Темная мишень

Сергей Зайцев, 2013

«Метро 2033» Дмитрия Глуховского – культовый фантастический роман, самая обсуждаемая российская книга последних лет. Тираж – полмиллиона, переводы на десятки языков плюс грандиозная компьютерная игра! Эта постапокалиптическая история вдохновила целую плеяду современных писателей, и теперь они вместе создают «Вселенную Метро 2033», серию книг по мотивам знаменитого романа. Герои этих новых историй наконец-то выйдут за пределы Московского метро. Их приключения на поверхности Земли, почти уничтоженной ядерной войной, превосходят все ожидания. Теперь борьба за выживание человечества будет вестись повсюду! После разгрома Санитаров Дмитрию Сотникову приходиться вернуться в метро и пойти на кабальную сделку с главой особого отдела Таганского Треугольника. Тот лелеет мечту создать в метро тайную силу, сплошь состоящую подконтрольных лично ему носителей особых способностей – измененных, перенесших генную мутацию. Задача Сотникова – проверять любые подозрительные случаи на самых разных станциях или в их окрестностях с целью выявления очередных жертв «быстрянки». Дмитрию не нравятся планы особиста, но пока их цели совпадают: он тоже заинтересован в поиске тех, кто сможет стать его новой семьей. Димка еще не знает, что вскоре произойдут события, которые радикально изменят его представление о собственных возможностях. Не знает, что мрак за его спиной уже сгущается, и расплата за вольные или невольные ошибки будет чрезвычайно высока.

Глава 3

Одиночка

Переступив порог квартирки из двух небольших комнатушек, в которой он проживал с семьей, Грешник хмуро оглядел взволнованные томительным ожиданием лица жены и дочери. Фиона и Майя сидели за столом, обе уже облачены в теплую одежду, пальцы нервно стискивают на коленях заранее приготовленные зимние шапки. Женщинам понадобилось немало мужества, чтобы отважиться на такой поход, но решение уже принято, назад пути нет. На полу — рюкзаки, набитые вещами. На кровати — сваленная беспорядочной грудой одежда, из которой выбирали лучшее.

Неприятное предчувствие, что сегодня все пойдет не так, как надо, не оставляло Полякова ни на минуту, отравляя и без того паршивое настроение. Такое неподготовленное заранее, поспешное бегство, когда приходится импровизировать на ходу, кого угодно выбьет из колеи. Именно поэтому его совсем не тянуло на разговоры.

Грешник молча шагнул к столу, небрежно отодвинул металлический чайник, в котором булькнула давно остывшая заварка, положил оружие на столешницу. На тарелку с галетами и вскрытую банку тушенки из армейского сухпайка глянул лишь мельком. Приготовили для него, чтобы подкрепился перед выходом, но есть не хотелось. После убийства он всегда долго не мог смотреть на любую пищу, словно насыщаясь чужой смертью.

По-прежнему не говоря ни слова, Сергей бесцеремонно вытряхнул из рюкзаков все вещи на кровать, в общую кучу, не обращая внимания на недоумевающие ахи жены. Фиона же промолчала. Молодец, девочка. Понимает, что ничего отец зря делать не станет. Полотенца, нижнее белье, мыло, зубная щетка, кофточки, штаны… ну блин прямо на курорт собрались, а не в поход! Из рюкзака дочери, кроме тряпок, вывалился кухонный тесак. Поляков невольно хмыкнул. Широкое массивное лезвие для рубки костей, с удобной рукоятью. Вот озорница, явно у Борова умудрилась свистнуть. Хоть что-то путное, остальное — просто ненужное барахло. Так же молча он вывалил все, что женщины набили в его рюкзак, оставив на дне лишь упаковку увесистого армейского сухпайка. Скомкав рюкзаки женщин, всунул их в свой. Помедлив секунду, отправил туда и тесак.

Только после этого позволил себе минутку отдохнуть на стуле.

Он отлично понимал, что предстоящий путь пугает жену до икоты. Остается только удивляться, как дочь ее все-таки уговорила на это путешествие, какие аргументы сумела найти. Впрочем, определенные предположения на этот счет у него имелись.

— Что-то случилось? — наконец осторожно спросила Фиона, прервав затянувшееся молчание и правильно истолковав, почему он отказался от еды. Дочь всегда была наблюдательна. И не всегда делилась своими догадками и секретами об особенностях отцовского характера с матерью. Меньше знает — меньше переживает.

— Случилось, — угрюмо подтвердил Поляков. — Робинзон посылает меня за лекарствами в метро. Сын у него заболел. Прямо как по заказу…

Майя ахнула, горестно всплеснула руками:

— Да что же это такое творится в этом богом проклятом месте, да за что нам такие напасти. Да…

— Тише, Май, — негромко обронил Поляков, урезонивая жену. — Парнишку жаль, не скрою, но он обречен, мы все это прекрасно знаем. Сейчас блажь Робинзона нам лишь на руку.

— Да что ж ты такое говоришь! — осуждающе покачала головой Майя.

— Тише, сказал! — голос Грешника сурово отвердел. — Ты что в столовой устроила?! Ты каким местом думала, когда туда поперлась? Фи, ты вообще ей о своем плане сообщала перед уходом на дежурство?

— Сообщала, — сухо кивнула Фиона. — Пап, давай ближе к делу.

Майя сразу притихла, по бледным губам скользнула слабая виноватая улыбка.

— Серёжа, да ведь со всяким может случиться, — уже спокойнее заговорила женщина. — Я же в конспираторы не записывалась, а тут все так неожиданно вышло. Пришел Витя, потащил на дежурство. Да растерялась я, не смогла придумать отговорку… А как ты… Вите объяснил?

— Да ладно, проехали, — усмехнулся Поляков, не собираясь рассказывать жене о том, что сделал с Боровом. Незачем ее нервировать перед выходом, волнений ей и без того хватит. — О Борове забудь, с ним хлопот не будет. У нас есть проблемы поважнее. Так, слушаем меня внимательно и делаем так, как я скажу, если хотим отсюда выбраться без осложнений. Рюкзак я возьму только свой, чтобы видно было — вы только провожающие.

— Что же ты такое говоришь, — снова против воли вырвалось у Майи, — как мы будем без своих вещей, здесь ведь все необходимое…

— Мам, он еще не закончил, — Фиона бросила на мать укоризненный взгляд.

