Колонна

Сергей Зверев, 2020

В одной из ближневосточных стран российский военный контингент помогает законному правительству противостоять масштабной террористической агрессии. Группе спецназа, в которой служит сержант Олег Бугров, поручено сопровождать колонну с гуманитарным грузом. Опасаясь возможной засады по пути следования, старший колонны посылает Олега в разведку. Переодевшись местным жителем, сержант пробирается в ближайшее селение. То, что он там видит, поражает его воображение. Бугров понимает, что именно от его решения сейчас зависит судьба гуманитарного конвоя…

Сергей Зверев

Колонна

Наверное, если дьявол и существует, то он вряд ли имеет копыта, рога и прочие зоологические атрибуты. Скорее всего, одет этот персонаж в дорогой костюм «от кого-то», обут в лакированные штиблеты, на руке у него дорогие, статусные часы. При нем кейс, набитый бумагами. Информация, содержащаяся в каждой из них, тянет на миллионы баксов. В кармане лежит навороченный смартфон.

Он смотрит на мир стеклянными глазами и плюет на все то, что видит перед собой. Ему нет никакого дела до того, прекрасный ли это пейзаж, голая ли пустыня или руины городов, разрушенных обстрелами и бомбардировками. Для него существует единственный критерий оценки — выгодно или невыгодно. В первом случае он мгновенно превратит любую пастораль в лунный пейзаж, в сравнении с которым и пустыня может показаться райским уголком. У него во власти тьма не только денег, но и двуногих человекообразных тварей, готовых по его приказу совершить все, что угодно, сотворить любое, самое страшное и безумное зло.

Я лежу на плащ-палатке, заложив руки за голову, и гляжу в бездонное небо, по которому на север, подгоняемые ветром, летят светлые, словно выгоревшие на солнце облака. Этот же самый ветер несет в своих струях горечь гари и чада далеких и близких пожарищ. Это — запах войны.

Мои философствования на абстрактно-мистические темы прерывает зычный голос нашего взводного, прапорщика Коновалова, по кличке, разумеется, Коновал:

— Где там Бугров?

— Я здесь!

— Давай сюда!

— Иду.

Бугров — это я, сержант-контрактник российской армии или, говоря на армейском жаргоне — контрабас. И смотрел я не в свои, чуть холодноватые российские небеса, а в раскаленное войной небо Аскеростана. Так называется небольшая ближневосточная страна, где стараниями лучшего друга всех угнетенных народов, каковым являются небезызвестные Штаты, лет пять назад разгорелась занудливая, довольно вялая, но, тем не менее, кровавая войнушка.

В те времена я еще только заканчивал школу. Когда пошел учиться в свой, местный техникум на автомеханика, война начала разгораться в полную силу. Когда меня призвали на срочную службу, Аскеростан полыхал уже весь, целиком, от столицы Хатльтара до самых дальних пустынных и горных поселений. Дело уже шло к тому, что эта «Страна Воинов» — так переводится ее название на русский язык — будет уничтожена. Она превратится в бандитский халифат, всемирное осиное гнездо.

Ведь именно в этом и крылась главная цель заморских политиканов. И как только земля носит этих мерзопакостных тварей?! Они собирались создать эдакий заповедник террористов, откуда на Россию однажды хлынет лавина озлобленной, агрессивной, бородатой саранчи, нацеленной на одно: завоевать, подавить, истребить и утвердить свою, единственно истинную веру.

Но тут на выручку Аскеростану пришла Россия. Колесо судьбы неохотно, со скрипом, закрутилось в обратную сторону. Среди тех людей, которые заставили его это сделать, были и мы, наша рота, специальное подразделение охраны и разведки (СПОР).

Поднимаюсь, подхожу к Коновалу.

— Слушаю!

Прапорщик — семипудовый ломовик с бычьей шеей — первым делом интересуется:

— Ну, что, Олег, как самочувствие?

Вопрос вполне закономерный. Дня три назад меня ощутимо контузило во время минометного обстрела, когда мы сопровождали делегацию ООН в город Сатри. Духи по своим тоннелям подобрались к нам на дистанцию выстрела и влупили по нашему расположению из миномета. Ближе всех к месту падения мины оказался я, настоящий любимчик фортуны. Осколки, слава богу, меня не посекли, так, лишь чуть поцарапали. Парни сразу же сказали, что я в сорочке родился. Зато взрывной волной садануло очень даже не хило.

— Да ничего самочувствие. Терпимо. Можно даже сказать, зашибись.

Вообще-то я и в самом деле уже вполне оклемался. Мутить перестало, в ушах не звенит, голова не кружится. Я не любитель корчить из себя смертельно раненого героя, по которому плачут все госпитали вместе взятые. Был у нас при штабе один такой, излишне болезный. Чуть какая царапина, любой ушиб — все, бегом к эскулапам. Ну и на хрена такой вояка тут был нужен? Отправили его до хаты. Здесь идет реальная война. Она сразу выявляет, кто есть кто. Если ты слабак, слюнтяй и нытик, то все это становится ясно в момент. На гражданке легко и просто можно набивать себе авторитет пустым трепом. У нас такое никак не прокатит.

На физиономии Коновала появляется радостная улыбочка гиппопотама, которого приняли в балет.

— Ну, если ты уже в норме, то бери свое отделение и готовься на выезд. Будете сопровождать гуманитарную колонну в селение Даальдан. Намечается подписание перемирия с тамошней группировкой. У населения с продуктами туговато, надо сопроводить этот обоз и на месте помочь с раздачей гуманитарки, — выдает он.

Последние слова Коновала я встречаю в штыки:

— Сопровождать, охранять — это понятно. Дело наше. А вот раздавать гуманитарку!.. Это уже, миль пардон, в компетенции службы тыла. Еще и военной полиции. Вот пусть они этим и занимаются.

Коновал недовольно морщится, кривится и свирепо мотает кулаком.

— Бугор, хорош выделываться! — орет он с недовольством и возмущением. — Сам же знаешь, что военная полиция нарасхват. Они и так без передышки мотаются из одного аула в другой! Что, боишься переломиться?

Я смотрю на него как на недолечившегося пациента клиники Кащенко и отвечаю:

— Переломиться не боюсь. А вот попасть под обстрел шайтанов — это да, опасаюсь. Если мы займемся раздачей гуманитарной помощи, то наше оружие в этот момент будет в походном положении. Если вдруг налетят шайтаны, то мы не успеем дать им отпор. Они положат нас, как слепых щенков, вместе с получателями гуманитарки. О том, что они охотятся на СПОР, не знает только глухой, да еще и слепой в придачу.

Тут мы оба понимаем, что я не соврал и на ноготь. Наша рота, хоть о ней особенно-то в новостях и не говорят, для шайтанов как кость в горле. Мы охраняем самые дальние подступы к нашим военным объектам, сопровождаем гуманитарные колонны, втихую, без шума и пыли ликвидируем тех шайтанов, которые пробираются к нашим аэродромам, госпиталям, объектам ПВО, чтобы учинить там какую-нибудь пакость.

Кстати, о шайтанах. Так мы называем ту интернациональную шваль, которая сползлась в Аскеростан со всего Ближнего Востока, с половины Африки, особенно с ее севера, из бывшей советской Средней Азии, с Кавказа, из Европы и Америки. Немало привалило отморозков из Афганистана, Пакистана и многих других стран. Здесь хватает даже российских героев, стукнутых на всю голову, причем не только мусульман, но и этнических славян.

Вся эта поганая кодла, закормленная баблом, полученным от американцев, нефтяных арабских царьков и прочих профашистских режимов, маскирующихся под демократию, к тому же вооруженная до зубов, несколько лет подряд творила в Аскеростане немыслимые зверства. Что интересно, цивилизованное мировое сообщество ничего этого в упор не замечало, именовало головорезов и людоедов борцами за демократию, повстанцами, борющимися с тоталитарным режимом. И только когда Москва по просьбе вполне законного правительства этой страны вмешалась и напрочь разнесла авиаударами десятки бандитских группировок, все эти долбаные цивилизаторы заголосили о росте насилия в Аскеростане, виновником которого, если их послушать, является Россия.

Но нам на все их истерики — тьфу. Били, бьем и будем бить как самих шайтанов, так и всех тех, кто их обучает и науськивает. Но это так, к слову.

— Да все будет нормалек! — уверенно изрекает Коновал. — Даальданская группировка гарантировала нам безопасность как в самом селении, так и во всей округе.

— А кто там хозяйничает? — задаю я уточняющий вопрос.

Эти вот гарантии, полученные от даальданских свободных художников мятежа и террора, меня ни в чем не убедили. Вполне понятно, почему так вышло. Восток есть Восток. Его непростой нрав я знаю неплохо. Мне не единожды довелось испытать его на своей собственной шкуре. Здесь «да», сказанное теми же шайтанами, — не всегда «да», а «нет» — не всегда «нет». На здешней войне друг не всегда друг, а враг — не всегда враг. И так — на каждом шагу. Это мир сплошных нюансов, недомолвок и намеков.

