Восставшее поколение

Сергей Грушко, 2022

Крошечная человеческая община иного мира имеет свои традиции и порядки. Но не всем они по нраву. Те, кто готов отстаивать свою правду, вынуждены бежать в неизвестность огромной, девственной планеты. Путь назад отрезан погоней, смерть караулит на каждом шагу, свежи воспоминания о пропавших где-то здесь первопроходцах. Однако этот мир – их родина, они – не беспомощные дети, а неожиданная встреча сулит нечто большее, чем просто шанс спрятаться и выжить. Издание второе, расширенное.

Глава 3. Из отчета первых. Зона обработки

Лет за тридцать до описываемых выше событий

Мы с женой и двумя детьми-дошкольниками вышли с хуторского двора по утреннему холодку. Июльское солнце еще не успело раскалить воздух, и идти по грунтовке было одно удовольствие. Через десять минут мы уже были около моста через речку, точнее, как указывали онлайн карты, ерик Подпольный. К месту назначения — рисовым чекам, где обычно бывает хорошая рыбалка — идти с полчаса, вдоль стены камыша, мимо зарослей терновника и редких кривоватых маслин. Так в этих местах называют деревья с длинными, светло-зелеными листьями и маленькими, овальными, терпкими на вкус плодами. Вроде бы настоящее их название «лох».

Военных первым увидел Коля, наш старший сын.

— Папа, там опять солдаты.

Неожиданно. Вообще-то они должны были уехать еще вчера, но что-то их задержало.

— Приплыли, — недовольно проворчала жена. — Ну, что? Пошли назад?

— Не, давай подойдем, узнаем, может пропустят.

Вход в район за нашей речкой и до самого Дона, который протекал километрах в восьми севернее, на три дня был перекрыт военными. Причем основательно так перекрыт. Посты стояли на всех дорогах, а между постами ходили патрули. Необычное событие для этих, Богом забытых мест.

Мы всей семьей каждое лето приезжали на хутор под несколько необычным для этих южных мест названием Холодный к моим родителям и любили выбираться в эту безлюдную глушь — на рыбалку или просто гулять, собирать мелкие степные цветы, дышать горячим, наполненным ароматами разнотравья воздухом, купаться и загорать.

Несколько дней назад мама пришла из магазина, центра здешней общественной жизни, и принесла новость о том, что за речкой собираются проводить антималярийную обработку, поэтому проход туда будет закрыт. Местных жителей это не удивило, лишь слегка раздосадовало, потому что за речку каждый день выгоняли пастись хуторское стадо коров.

— Доброе утро, — обратился я к старшему сержанту, стоявшему возле уже разобранной и лежавшей на земле армейской палатки. — Как успехи в борьбе с малярией?

— Здравия желаю. Все в порядке. Малярия побеждена.

— Уже можно проходить?

— Можно. Мы тоже скоро отчаливаем.

— Так что там, распыляли что-то? Мы ничем не траванемся?

— Нет. Там вообще никакой химии не было. Говорят, ультразвуком облучали или что-то типа. Нанотехнологии, ха-ха. Была бы химия, нам бы дали противогазы. Вчера уже все закончили. Нас обещали забрать час назад, но машина сломалась. Короче, идите, не бойтесь. Вы на рыбалку?

— Не, купаться. На рыбалку мы обычно по вечерам ходим.

— А что тут, ловится что-нибудь?

— Не поверишь, иногда даже сомиков килограмм на десять вытягивают. Но в основном мелочевка.

— А давай я с вами пройдусь до того поля. Там вроде подсолнухи созрели.

— Пойдем. Но им еще рано. Хотя может и найдешь что.

До желтеющего поля было метров пятьсот, и все время, пока мы шли, старший сержант — то ли соскучившийся за три дня по новым слушателям, то ли чисто на инстинктах решив рисануться перед моей женой, симпатичной, стройной, молодой женщиной в коротких, обтягивающих шортах — развлекал нас своими разговорами. Оказалось, что он и двое его сослуживцев на этом посту — музыканты-контрактники из полка ВДВ, что им было в лом сюда ехать, «комаров кормить», как он выразился, что дирижер им строго-настрого запретил ходить с поста на хутор, даже в магазин, что проверяли их несколько раз за ночь, «похоже особисты». На этом месте сержант похоже решил, что ляпнул лишнее и прервал свой словесный поток. Тут мы как раз подошли к полю с подсолнухами, он попрощался и принялся выискивать шляпки поспелее. Мы же пошли по пыльной грунтовке дальше.

Коля подобрал палку, убежал чуть вперед и стал сбивать сиреневые головки здоровенных чертополохов. Младший, пятилетний Жорик, поспешил за ним.

— Лиза, ты пользуешься успехом у местного командования, — сострил я.

— Я уж испугалась, что он напросится с нами купаться, — поддержала шутку жена. — Но ему наверно привиделся строгий дирижер.

Мы засмеялись, и я сделал движение, желая обнять жену. В этот момент у меня помутнело в глазах, все тело обожгло невыносимым жаром, и, кажется, я на миг потерял сознание от болевого шока. Детский крик вернул меня к реальности. Я проморгался, увидел впереди и вокруг высокую, пожелтевшую траву и ломанулся сквозь нее, расчищая себе путь руками. Шаг, другой, третий. Метрах в пяти шевельнулась трава. Быстро туда. К траве прижался Коля, лицом вниз, поджав под себя колени, полностью голый. Он уже не кричал, а скулил, дрожа всем телом.

— Коля, Коля, я здесь. Где болит?

Он схватился за меня:

— Папа, папа!

Сын только всхлипывал, крепко держась за мое туловище. Я гладил его по голове и осматривал.

— Где болит?

Он продолжает повторять:

— Папа, папа.

