Фатальный ход

Сергей Донской, 2012

Капитан ФСБ Евгений Бондарь известен как лучший агент-контрразведчик. Руководство поручает ему самые рискованные задачи. Но это задание из ряда вон выходящее. По самой богатой женщине России, миллиардерше Маргарите Морталюк, давно плачет тюрьма, однако акула теневого бизнеса легко обводит следователей вокруг пальца и всегда выходит сухой из воды. ФСБ стало известно, что Леди Мортале, как прозвали ее в деловых кругах, вывезла в неизвестном направлении всех участниц недавнего конкурса моделей. Куда и с какой целью – это и предстоит выяснить Бондарю, внедренному в охрану Морталюк. Миллиардерша подозрительна, жестока и обладает сверхъестественным чутьем, но Бондарь и не таких сбивал с толку. И, похоже, он уже знает, где ее ахиллесова пята…

Глава 4

Некоторое время спустя Маргарита Марковна Морталюк откинулась на спинку кресла и прищурилась, разглядывая вошедшего. Он оказался выше, чем она ожидала. Причиной тому была подчеркнуто прямая осанка и свободно развернутые плечи Бондаря. Остановившись на пороге, он смотрел куда-то поверх голов сидящих за столом конференц-зала. Его руки свободно свисали вниз, свидетельствуя о том, что их обладатель не испытывает ни волнения, ни чувства неловкости. Он не переминался с ноги на ногу, не покашливал и не делал лишних движений. Молча стоял и ждал. Достаточно было присмотреться к его лицу, чтобы понять: этот человек не привык суетиться или заискивать.

— Подойдите, пожалуйста, ближе, — доброжелательно сказала Морталюк, сопровождая приглашение манящим движением пальца. — Сколько вам лет?

— Двадцать семь, — ответил Бондарь, делая два шага вперед.

В его серо-голубых глазах не промелькнуло ни тени смущения, когда Щусевич поспешил уличить его во лжи:

— Неправда! Вам уже за тридцать, Евгений Николаевич!

— Зачем спрашиваете, если знаете? — Бондарь пожал плечами.

— Откуда вам известно, что мы знаем, а что нет? — запальчиво спросил Щусевич. Внешне он напоминал жуткого монстра, а вел себя как мальчишка.

Бондарь удостоил его долгим задумчивым взглядом, после чего неохотно разжал губы:

— У вас ведь не какая-нибудь шарашкина контора, а солидная фирма. Без тщательной проверки вы даже шофера на работу не принимаете, не то что сотрудников секьюрити.

— Наводили справки? — полюбопытствовала Морталюк.

— Так же, как и вы, — невозмутимо ответил Бондарь.

— По своим фээсбэшным каналам?

— По своим бывшим фээсбэшным каналам.

— И много удалось накопать?

— Достаточно, чтобы убедиться, что вы мне подходите.

— Ого! — вскричал ерзающий в кресле Щусевич. — Мы ему подходим, ты слышала, Марго? А он нам?

— Полагаю, что да, — сказал Бондарь. — Вам нужен хороший специалист с соответствующими навыками и опытом.

— А вам? — осведомилась Морталюк. — Что вам нужно, Евгений Николаевич?

— Хороший и стабильный заработок, Маргарита Марковна. Даже очень хороший. — Бондарь позволил себе полуулыбку, однако его подбородок, помеченный горизонтальным шрамом, оставался надменно приподнятым, а глаза не излучали ничего, кроме арктического холода. — Дело в том, что я не собираюсь работать на кого-либо до старости. Год, от силы два.

— Вы не любите работать? — изобразила удивление Морталюк.

— Не больше, чем любой из присутствующих, — уклончиво ответил Бондарь.

— Вы держитесь слишком самоуверенно. Не боитесь, что наше собеседование закончится прямо сейчас?

— Нет, — просто ответил Бондарь. — У меня много других вариантов.

— У нас тоже, — вставил Щусевич.

— Вы даже представить себе не можете, сколько отставных офицеров претендуют на тепленькое местечко, — поддержала помощника Морталюк. — Из разведки, из спецподразделений, из вашей конторы… Государство не ценит вас по достоинству. Оно бросило вас на произвол судьбы.

— Государству виднее, — пожал плечами Бондарь.

— С вашим послужным списком, — продолжала Морталюк, — вы могли бы сделать блестящую карьеру…

— Я не карьерист, — сказал Бондарь. — Прежде у меня имелись кое-какие идеалы и принципы, но к настоящему моменту они отброшены за ненадобностью. Можете считать меня циником, мне это безразлично. Я хочу обеспеченной жизни, вот и все.