Поляков с нарочитой неторопливостью вытянул из бокового кармана куртки мятую пачку, вытряс папиросу, подобрал со стола зажигалку, прикурил. Майя неловко усмехнулась, правильно истолковав его реакцию — не первый год вместе жили. И тяжело вздохнула, смиряясь с неизбежностью:

— Ладно, Серёж, я уже поняла, не обращай на мою болтовню внимания. У нас ведь каждая минута на счету, я правильно понимаю?

— Правильно, — кивнул Грешник. — Раз все успокоились, продолжу. Проинструктирую здесь, чтобы потом недоразумений не вышло. Повторяю, к выходу пойдете со мной налегке, как провожающие, понятно? Так меньше подозрений, если кого встретим. И меньше вопросов. Прибарахлимся перед шлюзовой на складе, о завхозе и его прихвостнях я сам позабочусь. Для обмена берем только самые легкие и ценные вещи. Чтобы и тащить нетяжело было, и хватило надолго. Неизвестно еще, как там устроимся, на новом месте. Думаю, несколько блоков зажигалок будут в самый раз, в метро все, что дает огонь и свет, в большой цене. Блок сигарет тоже не помешает, но объем слишком большой, тех же зажигалок вместо сигарет больше войдет, и ценность выше. Ладно, на месте разберемся, что брать. На лыжах из нас троих только я ходить умею, а учить вас некогда — возьмем снегоступы, они проще в обращении. «Химзу» не надеваем, только мешать будет. К походам вы непривычные, а двигаться придется быстро, в резине только зря взопреете. Да и радиоактивных осадков сейчас нет, все под снегом. Караванщики ведь не идиоты, чтобы выбирать опасный маршрут. Фи, как у тебя с боезапасом к «Витязю»?

— Четыре магазина, — деловито ответила дочь.

— Нормально, — Грешник одобрительно кивнул. — У меня к «Вепрю» тоже четыре, и пара гранат. Опять же, на посту охраны еще что-нибудь позаимствуем, матери надо хоть пистолет дать…

— Серёж, я не хочу…

— Сказал — надо, значит, надо, ясно? Я помню, что ты оружие не любишь, но сейчас особый случай. Стрелять я тебя учил, не забыла еще?

— Не забыла, — покорно вздохнула Майя.

— Отец… Может, все-таки к Печатникам попробуем?

— Не думаю, что это хорошая идея, — криво усмехнулся Грешник. — Не расплатимся за убитых. Не забывай, сколько мы их почикали, когда они нас семь лет назад штурмовать вздумали.

— Давно ведь было. Да и откуда им знать, что мы — из Убежища?

— Да потому что больше неоткуда нам взяться, Фи. Мужик с бабой и девкой. Сталкерами, как ни крути, не прикинуться. Понимаю, что Печатники ближе… но путь туда нам заказан. Да и что-то нехорошее на этих Печатниках творится. Караванщики ведь тоже туда не ходят, хотя и им ближе. Говорят, нормальных людей там уже не осталось, лишь сброд, потерявший человеческий облик. Думаешь, эта атака на Убежище просто так была? Не что иное, как акт отчаяния, дочь. Дальше Печатников ветка ведь затоплена, вот к ним из туннелей всякая нечисть и прет из воды. Нам эти приключения нужны?

Заметив, что Фиона, задумчиво сдвинув брови, покачала головой, он кивнул:

— Правильно, не нужны. За Печатниками по пути Кожуховская, но мы ее тоже в стороне оставим, по тем же причинам. Неладно там. Пойдем на Автозаводскую. Неблизкий путь, зато это уже другая ветка метро с другими порядками. Да и со зверьем на поверхности иной раз безопаснее, чем с людьми. От Автозаводской доберемся до Павелецкой, а там уже — цивилизация. Ганза. С нашими знаниями о подходах к Убежищу, о его запасах — сможем купить себе теплое местечко.

— Мы что же, предадим здесь всех? — девушка нахмурилась.

— Ты уже их предала, когда затеяла этот поход, — с жестким прищуром уставившись на Фиону, изрек Грешник. — Не забывай, что это твоя идея, не моя. Или ты уже передумала?

— Нет.

— Тогда обойдемся без соплей, дочь. Полагаешь, что тебя в метро ждут с распростертыми объятиями? Там своих нищебродов хватает. Как ни крути, а особый статус нам следует застолбить сразу. Потолкую с начальством, продам информацию, купим себе гражданство Ганзы.

— А по-другому никак нельзя, Серёж? — Майе предложение мужа тоже пришлось не по душе. — Может, просто наберем побольше товара?

— Его еще донести надо, этот товар, — отрезал Грешник. — Сдается мне, нам лучше вообще налегке уходить, так вернее. Взять только образцы того, что имеется на складе, иначе хрен докажешь, что не байки травим. Но самый верный товар — информация. Ее не потеряешь. И никто не отнимет.

Заметив, что Фиона что-то собирается сказать, Грешник резко бросил, поднимаясь:

— Все, хватит разговоров! Выходим. Маски не забудьте прихватить.

Пропустив женщин вперед, Поляков задержался на пару секунд, чтобы в последний раз окинуть взглядом убранство неказистого жилища, которое приютило его на столько лет. Взгляд задержался на одной из старых фотографий, украшавших обшарпанные обои. Еще молодая тогда жена и маленькая дочка на фоне архитектуры Арбата. После кинотеатра они тогда зашли в «Кодак» распечатать нащелканные за день снимки, не подозревая, что новых уже не будет. Никогда. Жена, скорее всего, забыла про фотографии по рассеянности, а Фионе всегда было наплевать на выцветшие снимки из детства, которое она не помнила. Он невольно хмыкнул — про себя, ничем не выдавая своих чувств. Фиона. Почему-то именно сейчас вспомнилось, как дочь получила такое необычное для русского слуха имя. Винить в этом можно как телесериалы, так и собственное легкомыслие, свойственное молодым. Как же этот сериал-то шпионский назывался… надо же, совсем из памяти выпало. Ладно, не в названии суть — была там у агента боевая подруга по имени Фиона, девка дерзкая и отважная, и так по молодости ее образ пришелся Сергею по душе, что уговорил жену наречь дочь именем киношного персонажа. А судьба вон как повернула… Дочка-то и впрямь как та Фиона выросла. Никого не боится, и в зубы любому дать, если что не по нраву пришлось, за ней не заржавеет. Вот и попробуй не верь потом, что имя не имеет значения. Еще как имеет.

