Сердце Ангела

Сергей Гавриленко

Это произведение является вторым из серии «У истоков отечественного кино», задуманной автором летом 2017-го года. Роман рассказывает о жизни и творчестве всемирно известной актрисы немого кино Веры Васильевны Холодной, а также о том, как сложились судьбы ее детей – дочек Жени и Нонны, ее друзей и коллег: кинопромышленника Дмитрия Харитонова, режиссера Петра Чардынина, актера кино Рунича и поэта и певца Александра Вертинского. Произведение состоит из двух частей: «Запах ладана», в которой повествование ведется от первого лица – актрисы Веры Холодной и «Дети Ангела» – рассказа о событиях одной из дочерей Веры Васильевны Холодной. В романе подробно описаны политическая и экономическая ситуация в до и послереволюционной России, а также время эмиграции в Турцию, Италию, Францию и Германию, в начале 20-х годов прошлого столетия. Это первое художественное произведение раскрывающее все подробности жизни и творчества «Королевы экрана» Веры Холодной, основанное на документальных фактах и воспоминаниях современников и самой героини. Роман рассчитан на саамы широкий круг читателей интересующихся историей киноискусства, театра, а также подробностями жизни вышеупомянутых исторических персонажей. С.Гавриленко, историк и археолог кино, доктор философии, профессор.

125-летию со дня рождения В.В.Холодной.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

«ЗАПАХ ЛАДАНА»

Глава 1

Капли дождя

Капли прохладной воды тонкими струйками стекали по стеклу вагонного окна. Женечка внимательно наблюдала за ними, сопровождая их путь своим маленьким пальчиком. Этот дождь принес с собой надежду, ту самую надежду, которая была так необходима всем нам после того, что мы пережили, что видели и что теперь навсегда останется в нашей памяти. Москва, Киев, Харьков… везде, где мы останавливались и давали концерты по пути в Одессу, царили страх перед будущим, страх, порожденный политической неразберихой. Этот дождь смывал человеческие грехи, давая возможность вздохнуть полной грудью и получить благословение.

Гудки паровоза слышались все чаще. Мы подъезжали к Одессе. В дверь купе кто-то постучал. Женя спрыгнула со своей полки и со словами:

— Лежи мамочка, это дедушка Матвей чай принес, — кинулась открывать дверь.

На пороге купе показался плотного телосложения мужичок с двумя стаканами чая.

— Дамы, доброго вам утра. Ваш чай! — с широкой улыбкой произнес он и, ставя стаканы на столик, добавил:

— Скоро Одесса!

Было смешно наблюдать, как большой и крепкий мужик с огромными ручищами пытался поставить стаканы с чаем на наш столик, обхватив каждый из них двумя пальцами.

Дедушка Матвей, как его называла Женечка, откланялся и вышел, тихонько закрыв за собой дверь. Я откинула легкое одеяло с ног. Вставать не хотелось. Эта дорога из Москвы в Одессу окончательно вымотала меня, да и всех нас. Сейчас было не лучшее время для путешествий по России. Эти постоянные длительные остановки на каждом контрольном пункте, проверки документов, пересадки с поезда на телеги, потом опять на поезд — все это сильно подавляло морально, да и физически было не самым легким испытанием. Из всей нашей труппы разве что маленькая Женя, которой шел шестой год, была полна энергии, и, казалось, никогда не уставала. Ей было интересно все, а особенно новые люди, с которыми нам приходилось общаться.

Пока я размышляла, поглядывая в окно вагона, Женя уже бросила кусочек колотого сахара в свой стакан и, стуча ложечкой, с интересом наблюдала, как тот растворялся в кипятке. Сахар явно не хотел исчезать, и сопротивлялся, как мог. Женю явно это смешило.

