Капитан Проскурин Последний осколок Империи на красно-зелёном фоне

Сергей Гордиенко, 2022

Крым 1920 г. Гражданская война в России. Белая армия готовится принять последний бой. Генерал Носович и капитан Проскурин пытаются бескровно спасти «последний осколок Империи».

Январь 1920-го. Крым

Вечером мы подошли к подножью ялтинской яйлы. Закончились сосны, буки и грабы. Попадались только молодые дубы, под которыми прятались зайцы. Мы поднимались по извилистой тропе, подскальзываясь на голых, мёрзлых камнях. Слышалось завывание ветра на плоскогорье. В лицо ударила пурга, едва не сбросив нас обратно. Внизу на отбеленной простыне снега чернели пятна лесов, а смоляное небо давило близостью и бескрайностью. Чем выше, тем становилось труднее. Мы по пояс утопали в снегу, борясь со встречным ветром, отдыхали в сугробах под густым кустарником. Ещё месяц назад я не мог себе представить, что буду сидеть в снегу, прижимаясь спиной к большевикам. Пути Господни неисповедимы! Снег стал слишком глубоким и пришлось изменить направление. Вдруг открылся обрыв.

— Пропадём тут, — простонал Гриневич.

— За мной, пехота! — крикнул Воробьёв и скользнул вниз, зайцем прыгая от дерева к дереву.

Спускались не менее часа, ударяясь о стволы и кувыркаясь в снегу. Одежда, лицо и пальцы покрылись ледяной коркой. Наконец, недалеко от подножья показались огони деревни.

— Тихо! Слышите? — прошептал Воробьёв.

В темноте звучала заунывная азиатская песня — татарин вязал хворост. Увидев нас, замер.

— Понимаешь по-русски? — спросил я.

Татарин кивнул, уронив вязанку.

— Что за деревня?

— Кучук Изимбаш.

— Кто живёт в том доме?

— Измаил, якши человек. Откуда твоя идёт?

Я показал в сторону обрыва. Татарин схватился за голову:

— Никто туда ходить! Туда смерть!

«Якши человек» Измаил принял нас радушно:

— Нежданный гость не хуже татарин, лучше татарин. Нежданный гость Аллах посылать! Кош кельде! — На столе появилось козье молоко и хлеб. — Моя деревня пристав живёт, много стражник.

— Холод какой! Замёрзли. Не заболеть бы, — пожаловался я. — Как вы тут зимой? Врача, наверно, нет. Лечить некому.

— Нет врача. Не надо врача. Фельдшер был, раньше нас помирать от своя лекарства. Горячий молоко татарин лечит.

— Кобылье? Я его и холодным пить не могу! — поморщился Макаров.

— Кобылье ногай-татар в степь пить. Моя татар-гора от коза пить. Давай гость, иди стол садись. Жена покрыл. Бери, гость дорогой, отмек, кятлама, янтык. Макай в кятык, в каймак. Палец облизай.

Нам на колени постелили льняные полотенца, для омовения рук принесли медный кувшин с водой и тазик. Измаил в знак уважения сам лил воду.

— Ну давайте, товарищи, — с усмешкой произнёс Макаров, садясь по-татарски на ковёр. — Янтык в кятык и палец облизай. Ха-ха-ха!

— Ешь, гость дорогой, во имя Аллаха милостивого и милосердного, — не унимался Измаил. — Потом пилав и язма. Аллах посылай такой нежданный гость лучше татарин.

Я осмотрел жилище. На кухне расставлены плетёные корзины с луком, чесноком, фасолью и капустой. Вдоль стен разложены тыквы. Над ними на медных гвоздях висели скребки, лопатки, кастрюли и маслобойка. На полу стояли огромные кувшины с соленьями и деревянное корыто для теста, а у очага медные кувшины с тёплой водой.

— Жаль, самогона нет, — посетовал Гриневич. — Для сугрева.

— Самогон моя нельзя. Аллах запрещать, гость дорогой.