Он, конечно, догадывался, какие аргументы дочери заставили мать согласиться на опасный поход. Нетрудно догадаться. Обещание завести семью. На стариков это почти всегда действует безотказно. Здесь, в Убежище, Фиона от всех мужчин нос воротила. Да еще «зараза» эта… Может быть, в метро дочь все-таки найдет свое счастье? Встретит наконец человека, с которым заведет детей, и тогда у Грешника наконец появятся внук или внучка… Пожалуй, подсознательно он и сам уступил дочке по этой же неназванной причине, хотя привык думать, что это все-таки просто блажь — какие еще дети в это сумасшедшее время? Когда человеческий мир вокруг дышит на ладан, и нет никакой уверенности в завтрашнем дне?

Скулы Сергея отвердели, глаза сузились. Он не любил чувствовать себя сентиментальным и разозлился на минутную слабость. Прошлое — это старые фотографии на стенах. Они ранят мысли и воспоминания. Это прошлое давно себя изжило. Пусть здесь все и остается.

Отшвырнув окурок, Поляков вышел в коридор и по привычке аккуратно прикрыл за собой дверь. Словно еще собирался вернуться. Поймав недоумевающие взгляды дочери и жены, ожидавших его снаружи, мысленно чертыхнулся и коротко бросил:

— За мной.

* * *

До дежурки семья Поляковых добралась без помех, никого не встретив по пути.

Ничего странного — ночь есть ночь, люди спали, бодрствовать должны только охранники. Постов всего два — возле главного вещевого склада да здесь, возле шлюзовой, — абсолютно пустое помещение три на четыре метра. В правом углу перед гермой — стол и стул для охранника, на стенке рядом висит пожарный щит со стандартным инструментарием — багор, лопата, топор, лом, ведро и давно протухший огнетушитель. На полу под щитом — вместительный ящик с песком. По правую и левую сторону от шлюза — двери еще двух помещений, одна пропускала в бытовку, другая, запертая на ключ, вела на вспомогательный вещевой склад.

По привычке, выработанной на прежней должности, Поляков недовольно поджал губы, обнаружив, что место охранника пустует. Обычно здесь поочередно дежурили немые помощники Головина — Жердяй и Увалень, но сейчас они, по всей видимости, еще были заняты переноской в холодильник мяса. Вон и внутренняя дверь шлюзовой не закрыта до конца, подтверждая выводы. Бардак, одним словом.

На звук шагов из бытовки, шаркая подошвами стоптанных башмаков, медленно вышел Головин, что-то пережевывая на ходу. В одной руке — истертая ложка, в другой — миска с неаппетитным на вид варевом из чечевицы. Плешивый гном жил здесь же, в бытовке, заодно охраняя свой бесценный склад. Перестав шевелить мясистыми губами, Головин подслеповато прищурился на вошедших. Прямо чувствовалось, как мысли тяжело ворочаются в круглой как шар голове. Хмуро сдвинув кустистые брови, Пятница поскреб ложкой спутанную бороду, не замечая, что к ложке прилипли волосы, а борода вымазалась в каше. Зная характер молчуна, Поляков без лишних разговоров сразу направился к двери склада. Пока Головин сам заговорит — петух родит.

— Открывай, — привычным уверенным тоном приказал Грешник. — Ты знаешь, зачем я здесь, Робинзон должен был тебя предупредить.

— Предупредил. А бабы чего с тобой? — неприветливо буркнул завхоз.

— А ты догадайся с трех раз, Головин. Совсем мозги мхом заросли?

— Отец надолго уходит, можем больше и не увидеться, — с трудом сдерживая неприязнь, ровным голосом пояснила Фиона.

— Проводим Серёжу и вернемся, — торопливо добавила Майя… — Как же не проводить-то…

— Тихо уже, закудахтали. Открывай склад, Головин, пока я сам это не сделал. Времени у меня в обрез, мне еще караванщиков догонять. Нужно по-быстрому затариться ценным барахлом для обмена на лекарства и выходить. Язва уже передала тебе список?

— Не было ее.

Про Борова, кстати, ни слова. Как-то даже подозрительно. Неужто еще не нашли? Вечный бардак с этим Пятницей, да и его помощники работают как сонные мухи, совсем от рук отбились, дармоеды. Но сейчас это даже на руку.

— Тогда сходи и поторопи ее, старый пень. Сказано же — времени в обрез! Открывай, мать твою!

Заставить Головина торопиться — все равно что теплом дыхания растапливать лед в морозильнике. Завхоз прошаркал к столу, бережно опустил на него миску, облизал ложку — Фиона скривилась с таким видом, словно ее сейчас вырвет. Пошарил по поясу, звякнув связкой ключей. Начал медленно перебирать ключи, оглядывая каждый так внимательно, словно видит впервые.

Поляков вырвал связку из его рук, бесцеремонно отпихнув завхоза плечом в сторону.

— Не мешайся-ка ты под ногами, Головин. Иди лучше Язву поищи.

— Многовато себе позволяешь, — злобно заскрипел гном, но сразу умолк, когда за его спиной «деликатно» лязгнул оружейный затвор, а в затылок уперся ствол «Витязя». В бесцветных глазках Пятницы, глубоко утонувших под бровями в провалах глазниц, блеснула злоба. Он не испугался. Но возражений больше не последовало. И он, конечно же, понял, что происходит. Дураком он не был, иначе бы не задержался в завхозах.

— У отца. Нет. Времени! — выделяя каждое слово, свирепо проговорила дочь.

— Подержи его пока на мушке, — одобрительно кивнул Поляков, увлекая жену за собой, — а мы пошарим по складу. Дернется — пристрелишь. Но только в крайнем случае. Без глушака далеко слышно будет. И стойте на виду, от двери не уходить.

— Я поняла, пап.

Поляков прошелся вдоль забитых имуществом стеллажей, возвышавшихся до потолка по обе стороны помещения. Упаковки газовых зажигалок, полулитровые баллончики к ним для заправки, пакеты с одеждой, ящики с термосами, светодиодными фонарями, фляжками и одноразовой посудой, пальчиковые аккумуляторы и зарядные устройства к ним, фильтры к респираторам, пластиковые пеналы с таблетками сухого спирта. И много чего другого. Из всего этого богатства требовалось как можно быстрее забить три рюкзака только самым необходимым. Тем, что не будет обременять в пути, но сгодится на первое время для обмена на более-менее комфортную жизнь в метро.