Построек в украинском стиле становилось все больше. Они мелькали за окнами нашего поезда, и стало ясно, что это пригород, и совсем скоро наше злополучное путешествие подойдет к концу. Мы начали одеваться. Как ни настаивал Петр Чардынин, наш режиссер, чтобы я одела для публики что-то более парадное, я осталась верна своему черному дорожному платью. В конце концов, я еду работать!

Поезд подходил к вокзалу. Все буквально прилипли к окнам. Нас интересовал один-единственный вопрос: лучше ли здесь обстановка, чем в покинутой нами Москве? Все мы, актеры фирмы Харитонова, направились в Одессу с надеждой, что здесь мы сможем продолжить работу над фильмами, и кучка людей, перевернувших Россию с ног на голову, больше не будет нам мешать. Вокзал — это показательное место, которое отображает жизнь города и его состояние. По вокзалу можно судить, насколько спокойная и стабильная обстановка. Конечно, стабильность сейчас искать в России было бы смешно, но хотя бы чуть-чуть. Многого нам и не надо.

Кроме толпы людей, спешивших к подходящему поезду, и немногочисленных немецких патрулей мы ничего не увидели. Одесса, омытая летним дождем, встречала нас с присущим только ей одной одесским радушием и гостеприимством.

Здание железнодорожного вокзала представляло собой двухэтажное строение в виде буквы «П», обращенное короткой частью с главным входом на Привокзальную площадь. Поезда входили между длинными флигелями, где были расположены платформы, и упирались в короткий флигель. Такой вокзал, тупикового типа, получился потому, что в Одессе железнодорожные линии действительно оканчиваются, дальше — море. Конец пути!

В дверь купе опять постучались. Не успела я ответить, как в него вошла Софья, моя младшая сестра. Ее глаза горели от восторга.

— Верочка, приехали! Сейчас будем выходить!

Я еще раз взглянула в окно. Поезд заметно замедлил скорость. На перроне собирались люди. Много людей. Я знала, что так будет, и, сбежав от поклонников из Москвы, я опять угодила в руки к другим. В купе вошел дядя Матвей. С явно важным видом он взял наши вещи и направился к выходу из вагона, увлекая нас за собой. За таким мужчиной можно было идти куда угодно.

Мы вышли на платформу. Крики одетых с иголочки мужчин, вздохи нарядных дам, цветы, цветы, цветы…

— Королева экрана! Королева экрана! — кричали из толпы. Я на мгновение вспомнила Сашу Вертинского, с чьей легкой руки, по крайней мере, он так считал, ко мне приклеился этот титул. Ох, Саша, Саша…

Мы медленно пробирались к выходу вокзала. Я улыбалась всем, кому была необходима моя улыбка. Я давно поняла, что людей, которым нравится мое творчество, мой экранный образ, надо уважать и по возможности давать им то, чего они хотят. И опять цветы и автографы. Наверное, со стороны я смотрелась зловеще — уморенная дорогой бледная женщина в черном дорожном платье, прижимающая к груди охапки алых роз. Надо будет запомнить этот образ и подсказать его Чардынину, он оценит!

Наконец вся наша труппа выбралась из человеческого моря и направилась к выходу вокзала, предназначенному для пассажиров первого класса. На площади нас уже поджидали вымытые черные авто, украшенные цветами. Да уж, судя по всему, в Одессе меня ждет напасть под названием «поклонников еще больше, чем в Москве». Это будет настоящей катастрофой!

Кортеж состоял из нескольких автомобилей разных марок, но в основном немецких. Да это и понятно, привыкшие к комфорту немцы таскали за собой все, что только могли унести или увезти. Возле первого авто — красавца M.A.F. Torpedo F-5/ 14 PS, имеющего четыре цилиндра и разгоняющегося до 70 километров в час — меня поджидал сам господин Харитонов. Если, благодаря мужу Владимиру, я научилась разбираться в автомобилях, то предугадать поведение Дмитрия Ивановича я пока так и не смогла. Он любил своих актеров и часто радовал высокими гонорарами, эта любовь и уважение были взаимными, но раздобыть в оккупированной Одессе несколько автомобилей для своей труппы было, по крайней мере, неожиданностью даже для него.

