Капитан разведки

Сергей Донской, 2007

Фашиствующая группировка «Феникс», тайно руководимая депутатом Антоненко, устроила крупный теракт. Взлетел на воздух пассажирский состав, погибли люди. ГРУ стало известно, что в преддверии предстоящих выборов депутат собирается провести еще ряд терактов, чтобы поднять свой рейтинг обещаниями покончить с террором. Майору спецназа ГРУ Михаилу Хвату нет дела до политики, ему надо спасать людей. И в первую очередь нужно найти и ликвидировать склад взрывчатки, который охраняют боевики группировки. А времени на поиски уже нет, очередной теракт – завтра…

Глава вторая

В Киеве при загадочных обстоятельствах скончался гражданин России И. Назаров, подвергшийся зверскому избиению в подъезде жилого дома. Милиция рассматривает различные версии и склоняется к мнению, что Назаров стал жертвой хулиганов или грабителей. Однако брошенный на месте преступления фонарик вьетнамского производства заставляет вспомнить, как и при каких обстоятельствах Назаров оказался в Киеве. В фашистских кругах этот человек не нуждается в представлении. Издатель газеты Национально-освободительной партии «Наша жизнь», основатель так называемой «Белой церкви», бывший преподаватель МГУ и последовательный «освободитель мира от жидомасонского ига», он был обвинен в причастности к взрыву общежития вьетнамских студентов, после чего скрылся от следствия, попросив «политического» убежища у «помаранчевых» властей Украины. Назарова приютили. Но уберечь не смогли. Между тем, по странному стечению обстоятельств, Министр обороны РФ на вчерашней пресс-конференции счел необходимым напомнить, что Главному разведуправлению Генштаба поручено уничтожение террористов в любой точке мира. По его словам, соответствующие приказы давно отданы, и вся система работает в этом направлении. На вопрос журналиста, не является ли убийство Назарова делом рук спецподразделения ГРУ, министр ответил общими фразами о неотвратимости справедливого возмездия, однако отрицать такую возможность не стал.

Заметка «По законам военного времени» в газете «Киевский бульвар».

* * *

Катя недолюбливала свою фамилию. Да и как могло быть иначе? Какой женщине приятно представляться Катериной… Хват…

— Хват? — переспросят. — Гм, очень приятно.

А на самом деле ничего в этом приятного и хорошего нет. Как нет ничего хорошего в бесцельном одиноком существовании, когда только и остается, что пялиться в телевизор, листать дурацкие журналы или мечтать, мечтать, мечтать… О чем? Ну хотя бы о том, как в один прекрасный день Катя сменит опостылевшую фамилию на какую-нибудь другую, более благозвучную. Впрочем, не в благозвучности дело. Был бы муж, а остальное приложится. Тягостно, почти невыносимо жить без мужского плеча рядом, на которое можно опереться в трудную минуту.

А таких трудных минут в сутках хватает, за вычетом времени, проведенного во сне или хлопотах по хозяйству. Когда же что-нибудь переменится к лучшему? И когда соизволит появиться непутевый брат Михаил, о котором вот уже две недели ни слуху ни духу? Вечно пропадает где-то, вечно занимается какими-то подозрительными делишками, темнит, недоговаривает, отмалчивается, отшучивается. Утверждает, что работает экспедитором. Ну не совсем экспедитором, а еще и охранником по совместительству. Сопровождает грузы. Наверное, хорошо сопровождает, раз платят ему такие деньжищи. В последний раз, отправляясь куда-то на юг, снабдил Катю весьма внушительной суммой, а по возвращении одарил добавкой.

Жаль только, что из командировки брат привез не только премиальные, но и незнакомую девчонку по имени Алиса. Представил ее как невесту, приобнял за талию, предложил любить и жаловать. А с какой стати Кате ее любить, за что жаловать? За то, что повисла на шее старшего брата? За то, что, как выяснилось, она замужем? За строптивый нрав, упрямство, невыносимый характер, стремление во всем настоять на своем?

Не ужилась Катя с Алисой под одной крышей, да и могло ли быть иначе? Двум хозяйкам в доме тесно, как бы они ни пытались приноровиться друг к другу. Алиса не очень-то и пыталась. Катя, по правде говоря, тоже. Кончилось тем, что брат, уставший от бесконечной кухонно-бытовой междоусобицы, снял квартиру и съехал. С вещами и так называемой невестой. И что теперь? Одной куковать в четырех стенах?

