Здравствуйте, а Коля выйдет? Роман о приключениях и любви в эпоху больших перемен

Сергей Горбунов, 2023

«Здравствуйте! А Коля выйдет?» – автобиографичный роман о том, как не просто взрослеть, особенно в 90-е. Узнаваемые исторические события, атмосфера советского и российского детства – автору, популярному блогеру Сергею Горбунову, удалось написать увлекательную историю о том, что добро всегда побеждает зло. Главный герой, Коля, оказавшись невольным свидетелем кражи, не побоялся вмешаться. И на своем примере убедился, как важно быть верным слову и друзьям. Книга будет интересна всем, кто хоть раз жалел (или гордился), что живет на стыке эпох. В книге вас ждут приключения и романтика, погоня и раскрытие преступления.

Тряха

К новой школе я привык очень быстро. К постоянной круговерти и налипающим с невероятной скоростью друг на друга событиям начал относиться как к должному. Странное дело — носишься целыми днями, в жизнь входят новые люди разных возрастов, высокие и низкие, молодые и старые, картавые и с чувственными глазами.

КТО-ТО ПИНАЕТ МЯЧ, А КТО-ТО МОЕТ ПОЛ В СТОЛОВОЙ, И ЭТИ НОВЫЕ, ЯРКИЕ, НЕЗНАКОМЫЕ ВДРУГ НАЧИНАЮТ ВЫТЕСНЯТЬ ТЕХ, С КОТОРЫМИ ТЫ ПРОВОДИЛ ЦЕЛЫЕ ГОДЫ И ДЕЛИЛСЯ САМЫМ СОКРОВЕННЫМ.

В кино часто говорят, что время лечит, но мне, совсем юному, стало казаться, что время не доктор, время — библиотекарь. Оно расставляет книги по стеллажам, на свое усмотрение выбирает либо самый далекий, л ибо тот, что у входа. Открывает перед тобой новую книгу-событие и, не поднимая глаз, спрашивает, уверен ли ты, что хочешь вернуться в уже прочитанную историю, ведь есть книги еще не открытые, с хрустящим переплетом.

И Саня Проснев, и рыбалка на Косьве, и далекий дом потихоньку тускнели, я не писал ему писем, поскольку знал, что он не ответит. «Что это за девчачьи переписки?» Да и сумеет ли он написать без ошибок? А если не сумеет и вдруг до га дается, что пишет безграмотно, вряд ли переборет стеснение и окончит послание.

Отец рассказывал, что они раньше выбирали друзей по переписке из союзных республик и долгие годы описывали свой школьный быт и погоду за окном, слюнявили марки и конверты. Мне это все уже тогда казалось «бабкиными сказками», вещью сродни голубиной почте, ненужной и имеющей мало общего с реальной жизнью. Какие на фиг письма, когда люди играют в Super Mario.

* * *

Мы часто засиживались у Лильки после уроков. Я помогал ей с сочинениями, мать же ее — нам с математикой. Кто-то придумал, что в новом, пятом, классе математика стала делиться на алгебру и геометрию. И если со второй проблем особо не возникало, то алгебра до конца школы стала для меня неприступной крепостью. А Лилькина мама делала замечательные чебуреки, оттуда у меня на всю оставшуюся жизнь появилась сильная, искренняя и верная любовь к татарской кухне.

Мы усаживались за стол, покрытый клетчатой клеенкой, друг напротив друга. Лилька ела скромно, откусывая небольшими кусочками, и все больше смотрела на меня, а я вгрызался в чебурек и с шумом втягивал сок.

Я ЕЙ НРАВИЛСЯ И ЗНАЛ ОБ ЭТОМ, НО КАЖДЫЙ РАЗ, КОГДА ЕЕ ГЛАЗА ЗАДЕРЖИВАЛИСЬ НА МНЕ ДОЛЬШЕ ОБЫЧНОГО, КОНФУЗИЛСЯ.

А потом мы садились за «домашку». Папа Лильки неплохо зарабатывал, и у нее был большой голубой глобус, я раскручивал его и останавливал в случайной точке.

— Вот Лиссабон. Там, наверное, сейчас нет снега, туда бы поехать.

— Дался тебе этот Лиссабон, там небось все на английском говорят, ты даже поесть купить не сможешь. — Она вытянула фотографию из-под настольного стекла. — Вот, Карелия, Петрозаводск, смотри, какие реки и леса. Как в волшебной стране.

