Четвертый

Сергей Калашников, 2017

Что может сделать наш современник, оказавшись в начале решающей для существования России войны, там, где происходит это самое противостояние? Историю событий знает на уровне школьника. Навыков или профильного военного образования нет. Физически… нормальный средний уровень. Но имеется желание и некоторые соображения. Возможно, неправильные. Зато свои.

Глава 3

Фугасы под шпалами

По дороге Ольга, поскольку владела немецким, носила знаки различия фельдфебеля и единственная из нас была вооружена автоматом, играла роль командира. Изредка отдавала команды, для ответов на которые мы выучили два слова: «Яволь» и «Цубефель». Причем она объяснила, что не важно, каким из слов отвечать на любую фразу, потому что её «распоряжений» мы всё равно понять не в состоянии, а учить нас некогда. На что старшина сдержанно улыбнулся и промолчал, одним движением брови удержав лейтенанта от попытки что-то сказать. Это на случай, если окажемся неподалеку от немцев — шли-то мы открыто и легко могли нарваться на любую встречу.

Деловито, цепочкой, вышли из леса в месте, где не наблюдалось ни постов, ни патрулей, поднялись на насыпь железной дороги, прошли по ней пару сотен метров и спустились с противоположного откоса тоже в сторону леса, который и стали прочесывать, углубляясь в чащобу.

Вообще-то пока следов вырубки растительности вдоль путей не наблюдается — партизанское движение не набрало силу и до начала рельсовой войны остаётся немало времени.

Следующим вероятным препятствием на нашем пути являлось то самое шоссе, при переходе через которое группа впервые попала в неприятности. К нему мы приблизились, идя оврагом, которым убегали в тот страшный день. Сегодня мы его «прочёсывали», пока не выбрались к дороге неподалеку от памятного минного поля. И обнаружили добавку к пейзажу — аккуратное немецкое кладбище с деревянными крестами и табличками.

— Шестьдесят семь, — сказала Оля, пересчитав могилы. — Да восемь сапёров, два водителя и четыре мотоциклиста — больше восьми десятков.

— Десять фашистов за одного убитого нашего, — кивнул я. — Большего мы пока не добились.

— Какие вы всё-таки идиоты, — вдруг не сдержался прислушивавшийся к нашему подсчёту старшина. — Чтобы вырастить и обучить солдата, нужно лет двадцать, а мост починят за неделю, да и всё, что погибло в том рухнувшем поезде, восполнят за короткий срок. Кроме сломавших себе шею в рухнувших вагонах. Самые болезненные потери для фашистов — живая сила. Причем именно строевые солдаты. Как вы их, кстати, столько положили в одном месте?

— Пешую колонну стрелковой роты обстреляли продольным огнём из двух пулемётов метров с семидесяти. А в кюветы заложили мины, — ответила Оля. — Но это была чистая случайность — вряд ли нам удастся повторить что-нибудь подобное.

— Случайно мины по обе стороны дороги. Случайно сразу два пулемёта в семидесяти метрах установлены для ведения продольного огня. А ведь не все скончавшиеся после встречи с вами остались здесь. Кто-то умер по дороге в госпиталь, кто-то на операционном столе.

— Опытный вы, товарищ старшина, — ввязался я в разговор.

— Третья война, — согласился мой собеседник.

— В Испании начинали? А потом финская? — сочувственно проговорила Оля. Дождалась кивка и продолжила: — А разжаловали вас из-за?.. — она щёлкнула пальцем по горлу.

— Или шерше ля фам? — предложил я иной вариант. — Да это и не важно, — под странным взглядом собеседника срочно захотелось сдать назад. — Научите нас, пожалуйста, выплавлять тротил из разбросанных взрывом миномётных мин. А то мы сильно поиздержались, — поспешил я увести разговор подальше от, возможно, болезненной темы.

— Совсем? Всю взрывчатку до крошки истратили? — уточнил лейтенант.

— Есть с десяток кругленьких немецких шашек с заклеенной бумажкой дырочкой на торце.

— А ещё чему вас научить? — спокойным голосом спросил старшина.

— Нам много чего нужно, но вы ведь скоро уйдёте — понесёте генерала к нашим. Так что давайте ограничимся пределами возможного.