Нервно прикурив сигарету, Катя уселась перед телевизором, перетасовала пультом каналы, задержалась на выпуске новостей.

— Общее число жертв позавчерашнего теракта на Курском вокзале увеличилось, — сообщила дикторша, столь холеная, столь лощеная, что искренность ее скорбной мины вызывала сомнение. — За минувшую ночь в Институте скорой помощи имени Склифосовского скончалось еще четверо пострадавших. Специалисты утверждают, что взрыв был произведен с помощью коротковолнового приемопередатчика. — Дикторша выдержала небольшую паузу, давая возможность осмыслить информацию. — Взрывное устройство, спрятанное то ли среди багажа на платформе, то ли в одном из вагонов, сдетонировало, в результате чего многие были ранены и убиты. Следствие по факту теракта продолжается. Мы будем следить за развитием событий.

«Мы тоже», — подумала Катя, переключаясь на неведомо какую серию неведомо какой мыльной оперы. Только и остается, что следить за развитием событий. Не отрываясь от экрана. Безвылазно сидя дома. Безрезультатно дожидаясь звонка от брата, который обещал помочь устроиться на хорошую работу, а сам всецело поглощен своей ненаглядной Алисой.

Не докурив сигарету до половины, Катя потушила ее в пепельнице и вставила в рот новую. В телевизоре какой-то зализанный латиноамериканец предлагал руку и сердце пышной красотке, прячущей под подушкой портрет другого латиноамериканца, седого и усатого. Молодой, кстати говоря, тоже имел возлюбленную на стороне, которая позвонила ему в самый неподходящий момент. Началось бурное выяснение отношений. «Как же ты мог, Энрико?» — надрывалась Жужу голосом немолодой дублерши, явно поднаторевшей в домашних скандалах. Находись брат дома, он непременно потребовал бы приглушить звук, но его здесь не было, и Катя, назло ему, увеличила громкость.

Словно уловив ее настроение, он позвонил. Поздоровался, для порядка отметил, что бабье лето выдалось на редкость жаркое, после чего недовольно осведомился:

— Что за душераздирающие крики у тебя там? Все сериалами забавляешься?

— Чем же еще, — перешла в наступление Катя. — Больше нечем.

— Почитала бы, что ли, — сказал брат.

— Обязательно. Книгу про то, как быть сестрам, которых не любят братья.

— Я тебя люблю. Ты знаешь.

— Не знаю, — возразила Катя. — Ты меня бросил на произвол судьбы. Я себе места не нахожу. Хотя бы на часок заглянул ради приличия. — В ее голосе зазвучали просительные интонации. — Приезжай, Миша. Я пирожков напеку. Твоих любимых.

— С капустой? — спросил брат.

— Ну да.

— Сегодня не получится.

— Почему? — поскучнела Катя.

— У меня важная встреча.

— Твои важные встречи мне известны. На диване с Алисой. С утра до вечера.

— Ошибаешься, — сказал брат. — Сегодня собираюсь переговорить со старым знакомым по поводу твоего трудоустройства.

— Кто такой?

— Ты с ним незнакома. Алексей Истомин его зовут. Хороший мужик, на днях открыл новую фирму, набирает сотрудников. Думаю, мне он не откажет. — Тут брат кашлянул, то ли для солидности, то ли от смущения. — Так что готовься к трудовым свершениям.

— Всегда готова, — просияла Катя, — как комсомолка.

— Как пионерка, сестренка. Это пионеры были всегда готовы. Комсомольцы есть требовали.

— Не припоминаю такого.

— Ну как же. Партия сказала: «Надо», комсомол ответил: «Е-есть!» Жрать то есть.

— А, — усмехнулась Катя. — Будущие младореформаторы.

— Они самые, — подтвердил брат.

На экране телевизора возник крупный план рыдающей красотки. Слезы, стекающие по ее щекам, были неправдоподобно большими, но тушь с ресниц не текла. Вспомнив, что пора обновлять косметические запасы, Катя сменила тон.

— А что за вакансии у твоего знакомого? — спросила она.

— На месте разберемся, — ответил брат.

— Потом заедешь?

— Лучше перезвоню.

— Кому лучше?

Уловив нотки отчаяния в Катином голосе, брат поспешил с неуклюжими утешениями:

— Ты как вообще? Нормально?

— Ненормально, Миша. Совсем ненормально.

— Деньги еще остались? Не голодаешь?

— Денег пока хватает, — сказала Катя, — а вот человеческого тепла, участия…

Брат смутился.