— В Даальдане? — как будто не поняв с первого раза, переспрашивает Коновал. — Там верховодят «Храбрые ястребы» Хасана Джаргази.

Опаньки! Да уж, наслышаны мы про этого вот борца за свободу, и еще как. Хмырь, у которого семь пятниц на неделе. Настроение у него меняется по сто раз на дню. О нем ничего не слышали разве что новички, только-только прибывшие в Аскеростан. А те парни, которые отбарабанили в этих местах хотя бы пару месяцев, к тому же в нашем СПОРе, всю эту публику знают поименно, да еще и наизусть. В том числе и Хасана Джаргази, которого всерьез не воспринимают даже его подельники из других группировок такого же рода. Но наши все-таки сумели как-то поладить с ним. Правда, скорее всего, только потому, что договариваться там больше не с кем.

В общем, мое отделение сегодня на самом острие. Ну а что прикажешь делать? Надо, значит надо! Тут не колхоз, где все решения принимаются общим голосованием, а армия. Здесь приказы не обсуждаются, а исполняются.

Я собираю своих пацанов на построение. Парни заранее знают, что намечается выход в поля. Сказать бы точнее — «на большую дорогу», но звучит это уж как-то слишком двусмысленно. Я объяснил им суть сегодняшнего выезда, сообщил, что наша главная задача — исключить даже вероятность нападения на гуманитарную колонну. В общем, как в той старой мультяшной песенке: «Величество должны мы уберечь от всяческих ему не нужных встреч. Ох, рано встает охрана».

Когда в общем и целом наши ля-ля-тополя уже подходили к концу, из-за штабных палаток появился наш ротный — капитан Балаев. При нем был аскеростанский полковник-артиллерист. Но я-то сразу понял, что никакой это не пушкарь, а сотрудник матукки — местной контрразведки. Форма артиллериста у него чисто для маскировки. Помнится, он у нас был уже несколько раз.

Пацаны рассказывали, что если этот полковник появился, то все, жди приключений на свою голову. Не исключено, что они слишком уж преувеличивали крутизну этого персонажа. У нас, случалось, появлялись и здешние генералы. Потом ничего особенного не происходило. А вот полковник… кто его знает? Темная лошадка. Вот, скажем, сегодня же совпало его появление и наш выезд с колонной. Как говорят умные люди, случайностей не бывает вообще. Есть только закономерности, пока еще не понятые нами.

Я вижу, что они идут прямо к нам, ору, как оно и положено: «Равняйсь! Смирно!», ну и так далее, по всей уставной формалистике.

Ротный скомандовал «Вольно!» и представил нам полковника:

— Господин Идрис Лаали, начальник снабжения артиллерии правительственных сил. Господин полковник, вам слово!

Тут этот полковник на вполне нормальном русском, прямо как будто вырос где-нибудь в Клину или Твери, объявил нам о том, что он — сопровождающий гуманитарной колонны от правительства Аскеростана, и поэтому хотел бы лично увидеть тех, кто будет обеспечивать ее безопасность. И не просто увидеть, но еще и немного пообщаться.

— Надо учитывать реальную обстановку в Даальдане, — пояснил Идрис. — Поездка ожидается очень непростая. Вполне возможно, что нам придется пострелять, причем достаточно много. Поэтому мы должны друг другу доверять и понимать друг друга с полуслова. Ко мне вопросы есть?

Ну, у меня-то, понятное дело, самый главный вопрос сводился вот к чему:

— Насколько широки ваши полномочия? Можете ли вы определять наши действия в пути и на месте прибытия?

Идрис выслушал меня, заулыбался, почесал за ухом и ответил вопросом на вопрос:

— А вы, сержант Бугров, хотели бы принимать самостоятельные решения, скажем так, стратегического формата?

Ага! Судя по всему, у нас намечалась некоторая дискуссия, типа кто главнее — Чапай или Фурманов? Ну, если я — Чапай, то стратегию, разумеется, оставляю за собой. За безопасность колонны отвечаю я? Да, безусловно. За сохранность своего личного состава? Да, само собой разумеется. И какие тут могут быть вопросы или возражения с чьей бы то ни было стороны?

Как-то нам довелось сопровождать группу западных журналистов. Среди них оказался один довольно занозистый тип, который ранее служил в морской пехоте США. Он с самого начала принялся корчить из себя Джеймса Бонда, дескать, плавали, знаем! Что ему ни скажи, он только морду вверх задирает. И тут его едва не положил снайпер шайтанов. Благо стрелял кое-как обученный новичок. Вдобавок один из моих бойцов оказался рядом и вовремя сбил этого егозливого амера с ног. Бывший морпех понял, что еще доля секунды, и в его башке запросто могла бы образоваться сквозная дыра. Он тут же прижух и теперь уже вел себя тише воды, ниже травы.

Впрочем, на словах свои соображения о тактике и стратегии я изложил полковнику малость по-другому, выдал что-то такое дипломатичное, обтекаемое:

— Меня устраивает формат, в рамках которого я мог бы без каких-либо осложнений выполнить свою основную задачу. Особенно важно при этом избежать потерь среди личного состава.

Полковника Идриса эти мои слова как будто вполне устроили.

Он закивал в ответ и объявил:

— Сработаемся! Какие еще вопросы?

— А вы случайно не из России? — поинтересовался ефрейтор Борька Мурко. — Такое ощущение, что по-русски вы говорите с самого детства.

Полковник развел руками и проговорил:

— Нет, я коренной аскеростанец. Откуда так хорошо знаю русский язык? Когда-то в России закончил военный вуз, женат на русской, дома общаемся в основном на русском. Дети отлично владеют и русским, и арабским. Кстати, учиться тоже собираются в России. Что тут странного? Вот сержант Бугров, насколько я знаю, великолепно владеет арабским. И это никого не удивляет. Верно? — Он посмотрел в мою сторону.

Я лишь пожал плечами. В общем-то, да, что есть, то есть. Все верно. В Аскеростане я уже третий год и арабский знаю нормально. Прежде с языками у меня не особо складывалось. В школе у нас преподавали английский. В те времена я «спикал» кое-как, едва-едва. А теперь и с инглишем подтянул, поскольку с людьми, говорящими на нем, мы пересекаемся частенько, и арабский основательно выучил. Я начал осваивать его еще на базе подготовки СПОРа, а когда сюда прибыл, сразу же с головой ушел в работу. Как раз в ту пору начался перелом в войне здешнего правительства с шайтанами, поэтому нам случалось то и дело сопровождать делегации наших и местных военных на разные встречи и совещания. А чтобы надежно обеспечить их безопасность, надо было владеть арабским в полном объеме.

В нашей работе самое главное — сбор информации. Что-то мы выясняли через местных жителей, что-то слышали в эфире. Шайтаны так и не сообразили, что наша современная радиоаппаратура ловит любые их переговоры. Поэтому бывало так, что они еще только договариваются, где нас встретить и как атаковать, а мы уже готовы нейтрализовать такую угрозу.

Правда, в последнее время что-то начало доходить и до шайтанов. Они как-то раз даже попробовали втюхать нам дезу, организовали в радиоэфире разговор двух главарей среднего пошиба, которые обсуждали предполагаемую атаку на аскеростанский военный аэродром. Возможно, они надеялись, что мы на это клюнем, помчимся туда, чтобы ударить по их диверсантам, и гарантированно попадем в засаду. Эти милые ребята заранее займут выгодные позиции и без особого труда нас положат.

Только зря они старались. Я сразу понял, что все это полнейшая лажа. О каком нападении на аэродром они долдонят? Там кольцо минных полей. Сунься шайтаны туда, больше чем половина из них в момент отправится в райские кущи к гуриям, заждавшимся их. Остаток добили бы снайперы из охраны аэродрома.

Я хорошенько подумал и сообразил, где тут может быть собака зарыта. Да, вполне возможно, что треп про аэродром — стопроцентная пустышка. Там не будет никакой засады. На самом деле шайтаны готовят реальное нападение на какой-то другой объект. Я по голосам знал, что это за главари. Мне было известно, где размещаются их банды. Вот я и прикинул, что напасть они могут на госпиталь для гражданского населения. Он располагался невдалеке от нас, в городишке Алтыбар. Там работали наши военные медики.

Для шайтанов это дело обычное. Они жить не могут без того, чтобы не учинить какое-нибудь паскудство, напялив нашу или аскеростанскую военную форму. Потом западные журналюги — не скажу, что там они все такие, но продажных писак через край — начинают на весь мир и его окрестности голосить про зверства аскеростанской или русской солдатни. К тому же я уже получил от своих здешних знакомых информацию о том, что в районе госпиталя уж очень часто начали отираться какие-то подозрительные типы, заросшие трехнедельной щетиной.

Я доложил об этом ротному, он — начальству выше. Оттуда дали команду встретить шайтанов по полной программе. Стоит думать, что наше командование сначала провело все положенные процедуры, проработало этот вопрос по своим каналам, выяснило, насколько высока вероятность нападения исламистов. Да и как иначе! Ведь намечалась отнюдь не товарищеская встреча по футболу. Но я думаю, что отовсюду пришел один ответ: нападут, причем ночной порой, как и подобает настоящим храбрецам. Поэтому нам тут же дали отмашку на проведение операции по отражению атаки террористов.