— Делай как я, Май. И без вопросов. — Пристроив свой карабин на свободной полке, он вручил пустой рюкзак жене.

Майя кивнула, хватая, по примеру Полякова, упаковки зажигалок из большого ящика. В четыре руки дело пошло споро. Грешник хмыкнул, поглядывая на жену. Молодчина, хоть сейчас никаких вопросов. Так, чуть не забыл — таблетки с сухим спиртом, отличный розжиг для сырых дров… Жаль, что оружие хранится не здесь, а на главном складе, — затворники им не торговали, берегли для себя. Ничего, хватит и этого, кроме того у завхоза в бытовке имелась еще пара стволов, надо будет забрать… И маски нужно всем новые прихватить, фильтры… Ну вот, теперь осталось заполнить последний рюкзак, и можно в путь.

Он запустил руку в очередной ящик, с беспокойством начиная думать о том, что все идет слишком уж гладко. Интуиция кричала, что нужно уже бежать, а они все возятся тут…

Прервавшись, Поляков негромко окликнул дочь:

— Фи, как обстановка?

Молчание в ответ заставило его оглянуться. Дверь склада оказалась наполовину прикрыта, а Фионы видно не было. Как же он не заметил и ничего не услышал?! Очень нехорошая, подозрительная тишина. Дочь не могла не отозваться, если бы все было в порядке. Грешник подхватил «Вепря» и положил руку на плечо Майи, вынудив ее замереть. Знаками дал понять, чтобы оставалась на месте и молчала. Жена поспешно кивнула, побледнев.

Стараясь ступать неслышно, Сергей двинулся к выходу со склада.

— Грешник, выйдешь добровольно — женщин не трону, — раздался из караулки насмешливый голос Робинзона. — Оставь оружие и выходи с поднятыми руками.

Поляков стиснул зубы так, что едва не брызнула крошкой эмаль. Твою же мать, попались! Так глупо попались… Как же Фи это допустила… Надо было самому присмотреть за безопасностью, Фи всего лишь девушка, и у нее нет опыта отца…

Майя схватила Сергея за руку, расширенными от страха глазами заглянула ему в лицо, едва сдерживая готовый вырваться вскрик. Он успокаивающе погладил ее по плечу, лихорадочно соображая, что предпринять. Майю в драку вовлекать нельзя, она не обучена и не приспособлена, только зря пострадает. Нужно все сделать самому…

— Не тяни, Серёга. У тебя шансов нет, но женщин я еще могу оставить в живых. Хотя бы ради них сдайся.

— Здесь много товара, Робинзон, — с угрозой отозвался Грешник, чувствуя, как в сердце нарастает ледяной ком. — И немало всякой горючей хрени. Не боишься, что я сейчас взорву все это к дьяволу?

— Не взорвешь. Здесь лишь малая часть из того, что имеется в Убежище, и ты это прекрасно знаешь. Ущерба ты мне не нанесешь, а сам сдохнешь. И уверяю, твоя любимая Фиона переживет тебя ненадолго. Считаю до десяти. Не выйдешь — кину гранату, и черт с ним, со складом. Я тебя хорошо знаю, напрасно рисковать не буду. Раз…

Гранату, значит? Грешник положил карабин обратно на полку, присел возле своего рюкзака, который так и не успел наполнить, достал из бокового кармашка ребристое тело «лимонки». Порывисто поднялся, склонился над самым ухом Майи и едва слышно шепнул:

— Стой пока здесь. А я что-нибудь придумаю, потяну время.

— Серёжа, — всхлипнула Майя, на глазах ее показались слезы.

— Все будет хорошо. — Он коротко обнял ее свободной рукой, прижался на миг небритой щекой к ее щеке. Он не строил иллюзий по поводу исхода этой встречи с Робинзоном. Он — всего лишь Грешник, а не супермен из комиксов. Обычный человек. Проще всего просто покончить с собой прямо сейчас, дав шанс женщинам выжить. Но Поляков не мог не попытаться сделать хоть что-то, не тот у него был характер, чтобы сдаваться. Он был абсолютно уверен, что обещание Робинзона сохранить жизнь жене и дочери — ложь. И не лучше ли тогда забрать его на тот свет с собой? Подбить итоги их давнего знакомства сразу и окончательно?

— Пять, — продолжал считать Храмовой. — Шесть.

— Выхожу, Паша. Не сотрясай воздух зря.

Грешник резко отстранился от жены и пошел к выходу. Зажав гранату в левом кулаке, так, чтобы пальцы надежно прижимали рычаг к корпусу, выдернул кольцо чеки. Он, конечно, правша, но ведущая рука ему еще могла понадобиться, а чтобы подорваться на месте, без броска, и левой хватит — достаточно разжать пальцы и подождать три-четыре секунды. Самые длинные секунды в жизни.

— Если со стволом выйдешь, сразу пристрелю, — напомнил из-за двери Робинзон. — И руки держи над головой.

— Стреляй, — усмехнулся Грешник.

Вскинув руки и скрестив ладони на затылке, он пинком открыл дверь и шагнул наружу.

Робинзон, чертов пижон, словно не чувствуя, что в караулке тепла всего градусов на десять, так сюда и приперся — в джинсах и расстегнутой до пупа рубахе, лишь портупею с кобурой нацепил. Крутость демонстрирует, типа, ему сам черт не брат. Даже не подозревает, как он смешон в своих потугах казаться киношным суперзлодеем. Кроме Храмового, здесь находились еще трое: Головин-Пятница с помощником Жердяем, и Язва. Настя-Язва. Она-то и опекала Фиону — небрежно придерживая ее левой рукой за ворот куртки. На плече — ремень «Витязя», правая рука занята «Сайгой». «Прости», — виновато блеснуло во взгляде дочки, когда Поляков глянул в ее сторону. Губы Фи были заклеены скотчем. Она немного повернулась боком, чтобы Сергей увидел — ее руки за спиной связаны, и она ничего не может сейчас поделать. Заметив движение, Язва ее одернула, как нашкодившую собачонку, тут же заслужив полный гнева взгляд пленницы.

— Повежливее, Настя, — с тихой угрозой обронил Грешник.

Женщина презрительно фыркнула:

— Посмотрим, чего ты стоишь, когда выведем тебя во двор на твое любимое местечко, там, где стены кровью расписаны. Для граффити нынче, так уж сложилось, лучший цвет — красный.