Никаких видимых повреждений заметно не было, только в некоторых местах покрасневшая как от ожога кожа. Я аккуратно отстранил его от себя, взял за руку, огляделся по сторонам. Вокруг трава. Дорога куда-то пропала. Бред какой-то. Кричу:

— Жорик! Жорик!

Справа, за стеной все той же травы тихий плач. Бросаюсь туда. Коля висит на правой руке как привязанный. Жорик сидел на коленках и тихо плакал. Тоже голый. Что за дьявольщина?! И тут я заметил, что на и мне нет одежды.

Присел и обнял его:

— Все хорошо, все хорошо.

Оба ребенка уцепились за меня, дрожали и всхлипывали.

— Пойдемте поищем маму.

Волшебное слово «мама» немного привело их в чувство. Держась за руки, мы медленно пошли туда, откуда минуту назад примчался я.

Лиза лежала прямо у нас на пути. Одежды нет. Никакой. Дотронулся до нее. Тело горячее. Пульс? Есть. Слава Богу! Бедра обожжены. Сильный ожег чуть ниже пупка. Вид лежащей без сознания матери ошеломил детей. Я сел на землю и положил ее голову к себе на колени. Дети прижались ко мне, и я начал им что-то спокойным тоном рассказывать: про тепловой удар, про потерю сознания, про болевой шок, про то, что это быстро проходит. Через пару минут моего успокаивающего монолога, звука насекомых и чириканья степных пичуг дети почти успокоились, а Лиза пришла в себя.

— Что это было?

— Не знаю. Похоже на тепловой удар.

— Что с детьми?

— Все хорошо. Немножко испугались. Уже почти пришли в себя. Как ты себя чувствуешь?

— Как кипятком ошпарили. У меня все жжет.

— Полежи немного и потихоньку пойдем домой.

Я встал и уже более осознанно огляделся по сторонам. Высокая трава, кусты терновника, заросли камыша, отдельные невысокие деревья. Грунтовой дороги не видно.

«Так, что это было? Где наша одежда? Где дорога? Что вообще происходит? Глюки от остатков антималярийной химии? Ну, а что еще? Чертовщина какая-то».

Я забрался на прибрежный бугор и осмотрелся. Речка на месте, но нет поля с подсолнухами. Ничего похожего на дорогу или какую-нибудь тропку не видно. И вообще все вокруг выглядит как-то совсем не так, как должно. Такой травы я поблизости не припомню. Так, ладно, можно пойти вдоль речки назад, в сторону хутора. Авось выберемся.

Когда я подошел к жене, она уже сидела и прищурившись осматривала детей:

— А где вся наша одежда?

— Понятия не имею. Я пришел в себя голый. Когда нашел детей, они тоже были без одежды и без обуви. Мой рюкзак тоже исчез.

— Там же твой смартфон!

— Похоже, исчез вместе с рюкзаком.

— Что за дурдом?!

— И я о том же. Ладно, давайте соорудим из травы какие-нибудь юбки и пойдем потихоньку.

— Куда?

— Вдоль берега, в ту сторону, откуда пришли.

Мы сплели и напялили на себя какие-то папуасские одеяния, скорее, чтобы защитить от солнца обожженные участки тела, и двинулись. Прошли метров сто, не спеша, раздвигая высокую траву, выбирая, куда ступать босыми ногами. Дети часто вскрикивали, наступая на колючки.

Вдруг Коля схватил меня за руку:

— Папа, там что-то шевелится! — И указал вправо. Присмотревшись своими близорукими глазами, я увидел, что в траве действительно кто-то или что-то лежит и пытается двигаться, от чего трава дрожит. Мы потихоньку стали приближаться. Это был человек, тот старший сержант.

Я подошел к нему. Дети с женой остались чуть поодаль. Все его тело было красным, в страшных ожогах. И ни следа одежды, как и у нас.

— Сержант, ты слышишь меня?

В ответ невнятный стон.

— Браток, ты слышишь? — Я не решался дотронуться до него, боясь причинить боль обожженному телу.

Вдруг он тихо, но разборчиво пробормотал:

— Позови моих.

— Да, сейчас позову, потерпи.

— Ждите три года.

— Что ты сказал?

— Ждите три года. Так… говорили… на разводе. Ждите три года. Сами поймете. Позови моих.

Я подумал, что ничем не могу в этот момент ему помочь, надо идти к его товарищам, которые вызовут врачей.

— Держись, брат. Сейчас мы позовем твоих.

Я нарвал травы и, как мог, укрыл ею от поднимающегося солнца тело впавшего в забытье парня. Мы прошли вдоль речки метров пятьсот. Где-то здесь уже должен быть пост. Но ничего и никого не было. Вообще никаких следов. Прошли еще какое-то расстояние. Вот поворот реки. Здесь должен быть мост. Вон холм, за которым обычно виднеются крыши хуторских хат. Не видно ни моста, ни крыш. Только обычная прибрежная растительность. Девственная природа донского края. И ни единого следа человека.

— Так, ждите меня здесь. Я переплыву речку, заберусь на холм, осмотрюсь и сразу назад.

— Саша, не оставляй нас!

— Я быстро, туда и обратно. Нам надо понять, что происходит. Стойте здесь, чтобы я вас видел.

Осторожно пробравшись сквозь камыш, я переплыл неширокий ерик. Растительность на выжженном склоне холма была менее приятной. То и дело попадались какие-то колючки. Пока взбирался на невысокий холм, два раза сильно уколол ступни. Но поднявшись наверх и оглядевшись по сторонам, я и думать забыл о такой мелочи. Здесь пойма Дона заканчивалась, а к югу начиналась настоящая степь — километры желто-буро-зеленой травы, островки ковыли и невысокого кустарника. И ни следа цивилизации. Ни домов, ни линий электропередач, ни дорог, ни лесополос. На севере виднелась широкая пойма Дона, со всеми ее ериками, озерцами, старицами, болотцами. Видна была и зеленая, извивающаяся, сплошная полоса прибрежного леса, за которым должна нести свои воды великая река. Пока я стоял и всматривался в эту прекрасную, завораживающую и абсолютно нереальную для современной Ростовской области картину, у меня в голове носились мысли, состоявшие исключительно из нецензурных слов.

