Смерть на Кикладах. Сборник детективов №5

Сергей Изуграфов

Алекс Смолев переезжает из Санкт-Петербурга на греческий остров Наксос. Загадочные убийства постояльцев виллы и жителей острова заставляют Смолева принять активное участие в расследовании преступлений. Ему помогают его друзья, работники виллы, инспектор уголовной полиции острова и даже Бюро Интерпола в Греции. И вот снова очередное преступление ставит полицию в тупик…В сборник вошли два романа: «Гитарист на сезон» и «Масамунэ и Мурамаса». Ранее опубликованы самостоятельно.

© Сергей Изуграфов, 2022

ISBN 978-5-0056-4359-9 (т. 5)

ISBN 978-5-4493-7361-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ГИТАРИСТ НА СЕЗОН

Между жизнью и смертью — я выбираю гитару.

Пабло Неруда

Пролог

Цель музыки — трогать сердца.

И. С. Бах

Уже на самом подлете к Пулково самолет пару раз ощутимо тряхнуло. В салоне Боинга-737 авиакомпании «Эгейские авиалинии», следующего по маршруту из Афин в Санкт-Петербург, раздались тревожные возгласы.

Дремавший весь полет, Смолев открыл глаза и выглянул в иллюминатор: далеко внизу коричневато-зеленым ворсистым ковром стелился Финский залив. Белые барашки волн, подгоняемые свежим ветром и хорошо заметные с высоты на фоне помутневшей воды, весело играли в догонялки. Похоже, что обещанный накануне Росгидрометом циклон все-таки накрыл Северную столицу.

Смолев еще раз глянул вниз и быстро сориентировался по местности. Самолету пришлось заходить на посадку со стороны Стрельны и при снижении преодолевать зону повышенной турбулентности. Ничего страшного. Такое уже бывало и раньше. Надо просто немного потерпеть.

Напряжение в салоне постепенно нарастало. Вот уже куда-то, озабоченно поджав губы, поспешила молоденькая стюардесса со стаканом воды. Резко запахло корвалолом. Дети, зажав уши руками, испуганно хныкали; встревоженные родители старались их успокоить. Время от времени самолет потряхивало: он то проваливался в воздушную яму, словно в омут, то снова выныривал, как на поверхность.

Выматывающая душу болтанка прекратилась так же резко, как и началась. Лишь через мгновение самолет снова едва заметно дрогнул: шасси были выпущены в штатном режиме. На табличке впереди по-прежнему горела красная предупредительная надпись «Пристегните ремни!» на английском языке. Вскоре из динамиков раздался спокойный и уверенный баритон командира корабля, предупреждающий о том, что самолет приступил к снижению. По команде капитана стюардессы быстро заняли свои места в тамбуре между салонами. Земля в иллюминаторе стремительно приближалась.

«Еще совсем чуть-чуть!» — подумал Алекс, снова безмятежно прикрыл глаза и не открывал их до того момента, пока под колесами шасси не заскользил серый бетон взлетно-посадочной полосы.

Касание было мягким: пилот отработал сложную посадку на все сто. Благодарные аплодисменты и веселые возгласы наполнили салон. Пассажиры, еще мгновение назад замершие в напряженном ожидании, оживились: стали громко переговариваться между собой, немедленно завозились с ручной кладью, одеждой и, схватившись за мобильные телефоны, начали названивать родственникам и встречающим. Стюардессы снова встревоженно побежали по проходам, уговаривая особо нетерпеливых занять свои места до полной остановки самолета.

Наконец, послушный командам наземных служб, лайнер медленно подкатился к зданию аэропорта и замер. Раздались звуки открываемых дверей, к которым примкнул шлюз телескопического трапа, и прозвучала долгожданная команда капитана, приглашающая пассажиров на выход.

Смолев улыбнулся уголками губ. Дома! Он был рад этому, но все равно остался сидеть в своем кресле, где и провел весь полет. Терпеть не мог стоять в проходе в мучительном ожидании, пока вся очередь не двинется к шлюзу. Предпочитал дождаться, пока большая часть пассажиров освободит проход, и можно будет покинуть борт, не толкаясь и не наступая никому на ноги. Будучи человеком дисциплинированным и терпеливым, он не мог никак понять этой бестолковой суеты на выходе. Лишние пять минут в данном случае ничего не изменят.

Пассажиры постепенно покинули лайнер и по рукаву телетрапа попали прямо в здание нового терминала Пулково. Длинные коридоры с указателями на русском, английском и китайском языках, сверкающие полы и стеклянные стены, чистота, продуманность и удобство нового терминала произвели на Смолева сильное впечатление.

«Можем, когда захотим!» — невольно восхитился он, шагая в общем людском потоке и с удовольствием глазея по сторонам. Новый терминал международного аэропорта Санкт-Петербурга ни в чем не уступал своим зарубежным собратьям, которых Смолев повидал за свою жизнь великое множество.

На паспортном контроле молодая женщина в форме прапорщика пограничной службы профессионально-скучающим взглядом скользнула по лицу брюнета средних лет и вдруг запнулась, натолкнувшись на едва заметный косой шрам на его левом виске. Теперь она уже внимательнее рассмотрела и седые виски брюнета, и военную выправку, и странно незагорелое лицо мужчины, хоть в штампе убытия и значилось: «Греция, Афины». Хотела было сперва о чем-то спросить, но, еще раз заглянув в серые глаза прибывшему, передумала. Вручая ему паспорт, она заученно произнесла: «Добро пожаловать в Санкт-Петербург!», а потом вдруг прибавила уже мягче от себя: «Александр Владимирович!».

Смолев сдержанно поблагодарил и, минуя выдачу багажа, направился к выходу. Он никогда не возил с собой багаж. Все его вещи помещались в ручную кладь — небольшой дорожный саквояж из светло-коричневой кожи.

Мелодично просигналил айфон: пришло смс от водителя, который его встречал.

Многочисленные таксисты со скучающими лицами, заполонившие зал ожидания в поисках клиентов, разочарованно отворачивались, когда он быстро проходил мимо них. Профессиональное чутье говорило им, что этот уверенный в себе приезжий знает куда идет и в их услугах совершенно не нуждается.

Выйдя на улицу, Алекс быстро огляделся. Машина с водителем должна была ждать его на ближайшей стоянке в ста метрах от здания нового терминала.

Ну что же, пройдемся, подумал Смолев, глядя на затянутое свинцовыми тучами низкое небо. Оттуда уже прилетели первые тяжелые капли прямо ему под ноги и звучно расплющились об асфальт, выстрелив брызгами во все стороны.

«До парковки рукой подать, добегу!» — решился он.

Родной город встретил Алекса настоящей осенней погодой: ливень грозил вот-вот начаться, а ветер, которому наскучило без толку гонять по тротуару пустые бумажные пакеты из «Макдональдса», радостно трепал приезжему плащ и рвал из рук полураскрытый дорожный зонт.

Но погода не могла омрачить Смолеву настроения. Он не был в Петербурге почти полгода: дела долго не отпускали свежеиспеченного владельца небольшой гостиницы на греческом острове.

Хлопотное это дело — управлять гостиницей, таверной, да еще пытаться вырастить виноград, чтобы сделать собственное вино. Хлопотное и сложное. Но Смолев не жаловался. Шесть месяцев напряженной работы ушли на то, чтобы отладить работу на вилле и в таверне настолько, что он теперь спокойно может оставить их на несколько дней. Рыжая Соня — его управляющая Софья Ковалевская — гарантированно обеспечит порядок на вилле «Афродита», а Петрос — по мнению многих — лучший повар острова Наксос, не допустит ни единого прокола ни на кухне виллы, ни в таверне. С такой командой помощников владельцу можно вырваться на несколько дней, что он, собственно, и сделал.

Долго раздумывать, впрочем, не было времени: налетевший шквал с силой хлестнул дождем по плитам тротуара, вокруг потемнело, а вдали, за Пулковскими высотами, сверкнула кривым ятаганом слепящая молния. Мгновение спустя басовитыми раскатами донесся и первый гром. Гроза!

Алекс сложил зонт, бесполезный при таком ветре, и почти бегом устремился к ближайшей парковке. Уже подходя к ней, он увидел стоявшую у самого выезда, — специально, чтобы ее заметили, — «Тойоту Камри» со служебными номерами. Машина стояла с работающим двигателем и с мигающей «аварийкой».

Водитель — простоватый на вид молодой парень лет двадцати пяти, немного странно выглядящий в костюме, галстуке и длинной, до колен, оранжевой ветровке с капюшоном, — выскочил ему навстречу, пригибаясь от ветра, принял саквояж, убрал его в багажник и открыл перед Смолевым дверцу пассажирского сиденья. И вовремя: дождь припустил с новой силой. Крупные капли гулко замолотили по крыше авто и звучно зашлепали по лобовому стеклу, стекая по нему ручьями.

— У-ф-ф-ф! — шумно выдохнул водитель, усаживаясь на свое место за рулем. Он откинул мокрый капюшон и включил «дворники». — Уже хотел бежать вам навстречу: в таком дожде ничего не видно! Думал, не найдете! Здравствуйте, Александр Владимирович! Я Виктор, от Игоря Николаевича, его личный водитель. Шеф сказал, что я сегодня с вами целый день! Куда сперва?

По выговору и едва заметному акценту Алекс признал в нем вепса — представителя одного из коренных карельских народов.

— Добрый день, Виктор, — улыбнулся Смолев, вытирая лицо платком. — Спасибо вашему шефу! Впрочем, я сейчас его сам наберу, и тогда решим, куда сперва…

Алекс достал айфон из внутреннего кармана и, выбрав из списка в адресной книге номер абонента, против которого в строке значилось «Старшина», нажал кнопку вызова.

— Саша, дорогой! — раздался звучный голос из динамиков. — Прилетел? Как добрался? Тебя встретили? Какие планы? Ты надолго?

— Привет, привет, старшина, — ответил Смолев, с облегчением откидываясь на сиденье. — Встретил твой водитель, все отлично. Просто спас меня: такой ливень! Спасибо тебе большое! А планы… Собирался заехать в Додзё, навестить Фудзивару-сенсея. Потом к себе, в Зеленогорск. Я на три дня. Дела есть, но их совсем не много: надо определиться, что из своей библиотеки буду перевозить на остров, отобрать, запаковать… Кое-что из личных вещей, амуниции для Додзё. Спешки большой нет, но и задержаться, к сожалению, не смогу. Надеюсь, увидимся?

— Ясно, — хмыкнула трубка. — Маршрут понятен, Наксос — Питер и снова — Наксос! И года не прошло, как ты стал настоящим островитянином! То, что увидимся, даже не обсуждается! Вот что: на вечер планы есть? Нет? Ну и отлично! Мы с женой идем сегодня на концерт, и ты идешь с нами. А потом поужинаем.

— Какой концерт? Что в программе? — слегка напрягся Смолев, будучи крайне избирательным в своих музыкальных пристрастиях.

— Не переживай, не российская эстрада. Никаких безголосых «поющих трусов» и мужчин в перьях! Я бы ни за что не подложил тебе такой свиньи… Международный музыкальный фестиваль в Санкт-Петербурге, называется «Волшебный мир классической гитары». Мировые знаменитости, талантливая молодежь, душевная музыка! Плюс симфонический оркестр. Мы ближайшие три вечера запланировали там провести. И не просто так, а по делу: в один из дней пара Иркиных студентов будут играть. Но сегодня праздничный концерт в честь открытия фестиваля. Дворец Белосельских-Белозерских, в семь часов. Решено?

— Решено, Игорь Николаевич, — легко согласился Алекс. — Классическую гитару, да еще в вашем обществе я легко переживу. Плюс симфонический оркестр. Особенно, когда в перспективе дружеский ужин. Как Ирина, кстати?

— Все путем, — бодро ответил собеседник. — Пропадает сутками в своей музыкальной школе. Встретимся — сама расскажет. Будет рада тебя видеть. Водителю я позвоню, скажу куда и во сколько тебя везти. Форма одежды — парадная! Билеты с меня! Водитель тебе вручит. Давай, спокойно отдыхай, и до вечера!

Машина уже медленно выезжала с парковки, как вдруг спешивший мимо прохожий неловко задел ее крыло чем-то, похожим на большой футляр. Удар был глухим и мягким.

Водитель приоткрыл окно и, морщась от влетавших в салон дождевых брызг, недовольно буркнул:

— Эй! Аккуратнее! Черт бы тебя… Балбес! Смотреть надо! — не будь Смолева в машине, он, вероятно, высказался бы и покрепче. — Куда бежит — сам не видит! — с досадой добавил он уже для своего пассажира, закрыв окно.

Смолев поднял глаза: на тротуаре, тяжело дыша, — видимо, бежал к рейсовому автобусу, но опоздал, — одиноко стоял молодой длинноволосый парень, одетый совершенно не по погоде. Его длинные волосы слиплись от дождя, а тонкий черный пиджак, накинутый поверх черной футболки с надписью «Barcelona», промок насквозь. По виду явный иностранец, — Смолев давно научился безошибочно и мгновенно определять и этот факт, и очень часто даже страну происхождения, — парень растерянно провожал глазами только что ушедший транспорт и крепко прижимал к себе громоздкий черный футляр. Небольшая потрепанная сумка с вещами на кожаном ремне была переброшена через плечо. Вся его фигура, ссутулившаяся под хлещущими дождевыми струями, выражала полнейшее отчаяние. Ни плаща, ни зонта… Так и до воспаления легких рукой подать! Алекс покачал головой. Туристу явно не повезло.

«Тойота» медленно проплыла мимо него, словно крейсер, плавно рассекая огромную лужу, образовавшуюся на асфальте.

— Подождите, Виктор, — не выдержал Смолев. — Притормозите. Я на минутку…

— Да куда же вы? Промокнете! Дождь — стеной! Простудитесь, Александр Владимирович! — взмолился тот, видя, что его пассажир готов выйти из машины. — Мне шеф за вас голову оторвет! Подождите, я хоть назад сдам!

Проехав задним ходом метров десять и остановив машину рядом с парнем, водитель служебного авто наблюдал, как его пассажир поднял повыше воротник своего плаща, вышел под дождь и, не обращая ни малейшего внимания на тяжелые секущие струи, что-то сказал иностранцу. Тот покачал головой, развел руками, не отпуская футляра, и расстроенно произнес несколько слов. Тогда Смолев снова что-то сказал, но уже на другом языке. Парень встрепенулся, заулыбался и крепко пожал протянутую ему руку. Они обменялись еще несколькими фразами. Алекс ободряюще похлопал незнакомца по плечу и указал на «Тойоту».

Водитель уже все понял и выскочил из машины на тротуар, открывая двери перед Смолевым и неожиданным новым пассажиром.

— Виктор, это музыкант из Испании, — пояснил Смолев, снова усевшись на свое место справа от водителя, — Его зовут Пабло. Он впервые в Санкт-Петербурге. У него украли кошелек в аэропорту Мадрида, обнаружил пропажу он уже в самолете. Пабло приехал на гитарный фестиваль. Мы его подвезем в гостиницу, где у него забронирован номер. Сам он не доберется в такую грозу. Очень переживает, что может опоздать на выступление. Надо помочь!

Пока Смолев говорил, музыкант растерянно и немного виновато улыбался неожиданным попутчикам, переводя взгляд с одного на другого.

— Что мы, звери? — добродушно отреагировал водитель, трогая машину с места и напряженно всматриваясь в залитое дождем лобовое стекло, по которому судорожно елозили щетки «дворников», не успевающие за дождевыми струями. — Пабло — это что ли Пашка по-нашему? В армии был у меня друг, Пашкой звали. Вместе служили под Тюменью… Поможем, ясное дело! Кошелек украли? Вот с-сволочи!..

Автомобиль, пройдя один за другим все шлагбаумы выезда с парковки, выбрался наконец на Пулковское шоссе и прибавил скорость. В салоне было тепло и уютно, дополнительно к климат-контролю, выставленному на двадцать пять градусов, водитель включил еще и подогрев сидений. Поглядывая в зеркало заднего вида на молодого испанца, он заметил, как тот достал из кармана большой носовой платок и первым делом вытер футляр, в котором, видимо, была гитара, а затем, сложив платок вчетверо, им же вытер и лицо. Потом закрыл глаза, устало откинулся на сиденье и, похоже, задремал под негромкие звуки радио и шелест шин.

Смолев вполголоса подсказал водителю адрес гостиницы на Лиговке — это было по пути — и невольно прислушался к новостям по радио.

Диктор новостного канала приглушенно бубнил что-то об аресте на Сицилии главаря крупнейшей мафиозной группировки, которого выдал кто-то из его ближайшего окружения. Находящийся в студии эксперт высказал предположение, что это, возможно, самый сокрушительный удар, нанесенный Коза Ностре силами итальянского правопорядка, за последние двадцать лет. Затем тема перешла на очередные массовые волнения «желтых жилетов» в предместьях Парижа, традиционно окончившиеся поджогами припаркованных автомобилей и погромами местных лавочников, после чего разговор в студии плавно свернул на проблемы Евросоюза, обострившиеся после очередного голосования в Европарламенте по Брекзиту. На повестке дня были акции польских фермеров, засыпавших, в знак протеста, яблоками главные магистрали своей страны, и Ассоциации молодых фермеров Каталонии: диктор сообщил, что площадь перед зданием правительства в испанском городе Лерида фермеры засыпали несколькими тоннами персиков и нектаринов, после этого протестующие водрузили на горы никому не нужных фруктов флаги стран ЕС и подожгли их… Алекс недовольно хмыкнул: плохо сдерживаемое злорадство диктора, смешавшего все европейские проблемы в одну кучу, раздражало. Водитель, искоса взглянув на пассажира, нажал кнопку на руле, меняя станцию, и салон наполнила негромкая и спокойная музыка радио «Эрмитаж».

Под эту музыку Смолев молча следил за мелькавшими за окном пейзажами родного города, то и дело мыслями возвращаясь к греческому острову, где был теперь его новый дом…

Через час без малого, отдав положенное дорожным пробкам, «Тойота» притормозила у гостиницы. Пока они добирались от аэропорта, дождь уже стих и лишь едва накрапывал. Алекс оглянулся: музыкант безмятежно спал, согревшись на заднем сиденье, не выпуская футляра из рук.

Смолев негромко произнес несколько слов по-испански. Пассажир немедленно открыл глаза.

Пока он приходил в себя, Алекс достал из кармана бумажник, вынул две ассигнации по сто евро, потом вырвал из блокнота листок и быстро написал на нем свои имя и номер телефона. Сложил все вместе и протянул испанцу. Тот, увидев деньги, помотал головой и что-то произнес, что именно, водитель не понял, но было ясно, что пассажир отказывался. Тогда Смолев сказал что-то весьма убедительное, постучал пальцем по номеру телефона на записке и почти силой всунул деньги в руку молодому музыканту. Тот, подумав мгновение, сдался, не глядя, сунул деньги во внутренний карман пиджака, благодарно и снова немного виновато улыбнулся своим попутчикам, а затем неловко выбрался из машины, волоча за собой свой груз.

«Тойота» уже отъехала на значительное расстояние, но испанец еще стоял на мокром и блестящем от дождя тротуаре, крепко прижимая к себе свой драгоценный футляр и глядя машине вслед.

Часть первая

Гитара — это маленький оркестр!

У каждой струны свой цвет, свой голос.

Андрес Сеговия

Ко дворцу Белосельских-Белозерских все та же «Камри» подвезла и высадила Смолева ровно в половине седьмого вечера. Алекс бросил взгляд на свежевыкрашенный в розовый цвет дворцовый фасад в стиле «нового барокко», с характерными белоснежными фигурами бородатых атлантов и пышных кариатид, и направился к центральному входу.

Войдя внутрь и не найдя своих друзей, он неспешно спустился в небольшой гардероб, где оставил плащ старомодно, но опрятно одетой гардеробщице, выдавшей ему взамен тонкий пластиковый номерок, поправил узел итальянского галстука перед большим настенным зеркалом, одернул манжеты, сверкнувшие платиновыми запонками, и снял пушинку с пиджака. Затем он вернулся в фойе, где остановился в задумчивости перед большой парадной лестницей, ведущей на второй этаж, крутя в руках свой пригласительный билет.

Пять минут еще подожду, подумал он, потом наберу.

— Александр Смолев! — раздался знакомый звучный голос у него за спиной, как только Алекс собрался набрать номер телефона своего бывшего старшины. — Кру-у-у-гом!

— Игорь! Ирина! — обрадовался Смолев, немедленно среагировав и привычно развернувшись через левое плечо на сто восемьдесят градусов.

Так и есть: старый друг Алекса, высокий мужчина атлетического телосложения, и его жена, хрупкая миниатюрная брюнетка, стояли в пяти метрах от Смолева и, улыбаясь, разглядывали его во все глаза.

— Ни черта он не изменился, солнышко, — наконец вынес вердикт Петровский, обращаясь к жене. — Возмужал, конечно, сединой вон обзавелся… Но выправка та же, да и характер, чувствую, все такой же неугомонный, как и двадцать пять лет назад. По глазам вижу! Ишь, блестят! Ну, обнимемся, что ли, сержант?

— Обнимемся, старшина!

Не видевшиеся столько лет друзья крепко стиснули друг друга в объятьях и долго потом хлопали по плечам, одновременно приговаривая: «Сколько лет, сколько зим, старшина! Рад тебя видеть, очень рад!» и «От, чертяка, все такой же! Орел, орел! При параде… И куда пропал, спрашивается? Не звонит, не пишет! Наслышан про твои подвиги, наслышан!»

— Так, мальчики, ну хватит, пора уже, — забеспокоилась Ирина, осматриваясь по сторонам и поглядывая на наручные часы. — Почти все уже в зале, скоро начнется. Пойдемте, успеете еще друг об дружку кулаки отбить! Игорь! Нам еще программку купить нужно и места свои найти! Пойдемте, пойдемте!

— Да, да, идем, идем, — немедленно согласился Петровский, обнял жену и друга, и все втроем направились вверх по парадной лестнице из белого мрамора.

Они быстро поднимались мимо строго глядящих на них сверху полуобнаженных кариатид и атлантов, оказавшихся значительно моложе, чем их собратья на фасаде.

Уже в зале, после того, как друзья заняли свои места, Ирина обратилась к Смолеву, сидевшему справа от нее:

— Александр, я вам в двух словах расскажу о фестивале. Вам же нужно понимать, куда вы пришли!

— Скажи лучше, куда мы его привели, — весело хмыкнул Петровский. — Если что, ответственность полностью на нас. Даже не так: полностью на мне!

— Да, хотелось бы, конечно. Буду вам крайне признателен! — немного смущенно улыбаясь, произнес Смолев, оглядываясь по сторонам.

Так вышло, что здесь он оказался впервые. Концертный зал «Зеркальный» в форме вытянутого прямоугольника упирался в сцену, приподнятую над полом метра на полтора. Стены, выкрашенные в зеленовато-голубой цвет, обильно украшала белая гипсовая лепка. Пять знаменитых круглых люстр в старинном стиле над головами сидящих заливали концертный зал ярким светом сотен ламп, стилизованных под свечи. Огромные зеркала, давшие название залу, располагались по обеим боковым стенам и визуально расширяли пространство. Смолев и Петровские с комфортом расположились в удобных мягких креслах. Места им достались в третьем ряду. Отсюда они гарантированно все увидят и услышат.

— Саша, отличный гитарный концерт, — негромко заметил Игорь, вручая супруге купленные им программки. — Отличный! Не переживай!

— Хочешь сам рассказать, или все-таки я? — мило улыбнулась мужу Ирина.

— Правильно, солнышко, введи ты его в курс дела, — добродушно согласился Петровский, усевшийся слева от супруги. — Только кратко, очень тебя прошу! Насколько я знаю, он терпеть не может эстраду, но к классической музыке вполне благосклонен. Или что-то изменилось за двадцать пять лет, Саша?

— Ничего не изменилось, — подтвердил Смолев. — Классика за это время стала мне только ближе.

— Это прекрасно, просто прекрасно! — воодушевилась Ирина. — Тогда рассказываю я! Все, Петровский, ты молчишь! Так вот: это фестиваль гитарной музыки, называется «Волшебный мир классической гитары»! Ежегодный. Только представьте: каждый год в Петербург съезжаются со всего мира лучшие гитаристы мира! Есть очень, очень талантливые! Кроме молодежи приезжают и мэтры, конечно. За последние двенадцать лет фестиваля у нас перебывало очень много мировых знаменитостей. Наверное, имена вам мало что скажут, но вдруг?..

Смолев неуверенно шевельнул плечами, но вслух ничего не сказал: перебивать увлеченную рассказом собеседницу ему не хотелось.

— Например, в прошлом году приезжал сам Пепе Ромеро! Это очень известный испанский музыкант, очень громкое имя, очень! В этом году приехал Хосе Луис Мерлин, аргентинский гитарист и композитор тоже с мировым именем. Говорят, он приглашен в жюри фестиваля, где будет и наш потрясающий композитор Кошкин Никита Арнольдович… Не слышали? Это гений, просто гений! А еще, кстати, обещала быть просто фантастическая греческая гитаристка Антигони Гони, она тоже будет в жюри. Будет очень интересно! Фестиваль идет три дня. Первый день никак нельзя было пропустить. Вот, например, — она ткнула пальцем в программку, — Хосе Антонио Эскобар из Чили, я обожаю в его исполнении «Зиму в Буэнос-Айресе» Пьяццоллы. А наша гордость — Анатолий Изотов из Санкт-Петербурга! Вы слышали, как он играет? Нет? Сегодня услышите «Элегию» Мерца в его исполнении. Великолепный музыкант! Какая техника, какой звук, какая душевность! А Херардо Нуньес из Испании! Великолепное фламенко! Они с Никосом Циакрисом должны играть в третий день. В прошлом году Нуньес не смог приехать из-за травмы, но в этом обещал быть. Он бесподобен! Особенно эта его композиция…

— Ну все! — покачал головой Петровский, перебивая супругу. — Пошла писать губерния!.. Этого-то я и боялся. Завалила именами! Ну откуда ему-то их знать, солнце ты мое? Сама подумай! Человек последний год провел на острове посреди Эгейского моря!

— Ну и что? — не сдавалась она. — А до этого?

— А до этого… До этого, душа моя, ему точно было не до испанской гитары, — и, склонившись к Смолеву, произнес: — Прости, Саша. Ты же понимаешь, моя жена способна говорить на эту тему часами. Какими часами, сутками! Я-то к этому уже привык и даже имен нахватался, а вот ты в этом деле еще новичок, — потом обратился к жене примирительным тоном: — Ириш, просто скажи, из каких стран участники и музыку каких композиторов играют. И хватит пока с него!

— Вечно ты меня перебиваешь, Петровский! Что за манера такая?! — тихо возмутилась Ирина. — Ладно, ладно… Может, ты и прав. Тогда я вам очень кратко расскажу… Участники приехали из Италии, Франции, Польши, Чехии, Хорватии, Чили, Бразилии и Греции, кстати! Даже из Иордании! В программе будут и самостоятельные выступления, и в сопровождении оркестра. Вы когда-нибудь слышали гитару в сопровождении оркестра? Это что-то незабываемое! Сегодня как раз и услышите во втором отделении. Сегодня играют мастера. Из композиторов — самые именитые! Скажем так: сегодня такой праздничный концерт виртуозов гитары. А вот завтра, в конкурсной части, будут выступать два моих ученика. Я так волнуюсь — просто кошмар!

— Ты всегда волнуешься больше, чем они сами, — добродушно заметил муж, вытягивая вперед длинные ноги, благо, пространство между рядами позволяло устроиться с максимальным комфортом. — Каждый год одно и то же! Неделю места себе не находишь, а все в итоге оказывается хорошо. И выступают они каждый раз прекрасно, призовые места берут. И в этот раз тоже все будет хорошо. Готовились они на совесть, гитары у них отличные: Павлович делал, это мастер в Петербурге такой известный, уже четверть века делает гитары отличного качества, а порой и вовсе шедевры! — пояснил он для Смолева и, снова обратившись к жене добавил: — Не надо нервничать, солнышко!

— Ну как я могу не нервничать? — поразилась она.

— Да просто! Не нервничать — и все! — беспечно махнул рукой ее супруг. — Тем более что они только завтра и во втором отделении. А сегодня еще вполне можно позволить себе расслабиться и спокойно послушать музыку. А потом в антракте заглянуть в буфет, съесть по бутерброду и выпить по бокалу шампанского за встречу!

— Просто бесчувственный человек! — всплеснув руками, покачала головой Ирина. — Какой антракт, Петровский?! Какие бутерброды? Какое шампанское?! Как я могу не волноваться, ну как? Мои ученики выступают на одной сцене с мировыми мастерами! Это твое «завтра» наступит очень быстро! У меня в голове оно уже наступило! А он — шампанского! Просто не человек, а какой-то голем из средневековых легенд! Толстокожий и бездушный!

