Курган 3. Пекло

Сергей Геннадьевич Байбаков, 2009

И в знакомом лесу найдется странное место – туман, скрывающий проход в мир, что лежит рядом. Пройдя сквозь колдовской туман маленький княжич и его дружинники столкнулись с неведомым… А тем временем Кирилл и его собака – овчарка Шейла постепенно осваиваются в непривычной для них земле, в небывалом обществе языческого волхва, русалок – что могут обращаться в обычных девушек и лешего. И Шейла, и Кирилл почти уверены, что одну из русалок они уже встречали раньше, в своем родном мире. И еще Кирилл вспомнил, где он побывал, прежде чем попасть в Альтиду…

ГЛАВА 4. Где повествуется о жизни морехода Любомысла

Давно это было… Ох, давно!

Любомысл стоял на палубе сидонского купеческого парусника и тревожно вглядывался вдаль. Там, где серое море сходилось с голубым небом, уже обозначилась расплывчатая туманная черта.

Альтида! Земля предков… Отчизна… Давно мореход не ступал на родную землю. Всё по чужбине носило. И не было в том его вины, боги так рассудили: сызмалу и до той поры, пока полувековой рубеж не перейдет, ходить ему по морям вдали от родных — полузабытых уже — лесов и озер. Так уж вышло…

Прошло несколько часов. Солнце взошло высоко и разогнало низкий прибрежный туман. Земля близилась.

У воды обозначились большие серые валуны; за ними, поросшие стройными соснами, приземистые зеленые холмы. Над высокими мачтами с криками парили чайки: встречали пришедший в Альтиду корабль. К привычному, пахнущему солью и водорослями морскому воздуху примешались другие, будоражащие душу старого мореплавателя запахи.

Щемит сердце дух мокрой травы и прелой сосновой хвои.

Едва уловимый дымок говорил о том, что где-то недалеко на побережье стоит человеческое жилье. А может, это просто горел костер, что развел удачливый рыбак или охотник.

Волнует моряка благоухание исходящее от близкой суши. Нет для него ничего слаще этих запахов. Обычному люду они привычны и ничего не скажут. Но мореходы знают — как только учуял земной дух, значит подошел конец утомительному плаванью, длинным однообразным дням и ночам. Подошел конец бесконечным морским просторам. Тем, кто живет на земной тверди не понять душу морских старателей и их тоску по берегу.

Остались позади и шквалистые ветра, что кренят судно набок и порой в клочья рвут паруса, и затяжные шторма, — когда время летит неуловимо быстро, когда каждый миг ждешь своего последнего часа.

Рады мореходы встрече с землей. А уж Любомысл! Что о нем говорить!

Для него запахи, доносившиеся именно с этого берега, имели особый, только ему понятный смысл. Мореход еле скрывал волнение и непонятно откуда накатившие слабость и дрожь в руках. Крепился Любомысл… Боялся, что верные товарищи, что плывут с ним на большом сидонском паруснике увидят — и он не так уж силен и суров, каковым кажется.

Скоро, очень скоро, старый венд наконец-то увидит свою родину — Альтиду; пройдет по ее необъятным лесам; прикоснется к Матушке-Земле, с которой был разлучен почти три десятка лет…

Все эти долгие годы, и в горячих лазурных морях — на полудне земли, и среди льдов сурового седого океана, и у иссушающих зноем пустынь, и у берегов влажных островов, где тело исходит пóтом и вода — сколько ее не пей! — не утоляет жажду, часто снился мореходу один и тот же чудесный сон…

На опушке, средь сугробов, перед самым краем бескрайнего соснового леса, стоит маленькая заснеженная избушка. Зимнее небо хмурится. Из почерневшей глиняной трубы вьется легкий дымок, а он сам, совсем еще маленький, несет в руке деревянное ведерко, наполненное ледяной водой.

Он ходил на ближнюю речку, к недавно сделанной проруби… И он знает, что в этой избушке его любят и ждут, и уже все готово к его приходу — накрыт стол, матушка достает из печи пироги и чугунок борща, а на резном крылечке, отряхивая лапки от налипшего снега, сидит рыжая кошка… Она тоже ждет его, ей надо войти в дом и быстрее юркнуть на печку, — ночью она мышковала у стен овина и немного озябла…

Каждый раз пробуждение было ужасным. Любомысл лежал в поту, и долго — унимая дрожь — не мог придти в себя, потому что знал: нет больше ни матери, ни избушки… И вряд ли любимая рыжая кошка выжила в ту страшную ночь…

«Все! Все бегите!.. Спасайтесь в лес! Саратаны!!! Чудища моря!.. »

Саратаны! Это страшное слово Любомысл слышал с раннего детства. Тогда он не понимал его значения, но по лицам взрослых догадывался, что с этим названием связано что-то страшное. Люди произносили это слово тихо — боялись накликать беду. Саратаны! Ужас — скрывающийся в океанских глубинах.