Когда мы вернулись к сержанту, он был мертв. Я оттащил тело поближе к песчаному берегу, вырыл палкой и руками неглубокую могилу, которую мы забросали глиной, песком и дерном. Место отметили пирамидой из трех палок метра по полтора, связанных сверху полосками коры. Я попросил жену прочитать молитву, потому что сам не знал ни одной, но она находилась в ступоре и не могла ничего произнести. Поэтому я прижал их к себе, и мы недолго молча постояли рядом со свежей могилой.

Обряд погребения совершается в какой-то степени на автоматизме. Он полезен для исполняющих его людей — как психологически, так и духовно. На какое-то время наш мозг занимает себя сравнительно простыми «техническими» мыслями вместо того, чтобы тяжко горевать или изводить хозяина невеселыми думами о бренности бытия. Но после совершения обряда неизбежно приходит черед задуматься о будущем, в моем случае, прежде всего, о будущем моей семьи.

Размышляя о последних словах старшего сержанта и вообще о всем, что он рассказал, я составил у себя в голове такое представление о случившемся. Это не были какие-то там антималярийные мероприятия, их не должны проводить с привлечением такого числа военных, и тем более с активным участием особистов. Это, скорее всего был некий секретный эксперимент, в результате которого участников могло забросить в иную, скажем так, реальность. Забросить только тела, без одежды и предметов из нашего мира. И вернуться назад участники эксперимента смогут каким-то образом через три года, в лучшем случае. Примерно так я и описал свое понимание ситуации жене, упустив фразу «в лучшем случае».

— Так может быть кто-то еще оказался здесь? — задала резонный вопрос Лиза.

— Может быть. Будем следить за окрестностями. Дым костра — самый очевидный знак присутствия других людей. Но давай особо на это не надеяться. Я понимаю ситуацию так: нам нужно выжить здесь в течение трех лет.

— Три года?! Кошмар!

— Кошмар, но реально.

— Может быть они увидят, что люди пропали — мы, этот солдат — как-то свяжутся с нами?

— Честно говоря, я бы не стал на это надеяться. Не зря же он сказал «три года». Ну и кроме того у меня впечатление, что они толком сами не понимают, что и как у них работает. Иначе не случилось бы такое — ни с нами, ни с сержантом. Скорее они действуют наугад, ставят эксперименты, точно не зная, что из этого получится.

— А может это прошлое, кайнозой какой-нибудь?

— Если и прошлое, то не очень далекое. Климат, вроде, не особо отличается. Реки на том же месте… Слушай! Если здесь нет технической цивилизации, Дон не перекрыт плотинами, то весной вот это все уходит под воду. Раньше тут были очень сильные паводки. Три года мы вот именно на этом месте не продержимся. Надо искать какую-то возвышенность.

— Нам нужна чистая, питьевая вода, родник или колодец.

— Еще нужен лес — для строительства и дров. И охоты, если получится.

— Здесь бывают грибы?

— Бывают, но редко и часто ядовитые. Здесь должно быть много рыбы и дичи.

— И соль нужна.

— Папа, ты говоришь «три года», но мне же в сентябре в школу идти, — удивленно посмотрел на меня Коля.

— Мы с мамой самые лучшие учителя. Три года будешь на домашнем обучении, — улыбнулся я.

— А где наш дом? — спросил Жорик.

— Построим сами.

— Как поросята? Каменный или деревянный?

— Как получится.

— Нужно каменный, чтобы волк не сдул.

— Если вы с Колей будете помогать, то сможем построить и каменный.

— Будем, будем. Правда, Коля?

Мы много еще о чем рассуждали, расположившись на траве в тени небольшой прибрежной группы деревьев, и в итоге решили перебираться в более подходящее место, но где-то с неделю ждать, оставаясь именно здесь. Нужно было прийти в себя, осмотреться, немного изучить окружающую нас действительность. Ну и была какая-то надежда, что за это время нас может быть как-то отсюда вытащат, или же мы обнаружим поблизости еще кого-нибудь.

Если здесь нет или очень мало людей, то, значит, много зверей, в том числе хищных. От них нужна какая-то защита. Днем в случае опасности можно залезть на дерево, а вот ночью… Всю ночь на дереве не просидишь. К тому же у реки к вечеру будет кишмя кишеть комарами, которые нас попросту съедят. Исходя из всего этого, я выбирал место для предстоящей ночевки. Подходящей мне показалась полянка в центре С-образных зарослей терновника, метрах в двухстах от берега. С трех сторон полянку надежно защищала стена колючего, непролазного кустарника высотой выше человеческого роста. Оставшийся проход я перегородил двойным плетнем. Для этого пришлось выломать дюжину здоровенных сучьев, вкопать их в землю, вплести между ними ветки потоньше и кое-где связать стенки между собой ивовыми прутьями. Благо грунт был податливый, с песком. Промежуток шириной сантиметров тридцать дети стали забрасывать чем попало: ветками, травой, кусками земли, дерном. А я перешел к сооружению узкой, плетеной двери.

— Папа, — посмотрел на меня Жорик, — ты же сказал, что мы будем строить дом из камня.

— Да, но не сегодня. так быстро мы не успеем построить хороший дом. Нужно выбрать место и подготовить камни. А сегодня мы построим шалаш, как у индейцев. Ты хочешь немного пожить в настоящем индейском шалаше?