* * *

Свинчивать с мин колпачки и разбираться, в каком положении находится взрыватель, учил нас лейтенант. Он артиллерист. Попросил называть его Володей, не сводил восхищённых глаз с Ольги и из трёх разбитых миномётов, что оставались неприбранными на разгромленной позиции в районе поля, где мы собирали мины, соорудил один. Целых или не слишком повреждённых мин, таких, какими можно было выстрелить, нашлось одиннадцать штук — мы их припрятали до случая, а из остальных, из которых можно было извлечь взрыватель, под присмотром старшины выплавили взрывчатку, нагревая их в снятом с разбитого грузовика бензобаке. Не целом, а помятом и порванном — после доработки зубилом из него вышла металлическая емкость, куда мины входили тройками. Каждый раз их опускали в холодную воду, которую потом нагревали — так безопасней. И костер вместе с ёмкостью разместили на дне ямы, чтобы не было ветра, да еще и прикрывали сверху. Взрывчатка — штука нежная, твердил Антон Егорович. Он по-отечески за нас переживал, хотя лет ему, на мою оценку, немного за тридцать.

Расплавленный тол выливали по три мины в одну форму, получая бруски, в каждый из которых влепляли, пока не затвердело, половинку немецкой цилиндрической шашки. А то, сказал старшина, может и не подорваться от капсюля-детонатора. Формы сделали из дощечек, которые нашлись тут же, на поле — на них разлетелись ящики, в которых везли собранные нами мины.

Стрелять из миномёта мы выучились теоретически, хотя устанавливать его и наводить пришлось на практике и до пота. То есть до момента опускания мины в ствол всё было по-настоящему. В объёмах самого краткого интенсивного курса, естественно.

Добавлю, что встречались мы со старшими товарищами всегда в условленных местах, избегая показывать им основной лагерь. И имён своих не называли. Меня окрестили Ференцем, как было написано в солдатской книжке, которые на всякий случай все мы носили в кармане — в случае чего, хотя бы на секунду отвлечёт внимание немца, если нарвёмся на что-то вроде проверки документов. Из этих же соображений Ольга оказалась Куртом, Фимка — Гейнцем, а Миша Генрихом.

Да, мы тихо сидели в глухом углу — то, что ефрейтор Лючикин несёт постоянную дозорную службу по нашей охране, устраивало всех.

* * *

— Пора прощаться. Сегодня вечером снимаемся и идём к фронту. Будем прорываться, — предупредил нас старшина. — Можете присоединиться, ведь своё задание вы уже выполнили.

— Спасибо, что позвали, но у нас ещё дела остались, — поблагодарил я и отметил острую тоску в глазах лейтенанта Володи. — Немцы сейчас начнут получать по сусалам в районе Смоленска и захотят увеличить перевозки по здешней железнодорожной ветке.

— Неужто поворот в войне? — обрадовано спросил Лючикин.

— Поворот не получится, только задержка в темпе продвижения, но сопряжённая со значительными потерями. Для вас это значит, что стоит отклониться севернее. Оттуда немцы могут отвлечь силы на главное направление, так что есть шанс обойтись без прорыва — тихой сапой нащупать зазор, без шума снять заслоны и пробраться на мягких лапках. Ну, не могут фашисты быть одновременно сильными повсюду!

— Хм. Слушайте, ребята. Мы вот всё кумекаем, откуда вы такие странные? — сменил тему старшина.

— Есть предположение, что дети белоэмигрантов, сочувствующие коммунистическим идеям, — высказался лейтенант.

— С чего бы это? — удивился Фимка.

— Так вот барышня ваша давеча про красного командира сказала, что он офицер. А офицеры у белых были или при царе.

— Княжна! Нас раскрыли. Какой ужас! — воскликнул я и протянул руку Оле. Та не замедлила подать свои пальчики, которые я церемонно чмокнул.

— Но, милостивые государи, — обратился я к слегка прифигевающим взрослым, — надеюсь, вы не выдадите этой невинной тайны. Если нас прогонят из пределов любезного отечества наших предков, граф будет искренне огорчён, — я покосился на Фимку, который выглядел слегка обалдевшим. Чтобы интенсифицировать мыслительный процесс товарища, Миша двинул того локтем.