— Я на предмет участия, гм, как-то не очень…

— Это потому что все твое внимание сосредоточено на чужой жене, — завелась Катя, — а до родной сестры тебе и дела нет.

— Она не чужая жена, она моя невеста.

В заявлении брата проскользнула неуверенность. Словно он успокаивал сам себя, хотя без особого успеха. Катя усмехнулась. Недолго музыка играла, недолго братец танцевал. Все вернется на круги своя. Взрослому мужчине надоест нянчиться с молоденькой девчонкой, он возьмется за ум и возвратится в тихую семейную гавань.

— Ты слышала? — с вызовом спросил Хват.

— А как же, — ответила Катя.

— Вот и прими к сведению.

— Уже приняла. Только бросишь ты ее, Мишенька, все равно бросишь. Помяни мое слово.

— Спецназовцы своих не бросают.

— Ох как высокопарно! А экспедиторы?

Не найдясь с ответом, брат закашлялся. Решив, что с него хватит, Катя смягчила голос.

— Так ты перезвонишь? — спросила она.

— Сразу, как только переговорю с Истоминым.

— Тогда я буду ждать, — сказала Катя.

Привычное занятие. Такое привычное, что волчицей выть хочется.

— До связи, сестренка, — сказал брат и положил трубку.

— До связи, братик, — прошептала Катя и принялась вытирать слезы, неизвестно когда и почему выступившие на глазах.

Ох уж эти мыльные оперы! Из-за них вечно глаза на мокром месте! Выключив телевизор, Катя ничком упала на диван и уткнулась лицом в подушку.

* * *

Пятница продолжалась, светило солнце, над всей Москвой простиралось безоблачное небо, но с запада надвигался сплошной облачный вал, вздымавшийся от края до края горизонта. О том, что грядет с облаками, не ведал никто, хотя многие прохожие задирали головы к небесам, пытаясь определить свои ближайшие перспективы. Гроза ли обрушится на город, или же улицы снова заполнятся гарью лесных пожарищ, той сизой мглой, от которой учащается пульс, а в глазах темнеет, как перед приступом удушья? «Лучше бы гроза», — рассуждали москвичи. Словно к их мнению кто-то прислушивался.

Тверская шумела на тысячи голосов, струилась потоками машин, пестрела иностранными вывесками: тут тебе и «Саламандер», и «Хьюго Босс», и «Россини». Глаза разбегались, как на венецианском карнавале, однако настоящего праздничного настроения не было, улыбчивые прохожие попадались редко, уличные кафе по большей части пустовали.

В одном из таких сидели двое, прихлебывая пиво из запотевших бокалов. Алый зонт, под которым они расположились, не внушал доверия обоим. Очень уж он напоминал раздувшийся парус. Подхватит ветром и унесет вместе со столиком к черту на кулички — и поминай, как звали.

— Обязательно было меня в эту забегаловку приглашать? — спросил один из мужчин, кривя крупное, заметное лицо. — Мог бы и на «Арагви» расщедриться. — Кивнув в сторону ресторана, он добавил: — Там, говорят, сам Лаврентий Палыч сиживал.

— С Берии не сдирали по пятьдесят баксов за жесткий шашлык с бокалом столового вина, — заметил его спутник, звали которого Михаилом Хватом. Он чувствовал себя у всех на виду неуютно, однако со стороны казался вполне умиротворенным и довольным жизнью, хотя его ленца была напускной, как у большого кота, который никогда не бывает сыт настолько, чтобы не начать очередную охоту. Было бы на кого. — Кроме того, я предпочитаю дышать свежим воздухом, — добавил Хват, глотнув пиво, а мысленно добавил: «Особенно, когда финансы поют романсы».

— Свежими выхлопными газами мы здесь дышим. — Скептически настроенный мужчина демонстративно отвернулся, разглядывая прохожих сквозь непроницаемо-черные очки. — Угар в чистом виде. Це-о-два.

— Просто це-о, — обронил Хват. — Оксид углерода.

Смотрел он на своего собеседника без тени заискивания или подобострастия, хотя тот явно перегнал его на социальной лестнице. Алексей Истомин — именно так звали крупнолицего — относился к той категории граждан, которые не любят бесцельно шляться в людных местах. Если уж пешие прогулки, то не дальше, чем от дверцы собственной иномарки до порога ближайшего банка, офиса или магазина. Среди прочих посетителей уличного кафе он бросался в глаза, как жук в муравейнике. Очень уж солидно упакован: костюм под стать воротиле с Уолл-стрит, водонепроницаемые часы с корпусом и браслетом из титана, платиновая зажигалка «Dunhill», как бы невзначай выложенная на стол. Кстати, ключи от автомобиля знакомый Хвата тоже не поленился извлечь из кармана и теперь рассеянно поигрывал ими, бросая взгляды по сторонам.