«Толстокожий голем» хмыкнул, весело подмигнул Смолеву и произнес вполголоса, пока жена отвлеклась на программку.

— Саша, мне это все знакомо. Не первый год! Не обращай внимания. Все пройдет как по маслу. Ей главное сейчас музыку послушать — и она успокоится. Гитара действует на нее необыкновенным образом. Антракт с буфетом от нас никуда не денутся! На вот тебе тоже сегодняшнюю программку. Почитай, там все написано. Можешь, кстати, взять ее себе на память.

Смолев раскрыл небольшой глянцевый буклет и начал читать.

В программке значилось:

Первый день фестиваля «Волшебный мир классической гитары» в Санкт-Петербурге.

Первое отделение:

1. А. Барриос. «Мазурка Аппассионата». Исполняет Костас Котсиолис (Греция).

2. Э. Вилла-Лобос. «Пять прелюдий». Исполняет Марчин Дылла (Польша).

3. Й. К. Мерц. «Элегия». Исполняет Анатолий Изотов (Россия).

4. А. Пьяццолла. «Зима в Буэнос-Айресе». Исполняет Хосе Антонио Эскобар (Чили).

5. Н. Кошкин. «Ашер вальс». Исполняет Тарик Харб (Иордания — Канада).

6. Х. Родриго. «Три испанские пьесы. Фанданго, Пассакалия, Сапатеадо». Исполняет Пабло Гарсия-и-Фернандес (Испания).

7. И. Альбенис. «Астурия». Исполняет Ана Видович (Хорватия — США).

АНТРАКТ

Второе отделение:

1. Э. Вилла-Лобос. Андантино и Анданте из «Концерта для гитары с оркестром». Солист Хосе Антонио Эскобар (Чили).

2. Ф. Миньоне. «Концерт для гитары с оркестром». Солист — Фабио Занон (Бразилия).

3. М. Кастельнуово-Тедеско. «Концерт для гитары с оркестром №1». Солист — Жереми Жув (Франция).

4. Л. Брауэр. «Элегический концерт». Солист — Анатолий Изотов (Россия).

5. Х. Родриго. «Концерт для гитары с оркестром «Аранхуэс», ч.2 Адажио. Солист — Пабло Гарсия-и-Фернандес (Испания).

Детально изучив подаренную ему программку, Смолев даже расстроился. Ни о чем мне не говорит, вздохнул он, закрыв буклетик и убрав его в карман пиджака. Просто какая-то китайская грамота! Ничегошеньки я в этом не понимаю. Ни имен не знаю, ни музыкальных произведений!.. А ведь сказано, что все композиторы мирового уровня. Тут в моем образовании очевидный пробел. А ведь и исполнители наверняка очень известные музыканты. И музыка, скорее всего, прекрасная. Он пожал плечами. Надо же когда-то начинать заполнять этот самый пробел! Почему бы и не сегодня? Вот и пришел этот день. Будем смотреть и слушать!

В этот момент раздались аплодисменты. На сцене появилась элегантная дама в черном платье. На русском и английском языках она объявила первый номер программы и представила первого музыканта.

Солист — грек средних лет с радостно блестящими черными глазами — вышел на сцену и поклонился публике. Его тепло поприветствовали. Усевшись на стул посреди сцены и установив левую ногу на подставку, он положил на ногу гитару и какое-то время сосредоточенно настраивал инструмент в полной тишине. Потом он на мгновение замер, и… в зал со сцены полилась музыка!

Алекс в первой момент даже не понял, что произошло. Он даже покрутил головой, недоуменно осматриваясь. Неужели звучит всего лишь одна гитара? Он видел на сцене в пятне яркого света действительно одного человека, державшего в руках лакированный шестиструнный инструмент. Но мелодичные звуки, объемные, сочные, звонкие, складывающиеся в завораживающую гармонию, будто в разноцветную мозаику, живые и буквально осязаемые, вдруг заполнили собой весь зал!

Алекс заслушался. Поразительно, насколько многоголосым инструментом оказалась испанская гитара. Он и не подозревал о том, какие звуки — то округло-мягкие, бархатистые и нежные, то резкие, и звонкие, даже грубые, — можно извлекать при помощи всего шести струн! Просто фантастика! Как такое возможно?!

Отзвучали первые аплодисменты. На сцену вышел следующий исполнитель, и зал снова затих в ожидании. Музыкант мягко тронул пальцами струны, и инструмент отозвался на его прикосновения глубоким бархатным тембром.

— Это Марчин Дылла, — шепнула Ирина. — Из Польши. Он прекрасен!

Алекс внимательно слушал. Гитара то заводила проникновенную душевную беседу с залом, словно доверяя слушателям что-то сокровенное и важное, то вдруг беззаботно запевала радостную праздничную песню. Потом, словно устав от веселья, она затихала, отдыхая в паузах, а затем и вовсе, присмирев и уйдя в минорную тональность, делилась со зрителями внезапно нахлынувшей необъяснимой печалью… Но тревожное звучание снова сменялось лиричным и доверительным, а светлая грусть уступала место радости. Да, настроение инструмента, словно живого существа, менялось, но неизменным оставалось одно: искренность, с которой гитара изливала свою душу людям, сидевшим в зале. Казалось, что гитара говорит сама, а человек, держащий ее в руках, просто помогает ей вести такой эмоциональный и душевный монолог.

Смолев в глубине души догадывался, что такую иллюзию создает та кажущаяся, обманчивая легкость, с которой гитарист извлекает из струн волшебные звуки, порхая длинными пальцами по всему грифу. Легкость, которая приходит, как правило, лишь после многих лет ежедневного упорного труда по десять-двенадцать часов в день…

Уже после первых же двух номеров Смолев понял, что практически ничего не знал о классической гитаре, несмотря на прожитые в свое время годы в Испании. Это первое. И второе: он сделает все, чтобы на вилле «Афродита» в следующем сезоне обязательно появился классический гитарист.

— А это наш, питерский, Анатолий Изотов, — наклонившись к Алексу, тихо шепнула Ирина. — Обратите внимание: настоящий виртуоз! Какая осанка, видите, как он сидит, как свободны его руки, как они двигаются! Какие звуки он извлекает! Всегда своим говорю: берите с Анатолия пример! Сейчас в его исполнении будет «Элегия» Йохана Каспара Мерца, австрийского композитора девятнадцатого века. Мне очень интересно ваше мнение!

В это время на сцене молодой мужчина в черном, с одухотворенным лицом и с длинными светлыми локонами до плеч, сидя с закрытыми глазами, сосредоточенно настраивал гитару. Закончив приготовление, он открыл глаза, улыбнулся залу и заиграл.

Зазвучавшая музыка вдруг показалась Смолеву удивительно знакомой, хотя он был практически уверен, что никогда не слышал ее раньше.

Очень странное ощущение, подумал он растерянно. Очень! Словно во сне, когда пытаешься вспомнить что-то важное и не можешь, а проснувшись, понимаешь, что и вспоминать-то, по большому счету, было нечего — ведь ты этого и не знал никогда. Но чувство, что мелодия ему близка, его не покидала.

Такое ощущение, вдруг мелькнула у него мысль, что музыку писал русский композитор. Не могу объяснить, почему. Но отдельные музыкальные фразы мне непонятным образом знакомы. Откуда? Русские романсы? Народные песни? Цыганские напевы? Но ведь в программке ясно указано: «Й. К. Мерц»! То есть, Йохан Каспар… Да и Ирина предупредила, что он австриец. Еще и из позапрошлого века. Как и чем это можно объяснить? Странно. Непонятно. Алекс задумчиво потер шрам на левом виске.

Произведение закончилось. Изотов сыграл великолепно, и зал проводил его бурными аплодисментами. Смолев пребывал в глубокой задумчивости.

— Что скажете? — улыбнулась Ирина, обращаясь к Алексу, пока ведущая выходила на сцену, чтобы объявить следующего участника. — Как вам «Элегия»? Понравилась? Ничего особенного не заметили?

— Элегия, — помедлив, ответил Смолев, находившийся все еще в плену своих ощущений, — слово греческое. У древних оно означало «печальную песнь», насколько я помню. Произведение и в самом деле печальное. Сыграно прекрасно, очень душевно и проникновенно. Но…

— Ага! — радостно кивнула Ирина, победно ткнув локтем мужа в бок. — Все-таки, есть «но»! Так, так, и что же это за «но» такое? Вам тоже показалось что-то странным?

— Тоже? — удивился Алекс, очнувшись наконец от глубокой задумчивости. — Почему «тоже»? А кому еще?

— Саша, я тебе потом расскажу эту историю, леденящую кровь! — усмехнувшись, ответил Игорь, потирая ушибленный бок. — Мы по этому поводу уже лет пять с женой спорим. Она даже целую библиотеку собрала на эту тему, включая редкие издания мемуаров Макарова.

— Макарова? — еще сильнее удивился Смолев. — Кто такой Макаров? Я так понял, что автор «Элегии» — некий австриец по фамилии Мерц?

— Да, Саша… «Кто такой Макаров»! Ты только таких вопросов в профессиональном гитарном сообществе не задавай, затопчут! Забьют пюпитрами, нотами закидают! — хмыкнул Петровский. — Это, Саша, целый детектив, который никак не могут разгадать уже сто лет. А еще…

— Все! Все разговоры в антракте! — довольно улыбаясь, шикнула на мужчин Ирина. — Давайте послушаем. Господи, как я люблю Пьяццоллу!

Смолев слушал звучащее произведение и удивлялся. Это что? Это танго? Удивительная по лиричности мелодия, достоверно передающая чувство одиночества и холода, вдруг сменилась сильными ритмичными импульсами. Какая резкая перемена, подумал Алекс. Очень неожиданно, но насколько выразительно и ярко! Какая страсть и накал чувств!..

А ведь я бывал в Буэнос-Айресе, вдруг мелькнуло у Смолева, когда музыка уже стихла и исполнитель, низко поклонившись публике, покинул сцену. Бывал, несколько раз, и именно зимой. И, кажется, понимаю, что именно хотел сказать Пьяццолла…

Следующее произведение поразило Смолева еще сильнее. Он от удивления даже достал программку и сверился с ней. Нет, все верно! В программке значилось: «Ашер вальс», Н. Кошкин». Вальс? Какая необычная, даже, скорее, странная и причудливая — правильное слово — композиция вдруг зазвучала со сцены.

Ирина снова ткнула мужа локтем в бок и глазами указала на Смолева. Его удивленное замешательство, казалось, доставило ей огромное удовольствие. Не меньшее, чем само музыкальное произведение.

На сцене музыкант, с яркой восточной внешностью, в элегантном черном костюме и белоснежной рубашке, вдохновенно играл вальс, который Смолев окрестил «странным».

Ашер, Ашер!.. Где он слышал это название?

Привыкший все раскладывать по полочкам, Алекс мучительно пытался вспомнить, что это ему напоминает. И музыка такая мрачная, зловещая и гнетущая. Мрак и одиночество, плохое предчувствие, будто что-то ужасное должно вот-вот произойти. Алекс ничего не мог вспомнить, но чувствовал, что разгадка где-то рядом, и он знает ответ!

После отшумевших аплодисментов, Ирина наклонилась к Алексу и прошептала:

— «Среди многого другого мучительно врезалось мне в память, как странно исказил и подчеркнул Родерик Ашер бурный мотив последнего вальса Вебера», — и подмигнула. — Узнаете, откуда цитата? Кстати, Родерик Ашер играл именно на гитаре!

— Бог мой! — с невыразимым облегчением выдохнул Смолев. — Эдгар Аллан По, «Падение дома Ашеров»! А я чуть голову не сломал!.. Какая блестящая музыкальная иллюстрация!

— Я же вам говорила, — улыбнулась Ирина. — Никита Арнольдович — гений!

Когда следующий исполнитель вышел на сцену, Смолев не сразу узнал его. Молодой испанец в черных брюках и белоснежной рубашке замер, склонив голову над инструментом, затем ударил по струнам, и зал наполнила живая, ритмичная и озорная мелодия народного испанского танца.

Ну вот и встретились, подумал Смолев, присмотревшись к музыканту на сцене повнимательнее. Оставалось надеяться, что утреннее происшествие не помешало Пабло подготовиться к концерту.

Испанец играл вдохновенно, потряхивая в такт мелодии длинными черными волосами. Глаза его были закрыты. Казалось, что он и гитара — единое целое, настолько гармонично они смотрелись на сцене. Отыграв произведение в трех частях, испанец впервые за все время сдержанно улыбнулся публике когда встал и поклонился, прижав правую руку к сердцу, прежде чем покинуть сцену под аплодисменты. Публика долго его не отпускала.

— Это Паблито, — прошептала Ирина. — Я за ним давно слежу, он музыкальный вундеркинд. С семи лет гастролирует, собрал за эти годы массу наград на всевозможных международных конкурсах. Поэтому и Паблито: его так называли в детстве. Его родная сестра тоже гитаристка. У них вся семья музыкальная. Сейчас-то он уже подрос, конечно…

— Он действительно настолько знаменит?

— Что вы! Я для своих учеников как-то делала подборку, чтобы показать, чего можно достичь на его примере. Он ведь завоевал первые премии на таких конкурсах, как Эйтора Вилла-Лобоса в Рио-де-Жанейро, Алирио Диаса в Каракасе, Франсиско Тарреги в Беникасиме, это в Испании. Там у него были и первая премия, и специальный приз публики! На испанских конкурсах Хулиана Аркаса в Альмерии и «Норба Цезарина» в Касересе он в последние три года великолепно выступает!.. Критика самая восторженная!

— Да, любопытно, — отозвался Смолев. — А сколько ему сейчас?

— По-моему, около двадцати, — ответила Ирина после небольшого раздумья. — Он еще совсем молодой, но играет уже как зрелый мастер. Он немножко странный… Хотя на сцене это незаметно.

— Что вы имеете в виду?

— Сама я с ним не знакома, но музыканты рассказывали, что он крайне нелюдим. Почти ни с кем не общается в музыкальной среде. Всегда мрачен или словно чем-то расстроен. Будто все время о чем-то думает. Очень неразговорчив. При этом он великолепный музыкант! Просто великолепный!

— Я смотрю, он заявлен в программке дважды?

— Еще бы! Во втором отделении он будет играть Адажио Хоакина Родриго, это вторая часть знаменитого «Аранхуэзского концерта», слышали, наверное? Нет? Что вы, это просто музыкальная жемчужина, шедевр! Таких произведений в природе всего раз, два — и обчелся! Его играли все великие музыканты, а Пако де Лусия — гений фламенко — говорят, даже специально выучил ноты, чтобы его сыграть! Как я вам завидую: вы его услышите впервые! Вещь знаковая, недаром первый день фестиваля организаторы решили закрыть именно ей. Кстати, говорят, что Паблито просто преклоняется перед Хоакином Родриго.

— Почему?

— Я вам потом расскажу, в антракте, — пообещала Ирина, бросив взгляд на сцену. — А сейчас давайте послушаем следующее произведение. Это знаменитая гитаристка Ана Видович, из Хорватии. Она и красавица, и талантище! Очень люблю «Астурию» в ее исполнении: там такие динамические контрасты!¹ А ее тремоло² — просто безупречно!

Смолев хмыкнул про себя. Понять бы еще, о чем речь, что за «контрасты» такие… Второго слова он вообще не понял, но переспросить не решился. Хотя по смыслу вскоре догадался, о чем шла речь.

Высокая и стройная молодая женщина, с каштановыми волосами, в длинном, до пола, розовом платье, похожем на греческую тунику, поприветствовав публику поклоном, под аплодисменты заняла свое место на сцене. После небольшой паузы зазвучала стремительная, но при этом изысканная испанская мелодия. Изящные обнаженные руки исполнительницы нежно обнимали гитару, ее длинные пальцы быстро мелькали, и гитара послушно реагировала на каждое движение: то вела замысловатое соло на два голоса, то «взрывалась» каскадами звуков, которым Смолев пытался, но все никак не мог подобрать определение. Видимо, подумал он, это и есть те самые «контрасты»!..

Алекс внимательно слушал. Последние ноты композиции прозвучали, и на хорватку обрушился шквал аплодисментов. Все трое поднялись и долго хлопали стоя, вместе со всем залом.

— Антракт, — с довольным видом подмигнул Петровский, закончив хлопать в ладоши. — Пойдемте в буфет, он тут рядышком, всего один поворот направо.

Буфет был организован в небольшой комнате в углу между «Картинной галереей» и «Зеркальным залом».

— Вот тебе твое любимое пирожное, солнышко, а нам с Сашей по бутерброду с семгой, — проговорил Игорь, расставляя тарелки на небольшом круглом столике. — Мой первый перекус за весь сегодняшний день. Живот от голода подвело. Давайте, присоединяйтесь, а то еще впереди второе отделение, — надо же как-то дотянуть до ужина!

Алекс кивнул и разлил по бокалам небольшую бутылку белого сухого вина: шампанского, как хотел Петровский, в буфете не оказалось. Оно и к лучшему, подумал Смолев. Игристые вина он не любил, предпочитая им белые сухие. В трехсотграммовой бутылке оказалось неплохое итальянское столовое вино.

— За встречу! — Алекс и Игорь негромко чокнулись бокалами. — Будем здоровы!

— За встречу, — поддержала тост Ирина. — Вы молодец, Александр, что вырвались к нам сюда. Приезжайте чаще. После того, как два года назад Игоря по службе перевели в Петербург, мы уже совсем здесь прижились. Хотя было трудновато привыкать к местному климату. Но теперь все в порядке!

Петровский кивнул — он сосредоточенно и жадно поглощал бутерброд с семгой, видимо, действительно был очень голоден. Бутерброд стремительно исчезал. Заметив взгляд друга, брошенный с сожалением в сторону буфета, где уже собралась солидная очередь, Алекс рассмеялся и пододвинул к нему свою тарелку.

— Я перекусил перед концертом, — пояснил он в ответ на его удивление. — Зашел в японский ресторанчик, который над Додзе. Пообщались с Фудзиварой-сенсеем, выпили зеленого чая с жасмином и съели по порции сашими. До ужина я дотяну легко. Так что ешь, не стесняйся! Тебе, я вижу, нужнее!

Петровский благодарно кивнул и жадно впился зубами в новый бутерброд.

— По поводу Макарова и Мерца, — напомнила Ирина. — Давайте сделаем так: для чистоты эксперимента я вам вышлю на электронную почту кое-какие материалы, а вы сами их прочтете и составите свое собственное мнение. Муж мне говорил, что вы любите разгадывать всякие загадки. Вот вы нас и рассудите, идет? И еще: я вам вышлю список произведений, которые я вам рекомендую послушать, — с каждым из них связана своя тайна!

— Идет, — легко согласился Алекс. — С удовольствием изучу этот вопрос и составлю свое собственное мнение. Меня и самого эта тема очень заинтересовала. И заранее спасибо за рекомендации. А сейчас расскажите мне, почему Паблито преклоняется перед Хоакином Родриго?

— Я могу ошибаться в его мотивах, — подумав, ответила Петровская, — но мне кажется, что дело в личности самого Родриго. Вы ничего о нем не знаете? Это был великий человек! Кстати, он умер не так давно, в девяносто девятом году, а прожил девяносто семь лет. Можно сказать, что он настоящий ровесник двадцатого века. Так вот, в раннем детстве после дифтерии Хоакин потерял зрение. Кажется, ему было всего три года, когда он совершенно ослеп! Такое вот несчастье, представляете? Тем не менее, с самого раннего детства Хоакин учился музыке и демонстрировал просто выдающиеся музыкальные способности. Очень скоро он стал не только виртуозом-исполнителем, но и самым известным испанским композитором двадцатого столетия, каковым и оставался до самой своей смерти. Вот так. Паблито, насколько я знаю, учился у ближайшего ученика Хоакина Родриго. Мои знакомые в жюри мне сказали, что Паблито был безмерно счастлив, когда узнал, что его приглашают сыграть два произведения любимого им композитора. Причем, одно из них — «Аранхуэзский концерт»! Кто бы на его месте отказался?! Вы его услышите в финале, и, думаю, многое поймете и о Хоакине Родриго, и о Пабло Гарсия-и-Фернандес… Это будет незабываемое впечатление!..

Ирина оказалась права. Тот вечер и концерт Смолев запомнит надолго.

Уже за ужином в ресторане Алекс подробно рассказал друзьям о своей жизни на острове Наксос, небольшой гостинице-вилле «Афродита», винограднике на склоне горы Зевс и просторной таверне на самом берегу моря. О том, как прекрасно выйти до рассвета на своей лодке в море и встретиться со стаей резвящихся дельфинов, а вечером собраться с друзьями на веранде виллы, с которой открывается великолепный закат, и насладиться ужином и дружеской беседой… Алекс рассказывал, рассказывал взахлеб, приглашая друзей в гости, и вдруг почувствовал, что его самого остро и неудержимо тянет туда. И тогда он замолчал, прислушиваясь к своим ощущениям. Остров звал его. Скоро, совсем скоро он снова окажется там, где его любят и ждут. Смолев не смог сдержать счастливой улыбки.

— Ты счастливый человек, Саша, — проговорил Игорь, поняв его чувства. — Вижу, вижу. Ничего, скоро ты туда вернешься. Я так понимаю, что у тебя теперь есть все, что тебе необходимо?

— После сегодняшнего концерта, — рассмеялся Алекс, — даже уже и не знаю! Появилось непреодолимые желание пригласить на весь будущий сезон гитариста, может быть, вы порекомендуете мне кого-то из молодых талантов? Море, солнце, отличное питание, проживание в отеле я гарантирую. Оплату — само собой! Кстати, если есть желающие, то можно и не ждать до мая, а приехать хоть на следующей неделе. Сезон уже закрывается, но месяц мы еще точно будем обслуживать туристов, а потом закроемся на зимний ремонт.

— Я с удовольствием поспособствую, — оживилась Ирина, записывая все сказанное в записную книжку. — Завтра же все передам в жюри фестиваля! Вполне возможно, что кто-то откликнется!

Через два дня, уже сидя в самолете «Эгейских авиалиний» и глядя в иллюминатор на освещенное прожекторами взлетное поле Пулковского аэропорта, Смолев получил смс от Ирины.

«Александр, хочу вас обрадовать: по вашему приглашению вдруг откликнулся Паблито! Он готов приехать к вам на Наксос и ближайший месяц отыграть в вашей гостинице по три вечерних концерта в неделю для ваших постояльцев. Сказал, что денег не возьмет, проживания и питания будет достаточно. Если вам понравится, готов провести у вас следующий сезон. Передала ему ваши контакты, но как оказалось, у него уже есть ваш номер телефона. Вот такое удивительное дело. Вам крупно повезло, поздравляю вас! Игорь шлет горячий привет!»

Вот тебе и раз! Неожиданно, подумал Алекс, виновато улыбнувшись в ответ на укоризненный взгляд бортпроводницы и быстро переведя айфон в «авиарежим».

Значит, Паблито… Очень любопытно! Даже удивительно — вот правильное слово. Что же, Пабло Гарсия-и-Фернандес, добро пожаловать на остров Наксос!

Смолев устроился поудобнее, накрылся пледом, включил в айфоне плеер и закрыл глаза. В его наушниках звучала гитара.

Часть вторая

Музыка не может мыслить, но она может воплощать мысль.

Рихард Вагнер

После новенького международного терминала Пулково, радостно сверкающего сталью и стеклом, любому туристу, прибывшему на небольшой греческий остров посреди Эгейского моря, аэропорт на острове Наксос с его одной-единственной взлетно-посадочной полосой, идущей вдоль соленого лимана Алики, показался бы очень скромным. Небольшое здание самого аэропорта, будто составленное нерадивым архитектором наспех из нескольких бетонных кубов, выкрашенных в привычный для Киклад белый цвет, тоже совершенно не впечатлило бы туриста.

Приглядевшись, он обратил бы внимание, что на одном из белых «кубов» синела эмблема: чайка, рассекающая крыльями две окружности, а под эмблемой на греческом и на английском языках тем же цветом выведена надпись: «Аэропорт Наксос. Добро пожаловать!».

Что означают эти две окружности, рассеченные резким взмахом птичьего крыла, Смолев не знал. Когда он впервые увидел эту эмблему и задумался о ее значении, то предположил, что, вполне вероятно, парящая в свободном полете чайка означает авиаперевозки, а вот две окружности… Причем, эти окружности были начертаны по-разному: ближайшая к центру, в котором парила чайка, была обозначена едва заметной тонкой линией, а внешняя — хорошо заметной толстой. Это навело Алекса на кое-какие размышления. А что, если эти две окружности — это небо и море? Тонкое, невесомое небо — и море, мощное в своей извечной несокрушимой силе, противостоять которой не могут даже скалы? Две стихии, что приходится преодолеть воздушной машине от взлета до посадки. Версия была изящной, и Смолеву она понравилась. Насколько она соответствует действительности, он пока так и не удосужился выяснить.

Несколько скрепленных между собой стульев у стены здания аэропорта, пара пальмовых кустов, растущих, словно из покрытой трещинами асфальтовой площадки, грузовой терминал, больше напоминающий сарай, с видавшими виды тележками для перевозки багажа да скромных размеров автомобильная парковка, расположенная сразу за ним, — тоже не смогли бы впечатлить искушенного путешественника.

Наксос — это остров, который открыл для себя прелести туристического бума гораздо позже других греческих островов. В отличие, скажем, от Корфу и Крита, сюда до сих пор не летают прямые рейсы из зарубежных международных аэропортов, и тот путешественник, что захочет добраться на крупнейший из Кикладских островов, должен быть готов к пересадке в Афинах. Что он выберет затем, уже благополучно добравшись до греческой столицы, паром или небольшой винтовой самолет «Эгейских авиалиний», — это уже дело его вкуса и личных предпочтений.

Паром «Голубая Звезда» доставит туриста на остров за четыре часа, а скоростной пассажирский катамаран — за два с половиной. Это при условии, что море будет спокойным, и шторм не сыграет с пассажирами парома дурную шутку, заставив судно сильно сбавить ход. А вот самолет — тот всего за сорок минут и с гарантией.

Сорок три, если быть точным, подумал Смолев, ступая на трап и мельком взглянув на свой ручной хронометр.

Он поднял голову и заметил, как ему машет рукой рыжеволосая молодая женщина в белом платье, стоящая в немногочисленной группе встречающих: управляющая виллой «Афродита» Софья Аристарховна Ковалевская, она же Рыжая Соня, лично приехала встретить босса в аэропорту.

Алекс поморщился. Босс, тоже мне! Терпеть не мог этого слова. Но с легкой руки Катерины — очаровательной, жизнерадостной и порой чрезмерно словоохотливой сотрудницы виллы, отвечающей за размещение гостей, — это словечко прилипло к нему, словно банный лист. И сколько бы замечаний Смолев ни делал подчиненным, ни выговаривал управляющей, сколько бы ни хмурил брови и ни качал недовольно головой, — ничто не помогало. К слову сказать, это было единственное распоряжение хозяина, которое женский персонал виллы усиленно и дружно игнорировал, радостно улыбаясь в ответ на его замечания и глядя на «босса» влюбленными глазами. Босс, и все тут. И никаких гвоздей! Спустя полгода Алекс смирился и махнул рукой. Пусть зовут как хотят, лишь бы на вилле был порядок!

Один лишь старый садовник Христос, коренастый грек лет семидесяти, молчун и работяга, следивший за виноградной лозой на вилле, пышными розовыми кустами и несколькими грядками с зеленью и овощами, звал Смолева просто «парень» — так же, как и в первый день, когда тот еще был только постояльцем виллы «Афродита». Грек с неодобрением качал головой, глядя на болтушку Катерину, не упускавшую ни единой возможности поделиться с постояльцами красочными историями, в которых фигурировал владелец виллы, и нехотя размыкая сухие губы, цедил: «Сколько можно, трещотка? И как язык у тебя еще не оторвется? Полно уже косточки ему перемывать! Уймись, сорока! Оставьте парня в покое!».

Алекс шел размеренным шагом от самолета к зданию аэропорта, глубоко погрузившись в собственные мысли. А если бы полгода назад он не приехал на этот остров? Не поселился на вилле «Афродита» и не встретил бы этих замечательных людей, ставших ему верными друзьями? И Стефания не появилась бы в его жизни. Представив, он даже сбился с шага и нервно мотнул головой. И какая бы тогда была у него жизнь? Вот уж точно: судьба человека порой закладывает такие виражи, что можно только диву даваться, куда там до нее выдуманным книжным сюжетам!..

— С приездом, дядя Саша! — знакомый, немного хрипловатый, но бодрый голос управляющей вернул Смолева к реальности. — Ты чего такой задумчивый? Случилось что? Как добрался?

— Просто думаю о том, как же я рад тебя видеть, Рыжая, — усмехнулся Алекс, целуя в щеку молодую женщину. — Добрался отлично. Ну, кто поведет?