— Хочу!

— Тогда помогай. Вместе мы справимся быстрее.

Пока мы занимались «фортификацией», Лиза нашла под невысоким обрывом пласт глины и стала лепить из нее посуду, экспериментируя с составом глины и формой сосудов. Никаких следов родника быстрый осмотр местности не принес. Поэтому нам срочно нужна была посуда для кипячения воды. В крайнем случае можно пить и некипяченую воду, но это лишний риск подхватить какую-нибудь кишечную инфекцию или даже что-нибудь похуже.

Я надеялся, что огонь трением мы получим хотя бы минут за десять, но пришлось помучиться почти полчаса, прежде чем натертая палочкой деревянная пыль породила искорку. Времени качественно обжигать глиняную посуду у нас не оставалось. Был уже полдень, летнее солнце пекло невыносимо, ужасно хотелось пить. Слегка обожженную изнутри глубокую тарелку Лиза выложила листьями лопуха, налила воды и стала опускать в нее раскаленные в огне камни, удерживая их кусками толстой коры. Один, два, три. Вместе с четвертым камнем мутная вода забурлила. Пока она проделывала ту же операцию еще с одним сосудом, я ходил по колено в воде и выдергивал камыш, тот, который на самом деле рогоз, с красивым сигарообразным венчиком. Наломал и обмыл целую горку корневищ. Их мы запекли в углях. Подостывшая, с травянистым привкусом, не сильно прозрачная вода и невнятного вкуса печеные корни рогоза стали нашей первой пищей в этом мире. Меня сильно удивило, что дети, хоть и морщили носы, кривились, но ели. Мутноватая, теплая водица вообще пошла на ура.

После обеда жена набрала охапку конопли и занялась плетением тонкой веревки для удочки. Мы с детьми занялись хижиной.

Наше временное жилище я решил сделать прямоугольной формы, два на три метра. По периметру врыл парами колья. Те, что покороче, образовали стенку высотой метра полтора, чуть выше старшего сына. Из длинных получилась стена высотой метра два, повыше меня. Крыша была односкатной. Угловые колья на верхних концах заканчивались рогатинами. При обработке дерева пришлось изрядно поработать камнем с острым краем. Крышу я смастерил из уложенных вдоль и поперек длинных веток, в некоторых местах стянул их тонкими, гнущимися ветками и полосками коры.

Через какое-то время после наполнения животов младшему захотелось перейти к финальному этапу естественного человеческого процесса переработки пищи. Я тщательно исследовал содержимое «посылки» из нашего мира и в итоге аккуратно сложил на широком листе высыхать в тени около двух десятков семян помидоров — остатков салата, которым бабушка кормила нас каждый день. В последствии я проделал ту же операцию с бывшим содержимым каждого из нас, итогом чего стало порядка 80 семян помидоров.

Время от времени я залезал на одиноко стоящее дерево, у которого к тому времени отломал много веток, и оглядывал окрестности. Заметил лишь какое-то небольшое животное, типа косули, больше ничего интересного. На речке спокойно плавала большая стая диких уток.

Камыш для хижины я сначала попытался срезать острым камнем, но быстро отказался от этого способа и стал подрубать его палкой, прокручивать несколько раз, тогда он обламывался. Пока приноровился, расцарапал руки до крови. Обмотал ладони тонкими ветками, после этого дело пошло быстрее. Не очень толстыми связками камыша мы застелили крышу. Листья с него не срывали. Поверх камыша набросали куски дерна. Уже ближе к вечеру тем же камышом закончили заполнять стены. Камыш несильно утрамбовывали и фиксировали перемычками из тонких веток. Все щели старались забить пучками травы. Умудрились сделать даже подобие камина. Ближайшие к нему участки стены обмазали глиной, чтобы не дай Бог не было пожара. Дверной проем сделали узким, низким и с высоким порожком. Сама дверь была приставной, из толстых связок камыша, скрепленных лозой.

Пока жена занималась испытанием очага и мелкими доработками внутреннего пространства хижины, я взял тонкую веревку, которую она сплела, и отправился на рыбалку. Под крючок я приспособил отточенную косточку из давно уже выбеленного скелета какого-то животного. Несколько червей нашел, пока рыл ямы для столбов. Безуспешно промучившись четверть часа и истратив всех червей, я бросил это занятие. Уже почти в темноте мне удалось довольно быстро наловить руками три десятка раков. Сначала я собирал и складывал в вырытую на берегу ямку раков всех размеров. В конце самых мелких уже стал отпускать.

Как стемнело, мы забаррикадировали проход в нашу терновую крепость и принялись готовить ужин. Я вырыл неглубокую яму. Накидали туда листьев, добавили воды, положили раков, еще слой листьев, сверху камни и небольшой слой земли, а поверх разожгли костер. В костре накалили камни, вскипятили ими воду, напекли корней рогоза. Примерно через полчаса разобрали головешки от костра — раки были готовы. Хоть и без соли, но голод не тетка. Ели вприкуску с кислыми листиками дикого щавеля. Вполне съедобно.

Лиза попробовала заварить чай из листьев терновника, но в такой посуде вкус почти терялся.

Забравшись в хижину, уставшие, с набитыми желудками дети быстро уснули на охапках травы. А мы с женой еще долго сидели, при свете огня плели из травы циновки, вслушивались в ночные звуки и говорили, говорили, говорили.

Вообще-то она человек не очень болтливый, но тут, когда дети спали, дала волю своим чувствам и эмоциям. Она рассказала о своих страхах и тревогах, но запредельного отчаяния я в ее словах не заметил. Ситуацию она восприняла стоически — есть проблема, значит, ее надо решать. Беспокоилась скорее о детях, чем о себе. Слезы были, но немного, для снятия стресса.