Язве было под сорок, довольно красива, и выглядела она не старше своих лет, как это обычно бывало в тяжелые времена после Катаклизма. Еще бы, все запасы питательных кремов со склада семейная парочка Храмовых за эти годы изводила исключительно на себя. Лучшая еда. Лучшие условия жизни. Душ при любой возможности. И лучшая одежда — как и Робинзон, Язва носила только новое. Внешне она очень походила на Фиону — и низким ростом, и стройной худощавой фигурой, даже лица их издали можно было спутать. Она и одета сейчас была как Фиона — в теплый комплект из куртки и штанов камуфляжной расцветки. Разве что характеры у дочери Грешника и сестры Храмового были совершенно разные. Фиона была упряма и тверда в достижении поставленных целей, но не любила беспричинного насилия и ненужных конфликтов. Язва же обожала жестокость. Каждый раз, когда доходило дело до чьей-либо казни, она не упускала случая поучаствовать, подержать, так сказать, свечку, пока Грешник вершил дело. Посмаковать чужую боль. Неудивительно, что и сейчас она оказалась здесь. В Убежище маловато способов интересно провести время. Телевизионные зомбоящики, промывавшие мозги телезрителям информационным спамом, канули в лету, вместе с модными клубами, кафешками, ресторанчиками, танцевальными площадками, боксерскими рингами и другими развлечениями. Остался только «домашний театр». «Лучше бы ты с сыном сидела, сука», — выругался про себя Поляков. У него словно только сейчас спала пелена с глаз — среди какого морального отребья он жил все эти годы, добровольно опустившись до их уровня.

— Не мое кино, говоришь, — недобро усмехнувшись, Грешник развернулся к троице лицом и развел в стороны руки. Выдернутая чека с кольцом коротким движением кисти полетела к Робинзону. Тот машинально поймал, уставился на нее, и его вечно насмешливая ухмылка слегка поблекла. Но всего после секундной заминки Робинзон с наигранным испугом всплеснул руками:

— Ай, молодца, Серёга! Могёшь, значит, если хочешь!

— А то, — усмехнулся Поляков в ответ. — Думаю, мы еще можем договориться, Паша.

— Договоримся, — самодовольно улыбаясь, кивнул Храмовой. — Но сперва исключим из наших разборок женщин, ты ведь не против? Вдруг у тебя рука устанет и дрогнет? Жена ведь твоя на складе? Ну, тогда и Фиону туда же, не будем разделять. Настя, веди. И оставайся там, присмотришь за бабами.

— Ты чего, Паш?! Хочешь, чтобы я самое интересное пропустила? — Язва возмущенно топнула ногой.

— Не спорь, делай, как говорю. Ты ведь не против, Грешник? — Робинзон насмешливо приподнял уголки губ — не улыбка, а уродливая гримаса на холеном лице, испачканном пигментными пятнами — словно йодом вымазался.

— Вообще-то против. — Полякова привело в ярость то, с какой уверенностью вел себя Храмовой в его присутствии, словно не нуждался ни в какой защите вообще, а граната для него не опаснее новогодней петарды. Любимый прием Робинзона — сбить противника с толку любым возможным способом, подавить морально раньше, чем тот решится что-либо предпринять. — Стоять! — гаркнул Сергей, заметив, что Язва толкнула Фиону в спину, заставляя идти к складу. — Ты совсем страх потерял, Паш?

— Хех… Граната ведь неподготовленная, а, Серёга? — Робинзон хитро подмигнул. — Самый обычный запал. Ну, кинешь ты ее. За три секунды можно к черту на кулички сбегать. Да и не кинешь, собственно.

— А ты проверь, — на лице Грешника тоже застыла напряженная улыбка.

Неожиданно дочь рванулась из рук конвоирши, что-то яростно замычав сквозь склеенные скотчем губы и глядя куда-то за спину отца. Скрип шлюзовой двери… Уже понимая, что происходит, Сергей все равно не успел уклониться. Сильный удар по затылку заставил его рухнуть на колени. В глазах вспыхнуло, и тут же зрение затянуло багровой мутью. Быстрые силуэты бросившихся к нему фигур смазались, словно чернильные кляксы. Чужие пальцы схватили его за обе руки, растянув в стороны с такой силой, что он не смог бы дернуться, даже если бы сумел сразу оправиться от удара. Его повалили лицом вниз, кто-то запрыгнул на спину, больно вдавив лицо в бетонный пол. Сквозь звон в ушах донесся странный треск слева… что-то липкое капканом обвило руку…

И тут же последовали удары ног. Ребра Полякова протестующие затрещали, он задохнулся от вспыхнувшей в груди и животе боли, скорчился на полу.

Били недолго, но основательно, от души. Когда экзекуция прекратилась, Сергей, пошатываясь, поднялся на колени. Руки слушались плохо, комната перед глазами все еще плыла.

Он поднял голову.

Люди Храмового отступили на прежнее расстояние, наставив на него оружие. Жердяй, Головин, а теперь еще и Увалень, второй помощник завхоза — они все издевательски щерились, с явным удовольствием предвкушая дальнейшую расправу над бывшим палачом. Робинзон улыбался иначе. Снисходительно, даже сочувственно, с умело отпущенной толикой грусти. Он всегда хорошо умел играть собственными эмоциями. Видеть это напускное сочувствие было для Полякова даже больнее, чем потерпеть поражение — и Робинзон это отлично понимал. Правой рукой Храмовой подбрасывал и ловко ловил знакомый нож, который забрал у Сергея во время свалки. Дочери и Язвы в караулке уже не было — пока его месили на полу, Настя отволокла Фиону на склад. Все-таки обвели вокруг пальца…. Разыграли всё, как по нотам. Отвлекли внимание, чтобы навалиться с тыла. Черт… видел же, что дверь шлюза приоткрыта, а одного помощника Пятницы не хватает!

Он медленно поднялся с колен, выплюнул на грязный пол скопившуюся во рту кровь. Странно, но связывать его не стали. Настолько уверены, что он теперь всецело в их власти?

— Сказал же, что хорошо тебя знаю, а ты со своими фокусами, — снисходительно заговорил Робинзон. — Нехорошо, Серёга, обманывать старых друзей. Так теперь и сдохнешь с этой гранатой.

Грешник поднес к лицу руку и мрачно усмехнулся, увидев, что кисть с зажатой в ней «лимонкой» надежно обмотана толстым слоем скотча. Универсальное средство на все случаи жизни. Могли просто забрать, но нет, Паша никогда не упустит случая продемонстрировать свое превосходство. Даже таким способом.