Они вышли на парковку, где рядом со входом в здание вокзала в тени большого платана стояла белая «Нива» с наклейкой «Villa «Afrodita» на водительской двери. Алекс открыл незапертую дверь багажника и бросил внутрь свой дорожный саквояж.

— Давай ты, дядя Саша, — решила Софья, отдавая ему ключи. — Я планировала тебе по дороге доложить ситуацию с расселением, а для этого мне придется сверяться с записями. Когда доберемся до виллы, у меня будет еще масса дел. Освобожусь только к ужину, а ты же должен понимать, кто у нас поселился. И еще есть несколько вопросов, которые надо обсудить. Так что давай проведем выездное производственное совещание!

Смолев кивнул и, усевшись за руль, завел двигатель. Выждав несколько минут, пока кондиционер наполнит салон внедорожника прохладным воздухом, Алекс плавно развернул автомобиль на практически пустой автостоянке и выехал на дорогу, ведущую в Хору — столицу острова.

— С чего начнем? — поинтересовалась Софья.

— Давай с общего состояния дел, — подумав, ответил Алекс. — Потом по загрузке номеров. Сначала доложи по короткой галерее, а потом по длинной. Я тебе потом объясню почему.

— Да как скажешь, — управляющая перелистнула вперед несколько страниц в своем ежедневнике. — Общее состояние дел — все по плану. Несмотря на закрытие сезона, все номера забронированы на ближайшие две недели. Кухня и таверна в полном порядке, текущие закупки произведены. Вино от Спанидисов привезли вчера, шесть ящиков. Плюс еще две коробки сыров. Я все оплатила. Запас свежего мяса и морепродуктов на два дня, сегодня утром еще пополнили: в таверне на этой неделе две свадьбы и один юбилей, все туда уйдет, еще и подкупать придется. Никос утром привез два десятка отличных кальмаров, Петрос был в восторге, долго руку ему тряс. Фрукты, овощи, зелень закупаем каждое утро, как обычно. Варенья своего наварили пять сортов — Василика снова отличилась. Текущие счета оплачены, задолженности нет. Все документы у тебя в папке. Персонал здоров, все трудятся, зарплату получили вовремя. Так что, дядя Саша, за время твоего отсутствия никаких происшествий не случилось!

— Это уже радует, — кивнул Алекс. — Теперь пошли по номерам.

— Итак, на короткой галерее у нас все три номера сданы, — продолжила доклад управляющая. — В девятом у нас молодые итальянцы: муж и жена Винченце и Рената Альберти-Малаволья, тридцать семь и двадцать девять лет. Жена такая улыбчивая, а вот муж мне показался немного сумрачным и неразговорчивым. С нами говорила только она.

— Как, как? Малаволья? Итальянцы? Это они сами сказали? — хмыкнул Смолев, сбрасывая скорость и останавливаясь перед Т-образным перекрестком: со стороны Хоры, по главной дороге, шел поток машин.

— А что не так? — удивилась управляющая, провожая взглядом проехавший мимо грузовичок «Исузу», перегруженный пиломатериалами, отчего слегка кренившийся набок. — У них и паспорта итальянские, живут в Пьемонте. Кто же они еще? Рената рассказывала, что у них домик недалеко от Бароло. С Винченце, правда, я не общалась. По кухне: итальянская и греческая.

— Тогда ясно. Думаю, что жена тогда и в самом деле итальянка. Альберти — это ее фамилия. А вот муж с фамилией Малаволья — сицилиец. Ни один сицилиец никогда по доброй воле не назовет себя итальянцем, в лучшем случае просто промолчит.

Смолев включил первую передачу, и машина выехала со второстепенной дороги на трассу до столицы.

Алекс рассуждал вслух:

— И что сицилийцу делать в Пьемонте? И почему им с женой было не поехать к морю на Сицилию? Почему в Грецию? Любопытно. Впрочем, с ним ты не общалась. Ладно, продолжай, кто в десятом?

Софья пролистнула еще пару страниц и переложила закладку.

— В десятом на неделю остановились молодые ребята из Канады. Джонатан Ганье и Джульетт Бушар. Они не женаты, но, насколько я поняла, уже несколько лет вместе. Каждое лето путешествуют по островам. Вот и в этом году были на Санторини, Анафи, Фолегандросе и еще где-то, — я не запомнила. Наксос их предпоследняя остановка перед Афинами. Собираются еще на Парос, а потом уже на материк. Говорят, что обычно с десяток островов объезжают за лето, везде живут по неделе, а то и по две. По-английски говорят свободно, но между собой — почему-то по-французски.

— Они не из Квебека, часом?

— Да, — удивилась Софья, — как ты догадался?

— Все просто. Они франкофоны. Так в Канаде называют тех граждан, которые говорят на французском. Кстати, в Квебеке, насколько я помню, без французского просто никуда. Поэтому они общаются на английском с иностранцами, а между собой на родном — французском. Кулинарные предпочтения? — уточнил он.

— Тут все просто: обожают морепродукты. Любые, в любом виде. Джульетт предупредила, что Джонатан очень любит рыбу, — да и вообще любит покушать, — рассмеялась собеседница. — Петрос будет на седьмом небе от счастья!

— Да уж! Достойная конкуренция нашему другу-археологу, — усмехнулся Смолев. — Что у нас с одиннадцатым номером?

— В одиннадцатом номере у нас две шведки: Урсула и Анника Викстрём, родные сестры. Старшей, Урсуле, двадцать восемь. Аннике — двадцать три. Очень похожи: блондинки, глаза голубые, молчаливые и спокойные. Даже голоса похожи, я пару раз их путала, когда они звонили на ресепшн. Одеваются одинаково, будто близняшки. Все бы ничего, только… — немного замялась управляющая.

— Что?

— Ты понимаешь, младшая совсем слепая. А старшая везде ее водит за руку. Катерина их оформила, а потом час у себя втихомолку в дежурке прорыдала: Урсула ей, оказывается, рассказала, что сестру в раннем детстве машина сбила, и девочка потеряла зрение. Какой-то пьяный лихач, представляешь? Они тогда были в Мадриде на каникулах, и вот такое несчастье!..

Управляющая покачала головой. Алекс внимательно слушал.

— Суд был, но нарушитель отделался штрафом. Я всем строго-настрого наказала, чтобы к шведкам было повышенное внимание. Мало ли что: у нас тут сплошные ступеньки! Но сестры никаких хлопот нам не доставляют, целыми днями ходят на море и гуляют. Только приходят на завтрак и ужин, а обед уже дважды пропустили. Петрос расстраивается. Он сегодня для Анники испек целую корзинку своего фирменного печенья меломакарона,³ чтобы сестры могли брать его на море с собой. Старшая сказала, что они сладкоежки, так что он постарался. Очень тоже за девочку переживает…

— Ясно, — помолчав, ответил Алекс. — Молодцы. Если что-то потребуется — дай знать мне немедленно. Наша обязанность — обеспечить самый высокий уровень сервиса. А теперь давай разберемся с длинной галереей.

— Итак, по порядку. Первый номер, — следя по тетрадке, начала Софья, — сюда сегодня утром из госпиталя перевезли Крылова Василия Аркадьевича. Его жена, Анна Анатольевна, уже третий день здесь, очень за него беспокоится, понятное дело. Но лечащий врач решил, что профессор пошел после ранения на поправку и разрешил ему переезд на виллу под присмотр супруги. Я с ней общалась недолго: она все время у мужа в палате практически проводила. Но женщина милая, очень спокойная, воспитанная, скромная. Она младше мужа лет на пятнадцать. Мне очень понравилась. Рада, что они у нас поживут.

— Отлично, — отреагировал Смолев, не отрывая взгляда от дороги: пошел опасный участок, дорога запетляла. — Вот пусть и живут, сколько необходимо. Пока Крылов не пойдет на поправку. А Анна за ним присмотрит.

— Ты ее знаешь? — поинтересовалась Софья, схватившись рукой за подлокотник: Ниву пару раз ощутимо тряхнуло.

— Много лет. Отец у нее был очень известным ленинградским искусствоведом. Она пошла по его стопам, закончила в Санкт-Петербурге Институт культуры, много лет преподавала. Если я не ошибаюсь, теорию музыки.

— А, так она музыковед?

— По-моему, это так называется, — кивнул Смолев, по-прежнему крепко сжимая руль и внимательно следя за трассой.

— Хорошо, — подытожила Софья. — По Крыловым все понятно. Осталось только уточнить их предпочтения по питанию. Вдруг супруга предпочитает что-то особенное.

— Правильно. Кстати, переговори сама с лечащим врачом, а потом и с Петросом: вдруг Крылову после операции нужна особая диета, у него в прошлом, помню, были проблемы с желудком. На случай, если на фоне этой нервотрепки у него обострилась старая язва. Сами они вряд ли попросят: постесняются. Все, что нужно им обоим, — по первому слову, хорошо? — дорога перестала петлять, и Алекс вздохнул свободнее. — До сих пор простить себе не могу, что в него стреляли… Тебя лично прошу, Рыжая, проследи. И денег за проживание с них не возьмем. Что бы ни говорили!

— Как скажешь, дядя Саша, — согласилась управляющая, быстро делая пометки в записной книжке. — Я-то сделаю как ты скажешь. Но, насколько помню, ты там не при чем. Крылов сам дров наломал. Да я не спорю, не спорю, не смотри на меня так! Я же говорю, что согласна! Только имей в виду, разорит тебя твоя доброта… Предупреждаю тебя как твоя управляющая!

— Ничего, ничего, — усмехнувшись, ответил Алекс, переключая передачу на пониженную: внедорожник, взревывая двигателем, стал бодро подниматься в горку. — Справимся как-нибудь… Кто во втором номере?

— Во втором номере у нас итальянец, Риккардо Висконти, сорок девять лет. Журналист из Рима. Буквально сегодня заселился, за час до твоего приезда, дядя Саша. Пока ничего сказать про него не могу, кроме анкетных данных. Ну и внешности, конечно.

— Как выглядит? — уточнил Смолев больше из любопытства.

— Как с картинки! — прыснула Софья. — Высокий, худой, загорелый. В каком-то пестром балахоне и длиннющем шелковом шарфе. На наших горничных произвел своим шарфом неизгладимое впечатление: три раза его вокруг шеи обматывает, и все равно тот по полу волочится… По-английски говорит плохо и очень быстро, глотает звуки. Раздражается, руками машет, — ну чистый итальянец! Катерина с ним полчаса провозилась, пока разобралась что к чему. Просился всего на день-два, говорит, что опоздал с бронированием на Паросе, мол, там мест в гостиницах не осталось, а он приехал по заданию редакции на какой-то концерт, который бывает раз в сто лет… Какой редакции, какой концерт, — управляющая махнула рукой, — Катерина так и не поняла. Это бы ей еще на полчаса мучений… Мы второй номер держали для Аманатидисов, но Димитрос с Марией задерживаются у себя на ферме, и как раз — до конца недели. Я решила: пусть поживет, чего номеру простаивать. Насчет гастрономических пристрастий: даже спрашивать не стали. Итальянец — есть итальянец! Да еще на два дня. Не оголодает: паста с креветками ему гарантирована в любом случае!

Смолев кивнул, ожидая продолжения.

— В третьем у нас семья Бэрроу. Слава богу, все у них хорошо. Наконец-то решился вопрос по учебе для маленькой Кристины: в Бурго открылась частная школа, она уже сходила на несколько занятий, ей очень нравится. Там набрали интернациональный класс и ведут занятия на нескольких языках. Лили и Джеймс на седьмом небе от счастья: не надо уезжать на материк, чтобы искать учителей для ребенка. Лили мне вчера рассказала по секрету, что Джеймс, конечно, ради Кристины был готов уехать на зиму на материк, но при одной только мысли о том, чтобы на несколько месяцев лишиться питания с кухни Петроса, он сразу впадал в тяжелую меланхолию. А теперь все разрешилось: и они остаются, и номер за ними до конца следующего сезона. Как минимум. Лили говорит, что Джеймс сам ни за что не съедет из «Афродиты» по собственной воле. Думаю, после того, как он получил выплату от Греческой Республики за те амфоры с фалернским вином, он может себе позволить любую гостиницу на Наксосе, даже собственную виллу с прислугой! Но по словам Лили, Джеймсу это даже в голову не приходит. А деньги он тратит на музей и на новые раскопки.

— Отлично, — кивнул Смолев. — Очень рад за них. И за нас. Прекрасная семья, пусть у них все будет замечательно. Дальше?

— Так, в четвертом, пятом, шестом номерах у нас студенты на каникулах. Сборная солянка: три испанца, две итальянки, одна француженка, три немки. Расселили по номерам по три человека, мальчики отдельно, девочки отдельно. Все студенты Университета из Салоников, факультет «история искусств», второй курс. Такой вот интернационал. Между собой говорят или на английском, или на ломаном греческом. На всех анкеты заполнены, — она потрясла пачкой бумаг, — средний возраст около двадцати лет. В общем, все равны, как на подбор. И с ними дядька Черномор! Вернее, в нашем случае — тетка! — хмыкнула Софья.

— То есть? — Смолев сбросил скорость и покосился на управляющую. — Ты не резвись, ты толком объясни!

— Пани Зося Шиманская, — управляющая сделала неопределенный жест рукой. — Ее мы поселили в седьмой номер.

— Полька? Кто такая, откуда, чем занимается?

— О, это очень характерный академический типаж, тебе понравится, — улыбнулась Софья. — Мадам сорока двух лет, худая, строгая, в очках. Волосы собраны на голове в пучок, ни капли макияжа. Блондинка. Приехала в белоснежном брючном костюме. В нем же и ходила на пляж. Судя по всему, в нем же и загорала. По национальности — полька, ты прав, но переехала в Грецию больше двадцати лет назад. Говорит по-гречески свободно и по-английски очень даже неплохо. Студентов «строит» одним взглядом, как на плацу. Я так понимаю, она у них ведет историю, вот в Университете и организовали поездку по островам, а ее назначили руководителем группы. Настаивала, чтобы ее номер был на одной галерее с теми, где будут жить студенты. Трижды мне сказала: «Я за них отвечаю, я должна быть рядом!».

— Нам же проще, пусть присматривает. Хорошо, когда есть ответственное лицо: будет с кого спросить. Что по питанию? — уточнил Смолев.

— Сказала, что она приветствует греческую кухню во всех ее проявлениях. Но без излишеств.

— Ну вот, а ты на нее наговариваешь! — усмехнулся Алекс. — Не может быть плохим человек, приветствующий греческую кухню во всех ее проявлениях… Правда, насчет излишеств… Тут у каждого своя точка зрения. Боюсь, с Джеймсом Бэрроу им будет сложно прийти к взаимопониманию. Так, с длинной галереей все, я правильно понимаю? Кроме восьмого?

— Восьмой номер пока пустует, но ты сам знаешь, он у нас не самый привлекательный для гостей: в самом конце галереи, вход через тамбур и удобства отдельно. Боюсь, его сдать мы не сможем, — расстроенно покачала головой собеседница. — В самом конце сезона масса номеров пустует. Целые виллы стоят без постояльцев. Даже те, что уровнем повыше, сам знаешь. Нам еще повезло, что удалось почти все сдать.

— Во-первых, те, что уровнем повыше, как ты говоришь, они и вдвое дороже. Это раз. У нас идеальное соотношение цены и качества, поэтому все сдано, это два. Ну и три: считай, что этот вопрос я закрыл, — заверил Алекс свою собеседницу. — Я пригласил к нам гитариста. Это-то я и хотел тебе сказать с самого начала. Он приедет со дня на день. Его зовут Пабло, он испанец. Отыграет несколько вечерних концертов в ближайшие две-три недели в качестве музыканта при гостинице. Мы его поставим на довольствие и предоставим жилье. Восьмой номер ему подойдет отлично: там толстые стены, номер в самом конце галереи, тамбур, о котором говоришь… Для музыканта то, что нужно. Он сможет репетировать вволю и никого при этом не побеспокоит.

— Ничего себе! — удивилась Софья, быстро строча в своем ежедневнике. — Когда ты успел, дядя Саша? Мы, вроде, про музыканта только неделю назад успели подумать, а ты уже все решил?

— Совершенно случайно, так получилось, — ответил Смолев, сбрасывая скорость: они подъезжали к Хоре. — Твоя задача парня встретить, разместить. И вот еще что… Посоветуйтесь с Анной Анатольевной — думаю, что в этом вопросе она тебе сможет помочь — по программе музыкальных вечеров. Кое-какие мысли у меня и у самого появились, что-то предложит и Пабло, но впереди почти три недели. Надо определиться, что он будет играть.

— Может, сделать тематические концерты? Например, национальная музыка? — задумчиво предложила управляющая. — Испанская, итальянская, русская? Греческая, в конце концов? Или сделать попурри? Как считаешь?

— Не знаю, может быть… Подумай пока. Завтра утром после завтрака обсудим. Во всем должна быть логика. Мысль должна быть во всем! Тем более, когда речь идет о музыке. Надо попытаться учесть интересы гостей. Такую программу составить, чтобы со всего острова люди к нам шли его послушать, понимаешь? Они же нашими клиентами будут в следующем году. И Пабло, кстати, надо дать возможность подготовиться, найти ноты, наиграть репертуар. Помогите ему, если придется искать ноты в интернете, распечатывать…

— Само собой, дядя Саша, — кивнула Софья. — Сделаем все, как надо. Не волнуйся.

— Пока вопрос с арендой соседнего участка не решен, концерты будем проводить на верхней террасе… Как считаешь?

— Там же ужин накрывается, дядя Саша, — с сомнением произнесла Софья. — Петрос и так каждый раз, как на войне, перед ужином места себе не находит, постоянно мечется между кухней и террасой. А ты хочешь в это время там концерт организовать? У него инфаркт будет! Во время ужина? Не знаю, неправильно это… Артиста надо слушать, а не жевать… А после ужина — тоже не вариант, сам знаешь, у нас гости за десертами засиживаются до полуночи, а потом еще персонал два часа террасу драит. Нет, плохая мысль, дядя Саша. Пока концертной площадки нет, давай на нижней террасе концерт организуем. Столы для завтрака, конечно, придется разобрать и вынести, а после концерта опять собрать и расставить, но это проще и спокойнее, чем лишиться повара! Правда, много людей туда, конечно, не поместится…

Смолев въехал на автомобильную парковку на улице Апиранто в двух минутах ходьбы от виллы «Афродита», остановил автомобиль и заглушил двигатель. Пару минут он сидел молча, о чем-то размышляя.

— Вот что, Рыжая, — наконец произнес он. — Давай-ка ты иди на виллу, занимайся делами. А я все же доеду до муниципалитета, переговорю с администрацией. Чем черт не шутит, вдруг наши документы на аренду соседнего участка уже готовы? Тогда мы организуем временную сцену там. Если нет — тогда на нижней террасе. Скоро вернусь, ждите!

Управляющая кивнула и вышла из машины, оставив Смолева одного. Она едва успела помахать ему рукой, как он быстро развернул «Ниву» и покатил в сторону центра.

Часть третья

Сочинять музыку не так уж и трудно. Труднее всего — зачеркивать лишние ноты.

Иоганн Брамс

К каждому праздничному ужину, на который приглашались все постояльцы виллы «Афродита», повар Петрос Папаскирис готовился минимум за несколько дней: заранее договаривался с рыбаками насчет кальмаров и осьминогов, сам ездил в долину к фермерам выбрать молодого козленка, а то и барашка поупитаннее, что должны были украсить собой праздничный стол в качестве основного блюда.

Фермеры всегда были рады его визитам: все знали, что и кухня виллы, и таверна «У Ирини и Георгиоса», которыми он управляет, требуют много продуктов отменного качества. Сыры, йогурт, свежее и вяленое мясо, фрукты, овощи, зелень, специи, мед, орехи, китрон,⁴ ципуро,⁵ — все Петрос отбирал лично, придирчиво ощупывая сильными пальцами, обнюхивая и пробуя, если надо, на вкус. Качество продуктов у постоянных поставщиков, как правило, и в самом деле было отменным, и еще раз убедившись в этом, Петрос закупал товар ящиками к вящей радости фермеров. После совершения взаимовыгодной сделки греки еще долго громко переговаривались с поваром, обнимали его и, довольные друг другом, гулко хлопали один другого по спинам. Затем, проводив повара, местные шли в деревенскую таверну, где уже и отмечали сделку за рюмкой ципуро, а Петрос ехал дальше.

Для таких поездок в долину управляющая виллой заказывала небольшой, но вместительный микроавтобус с водителем, а по возвращении повара с покупками в Хору еще и нанимала грузчиков, чтобы часть товаров отправить на склад и в нижние погреба, часть — поднять на кухню, что была расположена рядом с верхней террасой, где и накрывался праздничный ужин, а оставшуюся часть выгрузить в таверне под бдительным оком Василики — помощницы Петроса, женщины строгой и добросовестной.

Сам повар в день праздника уже с пяти утра был на кухне, занимаясь приготовлениями и контролируя заготовки, сделанные его помощниками накануне. На кухне дел хватало: праздничный ужин — праздничным ужином, а завтрак и обед для постояльцев виллы тоже никто не отменял! Сколько бы хлопот ни сулило вечернее торжество, а традиционная мусака — ароматная запеканка из бараньего фарша с баклажанами, картофелем и томатами в соусе бешамель под хрустящей сырной корочкой, салат хорьятики из свежих помидоров и огурцов с красным луком, оливковым маслом и пластом сыра фета, спанокопита — домашние пироги со шпинатом и творогом, сладкая рисовая каша, белоснежный йогурт с тимьяновым медом, ягодами и орехами, свежайшая выпечка и еще десяток блюд из морепродуктов, которыми славилась кухня «Афродиты», подавались на завтрак и обед постояльцам в неограниченном количестве.

Сразу после обеда, пока официантки наводили безупречный порядок на верхней террасе, на кухне разжигались большие грили, над которыми устанавливались вертела с бараньими и козлиными тушами, приготовляемыми по древнему островному рецепту «патудо». Туши, плотно набитые ароматной начинкой из обжаренной на оливковом масле печени с репчатым луком, рисом и душистым салом с зеленью и специями, будут, медленно вращаясь, жариться на открытом огне несколько часов, чтобы как раз дойти до полной готовности к вечеру.

Сегодня повар «Афродиты» приготовил креветки в томатно-сырном соусе саганаки и осьминогов, тушеных в красном вине. Ксиномавро, присланное с винодельни Спанидисов, как нельзя лучше подошло для этого блюда. Петрос решил порадовать гостей еще и кальмарами, фаршированными мягким сыром и зеленью, а затем обжаренных на гриле. Прекрасная горячая закуска к белому вину из долины, благоухающая румяной хрустящей корочкой, чесноком и лимонным соком, всегда находила у гостей виллы самый восторженный отклик. Закуска обычно расходилась моментально, и в этот раз повар решил удвоить количество кальмаров, благо рыбаки не подвели и обеспечили ему необходимый запас.

Самым искренним и благодарным поклонником кулинарных шедевров Петроса был, конечно, глава семейства Бэрроу. Задолго до начала ужина, вдыхая на своем балкона ароматы, струящиеся из кухни, Джеймс начинал немилосердно торопить и подгонять свою супругу Лили. Вот и в этот раз английское семейство, возглавляемое нетерпеливо потирающим руки археологом, показалось у входа на террасу ровно за две минуты до начала праздничного торжества.

— Мой бог! Неужели мы опять первые! — с досадой воскликнула Лили, заглянув на пустую пока террасу, где деловито сновали лишь официантки. — Джеймс! Каждый раз проклинаю себя, что иду у тебя на поводу! Еще ничего не началось! Какой конфуз!

— Ничего, ничего! — отреагировал ее супруг, гарцуя у порога террасы, как застоявшийся в стойле английский жеребец, жмуря глаза и поводя носом на божественные запахи из кухни. — Первые — не последние! Бьюсь об заклад, сегодня будет великолепное жаркое! И креветки, я просто обязан попробовать креветки! В это время года, говорят, они вырастают до удивительных размеров! Хорошо бы еще отведать фаршированных кальмаров, прошлый раз они были просто восхитительны!

— И креветки, и фаршированные кальмары, и жаркое, а главное — праздничное настроение! — подхватила рыжеволосая управляющая, выйдя из дверей кухни и широко улыбаясь английской паре. — Проходите, друзья, проходите. Очень рада вам! Вы вовремя: вино на столе, и уже выносят горячие закуски. Прошу вас, не стесняйтесь! Совсем скоро все начнется. Добро пожаловать!

Не дожидаясь повторного приглашения, Джеймс кивнул, что-то смущенно пробормотал себе под нос, что, видимо, должно было означать приветствие, и бодро рванул вперед. Лили только покачала головой, глядя на то, как супруг через мгновение уже разливает ассиртико⁶ по бокалам, бодро накладывает в большую миску свежий овощной салат и с кровожадным вожделением поглядывает в сторону блюда с сувлаки — небольшими шашлычками из баранины на деревянных шпажках, что мгновение назад вынесла официантка и поставила на стол с закусками. Шашлычки были только что с огня: баранина еще шипела и пузырилась горячим розовым соком. Рядом с мясным блюдом стояла огромная миска с традиционным соусом тцатцики из белоснежного йогурта с мелкорублеными свежими огурцами, оливковым маслом и чесноком. Судя по Джеймсу, он решил обосноваться рядом с горячими закусками всерьез и надолго.

— Уж вы его простите, Софья, — тяжело вздохнула Лили, обращаясь к управляющей. — Никакого сладу с ним нет: такой нетерпеливый! Но вы же знаете: кухню «Афродиты» он боготворит.

— Ничего страшного, — улыбаясь, сказала Софья. — Мы давно и хорошо знаем Джеймса. Знаем и любим таким, какой он есть, не волнуйтесь, Лили!

— Представьте, тут на днях ему предложили вернуться на месяц в Англию, чтобы прочитать курс лекций в Оксфорде по греческой подводной археологии, — продолжила Лили, задержавшись на пороге террасы. — В свое время он о таком предложении и мечтать не мог, — и что вы думаете?

— И что же?

— Отказался! Буркнул: «Черта с два! Давитесь сами вашим сырым ростбифом! Нашли дурака!». И ладно бы мне сказал, остолоп! Так он куратору археологического факультета по телефону умудрился это ляпнуть. Представляете? Тот, правда, ничего не понял. Пришлось отобрать у Джеймса трубку и соврать куратору, что муж не хотел его обидеть, а параллельно разговаривал с официантом. В этом весь Джеймс! Вечно я за него выкручиваюсь!

— Так вы все-таки не едете? — отсмеявшись, уточнила Софья. — В Англию?

— Какое там! — махнула рукой жена археолога. — Его теперь туда никакими лекциями не заманить. В местном археологическом музее у него работы на три года вперед. Говорит: море есть, солнце есть, работы — непочатый край, кормят на вилле божественно, люди замечательные, — нечего больше и желать! Я не исключаю, если мы останемся на Наксосе на долгие годы. Мы с Джеймсом давно полюбили этот остров. А Кристина от него так просто в восторге.

— Я очень рада за вас, — с чувством произнесла Софья. — И очень хорошо вас понимаю… Кстати, а где Кристина? Она уже отдыхает?

— Да, я сегодня уложила ее пораньше: мы сегодня ездили смотреть на куросы,⁷ и она очень устала. Пообедали в таверне на берегу, и ее стало клонить в сон. Джеймс ее уже на руках в номер принес. Очень сладко спит. Я хотела бы принести ей потом десерт и фрукты.

— Отлично! Знаю, что она очень любит бугацу⁸ и виноград. Сегодня как раз испекли с утра нежнейшую бугацу с кремом! Я распоряжусь, официантки все подготовят и вам вручат, — кивнула Софья и, заметив, что навстречу ей по лестнице организованным строем поднимаются студенты во главе с пани Шиманской, прибавила радушно: — Проходите, Лили, проходите! Видите, Джеймс вам уже машет бокалом!

Англичанка прошла на террасу и присоединилась к своему бодро жующему супругу. Тот молча вручил ей бокал с белым вином и, зажмурив глаза, изобразил блаженство.

— Добрый вечер, госпожа Шиманская, — с легким поклоном произнесла Софья по-английски остановившейся перед ней польке. — Рады вас приветствовать на традиционном праздничном ужине в честь вашего заезда на виллу «Афродита». Добро пожаловать, друзья!

Студенты, поломав шеренгу, гурьбой обступили управляющую и, с любопытством заглядывая на террасу, нестройным хором поздоровались с Софьей.

— Большое спасибо! — с достоинством ответила пани Зося за всех, твердо и уверенно выговаривая английские звуки, и строго оглядев своих разом притихших под ее взглядом подопечных, произнесла непререкаемым тоном: — Юноши и девушки, заходим по одному, не толпимся, не толкаемся, громко не смеемся и не устраиваем балаган! Лишних вопросов не задаем, поддерживаем вежливую беседу. Помните: вы студенты Университета! С честью несите это гордое имя! И никакого спиртного! Предупреждаю! Исключительно — соки, вода и чай! Нарушителей режима ждет суровое наказание: немедленно вышлю на материк и сообщу в дисциплинарный комитет! Ведем себя как воспитанные и культурные люди. Прошу!