Казалось, он был таким импозантным всегда, может быть, даже с детских пеленок, но это было ошибочное впечатление. Алексей Истомин родился самым обыкновенным мальчиком и до того, как занялся бизнесом, бизнесом и ничем другим, кроме бизнеса, он даже в защитниках отечества некоторое время походил, вернее, полетал, будучи военным вертолетчиком.

* * *

Проходя службу в Чечне, Истомин узнал, как допрашивают пленных боевиков, отстреливая им по одному пальцы на руках или срезая им кожу со ступней, прежде чем вывести босиком на утреннюю прогулку. Он понял, почему слово «зачистка» звучит в Закавказье страшнее всяких армагеддонов и концов света, которыми священники пугают людей, не видавших ужасов войны. Он выяснил, что вернувшийся из боя человек, несущий несусветную околесицу, не обязательно поддат, обколот или обкурен — это просто своеобразная реакция на окружающее безумие. Разве легко сохранить рассудок в мире, где от тебя самого и от каждого из твоих боевых товарищей в любой момент может остаться лишь груда кровавого фарша, умещающегося в обычном ведре? В мире, где русским парням перерезают глотки, как баранам, и счастливчиком считает себя тот, кому предварительно не отпилили конечности, не выкололи глаза, не оторвали мошонку…

Их «Ми-28» сбили неподалеку от грузинской границы. Истомин и его командир при падении не погибли благодаря надежной системе пассивной защиты вертолета, способной погасить удар о землю с вертикальной скоростью до двенадцати метров в секунду. Основу этой системы защиты составляли неубирающиеся в полете шасси с двухкамерной амортизационной стойкой и энергопоглощающие кресла. Однако топливный бак вертолета взорвался раньше, чем летчикам удалось отбежать на безопасное расстояние. Истомин отделался контузией и легкими царапинами, а командиру посекло ноги обломками обшивки.

Оставалось лишь гадать, кто раньше поспеет на место падения «двадцать восьмого» — чеченцы или русские. Обмотав голову курткой, Истомин пробрался в кабину горящей машины, где обзавелся пистолетом и аптечкой. Когда он вернулся к командиру, тот был белым как мел, а его кровоточащие ноги распухли до чудовищных размеров. Чтобы он не умер от болевого шока, пришлось вколоть ему две ампулы промедола, и Истомин с задачей справился, хотя и делал уколы первый раз в жизни.

Было холодно. Перевязав бредящего и сотрясаемого лихорадкой командира, Истомин тихо заплакал, размазывая по лицу грязь и копоть. Он не знал, что делать дальше. Он прислушивался к бреду командира и гадал, сумеет ли застрелить его и себя самого, когда появятся чеченцы.

Тут-то и подоспели эти ребята, оказавшиеся, как выяснилось позже, спецназовцами. Теми самыми, из ГРУ. Настоящими, не опереточными. Старшим у них был капитан Хват — и по званию, и по возрасту. Именно он осмотрел раненого, поцокал языком и, вытащив нож, заявил:

— Придется избавляться.

— Ты в своем уме? — истерически закричал Истомин. — Соображаешь, что говоришь? Мы не дикари, чтобы своих резать.

— Болван, — проворчал Хват, ловко вспарывая штанины раненого, заскорузлые от крови. — За кого ты меня принимаешь?

— Значит, ногу командиру отчекрыжить хочешь?

— Не моя профессия. Это пусть хирурги решают, когда возвратимся.

— Тогда от чего ты избавляться собираешься?

— От осколков, парень. Всего-навсего от осколков. Чтобы заражения не было.

— Понял, теперь понял, — обрадовался Истомин.

— Это хорошо, что ты такой сообразительный, — ухмыльнулся Хват, не скрывая иронии. — Помощником будешь.

— Я?

— Ты, ты. Ну-ка, вставь товарищу ремень между зубов, чтобы не покрошил их по запарке. И руки ему держи, руки.

Истомин выполнил требуемое, после чего жалобно сморщился, услышав истошное:

— Уй, бллля-а-АААА!..