— Отрадно слышать, — улыбнулась Морталюк. — Но я тоже в высшей степени практична, поэтому плачу деньги только за то, что того стоит. Что вы умеете, Евгений Николаевич?

— Все, что должен уметь сотрудник контрразведки ФСБ, — ответил Бондарь. — Поверьте на слово, Маргарита Марковна, этого более чем достаточно.

— Я никогда не верю на слово. Никогда и никому.

— Разумно.

— Конечно, — чопорно произнесла Морталюк. — Если вы наводили обо мне справки, то должны знать, что я всегда поступаю разумно. — Она задумчиво посмотрела на хрустальный мундштук, который вертела в пальцах. — Поэтому мы поступим следующим образом. Сейчас я позову сюда своих секьюрити и велю им выдворить вас отсюда. — Взгляд Морталюк преисполнился издевки. — Очутившись за порогом, вы больше никогда его не переступите, Евгений Николаевич. Таким образом, дальнейшее зависит от вас. Проявите себя с лучшей стороны.

— А мы поглядим, какой вы специалист, — подал реплику Щусевич. — Гонор и профессионализм — совершенно разные понятия.

— Это вы верно подметили. — Голос Бондаря звучал подчеркнуто ровно. — Терпеть не могу зазнаек.

Судя по всему, он был готов добавить к сказанному еще пару слов, но тут Морталюк, которой надоело ждать, нажала кнопку вызова на своем телефоне. Дверь распахнулась. Разговоры кончились.

Шахов и Добрынин проработали в охране Морталюк достаточно долго, чтобы относиться к своим обязанностям с полной ответственностью. Оба поддерживали отличную физическую форму, постоянно практиковались в стрельбе и рукопашном бое, почти не употребляли спиртного и приучились держать язык за зубами, а зубы — крепко сжатыми.

Шахов был года на четыре старше напарника и несколько грузноват, но ни помолодеть, ни сбросить лишний вес у него не получалось. Порой он задумывался о том, чем станет заниматься, когда окончательно постареет и обрюзгнет, но никаких блестящих перспектив перед ним не открывалось. Из-за этого Шахов был человеком раздражительным и желчным, но случались моменты, когда он разительно преображался. Перехватив многозначительный хозяйский взгляд, устремленный на Бондаря, он моментально повеселел. Не так давно ему случилось вывихнуть плечевой сустав одному назойливому репортеру, и воспоминания о том, как визжал тот болван, были Шахову все равно что бальзам на душу.

— Выведите его отсюда, да не церемоньтесь, — распорядилась Морталюк, указав мундштуком на Бондаря. — Станет сопротивляться, калечьте.

«Йес, мэм», — ответил мысленно Добрынин, вынимая из уха проводок телесного цвета.

— Сделаем, — солидно произнес он вслух.

Его тайной страстью были боевики, причем любые — иностранные и наши, хотя, конечно, голливудская продукция нравилась Добрынину больше. Он был готов смотреть кино сутками напролет, методично перемалывая челюстями орешки, чипсы или ржаные сухарики. Невольно подражая своим героям, Добрынин приучился отвечать на вопросы коротко и односложно, а сам вопросов никому не задавал, поскольку ничего его, по большому счету, не интересовало. Добрынинская душа обладала отзывчивостью мороженого хека, и взгляд его глаз был соответствующим. Если бы Бондарю захотелось посмотреть в эти глаза, он не прочел бы там ничего, кроме бесстрастной готовности выполнять любые хозяйские приказы.

Но Евгению было начхать на Добрынина, как и на Шахова. Вместо того чтобы визуально оценить противников, он продолжал стоять к ним спиной. А поза его сделалась не просто расслабленной, а совсем уж нелепой. Опершись обеими руками на никелированные спинки двух стульев, Бондарь подался вперед, чтобы укоризненно сказать Морталюк:

— Поступая таким образом, вы нарушаете Трудовой кодекс, Маргарита Марковна. Странное у нас получается собеседование.

Шахов и Добрынин одновременно шагнули вперед. Они не суетились, не спешили. Им представилась отличная возможность проявить свою преданность и исполнительность, поэтому обоим хотелось выполнить приказ как можно эффектнее. Шахов примеривался к пояснице наклонившегося Бондаря, решив для начала отбить ему почки. Добрынин представлял себе, как проделает удушающий захват с разворотом головы противника на девяносто градусов. Подмывало его также пнуть коленом обращенный к нему зад, однако это смахивало бы на мальчишество.