— А! Да. Буду ужасно огорчён, — поспешил согласиться Ефим.

— Барин страсть как уважает вечерком после баньки мостик взорвать железнодорожненький или составчик с военными грузиками направить под откосик, — развил мою мысль Миша. — А без этого у него болезнь рассудочная аглицкая приключается, сплин.

Эта фраза добила Ольгу, которая залилась серебристым смехом. Потом фыркнул Фимка, и понеслось веселье на пару минут.

— Артисты, — наконец успокоившийся старшина смахнул слезинку, выступившую от хохота. — Так что насчёт офицера? — он вдруг подобрался и стал серьёзным.

— Я действительно княжна, — просто ответила Оля. — В доме у нас в ходу многие слова из старой жизни, — и всем видом показала, что тема закрыта.

— Парле ву франсе? — вдруг не послушался Володя.

— Откуда? Родители на работе, а мне нужно в школе учиться и ещё общественные нагрузки тянуть. Так что никакого домашнего воспитания или гувернантки не было.

— Хватит об этом! — рыкнул я на собравшихся. — Есть более важный вопрос. Весточку нужно отнести о том, что каждую ночь с четверга на пятницу в час пополуночи мы ждём У-2 с тротилом и провизией. Место, — я достал карту и указал большую поляну, с трёх сторон окружённую болотами. — Как услышим звук мотора, зажжём цепочку огоньков, на которые и нужно садиться. Они будут прямо на земле.

— Скажете любому особисту, что имеете сообщение для начальника школы подполковника Гурова, — внёс окончательную ясность Фима.

— А потом терпеливо ждёте, пока он наведёт справки по своим каналам. Никакой срочности или важности не подчёркивайте. Просто весточка для подполковника. А само сообщение только адресату или тому, кто его замещает.

— А пароль? Или название группы? Имена хотя бы? — попытался хоть что-нибудь разузнать лейтенант.

— Ничего. Если встретитесь с кем надо — всё выяснится, — улыбнулась Ольга. — Вы на карту смотрите внимательно, чтобы место точно указать.

* * *

Звук мотора в ночной тишине мы уловили только на самом краю слуха и немедленно начали поджигать смоченные бензином тряпочки, помещённые в пустые консервные банки — на каждого пришлось по три таких светильника, расставленных метрах в тридцати друг от друга. Сбрасываешь крышечку, чиркаешь колёсиком зажигалки, отдёргивая пальцы от вспышки, и бегом к следующей точке, построенной по шнурку линии. Отбежали, залегли, слушаем.

Тональность звука изменилась — нашу взлётно-посадочную полосу заметили. Спустя несколько минут с небес спустился маленький биплан и аккуратно притёрся к земле — чувствуется рука мастера. Так получилось, что остановился самолёт неподалеку от меня. Встав на ноги, я осветил себя фонариком и громко спросил:

— Здесь мамонт не пробегал?

— Олени лучше, — последовал условленный отзыв, произнесённый мужчиной.

— Кто тебя, Кутепов, надоумил назначить такой идиотский пароль? — раздался из задней кабины женский голос.

— Так, Тамара Михайловна, — подключился к диалогу подбежавший Фимка. — Странно было бы посреди леса спрашивать дорогу к библиотеке.

— То, что ни мамонты, ни олени в этих краях не водятся, только способствует правильному запоминанию, — вступился за меня Миша.

— А где Бецкая? — принялась крутить головой по сторонам женщина.

— Здесь, — ответила из темноты Ольга. — Не пугайтесь, сейчас тренькнет спущенная тетива, а болт я уже убрала.

— Какой болт? — уточнил выбирающийся из кабины лётчик.

— Арбалетный, из гвоздя стопятидесятчика со срезанной шляпкой, — объяснил Миша.

— Разговоры потом, — рявкнул я. — Гасим огни и тащим аппарат под деревья. Там маскируем и разгружаем. Пошли, пошли, бездельники.

Мы разбежались вдоль линии светильников, захлопывая крышки и собирая горячие консервные банки, прихватывая их за проволочные дужки. Потом взялись за хвост и крылья и покатили У-2 в прореху, давно присмотренную и расчищенную под густыми кронами крупных деревьев, где довели маскировку до совершенства сетью.