Уже засыпая, прижавшись к Жоре, Лиза вдруг сказала:

— Мы не почистили зубы.

— Утром подумаем на эту тему.

Ночью я несколько раз просыпался из-за комаров и опять засыпал. Дети ворочались, чесались, но не просыпались. Это хорошо, крепкий сон идет на пользу. На рассвете раскочегарил камин — чувствовалась утренняя свежесть. Выбираться наружу не хотелось, но я понимал, что график сна придется менять. Рабочий день здесь будет начинаться на рассвете, а то и раньше.

Как только совсем рассвело, я опять забрался на дерево и осмотрел окрестности. Ничего напоминающего человеческое присутствие. Заметил несколько низкорослых диких лошадей, пасущихся на сочной прибрежной траве в полукилометре от нас.

В этот раз мы не забыли ни умыться, ни почистить зубы распушенными концами веточек.

Глиняные сосуды, вылепленные вчера, подсохли. В мягком прибрежном обрыве я сделал печь для обжига, заложил в нее горшки, забил дровами и затопил. Поддерживать огонь оставил своих, а сам принялся сооружать высокий навес перед хижиной, для тени — днем стояло невыносимое пекло.

— Если появятся какие-нибудь хищники, лезьте на дерево.

— Думаешь, поможет?

— Ну, от волков должно. Они вроде по деревьям карабкаться не могут.

После завершения строительства навеса поблизости больше не осталось ровных и достаточно длинных ветвей, которые подошли бы для сооружения каких-нибудь еще конструкций.

Позавтракали мы все теми же запеченными корнями рогоза с добавлением молодых листьев дикого щавеля. Я попробовал зажарить беззубок, больших двустворчатых моллюсков. Их в речке было видимо-невидимо. Есть можно, но мяса с гулькин нос. Раков ловить практичнее.

Навес получился хоть не очень прочный, но большой. Он давал много тени, а это было именно то, что нужно в знойный день.

Обжиг керамики — процесс небыстрый и требующий большого количества дров. Сушняк мы поблизости весь выбрали: на костер, запасы для камина, для начала работы печи. В дело пошел и старый валявшийся ствол. Его я расщепил камнями и деревянной колотушкой. Пришлось исследовать близлежащие островки древесной растительности. Подвязав к ногам сандали из цельного куска коры, сделанные ночью перед камином, вооружившись длинной заостренной палкой, я отправился вдоль стены прибрежного камыша. Первой моей целью была группа деревьев, видневшаяся в полукилометре в сторону Дона. Шел я не спеша, внимательно глядя под ноги и в то же время стараясь замечать, что происходит вокруг. Один раз чуть не наступил на змею, она быстро уползла в высокую траву. Какой-то мелкий зверек метнулся с берега в воду. Из высокой травы тяжело выпорхнула дрофа. Я было кинул в нее копье, но, конечно, не попал. Плохой из меня охотник. Наткнулся на старый костяк какого-то сравнительно крупного животного. Кости для хозяйства решил подобрать на обратном пути.

Подошел к деревьям, забрался на одно из них и осмотрелся. Опять ничего необычного. Впереди, в сторону Дона виднеется настоящая рощица деревьев. До нее километра полтора. Но перед ней ерик распадался на два рукава, и левый постепенно превращался в небольшое вытянутое озерцо, гладь которого была усеяна водоплавающей птицей.

Среди деревьев мне попался камень, который я положил на видное место, чтобы позже забрать и сделать из него топор. Ухватив, сколько смог, толстых сухих веток, медленно пошел назад. Взял немного в сторону от своего следа, обогнул островок терновника и был за это награжден, — заметил скопление крапивы. Насколько я помнил, ее молодые листья можно употреблять в пищу. Но главное, тут же росло немного цветущего зверобоя. Прекрасный получится чай.

Сушняк дотащил. Сходил с небольшой корзинкой, сплетенной женой, за зверобоем и подорожником, прихватил несколько больших костей. Опять сходил к месту, где оставил камень. Забрал его и захватил еще сушняка. По возвращении сел обтесывать камень. Потом прожег в подходящей палке угольками отверстие, вбил в него камень. Топор вышел так себе, большое дерево не свалишь, но толстые сучья обрубать сойдет. Обматывать для фиксации ничем не стал. Все равно не поможет. Лучше пользоваться аккуратнее.

Опять наловил крупных раков — их было полно — и запарил в яме с влажной травой. Листочки молодой крапивы, дикого щавеля, подорожника, корни рогоза, мясо раков были съедены без остатка. Попробовали было запечь корни обычного камыша, который с метелками, — нет, почти несъедобно.

Обмыл кости и показал детям, как затачивать их о камни. Сам заточил с обеих сторон тонкую косточку длиной с фалангу пальца, привязал к ней метровой длины веревочку, а ее — к гибкой трехметровой палке. Насадил червя и забросил в воду среди камышей. Поплавком служил кусок коры. В этот раз хотя бы клюнуло несколько раз, но рыба не заглатывала косточку полностью, не удерживалась на ней, просто съедала червей.

После обеда, проведенного около горящей печи, я наносил с берега песка к хижине, а Лиза принялась плести небольшую, квадратную сеть-телевизор. Дети помогали как мне — набирать кучи песка, так и маме — плести веревки. С песком у них явно получалось лучше.

В полдень мы перестали подкладывать в печь дрова и замазали глиной все отверстия, чтобы плавнее остывала.