Слегка ошеломленная ее педагогическим напором, Софья наблюдала, как студенты, напустив на себя ангельский вид, умильно поджав губы и невинно хлопая ресницами, по одному проходили мимо своей строгой преподавательницы на террасу. И уже последний, испанский юноша лет двадцати, немного замешкавшись на входе, вдруг незаметно для польки показал ей язык, подмигнул управляющей и, затаенно хихикая, быстро присоединился к своим друзьям, уже бойко раскладывавшим по тарелкам салаты и горячие закуски.

Снисходительно кивнув Софье, пани Зося с постным лицом и сама вошла на террасу, осторожно ступая по каменным плитам пола, словно это была не надежная многовековая постройка, а неспокойная палуба вышедшего в море корабля, доверять которой вот так сразу — не стоило ни в коем случае. Проводив взглядом пани Шиманскую и едва заметно покачав головой, Софья снова повернулась к лестнице — и вовремя: в сопровождении Смолева по ней поднимались профессор Крылов и его супруга.

— Добрый вечер, — широко улыбнулась Софья, — Василий Аркадьевич и Анна Анатольевна! Очень рада, что вы сегодня присоединитесь к нашему торжеству!

— Спасибо большое, Сонечка, — тоже по-русски ответила жена профессора, крепко держа мужа за руку, словно боясь отпустить. — Доктор нам вчера сказал, что отлеживаться хватит, надо подниматься и стараться как можно больше двигаться, как следует питаться, набираться сил. А то Вася мой больше смахивает сейчас на волшебника Изумрудного города, чем на профессора-историка. Тот же нежно-зеленый цвет лица.

— Да будет тебе, Аннушка, — неловко улыбнулся Крылов, распрямляясь и стараясь показаться бодрее, чем он был на самом деле. — Я быстро иду на поправку. Хороший ужин в хорошей компании за интересной беседой — самое эффективное лекарство. И то правда: сколько можно в кровати бока отлеживать!

Сопровождавший их Смолев едва заметно мигнул управляющей, и она поняла его без слов.

— Я вас лично провожу к вашему столику, где вам будет очень удобно, — вызвалась Софья, обращаясь к Крыловым. — Проходите, пожалуйста, за мной. Осторожно, здесь небольшая ступенька!

Алекс проводил их взглядом и обернулся на шум шагов к лестнице: вверх по ступенькам торопился в безупречно отглаженном белоснежном костюме высокий худощавый мужчина со смуглым лицом. Длинный шарф из пестрого шелка, трижды обмотанный вокруг его шеи, и в самом деле, как и говорила Софья, едва не волочился по полу.

«Не наступил бы он на него нечаянно, — мелькнуло у Смолева. — По нашим лестницам — не приведи бог! Костей потом не соберешь… Хотелось бы в конце сезона обойтись без травматизма!»

— Синьор Висконти, буона сера! — выступил Алекс вперед с вежливым поклоном, перейдя на безупречный итальянский. — Меня зовут Алекс Смолев, я владелец виллы. Рад приветствовать вас на праздничном ужине! Прошу, прошу!

— Синьор Смолев! — всплеснув руками, удивленно вскричал итальянец. — Мадонна миа! Вы говорите по-итальянски! Какое облегчение! Какое это счастье — почти как встретить соотечественника! — он схватил руку Смолева обеими руками и радостно потряс. — Вы не поверите, я так намучился здесь на острове: практически никто не понимает моего английского! Странно, очень странно! А ведь я перед поездкой в Грецию целых три недели занимался с одним из лучших преподавателей английской фонетики в Риме! Отдал целое состояние! Такой конфуз! Я-то их понимаю, как мне кажется… А вот они меня — увы! Читаю и пишу по-английски, кстати, совершенно свободно, но это чертово произношение… Надеюсь, вы сможете мне сегодня помочь?

— Я к вашим услугам, синьор Висконти, и сегодня, и всегда, пока вы оказываете нам честь, оставаясь нашим гостем, — благожелательно улыбнулся Смолев, осторожно высвобождая руку из ладоней темпераментного собеседника, которую тот в душевном порыве, на радостях, нагрел чрезвычайно. — Вы можете на меня твердо рассчитывать. Обращайтесь ко мне по любым вопросам, я всегда доступен для гостей виллы, в любое время суток. Прошу вас, следуйте за мной, я лично представлю вас гостям, среди которых, насколько я помню, уже сейчас есть две ваши соотечественницы. Уверен, они тоже будут рады общению на родном языке!

Смолев жестом пригласил приободрившегося итальянца последовать за ним на террасу и через несколько минут представил его пани Шиманской и ее итальянским студенткам, с радостной готовностью вызвавшимся взять над журналистом шефство: так музыкальный критик сразил их своим внешним видом. Алекс вновь вернулся на площадку перед входом, где уже снова, как на боевом посту, стояла управляющая. До начала праздника оставалось совсем недолго.

— Я смотрю, ты удачно пристроил нашего непутевого итальянца, дядя Саша, — одобрительно улыбнулась Софья, оглядываясь на террасу. — А я думала, как он общаться будет с другими гостями: в его английском от английского одни артикли, и те — неопределенные…⁹ А тут, благодаря тебе, его сразу в компанию приняли! Даже на лице пани Зоси, я смотрю, румянец появился. Интересно, что он ей сказал? Не запутался бы в глаголах, не схлопотал бы пощечины… Впрочем, похоже, ему бояться нечего. Ты глянь, ты глянь! Зарделась вся! А он ей знай подливает…

— Вот видишь, — отметил Смолев, едва заметно улыбнувшись, — наши торжественные ужины сближают людей, даже несмотря на языковые и культурные барьеры! Значит, верным путем идем, товарищи! Я вам все время говорю: сервис, сервис и еще раз сервис!..

— Я так понимаю, что на нее саму запрет на алкоголь не распространяется, — съязвила Софья, продолжая наблюдать за гостями. — Студентам-то она при мне запретила строго-настрого… Как она мило улыбается нашему римскому гостю. Надо же!.. А я даже сомневалась, умеет ли она вообще улыбаться! Просто какой-то праздник польско-итальянской дружбы!

— В тихом омуте… — хмыкнул Алекс, обернувшись на мило беседовавших, в основном, с помощью жестов, польку и итальянца. — Но где же остальные? Кого у нас еще нет?

— Еще одна итальянская пара, Винченце и Рената, на ужин не придут. Мы их приглашали, но они решили поужинать в номере.

— Ты лично с ними общалась?

— Разумеется. Я рассказала им, что это традиционный праздничный ужин, где собираются все гости и знакомятся друг с другом, присутствует владелец, говорит речь, потом музыка и танцы… Но они отказались. Мол, очень устали и хотели бы отдохнуть с дороги, выспаться. Собираются пораньше лечь, а сразу с утра у них экскурсия в долину. По крайней мере, мне так сказала Рената.

— Ясно, — произнес Смолев, задумчиво покачиваясь с пятки на носок и обратно. — Это те самые Альберти-Малаволья? Ну что поделаешь… Соберите им лучшие блюда и накройте в номере.

— Я уже распорядилась, — кивнула управляющая. — Для них уже все готово. Артеми сделает все в лучшем виде. А вот и канадцы, дядя Саша!

По лестнице к террасе быстро взбежала, крепко держась за руки и пересмеиваясь, молодая пара.

— Бон суар, мадемуазель Бушар и месье Ганье! — на этот раз перейдя на французский, сердечно поприветствовал Смолев канадцев. — Я владелец виллы, Алекс Смолев. Рад, что вы приняли наше приглашение присоединиться к нашему празднику. Прошу вас, проходите!

— Месье Смолев! Какой сюрприз! — отреагировал молодой человек, слегка запыхавшись, пока его подруга просто молча смотрела на владельца виллы во все глаза от удивления. — У вас просто блестящий французский, настоящая старая школа, сейчас это такая редкость… Правда, Джульетт, дорогая? За все время, что мы путешествуем по греческим островам нам впервые встретился местный житель, свободно говорящий на французском!

— Да, месье, это очень приятно, — наконец произнесла молодая канадка. — Теперь нам будет вдвойне приятно гостить на вашей вилле!

— Всегда к вашим услугам, мадемуазель, — галантно склонил голову Смолев. — Надеюсь, ваше пребывание на вилле «Афродита» оставит у вас самые незабываемые впечатления! Прошу, проходите, Софи проводит вас к столу.

Еще через несколько минут внизу послышались тихие голоса. Смолев увидел две женские фигуры, стоящие у лестницы и о чем-то негромко говорившие между собой. Казалось, у них случилась какая-то небольшая заминка. Одна девушка, немного растерянно улыбаясь, крепко держала другую за руку, которую та специально вытянула вперед, чтобы ее спутнице было удобнее. Алекс немедленно спустился вниз.

— Добрый вечер, леди, — произнес он мягко по-английски. — Меня зовут Алекс Смолев, я владелец виллы. Добро пожаловать на праздничное торжество!

— Добрый вечер, — поздоровалась старшая из девушек, говоря на отличном английском языке. — Мы будем только рады с вами познакомиться, не так ли, Анника?

Ее сестра в ответ кивнула и светло улыбнулась, не отпуская руки сестры, глядя вперед и вверх.

— Конечно, — ее голос звучал немного приглушенно в вечернем воздухе. — Очень рады!

— А я рад возможности встретить вас лично и проводить к праздничному столу, — продолжил Алекс, подойдя ближе к младшей. — Вы разрешите, леди Анника? Могу я предложить вам руку? Надеюсь, ваша сестра, леди Урсула, не станет возражать?

— С удовольствием, — тем же тихим голосом ответила девушка, взгляд голубых глаз которой был по-прежнему направлен чуть выше головы Смолева. — Мне очень приятно познакомиться с вами, господин Смолев. Мы так много слышали о вас… К сожалению, из-за меня мы с сестрой ходим медленно. Надеюсь, мы не слишком опоздали на праздник и никого не задержали?

— Вам совершенно не о чем беспокоиться, — решительно возразил Смолев, — прошу!

Он протянул руку незрячей, на которую та оперлась после небольшой паузы, словно почувствовав без подсказки ее присутствие рядом с собой.

— А теперь мы поднимемся на террасу. Здесь всего двенадцать ступеней, мы вместе легко с ними справимся!

Поддерживаемая с обеих сторон за руки сестрой и Смолевым, немного посмеиваясь от смущения, Анника и в самом деле успешно справилась с крутой лестницей за какие-то пять минут.

После минутной паузы у входа на террасу, где Алекс предупредил девушку о препятствии в виде последней небольшой ступеньки, которую они тоже благополучно миновали, шведки в сопровождении владельца виллы дошли до стола, который был предназначен специально для них. Убедившись в том, что девушки устроились со всеми удобствами, а стол полностью сервирован к их приходу, Алекс оставил их.

Выйдя на середину залы, он встал так, чтобы все присутствующие за столом могли его видеть, и подал знак управляющей, — та полностью приглушила игравшую музыку.

— Дорогие друзья! — произнес Смолев по-английски, держа в руках бокал с вином и обращаясь к гостям. — Мне выпала честь сегодня лично поприветствовать вас в качестве гостей виллы «Афродита»! Поприветствовать на этом праздничном вечере, что мы традиционно устраиваем для наших постояльцев. Сегодня мы поможем вам узнать как можно больше о греческой культуре, кулинарных и винных традициях! Я рад этой возможности и приглашаю вас поднять первый тост за остров Наксос и тысячелетние традиции греческого гостеприимства! Добро пожаловать в Грецию, добро пожаловать на Наксос, добро пожаловать на виллу «Афродита»!

Гости встретили его предложение одобрительным гулом и возгласами «Браво! За Грецию!», «Замечательно!» и «Огромное спасибо!», аплодисментами и звоном бокалов. Алекс поклонился гостям и отошел в сторону, заняв позицию у углового столика, откуда, не мешая никому, он мог спокойно наблюдать за праздником на террасе. Дальше его вмешательство не требовалось: каждый работник кухни знал досконально, что ему делать.

Словно по команде, распахнулись широкие створки кухонных дверей, и повара под руководством Петроса стали выносить огромные подносы с горячими кушаньями. Дошло дело и до главного блюда: два крепких помощника вынесли огромный поднос, над которым они установили металлические козлы, а затем внесли на террасу и закрепили в козлах вертел с фаршированным барашком «патудо».

Петрос взял в одну руку устрашающих размеров остро отточенный нож, в другую — огромную двузубую вилку, начал ловко срезать дымящееся сочное мясо и раскладывать его по тарелкам, которые его помощники стали разносить гостям. Те с благодарностью принимали кушанье и активно делились восторгами друг с другом. Веселый праздничный шум наполнил террасу. Звон бокалов, столовых приборов, смех и разговоры легко заглушали льющуюся из динамиков негромкую музыку. Так незаметно пролетели первые полчаса застолья.

Пусть пообщаются, подумал Смолев, спокойно наблюдая со своего места за происходящим. Время музыкантов, готовых играть для гостей хоть всю ночь напролет, еще не пришло. Через час-полтора будут им и сиртаки, и греческие народные песни с битьем посуды «на счастье»¹⁰. Видя, как гости весело и беззаботно смеются, с аппетитом поглощают предложенное угощение и активно общаются друг с другом, он с облегчением выдохнул: вечер, похоже, удался на славу! Можно, наконец, перекусить и самому. Он налил в бокал ассиртико и подошел к английской чете, которая, обойдя за полчаса с бокалами почти всех гостей, вернулась за свой столик.

— Ваши впечатления, Джеймс? — поинтересовался он у сосредоточенно жующего археолога, прежде чем положить себе на тарелку пару ложек деревенского салата. — Поделитесь со мной!

— Это… Просто… Просто… Божественно, Алекс! — ответил тот, едва прожевав и проглотив большой кусок фаршированного кальмара. — У меня такое впечатление, что Петрос снова превзошел сам себя, если это только возможно! Вот эта начинка… Это просто нечто феноменальное! А хрустящая корочка! И при этом все просто тает на языке!

Смолев терпеливо улыбнулся. Археолог был неисправим.

— Ваше мнение о кухне виллы мне хорошо известно, друг мой, — заметил Алекс. — Я имел в виду, каково ваше впечатление от гостей? Присущие вам наблюдательность истинного натуралиста и аналитический склад ума ученого делают ваши выводы для меня особенно ценными. Что вы скажете о постояльцах?

— Милейшие люди, — немедленно отреагировал заметно порозовевший англичанин, благодушно чокаясь бокалом со Смолевым и своей супругой. — Просто м-милейшие люди, все как один. Вам снова очень повезло с гостями: у всех прекрасный аппетит, и на этот раз, слава богу, ни одного вегетарианца!

— Джеймс, — поспешно вступила Лили, заметив тонкую улыбку, скользнувшую по губам Смолева, — думаю, что Алекс спрашивает не об этом.

Джеймс несколько растерянно завис, переводя взгляд со Смолева на жену и обратно.

— А о чем же тогда? — искренне удивился он. — Может быть, дорогая, ты подскажешь? Хоть намекните!

— А вы что скажете, Лили? — поинтересовался Алекс, аккуратно накалывая на вилку кусочек свежего томата. — Кто-то привлек ваше внимание? Заметили что-то необычное?

— Я бы так не сказала… Молодая пара канадцев, действительно, просто милейшие ребята. Тут с Джеймсом я, пожалуй, соглашусь. Рассказали, что в следующем году планируют пожениться и сделать это в Греции. Вот выбирают остров и виллу. Я бы определила их как романтиков. Они музыканты, кстати! Вы не знали? Выступают дуэтом. Он пишет музыку, при этом сам еще играет на скрипке, а она — на виолончели. Это мне Джульетт рассказала, пока Джеймс с ее будущим супругом обсуждали достоинства и недостатки местных креветок.

— Исключительно с кулинарной точки зрения, — счел необходимым вклиниться с пояснениями Джеймс, пренебрежительно махнув рукой, словно показывая, что тема и так ясная, не стоит и обсуждать.

— Помолчи, дорогой! И, прошу тебя, не маши так руками над бутылками с вином, бога ради… Со студентами, Алекс, тоже все ясно: молодые хулиганы. Вырвались из-под родительского надзора. Незаметно разливают вино под столом по бокалам, пока никто не видит. Девочки пока сами по себе, мальчики — тоже, но, думаю, такой нейтралитет продолжится недолго!

— Лили, дорогая! Вспомни! Мы и сами были такими когда-то, — снова вклинился в разговор Джеймс с мечтательной улыбкой на лице. — Вот я помню, в Оксфорде, когда нужно было на спор украсть шлем у местного констебля… Или собаку? Я уже не помню!..

— Ради всего святого, Джеймс! — воскликнула с досадой Лили. — Я вот прекрасно помню, чем тогда все это едва не закончилось! Глупейшая была затея. Тебя едва не вышибли из Университета.

Джеймс сконфузился, замолчал и на какое-то время отвлекся на блюдо с бараниной.

— Что скажете о шведках? — продолжал задавать вопросы Смолев.

— Об Урсуле и Аннике? Сложно сказать, — задумчиво покачала головой Лили. — Мы поговорили совсем недолго, но мне показалось, что наш разговор им был отчего-то в тягость. Они были предельно вежливы и доброжелательны, но тем все и ограничилось — словно витрина из стекла, за которую никак не пробиться. Закрытые, очень сдержанные, прекрасно воспитанные, — все, что я могу пока о них сказать. Мне даже показалось, что они гораздо больше англичане, чем мы, если вы понимаете, о чем я… Впрочем, я наполовину ирландка и горжусь этим! Кстати, у них отличный английский, в отличие от того странного господина с шарфом. Кажется, Риккардо? Он пытался сказать…

— Провалиться мне на этом месте, если я вообще понял хоть слово из того, что он нам пытался сказать, — в который раз перебил супругу Джеймс. — Он нес какую-то совершеннейшую абракадабру!

— Никакого разговора у нас не вышло, — подтвердила Лили. — Потом одна из студенток нам перевела с итальянского, что он журналист из Рима и приехал на юбилейный концерт одного очень известного испанского композитора, что на днях должен состояться на Паросе…

— Концерт? — уточнил Смолев.

— То ли концерт, то ли фестиваль, я лично толком не разобрал, — меланхолично покачал головой археолог, но тут же оживился и добавил: — Запомнил только, что пятьдесят лет творческой деятельности — уж чем, а датами меня не собьешь!.. Музыканты едут со всей Европы. Три дня гитарной музыки! Мы даже заинтересовались, не посетить ли нам его с Лили. Правда, у меня сейчас в музее очень много работы по датировке последних находок, но думаю, что я смогу выкроить время…

— Гитарной музыки, говорите? На Паросе? Любопытно! Как имя композитора? — заинтересовался Смолев.

— У меня отвратительная память на имена, Алекс, — сокрушенно покачал головой Бэрроу, снова наполняя бокал и присаживаясь на стоявший рядом со столом удобный стул: ноги его уже не держали. — Тем более — на испанские! Они такие длинные! Я после третьего слова все забываю напрочь! Увы!

— Мигель Антонио Перес Хименес, — произнесла Лили по памяти, прикрыв глаза. — Точно! Я не знаю, кто это. Говорят, что великий испанский композитор двадцатого века. Но всегда можно погуглить! Или спросить у итальянца. Уж вам-то, Алекс, с вашим итальянским, он точно все расскажет, как на духу!

— Спасибо, непременно. Что скажете о нашей польской гостье? — поинтересовался Алекс.

— Мила, мила!.. — покивал Джеймс, сосредоточенно макая наколотый на вилку кусок баранины в йогуртово-чесночный соус, безбожно капая при этом им на скатерть.

— Кто?! Это она-то «мила»? Джеймс, что ты заладил! — возмутилась Лили. — И постарайся поаккуратнее с соусом, прошу тебя, дорогой! Вот, подложи бумажную салфетку… Не слушайте его, Алекс. Полька? Эта чопорная особа в белом костюме! Та еще ханжа, так вам скажу. Она что-то процедила нам сквозь зубы, какую-то дежурную любезность, — на том все и кончилось.

— То есть, разговора не вышло?

— Какое там! Не прошло и минуты, как она уже стояла к нам спиной и мило щебетала с журналистом, полностью завладев его вниманием, — рассмеялась англичанка. — Думаю, на ближайшие несколько дней у итальянца есть компания, а бедные студенты будут предоставлены сами себе. Думаю, виллу ждет студенческий переполох! Хорошо, что у местного полицейского нет ни шлема, ни собаки, Алекс!

Джеймс немного смущенно хихикнул.

— Не исключено, не исключено, — задумчиво улыбаясь, кивнул Алекс. — Придется нам самим приглядеть за ее подопечными. Предупрежу Софью. Ну что же, благодарю вас, друзья! Приятного вечера вам, скоро будут музыканты, вы останетесь на концертную программу?

— С удовольствием! — подтвердила Лили. — Вам спасибо, Алекс! Вечер, как всегда, просто прекрасен!

Смолев склонил голову в знак благодарности и, взяв свой, наполненный до половины бокал, покинул англичан, перейдя к столику, за которым сидели профессор Крылов и его жена.

— Друзья, вы не против, если я к вам присоединюсь? — негромко спросил он. — Я не помешаю? Я хотел бы с вами кое-что обсудить.

— О чем вы, Александр Владимирович, дорогой, — вскинулся профессор, пытаясь было подняться, но Смолев удержал его. — Ведь это мы у вас в гостях! Не знаю даже, как вас и благодарить!

— Александр, присаживайтесь, мы будем только рады! — расцвела улыбкой Анна. — Спасибо вам за великолепный ужин! Говорят, в программе еще будут музыканты? Жду их с нетерпением! Даже с профессиональным интересом: я пока ни разу не слышала греческую музыку в «живом» исполнении, будет что рассказать по возвращении студентам!

— Скоро, скоро, минут через двадцать, — подтвердил Смолев, усаживаясь рядом с ней. — Кстати, Анна, у меня для вас, как для музыковеда, несколько сюрпризов! Хотите?

— С огромным удовольствием, — закивала та. — Это какие же?

— Ну, во-первых, одновременно с вами на вилле отдыхают несколько человек, имеющих, как и вы, прямое и непосредственное отношение к музыке. Канадская пара: молодой человек — композитор, он же скрипач, и подруга — виолончелистка. Наш итальянский гость, синьор Висконти, — музыкальный критик и журналист.

— Надо же! — улыбнулась Анна. — Никогда в жизни не видела живьем итальянского музыкального критика. Интересно, они все носят такие яркие шарфы?

Профессор Крылов иронически хмыкнул и подлил вина в бокал супруги. Алекс добродушно рассмеялся.

— А со дня на день появится еще один музыкант — молодой и очень талантливый гитарист из Испании Пабло Гарсия-и-Фернандес, — продолжил он. — Так вышло, что я слышал его на концерте в Петербурге и пригласил на Наксос, к нам на виллу. Вас ждут несколько прекрасных музыкальных вечеров!

— Это просто замечательно, — порадовалась жена профессора. — Мы с Васей очень любим гитарную музыку, особенно испанскую. Правда, к сожалению, мне имя, что вы назвали, пока ничего не говорит, но тем интереснее будет познакомиться с его творчеством. Вы очень много делаете, чтобы гостям было у вас комфортно, Александр. Это достойно уважения!

— Безусловно, — поддержал жену Крылов. — И это очень большой труд! Поэтому наш тост: за владельца виллы «Афродита»! За вас, Александр Владимирович, будьте здоровы!

Смолев поблагодарил, и друзья с мелодичным звоном чокнулись бокалами.

— Ну, и еще один сюрприз, о котором и я узнал всего несколько минут назад, — продолжил Алекс, едва пригубив свой бокал и поставив его на стол. — Оказывается на соседнем острове Парос, а это всего несколько километров отсюда, в ближайшее время начнется гитарный фестиваль в честь юбилея композитора Мигеля Хименеса. Это имя вам знакомо?

— Хименес? Конечно! — подтвердила Анна. — Более того, в свое время моя бывшая ученица писала по нему объемную работу, а я была у нее научным руководителем.

— Да, да, — подтвердил Крылов. — И я что-то припоминаю эту фамилию: дома тогда только и разговора было, что о нем. Мировая знаменитость! Я даже ревновал: моя жена была им совершенно поглощена. Куда мне с моими жалкими литературными трудами о творчестве Пушкина!

— Не преувеличивай, Вася, — мягко улыбнулась мужу Анна и обратилась к Алексу: — Мигель Хименес — очень известная фигура. Считается сегодня чуть ли не культовым испанским композитором двадцатого века в области гитары, из тех, кто еще жив. Его ставят на один уровень с великим Хоакином Родриго.

— Юбилей, говорите? Надо же! — покачал головой Крылов. — Уверен, приедут лучшие музыканты со всего мира.

— Не хотите посетить концерт? — предложил Смолев. — В качестве небольшого подарка от меня лично.

— Спасибо огромное! Мы, конечно, съездили бы, тем более что это совсем рядом, но, боюсь, что Вася не сможет по самочувствию, — засомневалась жена профессора.

— Глупости какие, Аннушка! — вступил профессор. — Это же рукой подать! Я же знаю, как это может быть для тебя важно! Кстати, это же тот самый Хименес, про которого ты говорила, что в его жизни больше тайн и загадок, чем в любом детективе?

— Загадок? — заинтересовался Смолев. — Каких загадок?

— Хотите, расскажу? — предложила Анна. — Пока не начался концерт.

— Очень хочу, — улыбнулся Алекс. — У нас есть еще пятнадцать минут.

— Хименес — фигура очень сложная и неоднозначная, впрочем, как, наверно, все великие музыканты. Никогда музыкальное творчество у композитора не идет ровно: знаете, бывают взлеты, бывают провалы… Ну, если только не брать таких титанов прошлого, как Бах, Бетховен, Моцарт, — там, конечно, каждая строчка на вес золота. Композиторы ведь тоже живые люди — у них свои слабости, свои жизненные коллизии, трагедии, если хотите.

— Разумеется, — кивнул Смолев.

— Так и у Хименеса. Насколько я помню из той работы, что писала моя ученица, лет сорок назад, когда Хименес только начинал как гитарист и молодой композитор, он писал превосходную музыку. Ну, если не превосходную, то, как минимум, очень хорошую. Он много учился у лучших мастеров, получал премии на международных конкурсах, был лауреатом известных фестивалей. Потом он вдруг и как-то в одночасье пропал.

— В каком смысле, пропал? — удивился Алекс. — Куда пропал?

— Есть версия, что у него случился творческий кризис. Ни одной строчки за несколько лет. Представляете, ни одной! Поговаривают, что это было как-то связано с семейными проблемами, какая-то личная трагедия… — Анна Крылова немного помолчала, задумчиво разглядывая бокал с вином на свет. — А потом, в один прекрасный день, вдруг состоялось его триумфальное возвращение.

— И какое! — кивнул головой профессор.

— Его официальные биографы утверждают, что он уехал в Испанию на какой-то остров и долго трудился, и с тех пор вот уже двадцать лет, каждый год, он выдает очередное свое гениальное произведение из трех частей, которое немедленно становится известным во всем мире, его играют лучшие музыканты на самых знаменитых площадках. Сегодня он — признанный музыкальный гений. Ну и все, что с этим связано: мультимиллионер, знаменит, прославлен, у него своя школа, ученики. Вот так!

— Да, действительно, — задумчиво произнес Смолев, — загадочная история!

— Не то слово! Более чем… А вы слышали его музыку? — спросила Анна. — Если нет, я вам очень рекомендую. Поверьте на слово музыковеду со стажем. В этом году он еще не представлял свое произведение, возможно, что это как раз и произойдет на фестивале. А вот прошлогодняя вещь, она называется, если я правильно помню, «Весна в Андалусии» — для гитары, виолончели и скрипки. Знаете, такая искренняя, поразительно жизнелюбивая, оптимистичная, очень добрая и светлая. Слушаешь ее и словно слышишь пенье птиц, весенние ручьи, смех влюбленных. Словно ее написал романтичный юноша, а не зрелый композитор. Впрочем, в этом, очевидно, и гений Хименеса: оставаться в свои семьдесят юным романтиком!

— Обязательно послушаю, спасибо, — поблагодарил Смолев и, увидев, как к небольшой импровизированной сцене идут музыканты в национальных костюмах, а танцоры уже занимают свои места посреди террасы, добавил, вставая: — Ну вот, время концерта! Оставайтесь, надеюсь, вам понравится.

— А вы? — удивилась Анна.

— Вы меня заинтриговали, — улыбнулся Смолев. — Этих музыкантов я уже слышал множество раз, а вот «Весну в Андалусии» Хименеса — ни разу. Пойду к себе, но после концерта обязательно зайду — пожелать всем гостям спокойной ночи. Так что не прощаемся!

