесь и вляпываетесь в историю или в полицейский участок, и нам — демонам потом приходиться вытаскивать вас из кутузки, или разбираться с местными сутенерами.

Кассиэль: Какой ты стал ворчливый, Малик! Неужели это старость?

Малик: Ха-ха. Не дождешься! Хорошо, я согласен, ты платишь за ужин. Но, тогда, я выбираю место.

Кассиэль: Договорились!

В это время темнота окутывает всю картину. Не видно ни малейшего проблеска. Кажется, будто огромное черное пятно укрыло собой все видимое пространство. Но это пятно живет, дышит. Какое-то неясное шевеление угадывается внутри него. Что-то таинственное пугающее как бы взрастает в его чреве и вот-вот вырвется наружу. Липкий страх пронизывает все, что соприкасается с этой чернотой. И вот уже кошмарные видения готовы поглотить мой разум. И только краешком сознания, каким-то самым сокровенным уголком моей души я продолжаю верить, что очень скоро наступит новый день, и солнечные лучи разгонят эту пугающую тьму и разбудят меня своими нежными прикосновениями.

Глава 6. Человек из мерседеса.

Ну вот, еще один сон.

Откуда в моих видениях берутся подобные персонажи? Пошлые продажные черти решают судьбу какого-то солдатика раненого на Кавказе.

Кто они такие? Что они делают в моей жизни?

Все последние годы я занимаюсь словом. Это главная цель моей жизни. Найти или увидеть идеальное сочетание формы и содержания. Чтобы слово точно и полно высветила мысль автора. Иногда мне хочется быть этим автором. Но, я рад и тому, если увижу это у других сочинителей, кто бы они не были. В такие моменты я готов парить над землей от счастья, и в моей душе разливается небесное тепло. Сразу улетучиваются все тревоги и неприятности жизни.

Я стараюсь не смотреть телевизор — это пустое времяпровождение. Особенно политические новости.

Наташа, конечно, смотрит телевизор. Возможно, я видел этот или похожий сюжет, не осознавая этого. Собственно и сюжета никакого не надо. Мимолетным оком увидеть раненого в армейской форме на фоне гор, вполне достаточно для этого наваждения.

И что теперь делать? Запретить Наташе смотреть ТВ. Но, это абсурд.

Как бы я не хотел избежать этого, жизнь, так или иначе, ворвется в мое сознание.

Но, я живой человек, мне не избежать потерь и страданий.

Хорошо бы понять, предвестником чего является этот сон?

******************

Примерно через неделю после поездки к Юре я возвращался домой с работы. Это был, пожалуй, самый красивый день осени. Только в начале октября бывает так, что в природе все сходится. На какое-то время прекращаются дожди, облака улетучиваются куда-то на восток, и солнце, теплое, ласковое и не обжигающее, как летом, согревает землю, напоследок перед надвигающимися ненастьем и холодами.

Деревья в парках прямые и величественные все еще раскрашены в восхитительные оранжево-желтые, золотые тона, Они медленно и плавно роняют свои листья, покрывая мокрую землю этим великолепным ковром. А на земле, кое-где, все еще пробивается наружу из-под этого ковра, сочная зеленая трава. Под вечер, тускнеющие, уходящие солнечные лучи золотят верхушки деревьев, фасады домов, купола церквей, наполняя воздух величественным покоем и благостью.

Однако и это празднество природы, увы, недолговечно. Стоит зайти солнцу и темные сумерки плотно заволакивают землю, закрашивая сочные, яркие, живые цвета темно-серыми тонами. Потом начинает накрапывать мелкий осенний и, кажется, бесконечный дождичек, окончательно вымывая из памяти картины золотой осени.

Но, в тот ранний вечер солнце еще и не думало прятаться за горизонт. Я стоял на троллейбусной остановке и любовался начинающимся закатом, когда прямо передо мной неожиданно и резко затормозил новенький мерседес. Дверца приоткрылась, и я увидел улыбающееся лицо, окаймленное курчавой бородкой.