— Знаешь, до последней секунды не верил, — Робинзон вздохнул нарочито скорбно. — Думал, на тебя наговаривают. Многие ведь метили на твое теплое местечко, поближе ко мне.

— И как, уже подыскал мне замену? — вместо голоса вырвалось сиплое карканье. Поляков закашлялся, снова сплюнул. Кровь сочилась из разбитых десен, содранных изнутри о зубы щек, из прокушенного языка, пульсировавшего жгучей болью. Каждое слово давалось с трудом. — Паша… отпусти по-хорошему. Смогу помочь твоему сыну — помогу, обещаю. Ты меня знаешь.

Все-таки у Храмового имелось больное место, и Грешник угодил точно в него.

— Мой сын — это мой крест, — Робинзон надменно вздернул подбородок, отбросив лживые эмоции. Тонкие губы зло искривились. — Ему не нужна помощь. Создатель его судьбу уже решил. А ты решил свою, предав.

— Так ты не собирался меня отпускать, — запоздало дошло до Грешника. — Просто проверял. Ну и паскуда ты, Робинзон.

— Спокойнее, Серёга, спокойнее, — как и ранее, самообладание вернулось к Храмовому быстро, он снова насмешливо заулыбался. — Мне от тебя больше ничего не нужно, лишь сжигает любопытство — так почему же ты решил уйти? После стольких-то лет?

Объяснять ведь бесполезно. Не нужны ему объяснения. Робинзон все уже решил. Кровь наполнила рот, Сергею пришлось снова сплюнуть.

— А то ты не знаешь. Прогуляться захотелось… подышать свежим воздухом. Душно здесь, рядом с тобой и твоими псами. Смердит мертвечиной.

— Да ведь и ты не ангел, — не без иронии парировал Робинзон. — Немало желающих найдется поквитаться с тобой за прошлое.

— Твои приказы развязывали мне руки. Может, лучше они поквитаются с тобой?

— Но кровь-то на тебе, Грешник. Не дергайся, стой на месте. Дернешься — и разговор закончится. Выпишем тебе путевку в ад. Твоей жене жизнь не обещаю, зачем мне старуха? А дочку, так и быть, пощажу. Девок у нас мало, глупо разбрасываться. Она мне родит нового сына.

— Знаю… — Поляков запнулся от нахлынувшей ярости. Не смог сдержать чувства в узде, как привык. — Знаю, ты давно на нее заришься, сволочь.

— Не кипятись, дружище… Знаешь, а вот не буду я решать твою судьбу. Пусть люди решают. Что скажешь, Головин?

— А вот и скажу, — завхоз шагнул вперед, глаза гнома горели обжигающей ненавистью. — Я все скажу. Помнишь мою жену, Грешник? Помнишь, что ты с ней сделал?

— Она была смертельно больна, Головин, — глухо ответил Поляков, чувствуя вдруг навалившуюся на него жуткую усталость. Бессмысленный разговор. — Радиация ее рано или поздно бы доконала. Я избавил ее от мучений, и, насколько помню, тогда ты был не против. Сам-то не смог, кишка тонка.

— А как же его сын, Грешник? — Головин дернул подбородком в сторону недобро оскалившегося Жердяя, стоявшего от него по левую руку.

— Ублюдок и насильник его сын, весь в папочку пошел, — Поляков машинально коснулся саднившей щеки, отдернул руку, всматриваясь в кровь на пальцах. Затем спокойно взглянул в глаза Жердяю. — Я вспорол ему глотку с удовольствием, и прикончу тебя, если потребуется.

Тот злобно прищурился, шагнул было вперед, замахиваясь, чтобы ударить пленника в лицо прикладом АКС, но завхоз перехватил его за руку, толкнул назад:

— Мы не закончили, успеешь еще. Скажи, Грешник, а брат Увальня тебе чем дорогу перешел? — оторвав руку от цевья дробовика, Гном хлопнул по плечу второго помощника.

— Предатель. Хотел уйти и рассказать о нас, хотел сдать убежище.

— Предатель, говоришь? Если он предатель, то кто же тогда ты?

— Кто я… Тот, кто уйдет, и если потребуется — по вашим трупам, — пообещал Грешник.

— Ты переоцениваешь свои возможности, — усмехнулся Пятница. — Лаешь ты по-старому, но клыки-то мы у тебя уже вырвали… Да хватит уже с ним говорить, Робинзон. Кончать надо эту мразь.

Грешник все еще на что-то надеялся. Оценивал шансы, стараясь не показывать, что взведен, как пружина и, несмотря на побои, все еще готов к драке. Нужно усыпить их бдительность. И не пропустить момент, когда тот подвернется, а подвернется обязательно… Четверо против одного, все вооружены, все ждут, что он дернется, и все его боятся, хотя и делают вид, что палач им больше не страшен. Но баланс сил и правда не в его пользу. Неужели действительно все? Черт, как тоскливо подыхать вот так… И Майю точно убьют, твари.

Робинзон тонко улыбнулся:

— Ну, Серёга, пойдем, подышим свежим воздухом, как ты и хотел…

Его голос перебил звук выстрела на складе.

— А ну тихо! — прикрикнула Язва на всхлипывавшую Майю, с нездоровым любопытством прислушиваясь к разговору в караулке. Она сидела на ящике, в паре метров от двери, вполоборота к пленницам, придерживая на коленях «Сайгу», а «Витязь» бросив на полку рядом с «Вепрем» Полякова, чтобы не мешался. Пленниц она заставила встать на колени в трех шагах от себя. Руки Майе она даже не потрудилась связать — что может сделать перепуганная насмерть, непрерывно всхлипывающая старуха?

Фиона закрыла глаза, стараясь успокоиться. Ей казалось, что она задыхается. Чудовищная тяжесть вины за то, что сейчас происходило, давила на сердце, но ее глаза были сухими. В отличие от матери, она не умела плакать с детства. После всех тех зверств, на которые она насмотрелась в метро еще в трехлетнем возрасте, в психике Фи что-то перемкнуло. Если бы она не решила вот так внезапно сорваться именно сегодня, задействовав все свое упрямство, ее семья была сейчас бы в безопасности. И зачем ты только согласился, папа… Не стоит потакать всем капризам взбалмошных детей…

Так, нужно взять себя в руки…

Нужно что-то делать. Время отца истекает, любые разговоры имеют свойство рано или поздно заканчиваться, и Робинзону вскоре наскучит самоутверждаться за счет бывшего соратника. Так, а это что?.. Она нащупала связанными за спиной руками какой-то матерчатый ком на полу. Рюкзак. Не отрывая взгляда от надзирательницы, кое-как подтянула рюкзак ближе к себе. Может, и хорошо, что его не успели наполнить. Потому что пальцы, кое-как продравшись сквозь складки клапанов, нащупали тесак. Лезвие острой болью резануло по запястьям, но Фи не издала ни звука. Еще раз. Теплые ручейки крови побежали по коже, но скотч ей удалось перерезать. Язва ничего не заметила, продолжая прислушиваться к разговору в караулке. Зато заметила мать и тревожно уставилась на дочь.