Вот мы их и встретили как самых дорогих и обожаемых гостей. Операцию провели четко, чисто, ни один комар носа не подточит, без всяких соплей и заморочек. Заранее просчитали возможные направления атаки шайтанов, и поэтому еще на дальних подходах смогли уничтожить управляемыми фугасами два автомобиля со смертниками. Бухнуло так, что было слышно в радиусе нескольких километров.

Однако дальше началось самое интересное. Дураку ведь было бы ясно, что это «ж-ж-ж», вернее, «бум!» неспроста, и поэтому нужно срочно уносить ноги. Но распетушившиеся главари, видимо, рассудили иначе. Мол, а мы все равно, назло вам атакуем! Только назло-то получилось им же самим. Пока основные силы шайтанов двумя цепями с разных сторон пробиралась по зеленке к госпиталю, группа наших снайперов выбила почти половину этих ребят. Клали их из оружия с аппаратурой ночного видения и хорошими глушителями. Никто из шайтанов ничего не слышал и не мог понять, что вообще происходит. Ну а тех, кто уцелел, перебили или взяли в плен местные ополченцы, зашедшие им в тыл.

Результат? Через пару дней в группу по примирению пришли парламентеры — два имама и несколько старейшин — с предложением о заключении перемирия на территориях, занимаемых этими двумя бандами. Наши, ясное дело, соглашение заключили. Теперь там вполне мирная жизнь.

Случилось это месяца два назад. И вот сегодня нате вам такой нежданчик. Как-то очень уж резко нам сделали предложение сопроводить колонну, о которой до последнего момента никто ничего не слышал. Хотя, вообще-то, что тут необычного? Любая информация о гуманитарных конвоях является секретной. Как ни верти, а цепочка фур, не сопровождаемых хотя бы парой танков и взводом спецназа, очень даже соблазнительный объект для нападения шайтанов. Впрочем, нам, бойцам специального подразделения охраны и разведки, к таким вот подаркам не привыкать. У нас вся жизнь в этих краях — сплошная неожиданность.

Идрис и Балаев рассказали нам об особенностях сегодняшнего маршрута и тех сюрпризах, которые могут поджидать нас в пути. Полковник упомянул про невесть откуда явившуюся группировку «Орлы возмездия», которая всего за месяц пребывания в здешних местах уже успела показать себя как самая борзая и кровожадная. Эти уроды настолько отморожены, что их боятся даже свои. Мокрушники из «Жала гюрзы» и «Поборников веры» начинают нервно оглядываться при одном лишь упоминании об «Орлах возмездия».

Главарь «Жала гюрзы» пару дней назад отступил под натиском правительственных войск. Те отбили у исламистов сразу несколько небольших уездных городков. Так тем же днем в расположение этого самого «Жала» примчались «Орлы», которые едва не порезали его на куски прямо в штабе. Спасло главаря только то, что рядом с ним оказались нукеры, преданные ему лично, которые взяли карателей на мушку. Поэтому тем пришлось отказаться от своей затеи.

Главарь «Орлов возмездия», которого зовут Зия Эльтым, каким-то образом узнал о том, что в Даальдан будет отправлен гуманитарный конвой. Он объявил, что всякий человек, который заключит с официальными властями договор о перемирии, будет объявлен предателем того святого дела, за которое борется «Союз исламских воинов» (СИВ). Так называется объединение, в которое входит большинство банд, орудующих в Аскеростане. Понятное дело, этот фрукт пригрозил всем предателям всевозможными пытками и казнями — от весьма гуманного отсечения головы до сожжения на медленном огне.

Предателями Эльтым считал и тех людей, которые надеялись получить гуманитарную помощь. На этот счет главарь «Орлов» высказался совершенно конкретно. Мол, лучше умереть от голода, но не взять даже крошки хлеба из рук неверных. К таковым, по его мнению, относились и мусульмане любых толков. Их единственная вина состояла в том, что они не поддерживали исламистов.

Именно по этой причине мои сомнения в договороспособности Хасана Джаргази не развеялись ни на йоту. Никак нельзя было исключать того, что этот субъект дал гарантии безопасности гуманитарному конвою не просто так. В самый неподходящий момент он может объявить о разрыве соглашения о перемирии и учинить нападение на конвой, чтобы заручиться благосклонностью Эльтыма. Это означает, что нам надо быть готовым к удару в спину.

Наш ротный тоже высказался, но говорил он о значимости дисциплины в нашем подразделении:

— Напомню еще раз: скромность и только скромность! Это я насчет приличного поведения. Не забывайте о том, что мы находимся за рубежами нашего Отечества и являемся представителями великой страны. Поэтому даже мимолетный взгляд в сторону местного женского пола буду расценивать как… гм-гм… попытку морально разложиться. Уже не говорю о чем-то ином, куда более серьезном. Вы поняли, что я имею в виду. Это я излагаю прежде всего рядовым Пятикопову и Рустамаддинову. Вас беру под свой особый, самый жесткий контроль. Первое же замечание в ваш адрес, и оба тут же отправитесь домой, причем с соответствующей характеристикой.

После этого ротный намекнул, что я тоже втихаря подмигиваю местным дамам. Где это он такое заприметил? В довершение капитан Балаев еще и погрозил кулаком, причем почему-то только мне одному. Вслед за этим он пожелал всем нам счастливого пути и удачного возвращения. Нормальная речуга! И за здравие, и за упокой одновременно.

Закончив презентацию, Балаев добавил, что мы поступаем если и не в полное, то в достаточно широкое подчинение к полковнику Идрису Лаали. Оказывается, этот человек и в самом деле непростой. Он числится на учете в аскеростанской армии, но по договору служит и в нашей.

Уже без Балаева, которого зачем-то спешно вызвали в штаб, мы с полковником обговорили время отбытия. Наша колонна должна была отправляться в путь в час дня по местному времени. Ну, и на том спасибо — хоть пообедать успеем.

Из средств огневой поддержки командование выделило колонне две боевых машины пехоты. При них должны были следовать два отделения аскеростанских ополченцев из мотострелковой бригады и мы, бойцы СПОР. В колонне пойдут четыре КамАЗа. Их грузы адресованы не только в Даальдан, но и в два лагеря беженцев из северных провинций, которые уже начали голодать из-за нехватки продовольствия.

Трудно сказать, какая умная голова и как именно уже посылала им на днях гуманитарку. Но так уж вышло, что три фуры с правительственной помощью словно растворились в воздухе. До лагерей они так и не доехали. Исчезли все — и водилы, и охрана. Рассказал нам об этом Идрис. Он считал, что кто-то из людей, причастных к отправке конвоя, мог слить инфу шайтанам. Те в дороге взяли колонну, можно сказать, голыми руками.

Я слушал его, и меня одолевали нешуточные сомнения.

— Господин полковник… — начал было я, но Идрис меня перебил:

— «Товарищ полковник» звучит лучше. Все же я учился в России.

— Есть! Товарищ полковник, у меня имеется вот какое соображение. Самая безопасная кража совершается виртуально. Никто замки не взламывает, на транспорт не нападает, мешки не перегружает. Зачем такие сложности? Проще по бумагам провести отправку гуманитарки голодающим, а фактически послать груз по каким-то своим адресам. Ну а чтобы никто ни о чем не догадался, можно отправить в лагеря пустые фуры. В дороге свои сопровождающие берут водил и охрану на мушку, связывают их и отгоняют машины к каким-нибудь «Тиграм джихада». И все, концы в воду. Но это так, самая простая и примитивная схема. Комбинацию-то можно замутить и покруче.

Идрис посмотрел на меня с удивлением и даже некоторым уважением, после чего кивнул и сказал:

— Мы уже и сами предполагали нечто подобное. Но доказательств у нас — ноль. Поэтому эта версия пока только версией и остается. Но ты, сержант, молодец. Далеко пойдешь, я так думаю!

В скором времени мы отправились в столовую на обед. Парни вспоминали перловую кашу, поданную нам на днях, и изощрялись в остротах по этому поводу. Хотя стоит признаться, что лично мне перловка вполне по вкусу. Тем более что повара здесь нормальные. Они делают ее отлично. А уж если она с хорошей подливой и бифштексом, то меня, как говорится, от нее и за уши не оттянешь. Ну, не манкой же питаться мужику.

Вот у нас в техникуме была столовая, так там и в самом деле готовилось черт знает что. Крупа грубая, не проваренная, хрен разжуешь. И как довесок к этому счастью — хлебная котлета, которая и рядом с мясом не лежала. Да, житуха студенческая!..

Но пацаны промазали со своими прогнозами. На первое был суп с индейкой, еще та вкуснятина! На второе нам подали гречку с котлетами из местной баранины. Чистое мясо, да еще какое!

Вышли мы из столовой, еле ноги волоча, получили сухпайки, проверили оружие и двинулись к КПП.