Смолев уже покидал террасу, когда раздались первые аккорды традиционного сиртаки. Он прошел по длинной галерее, оттуда свернул направо и поднялся по ступенькам к хозяйскому дому. Открыв дверь своим ключом, он прошел через большую гостиную, посреди которой стоял внушительных размеров обеденный стол овальной формы, — за ним друзья любили собираться по вечерам — и, взбежав по короткой лесенке из пяти ступенек, оказался в своем кабинете, расположенном в небольшой башенке — самой высокой точке виллы.

Алекс плотно прикрыл балконную створку, чтобы музыка с террасы его не отвлекала, уселся за стол в удобное кожаное кресло и включил компьютер. Пока тот «просыпался» и загружал программы, Алекс думал о том, что Стефания Моро, по происхождению испанка с французскими корнями, наверняка захочет побывать на фестивале композитора-соотечественника. Да и Манны прилетают из Афин послезавтра: у генерала Интерпола выдался краткосрочный отпуск. Виктор, конечно, не большой любитель музыки, но ради Терезы сделает все, что угодно. Вот и отличная культурная программа складывается на выходные. Заодно по Паросу погуляем, подумал он. Давненько не были.

Алекс шевельнул мышкой, вошел в интернет-браузер и набрал в поисковой строке: «Весна в Андалусии», Хименес». После секундного размышления браузер выдал ему несколько тысяч ссылок. Щелкнув по первой попавшейся, Смолев надел наушники, чтобы ничто не отвлекало его от музыки, и нажал на кнопку воспроизведения мультимедийного проигрывателя. Через мгновение в наушниках полилась музыка.

Он сидел с закрытыми глазами, не шевелясь, замерев и позабыв обо всем на свете. Музыка была светлой и праздничной, она словно брала слушателя за руку и уводила за собой туда, где царили безмятежное счастье и искренняя, ничем не замутненная радость, как в далеком и навсегда уже покинутом детстве. Туда, где, будто в цветущем райском саду, в унисон с нежно шепчущим ветром, пели птицы на разные голоса, на полянах цвели неземной красоты цветы, на ветвях созревали плоды, а где-то на опушке, у кромки волшебного леса, пела свою любовную песню чарующая свирель, и от этой песни становилось на душе легко и покойно. Во второй части мелодия поменялась: словно вдруг обрушился и так же быстро прекратился весенний ливень. Полились звонкие звуки дождевых струй, стремительно сбегающих по ветвям и листьям. Потоки бесчисленно множились, разбиваясь на мельчайшие сверкающие капли, словно бриллианты, подсвеченные весенним солнцем. Но вот дождь отшумел, и снова выглянуло солнце. Третья часть звучала уже одновременно торжественно и нежно, как гимн любви, в который, как казалось, вплелись голоса всего живого, всех птиц, деревьев, капели и нежной флейты. Это была не просто музыка о любви, это и была сама любовь! Любовь и надежда.

Алекс долго сидел молча, не зная, что и думать. Только одно теперь он знал наверняка: Мигель Антонио Перес Хименес — гениальный композитор, и фестиваль его музыки на Кикладах Смолев ни за что не пропустит.

Он нажал кнопку интеркома на телефонном аппарате и, не дожидаясь, пока ему ответят, быстро произнес:

— Катерина! Это я. У меня к тебе будет одно очень важное поручение. Готова? Отлично. Записывай…

Часть четвертая

Боль, по нервам бегущая, жгучая кровь…

И гитара безумца в руках.

Пусть надежда с тоскою смешаются вновь

На забытых судьбой берегах.

Глянь, на чаше весов чья-то жизнь, чья-то смерть…

Татьяна Толстова

Названный лордом Байроном «лучшим местом на земле» остров Наксос, с которым полгода назад Алекс Смолев решил связать свою судьбу навсегда, — самый крупный и плодородный остров греческих Киклад. На разном расстоянии вокруг него, в произвольном порядке, словно кости, небрежно брошенные азартным игроком на стол, в водах Эгейского моря расположились его собратья — другие острова архипелага: Парос и Антипарос, Миконос, Тинос, Андрос, Сирос, Иос, Аморгос, Делос и, дальше к югу, — знаменитый всему свету Санторини, расположенный в кратере огромного морского вулкана.

Не считая Санторини, образовавшегося в результате колоссального извержения несколько тысяч лет назад, все острова более или менее схожи между собой и ландшафтом, и достопримечательностями. Но не Наксос. Он стоит особняком.

Благодаря своему зелёному нагорью и плодородным долинам, где текут прозрачные реки и выходят на поверхность термальные источники, высочайшим на Кикладах горам с их таинственными и живописными пещерами, где, по преданию, прошло детство самого громовержца Зевса, садам и виноградникам на склонах горных хребтов, впечатляющим ландшафтам северного побережья с его скалистыми потайными бухтами и волшебным песчаным пляжам на северо-западе, Наксос выглядит очень непохожим на ближайших соседей.

Сегодняшний Наксос по праву — настоящая житница Греции. Он вполне неплохо прожил бы себе без назойливых и любопытных туристов: на острове выращивают лучший в Элладе картофель, благородные оливы, виноград традиционных сортов и душистые лимоны, производят прекрасный тимьяновый мед. А ещё Наксос славен прекрасными винами, сырами: острым «кефалотири» и мягким «гравьера», а также сладким ликёром «китрон», который островитяне готовят из местных цитрусовых. В прибрежных водах водится много морской живности, что разнообразит стол островитян, а за ягнятиной и козлятиной с Наксоса к Пасхальной неделе выстраиваются настоящие очереди — настолько это мясо знаменито на материковой части Греции. Многие годы остров был самодостаточен и свободен от туристической суеты.

Но время не стоит на месте, и настырные отдыхающие добрались уже и сюда, и теперь летом во многих уголках Наксоса почти такое же суетливое многолюдье, как и на соседнем Паросе.

С другой стороны, не будь туристов, как выжить небольшим частным виллам, семейным пансионам, домашним ресторанчикам и тавернам, что в большом количестве расположились и в Хоре — столице Наксоса, и за ее пределами, вдоль морского побережья? Туристы сегодня — важная часть экономики острова, а это значит, что сервис, на который они вправе рассчитывать, должен быть на самом высоком уровне. Владелец виллы «Афродита» усвоил эту непреложную истину как-то сразу и навсегда. Клиент должен быть устроен с комфортом, обласкан и вкусно накормлен. Иначе в самом ближайшем будущем он больше не твой клиент… Хлопотное это дело, — а тем, кто нерасторопен и ленив, в этом бизнесе делать нечего!

Верный своей привычке, приобретенной на острове, Алекс проснулся рано на рассвете безо всякого будильника. Бодро вскочив с постели, он вышел через широко распахнутые двустворчатые двери на балкон: солнце еще не встало, но утренняя заря уже осветила и небо, и море, и старый город с венецианским замком на холме.

Сегодня будет хлопотный, но счастливый день. Утренним рейсом из Афин прилетает семейство Маннов в полном составе: Виктор, Тереза и близнецы. Смолев сам их встретит в аэропорту и привезет на виллу. Они вместе позавтракают на хозяйской половине, а затем он или проводит их на пляж, или гости решат отдохнуть на вилле. Полуденным паромом из Пирея приедет Стефания. Они не виделись с Алексом уже несколько дней: дела благотворительного фонда Карлоса и Долорес Мойя, которым управляла Стефания Моро, часто требовали ее присутствия в Мадриде. Алекс успел страшно соскучиться, несмотря на то, что ежедневное общение с любимой женщиной по скайпу уже давно вошло у него в привычку. Но скайп — скайпом, а когда она, сойдя с парома на набережную, радостно улыбаясь, шла к нему навстречу своей танцующей упругой походкой, — с этого самого момента в его душе начинался праздник. И сегодня — именно такой день!

Алекс глубоко вдохнул всей грудью утренний воздух, счастливо улыбнулся и, вернувшись в комнату, взглянул на часы, лежавшие на прикроватной тумбочке: пора, Рыжая, наверняка, уже ждет! Надев часы, шорты и белую спортивную футболку с голубой надписью «Naxos, the real Greece»,¹¹ купленную в сувенирной лавке на променаде, он подхватил пару деревянных боккенов¹² из подставки и выскочил за дверь. На то, чтобы сбежать вниз по лестницам и очутиться у ярко-синей деревянной калитки, ведущей на улицу Апиранто, ему потребовалась всего одна минута.

Алекс оказался прав в своих предположениях: его рыжеволосая управляющая, тоже одетая для спортивной пробежки, уже ждала его на улице, старательно разминая мышцы ног.

— Ну наконец-то, дядя Саша, — весело тряхнув рыжей шевелюрой, поприветствовала она Смолева. — Долго спим! Заждалась уже, целых три минуты! Бежать тебе сегодня штрафной круг!

— Разговорчики в строю! — невозмутимо отреагировал Алекс, вручая Софье один из боккенов, ее любимый, из красного дуба. — На моих командирских ровно шесть двадцать — так что претензии не принимаются. До восхода солнца еще сорок пять минут. Успеем и позаниматься, и окунуться перед завтраком. Вперед! — скомандовал он и первым побежал по пустынной улочке в сторону лестницы, ведущей к морю.

Он бежал легко и свободно, пружинистым широким шагом, глубоко и размеренно дыша. В свои сорок пять Смолев был в отличной физической форме: сказывались и регулярные пробежки по утрам, и морские купания, и многочасовые — когда время позволяло — тренировки в Додзё, которое он открыл на Наксосе несколько месяцев назад. Кендо давно и прочно вошло в его жизнь, без него Алекс себя давно уже не мыслил. Он быстро добежал до конца улицы Апиранто, и управляющей, немного замешкавшейся на старте, пришлось даже ускориться, чтобы его нагнать.

На улочках почти никого не было: туристы еще спали, а местные жители хлопотали в своих дворах и на кухнях по хозяйству. Рыбаки ушли в море еще затемно и только сейчас возвращались в марину поодиночке, чтобы выгрузить на причал снасти для просушки и починки, отсортировать улов и встретить первых покупателей аккуратно разложенной по ящикам рыбой, свежими кальмарами, осьминогами и лобстерами. Изредка попадавшиеся навстречу прохожие — как правило, хорошо знакомые Смолеву и Софье местные жители, — приветствовали бегущих негромким и радушным «Кали мера!»¹³ и долго смотрели им вслед.

Владельца виллы «Афродита» и его рыжеволосую управляющую на острове знали прекрасно. Знали и уважали. А то, что людям не спится по утрам, — так что с того? У каждого хорошего человека могут быть свои причуды. Имеет полное право. Важно, что виллу содержит в полном порядке, рыбакам дает устойчивый заработок, таверна на берегу — одна из лучших на острове, не стыдно зайти с друзьями. С местными всегда вежлив и радушен, готов выслушать и помочь, — вот что ценно! Так часто рассуждали жители медленно просыпающегося древнего города на холме, провожая взглядами бегущих по старым улочкам Смолева и Ковалевскую.

Спустившись к морю, они пробежали по променаду вдоль закрытых еще сувенирных лавочек, магазинчиков и кафе в сторону марины морского порта. Миновав порт, продолжили путь по набережной, откуда начинался длинный мол — дамба, прикрывающая городскую гавань с севера, ведущая к островку Палатий.

Еще несколько минут, и Алекс и Софья уже были у мраморной арки храма Аполлона. Здесь, у Портары — величественного древнего сооружения, похожего на колоссальных размеров портал в иное измерение, который Рыжая Соня когда-то назвала «местом силы», они обычно разминались и занимались Кендо, отрабатывая боевые упражнения с деревянными мечами.

Вот и сегодня, отдышавшись после пробежки и как следует размявшись, Алекс взял в руки боккен и прикрыл глаза, стараясь сконцентрировать свое внимание на предстоящем упражнении. Он постоял несколько минут неподвижно, дождавшись, пока дыхание выровняется совершенно, и плавно принял привычную боевую стойку. Когда Алекс открыл глаза, взгляд его заледеневших серых глаз стал жестким и внимательным. Внезапно его меч взметнулся над правым плечом — удар! Поворот, стойка… Правая рука с мечом отведена назад, легкий вдох, поворот головы… Меч снова взметнулся вверх и, повинуясь движению шагнувшего вперед бойца, на этот раз наискось рубанул вниз. Поворот, стойка. Шаг назад. Меч, сжатый обеими руками над головой, застыл на мгновение, шаг вперед — и снова удар! Шаг назад, поворот, стойка. Алекс опустил руку с мечом вниз, плавно отведя ее назад, и медленно выдохнул, низко наклонив голову.

Смолев занимался с полной самоотдачей, повторяя про себя любимую фразу Фудзивары-сэнсея, сказанную еще Миямото Мусаши¹⁴ несколько веков назад: «Тренируйся тщательнее!». Рыжая Соня стояла в трех метрах от Алекса и повторяла за ним все движения.

Так прошло около получаса. Алекс закончил упражнение и, повернувшись к Соне, традиционно поклонился. Та вернула ему поклон. Алекс улыбнулся, аккуратно положил боккен на камень, быстро разделся, оставшись в одних плавках, и побежал по камням к воде.

— А теперь — водные процедуры! — через плечо радостно крикнул он. — Скорее, копуша! А то на вилле завтрак стынет! Опять опоздаешь, и у твоего Петроса снова будет испорчено настроение! До буйка и обратно! — и с шумом нырнул в воду, взметнув в воздух небольшой фонтан брызг.

Эгейское море в октябре месяце для приезжих северян — сплошное блаженство: двадцать два градуса, вода прозрачная, бархатистая, не слишком соленая. А если ныряешь в это лазурное великолепие из прохладного утреннего воздуха, так и вовсе — одно удовольствие! Не парное молоко, конечно, зато и бодрит, и освежает как нужно. Особенно, после тренировки.

«То, что доктор прописал! — подумал Алекс, вынырнув на поверхность и, нежась, подставил лицо первым лучам восходящего солнца. — Тот самый, кардиолог из Алмазова,¹⁵ что так ратовал полгода назад за талассотерапию. Может быть, он был не так уж и неправ? Я себя и в самом деле чувствую гораздо лучше…»

— Готова? — спросил он у вынырнувшей Софьи. — Отлично! Вперед!

Они проплыли, по привычке соревнуясь, до буйка, что качался в ста метрах от острова, и остановились отдышаться.

— Кстати, — спросил Алекс, переводя дыхание, зачерпывая ладонью воду и омывая лицо. — Кстати, о Петросе и о делах сердечных. Скажи мне, Рыжая, вы уже надумали?

— Ты о чем, дядя Саша? — немедленно отвернувшись, смущенно ответила Софья, держась одной рукой за скользкий леер на буйке, весь поросший зелеными водорослями.

— О вашей свадьбе. Октябрь, ноябрь — самое время. Уж мне-то ты можешь сказать?

— Да пока не понятно ничего с датами, — нехотя ответила Софья и, оттолкнувшись от буйка, добавила веселее: — Поплыли обратно, а то и в самом деле опоздаем! А мне мой повар дорог как память!

Смолев удивленно хмыкнул, но ничего не сказал. Он набрал побольше воздуха в грудь, оттолкнулся ногами от буйка и нырнул, догоняя Софью. Это было непросто: плавала она отлично. На берег они вышли вместе.

— Рыжая, — отдышавшись, решил поставить точку в разговоре Смолев, прыгая на одной ноге, пытаясь избавиться от набравшейся воды в ухе. — Ты же меня знаешь, я в твои личные дела никогда не вмешивался и сейчас не собираюсь. Мне бы со своими разобраться, — он быстро переоделся за обломком скалы в сухую одежду и, выйдя снова к Соне, присел на камень, чтобы надеть кроссовки. — Просто я хотел тебе сказать, что если вы с Петросом надумаете в ближайшее время сыграть свадьбу, то и вилла, и таверна, — все в полном вашем распоряжении. Бесплатно, разумеется, включая свадебный банкет. Привози маму и друзей, тоже пусть живут, сколько нужно. Это мой скромный подарок тебе и Петросу. Вы же все равно рано или поздно поженитесь!

— Спасибо, дядя Саша, — поддавшись порыву, Софья благодарно чмокнула Алекса в щеку и весело рассмеялась. — Обязательно поженимся. Куда же мы теперь денемся? Поженимся непременно! Когда этот греческий тюлень созреет, чтобы наконец сделать мне предложение! Как только — так сразу! — зайдя за большой валун, она быстро переоделась и, отжимая мокрый купальник, уточнила: — Как вернемся? По набережной или напрямик, через парк?

— Пойдем через парк, — кивнул Алекс, подхватив оба боккена. — Срежем путь. Время поджимает…

По молу они вернулись с Палатия на набережную, миновали собор Святого Антония Великого, прошли мимо небольшого автовокзала, с которого каждый час уходили рейсовые автобусы, развозя туристов по наиболее интересным туристическим маршрутам острова. Прошли мимо небольшого здания администрации порта, пересекли парк и через десять минут уже снова были у знакомой калитки на улице Апиранто.

— Доброе утро, босс! Доброе утро, Софья! — звонкий и радостный голос Катерины остановил их у стойки ресепшн.

Девушка была уже час как на посту, и ей просто ужасно не терпелось с кем-нибудь поговорить. Смолев давно понял для себя, что лучшее в такой ситуации — ее попросту не перебивать. Несколько минут терпения, — зато потом с ней можно будет спокойно и продуктивно общаться.

— А вы уже вернулись? Как водичка? И как это вы купаетесь в такую погоду, босс? Холодно же! Местные не купаются уже месяц как, да и правду сказать — я бы ни за что сама не рискнула: в октябре-то месяце! Б-р-р-р-р! Все местные, конечно, на вас глядя, удивляются, но я им говорю, что в России все жители — закаленные, как медведи. Там же постоянно холодно, ведь правда? Мне моя русская бабушка рассказывала, когда я совсем маленькая была, что у них в Сибири такие морозы, что они с тех самых медведей снимали шкуры и носили всю зиму, пока медведи спят. Я вот только не поняла тогда: они им весной шкуры обратно отдавали, что ли? Сейчас-то я об этом даже подумать боюсь. Интересно, а морозы, это сколько? Наверное, все минус десять? Это же кошмар… Я даже представить себе такого ужаса не могу: это же носа на улицу не высунешь? И в босоножках не походишь? Пришлось бы по три сарафана сразу надевать? Это же жутко неудобно, и где набрать на всех столько сарафанов? Вот мне Костас и говорит, что из-за морозов надо все время закаляться, как вы, и пить водку. Мол, в России все русские постоянно закаляются, ныряют в прорубь, а потом пьют водку, чтобы согреться, дружат с медведями и играют на струнных инструментах. Забыла, как называется! Ла-ла-лай-ка, кажется… Странно только, что вы с Софьей водку почти не пьете, — это, наверное, потому что вы к нашей погоде уже потихоньку привыкаете?..

— Так, Катюша, — изо всех сил пытаясь сохранить серьезное выражение лица, мягко перебил ее Смолев, строго взглянув при этом на управляющую: та давно отвернулась и закусила губу от едва сдерживаемого смеха. — До завтрака — всего ничего. Погоду, фауну и алкогольные традиции в России обсудите с Софьей позже и без меня. Если есть что по делу, — быстро и кратко!

— Ой, босс, а вам вчера пакет доставили уже совсем поздно под вечер, — продолжила словоохотливая старшая горничная, не дожидаясь ответа на свой предыдущий вопрос. — Какой-то официальный, из мэрии! Толстый такой, тут столько печатей. Я уж вчера не стала вас беспокоить. Я у курьера-то спросила, мол, срочное что? А он говорит: нет, несколько месяцев ждали, до утра спокойно подождет! Вот, возьмите! — она вручила Алексу действительно толстый пакет, на котором было выведено красным шрифтом по-гречески: «Муниципалитет Наксос, отдел землепользования, аренды и строительства» и стояло несколько расплывчатых сиреневых печатей.

— Отлично! Ну-ка, Соня, подержи!.. — обрадованно воскликнул Смолев, передал боккены Софье, вскрыл пакет и быстро осмотрел его содержимое. — Рыжая, пляши! Нам согласовали аренду соседнего участка! Здесь все: и разрешения, и договор аренды, и кадастровые планы. Прекрасная новость!

— Вот здорово, дядя Саша! Поздравляю! — подхватила та, довольно улыбаясь. — Теперь все построим: и концертную площадку, и бассейн. От клиентов в следующем сезоне отбоя не будет!

— Так! — проговорил Смолев, что-то быстро прокручивая у себя в голове. — Рыжая, срочно приглашаешь архитектора и строителей. Свяжись с профессором Морозини из Кастро. В свое время он предлагал мне контакты своего местного подрядчика. Якобы, очень ответственный и толковый. Я сам с ними сегодня хочу выйти на место и объяснить, что нам требуется. Пусть готовят смету всех работ. Это я сделаю перед тем, как пойду встречать Стефанию с парома. Давай их на одиннадцать двадцать.

— Хорошо, дядя Саша, — кивнула Софья, возвращая Алексу боккены. — Все, я к себе! Потом в душ и на завтрак! После завтрака встретимся.

Управляющая взмахнула рукой и побежала вверх по лестнице. Алекс, держа боккены под мышкой, повернулся к Катерине, но та привычно опередила его вопрос:

— Вам, босс, завтрак уже накрыли на хозяйской половине, и к приезду Маннов тоже все готово: на вашей половине все комнаты убраны. В вазах — цветы; фрукты и вино, — все стоит! Кстати, для Стефании вчера Христос принес потрясающий букет, ей очень понравится, вот увидите! Мы его в вашей спальне поставили, у изголовья кровати, она его обязательно сразу же заметит!..

Увидев, как изменился владелец виллы в лице, Катерина смутилась и затараторила еще быстрее:

— Ой, босс, совсем забыла вам сказать! Вчера по электронной почте пришло подтверждение от того гитариста, про которого мне накануне говорила Софья: пишет, что тоже сегодня приезжает, но трехчасовым паромом. Мы восьмой номер для него приготовили, а с парома его Костас встретит и на виллу проводит. Его к вам сперва? Или как? Или вы будете заняты?

— Пожалуй, буду занят. Пусть парень спокойно поселится и отдохнет с дороги, — поразмыслив, ответил Алекс. — Передай, пожалуйста, Артеми, чтобы та отнесла ему в номер закуски: обед-то он пропустит. А вот на ужине мы с ним уже и переговорим. А до ужина, если он захочет, лучше сводите его в город, покажите достопримечательности.

— Хорошо, босс, — кивнула старшая горничная и администратор ресепшн в одном лице. — Все сделаем! Так я это тоже Костасу поручу тогда, если вы не против? После заселения сходят в Кастро и по набережной пройдутся. А потом он его обратно на виллу приведет.

Она уже сняла телефонную трубку, чтобы позвонить своему жениху, который часто подрабатывал таким образом на вилле «Афродита», встречая и провожая гостей, а также выступая своего рода островным чичероне¹⁶ по основным местным достопримечательностям. Парень был толковый, и Алекс никогда не возражал. Долго ожидать согласования от владельца Катерине не пришлось.

— Поручи, — охотно согласился Смолев. — Пусть погуляют, после парома проветриться — самое то. И Костас подзаработает. Все или что-то еще? Нет? Тогда и я у себя! — он быстро взбежал по ступенькам и направился в сторону хозяйской половины.

День, как и предполагал Смолев, действительно оказался длинным, хлопотным, но полным радости от общения с дорогими Алексу людьми.

Манны приехали, как и ожидалось, в полном составе. У генерала Интерпола случился кратковременный отпуск, и Виктор решил сделать приятное Терезе и близнецам — вывезти их на Наксос в гости к «дяде Саше». Виллу «Афродита» дети Маннов полюбили давно и горячо. Особенно им нравилось часами пропадать на пляже рядом с таверной «У Ирини и Георгиоса», где для них никогда не заканчивались свежевыжатые соки, а также сливочное мороженое с клубникой и шоколадной крошкой.

Алекс лично встретил Маннов в аэропорту и отвез на виллу. Они дружно позавтракали в гостиной на хозяйской половине, обменялись новостями и обсудили планы на ближайшие несколько дней, включая предстоящую поездку на Парос на музыкальный фестиваль.

Всегда, когда друзья приезжали к нему в гости, Алекс селил их в хозяйском доме, где места хватало всем: помимо кабинета Смолева в небольшой башенке — три больших спальни с собственными ванными комнатами, огромная гостиная, совмещенная с просторной кухней, оборудованной по последнему слову техники, к которой примыкали бар с барной стойкой, а в углу горделиво высился заполненный лучшими винами острова специальный винный шкаф. На хозяйской половине были даже небольшой винный погреб и сигарная комната, которой, впрочем, никто никогда не пользовался.

Оставив Маннов доедать «вкуснейший» — с их слов — завтрак, Алекс встретился с владельцем небольшой местной строительной компании — Спиросом Попадопулосом, которого на острове все называли «Большим Спиросом». Не столько из-за его высокого роста — хоть он и оказался выше Смолева на полголовы — но, по большей части, из-за огромного живота, который грек нес перед собой гордо и бережно, словно стеклянный аквариум, обтянутый широкими пестрыми подтяжками. Местные шутили, что живот Большого Спироса всегда и во всем опережает собственного хозяина, а тот от него вечно отстает, оттого вечно и суетится. Несмотря на мощную комплекцию, Большой Спирос оказался человеком крайне деятельным и толковым: он быстро понял, что хочет от него владелец виллы, и пообещал, что сметы на строительство капитальной концертной площадки и бассейна будут уже к вечеру. Смолев удивился такой расторопности, несвойственной островным грекам, и попросил первым делом сколотить небольшую временную сцену и деревянный настил, куда можно было бы поставить стулья. А также провести электричество с соседнего трансформатора, чтобы запитать звуковое оборудование. Убедившись, что у Смолева на руках есть все действующие разрешения и получив гарантию оплаты, Большой Спирос весело хлопнул Алекса по плечу и сказал, что все будет готово за один день, можно ни о чем не переживать. Алекс снова покрутил недоверчиво головой, но ничего не ответил. После разговора с подрядчиком Смолев покинул будущую строительную площадку, одновременно и окрыленный надеждой, и погруженный в сомнения. Большому Спиросу очень хотелось верить, но повальная необязательность строителей давно вошла в Греции в поговорку даже среди греков, которые сами никогда и никуда не спешили. Алекс решил, что не будет забегать вперед и торопиться с выводами. Поживем — увидим, решил он. Спирос и два его помощника, гораздо более щуплой комплекции, остались на участке, чтобы провести необходимые замеры и расчеты.

Паром Стефании опоздал на сорок минут. Алекс провел их в томительном ожидании за столиком ближайшего к пирсу кафе. Медленно и размеренно потягивая чистую воду из большого бокала, он задумчиво наблюдал за людьми, неспешно гуляющими по променаду. Как правило, это были европейские туристы в пожилом возрасте: немцы, французы и англичане. Смолев окрестил их про себя «олимпийцами». Они гуляли парами, опираясь на трости, щурясь на нежаркое осеннее солнце и ведя неспешные беседы. Но встречались и пары помоложе. Они шли быстрее, обнявшись или взявшись за руки, то и дело обгоняя «олимпийцев», громко разговаривая о чем-то и смеясь на ходу. И те, и другие создавали человеческий поток, медленно плывущий по променаду.

Вот с веселым гиканьем пробежала стайка местных мальчишек, пытаясь догнать своего собрата на велосипеде. Ездок, значительно младше своих преследователей, судорожно елозил на потертом кожаном сиденье, с трудом доставая ногами до педалей, заливисто хохотал, оглядываясь на погоню и самозабвенно звонил в звонок, подавая сигнал прохожим на променаде о своем приближении. Отдыхающие быстро расступались в стороны, пропускали эту ватагу, а потом снова смыкались за ними, качая головами, и поток вновь восстанавливал свою форму. Вот прошли студенты — подопечные пани Шиманской, держа в руках только что купленные ими сувениры в одной из многочисленных лавок и с жаром обмениваясь впечатлениями от увиденного. Они уже тоже были все как один в белых майках с надписью «Enjoy Naxos!»¹⁷ и голубых бейсболках.

Двое загорелых мужчин в кожаных куртках, темных джинсах и основательно запыленных кроссовках, двигаясь против потока и все время сверяясь с картой, которую держал в руке один из них, направлялись в сторону старого города. Они остановились через пару шагов рядом с девушкой, продававшей мороженое на променаде, и вступили с ней в беседу. На их вопросы та закивала и показала рукой в сторону Кастро. Один из них, пониже ростом, потрепал девушку по щеке. Когда мужчины уже отошли на значительное расстояние, к продавщице подбежала девушка в такой же униформе, вероятно, ее напарница и о чем-то спросила. Первая, беспечно пожав плечами, что-то ответила, и они обе весело и заливисто рассмеялись. Алекс отвернулся.

Наконец, паром показался вдали, и, заметив его, народ стал подходить ближе к пристани, скапливаться на пирсе, на молу, занимать лавочки: впереди их ждало зрелище. Огромный паром, казалось, вырастал на глазах. Смолев подозвал официанта и рассчитался.