Из задней кабины доставались тюки и перетаскивались в палатку, собранную из тех же немецких плащ-палаток. Пока то да сё, я присмотрелся к прибывшим — женщина была изящна и миниатюрна, чего не смог скрыть мешковатый лётный комбинезон. К тому же молода и пластична. Возраст пилота я бы определил чуть за сорок. Некрупный и с бородой.

— Шрамы. Побился я как-то, — ответил он на незаданный вопрос, оценив наши взгляды уже в палатке, когда мы зажгли свечу.

— Рассказывайте, чего натворили с тех пор, как расстались с группой Кирмасова? — спросила Тамара Михайловна, сняв шлем и явив на наше обозрение короткую мужскую стрижку. Она оказалась очень мила лицом, но строга взором и требовательна мимикой. Поэтому Фимка послушно раскинул карту:

— Вот здесь мы заложили под рельсы фугас с взрывателем нажимного действия, — показал карандашом Миша. — Слышали взрыв и громкий скрежет, но сами ничего не наблюдали.

— У нас по плану занятий проходил марш-бросок на двадцать километров. Не могли задерживаться, — сверкнул своей очаровательной улыбкой Ефим.

— Здесь, — передвинул кончик карандаша Миша, — заложили ещё один фугас с нажимным взрывателем, но с предохранителя его не сняли. Немцы прогнали перед поездом мотодрезину с платформой щебня. Поэтому мину мы насторожили, только когда увидели голову поезда. Шнурочек дернули и вытянули колечко.

— Кто дёргал? — обвела нас взглядом проверяющая (так я её воспринял).

— Вчетвером тянули, потому что проволочная была бечева и землёй присыпана. Зато никто на путях не сверкнул и фашистов не насторожил, — объяснил я.

— Отлично тот поезд навернулся, — опять пленительно улыбнулся Фимка. — С танков аж башни пососкакивали.

— Откос высокий, скорость поезда большая, — пояснила Оля. — Только концевые вагоны остались на путях.

— Потом вот тут подготовили электроподрыв, — указал на новое место Миша. — Провод, понятное дело, прикопали, чтобы обходчики и объездчики ничего не заподозрили. Два состава пропустили из-за того, что они еле плелись, зато потом появился быстрый с крытыми товарными вагонами — его мы и рванули. Не знаем, что везли, но на порожняк не похож. К тому же шёл к линии фронта.

— Боеприпасы он вёз, — сообщила Тамара Михайловна. — Примерно половину немцы собрали и доставили с опозданием в несколько дней. Да, вы не одни тут. Подполье уже действует. Дам вам связь с ними.

— Только не это, тётенька, — непроизвольно вскрикнул я. — На подобных контактах группы, вроде наших, и сыплются. Немцы же не дураки, а места здесь малолюдные. Ихние, кто за всем присматривает, мигом сообразят и примут меры. Потому мы даже радиосвязь не просим — у них слежение за эфиром поставлено серьёзно. Сами посудите — команды сверху нам без надобности — цели известны. Отчитываться тоже смысла нет. Разведданных мы не собираем и ни в каких операциях принимать участия не способны. Напакостить и смыться наш удел.

— Извините Ваню, товарищ старший лейтенант, — заметив колючий взгляд гостьи, поспешила на мою защиту Оля. — Он после контузии иногда совершенно невпопад говорит.

— Наоборот, очень даже впопад, — рассудительно проговорил Миша. — Когда бы не его контузия, мы бы уже месяц висели с табличкой «Диверсант» где-то посреди одной из деревень.

— Ладно. Извините, что отвлекла. Докладывайте дальше о творимых вами безобразиях.

— А дальше мы из последней взрывчатки закопали ещё один заряд вот здесь, — новая точка на карте. — Но взрывать его не стали — поезда начали ползти медленно — максимум пара вагонов упадёт, если рвануть. Немцы с этим за час справятся. Мы поступили иначе — тут в хозяйстве у сапёров нашлось несколько коробок с разными чудно маркированными патронами. Мы из них обстреляли цистерны, идущие малым ходом. Неплохой пожар получился.