Идрис нас там уже ждал. Он переоделся в полевую форму. Рядом с ним стоял грузовой автофургон средней вместимости, обшитый стальными листами, этакое аскеростанское ноу-хау для перевозки личного состава. Мы забрались в этот бронеобъект и поехали в сторону БМС, то есть базы материального снабжения.

Минут через двадцать пути наш автоброненосец остановился перед стальными воротами БМС, которую окружала высоченная железобетонная стена. Идрис, который ехал с шофером в кабине, вышел из авто и зашагал к КПП. Он быстро переговорил с каким-то майором, вышедшим ему навстречу, и вернулся назад. Еще через пару минут ворота открылись, и с БМС один за другим вышли четыре «КамАЗа» с тентами.

Затем охранник с сержантскими погонами выгнал с территории базы квадроцикл и остановил его у КПП. Он заглушил движок и жестом показал Идрису, что ключ зажигания остался в замке.

Полковник заглянул в салон этого нашего автоброненосца, стукнул костяшками пальцев по кузову и позвал меня:

— Олег, сюда подойди!

Я сразу понял, что он хочет сказать, спустился по лесенке на землю и пошел к нему.

Идрис указал пальцем на квадроцикл и поинтересовался:

— Этой техникой владеешь?

Что за вопрос?! Понятное дело, владею так же хорошо, как, скажем, ложкой или вилкой. Еще во время учебы в технаре я запросто рассекал на квадрике по пригородам своего родного Верхонизовска. Правда, квадроцикл тот был не мой, а Ромки, моего приятеля, сына большого босса из городской власти. Парень, кстати, был очень даже нормальный, несмотря на такое происхождение. Папаша ему подарил этот самокат к восемнадцатилетию.

Надо сказать, что квадриком я рулил даже чаще, чем его хозяин, поскольку реакция у меня была лучше Ромкиной. Когда мы с ним экстремалили на дне известнякового карьера, наши пацаны были в отпаде от тех виражей, которые нам удавалось выписывать на буграх и склонах. Может быть, благодаря именно этому я и попал в центр подготовки СПОРа.

Вообще-то, в СПОР я напросился сам. Когда получил повестку и прибыл в военкомат проходить медкомиссию, пацаны в очереди обсуждали, кого куда закинут служить. И вот, слышу, один крендель размечтался: «Эх, не послали бы в спецназ, особенно в СПОР! У меня там старший брат служит. У них такие нагрузки, что того и гляди пупок развяжется». Мне сразу же интересно стало, с кем там его брат спорить взялся, да так серьезно, что аж пупок у него развязывается? Спросил я этого нехочуху, о каком споре речь, и лишь тогда от него узнал, что тут к чему.

Я прошел всех эскулапов, оказался перед призывной комиссией и с ходу поинтересовался:

— А мне в СПОР можно?

Председатель комиссии, усатый такой подполковник, покопался в моих бумагах и ответил очень даже неожиданным для меня вопросом:

— А ты когда-нибудь на квадроцикле катался?

Честно говоря, услышав такое, я малость даже опешил. А это-то с какого боку припека? Но я тут же собрался и уведомил как его, так и всю комиссию, что квадрик для меня вовсе не какая-то небывальщина. Гарцую я на нем от всей души, любому каскадеру на зависть. Похоже, это комиссию впечатлило, подействовало на нее чрезвычайно позитивно. В итоге она меня тут же, без всяких споров и разногласий направила именно в СПОР. И вот уж там-то я накатался до изжоги — и на квадрике, и на разных глиссерах-скутерах, и на танках, и на вертолетах, и на всяком прочем, что способно двигаться по дорогам, нырять и летать.

Подошел я к квадроциклу, вижу — машина солидная, с наворотами, движок мощный. Есть отличная рация, протектор на резине классный, амортизаторы люксовые. Имеется и вооружение — автоматический гранатомет на восемь зарядов. Есть еще турель для ручного пулемета, но на этой машине он еще не был установлен. Запустил я движок, включил передачу, выписал восьмерку. По песку квадрик шел без натуги, руля слушался идеально.

Позвал я Борьку Мурко и сказал, чтобы он захватил свой автомат. Борька сел сзади, на пассажирское сиденье, и мы с ним еще раз нарезали пару кругов. Нас стало двое, оба вместе мы весим центнера полтора, но квадрик этой нагрузки словно не почувствовал.

Потом мы с Борькой определились с дальнейшими действиями. Сейчас, пока колонна готовится к выезду на трассу, мы с ним оперативненько промотнемся по округе и малость изучим обстановку.

Я дал команду своим операторам запустить беспилотник, чтобы все территории, прилегающие к дороге на Даальдан, были под их постоянным наблюдением. Связистам поручил держать под контролем радиоэфир. Все прочие получили ценное указание распределиться между машинами конвоя, чтобы отслеживать обстановку и мне немедленно обо всем докладывать.

Для этого у каждого бойца на голове под кепи афганского фасона есть мини-рация УКВ, настроенная на общую частоту. Так вот мы и общаемся. Поскольку специальной системы кодировки сигнала в рации не встроено, мы кодируем свои переговоры не только общеизвестным солдатским жаргоном, но и своим сленгом, придуманным нами для внутреннего пользования. Правда, надо сказать, что этот самый сленг никак не годится для великосветских салонов и, тем более, для слуха каких-нибудь кисейных барышень. Он вполне подходит для матросского кубрика или гусарского бивака, где выражения иной раз такие соленые, что корабли шалеют и роняют якоря, а лошади краснеют и шарахаются в разные стороны. Но вот примеры я тут приводить не буду, уж извините великодушно. Воспитание не позволяет.

А иначе никак. Наш враг умен, хитер, изворотлив. Он умеет маскироваться, прикидываться, пускать пыль в глаза, блефовать и использовать любые другие приемы, в том числе и самые недостойные. Из-за этого мы постоянно чувствуем себя так, будто сидим на мине с часовым механизмом и не знаем, когда она взорвется. Поэтому нам тут даже самый ярый сторонник официальной власти в какой-то момент запросто может показаться засланным казачком, который до поры до времени был законсервирован, сидел тихо в ожидании своего часа.

Короче, без задания никто из парней не остался. Операторы запустили дрон, он пару минут покружил вблизи БМСа, потом на высоте метров триста сделал облет ближайших окрестностей. Петька Коротилов, старший по этим делам, по рации доложил мне, что ничего подозрительного на обозримом пространстве не замечено. Я распорядился еще минут десять порыскать над песками. Мало ли что может вынырнуть из-за барханов.

Потом мы с Борькой погнали на квадрике по дороге, ведущей в сторону Даальдана. На территории, где обстановка может измениться в считанные минуты, никогда нельзя доверять безмятежной тишине и умиротворенному покою. Все это благолепие может оказаться лишь декорацией, за которой прячутся бородатые шайтаны, жаждущие главного для себя — власти и денег, денег и власти, и готовые ради этого убивать сколько и кого угодно. Если ты расслабишься и проморгаешь их появление, то напрасно будет надеяться на чудо, молить о пощаде и взывать к милосердию. Для шайтанов все это пустой звук. Они точнее точного, яснее ясного знают, что убийство неверного, даже если он самый ревностный мусульманин, но не мечтающий стать шахидом, есть святейшее, самое богоугододное дело. Только праведники, придерживающиеся истинной веры, той самой, которую вдалбливают им в головы параноидальные проповедники, смогут попасть в райские сады, где им уготовано вечное блаженство в окружении тысяч девственниц-гурий.

Об этом я сам лично слышал, когда не так давно допрашивал шпиона из банды «Жало гюрзы», задержанного в песках. Я задал ему простой и понятный вопрос. Мол, чего ради ты пришел собирать разведданные о нашей базе, почему пытался взорвать себя в момент задержания? Его пояс шахида не сработал чисто случайно из-за неправильно установленного взрывателя, о чем он сильно сожалел.

Кстати, вначале этот шайтан со мной говорить вообще не желал. Лишь мое обещание похоронить его в обнимку с тушей хрюшки в момент переменило настроение данного субъекта.

Он сразу же начал мне втирать про истинную веру и райских гурий. А рассказывал-то как! С захлебом и причмоком.

Слушал я этого вконец зомбированного дегенерата, и смех меня разбирал. Какой тебе рай? Какие гурии? Это же замануха для полных дебилов. Ты себя в зеркало когда последний раз видел? Свои руки по локоть в крови когда последний раз мыл? Кто тебя, отмороженного мокрушника, пустит в райские кущи? Твое место там, где намного горячее. Там пахнет серой и кипящей смолой.

— Кстати, — спрашиваю я этого шпиона-недошахида, — тебе дадут десять тысяч гурий. Так? А у тебя хоть одна женщина в этой жизни была?

Он покривился и признался, что до того как пришел в «Жало гюрзы» женщин не знал вообще. Лишь теперь, когда ему уже перевалило за сорок лет, став защитником истинной веры, этот тип получил-таки доступ к женскому телу. Правда, не вполне добровольный. А если сказать точнее, то насильственный. Но уже это убедило его в истинности своей новой бандитской веры, в подлинности обещанного рая с девственницами-гуриями. И вот с таким убогим, извращенным моральным багажом этот примитив намыливался в рай.