Харитонов принял от меня цветы, в изобилии подаренные мне одесситами, и, положив их на кресло авто, обнял меня.

— Моя милая Верочка, как я Вас ждал, — с нежностью и нескрываемыми нотками радости произнес Дмитрий Иванович.

Вся наша труппа и сопровождающие родственники начали рассаживаться по машинам. Мама, Женечка и Софья удобно устроились во втором авто, а весь наш багаж был передан в крытую повозку извозчику, стоявшему чуть поодаль от парадного кортежа.

Улицы Одессы встречали нас утренним солнцем, сверкая еще мокрыми мостовыми и наполняясь любопытными прохожими. Город пестрел от разношерстного населения. Кого здесь только не было. Порой казалось, что Одесса стала приютом для всех, кто не хотел мириться с тем, что происходило в стране, но реально повлиять на что-либо был уже или еще не в силах.

Мы свернули на Дерибасовскую улицу и уже через пару минут подъехали к гостинице. «Большая Московская» — это роскошное пятиэтажное здание, выполненное в модном стиле «модерн». Оно выделялось своим бельэтажом с огромными окнами, предназначенными для витрин магазинов, и изысканнейшей лепниной на стенах 2,3 и 4 этажей. Лепнину сделали скульпторы Т. Фишель и С. Мильман, да так удачно, что дали повод к рождению истории про «дом с лицами» якобы вмурованных в стену людей. Кроме того, в гостинице функционировала одна из первых в городе подъемных машин, а в номерах были ванны, электрическое освещение и паровое отопление. «Большая Московская» была первоклассной в смысле интерьеров и сервиса гостиницей, но относительно недорогой — от рубля в сутки за номер, поэтому быстро стала одним из самых популярных отелей в городе.

Я, моя мама Екатерина Сергеевна, сестра Софья и дочь Женя разместились в трехкомнатном шикарном номере, любезно предоставленном нам Харитоновым. Мама и Женечка заняли одну из вместительных комнат-спален, я же с Софьей — вторую, чуть поменьше. Гостиную мы оставили для приема коллег и гостей, которых, судя по всему, будет предостаточно. В эту комнату внесли цветы, расставив их по всем имеющимся вазам на столе, камине и на полу. На какое-то время она превратилась в подобие зимнего сада, благоухающего летними розами. Женечка весело бегала, пританцовывая, между букетами, мама и Софья разбирали вещи. А я села на диванчик в стиле «ампир» и, осматривая наши новые апартаменты, смогла лишь произнести:

— Ну, вот мы и дома…

Шли последние дни июня 1918-го.

Глава 2

Сны и явь

Боже мой, как мне не хотелось открывать глаза.

Вчера, после того как мы приняли ванну, пообедали в ресторане гостиницы на виду у постояльцев, которые, видимо, совершенно не хотели есть и пришли сюда только посмотреть на меня, я решила отказаться от поездки по городу и легла отдыхать. Этот поступок был очень непривычен для меня, так как день — это время интенсивной работы на съемочной площадке, и о сне можно было только мечтать. Но день приезда после восьми суток дороги — это было святое время для отдыха, и я незамедлительно этим воспользовалась.

Встала я только к ужину, услышав голос мамы из гостиной, лихо раздающей указания портье по доставке корреспонденции. Я попросила принести мне ужин в номер. Усталость немного отступила, но особенного улучшения самочувствия я пока не ощутила.

— Приходили господа Полонский и Рунич, спрашивали о твоем самочувствии, — быстро произнесла мама, находясь еще в мыслях о делах переписки, и через пару секунд добавила:

— Они взяли Софью и Женю покататься по городу. Не переживай, скоро вернутся!