— Бронебойными наделали дырок, а уж по мокрым бокам прошлись зажигательными — оно и занялось. Не знаем, чем дело кончилось, — добавил Фимка. — Потому что поезд так и ушел за поворот. Видели дым в той стороне, но подходить и разглядывать нас Ваня не пустил. Сами знаете — с контужеными лучше не спорить.

— Как выразился майор Кирмасов, таких бы контуженых, да побольше, — открыто улыбнулась Тамара Михайловна.

— Который под старшину косил? — не утерпел я.

— Да. Мост был задачей его группы.

— Вот гад! — воскликнул Миша. — Не дал нам взрывчатки. Из-за них Ольга с Иваном под мостом, как обезьяны, толовые шашки к фермам приклеивали и целую проводку детонирующим шнуром выводили.

— Не было у него тола. Не нашли они тюков со взрывчаткой после приземления. Прибились к выходящей из окружения группе, а тут вы являетесь. Ну, Георгий и решил не мешать вам, потому что ни он, и никто из его ребят так, как Кутепов с Бецкой, плавать не могут. А потом ему ещё и влетело за то, что не вышел сразу, как только задача оказалась выполнена. Устроил тут ускоренные диверсионные курсы… Вижу, они вам впрок пошли. Ой! Чуть не забыла! Всем вам от имени командования объявляется благодарность.

— Служим трудовому народу! — по-прежнему сидя кружком, негромко ответили мы.

— Тогда какая задача стояла перед нашей группой? — Миша всегда последователен и ничего не забывает.

— Та, что и была озвучена. Взрывать телеграфные столбы. Возможно, семафоры. Отвлекать фашистов от охраны моста.

— Думаю, это не сработало. Не настораживать нужно было врага, а умиротворять, чтобы он не усилением охраны объекта озадачивался, а пасторальными пейзажами наслаждался и дегустацией продуктов местного самогоноварения, — отчётливо пробурчал я. — Указываю на ошибку в планировании, — и встретился с острым взглядом старшего лейтенанта.

Нет, она не сделала замечания, а только проговорила:

— Да. Последствия контузии очевидны. Так вот, немцы не сразу сообразили, что горят — дело ведь было в яркий полдень, когда пламя не бросается в глаза сразу. Цистерны доехали до разъезда, где ждал встречный с ранеными. Оба поезда выгорели, а линия была парализована на полсуток. Кажется, у контуженых просчётов с планированием не бывает, — закончила она язвительным тоном.

— Рассвело, — отогнул я завесу у входа. — Давайте открывать подарки.

* * *

Мы добротно поели, сварив сразу два котелка горячего, а то в последние дни сидели на тайком выкопанной с чужих огородов картошке и лепёшках, что пекли (жарить уже было не на чем) из зерна — жали пшеницу и рожь штык-ножами и молотили палками на расстеленной тряпице. Этих продуктов было у нас далеко не в изобилии — мы ведь старались прятаться в лесах, проводя основную массу времени в переходах. А тут крупы нескольких видов, в числе которых даже гречка с рисом. Тушёнка, сало, бутылка растительного масла. Особенно обрадовались сахару и шоколаду — нас балуют, к гадалке не ходи.

Потом была «баня». Первыми мылись «девочки». Тамара Михайловна вернулась от бочажка, где проходила эта процедура, в мужской немецкой форме.

— С Лючикина сняла. Остальные висели на мне мешком, — пояснила она. — И да, собираюсь эту неделю погостить у вас.

Отоспаться нам помешал пилот — он, пока мы наслаждались «подарками», рысил по «аэродромной» поляне, потом подошёл к нашей собравшейся предаться Морфею компании и, отогнув пошире ворот комбинезона, продемонстрировал петлицу со шпалой. То есть из воздушного извозчика превратился в старшего по званию. И тут же пригласил младших командиров, к которым (судя по взгляду) отнёс всех, кроме Тамары Михайловны, пройтись с ним, прихватив шанцевый инструмент.

С инструментом проблем не возникло — сапёрные лопатки у нас всегда при себе, а вот с исполнением распоряжений товарища капитана мы хлопотали до ужина — засыпали промоины, что тянулись со стороны леса к болоту, к которому вёл уклон, начинавшийся много левее. Дело в том, что грунт здесь похож на тот, по которому мы в первый наш день огибали минное поле — трава на нем редкая, клочками, а под тонким слоем лёгкой песчанистой земли сплошная глина — исключительно неплодородное место.