Морталюк, уловившая в голосе Бондаря нотки зарождающейся паники, ослепительно улыбнулась, как сделала бы это Мэрилин Монро, доживи она до убийства Джона Кеннеди. Их разделяла подкова стола, так что дотянуться до нее Бондарь никак не мог. Сзади к нему приближались охранники, каждый из которых представлял собой ходячую гору мускулистого мяса, снабженного некоторым количеством мозгового вещества. Морталюк уже предвкушала, как они собьют спесь с него, позволившего себе беседовать с ней в почти хамском тоне. Она ценила мужскую красоту, однако в первую очередь отдавала должное мужской силе. Перед ее мысленным взором промелькнули забавные картинки:

…вот капитана хватают за шкирку и волокут к двери, а он, моментально растерявший все свое самомнение, тщетно пытается вырваться из крепких рук охранников, умоляя Морталюк отменить приказ…

…а вот его, растрепанного и жалкого, с рубахой, выпроставшейся из брюк, выталкивают прочь, подгоняя тумаками и затрещинами… уцепившись за дверь, он хочет сказать что-то напоследок, но вылетает из зала, как пробка от шампанского…

Ничего подобного не произошло. Морталюк, вставлявшая сигарету в мундштук, замерла, некрасиво открыв рот. Злорадно похохатывавший Щусевич издал нечленораздельный звук, словно на его шее затянули невидимую удавку.

Силуэт Бондаря сделался размытым и прозрачным, так стремительно он крутанулся на месте. Разворачиваясь лицом к охранникам, Евгений подхватил стулья, за спинки которых держался. Выпущенные из рук, они взмыли в воздух, одновременно достигнув каждый своей цели.

Добрынин, проявивший завидную прыть, умудрился отреагировать на внезапную атаку. Его правая рука не только скользнула под пиджак, но и коснулась рифленой рукоятки пистолета. А вот порадоваться собственной ловкости Добрынин не успел. Сбитый стулом с ног, он, подобно девяностокилограммовой кегле, опрокинулся на пол, после чего в сознании приключился временный сбой. Его менее подвижный напарник, не мудрствуя лукаво, выставил перед собой руки и поймал стул за ножки, слегка ушибив при этом пальцы. Избавиться от мешающего предмета Шахову было не суждено.

Чтобы преодолеть четыре метра, отделяющие его от охранника, Бондарю понадобилось два прыжка, а чтобы завершить начатое — всего один расчетливый удар. Не тратя время на сжимание кулака, он поддел шаховский подбородок основанием ладони.

Клац! От зубодробительного удара у Шахова мозги встали набекрень. Ему показалось, что голова слетела с плеч долой и покатилась по залу, окруженная россыпями искр. Разумеется, никаких искр не было. То грюканье, которое доносилось до Шахова, производила не его голова, а выроненный стул. Сам Шахов сидел на полу, бессмысленно уставившись в темноту, сгустившуюся перед глазами.

— Продолжать? — прозвучало в его ушах.

Он понятия не имел, кто задал этот вопрос, точно так же как не сообразил, кому принадлежит голос, произнесший:

— Не стоит, Евгений Николаевич. Будем считать, что первый отборочный тур вы выдержали. Приступим ко второму?

Ответа Шахов не услышал. Но, прежде чем отключиться окончательно, тоскливо подумал: «Только бы они без меня провели его, этот чертов второй тур».

В данном случае ему повезло.

Когда горе-охранников увели, а стулья были водворены на место, Бондарь без приглашения опустился на один из них и вопросительно посмотрел на госпожу Морталюк:

— Что дальше? По правде говоря, подобные аттракционы меня не вдохновляют. — Бондарь поморщился. — Служба охраны у вас никудышняя, Маргарита Марковна. Вашим секьюрити вагоны бы разгружать или в носильщики на вокзал податься. Там им самое место.

— Я обдумаю ваше предложение, — усмехнулась Морталюк, и что-то в ее взгляде подсказало Бондарю: карьера парней в качестве охранников завершена.

Ему их жалко не было. Он и в самом деле полагал, что здоровым молодым людям негоже выполнять роль денщиков при капризных бизнес-леди. Может быть, благодаря сегодняшнему конфузу они подыщут себе более достойное занятие?

«А вот мне придется побыть у Морталюк на побегушках, — мрачно подумал Бондарь. — Никуда от этого не деться. Характер я уже показал, но перегибать палку нельзя. Как бы эта сука ни уважала чужую силу, а чересчур независимых людей она рядом с собой не потерпит».