Переживать было о чем. По пути от вокзала до гостиницы Дмитрий Иванович в нескольких ярких предложениях описал мне обстановку в городе. Власть в Одессе менялась чуть ли не каждый день. На улицах, особенно по вечерам, творились безобразия, и часто слышались перестрелки. Одним словом, город был не самым спокойным и безопасным местом. Но, глядя на каменное спокойствие мамы, мне стало легче.

И действительно, через полчаса вернулись все наши. Их шутки и смех были слышны на весь коридор гостиницы.

Я поприветствовала Полонского и Рунича, пригласив их присоединиться к только что принесенному ужину. Они, в свою очередь, вежливо не отказались.

Витольд Полонский — красавец, герой-любовник! Статный мужчина тридцати девяти лет от роду, с правильными чертами лица и обворожительными чуть прищуренными глазами. Он сводил с ума всех женщин, которые хотя бы раз видели его на экране. Со мной он сыграл в нескольких фильмах: «Песнь торжествующей любви», «Жизнь за Жизнь», «У камина». И Евгений Францевич Бауэр, и Петр Иванович Чардынин давали ему роли богатых великосветских любовников, разбивавших сердца наивным женщинам, которых обычно играла я. В жизни же Витольд был милейшим человеком, внимательным и довольно ранимым.

Я попросила Витольда сесть рядом со мной. Он посмотрел на меня с такой нежностью, что мне стало не по себе. Я улыбнулась в ответ и отвела взгляд. Иногда мне казалось, что он тайно влюблен в меня, и, кажется, мои чувства меня не подводили.

Молодого и по-дьявольски красивого и обаятельного Осипа Рунича я посадила по другую сторону от себя. Тот скромно поклонился и сел. Осип был человеком молчаливым и несколько стеснительным, хотя по славе в русском кинематографе не уступал Витольду. Чего только стоит его роль Николая Ростова в фильме «Война и мир». Эти достойные господа были моими коллегами и хорошими друзьями. А я так люблю искренних людей!

Мы поужинали. Ресторан «Большой Московской» предложил нам легкие рыбные блюда, приготовленные по одесским рецептам. Я очень люблю море и все, что с ним связано, хотя иногда оно меня пугает своей непредсказуемостью и темными тайнами, сокрытыми в его глубинах. За столом мы делились первыми впечатлениями о городе и горожанах. Весело разговаривали, как будто бы за стенами гостиницы ничего страшного и не происходило.

Наступила первая ночь в новом для меня городе. Я долго не могла уснуть, перебив сон дневным отдыхом. Но, так или иначе, заснула.

Мне снились фрагменты нашего путешествия из Москвы в Одессу. Первой большой остановкой был Киев. Древний город произвел на меня унылое впечатление. Везде солдаты, баррикады, очереди за хлебом и другими продуктами. Мы дали один концерт в помощь раненым на фронте. Выступая, разыгрывали небольшие комические сценки, в частности, я играла гимназиста в «Красивой женщине» А.Аверченко. Эти сценки, как бальзам, на несколько минут успокаивали ту боль, которая царила вокруг. Люди, измученные жизнью, погружались в сладкие грезы и совсем другой, выдуманный мир, а потом благодарили, дарили цветы и улыбки. Ох, как же тяжело им давались эти искренние улыбки. Потом был Харьков — и снова уныние и безнадежность. Серые стены, грязь, не свойственная этому величественному городу в мирное время, и хмурые лица, побледневшие от недоедания и тяжелого труда. И снова концерт, и снова аплодисменты и улыбки. Пир во время чумы, не иначе!