Метрах в двухстах от нас был небольшой песчаный пляжик. При очередном осмотре окрестностей я обратил внимание, что рядом с ним плавает дикая утка. Это натолкнуло меня на одну мысль. Я набрал кучу беззубок, чуть обжарил их, вытащил мясо из раковин, отнес его на этот пляжик и разбросал на песке. Через полчаса сначала одна утка, а потом и вторая подбирали на берегу кусочки мяса. Съев все подчистую, они уплыли, а я перешел ко второй части своего плана. Для этого очень пригодилась веревка из конопли, сплетенная Лизой. На том же пляжике я воткнул в землю под наклоном не очень толстую, достаточно гибкую длинную палку, так, чтобы ее верхний конец, будучи наклоненным к земле, оказывался в метре над центром пляжика. Если его отпустить, он, разогнувшись, по дуге взлетал вверх. К его концу я привязал двухметровую веревку, заканчивающуюся петлей. В центре пляжика я загнал как можно глубже в землю еще одну палку, так, чтобы она прочно сидела в земле и выступала над поверхностью сантиметров на десять. На конце этой палки была убрана кора и сделан камнем не очень глубокий пропил. Метр веревки оставался на петлю, которая лежала на песке. На расстоянии сантиметров тридцати от петли к веревке был привязан 1-образный колышек. Веревка, привязанная к гибкой, изогнутой палке тянула колышек вверх, но крючочек был зацеплен за пропил, и это не давало палке разогнуться. Стоило чуть потянуть за колышек со стороны петли, как он выскальзывал из пропила, палка мгновенно подскакивала вверх, унося за собой всю веревку и, соответственно, то, что захватывалось петлей.

Установив эту конструкцию, я разложил в середине петли и дорожкой к берегу кусочки обжаренного мяса беззубок, а сам притаился в камышах. Ждать пришлось с полчаса. Утка приступила к трапезе, постепенно дошла до петли, наступила в нее, потянула веревку. Механизм сработал. Утку, чья лапа оказалась схваченной петлей, подбросило вверх. Она затрепыхалась, стремясь вырваться. Я бросился к ловушке, боясь, что веревка не выдержит и порвется. Но она выдержала. Ура! Первая добыча!

Печь остыла. Некоторые обожженные сосуды треснули — из-за некачественного состава глины или из-за чего-то еще — но самый большой горшок литров на пять, крышка к нему и два горшка литра по два выдержали закалку и отдавали звоном, если по ним постучать ногтем.

До вечера я носил воду в яму возле хижины, месил из глины, песка и сухой травы раствор, которым обмазал стены хижины и подправил вытяжную систему камина. Соорудил под навесом очаг.

На ужин у нас была похлебка на основе утиного бульона, с добавлением мелко накрошенных листьев щавеля и молодой крапивы. Куски вареного утиного мяса ели каждый из своей одноразовой тарелки, сделанной из листа лопуха. Бульон пили по очереди из самого маленького горшочка. Зелень доставали ложкой из створки беззубки, привязанной к расщепленной палочке. На третье был отвар из зверобоя.

Время перед сном посвятили одежде. Теперь мы уже сможем закрыть свои тела от палящих лучей солнца. Перед тем, как уснуть, я вышел наружу, прислушался к окружающим звукам — ничего необычного. Проверил калитку, вырубил и бросил перед ней пару больших веток терновника.

Ночь прошла спокойно. Комары досаждали меньше — частью из-за того, что мы постарались забить травой и замазать глиной видимые щели, частью благодаря новому механизму плотного прижатия двери. Не было никаких тревожащих звуков. Мы с Лизой время от времени просыпались, изредка подкидывали дров в камин. В эту ночь мы уже могли накрыться циновками из мягкой травы.

Когда дети уснули, жена прижалась ко мне и зашептала:

— Ты представляешь в каком состоянии сейчас твои родители, и мои, если им уже сообщили о нашем исчезновении?

— Да капец. Им же правду не скажут, набрешут чего-нибудь.

— А ты веришь в то, что мы вернемся?

— Ну если они затеяли этот эксперимент, то наверно подумали не о том, как отправлять людей сюда и обратно. Логично?

— Какая в нашей стране может быть логика? Все через одно место.

— Ну раз мы тут все-таки оказались, было бы странно не позаботиться о нашем возвращении. Мы, по крайней мере, ценные свидетели эксперимента.

— А этих ценных свидетелей не обвинят в каких-нибудь нарушениях?

— Это дело десятое. Сначала нужно отсюда выбраться, а потом уже будем думать, как доказывать свою невиновность.

Утро я встретил в приподнятом настроении. У этого было несколько причин: ночью не донимали комары, вчерашний удачный эксперимент с охотой, обильный и относительно вкусный ужин, замечательный результат Лизиных опытов с керамикой и плетением. Первым делом я залез на дерево и осмотрелся — ничего необычного. Отмыл песком большой горшок, набрал воды, запалил очаг и поставил кипятиться воду. Затем вошел в протоку между камышами, воткнул в дно две палки, так, чтобы они чуть выступали над водой, и закрепил между ними квадратную сетку-телевизор. Вдоль верхней стороны квадрата была привязана простая сухая палка, обеспечивающая плавучесть, вдоль нижней — палка потоньше, на ней ближе к углам крепились два камня в мешочках из коры, которые опускали свой край вниз.

Дети с женой оделись, пришли к реке, умылись, почистили зубы, набрали воды. Мы все вместе прогулялись по окрестностям, прежде всего в поисках полезных трав. Насобирали щавеля, нашли еще немного цветущего зверобоя, сорвали еще каких-то незнакомых травок на пробу.

Вернувшись, я проверил телевизор — пусто. Принялся сооружать на дереве метрах в двух от земли площадку-гнездо. Сделал лестницу, чтобы в случае опасности мы могли быстро забраться вверх. Нашел и затащил на площадку несколько булыжников. К сожалению, камней поблизости было маловато. Сделал три коротких копья-дротика с заточенными костяными наконечниками. Также складировал их в «гнезде».