«Не смотри на меня» — одними губами беззвучно прошептала Фиона, опасаясь, что та ее выдаст своим вниманием.

— Дочка… — вырвалось у матери, но она тут же осеклась.

Резко повернув голову, Язва наткнулась на испуганный взгляд Майи, и лицо все еще красивой, моложавой женщины сначала вытянулось от удивления, а затем перекосилось от брезгливости.

— Май, ты совсем спятила? Какая я тебе дочка? Ты на шесть лет меня старше! Ты что, издеваешься, старая сука?!

— Насть, зато мы с тобой подруги, не забыла еще? — вмешалась Фиона, отводя гнев Язвы от матери. Та тут же окрысилась на новый объект для вымещения злобы:

— И эта туда же! Ненормальная семейка! Девочка, какие такие подруги? Я почти вдвое старше!

— Раньше разница в возрасте нам не мешала ладить.

— Но теперь ты захотела лучшей жизни, — презрительно сощурилась Язва.

— Настя, отпусти нас, — через силу тихо попросила Фиона. — Помоги…

Язва неожиданно рассмеялась, затем покачала белобрысой головой:

— Ну, точно цирк сегодня. Не стоит унижаться мольбами, Фи, это так на тебя не похоже. Я была о тебе лучшего мнения. Дай лучше послушать, о чем там мужчины толкуют. Ваш Грешник прямо отжигает. Ведь понимает, что сдохнет, а все тявкает.

— Не оскорбляй его, дрянь, ты мизинца его не стоишь! — выкрикнув, Майя вдруг вскочила и, неумело выставив сухонькие кулачки, бросилась на Язву.

Фи никак не ожидала, что мать выкинет такой номер прямо сейчас. Но даже у кротких людей иногда кончается терпение, а своего мужа Майя любила самозабвенно, даже после всех прожитых лет.

Выхватив тесак из рюкзака, Фиона тоже вскочила, уже понимая, что не успевает спасти маму. Язва резким движением развернула ствол «Сайги» на коленях и, совершенно не колеблясь, нажала на спусковой крючок. Майя вцепилась в ствол ружья и попыталась его вырвать из рук Анастасии именно в тот момент, когда грохнул выстрел, и пуля ударила женщине в грудь, отбросив на стеллаж. В следующий миг Фиона едва успела отклониться в сторону. С такого близкого расстояния грохот «Сайги» ударил по ушам, пороховые газы обожгли правую щеку. В ушах зазвенело. Словно в замедленной съемке Фиона выхватила взглядом, как пуля ударила в ящик с газовыми баллончиками, со звоном рвущегося металла прошила его насквозь. Газ зашипел, вырываясь наружу.

Крутанувшись волчком на полусогнутых ногах, Фи с исступленным криком обреченного взмахнула тесаком. Поворачиваясь корпусом за ее движением, Язва сдвинула ствол «Сайги», обнажив мелкие ровные зубы в волчьем оскале. Лезвие вонзилось Храмовой в руку, обхватившую цевье, на ружье и одежду брызнула кровь из страшно разрубленной кисти, отсеченные пальцы посыпались на пол.

Женщина завопила от боли и непроизвольно снова нажала на спуск.

Вырвавшись из оружейного дула, яркий сноп огня воспламенил выходящий из баллонов газ.

Сразу после выстрела Грешник услышал отчаянный крик дочери, дернулся к складу, но тут снова грохнула «Сайга»…

Дверь распахнулась и ударилась о висевший на стене пожарный щит с такой силой, что сорвалась с петель, а весь инвентарь с грохотом посыпался на пол. Волна ревущего пламени и дыма ворвалась в караулку, подхватила и отшвырнула оказавшегося на пути Полякова к остальным затворникам. Весил Грешник немало, и удар его тела сбил завхоза с ног. Тот, в свою очередь, судорожно пытаясь схватиться руками за помощников, тоже повалил их на пол, и кто-то из них зацепил Робинзона, заставив опрокинуться навзничь и его. Грешник ни единой секунды не потратил зря, используя отпущенный судьбой шанс на полную катушку. Он перекатился прямо по телам, яростно орудуя локтями и зажатой в левом кулаке «лимонкой», как кастетом. Хрустнул чей-то нос, брызнули зубы. Отчаянные вопли и остервенелый мат. Наконец он добрался до Робинзона. «Каратель», мгновенно вырванный из чужих пальцев, тут же злобно резанул бывшего шефа по лицу, вспарывая плоть от виска до подбородка. Заливаясь кровью, Храмовой вскочил и стремглав бросился в коридор, напрочь забыв про так и оставшийся в кобуре пистолет.

Грешник проворно развернулся к остальным.

Куча-мала уже распалась, люди начали подниматься, озираясь в поисках оружия, которое выронили при падении. Никогда в жизни Грешник не двигался и не реагировал на опасность так стремительно, как сейчас, мгновенно выхватывая взглядом массу деталей и тут же просчитывая контрмеры. Адреналин буквально кипел в его крови. Пинком отбросив вставшего на четвереньки Головина, он тут же прыгнул на Жердяя, подхватившего автомат, и со всей дури резанул «Карателем». Острая сталь легко рассекла кадык, вспорола глотку от уха до уха. «Как твоему сынку-ублюдку!». Жердяй захрипел и забулькал, опрокидываясь на спину, страшная рана под подбородком открылась, словно брызжущий кровью огромный рот, пытающийся что-то сказать. Сергей хотел выхватить из рук умирающего врага автомат, но для этого требовалось выпустить «Карателя», ведь левая рука с лимонкой по-прежнему была связана скотчем.

Некогда.

