Синеет парус

Сергей Кишларь, 2020

Вихрь исторических событий 1914–1923 годов причудливо переплетает судьбы двух молодых женщин – жены фабриканта Арины Марамоновой и поломойки Любы Головиной. У первой есть всё: положение в обществе, богатство, красота. У второй нет ничего. Но вихрь истории изменит положение привычных вещей, низвергнет одну и вознесёт другую, а главное – вынудит каждую по-своему повлиять на судьбу гвардейского поручика Резанцева. И это влияние окажется роковым.

Глава 11

— Оленька, ну хоть вы вразумите её.

Досадливо хлопая ладонями по бокам, Николай Евгеньевич ходил по Арининой спальне из угла в угол. Городская квартира Марамоновых выходила на центральную улицу. По окнам ползли струи дождя, хмарилось небо.

Двери орехового гардероба — распахнуты настежь. На стульях, на спинках кровати, на кружевном постельном покрывале, — всюду разбросаны юбки, кофты, жакеты. Взятая вместо Анюты горничная стояла у гардероба, перебирая плечики с платьями. Арина с другого конца комнаты подсказывала ей:

— Не это — правее… Ещё правее… Да, укладывай.

Ольга сидела бочком на стуле, уперев локоть в изогнутую резную спинку. Наматывая на указательный палец выбившуюся из-за уха прядку золотистых волос, наблюдала за Ариной.

— Это бог знает, что такое, — возмущался Николай Евгеньевич. — Оленька, ну поговорите же с ней! На вас последняя надежда. Уму непостижимо, что удумала — ехать с поездом на фронт. Это сколько же вёрст в поезде? Туда, да обратно… А там поезда под обстрел попадают… Оленька, ну что же вы молчите?

Ольга решительно сложила губы, вытянула в струнку прядь волос.

— Хорошо, Николай Евгеньевич, только оставьте нас вдвоём. — Отпущенная на волю прядка волос спиралькой воинственно прыгнула к уху. — И ты, Дарья, погуляй.

Ещё дверь не успела закрыться за Николаем Евгеньевичем и Дарьей, — Арина перешла в контрнаступление, не давая и слова сказать:

— Только давай без уговоров, что решено, то решено. Всё! Слышать ничего не хочу.

— Арин, ну нельзя же так с ходу, не обдумав…

— Оля, слова сейчас бесполезны!

— Нет уж, дай и мне слово сказать. Думаешь, не догадываюсь, почему ты так торопилась на Ривьеру?! Опять бежишь от самой себя?! Сколько можно? — Ольга ходила по комнате, порывисто оборачиваясь к Арине и бросая ей хлёсткие фразы. — От этого поручика ты сбежишь, а от самой себя? Пора уже решиться на что-нибудь. Ты же женщина. Сделай так, чтобы и волки были сыты и овцы…

Арина распахнула во всю ширину синие, застывшие от возмущения глаза. Ольга осеклась, хлопнула себя кончиками пальцев по лбу, будто вспомнила о чём-то.

— Господи, кому я это говорю! Ладно-ладно, не смотри на меня так. Уговариваю тебя, будто сама верю, что смогу уговорить.

Воинственность Ольги внезапно иссякла, она села на стул, подпёрла пальцами висок. В остывшем голосе зазвучали нотки смирения:

— В госпитале кто останется?

— Ты, конечно.

— Бросить тебя я не могу, — едешь ты, еду и я.

— А госпиталь?

— Придётся взвалить всё на Андрусевича. Анюта у нас личность ответственная, властная, с хозяйственными проблемами у него вопросов не будет. — Ольга деловито поднялась, развела руками, мол, сама того хотела, Арина Сергеевна, так что не обессудь. — Пойду Николая Евгеньевича уговаривать.

— Оль, погоди, давай посоветуемся, такие решения с ходу не принимают.

— А ты долго думала, когда своё решение принимала? Или советовалась со мной?

— А Роман Борисович?

— Ах, Роман Борисович! Вот ведь какие мы заботливые! А Николай Евгеньевич? О нём ты думала?.. Ладно, садись и жди. Опять мне твои семейные дела улаживать.

Пошла в марамоновский кабинет. Николай Евгеньевич торопливо поднялся на встречу.

— Ну?..

Ольга подошла, заботливо отряхнула с его плеча какую-то пылинку, тяжело вздохнула:

— Николай Евгеньевич, вы же знаете её, — если вбила себе в голову… — Ольга безнадёжно пожала плечами. — Ну и чувство долга. Вы же знаете, в ней это сильно развито. Но вы не беспокойтесь, я поеду с ней. Под моим присмотром с ней ничего плохого не случится, обещаю вам.