— Андрей? Сапрыкин? — Я услышал своё имя.

— Да. Это я. А, вы?

— Садись скорей. Здесь нельзя долго стоять.

Преодолев секундное колебание, я сел в машину и захлопнул дверцу, пытаясь вспомнить, где я мог видеть этого незнакомца, и откуда он меня знает. Машина медленно тронулась с места.

— Значит, не узнал. — После неловкой паузы произнес незнакомец. — Конечно, больше двадцати лет прошло. Да и. бородки у меня тогда не было.

Он говорил это, не отрывая взгляда от дороги. В моей голове вихрем проносились давнишние воспоминания. Мелькали лица людей, которых я знал или мог видеть в молодости. В армии, в Университете. Или это было еще раньше? Что-то неуловимо знакомое было в его внешности. То, как он уверенно вел машину. И голос. Конечно же.

— Дима? Ты? Неужели!

— Ну, наконец-то! Еще немного и мне пришлось бы прямо здесь сбрить бороду. Или, по крайней мере, подумать об этом. — Он на мгновенье повернулся в мою сторону, и я успел заметить блеск его глаз. — Я рад тебя видеть, Сапрыкин!

Дима Пирогов. Перешел в нашу школу в девятом классе. Он был молчаливым и довольно скрытным подростком. Держался высокомерно и практически ни с кем не общался. Однако ко мне он всегда относился дружелюбно. Со временем мы с ним немного сблизились. Я бывал у него дома. У них была большая трехкомнатная квартира на Покровском бульваре, и мы с компанией часто собирались там, чтобы послушать музыку. У Пирогова был магнитофон SONY и много записей всех популярных направлений. К тому времени мода на музыку диско уже прошла, и мы с удовольствием слушали классику рока и реже группы новой волны.

Сейчас я был взволнован и немного смущен. С одной стороны, всегда приятно встретить старого школьного приятеля, с которым проводил так много времени в юности.

С другой… Пирогова трудно было назвать искренним и преданным другом. Он был для этого слишком эгоистичен и самолюбив. Да и расстались мы с ним после очень неприятной истории. Я тогда учился на третьем курсе Университета. К учебе я относился кое-как, поэтому и был отчислен за неуспеваемость. Тут же возникла повестка из военкомата, и почти сразу же меня призвали на службу. Тогда у меня была девушка, Ирина. Моя первая любовь.

Так вот, когда я оказался в армии, Пирогов взялся ухаживать за ней и вроде бы, не без успеха. Так или примерно так, мне рассказали после моего возвращения. Тогда я не стал разбираться, правда это или нет. С Ириной я не смог поговорить, она к тому моменту вышла замуж за незнакомого мне человека, и через подругу передала мне, что не хочет меня видеть. Что касается Пирогова, он просто исчез из моего поля зрения. И я не слишком сожалел об этом. И вот, после стольких лет, он вновь появился в моей жизни.

— Ну, что молчишь, Андрей! Расскажи, как ты живешь? Чем занимаешься? Или хотя бы, куда тебя подвезти?

— Я не знаю, о чем говорить. — Я старался держать себя в руках и тщательно подбирал слова. — Ты узнал меня и предложил подвезти. Но, зачем, Дима? Прошло столько лет. За все эти годы мы ни разу не пересеклись. Судя по всему, в этом не было необходимости.

Так стоило ли сейчас останавливаться?

— Неожиданный вопрос, Андрей! А впрочем, ты всегда был таким, прямым и беспардонным. Извини, конечно, но я думал, что ты хоть немного обрадуешься нашей встрече.

Но, я готов ответить на твой вопрос предельно откровенно. Ты же хочешь услышать мой ответ. А впрочем, не важно.

Почему я остановился? — Пирогов на мгновенье задумался.