Рядом уже возник Увалень, с перебитым носом и окровавленным подбородком — это ему он засветил локтем, когда перекатывался по груде тел. Хакнув, словно дровосек при замахе топором, помощник завхоза замахнулся дробовиком, держа его за ствол. Грешник увернулся от летящего в голову приклада и перекатился в сторону. Не дожидаясь, когда враг перехватит ружье для выстрела, метнул нож. Неудачно! Лезвие лишь скользнуло Увальню по виску, оставляя кровавый след.

«Для граффити нынче, так уж сложилось, лучший цвет — красный».

Здоровяк хотя бы отшатнулся, что дало возможность схватить оказавшийся рядом ломик — из инвентаря разгромленного пожарного щита. Короткий разбег, и острый стальной конец вонзился Увальню в живот. Захрипев от боли, он вновь выронил дробовик.

Но теперь поднялся на ноги завхоз. Подхватив с пола автомат Жердяя, но не заметив, что в ходе свалки из него вывалился рожок, он рванул спусковой крючок. Хлопнул одиночный выстрел загнанного в ствол патрона. Поляков отшатнулся, и пуля вырвала клок одежды на его боку. А Головин уже лихорадочно озирался в поисках рожка, сообразив, что безоружен. Засевший в теле Увальня ломик пришлось отпустить. Прыжком сократив дистанцию с завхозом, Грешник нанес удар со всей силы. «Поцелуй» гранаты с мерзким хрустом раздробил врагу нижнюю челюсть, вбив ему в глотку оставшиеся зубы, и гном упал, захлебываясь кровью.

Только теперь у Грешника появилась возможность осмотреться вокруг, оценить положение.

Склад пылал. Пылал так яростно и жарко, что живых там просто не могло остаться. Взрывались баллоны, выбрасывая горящие ошметки вещей. Пламя дымным факелом вырывалось из дверного проема, словно дыхание из глотки дьявола, от жара вздувалась и лопалась пузырями старая краска на стенах. Удушливый смрад быстро заполнял помещение. А из коридора, ведущего в караулку, уже слышался топот бегущих — ведь Робинзон, тварь, успел удрать и вызвать подмогу.

Взгляд Грешника упал на стонавшего Увальня, который сидел на заднице, привалившись спиной к стене, и с животным ужасом смотрел на торчавший из тела лом, не в силах к нему притронуться. Рядом, ползая на четвереньках и кашляя кровью, шарил по полу руками Головин, пытаясь отыскать оружие. Дым, все больше заполнявший воздух, окончательно лишил и без того близорукого гнома зрения.

Грешник содрал зубами скотч, наконец освободив пальцы. Швырнул «лимонку» подальше в коридор, плотно прикрыл дверь и отступил под защиту стены. В коридоре громыхнуло, дверь вздрогнула, но выдержала. Это заставит нападавших на некоторое время задуматься. Глаза слезились от дыма, легкие рвало от кашля. Но нужно доделать начатое.

Ударом колена Сергей отшвырнул завхоза с пути, когда тот уже почти нашарил «Сайгу», затем подобрал тяжелый топор с длинной рукояткой, тоже из пожарного инвентаря. Теперь, когда обе руки были свободны, это орудие мести показалось ему наиболее подходящим. Неделю назад Поляков заточил его до бритвенной остроты лично — в таких условиях, когда по поверхности гуляют монстры, даже пожарный инвентарь должен в критический момент сгодиться в качестве оружия, например, в случае прорыва. Размахнувшись, он с силой опустил лезвие на шею Головина, снова пытавшегося встать. Обезглавленное тело рухнуло на пол, а Сергей бездумно посмотрел на голову гнома, покатившуюся в брызгах крови к его ногам. И ничего не почувствовал. Совершено ничего. Это просто шок, отстраненно подумал Грешник. Нужно уходить. Здесь больше нечего делать. Ведь он не в силах что-либо изменить.

Тело все выполняло машинально, без участия разума. Он поднял и отправил в ножны «Карателя», подхватил «Сайгу» Головина. Его собственный карабин сейчас горел на складе, вместе с телами жены и дочери — слышно было, как там рвались раскаленные патроны.

Еще где-то он подобрал лицевую маску.

Грешник даже не помнил, как оказался за шлюзом, а потом и в заснеженном дворе, где совсем недавно принимал с Фионой караванщиков. Не помнил, когда успел в подсобке взять и надеть короткие лыжи, подхватить лыжные палки. Отворить ворота и выйти наружу.

Когда шок начал проходить, он обнаружил, что бежит на лыжах по следам бродяг, которые уже частично засыпал неспешно валивший с неба снег. На лице — панорамная маска, за спиной ружье. Так же машинально Сергей начал припоминать маршрут. Сейчас он двигался вдоль улицы Шоссейной. По бокам медленно проплывали остовы полуразрушенных зданий. Вскоре ему нужно будет свернуть налево и двигаться уже по льду замерзшей Москвы-реки, так быстрее и короче, меньше препятствий. Еще дальше — перебраться через дамбу, по которой полегал проспект Андропова… пересечь третье транспортное кольцо… Большинство старых названий стерлось из памяти, но основные ориентиры он помнил…

Почему-то каждый вздох давался с трудом, но не из-за маски, фильтр работал исправно. Наверное, надышался какой-то дрянью при взрыве…

Нет. Он понял, что с ним.

Его душили беззвучные рыдания, а он, вместо того, чтобы дать горю прорваться, принести облегчение, по привычке держался, сцепив зубы, и усилием воли гасил в себе боль. Поляков осознал это только сейчас, когда семьи его не стало — кого он потерял. И насколько это больно. Он потерял тех, без кого жизнь становится нестерпимой, теряет ценность, становится абстрактной…

Нужно было взять ту фотографию. Тогда бы хоть что-то осталось. Нужно было взять…

Теперь он — одиночка. И единственное, чего он желал сейчас, — мести. Яростной и беспощадной. Он должен добраться до метро и найти союзников для осуществления своих планов.

Но пока все, что от него требуется, — это не останавливаться.

Падал снег. Одинокая человеческая фигурка двигалась среди руин разрушенных улиц. Из оконного проема, царапая когтями бетонные края, выглянула уродливая черная голова крупного зверя. В слабых отблесках луны в оскаленной пасти блеснули острые зубы. Из глотки вырвался тихий горловой рык, в котором чувствовалась некая озадаченность.

Человек двигался настолько уверенно и целеустремленно, распространяя вокруг себя ауру такой сжигающей ярости, что зверь не решился нападать на странного противника и предпочел вернуться в логово.