Да был бы он один подобного фасона! Вся беда-то в том, что таких вот примитивных, озабоченных недоумков многие тысячи. Всем и каждому подавай райское блаженство и побольше гурий.

Потому-то и непросто аскеростанцам воевать с ордами осатанелой двуногой саранчи, зомбированной сказками с сексуально-религиозным подтекстом! Но ничего, мы их поддержим. За минувший год я лично где-то трем десяткам шайтанов выписал свинцом путевку на бессрочный тур в один конец. Да и вся наша команда в целом поработала очень даже неплохо, угомонила как минимум полторы роты отборных головорезов.

И вот мы с Борькой мчимся по дороге, осматриваем барханы и редкие заросли песчаной ивы, занимающие некоторые ложбины. Один, другой, третий километр. Еще пару верст проехать, и будет в самый раз.

Но тут я краем глаза замечаю, что за одной из жиденьких зеленых ширм молодого кустарника что-то шевельнулось. Но кто именно там скрывается? Пустынная лисичка корсак или кто-то из двуногих зверей?

— Боря, справа за кустом! — говорю я.

— Вижу! — Мурко уже успел взять куст на мушку.

— Предупредительный!

— Есть, предупредительный! — Борька дает короткую очередь поверх зелени.

Из куста раздается испуганный вопль на арабском:

— Во имя Аллаха милостивого и милосердного, не убивайте!

— Подойди к нам, без оружия, руки за голову! — приказываю я этому типу на его родном языке.

Тот продолжает орать:

— Не убивайте! Пощадите! Я выхожу!

Из-за куста и в самом деле выходит какой-то оборванец наподобие бомжа. Одежда клочьями, как будто его подрала свора собак, борода и волосы длинные, жутко грязные и спутанные. Руки держит на затылке. Худющий, изможденный, идет по песку в разбитых ботинках, ноги дрожат и подгибаются.

Я ему, мол, как тебя зовут, кто такой и что здесь делаешь?

А он на нас таращится и с какой-то непонятной надеждой в голосе спрашивает:

— Вы русские?

— Да, русские. Но здесь вопросы задаю я. Понял? А ты давай выкладывай, кто, куда, зачем и почему?!

— Хвала Всевышнему! Я уж боялся, что нарвался на американцев. Меня зовут Басир Джанани. Я бежал из плена. Два года назад во время боя меня захватили боевики Маджида Альлака. Его группировка «Самум» — одна из самых непримиримых и жестоких. Я в ту пору служил солдатом пятого полка, которым командует полковник Фарадж Шуккар…

Я слушаю его и соображаю, что он не врет, говорит правду. Уведомляю Басира, что у пятого полка командир сегодня уже другой. Фарадж Шуккар два месяца назад погиб во время ракетного удара американцев. Те якобы ошиблись, перепутали расположение пятого полка правительственных сил с шайтанами Хамида Даргано. Услышав про гибель Фараджа, Басир очень расстроился и в самом деле загоревал не на шутку. Значит, точно не засланный казачок. Вот так, от души, сыграть горечь и сожаление совсем непросто.

Мы кое-как пристроили этого Джанани сзади на квадроцикл и погнали обратно.

Где-то через пару километров парни по связи сообщили мне, что колонна двинулась на Даальдан. Вскоре мы ее встретили. Бронефургон шел самым первым, за ним — БМП, фуры и снова БМП.

Я по рации общей связи сообщил Идрису про человека, бежавшего из плена. Тот пожелал с ним пообщаться. Мы прямо на ходу перекинули Басира Джанани с квадрика на подножку бронефургона и снова ушли вперед.

Проехали несколько километров — все чисто, ничего подозрительного не замечается.

Тут на связь с нами выходит Идрис. Оказалось, что Басир дал ему интересную информацию. Но обсуждать ее в открытом эфире вовсе не резон. Поэтому нам нужно опять вернуться к бронефургону и это дело обмозговать.

Мы разворачиваемся и гоним обратно. Завидев колонну, меняемся с Борькой местами. Он подруливает к бронеавтомобилю, и я прямо на ходу запрыгиваю на подножку.

Внутри фургона обстановка сугубо деловая, каждый занят своей работой. Идрис, который уже закончил допрос Джанани, предложил мне присесть и потолковать о наших дальнейших делах.

Так уж вышло, что незадолго до побега Басир случайно подслушал разговор охранников. Те упомянули о какой-то тайной тюрьме, расположенной в селении Табар. Там содержится русский человек, служивший в нашей частной военной компании, действующей на территории Ирака. Его заманили в западню с помощью женщины, похитили, тайно перевезли в Аскеростан и пытались обменять на начальника финансовой части «Союза исламских воинов», захваченного аскеростанцами в плен.

Но власти уперлись. Если бы этот парень служил в Аскеростане, то тогда, понятное дело, они могли бы пойти на подобный обмен. А вот человек, находившийся в Ираке, пусть даже он и гражданин страны, помогающей Аскеростану, их интересовал гораздо меньше. Здешние власти рассудили примерно так: раз он помогал иракской армии, то пусть она его и выручает. Однако и в Ираке что-то не срослось, поэтому этот парень оказался никем не востребованным.

Через неделю шайтаны собираются праздновать годовщину создания «Союза исламских воинов» в своей — пока еще! — столице Куккре. Этот небольшой городок расположен на границе Аскеростана, где еще есть территории подконтрольные СИВ. Гвоздем праздника должна стать публичная казнь неверного, совершенная с особой жестокостью.

Сообщив мне об этом, Идрис поинтересовался:

— Олег, ты не мог бы по своим каналам хоть что-то выяснить про этого парня? Через час мы будем проезжать мимо Табара. Это селение стоит километрах в пяти от нашей дороги. Попробовать-то можно?

Да, в принципе, можно. Почему бы и нет? Тем более что в Табаре я уже бывал. Правда, всего один раз, когда мы сопровождали правительственных переговорщиков и наших военных, которые приезжали на встречу с тамошними старейшинами, чтобы договориться о перемирии. Разговор состоялся, причем не впустую. Пусть табарская группировка оружие и не сложила, но перестала вступать в столкновения с аскеростанскими военными. Прекратились захваты заложников и нападения на гуманитарные конвои.

Но лично для меня самое главное заключалось в том, что я там успел установить контакты с парой местных жителей, которые с симпатией относились к России и поэтому охотно согласились оказывать мне посильную помощь. Хотя бы на уровне обмена информацией. Так почему бы и не рискнуть? Вот только когда я смогу этим заняться? Колонну-то не бросишь?

— Олег, чем скорее ты это сделаешь, тем будет лучше, — заявил Идрис. — И вот почему. Буду предельно откровенным. Видишь ли, этот человек из ЧВК может располагать информацией о генерале Азиме, захваченном мятежниками еще три месяца назад. Матукка и армейская разведка его ищут, но пока без всякого успеха. Ты ведь понимаешь, насколько это важно, да?

— Господин… товарищ полковник, это все понятно. Но давайте предположим, что я узнаю о том, где именно содержится парень из ЧВК. Что дальше-то делать? Сможем ли мы отбить его своими силами? Где гарантия, что табарская группировка не вспомнит старое и не поддержит тех, кто удерживает этого человека?

Идрис махнул рукой и проговорил:

— Это уже не наши заботы. Нам надо всего лишь установить точное местонахождение пленника. Его освобождением займется наш спецназ. Ну, что скажешь?

В этот момент мы слышим доклад старшего оператора БПЛА Петьки Коротилова:

— Примерно в километре по курсу подозрительный участок дороги! Возможно минирование.

Идрис сразу же насупился, вполголоса выдал кое-что непечатное по-арабски и от души добавил по-русски. Да и я про себя загнул не хило. Неужели табарская группировка нарушила перемирие? Или это проделки Хасана Джаргази, который все-таки прогнулся под Эльтыма и приготовил нам сюрприз на полпути к Даальдану? Где гарантия, что нас не ждет засада? Это здорово осложнит продвижение колонны.

Если ситуация накалится, нам придется вызывать на подмогу авиацию. Конечно, наши летуны расколотят любое соединение шайтанов, как орешки. Но тогда традиционное «длинное ухо» с подачи шайтанов мигом разнесет по городам и весям правдивую весть о том, что тутошнее правительство и наглые русские военные без какого-либо повода вдрызг разнесли белых и пушистых боевиков какого-нибудь «Шулям-булям-джихада». В итоге это будет означать, что энное число всех этих аскеростанских уездных Грицианов Таврических, сегодня готовых к переговорам, завтра могут крепко упереться рогами в землю.

Идрис по рации дал команду замедлить движение. БМП с саперами он послал к месту предполагаемого минирования.

Потом полковник снова спросил меня:

— Ну так что думаешь? Сможешь прозондировать обстановку в Табаре?

— Попробую. Поеду один. Надо переодеться, закосить под душмана. Иначе могу и сам оказаться в зиндане.

Идрис мигом воспрянул духом и заявил:

— Давай, займись! Думаю, у тебя все получится.

Достал я из мешка барахло а-ля душман, нацепил его на себя, взял десантный калаш и двинул на выход.