Взял топор, дротик покрепче и отправился к дальней группе деревьев. Вырубил там, или скорее выломал, три палки подлиннее. Притащил их к хижине и стал мастерить лестницу-стремянку на трех ножках. Пока занимался этим, услышал крики жены. Схватил копье и выскочил за ограду. Они с детьми бежали ко мне и что-то хором кричали. Оказалось, что просто стал дергаться телевизор. Лиза сама не решилась его проверять и помчалась ко мне.

— Ну ты даешь! — Я перевел дух. — Так можно и разрыв сердца получить.

— Ну а как тебя еще звать?

Вернулись к берегу, я залез в воду. В телевизоре трепыхался окунек на полкило. Вытащил его вместе с сетью на берег. Жена принялась его потрошить створкой ракушки, а я занялся починкой сети, которая была порвана в нескольких местах.

Скромный улов мы запекали в листьях и глине. Потом Лиза сидела и отделяла от мяса мелкие косточки для детей, чтобы они не поперхнулись. Мы с ней позавтракали травками и запеченными корнями рогоза.

Я поставил телевизор чуть поглубже и отправился доделывать наблюдательную лестницу. Все ее три ноги я развел на равное расстояние, а в промежутке двух из них закрепил корой перекладины. По этим ступенькам можно было забираться наверх и видеть, что находится за пределами терновой стены.

Удивительно, что за все это время мы не заметили в непосредственной близости от нашего жилища ни одной змеи. Но это не значит, что они не могут заползти к нам. Наше убежище было как-то защищено от зверья, но змеи и прочая мелкая нечисть могли спокойно пробраться сквозь терновник. Поэтому по внутреннему периметру дворика, впритык к кустам, я натыкал парные палки, между ними на землю наложил камыша, травы и коры. На внутреннюю сторону получившегося с метр высотой заборчика насыпал земли и дерна. Хоть какая-то преграда.

Сплавал на противоположный берег речки, набрал в корзину беззубок. Показал детям, как их обжаривать, складывать в корзинку, остужать в воде, разбивать и мясо бросать в воду, поближе к телевизору.

На берегу вырыл яму, ее стенки по периметру подпер палками. Дно, а затем и стены обмазал глиной с песком. Чтобы высушить стенки, развел внутри костер. Получилось хранилище литров на двадцать. Опять отправился с корзинкой на противоположный берег. Набрал раков, ссыпал их в хранилище, залил воду, накрыл яму ветками и крупными листьями. Сверху придавил листья палками, чтобы не унесло ветром. Сходил за раками еще пару раз. Наловил их в общей сложности десятков восемь. Весь улов разместил в яме.

То ли приманенный обжаренным мясом, то ли чисто случайно, в телевизор попался сазан кило на два. Если бы я сразу не бросился к нему, то, думаю, в итоге он порвал бы сетку и ушел. Но повезло, что дети быстро заметили дрожащие палки сети и позвали меня, а я находился поблизости.

Из сазана мы попробовали сварить уху. Не из цельного, покромсали на куски. Помимо листочков крапивы и щавеля попробовали добавить корень лопуха. Получилось нормально. Есть можно. Раков трогать не стали, оставили на вечер.

После обеда вооружились копьями — даже Жорик нес свое, с настоящим острым костяным наконечником — и отправились на небольшую разведку на север.

— Если что, бежим к ближайшим деревьям. Если деревья слишком далеко, прыгаем в реку. Дети держатся за маму, я отбиваюсь копьем. Внимательно смотрим по сторонам и под ноги.

— А кого нам надо бояться?

— Да кого угодно: волков, шакалов, леопардов, кабанов, даже медведей.

— А что здесь и медведи могут быть?

— Ну, в степи наверно нет, но может забредет какой-нибудь. Надо быть готовыми ко всему.

— Папа, а тут жирафы водятся? — спросил младший.

— Не похоже. Но не удивлюсь, если появятся носороги.

— Да ладно, — скептически произнесла Лиза. — Это же не Африка.

— Но и не наш мир. Мы здесь ничего толком не знаем.

Дошли до ближней группы деревьев, осмотрелись. Все в порядке. Пошли дальше. Еще полкилометра. Я влез на одинокое дерево и огляделся. Ничего. Наконец подошли к тому месту, где русло раздваивается. На противоположной стороне располагалась рощица деревьев, и среди них виднелась довольно большая ива. Нам встречалась одна, но совсем крошечная. Мы ее уже полностью ободрали. А хорошо гнущиеся ветки этого дерева будут очень кстати.

Жена с детьми расположились в тени одинокого дерева, на которое можно было залезть в случае опасности, а я поплыл к роще. Встав на берегу, осмотрелся и прислушался. Ничего. Прошелся вдоль берега, нашел пару камней, расколол один о другой, получив острый осколок. Нарезал большую охапку прутьев, обмотал с двух краев. Еще из одной гибкой ветки сделал подобие лямки, чтобы всю эту связку можно было закинуть за спину, а руки оставались свободными, ну или хотя бы одна рука. Развернулся, чтобы плыть назад, и увидел, что дети и жена лезут на дерево, однако не кричат. Чуть испугался за них, но подплыв поближе, не заметил у них следов страха. Похоже, они просто решили полюбоваться с высоты новыми видами.

— Папа, там стадо, — закричал Коля.

— Какое стадо?

— Много маленьких коровок.

— Лиза, ты видишь?

— Нет.

— Это не коровки. Это барашки, — закричал Жорик.

— Да, барашки, — подхватил Коля.

Доплыв до берега, я поспешил наверх. У детей зрение гораздо лучше, чем у нас с женой, но и я смог разглядеть скопление каких-то животных далеко на западе. Стоят на месте, не бегут.

— А на лошадок они похожи?

— Нет, лошадки большие. Эти маленькие.