Командир вертолета, не проявлявший до сих пор никаких признаков жизни, моментально пришел в себя, как только лезвие ножа принялось расширять первую рану, ища засевший в ляжке осколок. Еще не стих поток его неистовой брани, когда Хват, вытащив из рукояти ножа нечто вроде щипчиков, ухватил окровавленный кусок металла и резко рванул его на себя. Раненый пронзительно взвыл, выгнулся сначала назад, затем так же резко вперед. Из раны хлынула кровь.

Операция, напоминавшая Истомину экзекуцию, повторилась несколько раз. Двое спецназовцев, бесстрастно наблюдая за действиями своего капитана, дружно рвали оболочки на индивидуальных медицинских пакетах, разматывали бинты, сноровисто промокали кровь. Третий вытаскивал патроны из отстегнутого автоматного рожка. Сам Хват, закончивший операцию, невозмутимо закурил, держа сигарету таким образом, чтобы не перепачкать ее окровавленными пальцами.

— Нашел время! — взвизгнул Истомин, едва удерживающий мечущегося от боли командира. — Уши без курева опухли, что ли?

— Сбавь обороты, братишка, — посоветовал ему Хват, — а то как бы мне не пришлось заняться твоими собственными ушами… Что касается сигареты, то пеплом засыпают мелкие раны, усвоил?

— А крупные — порохом, — сообщил другой спецназовец, склоняясь над ногами раненого с двумя открытыми патронами.

На протяжении последующих двух минут Истомин всецело сосредоточился на выполнении двух важнейших задач. Во-первых, не позволял командиру вырваться из своих обьятий. Во-вторых, прилагал все силы для того, чтобы не грохнуться в обморок. Не случилось ни того, ни другого, хотя ему было тогда всего двадцать четыре года, и это была первая настоящая переделка, в которую он попал.

К тому моменту, когда закончилась операция, к месту падения вертолета успели подтянуться чеченские боевики, и начался затяжной бой, до конца которого Истомин молился лишь о том, чтобы не попасть в плен. Он был настолько благодарен Хвату, вытащившему его из чеченского пекла, что имел неосторожность поклясться ему в вечной дружбе и оставить ему свои координаты. Теперь за великодушие приходилось платить, как приходится платить почти за все ошибки молодости. Кто он Истомину, этот Хват? Не брат и не сват, хотя, будь он даже сватом или братом, его неожиданное появление вряд ли обрадовало бы упитанного, прекрасно одетого мужчину, давным-давно демобилизовавшегося из военно-воздушных сил по состоянию здоровья и начавшего совершенно другую жизнь, наполненную новым смыслом.

* * *

Он преуспел в этой новой жизни, очень преуспел. На его брелоке красовалась эмблема «Alfa Romeo», а часы носили фирменное клеймо «Omega Seamaster», стоили они 2175 долларов, и теперь, взбреди Истомину в голову такая странная идея, он мог бы нырнуть с часами на руке хоть на трехсотметровую глубину, чего, конечно, никогда не делал и делать не собирался. Его главные интересы были сосредоточены здесь, на земле, где он неустанно делал деньги, деньги и ничего, кроме денег, поскольку те стали для него смыслом жизни. Приглашение офицера спецназа застало его врасплох, он, как и любой российский предприниматель, постоянно испытывал страх перед силовыми структурами, но, пообщавшись с Хватом, Истомин понял, что тот выступает всего лишь в качестве просителя, и теперь наслаждался возможностью подчеркнуть свое превосходство.

Почему бы не пустить пыль в глаза нищему вояке? И почему бы не помурыжить его немного, томя неизвестностью? Пусть мучается и завидует.

— Нет, ты только погляди на это чудо природы, — воскликнул Истомин, направив черные очки на урезанные до минимума девичьи шортики, проплывающие мимо. — Оказывается, на улицах еще встречаются вполне приличные экземпляры!

Хват тоже проследил за удаляющимися шортами и пожал плечами:

— А где же им быть?

— Ты кого имеешь в виду? — рассеянно спросил Истомин, в поле зрения которого попали сразу две юбчонки, одна короче другой.

Можно было заподозрить, что его очки снабжены устройством рентгеновского видения, как в том знаменитом шпионском фильме, где герой использовал их для обнаружения оружия у охранников в казино.

— Я имею в виду экземпляры, как ты выразился, — пожал плечами Хват. — Где же им шляться, как не по Тверской?

— Ну, есть много разных мест, — тонко улыбнулся Истомин. — Хотя, признаюсь, здешние особи здорово поднимают жизненный тонус. Помнишь, такая хорошая песня была?.. Из полей… гм, уносится печаль, из души… гм, уходит прочь тревога… — Отметив, что его баритон привлек внимание присутствующих, он перебросил руку через спинку стула и оттопырил нижнюю губу.