Люди собрались на набережной, глядя, как огромная махина морского лайнера заполняет собой практически всю акваторию. Спустя еще десять минут после того, как паром был надежно пришвартован к набережной толстыми канатами, на берег с него хлынул поток приезжих. От потока отделилась стройная женская фигура с небольшой спортивной сумкой в руке и направилась к платану, у которого они договорились встречаться. Алекс поспешил ей навстречу. Они обнялись и стояли так, не обращая внимания на проходящих мимо людей.

— Ну наконец-то, — тихо сказал он ей на ухо по-испански, хриплым от волнения шепотом. — Маленькая, ты устала? Я очень долго ждал тебя. Что ты хочешь?

— Хочу побыть только с тобой, — закрыв глаза, ответила она, обнимая его за шею и прижимаясь всем телом. — Я очень соскучилась. И очень устала от людей. Большие города ненавижу. Толпы, толпы и толпы… Становлюсь жутким мизантропом. Поедем в долину? Туда, к реке. Где мы были прошлый раз. На наше место. Только ты и я.

Алекс молча подхватил ее багаж, и, обнявшись, они пошли к стоянке, где их ждала Нива с наклейкой «Villa Afrodita» на водительской двери.

Ни одной свободной минуты, чтобы пообщаться с Пабло, у Алекса так и не нашлось до самого вечера. Перед ужином они со Стефанией вернулись на виллу, чтобы принять душ и переодеться. Алекс уже оделся и ждал, пока Стефания выберет украшения, гармонирующие с ее вечерним платьем.

На столе зазвонил телефон. Смолев снял трубку.

— Дядя Саша, это я, — услышал он встревоженный голос управляющей. — Удобно?

— Говори, Рыжая, — подтвердил он по-русски. — Ты нас на ужин пригласить хочешь? Мы будем через четверть часа. По крайней мере, я уже готов, а Стефании осталось только выбрать сережки. Поскольку она взяла с собой в этот раз всего две пары, думаю, что пятнадцати минут нам хватит. А что такое у тебя с голосом?

— Дядя Саша, тут такое дело. Слушай, а этот Пабло… Гитарист, что приехал, он нормальный?

— В каком смысле, «нормальный»? — понизив голос, удивленно переспросил Смолев, выходя на балкон. — Что ты имеешь в виду?

— Да странный он какой-то. Костас рассказал, что он встретил его с парома и привел на виллу. У того из багажа только гитара и небольшая сумка. Номер его вполне устроил. Он наскоро перекусил, поблагодарил Катерину, вещи оставил, только попросил номер закрыть, и они с Костасом отправились в Бурго.

— И что же здесь странного? — недоуменно спросил Смолев, вклиниваясь в паузу. — Решительно ничего пока.

— Дядя Саша, ты дослушай, — продолжила Софья. — Костас утверждает, что все было хорошо, пока они не дошли до Кастро. Ну, помнишь, там, где информационный центр для туристов? Костас говорит, что шли, разговаривали, Пабло говорит по-английски совсем чуть-чуть, но ты же знаешь Костаса: он на пальцах кому хочешь, что хочешь расскажет, хоть теорему Пифагора. Но разговор все равно не особенно клеился, поэтому Костас и повел испанца специально в этот центр, чтобы материалы взять на испанском языке о Наксосе, о Кастро, — ну ты понимаешь! Решил, что называется, проявить заботу о туристе… Вроде все было ничего, испанец даже улыбаться начал, хотя с парома вышел, со слов Костаса, смурной, как туча. Тот еще подумал, что испанца укачало. А тут, в инфоцентре, этого Пабло вдруг как подменили!

— В смысле?

— А в том смысле, дядя Саша, что с порога он словно взорвался, начал махать руками, что-то выкрикнул, вспылил, в общем. Бедолага Костас ничего понять не мог, только глазами хлопал: тот только по-испански говорил, причем, что-то малоприятное. Работницы центра попытались его успокоить, вразумить как-то, но у них не очень получилось. Костас говорит, что Пабло даже сорвал со стены какой-то плакат, порвал его в клочья, выругался, махнул рукой и убежал. Костас вернулся один, говорит, что ходил целый час, искал Пабло по ресторанам на берегу и все пляжи обошел. Не нашел нигде, решил вернуться на виллу и все мне рассказать. Стоит тут рядом, на нем лица нет, чувствует себя виноватым. Не может понять, что он сделал не так. Катерина его утешает, но я решила тебе позвонить. Вот я тебя и спрашиваю: этот Пабло вообще нормальный? Что это такое с ним было?

— Понятия не имею, — честно признался Смолев. — Очень надеюсь, что нормальный, хотя, судя по всему, не без странностей… Одно точно знаю: музыкант он выдающийся!

— Это, конечно, радует, но, как говорится, «зачем же стулья ломать?!».

— М-да. Я тебя очень попрошу: позвони сама в инфоцентр, извинись перед работниками за нашего постояльца, — сказал Смолев. — Если он еще раз там появится, — пусть они немедленно тебе перезвонят. Костаса успокойте: он ни в чем не виноват, у нас к нему нет никаких претензий. Оплати ему по обычному прейскуранту. И вот еще что, — прибавил он после паузы. — Рыжая, спроси у них, какой именно плакат порвал наш испанец?

— А это так уж важно? — засомневалась Софья. — Думаю, рекламный какой-то со стенда сорвал. У них, насколько я помню, там большой рекламный стенд стоит у самого входа. Объявления, концертные афиши, реклама местных турфирм. Думаешь, это что-то значит? Может, просто псих?

— Кто знает, кто знает. Все же уточни. Чувствую, и на ужине нам поговорить с ним сегодня не удастся, — вздохнул Смолев. — Ох уж мне эти сложносочиненные творческие натуры! И все как один — с тонкой душевной организацией!.. Ладно, поговорим с ним после завтрака. Все будет понятно. Пока ничего не предпринимай. Утро вечера мудренее. Дайте только мне знать, когда он появится на вилле.

— Ты думаешь, он вернется?

— Конечно, — без тени сомнения ответил Смолев, вернувшись в комнату и одобрительно показывая большой палец Стефании, определившейся наконец с выбором. — Вернется непременно. Ведь у нас его гитара!

Часть пятая

Гитара снимает покровы с тайн

человеческой души.

В. К. Родионов

«Александр, добрый день!

Наш Фестиваль закончился, призы вручены, места поделены, мастер-классы проведены, все эмоции постепенно улеглись, — можно перевести дух! Слава богу! Все прошло как нельзя лучше. Два дня после Фестиваля мы приходили в себя, подводили итоги, проводили разбор полетов в Оргкомитете, не без этого, потом еще и торжественный банкет для именитых гостей и спонсоров… Валюсь буквально с ног, усталая, но очень довольная! Вот сегодня утром я добралась до компьютера и, наконец, могу вам выслать обещанные материалы, касающиеся Макарова и Мерца. Вы уж простите меня за задержку! Очень я переживала за своих учеников, просто очень! Вы, наверное, заметили… Но муж снова оказался прав: они выступили просто замечательно! Волшебно выступили! Я так рада за своих мальчишек! Они у меня очень трудолюбивые и страшно талантливые, ужасно ими горжусь!

А еще я очень рада, что мы с вами наконец-то познакомились: Игоря после нашей встречи на Фестивале вот уже неделю как не узнать, будто подменили! Веселится, говорит, молодость вспомнил. Взбодрился, настроение отличное, смеется все время, шутит, мол, старая гвардия еще ого-го! Планы строит на отпуск, да и вообще, вспомнил, что у него должен быть отпуск! Последние пять лет я от него этого слова вообще не слышала. Так, в лучшем случае, на выходных куда-то выбирались, не дальше Финского залива. Так что это очень хорошо, что вы приехали, Александр! Вы уж, пожалуйста, приезжайте почаще теперь, мы всегда будем рады вас видеть!

Я никогда мужа не расспрашивала про вашу службу, знаю, что вы еще срочниками воевали вместе, через многое прошли. То, что он у вас старшиной роты был, я сама догадалась по тому, как вы его называли… Он-то сам никогда не рассказывает, а я и не спрашиваю. Он у меня, конечно, молодой генерал, еще пятидесяти нет, но уже и не двадцать лет. Вижу: сильно устает, нервничает много, переживает, хоть и бодрится. Когда в Сирии события начались, сутками у себя на Дворцовой пропадал, потом началось: командировка за командировкой… Чего мне это стоило — пережить эти все его командировки… Сейчас-то уже поспокойнее, но все равно, вы же знаете: в армии вечно то одно, то другое. Чаще стал за сердце хвататься, когда думает, что я не вижу. Никак не могу отправить к кардиологу, — только рукой машет. Генералу, якобы, не пристало по врачам ходить! Подчиненные, мол, не поймут! А кому еще ходить? Все здоровье по военным городкам растерял да по командировкам. Но сейчас-то мы, надеюсь, в Петербурге надолго, слава богу, и я добьюсь обязательно, чтобы он местным врачам показался. Это он внешне такой толстокожий и невозмутимый, но я-то его с лейтенантской поры знаю, меня не проведешь! Вот и стараюсь его чаще выводить куда-нибудь, чтобы он хоть немного отвлекался. А что может быть лучше музыки? Так и ходим вместе по концертам. А еще знаю, что для него все его боевые друзья — просто на вес золота, лекарство от всех болезней! Вы уж про нас, пожалуйста, не забывайте, приезжайте в Петербург при первой же возможности!

А теперь про Макарова и Мерца. Это старая история, вокруг нее действительно очень много кривотолков. Я высылаю вам в приложении к этому письму несколько файлов, почитайте, там мемуары самого Николая Петровича Макарова, две книги: «Задушевная исповедь» и «Семидесятилетние воспоминания». Писатель он, конечно, спорный. Изящным стилистом его тоже я бы не назвала, но он добросовестно дает в своих воспоминаниях огромное количество фактов, причем с такими подробностями, в таких деталях, что вся картинка тех далеких событий будто оживает перед глазами. Игорь тоже прочел эти книги, похвалил как раз за информативность. Сказал, что «данных много, есть с чем работать».

Дополнительно я вам пересылаю еще мемуары современников Макарова, воспоминания его учеников, — все, что мне удалось найти из публикаций в прессе тех лет. Там и статьи, и рецензии, и письма самого Николая Петровича.

Теперь о Мерце. Это был очень талантливый композитор, который, увы, прожил совсем немного. Вот я для вас подготовила, не поленилась, несколько выдержек о его музыкальном наследии от очень известного белорусского композитора, писателя, историка и музыковеда Виталия Константиновича Родионова. Здесь всего несколько абзацев, но как емко и красочно сформулировано! Я считаю, что никто лучше Родионова пока не смог описать музыку Мерца. В своей книге «Гитара музыкальная» Родионов, в частности, пишет:

«Музыка Иоганна Мерца — это зрелый романтизм, это взгляд на мир глазами влюбленных, когда природа полна неги, таинственности и красоты. Особенно трогательны у Мерца пьесы, насквозь пронизанные романсовыми интонациями. Нельзя описать словами бесконечную гамму полутонов и оттенков прекраснейшего из человеческих чувств, свойственную гитарной музыке Мерца! Возвышенная лирика передает радость встречи, нежность объятий и горечь разлуки в пьесе «К Мальвине». Иной раз человека охватывает глубокая задумчивость, и он задумывается о смысле жизни, любви, счастье и неизбежных утратах в «Песне без слов». К примеру, «Любовная песнь» — это нежная, ласковая речь двух молодых людей, признательных судьбе за то, что встретились и теперь могут наслаждаться красотой возвышенного чувства. «К моей далекой» — это обращение к даме сердца с приветливыми и ласковыми словами. В одном из «Романсов» мы наблюдаем, как затаенная, нежная беседа перерастает в бурные объяснения. В другом «Романсе», с типичным для Мерца развернутым речитативным вступлением и собственно самой мелодией, есть затаенная грусть, просветленный характер которой напоминает о былом счастье. В «Вечерней песне» лирическое настроение словно исчезает в ночном сумраке.

Вторая область его приоритетов — пьесы жанрового характера. «Полонез №5» — пьеса роскошная по звучанию, эмоционально приподнятая, словно рисующая кавалеров со шпорами и четкой поступью. «Полонез №6» более мягок, хотя в нем тоже подчеркнуты изящество и грация придворного общества. «Мазурку» отличает проворный ритм и непреодолимое стремление к чему-то яркому, неудержимо манящему. Итальянским колоритом веет от его «Тарантеллы», по-россиниевски порывистой. Плавная мелодия «Гондольеры» рисует нам лодочника, который тихо плывет по глади венецианских каналов, распевая сладостную песню любви. К танцевально-образной сфере гитарного творчества Мерца можно добавить пьесу под названием «Детская сказка», в которой первоначальная задумчивость сменяется взволнованным чувством, порожденным то ли каким-то страшным событием, то ли неожиданным сюжетным поворотом. Но концовка сказки благополучная.

Третья область музыки Мерца абстрактна. Это игриво-манерное «Скерцо», виртуозное «Каприччио» и классические по форме «Вариации», где лирическая тема преобразуется в лирико-драматизм, в жанровость, в патетику, наконец, в типично романтическое жизнеутверждение.

Словом, мир для Мерца пленителен, очарователен, полон загадок и тайн. Он всегда желанен, ибо в нем обитает та, с которой делишь счастье неувядаемой любви. Таким образом, австрийский гитарист создал условия для появления романтического стиля Франсиско Тарреги, родившегося за четыре года до смерти Мерца».

Согласитесь, прекрасно сказано! Я готова подписаться под каждой строчкой! И, кстати, обратите внимание, ни слова об «Элегии»! Не странно ли это? Чтобы такой серьезный исследователь, как Родионов, пропустил такого уровня сочинение, обойдя его молчанием? Наводит на размышления, не правда ли? Все, все, больше здесь цитировать ничего не буду, чтобы не наскучить, все материалы отправляю приложением к письму.

Да, чуть не забыла, вот что еще хотела добавить. История музыки вообще, и гитарная музыка здесь не является исключением, изобилует фактами, когда авторство тех или иных произведений оспаривается или приписывается другому композитору. Да что там, путаница происходит даже с названиями произведений одного и того же композитора! Например, вы же помните Ану Видович? Прекрасная гитаристка из Хорватии? Уверена, что вы ее запомнили. Помните, что она играла в конце первого отделения? В программке Фестиваля это произведение было указано как «Астурия» Исаака Альбениса. Ана сыграла блестяще! Мы еще с вами обсуждали ее безупречное тремоло и динамические контрасты. Вспомнили? Так вот, я вам сейчас расскажу, что это произведение вовсе не «Астурия»! А по содержанию, по смыслу, скорее я бы назвала ее «Андалусией»! Ну, или как минимум, тем названием, что дал произведению сам композитор. Кстати, это был один из вопросов, который мы обсуждали в Оргкомитете, и не слишком приятный, но это сейчас не так важно…

Так вот, Исаак Альбенис и его «Астурия». Это очень известная пьеса из «Испанской сюиты» Альбениса, именуемая также в некоторых нотах как «Легенда» и ещё чаще как «Прелюдия». Здесь тоже целый детектив! Все дело в том, Александр, что при жизни Альбениса эта пьеса была опубликована под названием «Прелюдия», поскольку ею открывалась сюита «Испанские песни». Ни к какому конкретному географическому региону Испании, которую так любил Альбенис, она не была тогда прикреплена! Ни в первом издании, ни в последующих прижизненных. И лишь спустя два года после смерти композитора, издатель Хофмайстер, взял ранние пьесы Альбениса и собрал их в сюиту. Оставалось только придумать название к каждой из них, что он и сделал. На свой вкус. Вы представляете? Сам придумал названия! Ох уж эти издатели!

Вот так «Прелюдия» вдруг стала «Астурией», — и зря, поскольку здесь же чистейшее фламенко! А Астурия, как вы знаете, это север Испании, а там совсем другая музыка. Вы же помните это произведение, Александр? На всякий случай я вам еще отправляю ссылку на него в интернете, чтобы вы смогли еще раз его прослушать. Вы поймете, что я права, это скорее «Андалусия», то есть, юг Испании, а не север! Главная тема здесь — это фламенко и канте-хондо, особая старинная манера пения юга Испании, драматичная, очень свободная, богатая мелизмами. Канте-хондо — прямой родоначальник жанра фламенко! Его корни восходят к арабским и цыганским напевам. Как говорил Федерико Гарсия Лорка, «канте-хондо — нить, связывающая нас с загадочным Востоком». А финал — это хорал. И вспоминается сразу начало «Кордовы» — там ведь у Альбениса тоже хорал, и этот хорал, пожалуй, можно расценить как недвусмысленный намёк на историю тех мест. И возникает перед глазами Мескита, бывшая соборная мечеть в Кордове, грандиозное сооружение, превращённое в христианский храм, — вот вам и снова связь с Востоком! — и при чем же здесь, спрашивается, Астурия? Вот так! Надеюсь, я не слишком вас запутала, Александр.

Кстати, хочу еще кое-что добавить, теперь уже как исполнитель. Хофмайстер, перелицовывая произведения Альбениса, кое-что подправил и в нюансах. Сейчас объясню. Я вам отправлю ноты обоих вариантов, сравните сами. Отличий не так много, но они есть. В частности, авторское указание темпа «Allegro ma non troppo», то есть «Быстро, но не слишком», Хофмайстер, очевидно, с умыслом заменил на простое «Allegro» — «Быстро», превратив тем самым ностальгическое — ведь Альбенис писал почти всю музыку о родной стране, находясь в эмиграции, — воспоминание о южной Испании и её арабском прошлом в виртуозную выигрышно-концертную токкату. Другими словами, в этакую быструю, ритмичную, более легкую для восприятия пьеску… А ведь Альбенис писал совсем другое! Но коммерческие интересы для Хофмайстера, очевидно, были на первом месте. Грустно, но факт!

И это, кстати, не единственный случай, когда в погоне за наживой издатели таким образом «правили» музыкальные произведения. Но иногда путаница с названиями и авторством произведений происходила и по совершенно другим причинам.

Приведу еще несколько примеров. Есть замечательный французский гитарист и композитор Роланд Дьенс. Его очень известную композицию «Tango en Skai» у нас переводили как «Небесное танго». И ноты издавали под этим названием, и со сцены объявляли. Кстати сказать, танго-то чудесное, мне очень нравится! Но вот пару лет назад я прочла его интервью «Гитарному журналу», где он говорит буквально следующее: «Название „Tango en Skai“ не имеет ничего общего с небом, даже рядом не стоит с английским „sky“. „Skai“ по-французски — это дерматин, кожзаменитель, материал наподобие пластика, из которого делают сумки. Это значит, что вещица — по сути, карикатурное, фальшивое танго. Корни этой музыки вовсе не в Буэнос-Айресе, это все не всерьез, просто шутка». Хороша шутка! Тут, как вы видите, путаница чисто лингвистическая.

А вот с произведениями нашего замечательного гитариста-семиструнника, лютниста и композитора Владимира Федоровича Вавилова история еще загадочней, настоящая мистификация! Я уверена, что вы никогда не слышали о таком композиторе. И так же я совершенно уверена, что вы знаете мелодию, которую называют «Город золотой». У Бориса Гребенщикова была такая песня, вспомнили? А еще, наверняка, раз вы любите классику, вы слышали «Аве Мария» Каччини. Это волшебная музыка!

Владимир Федорович в тысяча девятьсот семидесятом году записывает целую пластинку средневековой лютневой музыки. А какие произведения и имена там были указаны! «Канцона и танец» Франческо Канова да Милано — та самая мелодия «Города», «Павана и гальярда» Винченцо Галилея и позднее ставшая знаменитой во всем мире «Аве Мария» Джулио Каччини… Великолепный получился сборник у Вавилова! Как историку лютневой музыки ему не было равных, поэтому никто не сказал составителю сборника ни слова против.

Лишь после смерти Владимира Федоровича выяснилось, что он был не только исполнителем, но и прекрасным композитором. Ноты произведений, что исполнял Вавилов, попросту отсутствовали в международных архивах и нотных библиотеках. Более того, если взять ватиканского лютниста Милано, то Ватикан опубликовал официальные списки его произведений, и «Канцона и танец» там не упоминалась… А по «музыке Каччини» было проведено даже официальное исследование и стилистический анализ показал: «…септаккорды по „золотой секвенции“, синкопы в басу, седьмая повышенная ступень в миноре, двойная доминанта, — такого в принципе не могло быть написано четыреста лет назад».

Это все музыкальные термины, не хочу вас путать, Александр, главное то, что всю эту музыку написал сам Владимир Федорович, что позднее подтвердили и родственники, и близкие друзья. Опасаясь, что под настоящим именем его музыка никогда не будет опубликована в Советском Союзе (слишком много было бюрократических барьеров), он пожертвовал своим авторством ради того, чтобы эту музыку узнали во всем мире. Так оно и произошло! И лишь спустя десятилетия его авторство постепенно начинает восстанавливаться. Хотя многие музыканты сегодня все еще исполняют «Аве Мария» как произведение Каччини, не вспоминая о настоящем авторе, что я считаю страшно несправедливым.

Ну вот, собственно, и все, что я хотела вам сказать. Все файлы я к письму приложила, буду очень рада, если вы сможете изучить материалы и составить по ним свое собственное мнение, это было бы для меня очень важно. Игорь шлет вам самый сердечный привет, говорит, что в любое время ждем вас в гости!

Еще раз огромное вам спасибо!

Ирина Петровская»

Часть шестая

Неустанно гитара плачет,

Как вода по каналам, — плачет,

Как ветра над снегами, — плачет,

Не моли ее о молчанье!

Федерико Гарсиа Лорка

Управляющая виллой «Афродита» Софья Ковалевская за много лет общения с Александром Смолевым, которого она по питерской привычке — как друга семьи и старшего товарища по восточным единоборствам, — называла «дядя Саша», успела крепко-накрепко усвоить: если Смолев что-то сказал, то с очень большой долей вероятности в девяти случаях из десяти именно так все и есть. И к гадалке не ходи, что называется, время не теряй. Так вышло и на этот раз: загадочный постоялец нашелся в тот же день.

Ужин на вилле уже подходил к концу, и довольные проведенным вечером гости уже начали расходиться по своим номерам, как ей, дежурившей на верхней террасе, позвонила Катерина с ресепшн и заговорщическим шепотом сообщила, что «этот странный испанец снова объявился». Со слов старшей горничной, Пабло вернулся на виллу мрачным и очень уставшим, словно до позднего вечера бродил где-то в запутанном лабиринте улочек старого города и ни разу даже не присел отдохнуть. Тихим голосом, отводя взгляд, он попросил у Катерины ключ от восьмого номера и отправился к себе. Как только, поднявшись на большую галерею, молодой человек скрылся из виду, Катерина немедленно сняла трубку и позвонила управляющей.

— А глаза такие печальные-печальные, — громко шептала она, время от времени поглядывая на лестницу, ведущую к галерее, словно боясь, что испанец ее услышит. — Я ему ключ-то протягиваю, бери, мол, а у него рука дрожит. Да и сам весь, как говорит моя русская бабушка: без слез не взглянешь! Волосы все спутаны, глаза отводит, словно боится, что начну о чем-то спрашивать. Видно, что весь уставший и измученный. Голодный, наверное! Ой, что-то мне так его жалко стало, не передать! Несчастный он какой-то. И совсем даже не буйный!

— А почему ты шепчешь, Катя? — удивилась управляющая. — Ты чего-то боишься?

— И сама не знаю, — смутилась Катерина. — Подумала: вдруг услышит! Кому понравится, когда его жалеют за глаза? Хотя, глупо, конечно: он же русского не знает! Так что делать будем? Мне самой боссу позвонить, или вы ему скажете?

— Спасибо, Катюша, дальше я сама, — поблагодарила Софья и сложила свой телефон.

Подойдя к Смолеву, еще сидевшему за столиком с Виктором Манном, — Тереза и Стефания пошли переодеться на хозяйскую половину перед традиционной вечерней прогулкой к морю, — Софья решила передать владельцу полученное от Катерины сообщение и терпеливо ждала, пока в их неторопливом разговоре настанет пауза.

Стороннему наблюдателю, ни разу в жизни раньше не видевшему вместе Манна и Смолева, показалось бы очень странным, насколько эти два внешне совершенно разных человека были в то же самое время настолько похожи. В выражениях их лиц, скупых жестах, в точно выверенных движениях, даже в том, как они сидели и просто молчали за столом, наблюдая за происходящем на террасе. Кряжистый и плечистый Виктор, с тяжелыми мускулистыми руками и огромными кулаками, гладко выбритой головой и массивными чертами загорелого лица, скорее напоминал профессионального борца-рестлера, чем генерала Интерпола. Внешне расслабленный и умиротворенный, казалось, генерал даже дремлет. Лишь время от времени он приоткрывал глаза, закрытые тяжелыми веками, и бросал цепкий взгляд вокруг, словно крупный хищник, которого лучше не беспокоить. Иногда он своими повадками напоминал Софье огромного самца горной гориллы, вожака стаи и патриарха, умного, необыкновенно сильного и очень опасного. На его фоне более поджарый Смолев, с его удивительно моложавой стройностью, безусловно, внешне проигрывал в грубой физической мощи, но те, кто знал Смолева давно и видели его в деле, еще трижды бы подумали, прежде чем определиться, кто именно из двоих мужчин, в настоящий момент расслабленно сидящих за столиком после дружеского ужина, наиболее опасен, — случись схватка не на жизнь, а на смерть…

Когда-то давно, в юности, Алекс и Виктор служили вместе. Прошли плечом к плечу несколько «горячих точек». С тех далеких лет между ними выработалась удивительная способность не только совершенно и полностью доверять друг другу, но и понимать друг друга с полуслова.

Смолев прервал разговор с гостем и вопросительно взглянул на подошедшую к столику управляющую.

— Ты был прав, дядя Саша, — сказала та, тряхнув гривой рыжих волос в подтверждение своих слов. — Наш-то испанец! Вернулся как миленький. Только замученный весь, Катерина говорит. Что делаем, босс? Будешь с ним сегодня беседовать? Или на завтра перенесем?

— Пусть отдыхает, — после небольшой паузы покачал головой Смолев. — Парень, видно, действительно устал и измучился. Странная история, но, думаю, что поводов для беспокойства больше нет.

— Покормить его?

— Конечно, займитесь. Пусть Артеми отнесет ему поесть. Хотя, постой!.. Артеми соберет, а ты, Рыжая, сама отнеси. Если что, за тебя я спокоен при любом раскладе.

— Да уж, — хмыкнула Софья. — Давай уж лучше я сама. Где наша не пропадала… Что передать ему? Если он дверь откроет, конечно. Если не откроет — оставлю на тележке в тамбуре. Так что передать?

— Дай-ка мне лист бумаги и ручку, — еще подумав, скомандовал Смолев. — Я напишу ему пару строк по-испански, оставишь на подносе с едой. Вряд ли вы по-английски толком объяснитесь, он его почти не знает.

Софья кивнула и отошла.

— И что у тебя опять стряслось такое? — лениво поинтересовался генерал Манн, приоткрывая один глаз и допивая из рюмки ракомело дробными глотками. — Что за испанец? Почему надо отправлять к нему Софью, а не просто официантку? Он что, настолько опасен, что ты шлешь своего лучшего бойца?

— Нет, не думаю. Но и официантку под удар не хочу подставлять, с Рыжей такое точно не пройдет. Наш приглашенный музыкант — гитарист. Будет играть по вечерам на новой площадке, как только мы организуем там сцену. Если строители временную сколотят завтра к ужину, — то первое выступление сразу и состоится, — Смолев помолчал, потом добавил: — Я, по крайней мере, надеюсь…

— О, так ты расширяешься? — все так же лениво удивился Виктор. — Бизнес идет в гору? За тебя можно порадоваться?

— Не то слово, — довольно кивнул Смолев и разлил остатки ракомело из бутылки по рюмкам: себе плеснув на донышко, а Манну — до краев. — Сезон заканчиваем в хорошем плюсе. Надо готовиться к следующему, слава богу, есть на что. Взял в аренду соседний участок на сорок девять лет. Будут бассейн с пресной водой, шезлонги, бар с прохладительными напитками и небольшой амфитеатр для музыкальных вечеров. Ну, будь здоров, генерал!

— Это тебя, Саша, в военной разведке учили так водку разливать? — иронически хмыкнул генерал Интерпола, отпил половину из рюмки и, прикрыв глаза, с довольным видом откинулся на спинку удобного стула. — Собеседника спаивать? Шалишь, капитан! Со мной номер не пройдет: на мою массу надо еще два литра этого божественного напитка, как минимум. А у нас бутылка уже пуста. Впрочем, все верно. Во-первых, я гость, могу быть пьян и весел, с меня взятки гладки. А ты — хозяин. Должен быть трезв и бдителен: тебе еще за всем присматривать надо. А во-вторых, такое вкусное ракомело я только у тебя и попробовал. Опять же, у тебя оно все время под рукой, а я бываю у тебя нечасто, так что, получается, что все по справедливости, — генерал снова приоткрыл один глаз и без всякого перехода сменил беспечный тон на серьезный. — И все-таки, Саша, почему ты Софью к нему хочешь отправить, а не официантку? Что не так?