Борька меня увидел, сначала удивился, потом ржать начал.

— Ну ты и перец! В первый момент я тебя даже не узнал. Подумал, откуда взялся шайтан в этом автомобильном штабе? Ты куда-то? Никак с отдельным заданием?

— Вот именно! Ты будешь здесь. За меня останется… Нет, не ты. Рано тебе еще! Останется младший сержант Греков.

Ленька как раз в этот момент из кабины передней фуры на нас смотрел, выглянул и заорал:

— Я!

— Ты понял, да? Остаешься за старшего!

— Есть!

Он и по жизни не слишком улыбчивый — за то и кликуха у него Несмеян — а тут и вовсе насупился как туча грозовая. Ленька здесь почти столько же, сколько и я, поэтому хорошо знает, почем фунт урюка. А Борька в Аскеростане меньше года. Ему еще много чего постигать придется.

Я снова сажусь на квадрик и, лавируя между кустами саксаула, двигаюсь к песчаным холмам. Там намного безопаснее, чем на дороге. Конечно, расход горючего существенно выше, но бак квадроцикла почти полный, километров на сто пятьдесят хватить должно.

Гоню по барханам, низинам, через кустарники, одновременно отслеживаю окружающую обстановку. Замечаю, как высоко надо мной промелькнул наш беспилотник. Видимо, Петруха Коротилов решил меня малость сопроводить. Но до самого Табара дрону не долететь — он ближнего радиуса действия.

Я гоню дальше, удаляюсь от колонны километра на три, вылетаю на вершину очередного бархана и вижу в отдалении два квадроцикла, которые мчатся в сторону колонны. На каждом по два ездока. Ну и ну! Я тут же ухожу вниз по склону, а в мозгах у меня торчит вопрос как гвоздь-двухсотка: заметили меня или нет?

Ведь тут и без гадалки яснее ясного, что эти четверо едут не просто так, не чайку попить в дружеской компании. Что-то эти заразы нехорошее задумали. Но что конкретно? Напасть на колонну для них равносильно самоубийству. Там мои ребята — еще те волки, которых и самым матерым шайтанам так просто не взять. Да и аскеростанский спецназ тоже много чего умеет. Поэтому большой беды непосредственно от этих квадроциклистов ждать не стоит. Они, конечно, могут с дистанции в километр-полтора жахнуть по колонне из миномета, но вряд ли попадут.

Но эти ребята вполне способны вызвать американскую авиацию. Если прилетят пиндосы, то тушите свет. Они гарантированно ошибутся, как это делают чуть ли не еженедельно. В одном селении разбомбят свадебный кортеж, в другом долбанут по похоронной процессии. Это у них запросто. Свои грехи они потом спихивают на неких провокаторов, которые вроде бы маскируются под американцев, или приносят глубочайшие, самые искренние извинения и соболезнования, обещают наказать виновных. Всем известные крокодиловы слезы — ничто в сравнении с американскими причитаниями, заверениями и клятвами.

Я связываюсь по рации с Идрисом, рассказываю ему, что и как. Он одобрил тот факт, что я не стал ввязываться бой с квадроциклистами, и порекомендовал мне поскорее добраться до Табара.

Потом Петька мне сообщил, что его операторы поймали в объектив дрона этих четверых субъектов. Они и в самом деле начали развертывать что-то наподобие легкого миномета. Расположились на глинистом солончаковом такыре в километре с небольшим от колонны и запустили оттуда свой квадрокоптер. Да, точно готовят обстрел. Только кому и для чего это нужно?

Табарской группировке? Вряд ли. Если эти герои раньше и нападали на кого-то, то только с целью грабежа. Да и для Джаргази это не очень характерно. Устроить такое может разве что тот, кто желает сорвать перемирие и не пустить гуманитарную колонну в Даальдан. Это американцы или Зия Эльтым. Больше некому.

Ну да ладно! Я этих четверых обнаружил, старшему колонны о них сообщил. Что еще? Теперь этим вопросом пусть занимаются те персоны, которые уполномочены, имеют власть и чины.

У меня свое задание. Выполнить его следует как должно. Я всего лишь сержант контрактной службы, мелкая сошка, винтик в огромной военной машине. Да, за два года службы я набрался опыта, которого дома, в условиях мирной жизни, и за десять лет не обрести. Само пребывание тут — уже немалый жизненный и боевой опыт. А уж если варишься в этом котле, ежедневно рискуешь своей головой, то очень скоро дорастаешь до ясного понимания сущности этой войны и самой нашей жизни.

Вот и я дорос. Иначе тут и быть не может. Соображалка, интуиция, даже какое-то предвидение начинают работать на предельных оборотах. Или… Вот именно! Или тебя везут домой «грузом двести».

Хотя в любой момент может сложиться такая ситуация, когда, даже имея семь пядей во лбу и многолетний опыт, ты оказываешься на мушке вражеского снайпера, или же рядом с тобой рвется шальной снаряд, прилетевший неведомо откуда. И все! В один миг обрывается цепочка жизненных событий, как плохих, так и хороших. Тебя хоронят под залп почетного караула и пьют за тебя, не чокаясь.

Вот и я, простой деревенский пацан из заволжского села, правда, выросший в уездном городе, сейчас гоню на квадрике в сторону селения, никак не дружественного нам. Там немало людей, которые, мягко говоря, недолюбливают нынешний аскеростанский режим и преклоняются перед головорезами из СИВ. Хватает и ярых сторонников власти, ненавидящих исламистов, извративших учение Пророка. Мое персональное «завтра» во многом зависит от того, с кем мне доведется встретиться сегодня.

Пока что мне очень везло. Даже шайтанская мина пощадила, хотя я еще на прошлой неделе мог бы досрочно закончить свой жизненный путь. Но я пока что жив. И это самое главное.

Я вижу впереди россыпь крыш типичного ближневосточного селения, сбавляю ход и направляюсь к зарослям песчаной ивы. Благо, там не видно ни души. Я загоняю квадрик в самую гущу, ставлю его электросхему на блокировку, ломаю ветку, заравниваю ею следы колес на песке. Теперь мою машинку уже не угнать. Ее можно только увезти отсюда на каком-нибудь подобии эвакуатора.

Кстати, об эвакуаторщиках. В прошлом году ездил я домой в отпуск, так там задолбали всех эти хапуги! В нашем областном центре какой-то начальственный персонаж весь центр увешал знаками с четными и нечетными днями парковки. Скажем, правая сторона улицы — парковка по четным дням, левая — по нечетным. А машин в городе развелось как мух на навозной куче в летнюю пору. Куда ни сунься, везде разрешенная сторона забита до предела. Чуть станешь на запретную по этому дню, тут же, прямо как из-под земли, выныривают эвакуаторщики. С ними еще и гаишники. На пару они, что ли, работают?! Машину — оп! — и увезли.

Я как-то раз еле успел. Мою «Гранту» уже поднимать начали. Всего-то на пару минут замешкался в магазине. Вижу, дело дрянь. Поднял я не слабый хай, орал на всю улицу. Эти ребята подумали и уступили, хоть и скрежеща зубами.

Все, перехожу на пешее передвижение. По широкому песчаному пустырю иду к крайним домам. Людей не видно, кое-где лают собаки. Выхожу на сельскую улицу. По ней ходят несколько ишаков, хавают какие-то колючки. Дальше на ковре, расстеленном в тени чинары, сидят трое старцев в белых чалмах и стеганых халатах. Пьют чай, что-то неспешно обсуждают.

Подхожу к ним, как полагается по местному этикету, кланяюсь, приветствую:

— Салам алейкум, достопочтенные!

Они отвечают на приветствие, интересуются, из каких краев я тут нарисовался.

— На местного ты не похож, хотя на нашем языке говоришь совсем как мы. Ты кого-то здесь ищешь? — заявляет один из них.

Я соглашаюсь, мол, и в самом деле не местный, но нахально вру, говорю, что поляк. Зовут меня Лех Ковальский. Если эти аксакалы — сторонники СИВ, то уж к полякам-то, хотелось бы надеяться, у них претензий нет. Дескать, я коммерсант, и мне нужен один из здешних лавочников, а именно Гасан Иззуддин. У меня с ним одно время были торговые дела, но из-за войны все оборвалось. Теперь вот я опять хочу наладить поставки в его лавку бытовой химии и скобяных изделий. Но он на звонки не отвечает, а у него дома и в лавке я ни разу не был. Поэтому приходится искать.

Старцы с подозрением смотрят на меня, как видно, пытаются определить, не наврал ли я им, не пришел ли с какими-то иными намерениями. Но, судя по всему, они все же верят моей легенде и соглашаются помочь. Самый седой и длиннобородый указывает рукой вдоль улицы и поясняет, что мне надо пройти два перекрестка, на третьем свернуть вправо. Через сто шагов слева я увижу лавку Гасана.

Я снова кланяюсь, благодарю стариков, прощаюсь с ними и со смиренным видом шествую по улице, чувствуя спиной их взгляды. Они смотрят мне вслед то ли из любопытства, то ли потому, что до конца так и не поверили сказанному мною. Ощущение не очень приятное, но я продолжаю ломать комедию на тему: я смирный, добрый, совершенно безобидный.