И вот, как на яву, я вижу, что выхожу из вагона. Вокруг темно, и только несколько уличных фонарей освещают длинное одноэтажное здание какого-то вокзала. Людей почти нет. Только я и наш поезд с уже давно темными спящими окнами. Я делаю несколько шагов по полустанку, вглядываясь в здание вокзала и в темноту за ним. Где-то далеко, на вершине холмов видны редкие огоньки в домах еще не спящих горожан. Во сне я понимаю, что вспомнила, как поздней ночью что-то разбудило меня. Я встала и подошла к окну купе. По разговорам в коридоре вагона я поняла, что мы остановились в Полтаве. Полтава! В этом маленьком старинном городе я когда-то родилась. Я совсем не помню его, да и как, если еще ребенком, в два года, мама и папа увезли меня в Москву. Об этом городе, о его истории и жителях мне рассказывали уже позже. И вот, мы остановились в этом городе, остановились на моей родине. Все спали, и только Матвей что-то делал в своей коморке возле выхода из вагона. Я оделась и вышла. Матвей, ничего не понимая, выполнил мою просьбу и открыл дверь. Мне очень хотелось выйти и просто постоять на земле, где я родилась, подышать этим воздухом и ощутить на мгновенье единение со всем, что меня окружает. Всего несколько шагов вдоль вагона — и этого было достаточно.

Мой отец, Василий Андреевич, Царствие ему Небесное, в то время служил учителем словесности в одном из учебных заведений Полтавы, а мама, закончив в Москве престижный Александро-Мариинский институт благородных девиц, занялась домашним хозяйством. Четверть века назад, уже в далеком 1893-ем году, в этом городе родилась я, впитав в себя любовь к природе, истории и искусству. Не знаю как, но земля, где ты родился, отдает тебе все, чем богата сама, а уж как ты этим распорядишься…

Сон улетучился. Вокруг стояла тишина, странная мертвая тишина.

Боже мой, как же не хотелось открывать глаза!

Глава 3

Французский бульвар

Утро второго дня после нашего приезда в Одессу.

Мне всегда нравится утро. Оно насыщено запахами свежего воздуха, бодрящего чая, свежесваренного кофе и душистого хлеба. Я всегда, с самого детства, очень любила хлеб и все, что с ним было связано: булочки, кондитерские изделия, да и вообще всегда любила вкусно и хорошо поесть. За это качество моя мама ласково называла меня «полтавской галушкой», так как в детстве я была довольно упитанной. Желание получить хороший завтрак не отпало у меня и сейчас.

На завтрак в ресторане гостиницы подоспели и Чардынин с Харитоновым. Дмитрий Иванович, как всегда, был галантен. Он явился в ресторан с букетом цветов и, отвесив поклон, демонстративно вручил его мне.

— Вера Васильевна, разрешите? — задал он вопрос и, не дожидаясь ответа, отодвинув свободный стул, присел рядом.

— Ну конечно, Дмитрий Иванович, — опоздав с ответом, ответила я, проглатывая очередной кусочек бутерброда.

— Я надеюсь, эти скромные апартаменты предоставили Вам возможность отдохнуть после дороги? — с широкой улыбкой задал он следующий вопрос.

— Не беспокойтесь, Дмитрий Иванович, я уже в рабочем режиме, — улыбаясь в ответ, утвердительно произнесла я.

— Вот и хорошо, очень хорошо! Я бы хотел показать Вам нашу новую студию. Правда, студией это назвать пока еще трудно, но первый павильон практически готов к работе! — не скрывая своего восторга, выпалил Харитонов.

— Мой дорогой Дмитрий Иванович, я буду готова через полчаса, — уже серьезно ответила я и, допив последний глоток чая, поднялась из-за столика и направилась в номер. Харитонов сопровождал меня долгим нежным взглядом.

Быстро подправив макияж и переодевшись, через полчаса я уже спускалась из номера к парадному входу гостиницы. На улице меня ждал автомобиль с двумя джентльменами — Дмитрием Ивановичем Харитоновым и Петром Ивановичем Чардыниным.

— Господа, вы хоть чай успели выпить? — с издевкой, смеясь, спросила я.

— Я-то да, а что успел выпить Петр Иванович, я, извините, не знаю, — смеясь, ответил Харитонов.

Петр Иванович порозовел и скромно улыбнулся.

— Верочка, садитесь быстрее, пока Вас не узнали, — буркнул Чардынин.