Возможно, это какие-то небольшие дикие животные, например, сайгаки. Я не стал озвучивать мысли о том, что если здесь есть стада мелких животных, то должны быть и те, кто на этих животных охотится. Не надо лишний раз пугать ни жену, ни детей.

Проследил взглядом за направлением течения нашей речки. Левый рукав, что переходит в озерцо, никакого заметного продолжения не имеет. Правый, идущий к северу, петляет, теряясь в итоге в камышах. А камышей дальше полно, и не поймешь, есть ли среди них глубокая вода, или же это скорее болото.

— Да, похоже, отсюда до Дона нет водного пути, — поделился я мыслями с Лизой.

— Все-таки будем уходить? — с чуть заметной настороженностью спросила она.

— Нам нужен лес. Здесь мы долго не протянем. А весной, во время разлива, просто утонем.

— Когда пойдем? Зачем тогда оттягивать?

— Сплетем нормальную корзину с лямками, как у рюкзака, для большого горшка, воду нести. Нажарим утятины, если охота будет, и можно идти. Наверно, послезавтра утром.

— А если на плоту?

— Боюсь, наша речка скоро кончится. Я не видел ее продолжения. Пойдем по тому берегу. Переправимся и двинем вдоль берега, переходами от дерева к дереву.

— А дальше?

— Вверх по течению Дона впадает речка Кумшак. Туда километров сорок-пятьдесят. За сколько мы пройдем это расстояние не знаю, но это самое подходящее на мой взгляд место — там начинается возвышенность, где нас не затопит.

— Мне кажется, это разумно. А если вдруг здесь кто-то появится, как они узнают, где мы?

— Мы оставим им сообщение. На глиняной табличке.

Вернулись мы без приключений. По дороге старались собирать знакомые растения, чтобы не тратить время на их сбор в предстоящем походе. В телевизор, оставленный в воде на время нашей экскурсии, попало что-то большое, сильно изорвало его и ушло. Чинить сеть мы не стали. Раки не разбежались и не протухли, потому что в яме оставалась вода.

Вторую половину дня мы потратили на плетение двух корзин — для меня и для Лизы — и на изготовление обуви — плетеных сандалий, по две пары на каждого.

Раков к ужину сварили необычным способом — я сначала ошпаривал каждого рака в кипятке, потом отрезал у него шейку, отрывал клешни и только эти части кидал в кипящую воду. Так удалось сварить максимум мяса за один раз.

К вечеру поднялся небольшой ветерок и разогнал комаров. Поэтому мы смогли подольше посидеть у костра под открытым небом.

Лиза сидела, смотрела в звездное небо и молчала.

— О чем думаешь?

— А мы сейчас уже должны были ехать к морю.

— С морем не повезло, но скоро пойдем к большой реке.

— Остришь?

— А что остается делать? — я посмотрел на жену, притянул к себе и поцеловал. А потом мы долго глядели в небо, на привычные созвездия. Все как у нас, только не видно огней летящих самолетов.

Ночь прошла спокойно. Все хорошо выспались. Ожоги, полученные в первый день, уже никого сильно не тревожили. Больше всех тогда досталось Лизе, но она все это время стойко терпела.

Утром я первым делом сходил за дровами, обложил ими одно из деревьев, растущих на берегу, и подпалил. Лиза осталась поддерживать огонь, а я отправился за охотничьей приманкой — беззубками и корнями камыша. Нажарив и того, и другого, поискал в округе уток — к сожалению их поблизости нигде не оказалось. Пришлось идти по вчерашнему маршруту к речной развилке, а оттуда сворачивать к озерцу. Там, после долгих поисков подходящего места, я соорудил сразу две ловушки.

Пока я таился в камышах, наблюдая за ловушками, мимо меня проплыли две утки, метрах в пяти — один раз, другой. На третий моя охотничья натура не выдержала, и я метнул в них свой дротик. И, о счастье, попал. Не сильно, но ранил. Кость наконечника с зазубриной зацепилась за плоть и не позволила утке уплыть, пока я спешил к ней.

После этого еще часа два пришлось ждать. Утки не спешили к ловушкам. Одна сработала, но неудачно, петля не ухватила лапу. Я взвел ловушку еще раз. Через полчаса в нее наконец угодила утка. Я снял обе петли с ловушек и с богатой добычей отправился в обратный путь.

К моменту моего возвращения обжигаемое дерево уже перегорело внизу и рухнуло. Мне оставалось только обломать и обрубить с него ветки. После этого я затащил бревно в воду и проверил на плавучесть. Проблема была в том, что наши дети не умели плавать. Одного из них я бы кое-как смог перетащить на себе через речку, а вот другого жена не смогла бы. Значит, на какое-то время один ребенок должен будет оставаться в одиночку на берегу. Этого мы допускать не хотели, поэтому решили переправляться все вместе, держась за ствол дерева.

Одна утка стала нашей едой в этот день. Вторую мы разделали и зажарили на завтра, решив, что жареное мясо портится медленнее вареного.

Я сделал четыре глиняных таблички и на каждой из них выдавил цифру 4 и фигурку человечка, а также написал слово КУМШАК. Затем оставил таблички высыхать возле костра.

За вечер мы напекли много корней рогоза. Уже после ужина вскипятили большой кувшин воды. В один из малых горшков сложили куски жареной курицы, в другой — замотанную в листья и траву одну из глиняных пластинок. Вторую и третью пластинки я отнес в небольших ивовых корзинках, набитых травой, к месту нашего появления и к могиле сержанта и оставил там. Кроме того, на могиле я поставил крест, а треножник перенес на место нашего появления. Возвращался уже в темноте. Долго мы сидеть не стали, легли пораньше. Завтра нас ждал трудный день и начало долгого пути.