— Я часто вспоминаю то время. Жизнь тогда была другой, в ней было много фальши и прочего идеологического дерьма. Но, для меня это были лучшие годы. Я был молод, успешен, учился в институте. Все пути были открыты. Будущее представлялось мне светлым и безоблачным. Позже я понял, каким наивным дураком был тогда.

И, тем не менее, когда я перебираю в памяти события тех лет, я всегда испытываю чувство радости и какой-то душевный подъем. Кажется, я все еще способен на многое, на хорошие поступки. Хочется послать к чертовой матери своих теперешних друзей и изменить жизнь к лучшему. Поэтому, когда я тебя увидел, я нисколько не сомневался, останавливаться или нет. Во мне что-то щелкнуло, как будто свет включился. Наверное, подсознательно я хотел увидеть тебя. Ведь у нас было так много общего в юности.

Он замолчал и посмотрел на дорогу. Мы все также ползли в потоке машин.

— Может, это просто ностальгия о себе — любимом, молодом. — Он скривил губы в улыбке. — Итак, куда тебя подвезти, Андрей?

— Здесь недалеко. Еще полторы остановки, и будет мой дом.

— Так ты живешь здесь? Давно?

— Почти двадцать лет. — Я глубоко вздохнул и почувствовал облегчение. В конце концов, в этом нет ничего необычного. Встретились, поговорили, вспомнили юные годы и разошлись. Совсем необязательно поддерживать в дальнейшем это знакомство.

— Родители разменяли квартиру, когда я женился. Таким образом, я и оказался здесь.

— Понятно. И как они?

— Кто? — Я не сразу понял его вопрос.

— Твои родители. Мария Васильевна и Петр Николаевич. Видишь, я помню, как их зовут.

— Они умерли. Десять лет назад. Сначала мама, потом отец. И года не прошло.

— Прости, Андрюш! Я и подумать не мог, что так рано. Правда, прости. Мне очень жаль.

— Не переживай. Для меня все это в прошлом. Но, мне приятно, что ты не забыл. Даже помнишь их имена.

— Хорошие были люди, земля им пухом. Но, расскажи о себе, Андрей. Как ты живешь? Чем занимаешься?

— Как живу? Как все, наверное. Тихо и незаметно. Работаю корректором в издательстве. Чисто техническая работа, хотя иногда бывают яркие моменты. — Я замолчал, пытаясь вспомнить последний редактируемый текст.

— А дети есть? — Своим вопросом Пирогов выел меня из замешательства

— Да. Дочь, Женечка. Студентка. А у тебя есть дети? Да. И как твои родители? Я тоже помню их. Мы же так много времени проводили в вашей квартире. Помнишь?

— Конечно, помню, Андрюш! Папа умер несколько лет назад. Мама — жива, но в очень плохом состоянии, болеет. Сам понимаешь, возраст.

— Понимаю. И надеюсь, она поправиться.

— Это вряд ли. Знаешь, когда я вижу, как она страдает, я думаю, может лучше ей уйти без этих мучений. Да и возраст уже такой, что надеяться на улучшение просто глупо.

— Сочувствую. Наверное, тебе сейчас нелегко.

— Ты прав, Андрей. Нелегко. — Пирогов надолго замолчал. — Зато в остальном, никаких проблем. Но, ты же помнишь времена нашей лихой молодости, нашу компанию. Как все мы тогда мечтали о красивой жизни, дорогих иномарках. Сейчас, когда все это есть, мне не хватает именно того задора, который был у меня тогда. Чувства свободы. Да, да именно свободы от всей этой мишуры и условностей. Хочется иногда просто встретиться и поговорить откровенно с близким по духу человеком. Да, вся беда в том, что близких друзей у меня не осталось. А может, и не было никогда. Поэтому я и остановился, когда увидел тебя на остановке. И ничуть не жалею об этом. — Пирогов хотел сказать еще что-то, но в этот момент мы подъехали к перекрестку.