— Честно говоря, я пригласил тебя не старые песни о главном обсуждать, а новые, — сказал Хват, отодвигая почти полный бокал. — О вакансиях в твоей фирме. Ты сказал, что набираешь штат. Найдешь место для моей сестры? — Пересиливая себя, Хват улыбнулся. — Опыт работы в коммерческих структурах у нее небольшой, но есть высшее образование, она умна и исполнительна. Моего поручительства для тебя достаточно?

— Пых… — Истомин занялся прикуриванием сигареты и выдерживал долгую паузу до тех пор, пока не сделал первую затяжку. — Пф-фу… Ты просишь меня на правах человека, спасшего мне жизнь?

— Забудь об этом. Никого я не спасал. Просто оказался в нужное время в нужном месте. Тебе повезло, вот и все.

— В таком случае буду говорить напрямик… Не возражаешь?

Хват медленно качнул головой:

— Нет.

Истомин отвел взгляд.

— Твоя рекомендация работает не на сестру, а против нее, — выдохнул он с дымом вперемешку.

Стиснутые скулы Хвата непроизвольно дернулись:

— Почему?

— Потому что ты служишь людям, которые всячески препятствуют моему бизнесу, — заявил Истомин. — Мы по разные стороны баррикад. Я хочу преуспевать, а государство и его опричники норовят ободрать меня как липку.

— Во-первых, я не людям служу, а отечеству…

— Фи, как высокопарно!

«Опять, — отметил про себя Хват. — Уже второй раз за сегодня. Что за чертовщина? Стоит произнести что-нибудь от души, как тебя принимают за позера. Что произошло с обычным русским словом «отечество»? Или что произошло со всеми нами?»

— Ладно, родине я служу, — поправился Хват. — Так доходчивей?

— Нет, но не обращай внимания. Говори, я слушаю.

Истомин демонстративно уставился на очередную девушку. Давал понять, что люди, служащие родине, отечеству или отчизне, ему неинтересны. Вот длинноногие создания, расхаживающие по улицам, другое дело. Хват посмотрел на истоминские очки и поймал себя на желании сорвать их и забросить подальше. Он жалел, что обратился за помощью к Истомину, но не привык останавливаться на середине пути. Сказавши «а», говори «б», иначе так и прозаикаешься всю жизнь, так и протопчешься на одном месте.

— Во-вторых, — сказал Хват, упрямо наклоня голову, — в настоящий момент я сам по себе.

— Уволился? — оживился Истомин. — Или вышибли?

«Не твое собачье дело», — вот что вертелось на языке. Но Хват сумел найти более обтекаемую формулировку:

— Неважно. — Он пристукнул бокалом по столу, привлекая внимание засмотревшегося на прохожих собеседника. — В-третьих, даже если бы я оставался кадровым офицером ГРУ, это никоим образом не помешало бы твоему бизнесу, Алексей. Ты меня за стукача держишь?

— Нет, конечно, что ты! — Истомин даже руками замахал, отметая подобные предположения. — Но пойми меня правильно. А вдруг эта твоя Елизавета…

— Катерина, — подсказал Хват.

— Я и говорю: Катерина… А вдруг она захочет пооткровенничать с кем-нибудь из твоих дружков? А те, в свою очередь, передадут сказанное дальше?

— У нас в ГРУ не держат сплетников. И мы никоим образом не контачим с налоговиками и прочими сотрудниками фискальных служб. Кроме того, повторяю, я ручаюсь за сестру. Ты мне веришь?

— Тебе — да, — кивнул Истомин. — И если бы работу искал ты, то я бы взял тебя, не колеблясь. — Он встрепенулся. — Слушай, а ведь и правда, давай ко мне, а? Старая гвардия не подведет, тогда как с доморощенными секьюрити сплошная морока. — Истомин раздавил окурок в пепельнице и скривился, понюхав испачканные пеплом пальцы. — Уму-разуму их учи, одевай, обувай, бирюльки разные покупай ящиками. Себе же дороже выходит.

Хват нахмурился:

— А на мне, выходит, сэкономить можно?

— Да не о том речь, чудак-человек. Я тебе такой оклад положу, что сестренке твоей и работать не придется. — Истомин навалился грудью на стол. — Шефом моей службы безопасности хочешь?

— Нет, — качнул головой Хват.