— У парня сегодня случился нервный срыв во время прогулки по Бурго, — помедлив, нехотя пояснил Смолев. — Совершенно на пустом месте. Сорвал какую-то афишу, порвал, говорят, чуть ли не в клочья, накричал на работниц инфоцентра для туристов. В общем, чепуха какая-то. Но береженого бог бережет, сам знаешь.

— На пустом месте — и вдруг такая истерика? Наркоман с неустойчивой психикой? — буднично предположил генерал, наблюдая за тем, как официантки деловито снуют по террасе, собирая грязную посуду на большие подносы и унося их на кухню. — Среди музыкантов такое бывает, расширяют, понимаешь, сознание… Сначала травка, вроде как все невинно. Дальше — больше! Кокаин, ЛСД, героин… А потом дорасширяются до того, что хоть святых выноси: буянят, скандалят, непотребно себя ведут! Группа риска во всей красе, и совершенно, надо сказать, непредсказуемая…

Он вздохнул, взглянул на Алекса и предложил:

— Хочешь, Саша, мои справочку на него подготовят? Мало ли, засветился где по линии наркоконтроля…

— Наркоман? Нет, не думаю… Не похож. Здесь что-то другое. Точных причин я пока не знаю, но допытываться у него не буду сегодня, пусть отдыхает. Он несколько часов где-то ходил, только появился, — Смолев досадливо махнул рукой. — Да не забивай себе голову, Витя! Ты же в отпуске! Вы с Терезой — мои гости, ваше дело — отдыхать! С этой чепухой я сам разберусь. С утра и разберусь.

Генерал ничего не сказал, только неопределенно хмыкнул и снова, расслабленно откинув назад тяжелые плечи, прикрыл глаза.

Софья принесла чистый лист бумаги и шариковую ручку. Алекс сложил лист вдвое и, подумав пару минут, набросал твердым почерком несколько строк по-испански и вручил управляющей.

— Позвони мне потом, — сказал он ей негромко. — Или лучше скинь смс. Мы сейчас пойдем прогуляться к морю, потом будем отдыхать. Завтра я сам с ним переговорю.

Софья кивнула, улыбнулась мужчинам и направилась к выходу с террасы.

— Повезло тебе с управляющей, — негромко констатировал генерал, глядя ей вслед. — Я бы ее к себе в Интерпол завтра забрал, на оперативную работу. Сразу звание бы дали, должность начальника отдела, оклад в твердой валюте… Такие кадры — на вес золота! Умница, каких мало.

— И не говори, — легко согласился Смолев. — Сам не нарадуюсь. Если бы не Рыжая, не знал бы и за что хвататься. Так что извини, генерал! Не дам! Перетопчется Интерпол без моих кадров…

— Куда ж деваться… Что у нее с поваром, кстати? Когда на свадьбе будем гулять?

— Ничего толком не понял, — развел руками Алекс. — Ждем!

— С поваром твоим нерешительным политбеседу надо провести, что ли, — вздохнул Манн, сыто жмурясь и с довольным видом потягиваясь на жалобно поскрипывающем стуле. — Объяснить ему, что в этом деле главное — быстрота, — он вдруг резко рубанул воздух ладонью, — и натиск!..

Смолев добродушно рассмеялся и покачал головой.

— Сами разберутся, Витя, сами. Хорошие люди, пусть сами решат, как им жить. Я же просто помогу, чем смогу…

Ничего из их разговора Софья уже слышать не могла: она быстро спускалась вниз по лестнице. По пути ей навстречу попались Тереза и Стефания, одетые для вечерней прогулки к морю. Они обменялись веселыми приветствиями с управляющей и зашли на террасу.

Софья спустилась к длинной галерее, на которой находились номера от первого до восьмого, и увидела официантку Артеми рядом с небольшой тележкой. На тележке стоял поднос с ужином для Пабло. Обычно еду приносили сверху на подносе, ставили на тележку, которая постоянно находилась на галерее в небольшом техническом помещении, и подкатывали к нужному номеру. Как правило, это бывало очень редко: мало кто мог отказать себе в посещении завтрака или обеда, приготовленного Петросом, не говоря уже об ужине. Редко, но бывало. Вот и сейчас тележка пригодилась.

Управляющая поблагодарила Артеми и отпустила ее заниматься другими делами: ужин закончился, и помощь официантки была нужна на верхней террасе. Дождавшись, пока Артеми уйдет, Рыжая подкатила тележку к тамбуру в дальнем углу галереи и негромко постучала в дверь.

Ковалевская прислушалась: за дверью была полная тишина. Она постучала снова. Через какое-то время скрипнули пружины кровати и раздались шаги. Дверь открылась: на пороге стоял молодой испанец. Лицо его было угрюмым, но было непохоже, что он спал. Но и агрессивным он точно не выглядел, тут Катерина была права.

— Добрый вечер, Пабло, — мягко произнесла Софья по-английски. — Это ваш ужин. И сообщение от господина Смолева.

Испанец безучастным взглядом оглядел поднос с едой, взял двумя пальцами записку, развернул и прочел. Закончив читать, он немного оживился, кивнул и выдавил по-английски:

— Да. Я буду, — и прежде чем закрыть дверь, уже взявшись за ручку, прибавил, отводя глаза: — Спасибо!

Софья кивнула, и, не дожидаясь, пока испанец закроет дверь, повернулась и пошла по галерее. Уже дойдя до первого номера, она снова услышала звук открываемой двери и скрип колес тележки, которую вкатили в номер, после чего дверь захлопнулась. Рыжая понимающе улыбнулась: как бы ты ни был огорчен и расстроен, против еды, приготовленной на кухне виллы «Афродита», тебе не устоять!

Она спустилась по лестнице, прошла мимо нижней террасы, где обычно накрывали завтрак, и вышла на площадку к стойке администратора, на ходу отправляя Смолеву обещанное смс: «Все в порядке, передала!».

— Так вот я и говорю: вечер сегодня какой-то странный! — едва завидев начальницу, с места в карьер припустила Катерина, словно они и не прерывали разговор. — Не одно — так другое! Как удачно, что вы пришли! Я вот даже сейчас хотела боссу рассказать, когда он мимо меня спускался вместе с друзьями, но только рот открыла, а он мне так: «Катюша, завтра! Все — завтра!» и так посмотрел, как только он один может, глаза — как льдинки! — так у меня язык к небу и прилип, так и стояла с открытым ртом, пока они не прошли, — в ее голосе едва слышно зазвенела обида. — Я ведь не так просто, я ведь по делу! А вдруг это важно?

— По какому делу, Катюша? — насторожилась Софья, убирая телефон в карман. — Что-то не так?

— Ой, тут такая история загадочная! Не знаю, что и думать! — обрадованно застрекотала словоохотливая гречанка. — Мне еще днем Костас звонил, предупреждал, что какие-то двое мужчин разыскивают виллу «Афродита». Чужаки, мол, раньше он их на острове не видел. Он с ними столкнулся, когда они в таверну старого Леонидаса пришли, там бармена расспрашивали. Костас и услышал, что про «Афродиту» речь шла и ее постояльцев. Самому-то я ему уже шею намылила: нечего по тавернам шататься с друзьями, когда учебный год на носу, а у него по двум предметам пересдача на осень… Такой балбес! Не волнуйся, говорит, все сдам! Волнуюсь я за его пересдачу: а вдруг не сдаст? Что делать тогда? Еще на год свадьба отложится? Обиделся, видите ли, сказал, что не придет сегодня меня провожать. Подумаешь! Больно надо! Как ребенок, ей-богу! Сам здоровенный лоб, а ума — обнять и плакать! Правильно моя русская бабушка говорит, что с женихами…

— Катя, подожди, — взмолилась управляющая, с трудом вклиниваясь в этот бурный поток слов. — Давай про тех незнакомцев, что виллу разыскивали.

— А, эти… — пожала плечами гречанка. — Так я их тоже видела! Кто-то в калитку звонит час назад и молчит. Я говорю: «Добрый вечер, говорит консьерж виллы „Афродита“, чем можем быть вам полезны?» по-гречески сперва, потом по-английски и по-немецки, — ну все как обычно!..

— Молодец, все правильно, — похвалила Софья. — И что?..

— И ничего! Молчат! Но я же слышу: кто-то шепчется. Я снова: «Добрый вечер!..» — и опять на трех языках. Опять молчание. Ну, думаю, что за игры еще! Что я им, CD-плейер, по сто раз повторять одно и то же?! Это же чистое хулиганство! Говорю: «Ну, подождите!». И спустилась к калитке проверить.

— И кто там был? — спросила Софья. По ее напряженному лицу было видно, что эта история ей уже совсем не нравится.

— Да никого! — пожала плечами Катерина. — Только напротив, у виллы «Адонис», двое мужчин стояли. Точно не местные. В каких-то черных кожаных куртках. Меня увидели, — развернулись молча и пошли по Апиранто в сторону Бурго. Может, они, а может, и не они!.. Не бежать же мне за ними! Я махнула рукой и вернулась. Вот и вся история!

— Ясно, — кивнула управляющая. — Это все? Ты сказала, «вечер сегодня какой-то странный». Что-то еще было?

— Да, — вспомнила Катерина. — Точно! После того, как я вернулась к стойке, слышу кто-то разговаривает на галерее. Голоса женские, на повышенных тонах. Думаю, не дай бог, что случилось, пошла наверх. Слышу: по-английски говорят. Один голос говорит: «Ты что, меня оставишь одну?» А другой: «Я совсем ненадолго. Это важное дело. Я завтра же утром вернусь! Ты справишься. Ложись спать, не волнуйся и не жди меня!». А другая спрашивает, да так расстроенно: «Ты что, снова принялась за старое? Ты же мне обещала, что прошлый раз был последний!» А та, у которой голос пониже: «Нам нужны деньги, ты прекрасно это знаешь. Не переживай! Не забудь выпить лекарство и ложись спать. Я буду к завтраку!». Потом дверь хлопнула — и шаги в сторону главной лестницы. Я спустилась к стойке, чтобы не подумали, что я подслушивала. Стою, бумаги перебираю с данными постояльцев, что остались неразобранными с прошлого заезда, сортирую по архивным папкам. И тут мимо меня она пробегает, ни слова мне, ни жеста. Даже рукой не помахала! А ведь я с ними всегда вежлива и предупредительна, как босс и просил. Даже немного обидно стало. И еще мне кое-что непонятно…

— Кто «она»? — уточнила управляющая, не обращая внимания на ее последние слова. — Катя, ты не сказала, кто это был.

— Правда? — удивилась администратор. — Так это наши шведки! Анника и Урсула. Старшая мимо меня и пробежала, словно кто за ней гнался. Так вот, я говорю, что непонятно мне…

— Подожди, Катюша, — снова мягко перебила ее Софья. — Когда именно это было?

— Да сразу после ужина, — наморщив лоб, вспомнила девушка. — Ну да! За полчаса примерно, как мне стали в калитку названивать эти хулиганы!

— Ясно, — кивнула управляющая. — Ты молодец, все сделала правильно. Но в следующий раз, если такое повторится, и снова кто-то будет звонить в домофон и молчать, — позови меня, а одна не ходи проверять, хорошо, Катюш? Я сама разберусь. Все, что ты сказала, я боссу сама передам. Сейчас обойду галереи, проверю, что все в порядке, — и отдыхать. Ты тоже не жди, когда босс с друзьями вернутся: у него свой ключ от калитки, они, скорее всего, зайдут с переулка сразу в хозяйский дом. Пойдешь домой или в комнате для персонала останешься?

— Останусь, — кивнула девушка. — Этот балбес Костас, наверное, меня там караулит, вот пусть и помучается. Мобильный я отключу, а сюда названивать он не станет, да и не придет: знает, что калитка на ночь заперта. В следующий раз будет знать, как со мной спорить!

— Не слишком ли ты сурова с женихом, — мягко улыбнулась Софья. — Не сбежит?

— Ничего! Мне бабушка говорила, что их надо в ежиных рукавицах держать. Только я не очень понимаю, что это такое… И при чем тут ежи?

— Ежовых, — поправила управляющая. — Это значит, что надо быть требовательным и суровым по отношению к кому-то, постоянно контролировать и не давать свободы. И ты знаешь, Катюша, я не думаю, если честно, что это лучший способ построить с мужчиной отношения… Я пыталась в свое время именно так себя вести с бывшим мужем. Я тебе как-нибудь потом расскажу, чем дело кончилось. А сейчас — отдыхать!

Управляющая немного грустно улыбнулась гречанке на прощание и направилась в сторону номеров вверх по лестнице. Она обошла обе галереи, везде все было в порядке. Из-за дверей номеров были слышны голоса и смех, звуки включенных телевизоров. Постояльцы отдыхали после ужина и готовились в скором времени отойти ко сну. Дойдя до тамбура, рядом с восьмым номером, Софья услышала звуки гитары. Стены в номере были толстые, и звуки едва пробивались через плотно закрытую дверь на галерею.

Гитара звучала приглушенно, но даже так было понятно, насколько великолепный музыкант играет сейчас в номере с табличкой «8» на двери. Словно разыгрываясь, Пабло сыграл несколько очень быстрых и ярких пассажей, затем полилась испанская мелодия, грустная и печальная. Софья покачала головой: видимо, настроение у испанца и в самом деле было неважным. Она заметила, что Пабло выкатил тележку с остатками ужина из номера и прислонил ее к стене на галерее. Официантка так и не убрала грязную посуду.

Управляющая вздохнула и решила сама отнести поднос с грязной посудой наверх, в мойку: на вилле всегда очень строго следили за чистотой. Видимо, Артеми решила, что раз управляющая отнесет испанцу ужин, то она же и уберет за ним посуду. Или, скорее всего, официантка еще не успела освободиться, наводя порядок после ужина на верхней террасе. Так или иначе, но оставлять поднос здесь нельзя: не хватало еще к утру здесь запахов и насекомых. Этих ос и муравьев потом ничем не вытравишь… Управляющая взяла с тележки поднос и понесла его на кухню.

Как только Софья спустилась по ступенькам, из ниши темного тамбура выступила на свет женская фигура. Перебирая руками по стене, она немного неловко дошла до двери, откуда лилась музыка, и, поджав под себя ноги, села на пол рядом с дверью, практически прислонив ухо к деревянному косяку, выкрашенному в ярко-синий цвет. Невидящие глаза были полны слез, губы дрожали… За дверью одна пронзительно печальная мелодия следовала за другой, пока музыка не сменилась на суровую, гневную и решительную. Гитара, страстно звуча во весь голос, словно звала на бой, заставляя поверить в свои силы, укрепить свой дух перед решающей схваткой и отбросить прочь любые сомнения…

А в это время на ресепшн Катерина, сложив все документы в папки, а папки — на полки шкафа, стоявшего у стены, и собираясь уже идти в комнату для персонала, вдруг хлопнула себя по лбу и пробормотала по-гречески:

— Как же я забыла-то? Надо было все-таки ей сказать… Ведь странно же: обе шведки — а между собой по-английски говорят! Как же так? Первый раз такое вижу! Что бы это значило? Непонятно! Пусть бы мне хоть кто-нибудь объяснил!..

Часть седьмая

Играть на любом музыкальном инструменте очень легко: все, что для этого требуется, — нажимать в нужное время на нужную клавишу. А играть он будет сам.

И. С. Бах

Допивая предложенный Смолевым утренний кофе в пустой гостиной хозяйского дома, пока все его обитатели ушли на завтрак на нижнюю террасу, Софья услышала, как открываются двери в кабинет владельца виллы. Вскоре в гостиной показались Смолев и Пабло, о чем-то негромко говорившие по-испански. Разговор, судя по всему, состоялся, и договаривающиеся стороны пришли к полному взаимопониманию. Софья отметила, что с утра испанец выглядел уже гораздо лучше: гладко выбритый и причесанный, он доброжелательно взглянул на управляющую и застенчиво улыбнулся.

— Так, Рыжая, — тотчас перешел на русский язык Алекс, обращаясь к помощнице, вставшей со стула им навстречу. — Мы решили все вопросы. Все в порядке. Детали потом. Сейчас главное: сегодня вечером Пабло предлагает организовать первый концерт. У него есть мысли по репертуару, я посмотрел, меня все устроило. Я лишь попросил включить пару вещей, что слышал в Петербурге, вот я на бумажке написал тебе названия, — он протянул управляющей небольшой листок, — найдите, пожалуйста, в интернете ноты и распечатайте ему. Нужно будет купить — купите. И если что-то еще нужно будет, тоже найдите, — в общем, помогите парню, — он повернулся к испанцу и перевел ему свои слова.

Тот благодарно закивал и мягко произнес: «Gracias!».¹⁸

— Сделаем, конечно, — бодро ответила Софья, принимая записку. — Я его тогда забираю, и мы пошли?

— Дорогу в номер он и сам найдет. Никуда на этот раз он с виллы уходить не планирует, сказал, что собирается до самого вечера репетировать. Нам же спокойнее… Так что пусть идет с богом! — ответил Смолев, затем сказал что-то испанцу, — и тот, еще раз улыбнувшись, покинул хозяйскую половину, оставив владельца и управляющую наедине.

— В обед его покормите и больше не беспокойте, пусть до самого концерта репетирует, — задумчиво произнес Смолев. Было видно, что он чем-то озабочен, и вовсе не вчерашней выходкой молодого музыканта. — Поиски нот поручи Катерине. По испанцу — все. А вот у нас с тобой есть еще чем заняться.

Они зашли в кабинет, и Смолев привычно уселся на свое рабочее место, а собеседница осталась стоять у двери, держа в одной руке кружку с недопитым кофе, а в другой — записку, что передал ей Смолев. В ожидании указаний она мельком взглянула на листок, там твердым почерком владельца виллы по-русски и по-английски значилось: «Мерц, «Элегия», Барриос, «Собор». Софья аккуратно сложила записку вдвое и убрала в карман. Алекс перелистнул несколько страниц в своем ежедневнике и озабоченно нахмурил брови.

— У нас с тобой, Рыжая, два срочных дела есть. Первое: завтра фестиваль, а пригласительных билетов у меня до сих пор нет. Катерина не смогла приобрести: в кассах ничего нет. А я уже людей пригласил, как бы краснеть не пришлось… Это раз. Второе: сегодня вечером у нас концерт, а на соседнем участке еще ничего не готово. Найди строителей, пусть со мной срочно свяжутся. Телефон Большого Спироса у Катерины есть, скажи ей, пусть она его вызвонит, пока я завтракаю, а после я к ней сам подойду на ресепшн…

— Дядя Саша, — рассмеялась Софья. — Чего их искать: они уже второй час как стройматериалы разгружают на участке. Одних досок три грузовика пришло. Я утром на пробежку выходила, так они там, как муравьи, шевелятся. Бегу обратно, смотрю: уже фундамент под сцену раствором заливают! Первый раз такое видела, чтобы здесь строители с самого утра были уже на объекте и делом занимались. Чудеса!

— Да ты что? — удивился и одновременно обрадовался Смолев. — Отлично! Ладно, хорошо, я сам к ним схожу после завтрака. Если все получится, пригласим соседей и их жильцов на концерт! — он довольно потер руки. — Сделаем свободный вход. А ты тогда займись пригласительными на фестиваль: завтра открытие, и мы хотим туда поехать. Дозвонись до оргкомитета и, пожалуйста, Рыжая, душу из них вытряси, но чтобы билеты были! Кстати, ты тоже в списке.

— Сколько всего пригласительных? — уточнила Софья, достав из кармана свою записную книжку с вложенной шариковой ручкой и приготовившись записывать.

— Виктор, Тереза, Стефания, Крыловы, мы с тобой, — перечислил Алекс. — Джеймс Бэрроу никак не может определиться, а Лили занята с Кристиной. Так что пока семь, как минимум. Если захочешь, предложи Петросу к нам присоединиться, я не против. Тогда восемь. Едем на весь день, вернемся поздно вечером.

— Петрос?! Он точно не поедет, — рассмеялась Софья, качая головой. — Что ты! Он даже не поймет, что я ему предлагаю: оставить кухню на помощницу, а самому поехать на гитарный концерт! Да еще на весь день! У него точно будет инфаркт. Никаких шансов!

— Тогда семь пригласительных, — нисколько не удивившись, подытожил Смолев, вставая и захлопывая лежащий перед ним на столе ежедневник. Он положил айфон в нагрудный карман рубашки и оглядел стол: вроде, ничего не забыл. И еще раз повторил со значением: — Дозвонись обязательно до оргкомитета и доложи мне по результатам. Все, я на завтрак!

Добросовестная и ответственная, Катерина провозилась без малого час, но нашла и распечатала испанцу целую папку нот, куда вложила еще полпачки чистой бумаги, несколько разноцветных шариковых ручек, тридцатисантиметровую линейку, пару очиненных простых карандашей, точилку и мягкий ластик, — таким образом в точности исполнив все просьбы молодого музыканта. Он открыл ей дверь своего номера по первому ее стуку, принял из ее рук весь пакет, благодарно улыбнулся и снова произнес своим мягким голосом: «Грасиас!». Катерина успела заметить в открытую дверь лишь аккуратно прибранную кровать, лежащий на ней гитарный чехол с гитарой внутри и ноты, разложенные на столе, с которыми, очевидно, юноша работал с самого утра.

А вот у Софьи выполнить поручение Смолева вышло сначала только наполовину: она, проявив известную настойчивость, все же дозвонилась до оргкомитета фестиваля и в итоге получила твердый отказ. Все билеты уже были проданы или забронированы. Наибольшее количество мест забронировало Министерство культуры и туризма Греции.

«Не могу ничем вам помочь, увы! — усталый бубнящий голос куратора из оргкомитета, похоже, говорил правду. Судя по тому, что он охрип, эти слова он повторил за сегодня не один десяток раз. — Поверьте, я совершенно бессилен! С самого утра только и занимаюсь тем, что отказываю всем желающим! Это невозможно, попросту не-воз-мож-но!».

Поднимаясь в невеселых раздумьях по лестнице, управляющая натолкнулась на заскучавшего в одиночестве генерала Интерпола, вышедшего после завтрака к ресепшн: Тереза и близнецы должны были вот-вот спуститься вниз, чтобы всем вместе отправиться на пляж, а Смолев ушел на стройплощадку: проверить, как идут дела с устройством временной сцены.

— А вот и начальник штаба! И почему на тебе лица нет? — генеральский бас мгновенно вывел ее из задумчивости. — Прямо Аленушка у пруда. Не с тебя ли Васнецов картину писал? Та тоже рыжая, если я правильно помню. Отставить тоску-печаль! Докладывай старшему по званию: чем помочь?..

— Дядя Витя, — рассмеялась от неожиданности управляющая, — напугали! Да ничего такого, вернее… Кстати, — моментально нашлась она, вспомнив об обширных связях главы Национального Бюро Интерпола, — а у вас случайно нет знакомых в Министерстве культуры и туризма? Нам бы на гитарный фестиваль попасть. Такая ситуация… — и она в двух словах обрисовала Манну картину.

Тот внимательно выслушал, хмыкнул, достал из кармана мобильный телефон и, дозвонившись куда-то, завел разговор на греческом. Потом вдруг, прикрыв трубку ладонью, обратился к управляющей по-русски:

— Софья, так сколько всего пригласительных? Семь? Или больше надо? Сколько?

— Семь, — подтвердила та, как зачарованная, наблюдая за генералом. — А с кем вы?..

— С министром, — просто ответил Манн и снова перешел на греческий. Было слышно, как мужской голос на том конце «провода» что-то увлеченно рассказывает генералу, словно своему близкому и давнему приятелю. Манн добродушно смеялся и изредка вставлял замечания по ходу беседы. Еще через две минуты он закончил телефонный разговор, произнеся: — Евхаристо поли, Йоргос!¹⁹ — и подмигнул управляющей.

— Десять билетов из брони Министерства культуры, на мою фамилию. Будут ждать нас у администратора. Первый ряд, партер, центр. Устроит?

— Ну вы даете, дядя Витя! Конечно, устроит! Вы волшебник! — только и произнесла Софья ошарашенно. — Вот так просто? Здорово! Мы им все оплатим! — поспешила заверить она.

— Еще чего, — хмыкнул генерал, нетерпеливо поглядывая на часы. — Как говорит твой начальник: «Перетопчутся!». После последней операции, когда мы вернули в закрома Греции на двести миллионов евро исторических артефактов, — задержали контрабандистов на таможне с поличным, — министр не то что собственные пригласительные на концерт готов отдать, он готов сам спеть любую арию под окнами офиса Интерпола. Причем, заметь: его слова, не мои… Ну, Рыжая Соня, как теперь дела? Настроение улучшилось? Хандры больше нет?

— Не то слово! — расцвела улыбкой Ковалевская. — Спасибо огромное!

— Ну и лады, — ответил генерал, оборачиваясь на шум к лестнице: его семейство, обвешанное надувными матрасами, корзинками с едой, ракетками для бадминтона, фотоаппаратами и сачками для ловли бабочек, спускалось по лестнице. — Ну наконец-то! Тереза! А то я заждался! Все, Софья, мы на пляж! Саше передай: ждем их со Стефанией на пляже Святой Анны, напротив старой часовни на холме. Он знает, где это. Все, пока!

И счастливое семейство Маннов, весело переговариваясь, спустилось вниз по лестнице на Апиранто, где уже ждала машина, готовая отвезти их к морю.

Большой Спирос не подвел: к вечеру на соседний участок было приятно посмотреть. Строители умело использовали складки местности и на небольшом склоне устроили ступенчатый деревянный настил, поверх которого установили скамьи, стоящие, словно в древнем амфитеатре, полукругом, напротив небольшой круглой сцены, отгороженной со спины высокой деревянной стеной, чтобы звук, отражаясь от нее, шел к зрителям, сидящим в амфитеатре. При желании на пяти рядах длинных деревянных скамеек можно было разместить до сотни зрителей. К сцене подвели электричество, чтобы четыре фонаря освещали происходящее на сцене действо, и расставили небольшие светильники по бокам каждого ряда, чтобы зрителям было удобно. Деревянные скамьи по распоряжению управляющей застелили теплыми пледами: вечерами уже становилось свежо. Дорожки засыпали гравием, а по бокам установили цветы в больших глиняных горшках. Временная концертная площадка была готова!

Катерина, выполняя распоряжение Ковалевской, распечатала окончательно сверстанную программку в сорока экземплярах и вручила пачку присмиревшему Костасу, строго-настрого наказав своему жениху обойти все соседские дома и виллы и вручить жильцам приглашения посетить музыкальный вечер, названный «Испанская гитара на Апиранто». Предварительно Катерина и сама сделала несколько телефонных звонков друзьям и подругам, так что, с учетом постояльцев «Афродиты» и ее персонала, на первый концерт Пабло Гарсия-и-Фернандес набралось больше шестидесяти зрителей.

Сразу после ужина в амфитеатре стали собираться люди. Пани Шиманская в сопровождении Риккардо Висконти, не изменившего своей привычке обматываться длинными яркими шарфами, появилась за полчаса до заявленного времени. Журналист критически осмотрел построенный амфитеатр, с довольным видом покивал и стал что-то шептать на ухо своей спутнице, с лица которой не сходило довольное выражение. Вскоре они заняли место посередине верхней скамьи, откуда был прекрасный обзор и на сцену, и на скамьи амфитеатра, расположенные ниже.

Сиреневый вечер уже сгустил краски, ветер стих, и в вечернем полумраке зрители постепенно заполняли импровизированный концертный зал под открытым небом. Подошли Крыловы и сели с краю на нижней скамье, ближайшей к сцене. Лили привела за руку слегка упиравшегося Джеймса — видимо, она заставила мужа покинуть ужин раньше, чем тот планировал. Джеймс тоскливо смотрел на пустую сцену и нехотя согласился сесть с краю на второй скамье, сразу за четой Крыловых, видимо, надеясь, в случае чего, незаметно ретироваться. Музыкальная пара из Канады зашла сразу за англичанами. Улыбаясь, они сердечно поздоровались с Крыловыми и Бэрроу, огляделись и тоже заняли место во втором ряду, ровно напротив сцены, радостно потирая руки в предвкушении удовольствия.

Подошел и начальник криминальной полиции Наксоса — старший инспектор Теодорос Антонидис, лично приглашенный Смолевым на концерт. Полицейский пришел со своей будущей супругой, миловидной и улыбчивой гречанкой средних лет. Софья встретила их у входа, тепло поприветствовала и провела на их места во втором ряду. Через пару минут прибежали подопечные пани Шиманской, по-прежнему одетые в одинаковые футболки и бейсболки. Они со смехом подталкивали друг друга локтями, пытаясь определиться с местом на скамьях, весело шумели и спорили. Но стоило на верхнем ярусе подняться знакомой им фигуре, осуждающе покачать головой и строго указать на пустую скамью перед собой, как студенты моментально притихли, гуськом поднялись наверх и расселись на отведенной им скамье.