Ближе к центру селения становится несколько оживленнее. Здесь кое-где бегают стайки ребятишек, что-то кричат, степенно идут старики, опираясь на посохи, изредка встречаются женщины, от макушки до пят закутанные во все черное.

Я иду, перебирая четки, очень кстати захваченные с собой, отсчитываю перекрестки. Вот остался позади первый, а за ним и второй. На третьем мне надо свернуть вправо. Я так и делаю. Теперь мне нужно пройти сотню шагов.

Я иду и думаю о том, что с того времени, когда было заключено перемирие, тут кое-что переменилось, причем не в лучшую сторону. Если в те дни, когда шли переговоры со старейшинами, народу на улицах было валом, то теперь едва ли не все сидят по домам, как будто чего-то боятся. Очень даже возможно, что местная группировка заключила соглашение с правительством, но осталась по своей сути насквозь исламистской, всецело преданной СИВу. Она всего лишь ждет приказа своих хозяев, потом мигом сбросит маску миролюбия и ударит правительству в спину. Такое, кстати, в этой стране уже не раз бывало.

А вот и лавка Гасана. На ее стене вывеска с арабской вязью. Читаю: «Товары для всех и каждого». Ну, это и понятно. Как и многие аскеростанские торговцы, Гасан сбывает все, что покупается населением — от мыла и гвоздей до галет, говяжьей тушенки, тканей, аспирина, средств от мышей и тараканов.

Я намереваюсь зайти в лавку, но в этот момент замечаю нечто довольно странное. Помещение слишком уж спешно покидают трое покупателей, один из них — чуть ли не бегом. Подозрительный момент!

Ого! А вот выходит и сам Гасан. Руки заложены за спину, лицо разбито в кровь. Торговец растерянно доказывает двум нукерам, вооруженным автоматами, что он честный, добропорядочный мусульманин, свято соблюдает все заповеди Пророка и никак не связан с правительством.

— Уважаемые!.. — пытается он достучаться до сознания и совести нукеров. — То, что вам сказали обо мне — наглая ложь и клевета! Я даже знаю, кто написал на меня донос. Это старый жулик Кахтан Безухий! У него всегда скверный, негодный товар, он обвешивает и обсчитывает своих покупателей, поэтому люди к нему идут очень неохотно. А я торгую честно, поэтому наши сельчане заглядывают ко мне идут намного чаще. Достопочтенные, вы же настоящие мусульмане, почитаете Коран и не допустите, чтобы совершилась несправедливость?!

Но нукеры в ответ лишь злобно обрывают его, приказывают замолчать.

Один из них язвительно ухмыляется и говорит:

— Ты глупец, если так ничего и не понял! При чем тут торговля?! Неужели забыл, как вместе со старыми, полоумными ослами из числа старейшин вел переговоры с неверными — русскими и чинами из правительства? Ты, наверное, думал, что тебе это легко сойдет с рук? Зря надеялся! Сегодня вы все предстанете перед нашим судом. Если он признает вас виновными в измене и соглашательстве с гяурами, то тогда даже ваши самые черные дни покажутся вам раем. У тебя, говорят, есть две дочери? Обе красавицы? Мы с ними обязательно познакомимся! — многозначительно добавляет он под похотливое гоготание своего напарника.

«Вот ведь уроды! — думаю я, смотрю им вслед и понимаю, что Гасана нужно спасать. — Значит, они и в самом деле вели переговоры только лишь для проформы. Теперь эти негодяи решили уничтожить всех жителей селения, принимавших участие в этом деле».

Все также, перебирая четки, ссутулившись, я со смиренным, унылым видом следую за Гасаном и его конвойными. Под бурнусом у меня заряженный калаш, но стрелять в центре селения — это безумие. Сюда тут же набежит энное число шайтанов, и свое основное задание я выполнить уже никак не смогу по причине досрочной отправки в мир иной. Нет, сейчас нужно действовать совершенно иначе. Надо выждать момент, когда рядом не окажется лишних глаз, и устранить этих двоих без пальбы. Проще говоря, прикончить их ножом.

Блин! Валить шайтанов из автомата и возносить их к небу взрывом гранат мне доводилось уже не единожды. А вот работать ножом случалось только в тренажерном зале. Ну, а что поделаешь? Рано или поздно это должно было случиться. Что ж, на войне как на войне.

Я стараюсь не привлекать к себе внимания нукеров, иду следом за ними.

Гасан, как видно, понимает, что с этими тварями не договориться, идет молча, прихрамывая на правую ногу. Нукеры толкают его в спину стволами автоматов и сворачивают за угол.

Какая-то сила толкает меня в спину. Я почти бесшумно бегу им вслед, сворачиваю в безлюдный переулок и понимаю, что это мой единственный шанс. Другого уже не будет. Нукеры продолжают глумливо разглагольствовать о том, как будут казнить Иззуддина и его семью. Меня они так и не замечают. Отлично!

Я достаю из-за пазухи нож с чуть изогнутым, полированным лезвием. Сталь не хуже булата, острие как бритва. Усилием воли отключаю в себе все эмоции, чувства, ощущения. Я живой робот, запрограммированный на убийство этих негодяев, которые только лишь выглядят людьми. Пора!

Я все так же бесшумно кидаюсь к тому нукеру, который идет справа от пленника, и с коротким замахом резко бью его ножом под левую лопатку. Лезвие входит в тело бесшумно, без какого-либо сопротивления. Нукер замирает, обрывает смех и тут же оседает, падает на бок.

Я наблюдаю за всем этим как бы со стороны, словно вижу какое-то реалистичное кино.

Его напарник по инерции издает последнее восклицание в своей жизни, смотря на него и на меня. В его глазах неописуемый ужас. Он даже не сопротивляется. Да и кто ему позволит это сделать? Все происходит в считанные доли секунды.

Этому типу я наношу удар в грудь. Он тоже падает, обливаясь кровью. Боже, что я делаю?!! Но иного выбора у меня нет и быть не может. Я в ответе за жизнь человека, который виновен лишь в том, что захотел подарить мир своим землякам. А эти двое? Они свой выбор сделали в тот самый миг, когда пришли за Гасаном, разбили ему лицо, похотливо рассусоливали о том, что будут делать с его дочерями. Они сполна получили свое, то, что заслужили. Какие-либо дискуссии даже с самим собой сейчас абсолютно неуместны.

Для Иззуддина мое появление, как и то, что оба его конвоира убиты, стало полной неожиданностью.

— Кто ты? — спрашивает он. — Постой, я ведь тебя уже видел…

— Конечно, видел! Я был в охране переговорщиков от правительства, когда подписывался договор о перемирии. Меня зовут Олег.

Гасан с радостью кивает.

— Да, я помню — Олег! Скажи, а ты?..

Но я его перебиваю:

— Все вопросы потом. Надо срочно спрятать этих ребят и засыпать кровь песком, чтобы их приятели не знали, что с ними произошло.

— Понял! — Иззуддин быстро осматривается по сторонам и говорит: — Вон там, у дувала куча хвороста. Может быть, там спрячем?

— Идет!

Мы хватаем нукеров за руки, за ноги и быстро уносим на другую сторону переулка. Пока я заваливаю тела чьими-то дровами, Гасан торопливо нагребает на полу своего халата песок из кучи, замеченной неподалеку, и старательно засыпает лужицы застывающей крови. На все это у нас уходит менее пяти минут.

После этого мы, не мешкая, уходим в лабиринты узких переулков. Лишь здесь у нас появляется возможность о чем-то поговорить.

Иззуддин рассказал, что в последнюю пару месяцев здесь и в самом деле распоясались исламисты. Они убили настоятеля местной мечети, чем-то не угодившего им. Теперь имамом стал какой-то пришлый тип, вроде бы саудит, ярый сторонник СИВа. Ходят слухи, что сменился и главарь здешней группировки. Того, который подписал перемирие с правительством, втихую убрали приспешники Зия Эльтыма. Вместо него они поставили кого-то другого. Вроде бы первого помощника главаря «Орлов возмездия».

О захваченном в плен русском парне, служившем в ЧВК, слышал. Этого человека и еще нескольких офицеров правительственной армии шайтаны держат в каменном мешке тайного зиндана, расположенного на территории гончарного цеха, некогда обеспечивавшего всю округу отличной глиняной посудой, но давно уже разграбленного. Охраняется он весьма серьезно, примерно полувзводом нукеров. Смена караула два раза в сутки — в полдень и в полночь.

Зашел разговор и о том, как Иззуддину с семьей в течение ближайшего часа покинуть это селение. Он и сам прекрасно понимал, что его бизнес с этого дня приказал долго жить. Но его мучило другое. Единственный вариант спасения его самого и семьи сводился к немедленному бегству из Табара в чем есть, пешим ходом. Причем через пустынные места, где нередко курсируют исламистские патрули. Встреча с ними могла бы означать только одно — смерть его самого и рабство для жены и детей.