И он был прав! На улице перед авто уже начали останавливаться прохожие, с любопытством рассматривая нашу троицу.

Одесса уже давно проснулась и занялась своими делами, нам же предстояло заняться своими. Время шло, а впереди было несколько нереализованных идей, которыми просто кишела голова Харитонова.

Мы въехали на Французский бульвар. Самым красивым уголком Одессы всегда называли улицу, именовавшуюся когда-то «Фонтанской дорогой». В 1902 году, в честь визита царя Николая II во Францию, Малофонтанскую дорогу переименовали во Французский бульвар. Многочисленные владельцы дач и особняков превратили Французский бульвар в один из самых благоустроенных уголков города. И именно здесь Харитонов умудрился купить участок земли и начал строительство своей студии. Хотя, в общем-то, я никогда не сомневалась в предприимчивости и дальновидности Дмитрия Ивановича.

Проехав мимо длинного деревянного забора, мы оказались на территории будущей студии. Кругом кипела работа. Строители что-то пилили и таскали на тележках, постоянно слышались стук молотков и ругань землекопов. Машина остановилась напротив входа в стеклянное сооружение высотой в несколько метров. С первого взгляда знающему толк в кино посетителю было ясно: перед ним павильон для съемок кинематографических лент! Я почувствовала страстное желание войти и начать играть. Свет софитов, декорации, костюмы и даже постоянная беготня статистов — все это создавало неповторимую атмосферу кино. Оно манило к себе, притягивало невидимым магнитом, а притянув, больше не отпускало. Не отпускало никогда!

Поднявшись по широкой парадной лестнице, я вошла внутрь павильона. Здесь еще было пусто: ни людей, ни декораций; и только обилие солнечного света наполняло все здание. Я прошлась по пустому залу. И вдруг какая-то неведомая сила подхватила меня — и через мгновение я танцевала, кружась посреди пустоты в лучах летнего солнца. В голове звучала музыка. Она увлекала меня, не давая остановиться, наполняла необъяснимой радостью и восторгом. Но вот, музыка закончилась, а с ней и мой безумный танец. Только сейчас я заметила стоящих на входе Харитонова и Чардынина. Они смотрели на меня с удивлением и восторгом. Я подошла к ним со словами:

— Господа, я буду здесь играть!

— Ух! — Дмитрий Иванович громко выдохнул.

Еще какое-то время мы вместе ходили по территории будущей студии, и Харитонов, красноречиво жестикулируя руками, рассказывал, что где будет находиться. Планы у него были грандиозные, и этому человеку можно было верить.

В кино Дмитрий Иванович Харитонов пришел еще в 1906-ом году. Вложив деньги в прокат фильмов, он довольно быстро стал владельцем больших кинотеатров.

В 1909-ом он становится владельцем кинотеатра и прокатной конторы «Аполло» в Харькове, с филиалами в Одессе, Киеве, Ростове-на-Дону, Петербурге. С 1909-го по 1912-й год Харитонов финансировал в Харькове съемки фильмов и производство «киноговорящих картин».

В 1913-ом году в собственном доме Дмитрий Иванович открыл крупнейший в Харькове кинотеатр «Ампир», а в 1915-1916-ом годах издавал в Харькове журнал о кинематографе «Южанин».

В 1916-ом он переехал в Москву, где построил (на улице Лесной) крупнейшую киностудию в России. К нему перешли работать ведущие актёры и режиссёры: П. Чардынин, В. Висковский, М. Бонч-Томашевский, Ч. Сабинский.

И вот, этот удивительный человек пригласил нас на обед в свой коттедж, который он снял неподалеку от студии с видом на море.

Погода стояла по-настоящему летняя. Все располагало к обеду под открытым небом, и Дмитрий Иванович, сделав необходимые распоряжения, вышел ко мне на веранду, обращенную в сторону моря.

— Красиво, не правда ли? — тихим голосом спросил он.