— Дима, За светофором притормози. Вот мой дом. — Я показал рукой в сторону наших окон.

— Жаль, что так быстро доехали! — В его голосе чувствовалось разочарование. — Может, встретимся как-нибудь, Андрюш? Посидим за рюмкой чая. Вспомним молодость. А?

— Это вряд ли. — Пирогов ловко припарковал машину у бордюра. — У каждого из нас своя жизнь со своими интересами. Скорее всего, у нас не будет общих тем для разговора.

— А вот тут ты ошибаешься, Сапрыкин. Я знаю как минимум одну тему, про которую ты хотел бы узнать все. Или почти все.

И еще, странно, что ты до сих пор работаешь корректором. Ты же, насколько я помню, учился в МГУ. А значит, у тебя, наверняка, должны быть знакомые с более высоким, значимым положением. Неужели, ты так и не смог обзавестись связями, чтобы улучшить свое положение, материальное и должностное.

Это же естественно, стремиться подняться выше по карьерной лестнице. Так проще реализовать себя, да и деньги всегда помогут жить более яркой, полноценной жизнью.

— Именно так я и живу, Дима! Именно так. — Я улыбнулся впервые с момента нашей встречи. — Я пересмотрел все фильмы Федерико Феллини, некоторые из них не дублированные на русский язык. Моя дочь учится в Университете в Праге. Как ты понимаешь, и у нее со знанием иностранных языков все хорошо, моя жена, всю сознательную жизнь работает преподавателем иностранных языков, в школе и репетиторством подрабатывает.

Что касается материальных благ, мою семью устраивает уровень наших доходов, у нас с женой не такие уж большие потребности. Но главное — «я никому ничего не должен», как говорил один из персонажей Джойса. Это главное, Дима. Наличие связей подразумевает некоторую зависимость от вышестоящих знакомых. Так вот, я полностью свободен от этой, да и от других зависимостей. Чего и тебе желаю.

Пирогов громко и неискренне засмеялся. Я понял, что он взял паузу. Часто люди смеются потому что им нечего сказать, чтобы скрыть свою растерянность.

— Вот теперь я узнаю тебя, Сапрыкин. Наконец, ты показал мне свой характер. Что ж, я рад, что у тебя все так хорошо. Но, может быть? — Пирогов на мгновенье задумался. — Ты не хочешь ничего узнать про Ирину? Или ты все давно забыл? — Этот вопрос заставил меня замереть.

— Что ты хочешь рассказать про нее? — Я вдруг почувствовал сильнейшее напряжение. Если он скажет что-то пошлое о ней, я, не задумываясь, набью ему морду.

— Ладно, Андрюш, расслабься. Вижу, что не забыл. Неудобно разговаривать в машине. Мне все время надо следить за дорогой. Да и ты как-то нервно меня воспринимаешь. Я же говорю, давай как-нибудь встретимся и поговорим. Не враги же мы с тобой. Я если честно, даже не знаю, почему ты не позвонил мне, когда вернулся из армии, И из-за этого кончилась наша дружба. Дело, конечно, прошлое, но осадочек, как говорится, остался.

— Послушай, Дима! Мне кажется, не стоит ворошить прошлое. По крайней мере, нашу так называемую дружбу. Ты сам прекрасно знаешь, почему я не позвонил.

— Кое о чем я догадывался. — Пирогов не дал мне договорить. — Скорее всего, кто-то снабдил тебя искаженной информацией. Проще говоря, оболгал меня, и ты сделал неверные выводы.

Но, ты прав. Сейчас не стоит копаться в прошлом. Я смотрю, у тебя не подходящее настроение для разговора. Давай я запишу номер твоего мобильного. Позвоню тебе, и мы сможем встретиться в соответствующей обстановке. Я закажу столик в ресторане, посидим, выпьем, тогда и выскажешь все свои обиды. Правда, Андрюш! Любой из нас нуждается в такой эмоциональной встряске.