Когда, и в каком месте они выйдут на берег, никто не знает и предугадать это невозможно. И деревенька рода Седого Бобра, что стояла рядом с устьем небольшой лесной речушки, на закатной полуночи вендских лесов, еще ни разу не подвергалась нашествию чудовищ.

В преданиях бобров говорилось, что иногда на берег выходит океанская нечисть — саратаны. Но это в других местах. Там где живет много людей; там, где стоят большие города; где по берегам рек расположено много деревень. А вот тут, на краю Альтиды, даже на памяти самых древних стариков ничего подобного никогда не происходило. Слишком уж глухие места. Нет тут поживы даже для морской жути.

Хотя… С одной стороны лес, а с другой — рукой подать — шумело холодное море. Самое место для нападенья саратанов. По слухам и лес для них не преграда. Укреплений и защиты от напасти в деревеньке не построено. Нет ни высокого частокола, ни иных преград. Только валуны на побережье и лес невдалеке от моря. А ведь чудища умны — это давно известно. Просто так, — на место, где они могут получить отпор, — саратаны никогда не нападали.

Саратаны даже не проплывали вблизи побережья, что простерлось на краю Альтиды. Об этом говорили корабельщики, которые иногда приставали к их берегу. Мореходы порой встречали чудовищ в море, но далеко от того берега, где стояла деревенька маленького Любомысла. Тогда, увидев качающуюся на волнах серую тушу, они со всей мочи удирали в безопасное место. Как правило, к ближайшему берегу.

Чудища несли смерть и разрушения в более теплые места. Хотя это странно: ведь по слухам саратаны всегда шли откуда-то с севера. Из того места, где по седому океану плавали большие — размером с холм — сверкающие льдины, — а значит, мороза чудовища не боялись…

Что им холодное море и каменистый берег дальнего альтидского побережья? Для них это не холод. Но на север Альтиды они не нападали. Зимой саратаны уходили на полуночь, и люди в теплых местах, которые часто подвергались набегам чудовищ, могли спокойно пережидать зиму. И вот теплой летней ночью в спокойную деревеньку Любомысла пришла нежданная беда…

Звонко разносились в ночи удары по подвешенному у кузницы длинному куску железа. Его голос жителей на сход собирал. Кузница поодаль стоит от деревни и леса. Кузнец ведь дело с огнем имеет. А с огненным богом, что в кузнечном горне живет, дружить с осторожностью надо, с оглядкой. Помогать-то он помогает, людям жизнь дает: поделки железные, снасть разную без которых в хозяйстве и на охоте никак. А вот вырвется бог земного огня на волю, и не остановить его тогда. Великих бед может натворить. Потому земля вокруг кузницы всегда ровно вытоптана и не растет на ней ничего, что пищу своенравному божеству дать может.

Это кто-то отчаянный, неминуемую близкую смерть презрев, предупреждал сородичей об угрозе, что из моря вышла.

Ведь обегать дома и упреждать людей много времени займет. А тут каждое мгновенье может жизнь спасти.

Скорее всего, в железное било колотил сам кузнец. Его кузница невдалеке от моря стояла, и все знали, что любил начинать он работу перед самым рассветом, почти что ночью. Так больше сделать можно, по утренней-то прохладе. Может, деревенский кузнец первым и увидел чудовищ…

А может, трезвонил пастух, что рано поутру выгонял на недальнее лесное пастбище белых, с черными пятнами, круторогих коров.

Кто в ту ночь предупреждал людей о смертельной угрозе, так и осталось неведомо.

Мать спешно растолкала Любомысла, и когда сонный мальчишка выскочил из избы, то увидел, что на дальнем краю деревни два саратана рушат, разметывают по бревнышку дома. Летели огрызки дерева, щепки. Средь пыли и крошева мерно вздымались серые длинные щупальца.

Любомысл, мало что соображая, увидел, как высоко в предрассветном небе вдруг мелькнула тень. Это раскорячившись лягушкой, и отчего-то быстро вращаясь летел человек. Застыл на мгновение, и озаряемый первыми лучами медленно-медленно — так показалась мальчишке — устремился обратно к земле. Раздался смачный шлепок. Вроде бы звук должен был потонуть в общем шуме разгрома, но Любомысл его услышал и содрогнулся.

Эту первую, увиденную им в жизни смерть, этот звук, он не забудет никогда. Верно говорят — смерть располохом берет.

А грохот и темная туча пыли на другом конце деревни нарастали. Уже трудно разобрать, что там происходит. В темных клубах мелькали членистые лапы саратанов, беспорядочно взвивались длинные щупальца. Не всегда пустые: Любомысл видел, что порой они окольцовывали, как змея небольшой пенек, людские тела.

Конец ознакомительного фрагмента.