— Очень! — так же тихо произнесла я и добавила, — Вы знаете, я очень люблю море. Люблю этот бескрайний простор, где глазу не за что зацепиться. Море мне напоминает о безграничности человеческих чувств: они тоже, как море, иногда бушуют, а иногда тихи и скромны…

— Да, да, Вы правы! Ну, тогда продолжим! Впереди нас ждет «Княжна Тараканова». Вы так тонко чувствуете своих героинь, что лучше Вас на главную роль я никого и не представляю!

— Вы мне льстите, Дмитрий Иванович! Ну, какая из меня княжна-авантюристка? — смеясь, ответила я.

— Поверьте, я нисколько не преувеличиваю. Чем же еще объяснить грандиозный успех Ваших фильмов? Одной лишь красотой? Не думаю! Именно чувственность Ваших героинь наилучшим образом передает их характеры, и очень близка и понятна зрителям. Одним словом, у меня есть задумка и кое-какие наброски к сценарию, подготовленные Чардыниным; прошу Вас, ознакомьтесь, — Дмитрий Иванович закончил свою мысль и глубоко вдохнул.

— Конечно, с превеликим удовольствием! — заключила я.

Стол был накрыт здесь же, на веранде, и мы сели обедать. Первый тост поднял Харитонов:

— Мои дорогие друзья и коллеги! Разрешите мне, скромному администратору, поднять за вас свой бокал. Я очень хочу, чтобы здесь, в Одессе, в это тяжелое для всех время, мы все-таки обрели свой душевный покой и сняли с вами еще не один десяток фильмов!

Все подняли бокалы с красным одесским вином. Дмитрий Иванович, выпив половину содержимого в бокале, поставил его на стол и пристально посмотрел на Чардынина. Тот чуть не поперхнулся.

— А Вы, дорогой мой режиссер, готовьтесь к съемкам нового фильма. Это будет рассказ о любви и предательстве, о разочарованиях и муках, — после этих слов Харитонов залпом допил остаток вина.

Петр Иванович вопросительно посмотрел сначала на Дмитрия Ивановича, потом на меня. Я пожала плечами и уставилась взглядом на тарелку. Над столом повисла тишина.

После второго бокала вина Чардынин явно осмелел.

— Дмитрий Иванович, я, конечно, рад Вашей идее, но давно хотел спросить, почему именно о княжне Таракановой? Я понимаю, что образ очень интересен и неоднозначен, да и история уж очень увлекательная, но все же… Не устанет ли зритель от истории повествования? — с явным интересом спросил Петр Иванович.

— Думаю, что не должен! История будет действительно увлекательной и интригующей. А на Веру Васильевну придут, как и всегда — с добродушной улыбкой произнес Харитонов.

— Ну, Вам виднее, Вам виднее, — с неуверенностью в голосе, наливая себе следующий бокал вина, прошептал Чардынин.

Глава 4

«За каждую слезу по капле крови»

Евгений Францевич ворочался в плетеном кресле, стоящем на сценическом помосте. В одной руке он держал чашку с уже остывшим кофе, в другой — несколько листов бумаги и внимательно что-то читал. Я, пройдя утомительную процедуру переодевания и нанесения грима, выскочила из своей гримерной, и, умело лавируя между рабочими, создававшими новые декорации будущей сцены для фильма, подошла к Бауэру. Евгений Францевич, видимо, услышал шорох юбки моего платья и сначала перевел взгляд на ноги, а потом медленно, как бы оценивающе, перешел на само платье и, в конце концов, на мое лицо.

— А, Верочка! — с восклицанием произнес Бауэр и тут же поправил, — Вера Васильевна!

— Вы хотели меня видеть, Евгений Францевич?

— Ах, да, да. Хочу посоветоваться с Вами о ваших действиях в этой сцене, — спешно ответил Бауэр и добавил, — давайте пройдемся, я хочу Вам сейчас все рассказать. С этими словами на тот момент уже известный режиссер российского кинематографа Евгений Францевич Бауэр, взял меня за руку, и мы вышли в центр павильона.