Неожиданно я вспомнил свой странный сон. Мне показалось, что один из демонов явился ко мне в обличье Пирогова и пытается соблазнить меня. Шальная мысль зародилась в глубине сознания. — Черт с ним. Пусть звонит. Узнаю про Ирину, а на все его уговоры не поддамся.

Я изобразил приветливую улыбку и продиктовал свой номер.

Мне кажется, он не ожидал такой быстрой реакции.

После этого мы быстро распрощались, и я направился к своему подъезду. Перед тем как войти в дом, я обернулся, но Мерседес уже исчез в потоке машин.

Ирина. Моя первая любовь. Как близки мы были тогда. Как она наполняла мою жизнь тогда. Я давно не вспоминал о ней, и вдруг эта встреча.

Какое-то неясное темное волнение поднялось внутри. Я даже замер, пытаясь восстановить сбившееся дыхание, на ступенях, ведущих к лифту.

Глава 7. Письмо матери в деревню.

Здравствуй, моя любимая Мамочка!

Прости, что долго не писала тебе. Все как-то не могла собраться с мыслями. По мобильному мы с тобой говорим редко, и как-то скомкано. Видно, что не привыкла ты к этому виду общения. Да и я немного теряюсь, когда удается до тебя дозвониться. Когда уже наладят у вас нормальную связь.

У нас событий немного. С того самого дня как Женечка уехала в Прагу, ничего, считай и не случилось. Теперь в нашем доме стало тихо и как-то неуютно. До этого я почти все время тратила на нее. Ну не мне тебе рассказывать, как внимательно надо обходиться с взрослеющей дочерью. Я, как и ты, старалась отдать ей всю себя, все, что я знаю и умею. Научить всему, как общаться с людьми, как постоять за себя в трудных ситуациях. Да и простые заботы. Каждый день нужно накормить чем-нибудь вкусненьким, проверить уроки, дневник. Порасспросить, не связалась ли с плохой компанией. Иногда бывает, проснешься ночью, и мысли нехорошие так и лезут в голову. Вдруг, не дай Бог беда нагрянет. В такие минуты страх так и подкрадывается к сердцу, а потом как сожмет его, как будто в ладони. И я чувствую, как мои соки исходят из меня и страх за то, чтобы с Женечкой ни го плохого не случилось. Я не знаю. Я бы все за нее отдала.

Теперь вдвоем с Андрюшей живем, скучаем. Он еще больше замкнулся в себе, почти не разговаривает. Но, я чувствую, как он переживает из-за ее отъезда. Он ведь ее так же сильно любит, как и я. Вчера друга какого-то встретил. Не знаю, что там между ними произошло, но весь вечер просидел в своей комнате, даже чай не стал пить. Говорит, старый школьный друг. Давно не виделись. Что там между ними произошло — не знаю. Но, может, расскажет когда-нибудь.

Напиши, что у тебя нового? Как поживают Авдеевы? Не забывают тебя, заходят в гости? При встрече передавай им горячий привет от меня.

Морошка, что ты дала мне перед отъездом стоит в холодильнике. Женечка ее любила, а Андрюша к ней равнодушен, не ест почти, он все больше кофе пьет, а к морошке это не подходит. Он тоже о тебе спрашивает и передает привет.

Мама, напиши, как ты себе чувствуешь? Если что-то болит, сразу же обращайся к врачам — они помогут. А если лекарство какое-нибудь понадобиться, звони мне, я обязательно передам с проводницами. У меня есть одна знакомая, она так всегда делает.

Скучаю без тебя. Надеюсь, что скоро увидимся. Может, уговорю Андрюшу, и приедем к тебе после Нового года. А что, пусть посмотрит на настоящую русскую зиму.

Пожалуй, все на сегодня. Желаю тебе здоровья, и чтобы все беды обходили тебя стороной. Целую крепко. Твоя любящая дочь, Наташа.