— Но не в компаньоны же тебя брать, не в партнеры!

— Да, компаньонов из нас не получится, Алексей. Это ты верно подметил.

— А тебе обидно, да?

Истомин погрозил пальцем и захихикал, сделавшись абсолютно не похожим на того пилота, который много лет назад казался вполне нормальным парнем, заслуживающим скупых похвал и дружеских рукопожатий. Смерив его внимательным взглядом, Хват сказал:

— Пожалуй, напрасно я тебя побеспокоил.

— Напротив. Я очень рад нашей встрече. И готов помочь тебе, чем смогу. Но как?

— Я сказал как. Отвечай прямо: да или нет?

Истомин поправил очки таким образом, чтобы его глаза скрылись за непроницаемыми стеклами. Вместо зрачков — два солнечных блика, поди догадайся, что там за ними происходит.

— В принципе, против кандидатуры твоей сестры я ничего не имею…

— Продолжай, — буркнул Хват, оставив попытки разглядеть глаза собеседника. Пришлось сосредоточить внимание на брелоке в его руках, представлявшем собой миниатюрный щит с синим ободком. Внутри красный крест и многократно изогнутый зеленый змей, возможно, тот самый, библейский, но без всякого яблока в пасти.

— Но услуга за услугу, — вкрадчиво произнес Истомин. — Ты, насколько я понял, присягой не связан и службой не обременен?

— Да, — подтвердил Хват.

— Значит, найдешь время выполнить одно маленькое порученьице личного характера. Не бесплатно, разумеется.

— Это зависит от того, что именно ты у меня попросишь.

— Не попрошу, — перешел на шепот Истомин, — а закажу. Слыхал такой термин? За-ка-зать. — Он нервно щелкнул пальцами. — Ну, бывают заказчики, а бывают исполнители… Намек понятен?

— Более чем, — произнес Хват, глаза которого превратились в две смотровые щели.

— Вот и отлично! Ты мне, я тебе. Рука руку моет.

— Какая какую?

— Не валяй дурака, — скривился Истомин. — Ты хочешь пристроить сестру на теплое местечко, а я хочу, гм, чуточку расширить сферу своего бизнеса. Короче, есть у меня конкурент, которого лучше бы не было. Совсем. Я достаточно ясно выражаюсь?

— Достаточно, — подтвердил Хват. — Настолько ясно, что оторопь берет.

— Спецназовца? Оторопь?

— А спецназовцы, по-твоему, не люди?

— Люди, конечно, люди. Но специфической породы…

— Это какой же?

— Ну, есть волки, а есть овцы, — поторопился с пояснениями Истомин. — Первые занимаются тем, что режут вторых. Хищнический инстинкт.

— Кажется, он у меня начинает просыпаться, — признался Хват.

— Так это же хорошо!

— Ты уверен?

Короткий вопрос поставил Истомина в тупик. Заглянув в глаза собеседнику, он подумал, что ничего хорошего там не наблюдается. Волки, они не только овец режут, а и пастухов, людей то есть. Опасный народ. С ними нужно быть начеку.

— Ну вот, набычился, кулаки сжал, желваками играешь! — Истомин укоризненно покачал головой. — Сам же вызвал на откровенность, а теперь злишься. Нехорошо. Никто ведь не насилует ни тебя, ни твою сестру. В третьем тысячелетии от рождества Христова живем. Свобода выбора, Михаил, полная свобода. Хочешь быть преуспевающим, будь им. Нет? Ступай на помойку рыться или на паперть.

— Это ты мне советуешь? — усмехнулся Хват, напоминая, что лично он объедками не питается и с протянутой рукой не стоит.

Смерив его долгим взглядом, Истомин отвел свои очки в сторону.

— Дело хозяйское, — буркнул он. — Будем считать, что разговор не состоялся. Что касается твоей сестры, то у меня есть ее резюме, и если она понадобится, то с ней свяжутся. Но это вряд ли. От желающих устроиться на работу отбоя нет, вот их сколько, выше крыши! — Судя по взмаху ладони, критический уровень проходил над самой макушкой Истомина. — Давай на этом и остановимся.

— Тут вы совершенно правы, господин бизнесмен, — раздался голос, — самое время остановиться, а то как бы чего не вышло.

* * *

— А? — Истомин резко, до хруста шейных позвонков, повернулся к человеку, столь бесцеремонно вмешавшемуся в чужой разговор.