Прежде чем заговорить, Бондарь улыбнулся той слегка смущенной улыбкой, которая неоднократно отрабатывалась им перед зеркалом наряду с другими выражениями лица, пригодными для любых случаев в жизни. Все это были лишь маски, надеваемые в зависимости от ситуации. У хорошего контрразведчика их превеликое множество. Дерзкий Бондарь, самоуверенный Бондарь, а теперь вот — виноватый Бондарь.

— Не хочу кривить перед вами душой, — сказал он. — Можно начистоту?

— Нужно начистоту, — поправил его Щусевич, вравший столь легко и охотно, что порой затруднялся отличить вымышленные факты своей биографии от тех, которые действительно имели место.

— Я изо всех сил старался не ударить лицом в грязь, — продолжал Бондарь, — но, кажется, переусердствовал. — Он посмотрел в глаза Морталюк, после чего уставился в пол. — Просто мне никогда не доводилось зависеть от женщины… пусть даже красивой женщины. — Его голос звучал все глуше и глуше. — Это задевает мое мужское самолюбие. Мне трудно вести себя адекватно.

— Придется научиться, если хотите у нас работать, — заявил Щусевич, промокая платком уголки глаз.

— Помолчи, Юрасик, — одернула его Морталюк. Ее испытывающий взгляд, устремленный на Бондаря, потеплел. — Самолюбие — вещь хорошая, без него в наше время никуда. Однако контролировать его надо. Разве вас не обучали этому в Академии ФСБ?

— Обычно у меня получается сдерживать эмоции. — Бондарь сменил виноватую интонацию на доверительную. — Сам не понимаю, что вдруг на меня накатило… Можно вопрос?..

— Только один. — Морталюк посмотрела на часы.

— Меня преследует ощущение, что я вас раньше где-то видел. Глупо, конечно, но… Вы никогда не снимались в кино, Маргарита Марковна?

— Нет.

— Вы похожи на какую-то знаменитую актрису.

— Неужели?

— Вспомнил! — Бондарь хлопнул себя по лбу, отчего вид у него сделался совершенно простецким. — Эти кадры часто крутят по телевизору. Вы стоите над вентиляционной решеткой, снизу дует, вы придерживаете платье обеими руками и так улыбаетесь… Правда, в жизни вы гораздо красивее, чем в кино.

— Льстец, — улыбнулась Морталюк, отчего ее сходство с Мэрилин Монро только усилилось. Только это была ненастоящая Монро. Такая же фальшивая, как та, которую изобразил на своем знаменитом полотне Энди Уорхолл. — Спасибо за комплимент, но я в них не нуждаюсь. — Губы Морталюк по-прежнему улыбались, хотя глаза ее превратились в две льдинки. — Чем вешать мне лапшу на уши, лучше попробуйте отгадать, почему в деловых кругах меня прозвали Леди М?

Бондарь задумчиво поскреб подбородок:

— Понятия не имею.

— А вы напрягите воображение, Евгений Николаевич.

— Ну… Ваша фамилия начинается с буквы «М». Мэрилин Монро тоже называли по инициалам: М.М.

— У меня специфическая фамилия, — важно произнесла Морталюк, прикуривая от поднесенной помощником зажигалки. — Конкуренты это давно заметили.

— Можно? — Бондарь достал пачку «Монте-Карло» и приподнял брови, ожидая ответа.

— Нельзя.

— В присутствии Маргариты Марковны не курят, — строго произнес Щусевич.

— Здоровее буду. — Бондарь спрятал сигареты в карман пиджака. — Так что насчет вашей фамилии? — Он снова взглянул на Морталюк. — В чем ее особенность?

Выпустив дым через нос, она пояснила:

— «Mortale» в переводе с латыни означает «смертельный».

— Сальто-мортале, — закивал Бондарь. — Я должен был сообразить с самого начала.

— Ничего страшного, — успокоила его Морталюк. — Теперь вы знаете, почему меня называют Леди М, а значит, недоразумений быть не должно. — Она выпустила вверх аккуратное дымное кольцо, трансформировавшееся в сердечко. — Вы очень своевременно упомянули сальто-мортале, поскольку покувыркаться вам придется на славу. — Морталюк повернулась к Щусевичу. — Пригласи-ка, дружок, Чена. Тут прозвучала резкая критика в адрес нашей службы безопасности, я просто обязана отреагировать. — Она одарила Бондаря многообещающей улыбкой. — Рядовые охранники проявили себя не лучшим образом и будут примерно наказаны, но… — В воздухе растворилось еще одно голубоватое кольцо. — Но Евгений Николаевич рановато торжествует победу.

— Я не торжествую, — возразил Бондарь.

— И правильно делаете, — произнесла Морталюк. Одобрение и угроза смешались в этой фразе в равных пропорциях.