Так вот! Промоины — они в глине. И засыпать их нужно тоже глиной, которую следует взять за пределами «лётного» поля. А потом утрамбовать и замести сверху той самой, похожей на песок, землёй.

Капитан, кстати, тоже впрягся вместе с нами, а Ольгу поставил на легкую работу — сделать несколько мелких канавок со стороны леса. Из них мы и добыли глину.

— Место вы выбрали толковое, но не довели его до ума, — мрачновато отметил он вечером. — Молодёжь зелёная — учить вас некому.

В темноте мы проводили самолёт и, навьючившись, как верблюды, отправились в путь — нам всю ночь шагать до района, где запланированы диверсии. Товарищ старший лейтенант принадлежность свою к командному составу всячески прятала. Не распоряжалась, спрашивала всегда мягко, демонстрируя не требовательность, а любопытство. Косила под рядового члена группы. То есть она вынюхивала что-то не вполне ей понятное, давая нам возможность проявить себя в обычной обстановке — без руководства сверху.

Следующую ночь мы копали, пробиваясь под шпалу в место, где на ней лежал рельс. Укладывали заряд килограммов на восемь, настораживали взрыватель и закапывали свой гостинец, унося лишний щебень на плащ-палатке. Верхний слой, снятый и уложенный тоже на плащ-палатку, возвращали обратно, с великим тщанием маскируя следы своей деятельности. А потом переходили на новую точку в четверти километра, где снова проделывали то же самое.

Работали в темпе вальса, чтобы успеть начать и кончить в промежутке между поездами на этом перегоне — интервал движения мы выяснили заранее, но без взрывчатки ничего поделать не могли. А тут, когда нам привалило такое богатство… После этого праздника труда у нас (парней — «девочки» охраняли) ныла каждая мышца. А потом переход, к счастью, почти налегке, до места, где мы оставили продуктовые сокровища.

— А теперь у меня имеются вопросы, — самым настоящим командным тоном сообщила товарищ старший лейтенант. Ольга, устанавливающая котелок над плиткой с сухим спиртом, посмотрела на меня с выражением «А я тебе говорила».

— Слушаю вас внимательно, — повернулся я к гостье-ревизорше.

— Почему вы заложили фугасы не под рельс, а под шпалу? Ведь расход взрывчатки в разы больше.

— Чтобы немцы не нашли.

— А почему их поезда проходили, не вызывая подрыва?

— Взрыватели не сразу взведутся. Первый, кстати, уже, — издали донёсся ослабленный расстоянием характерный звук. — Вот. Первый пошёл. Второй приготовится к работе только к вечеру, следующий — наутро, и последний опять вечером, — вздохнул я. — Весь доставленный вами тротил и неделя моих трудов над взрывателями прервут железнодорожное сообщение на пару суток, не более.

* * *

Сильная женщина эта Тамара. Но умоталась с нами не по-детски. Ну да, мы-то за месяц привыкли к такой жизни, а она, кажется, начала засыпать на ходу.

— А где Бецкая и Куц? — спросила, когда мы добрели до тайника, где прятали материалы и инструменты. Это в том самом угнанном ещё в первый день грузовике — крепкий брезентовый тент хорошо укрывает наши сокровища от непогоды.

— На перегоне между разъездами Лупатово и восемьдесят четвёртый километр. За движением наблюдают и выявляют режим охраны.

— Я вам поесть сварю, — вдруг смущённо и суетливо сказала женщина, на что я повернулся к ней, поднял руки, словно нависаю, растопырил согнутые на манер когтей пальцы и страшным хриплым голосом скомандовал: — Спа-ать!

А что? Моя внучка очень любит, когда я её так укладываю.

Глядя на лицо товарища старшего лейтенанта, захрюкал, давясь от смеха, Миша, а я почувствовал себя неудобно — нехорошо получилось. Не в духе времени. Но, придя в себя, Тамара ещё более смущённо улыбнулась и послушно устроилась в гнёздышке из плащ-палаток в ямке на вершине возвышения, откуда хорошо просматриваются подходы. Миша ей все показал, постелил и, кажется, даже одеялко подоткнул.