— Вот уж лес мне точно ни к чему, насмотрелся на леса сполна. У нас каждый год кто-то в лесу терялся и пропадал. Одного пацана рысь загрызла, нашли только через месяц.

Лилька выпучила на меня глаза.

— Да-да, рыси умеют подкрадываться, они размером с откормленного кошака, а клыки как иглы. Короче, Лиссабон — мой выбор!

Лилька бросила карточку и плюхнулась в кресло.

— А в тебя Ленка влюбилась, ты знал?

Я, конечно же, ничего не знал.

— Тряха, что ли? Нет, не знал. — Пришлось отвернуться: я понимал, что больше всего ей сейчас интересна моя реакция. — Чего это она? После того случая идиотского?

Лилька достала учебник и пересела за стол.

— Не знаю, может, после того, а может, и нет.

«Тот случай» произошел примерно за три недели до этого. Собственно, он и объяснял, почему Ленку стали называть Тряхой.

Татьяна Валерьевна, наша учительница по русскому и литературе, дала задание писать сочинение по любимому прочитанному произведению. Ленка, крупная, полная девочка в толстых очках и с волосами, собранными в пучок на затылке, очень старательно выводила буквы в тетради оба урока.

ЛИТЕРАТУРА — ЕДИНСТВЕННЫЙ УРОК, ГДЕ УЧИТЕЛЬНИЦА РАЗРЕШАЛА ПРИМЕНЯТЬ ЦВЕТНЫЕ ГЕЛЕВЫЕ РУЧКИ, И ВСЕ ДЕВОЧКИ КЛАССА ЭТИМ АКТИВНО ПОЛЬЗОВАЛИСЬ, ВЫДЕЛЯЯ, ДОРИСОВЫВАЯ УЗОРЫ НА ПОЛЯХ, ПОДЧЕРКИВАЯ.

— Ты и ошибки за меня выделять станешь? — журила ее Татьяна Валерьевна, но Ленка крякала, улыбалась и дальше выплетала косы на полях.

Понятное дело, Ленка не была девчонкой, о которой мечтали парни в нашем классе. Толстух никто не любит. Но я знал, что она добрая и старательная. Пока она писала сочинение, над ее верхней губой выступил пот. Ленка очень старалась. Всем давно известно, что очкастые толстухи любят читать, им только дай повод об этом заговорить. А тут — на, пиши, выделяй цветом. Иногда Ленка слизывала пот на верхней губе, чтобы не терять драгоценное время, и продолжала излагать.

Ее произведение было не то о пряхе, не то о принце, но буква «П», написанная пухлой рукой и выделенная желтой пастой, очень уж напоминала «Т». И пряха в тексте очень легко стала «тряхой». Когда Ленка дописывала, одноклассники сдавали работы, за стеной звенел звонок, а учительница вышла — Дубосельцев, парень с узким лбом и широкими надбровными дугами, напоминавший гориллу, выхватил Ленкину тетрадь и с обезьяньей же прытью вскарабкался на ее парту. Несмотря на то, что читал с паузами, да и в целом плохо, он стал зачитывать написанное Ленкой сочинение.

О том, что очкастых толстух лучше не злить, я знал примерно с детского сада. Их ярость, бычья, неукротимая, часто несоразмерна причине, ее вызвавшей. Знал об этом и Дубосельцев, но импровизированная коррида — лучшая забава на большой перемене, а оттого он не просто читал с выражением, издевательским тоном, но и выделял слово «тряха», гнусавя, как монах.

— Тря-я-яха-а вскинула торбу… Чё еще за Тряха у тебя вечная, ты что там читала? Это про жирух деревенских история, получается? — Дубосельцев спрыгнул со стола и стал пятиться между рядами, пока Ленка решалась на бросок. — Это, получается, жируньку Тряха звали?

Класс уже вовсю гоготал.

Дальше Ленка не выдержала, бросилась к обидчику через два стула, но не рассчитала и рухнула вместе с партой на пол, очки отскочили под стул, и одна из линз со звоном разбилась. В классе стало тихо; даже те, кто ржал громче остальных, слегка отступили назад, кто-то вошел с переменки, слышно было только треск лампы над доской. Ленка завыла. Взмыленная, раскрасневшаяся, она покрылась испариной. Класс замер. Дубосельцев разбежался и пнул остатки оправы в угол под раковину.

Конец ознакомительного фрагмента.