Расположившись за соседним столом, тот с удовольствием слизывал мороженое с ложечки и безмятежно продолжал:

— Я говорю, поосторожней на поворотах, Алексей Петрович. Конкурентов нынче заказывать опасно стало, хоть и в третьем тысячелетии от рождества Христова живем, как вы изволили выразиться. Сговор с целью покушения на убийство — это вам не числящийся в угоне итальянский автомобиль с перебитыми номерами. За него и к ответу привлечь могут.

Перехватив ироничный взгляд, брошенный незнакомцем на брелок с эмблемой «Alfa-Romeo», Истомин моментально завелся. С пол-оборота, как мотор его чудесной машины.

— Что за хамство такое! — вскричал он, призывая Хвата разделить свое негодование. — Кажется, мы никого не просили вмешиваться в наш разговор!

Несмотря на высокомерный тон, он чувствовал себя не в своей тарелке. Откуда этому подозрительному типу известно его имя-отчество? Когда он успел изучить двигатель его иномарки? Почему ухмыляется так, словно знает об Истомине значительно больше, чем может быть известно человеку постороннему и совершенно незнакомому? Комитетчик? Чересчур ушлый борзописец из какой-нибудь бульварной газетенки? Или же это лишь прелюдия к тому опасному процессу, при упоминании о котором сердце любого российского бизнесмена невольно уходит в пятки… Неужели наезд?

— Я Реутов, — представился мужчина, как бы прочитав тревожные мысли, проносящиеся в истоминской голове. — Полковник спецназа Главного разведывательного управления Генштаба России. Любить и жаловать не прошу, поскольку вы, Алексей Петрович, никого, кроме себя самого, не любите и не жалуете. Даже тех, кто имел глупость спасти вам жизнь.

— Так вы знакомы? — догадался слегка смутившийся Истомин, переводя взгляд с загадочного полковника на своего ухмыляющегося визави.

— Сейчас проверим… Узнаешь меня, сугубо штатский человек? — С этими словами полковник подмигнул Хвату, пересел к нему поближе и отправил в рот очередную порцию мороженого.

— На склероз пока что не жалуюсь, — откликнулся Хват, уже не просто ухмыляясь, а радостно скалясь.

Внешне они были совершенно разными, но тем не менее оба казались слепленными из одного и того же теста — одинаково обожженные солнцем, обдутые одними и теми же ветрами, повидавшие похожие виды, вынесшие сходные испытания. Зато сам Истомин внезапно почувствовал себя обрюзгшим, неуклюжим и нелепым, чего с ним до сих пор не случалось. Он резко встал. Скрежет отодвинутого стула привлек внимание официанта. Парень, уже давно бросавший неодобрительные взгляды на компанию мужчин, засидевшихся за своими четырьмя бокалами пива, приблизился к ним, чтобы без особой почтительности осведомиться:

— Желаете рассчитаться?

— Еще пива желаем, — безмятежно заявил Хват.

— Что к пиву? — осведомился официант, нетерпеливо гарцующий на месте. В своей полосатой жилетке он чем-то напоминал зебру, готовую припуститься вскачь.

— Что велят, то им и принесешь, уважаемый, — вмешался Истомин, выкладывая на стол две пятисотрублевые купюры. — Угости моих товарищей на славу.

— Убери это, — тихо потребовал Хват. — Мы привыкли пить за свой счет.

— И жить, — добавил полковник.

Губы Истомина сами собой скривились в жалкой улыбке. Вместо того чтобы смерить сидящих высокомерным взглядом, он зачем-то спросил:

— Тогда я пошел?

— Пошел-пошел, — подтвердил Хват. — Мелкими шагами. Я уже давно хотел тебя об этом попросить, да мне все казалось, что передо мной боевой летчик сидит, а не денежный мешок.

В голове Истомина промелькнула мысль о том, что ему ужасно не хочется покидать кафе, а хочется как раз вновь занять свое место под парусиновым тентом, рядом с выжидательно глядящими на него мужчинами. Осушить одним духом бокал пива, можно даже два. А еще лучше тяпнуть водочки, поговорить в хорошей компании о том о сем, предложить Хвату свою бескорыстную помощь, может быть, даже денег дать взаймы, хотя об этом вроде разговора не было… Если бы в ответ на его сбивчивое прощание позвучало предложение остаться, он так бы и поступил, но никто его не задержал, и Истомин пошел к своей дорогой машине, которая впервые в жизни показалась ему не таким уж ценным приобретением. Во всяком случае, гораздо менее ценным, чем та мужская дружба, которой он так и не обзавелся.