— Ты такое страшное лицо сделал, — сказал он мне, вернувшись. — У неё даже рука потянулась к кобуре.

— Она не носит кобуры.

— К тому месту, где у наших пистолет, сзади справа. Рефлекс, однако. Не шути так больше.

— Мне тоже её жалко. Женщинам место дома рядом с колыбелькой, а не по лесам носиться под пудовыми вьюками.

— Про Ольку ты так не рассуждаешь, — ухмыльнулся Мишка.

— Её мне тоже жалко, — я уже закрепил на ящике тиски и принялся осторожно подпиливать корпус взрывателя насаженным на длинную ручку надфилем — изготовление очередного сюрприза для оккупантов требовало вдумчивости и неспешности. А то ведь недолго и без пальцев остаться.

Поесть нам Тамара всё-таки приготовила, когда отдохнула. Она использовала те несчастные морковки, что завалялись у нас, и соорудила варево чуть жиже, чем мы обычно стряпали. Потом долго пытала меня про взрыватели и вообще относительно общих соображений, касающихся нашей живучести.

— Остальные группы так и не вышли, — сообщила она грустно. — Ничего про них не знаем.

— А ребята Кирмасова?

— Они не из нашей школы. Да и командир у них — старый вояка. Так ты говоришь, нужны взрыватели с большими замедлениями? Чтобы становились на боевой взвод через многие сутки после установки?

— Да. Порядка десяти. А, может, и больше — война-то ещё нескоро закончится.

— А как ты полагаешь, что дальше будет? — в этот раз она обращалась не к нам двоим, а посмотрела именно на меня.

— Мне-то откуда знать?

— А про бои под Смоленском откуда? — взгляд её снова сделался колючим. — Вы же тут радио не слушаете и газет не читаете. Даже с людьми не общаетесь словно затворники.

— Ну, если чисто умозрительно посмотреть на карту, прикинуть расстояния и качество наших дорог с поправкой на сопротивление, оказываемое Вермахту Красной Армией, то в сентябре немцы блокируют Ленинград, а в октябре попрут на Москву. С запада наши их будут ждать, поэтому сунутся с юга в район Тулы. А потом и с севера попытаются зайти через Клин и Дмитров. Да и с Волоколамского направления окажут давление — они ведь ищут слабые места вдоль дорог, а не ломятся через леса и болота. Потом их обескровленные наступлением войска наши и турнут как следует. Думаю, уже в декабре, по снегу.

Не знаю почему, но она не пыталась спорить. То есть не набросилась с упрёками насчёт неверия в силы непобедимой и легендарной, которая от тайги до британских морей — сильно умственная женщина и не чересчур политизированная. Хотя очень молодая — если и за двадцать, то не много. Только по нынешним временам худосочная — бицепсы тонкие, как у нерожавших.

— Тамара Михайловна у нас преподавала минно-подрывное дело, — вдруг ни с того, ни с сего доложил Миша. — И вообще она про взрыватели намного больше тебя знает.

— Знаю, что знает. И она знает, что я знаю, что она знает, — поспешил я остудить слегка разгорячившегося товарища. Он ценит подобное словесное кружево и чуточку расслабляется, если слышит навороченные выражения. — Вечерком прогуляй её к той закладке с электроподрывом, что мы так и не отпалили, и взрывмашинку не забудь. Немцы, как восстановят движение через заминированный давеча перегон, сразу начнут торопиться скорее протащить накопившиеся на разъездах поезда — вот и подловите быстрый состав. Место там красивое, с высокой насыпью. Покажешь гостье, как с неё вагоны кувыркаются.

— Я идиот, Ваня, — вдруг огорчился Михаил. — Олька с Ефимкой пошли движение наблюдать, когда сама-то ветка порвана, пусть и на другом перегоне. Почему ты меня не остановил, когда я их посылал?

— Кстати, — заинтересовалась Тамара Михайловна. — А кто в вашей группе командует?

— Когда как, — развёл я руками. — Мы пока не определились.

— Знаем, что непорядок, — кивнул Миша. — Но спорить-то нам не о чем, поэтому единоначальник без надобности.