— Сейчас мы не можем выехать за пределы нашего поселения без бумаги из управы, где верховодят исламисты, — посетовал Гасан. — На выезде из Табара стоит круглосуточный блокпост, который проверяет всех без исключения. А здесь не спрятаться. В селении нас быстро найдут и казнят. Погибнут и те люди, которые согласятся укрыть меня и мою семью. Что делать? Как быть?..

Я прикинул, что к чему, и предложил один хитрый вариант. Если он с семьей сумеет незаметно просочиться из селения, обогнуть блокпост и выйти к дороге дальше, уже за ним, то я мог бы попытаться выехать из Табара на его машине безо всяких бумаг. Пусть торговец загрузит в свое авто все самое необходимое и уходит с семьей. Когда он будет в нужном месте, я подъеду туда на машине, и дальше Гасан поедет сам.

— Олег, проехать через блокпост без бумаг равносильно самоубийству! — говорит Иззуддин и категорично мотает головой. — Ты и нас не спасешь, и себя погубишь.

— У тебя есть вариант получше? — спрашиваю я. — Нет? На карте жизнь твоей семьи. Я готов рискнуть. Мы своих не бросаем. Решайся!

Гасан стискивает бороду в кулаке, некоторое время мучительно размышляет, но так и не придумывает ничего лучшего и решительно машет рукой. Мол, согласен! Место встречи мы назначили у древнего каменного истукана, который среди песков высился над дорогой еще с языческих времен. Исламисты уже не раз пытались взорвать его, но гранит не поддался ни динамиту, ни гексогену.

Проулками мы добрались до его дома. Он объявил своей стенающей и плачущей жене о том, что здесь им угрожает смерть, и они должны спешно бежать за пределы Табара. Иззуддин выгнал из гаража старенький «Опель», собрал в доме все самое ценное, загрузил в багажник и протянул мне ключи от машины.

— Храни тебя Аллах! — уронив слезу, пробормотал он, быстро отвернулся и вместе с женой, дочерями и малолетним сыном пошел через сад к задней калитке.

Я сел в кабину и повернул ключ зажигания. Датчик горючего показал, что бак «Опеля» почти полный. Правда, аккумулятор, как видно, был уже староват, и его заряда едва хватило на то, чтобы запустить двигатель. Движок завелся только с третьей попытки.

Я выехал со двора и закрыл за собой ворота. Кто знает, может, уже завтра-послезавтра Гасану и его семье удастся вернуться домой?

Потом я направился в сторону минарета, высящегося над Табаром. В той стороне начиналась единственная дорога, ведущая сюда. Ехал я по улицам Табара не спеша, обдумывал на ходу, как прорваться через блокпост шайтанов. Кое-какие варианты на этот счет у меня имелись. Правда, не самые надежные, но что есть, то и есть.

Как я и предполагал, блокпост представлял собой кособокую будку из досок и жести, подле которой околачивались несколько шайтанов с автоматами. Дорогу перегораживали бетонные блоки. Преодолеть этот коридор можно было, лишь сбросив скорость и выписав «змейку».

Увидев «Опель», вся эта шайка разом оживилась, как видно в ожидании хорошей поживы. Я нацепил на нос темные очки, нашарил в кармане особый значок в форме черного знамени с единственным словом «Шабакар». Так называется контрразведка СИВ. Это украшение я некогда позаимствовал у исламиста, взятого в плен.

После этого я лихо подруливаю к блокпосту и резко бью по тормозам.

Изображая запредельную ярость, я тигром выпрыгиваю из кабины, тычу значком прямо в носы шайтанам и ору во всю глотку:

— Шабакар! Вы, грязные скоты, уроды, предатели, гнусные шкуры! Как вы посмели за деньги пропустить того неверного, которого мы сегодня собирались задержать в вашем поганом, вонючем Табаре?! Всех расстреляю, прикажу отдать на съедение голодным псам! Кто здесь старший? Ко мне! Живо!

Шайтаны в момент обделались, побледнели, позеленели, их коленки задрожали. Недавнюю наглость и выпендреж с них тут же как ветром сдуло. Старший — мордастый ломовик с бородой а-ля Усама бен Ладен — бочком приближается ко мне и стоит, не знает, что сказать.

— Ну, отвечай, нечестивец, сколько взял с неверного за то, чтобы тот смог улизнуть от нас? Говори, грязная скотина! Ну?!

Ломовик начал заикаться, мол, в жизни не взял и мелкого гроша, он чист перед Всевышним и контрразведкой…

Но я договорить ему не даю, ору еще громче:

— Врешь, мерзавец! Это наглая ложь! Или ты забыл, гнусный язычник, что сказал Пророк?! Лжецы будут низвергнуты в бездну и преданы вечному проклятию! Прощение получат только лишь те, кто покаялся в грехе своем.

Цитату я, конечно, придумал сам, но на шайтанов она подействовала очень даже впечатляюще.

Старший из них сгибается крючком, с оханьем утвердительно кивает и говорит:

— Признаюсь, мой господин, я взял деньги с того человека. Но мы его знали как истинного мусульманина, никак не связанного с властью узурпатора. Тем более что даже ничего не требовали, он сам нам предложил. Но отныне — клянусь всем святым! — ничего подобного больше не повторится. Обещаю, мой господин!

Его подручные тоже блеют хором:

— Клянемся! Больше не повторится…

Я изображаю, что несколько смягчился, и заявляю:

— Это хорошо, что вы признались. Шабакар суров, но справедлив. На первый случай вам даруется прощение. Но если вы нарушите заветы Пророка еще раз, то кара будет ужасной. И последнее. Я уже знаю, что большую часть денег, взятых с проезжающих, вы обязаны отдавать своим начальникам. Они их присваивают и тратят на всякие греховные дела. Мы это хорошо видим и все знаем. Очень скоро многие из них понесут суровое наказание. Помните, Аллах велик и всеведущ. От его взора ничто не утаится!

Я с прокурорским видом сажусь в машину и не спеша уезжаю. В зеркало заднего вида мне хорошо заметно, как шайтаны сбиваются в кучку и о чем-то боязливо шушукаются, глядя мне вслед. Думаю, завтра этим тупым обормотам придется иметь дело с настоящей контрразведкой. Не завидую я им!

Я неспешно проезжаю километра три и останавливаюсь на обочине дороги, рядом с которой на песчаном холме высится гранитный истукан. Это невесть как оказавшаяся здесь глыба красного гранита тонн на двести, а то и триста, которой в незапамятные времена кто-то придал условное сходство с человеческой фигурой. В нескольких местах у основания глыбы заметны свежие сколы, следы взрывчатки, использовавшейся идиотами-фундаменталистами, которые пытались его уничтожить. Чтобы не привлекать ненужного внимания, я прячу машину за зарослью какого-то мелколистного кустарника с длинными острыми шипами.

Оставив машину внизу, я поднимаюсь на холм к истукану и пробую связаться с Идрисом. Связь здесь работает, хоть и не очень уверенно. Иносказательно, к тому же по-русски я рассказываю полковнику о том, что мне удалось узнать от Гасана. Даже если нас кто-то и подслушивает, то черта с два сможет уразуметь, о чем я говорю. Идрис же понял все именно так, как и нужно было.

— Отлично! — говорит он. — А ты сейчас где? Впрочем, об этом не стоит. Мало ли кто нас может услышать. Мы уже подъезжаем к Даальдану. Так что направляйся сюда.

На этом наш разговор заканчивается.

Ждать Иззуддина с семьей мне приходится около получаса. Приходят они мрачные, унылые, потерянные, видят меня и недоуменно замирают. Скорее всего, эти люди никак не ожидали, что мне удастся миновать блокпост, и были уверены в наихудшем. Поэтому мое появление в условленном месте они воспринимают как настоящее чудо. На их лицах появляются растерянные улыбки, они меня горячо благодарят, как если бы я, наподобие Брюса Уиллиса, в очередной раз спас весь мир, и возносят хвалы Всевышнему.

Зато мое намерение идти пешком к своему квадрику Гасан воспринимает как самоубийственное сумасбродство. Он отговаривает меня от этого, по его мнению, безумия, и предлагает ехать с ними, говорит, что я могу занять переднее пассажирское место рядом с ним. Семья не переломится, может как-нибудь уместиться и сзади.

Но чего мне бояться, имея на руках решающий скорострельный аргумент, годный для любого, самого жаркого спора? Я отклоняю предложение Иззуддина, машу им на прощание рукой, перехожу через дорогу и спешу к зарослям, темнеющим вдали. Там меня дожидается квадрик.

Я поднимаюсь на песчаные холмы, спускаюсь в глинистые низины и раз за разом перевариваю в душе сегодняшние события. Да, похоже за Гасана и его семью кто-то крепко молился, раз я неведомым образом оказался в нужное время в нужном месте. Ведь приди я к лавке Гасана всего на минуту позже, их бы уже ничто не спасло. А дочки у него и в самом деле — ничего, очень даже симпатичные. Было бы досадно, если бы таких пригожих девчонок немытые, вонючие шайтаны сделали своими наложницами.

Конец ознакомительного фрагмента.