— А моя можно каждый день. Свининки бы румяной из печи, хозяюшка!

— Что такое говоришь! Свинин совсем нельзя, даже говорить нельзя.

— Заткнись! — приказал Воробьёв Гриневичу.

— Самогон не помешал бы, — вздохнул Макаров.

Поев, мы повалились спать на ковре, позабыв, что в селе стражники. Утром начали собираться в дорогу.

— Без кофе дорога нельзя! — засуетился Измаил.

На столе появился медный кофейник и чашки с витиеватыми ручками и тяжёлыми подставками.

— Если б я такими самогонку пил, никогда б не захмелел! — захохотал Гриневич.

— Кофе один не хорошо. Жена, неси халва, бахлава, орех-мёд, — приказал Измаил.

К вечеру мы добрались до татарской деревни Адым-Чокрак к востоку от Мангупа. Внизу, в долине виднелись полсотни беспорядочно расположенных домов. Хотелось пить, но арочный фонтан на окраине замёрз. Пришлось жевать снег. «Пошамали» у татар и пошли к объездчику Евграфу — ещё одному «товарищу» Воробьёва. Снова снег, сугробы и лёд за воротником. Наконец, вышли на просеку. Вдалеке за изгородью виднелся бревенчатый домик с сараем, из трубы по балке расстилался серый дым. Жалобно затявкала собака и на крыльцо вышел высокий молодой мужчина с длинной густой шевелюрой до плеч, в бархатной шляпе и рабочей куртке. Приветливо улыбнулся, элегантно приподняв шляпу и вежливо пригласил в дом. Монах или художник? Может, философ? Точно, не врач.

— Где Евграф? — не здороваясь, грубо спросил Воробьёв.

— Скоро будет, — бархатным, как его шляпа, голосом ответил «философ». — Заходите в дом.

На столе лежала стопка книг.

— Читаете? — спросил я, перелистывая брошюру Троцкого.

— Пытаюсь постигнуть. Разочаровался, знаете ли, в Шопенгауэре. Ненасытная воля к жизни должна благоустраивать общество, а не вызывать страдание у индивидуумов.

— А представление как причина ещё больших страданий?

— Пришёл к выводу, не стоит уделять слишком много внимания собственному разуму. Как сказал Владимир Ильич, марксизм — не догма, а руководство к действию. Мне особо импонирует «руководство к действию».

— Революция?

— Как первый этап благоустройства общества. Вы тоже пришли к марксизму через разочарование в идеалистической философии?

Неожиданно вошёл высокий мужчина средних лет с густой рыжеватой бородой. В одной руке ружьё, в другой подстреленный заяц. Мы схватились за винтовки, а Воробьёв бросился к нему обниматься.

— Знакомьтесь! Ульянов, большевик.

Я вздрогнул. Высокий, рыжеватый. Сходится. Похож? Не уверен.

— Держите зайца, товарищи! Почистим картошку, ужин будет на славу.

Воробьёв и Макаров проговорили с ним до рассвета, выпив четвертину водки, настоянной на еловых шишках. А я слушал, отвернувшись к стене. Ульянов оказался учёным-мечтателем:

— На яйле надо вырастить защитный лес. Тогда ливни и талая вода будут задерживаться. Осадков много, ни одна туча не проходит мимо. Сделаем грунтовые скважины, выкопаем водохранилища, посадим виноградники, сады миндальные, персиковые. Вон в Коктебеле Юнге с сыновьями какую экономию отстроил! И у нас получится. Не яйла, а рай!

— Рай… — недовольно протянул пьяный Макаров. — Может, попов позовёшь окропить свой рай?! Монастырь хочешь тут устроить, контра! В расход!

— Не шуми. Он так, для примера, — попытался успокоить Воробьёв.

— Для примера… Ты тоже контра! Пристрелю! Где мой… Ваше слово, товарищ маузер…

Послышался звук упавшего тела.