За десять минут до начала появились Виктор и Тереза Манн в сопровождении Смолева и Стефании. Алекс сердечно поздоровался с Крыловыми, с Антонидисом и его спутницей, после чего присоединился к друзьям. Оживленно переговариваясь, они уселись в первом ряду напротив сцены. Смолев что-то рассказывал друзьям, кивая на сцену, где в ожидании гитариста под включенными лампами пока одиноко стояли лишь стул и квадратная деревянная подставка для ноги, напоминавшая небольшую табуретку с отпиленными ножками.

Урсула Викстрём привела сестру, бережно поддерживая ее за руку. Они немного замешкались на входе, но их встретила Софья и подсказала, куда сесть: шведки заняли места на первой скамье справа от Смолева и его друзей. Подходили гости с улицы Апиранто и рассаживались на свободные места. Последними Софья рассадила работников виллы. Вскоре амфитеатр был полон. По рядам ходил Костас и, сверкая белозубой улыбкой, раздавал всем желающим программки.

Еще через пять минут показался и сам «гвоздь программы»: одетый в белоснежную рубашку, черные брюки и черные лакированные туфли, стройный и загорелый, Паблито выглядел отлично. Он поднялся на сцену и, держа в левой руке гитару за гриф, низко поклонился зрителям, прижав правую руку к сердцу. Его встретили дружными аплодисментами. Он начал говорить, и хотя он говорил негромко, оказалось, что его прекрасно слышно даже на верхней скамье — настолько удачной в вечерней тишине оказалась акустика небольшого амфитеатра.

— Друзья, добрый вечер! — он говорил по-английски, видимо, произнося заученный текст. — Я сегодня буду играть для вас. Буду играть музыку, которую люблю. Надеюсь, вы тоже ее полюбите.

Он кивнул и улыбнулся залу, уселся на стул, поставил левую ногу на подставку, положил на ногу гитару, на мгновение замер и, резко тряхнув головой, взял первый аккорд. Веселая испанская песня зазвучала со сцены. Гитара рассказывала немудреную любовную историю, в которой были и переживания двух влюбленных, и надежды на счастье, и долгожданный праздник с деревенскими танцами и веселым застольем. Мелодия, на первый взгляд, простая и незамысловатая, сразу поднимала настроение и заставляла слушателей невольно улыбаться, настолько она была легка, зажигательна и воздушна.

Софья, присевшая на третьей скамье с краю и смотревшая на испанца во все глаза, поразилась, насколько музыка преобразила Паблито. Мрачный, замкнутый, погруженный в себя интроверт исчез, — появился улыбающийся и почти счастливый человек. Закончив первое произведение, он взмахнул правой рукой и даже негромко рассмеялся. Зрители дружно хлопали в ладоши и от души кричали: «Браво!». Настроение в амфитеатре у всех сразу стало приподнятым, почти праздничным.

Пабло дождался тишины и снова заиграл. Он исполнил еще несколько произведений, в том числе и те, о которых просил Смолев. Все они были разными по характеру и темпераменту, но каждое было очень тепло встречено зрителями. Тереза Манн улучила момент и громко прошептала Смолеву:

— Спасибо вам огромное, Алекс! Это такое чудо! Тысячу лет не была с мужем на концерте, — а здесь такое удовольствие! И все благодаря вам!

Генерал в подтверждение ее слов кивнул и показал Смолеву большой палец в знак восхищения: если Тереза была счастлива, — то и Виктор был доволен.

На сцене Паблито встал со стула и, держа гитару за гриф, снова поклонился зрителям.

— А теперь, в заключение, я сыграю вам музыку о моей родине — Андалусии, — сказал он, дождавшись, пока аплодисменты стихнут. — Я хочу, чтобы вы узнали ее так, как знаю ее я. Знаю и люблю.

Гитара начала рассказ негромко и осторожно, словно погружаясь сама и вовлекая слушателей в дорогие ее сердцу воспоминания. В мелодичное повествование то и дело вплетались мотивы народных песен, повторяющиеся рефреном, формируя основу произведения. Музыка становилась все сложнее, несколько самостоятельных мелодий гармонично сплетались в одну, — и вот в ней уже явственно проявились восточные мотивы: казалось, она вела слушателей сквозь века, и перед мысленным взором возникали крепости мавров, дожившие до наших дней: Альгамбра²⁰ с садами Хенералифе в Гранаде и соборная мечеть Мескита в Севилье, с их невероятными украшениями и богатыми декорациями в форме барельефов, мокарабес — натёков в виде сталактитов, разноцветными керамическими плитками и каллиграфическими надписями — сурами, взятыми из Корана, апельсиновыми садами и нежно журчащими фонтанами в обрамлении пышно цветущих розовых кустов…

Смолев потряс головой — у него возникло полное ощущение, что он снова воочию увидел великолепные дворцы и крепости мавров, сотни лет правивших Испанией. Он искоса взглянул на Стефанию — испанка слушала, как зачарованная, не в силах оторвать взгляда от гитариста. Тереза Манн тоже подалась вперед, следя за каждым движением музыканта, словно не веря своим глазам. Даже генерал, не самый большой поклонник музыки вообще, казалось, помягчел чертами сурового лица и кивал тяжелой головой в такт мелодии. Алекс посмотрел направо: Анника Викстрём слушала испанца с упоением, ее длинные изящные пальцы подрагивали в воздухе, словно она проигрывала мелодию вслед за гитаристом. Ее сестра сидела, склонив голову, и выражения ее лица в сгустившемся сумраке Алекс не смог рассмотреть.

А гитара уже рассказывала о битвах и сражениях, длившихся несколько столетий: высекая искры, звенела сталь от ударов мавританских сабель и рыцарских мечей, а топот копыт тяжелой испанской конницы, сметающей все на своем пути, звучал так явственно, что стоило просто закрыть глаза, чтобы представить себе великие сражения Реконкисты…²¹

Мелодия изменилась, сперва в ней ясно слышался бурный поток Гвадалквивира,²² зарождающегося в горах северной Андалусии, а потом — его уверенное, полноводное и спокойное течение, несущее людям радость и надежду на лучшее будущее.

Когда Паблито закончил играть, в амфитеатре возникла пауза, словно все слушатели еще какое-то время приходили в себя. Потом многие вскочили со своих мест и, бешено аплодируя, снова и снова кричали «Браво!». Студенты громко хлопали в ладоши и скандировали: «Па-бли-то! Па-бли-то!». Самым громким в восторженном хоре был голос Джеймса Бэрроу, он кричал во весь голос: «Великолепно, черт меня подери! Просто великолепно! А я еще не хотел идти, идиот!». Краснеющая Лили попыталась удержать его от такого откровенного изъявления чувств, но на этот раз ее усилия не увенчались успехом: Джеймс был неукротим.

Дождавшись паузы, Смолев встал, и повернувшись лицом к зрителям, громко произнес:

— Друзья мои, поблагодарим Пабло за замечательный концерт! — и подождав, пока стихнут аплодисменты, он добавил: — Я рад сообщить вам, что теперь эти концерты станут регулярными. Следующий состоится через три дня. Мы всех вас заранее об этом оповестим! Спасибо, что пришли! Мы всегда вам рады на вилле «Афродита»! Хорошего вам вечера!

Провожая расходившихся гостей, Смолев вдруг поймал взгляд Урсулы Викстрём. Она смотрела не на владельца виллы, глаза ее был прикованы к молодому гитаристу, который, смущенно улыбаясь, раздавал автографы обступившим его студентам, расписываясь ярким фломастером прямо на футболках, отчего студенты приходили в буйный восторг. Алекс не сразу понял, что именно выражал этот взгляд шведки. Только несколько часов спустя, проснувшись среди ночи, он, лежа на спине и стараясь не шевелиться, чтобы не разбудить Стефанию, вдруг догадался, и его догадка ему не понравилась: то были разочарование и сожаление.

Часть восьмая

Жизнь — как струна гитары. Бывает, она рвётся…

Ангус МакКиннон Янг

— Вы же знаете Джеймса, — немного раздраженно пожала плечами Лили. — У него вечно семь пятниц на неделе! То мне его вчера было не загнать на концерт, — видите ли, он «толком еще не распробовал» бугацу с кремом, хотя я лично отдала ему и свою порцию, — то теперь он горит желанием непременно отправиться на Парос!

— На Парос? Ах, он тоже хочет на гитарный фестиваль Хименеса? — догадалась управляющая.

— Все уши мне с утра прожужжал! За одну ночь стал заядлым меломаном! Представляете, Софи? Кто бы мог подумать! Требует, чтобы я немедленно купила билеты «за любые деньги», мол, ради этого он даже отложит работу в музее. И где мне их купить?

Женщины, неторопливо беседуя, медленно поднимались по лестнице после завтрака на нижней террасе. Озабоченное выражение не сходило с лица Лили весь завтрак, и Софья специально дождалась, пока та выйдет с террасы, чтобы поинтересоваться, что именно с самого утра беспокоит супругу почетного директора Археологического музея.

— В этом нет необходимости, Лили, — улыбнулась Софья, выслушав подругу. — У нас есть целых десять пригласительных билетов на открытие фестиваля. Вернее, будут, — поправилась она, — как только мы доберемся до Пароса. На три из них вы можете смело рассчитывать! Возьмите и дочку, Кристине очень понравится на Паросе! Видите, как все очень удачно складывается!

— Неужели? — просияла англичанка, — и озабоченность немедленно исчезла с ее лица. — Какой приятный сюрприз! Даже не знаю, как вас и благодарить, Софи!

— Не стоит благодарности, — покачала головой управляющая. — Мы планируем отплывать на «Афине» сегодня в двенадцать часов. Капитан Василиос отвезет нас на Парос, а вечером заберет обратно.

— Тогда надо срочно собираться? Если мы едем на весь день… — Лили взглянула на часы и всполошилась: — Боже мой! Уже десятый час! Прошу простить, побегу, потороплю Джеймса! Он терпеть не может опаздывать.

— Встречаемся на пристани в полдень! — предупредила управляющая уже убегающую англичанку. — Но без вас мы не отплывем, Лили, не беспокойтесь!

Та обернулась, просияла благодарной улыбкой и помахала рукой в ответ.

Ну вот, все билеты пристроены, с облегчением подумала Софья, все участники оповещены: Смолев, Стефания, Василий Аркадьевич с супругой, Виктор и Тереза, плюс вся семья Бэрроу и она сама. Ровно десять человек.

С капитаном Василиосом, владельцем двухмачтовой шхуны «Афина», она связалась по поручению босса еще накануне и обо всем договорилась.

Крепкий моряк лет пятидесяти, краснолицый, широкоплечий, с черной, как смоль, окладистой бородой, часто оказывал владельцу «Афродиты» услуги по перевозке грузов и пассажиров. Бэрроу тоже прекрасно знали и самого Василиоса, и его любимицу-шхуну: в свое время они арендовали ее на целый сезон для подводных археологических раскопок, когда была найдена римская онерария,²³ полная амфор. Супруги Бэрроу тогда дневали и ночевали на «Афине» почти два месяца подряд. Джеймс с тех пор специально выписывал для капитана из Англии его любимый табак «Черный Кавендиш» в знак искренней признательности за оказанную неоценимую помощь.

Капитан «Афины» был хорошо известен на островах Кикладского архипелага. Много лет он совершал рейсы по маршруту Миконос — Парос — Наксос — Аморгос — Санторини, перевозя туристов и разнообразные грузы. Поговаривали, что в былые времена Василиос зарабатывал и вовсе неплохо, не гнушаясь и контрабандой. Но те времена давно прошли, уступив место туристическому буму; в сезон и шхуна, и экипаж были нарасхват. Хуже, когда спрос заканчивался.

Иногда, в дождливое и ветреное межсезонье, сидя в таверне за рюмкой горячего ракомело в ожидании клефтико²⁴ из козлятины и глядя в окно на бушующий шторм, бородач, тщательно прочищая свою трубку от табачного пепла и постукивая ей по краю глиняной пепельницы, недовольно ворчал, что за свою долгую жизнь по собственной воле никогда не провел на суше более трех дней подряд, и будь он проклят, если не выйдет в море сразу же, как только ему позволит погода.

«На этой суше, — любил он повторять, недоверчиво буравя случайного собеседника черными глазами из-под косматых бровей, — добра не жди! Да и людишки тут, через одного, — так себе! Мелочь людишки-то! Барахло! Никому доверять нельзя. За редким исключением… Нечего мне здесь делать, на суше!».

Неудивительно, что многие островитяне считали капитана, во-первых, не слишком приятным собеседником, а во-вторых, безнадежно одержимым морем. А когда погода вдруг устанавливалась и можно было даже поднять паруса, поймав попутный ветер, чтобы сэкономить на солярке, «Афина» немедленно покидала порт, словно ее неугомонного капитана и в самом деле куда-то гнала неутолимая жажда странствий.

Пассажиры шхуны, расположившись с удобством на обеих палубах «Афины», во время переходов от одного острова к другому могли наблюдать, как попыхивая большой трубкой и выпуская огромные клубы ароматного дыма, грек стоял часами на мостике, широко расставив ноги и держась за штурвал. Здесь Василиос был в своей стихии. Ощущая себя со шхуной единым целым, капитан время от времени бросал взгляды на навигационные приборы, на бегущую воду за бортом и на кружащих в небе беспокойных чаек. «Афина» отлично слушалась руля, послушно отзываясь на малейшее движение штурвала, дизельный двигатель вращал гребной винт, попутно передавая легкую вибрацию на корпус, форштевень привычно резал волну, а за кормой белела полоса пены. Все было в порядке, и все было под контролем капитана. «То-то и оно! Это тебе не какая-нибудь там суша!» — частенько бормотал он с довольным видом себе под нос.

Пассажиры, из тех немногих, кто допускался на мостик, часто замечали лежащий рядом с капитаном роскошный деревянный футляр, но не все знали, что в нем хранится еще одна гордость капитана: изготовленный мастерами немецкой фирмы «Зауэр» устрашающего вида двуствольный дробовик четвертого калибра. Произведенный по специальному заказу, он был заряжен патронами с восьмимиллиметровой картечью. Василиос называл эту двустволку, о которой на островах ходили легенды, «Большая Берта». Огневая мощь ее двух стволов была вполне сравнима с небольшой вертлюжной пушкой, что в свое время устанавливались на торговых судах для защиты от пиратов. Василиос ни от кого не скрывал, что в случае необходимости, для защиты экипажа или пассажиров шхуны, он был готов пустить оружие в дело не раздумывая. Зная характер капитана, все местные островитяне верили ему на слово.

Без пяти двенадцать к причалу, где была пришвартована «Афина», подошли четверо.

Смолев привез в порт супругов Крыловых на машине: Василий Аркадьевич еще был слишком слаб, чтобы совершать длинные пешие прогулки, и сам от виллы до пристани он бы попросту не дошел. Стефания, Тереза и Рыжая Соня были уже в порту. Часом раньше они отправились в торговый центр Пагонис, чтобы выбрать себе по новой кожаной сумочке ручной работы, потом собирались пройтись по портовым лавочкам с украшениями. Они должны были появиться с минуты на минуту.

Ничто так не стимулирует женщин к покупкам, тоскливо думал Алекс по дороге в порт, как возможность немедленно продемонстрировать окружающим свои обновки. Сам он с трудом переносил походы по магазинам, они его раздражали, но свою точку зрения Стефании не навязывал: не хотел выглядеть в ее глазах старым брюзгой, поэтому ее идее посетить торговый центр перед поездкой на фестиваль противиться не стал. Генерал с радостью присоединился к Смолеву и Крыловым. Виктор также терпеть не мог ходить за покупками, и Тереза старалась избавить мужа от этих мучений.

В порту было малолюдно: подходило время традиционной дневной сиесты. С десяток пришвартованных парусных яхт замерли на своих стоянках у причала; их владельцы разошлись по магазинчикам и местным тавернам. Рыбаки уже распродали свой утренний улов и отправились по домам отдыхать до вечера. Лишь в самом конце пирса, у пары видавших виды баркасов, на составленных друг на дружку пластиковых ящиках сидели старики и сосредоточенно чинили потрепанные сети, быстро орудуя инструментами. Они изредка вступали друг с другом в беседу, перебрасываясь между собой короткими фразами и посмеиваясь. Упитанные чайки сонно дремали на нагретых солнцем камнях. В марине царил полный штиль, хотя за каменным волнорезом море легко играло волнами, то и дело насылая их с шелестом на бетонный мол, словно стараясь раздвинуть свои границы. Солнце стояло высоко, но не палило, как летом, а приятно согревало. Мальчишки лет тринадцати, устроились на парапете и, весело болтая босыми ногами, удили какую-то мелочь. Пара худых портовых кошек, флегматично застывших рядом с ними в ожидании улова, пребывали в обманчивой апатии перед схваткой за добычу. Двухмачтовая шхуна, готовая к отплытию, довершала общую картину. Ее сверкающие борта, выкрашенные в ярко-красный цвет, отражали солнечные лучи и бликующую воду лагуны. Над кормой гордо реял бело-голубой греческий флаг.

— Какая красавица! — воскликнула Анна Крылова, с восхищением рассматривая шхуну. — Вася, ты только посмотри! Никогда в жизни не плавала на такой!

— Не ходила, — посмеиваясь, поправил ее супруг. — Моряки говорят, «не ходила»!

Василий Аркадьевич в предвкушении поездки по морю на соседний остров словно помолодел и выглядел значительно лучше: лицо его разгладилось, глаза заблестели.

— Помню, в юности ходили мы по Ладоге на рыбацком баркасе, — доверительно сообщил он Смолеву и Манну, стоявшим рядом. — Была у нас рыболовецкая артель, ловили судака, корюшку, ряпушку, сига… Сейчас уже всего и не помню, больше сорока лет прошло! Пару раз даже попадали в шторм. На Ладоге с этим проблем нет: погода меняется каждый час. Но когда удавалось выйти в море и проверить сети, — какой был улов! Ароматная уха, а уж копченые сиги… Вкуснотища! А какие у нас были тогда в экипаже колоритные личности!.. Просто бери и вставляй в книгу!

— Я сейчас вас познакомлю с не менее колоритным персонажем, вашим тезкой, — улыбнулся Смолев, заметив, что капитан спустился с мостика и направляется к ним. — Вам понравится… Он вполне прилично говорит по-английски, так что проблем с общением у вас не будет. Знакомьтесь: капитан Василиос!

Грек, сойдя по трапу на пристань, крепко пожал руки Смолеву, Манну и Крылову, поклонился супруге профессора и, степенно оглаживая левой рукой свою великолепную бороду, пророкотал густым басом:

— Очень приятно познакомиться! Капитан Василиос, можно просто «капитан». Добро пожаловать на борт! Погода как раз для небольшой прогулки! Будут ли еще пассажиры? — обратился он за уточнением к Смолеву.

— Добрый день, капитан, — сказал Алекс, взглянув на наручные часы. — Да, еще будут. С минуты на минуту. Немного подождем. Я попрошу вас провести небольшую экскурсию по вашей шхуне для наших гостей: они видят ее впервые. А мы с генералом постоим пока здесь, на пирсе.

— Договорились! — немедленно согласился грек и пригласил Крылова и его супругу взойти на борт, указывая на широкий трап с металлическими леерами.

Помощник капитана, молодой матрос лет тридцати пяти, протянул руку, чтобы помочь сперва Анне, а затем и профессору сойти с трапа на палубу. Капитан повел гостей по правому борту, что-то при этом объясняя. Смолев проводил их взглядом. Минут десять это точно займет: капитан был отменным рассказчиком, и пара историй у него всегда были про запас, как раз на такой случай. А потом нужно отчаливать. Где же дамы? Они уже должны были быть на месте. Не хватало еще опоздать на концерт!

— Вон бегут, — понимающе хмыкнул Манн, указывая рукой в сторону променада. — Не закипай, все по графику.

И правда, три пассажирки спешили к шхуне. Они шли быстрым энергичным шагом, весело переговариваясь между собой и размахивая яркими пакетами. Судя по всему, поход в торговый центр сложился удачно, догадался Смолев.

— Дядя Саша, не смотри на нас так сурово, мы опоздали всего на семь минут! — весело сообщила боссу управляющая по-русски. — Зато мы купили отличные сумочки и сандалии из кожи. Улыбнись, дядя Саша, не гляди таким букой! Мы отлично провели время! Гостьи очень рады! Все счастливы и довольны!

Словно в подтверждение ее слов, Стефания подскочила к нему и нежно чмокнула в щеку.

— Довольны? Ну тогда и я тоже, — быстро смягчившись, ответил Смолев и скомандовал по-английски: — Все на борт! Пора отчаливать!

— Как отчаливать? А что, Бэрроу уже здесь? — удивилась Софья. — Неужели они нас опередили?

— А Бэрроу тоже едут? — еще больше удивился Алекс. — И когда ты собиралась мне об этом сказать?

— Сразу же, как только тебя увидела бы, — улыбнулась Софья. — Вот увидела — и говорю, — она оглянулась в сторону променада, присмотрелась и воскликнула: — И нечего переживать: вон уже бегут, все трое!

Лили и Кристина обогнали Джеймса на несколько десятков метров: бегать археолог толком не умел, как, впрочем, и плавать. Девочка первой подбежала к Софье, и, радостно смеясь, запрыгнула к ней на руки, та закружила ее в крепких объятиях. Кристина залилась счастливым смехом. Стоящие на причале немедленно заулыбались и сердечно поздоровались с подоспевшей за дочкой Лили.

Завязался разговор.

— Простите, друзья, надеюсь мы вас не очень задержали! — немного запыхавшись, произнес Джеймс, подбегая вслед за своим семейством. Он остановился, переводя дыхание, смущенно улыбаясь, и развел руками. — Непредвиденные обстоятельства вынудили меня задержаться всего на… на… — он взглянул на свои часы и немедленно стал пунцовым, — целую четверть часа?! Совершенно непростительно для англичанина! Стыд и позор! — с виноватым видом он достал из кармана пиджака белоснежный платок и стал обмахиваться им, как веером.

— Извините его, Алекс, — вступилась Лили за мужа, делая знаки дочке спуститься на землю, но та упрямо качала головой, крепко вцепившись в Софью, как ленивец в эвкалипт. — Джеймс не виноват: он что-то втолковывал вашим новым постояльцам. Двое мужчин поймали его у калитки и всю эту четверть часа мотали из него душу, оттого-то мы и задержались. О чем там шла речь, Джеймс?

— Нашим новым постояльцам? Мы кого-то упустили? — снова удивился Смолев и вопросительно посмотрел на управляющую. Та недоуменно пожала плечами. — У нас есть новые постояльцы? Очень любопытно! — пробормотал он себе под нос по-русски.

— Да, о чем там шла речь, Джеймс? — заинтересованно подхватила Софья, аккуратно спуская Кристину с рук на бетон причала и передавая Лили. — Что за двое мужчин?

— О, милейшие люди! Имен, правда, я не запомнил, — махнул рукой Джеймс. — Обратились ко мне с вопросом, стоило нам только выйти из калитки на Апиранто… То ли испанцы, то ли итальянцы. Стояли с багажом прямо у калитки. Очень вежливые. Я же не мог им отказать! Планируют со дня на день заселиться к вам на виллу, Алекс. Я еще подумал, что вам нужны жильцы в конце сезона…

— О чем они тебя спрашивали, дорогой? — повторила свой вопрос Лили, крепко держа дочку за руку: девочка заметила кошек и порывалась их погладить.

— Спрашивали, хорошо ли кормят на вилле! — Джеймс восторженно фыркнул, как слон на водопое, и махнул рукой. Обе кошки одновременно вздрогнули и отошли на пару метров подальше от компании, стараясь при этом не выпускать юных рыбаков из виду. — Хорошо ли кормят! — саркастически повторил он. — Бьюсь об заклад, они сроду такого не едали! Пришлось перечислить все блюда, что я перепробовал за неделю — и это произвело на них впечатление!

— А что еще?

— Спрашивали, много ли гостей, кто и откуда. Не шумно ли по ночам, достаточно ли толстые стены, не слышно ли соседей. Очень переживали, что не могут лично переговорить с владельцем и управляющей. Я им сразу объяснил, что сегодня до позднего вечера на вилле почти никого не будет, ведь все уезжают на концерт, и посоветовал обратиться на ресепшн. Они сказали, что так и сделают. Вот и весь разговор!

— Ясно, спасибо, Джеймс, — машинально отреагировал Смолев и прибавил по-русски для управляющей: — Чепуха какая-то… Но сейчас времени нет. Будем разбираться, когда вернемся: кто такие и откуда… — И перейдя снова на английский, обратился ко всем собравшимся: — Хорошо, что мы все в сборе. А теперь — все на борт!

Между островами Наксос и Парос кратчайшее расстояние невелико: всего около шести километров. Но задача усложнялась тем, что и Хора Наксоса, и столица Пароса — Парикия, находятся на западных побережьях своих островов, а это значило, что шхуне придется не только пересечь пролив, разделяющий острова, но и обойти Парос с севера, а потом какое-то время двигаться вдоль западного побережья до столицы. Таким образом путь удлинялся более чем втрое, — до двадцати километров.

Переход должен был занять минимум час. Пассажиры с удобством распределились по шхуне: кто-то уселся на скамьи вдоль бортов, кто-то поднялся на второй этаж, где стояли удобные раскладные лежаки и пластиковые кресла. Теплое солнце, плеск волн за бортом, негромкий гул дизеля и легкая качка, скорее убаюкивающая пассажиров, чем неприятная, — все это вместе вскоре привело к тому, что большая часть пассажиров через двадцать минут уже безмятежно спала в креслах и шезлонгах.

Смолеву не спалось. Он никак не мог выбросить из головы историю с двумя непонятными «новыми постояльцами», о которых рассказал Джеймс. Как минимум, решил он, надо предупредить персонал. Опасаясь, что словоохотливая Катерина заговорит его по телефону, да и шумновато было на палубе, пришлось бы беседовать в полный голос, а это разбудило бы сладко дремавших пассажирок, он просто отправил консьержу смс, в котором предупредил, что к ней могут обратиться, и посоветовал никуда со стойки ресепшн до его возвращения не отлучаться. Если возникнет необходимость, — немедленно ему звонить в любое время.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Оттенки громкости звучания — прим. автора

2

С итальянского, буквально: «дрожащий». Прием игры, многократное быстрое повторение одного звука либо быстрое чередование двух несоседних. — прим. автора

3

Изумительно вкусное, нежное, ароматное, с влажной консистенцией и ярко выраженной медовой ноткой греческое печенье меломакарона, обычно выпекается в преддверии Рождества и Нового года — прим. автора

4

Местный островной ликер из одноименного цитруса — прим. автора

5

Греческая виноградная водка (дистиллят), изготавливаемая в деревнях по старинному рецепту — прим. автора

6

Сорт греческого вина из одноименного винограда — прим. автора

7

Вырубленные в античные времена скульптуры из песчаника, в данном случае речь идет об оставленных куросах в каменоломнях Наксоса, которые были брошены мастерами по невыясненным причинам — прим. автора

8

Бугаца — традиционный греческий слоёный пирог с начинкой из заварного крема или сыра, — прим. автора

9

Иронизируя над гостем, Софья одновременно намекает, что его английский никуда не годится, и что итальянец часто «экает» — прим. автора

10

Греческая традиция бить посуду во время танца «на счастье» — прим. автора

11

«Наксос — настоящая Греция!» — англ. — прим. автора

12

Деревянные тренировочные мечи для отработки ударов в Кендо — прим. автора

13

Доброе утро! — греч. — прим. автора

14

Историческая личность, легендарный самурай, автор «Книги Пяти Колец» — прим. автора

15

Кардиологический Центр в Санкт-Петербурге имени В. А. Алмазова — прим. автора

16

Экскурсовод, проводник по достопримечательностям — итал., — прим. автора

17

Наслаждайтесь отдыхом на Наксосе! — англ., — прим. автора

18

Спасибо! — исп., — прим. автора

19

Спасибо большое, Йоргос! — греч., — прим. автора

20

Впечатляющий архитектурно-парковый ансамбль на юге Испании, в Гранаде, который включает древние дворцы, крепость и сады мусульманских правителей и считается высшим достижением мавританских архитекторов в Западной Европе — прим. автора

21

Длительный процесс отвоёвывания пиренейскими христианами земель на Пиренейском полуострове, занятых маврами — прим. автора

22

Река в Андалусии — прим. автора

23

Римское торговое судно первой половины первого века нашей эры — прим. автора

24

Дословно «краденое мясо»: тушеная баранина или козлятина — греч., — прим. автора