— Вот здесь поставим камеру. Общий план. К этим кушеткам вы с «мамой» — госпожой Хромовой — подойдете из глубины кадра и сядете на них. Мама — на эту, а Вы — на эту… — Евгений Францевич ожил и начал бегать по уже выстроенной сцене, показывая руками и всем телом, что я должна делать во время съемок. Он продолжал:

— Присели, потом мама берет Вашу правую руку в свои руки. При этом Вы печальны. Ведь только что, во время танца с князем Бартинским, он произнес заветные для Вас слова: «Ты будешь моей… ты моя… моя», и Вы не знаете, что делать… Вы его тоже любите, а вышли замуж за другого, нелюбимого! Все это вырывается из Вашей груди, и Вы решаетесь поговорить с мамой. Поговорить откровенно!

Пока Бауэр носился по сцене, я, как маленькая девочка-гимназистка, молча стояла и наблюдала: то смотря на него, то на обстановку декорации комнаты, где будет происходить это действие. Евгений Францевич очень любил шикарно обставленные интерьеры. Для этого кадра он подготовил комнату с дорогой мебелью и высокими комнатными растениями. Окна были оформлены вычурными декоративными решетками, а на заднем плане виднелись круглый деревянный столик с настольной лампой и статуя греческой богини. Одним словом, все это создавало впечатление нагромождения дорогих вещей, собранных в одном месте без всякого эстетического вкуса. Именно этим часто страдали все наши великосветские салоны и имения. Тут Бауэр не отошел от правды.

— Я все поняла, Евгений Францевич, — тихо произнесла я и села на кушетку, на то место, которое мне указал режиссер. Бауэр метнулся к месту расположения камеры, сложил пальцы обеих рук в прямоугольник и внимательно начал всматриваться сквозь него, как бы создавая композицию кадра.

— Отлично, Вера Васильевна! Просто превосходно! И, играя, не забывайте о глазах. Играйте ими. Они — Ваш козырь, и в них вся суть! — восклицал маэстро.

Я увидела отражение своих глаз в стоящем рядом бокале, наполненном до краев красным вином. Короткое воспоминание о работе с Евгением Бауэром куда-то улетучилось.

— Вера Васильевна, Верочка, Вы о чем-то задумались? Петр Иванович хочет сказать тост! — все так же восторженно произнес Дмитрий Иванович.

Я отвела взгляд от бокала, и, взяв его в правую руку, приподняла от стола.

— Друзья, я хотел бы выпить за нашу дорогую Веру Васильевну! Не надо лукавить! Успех наших фильмов — это, прежде всего, ее заслуга! Такой нежной, чувствительной женщины я лично не встречал никогда, пока не встретил Веру Холодную! За нее! За ее здоровье и долгие годы насыщенной творческой деятельности! — Петр Иванович и Дмитрий Иванович, как и подобает настоящим джентльменам, выпили стоя, вогнав меня в краску. Я присоединилась к тосту, немного надпив из бокала. Где-то вдалеке слышался прибой моря. Он успокаивал и манил к себе, а еще что-то шептал, что-то хотел рассказать, рассказать именно мне.

Евгений Францевич Бауэр был моим первым и настоящим учителем в кино. Он первый поверил в меня. Сначала его привлекла моя внешность, а впоследствии он что-то еще нашел во мне… нашел то, что даже для меня оставалось и остается загадкой. Фильм по Тургеневу «Песнь торжествующей любви» стал моим первым откровением на экране. Евгений Францевич дал мне сразу главную роль, а господин Ханжонков, владелец киноателье, посмотрев только рабочие материалы фильма, заключил со мной контракт на три года. Что они тогда нашли во мне?

И вот новая картина «Жизнь за жизнь» или «За каждую слезу по капле крови». Евгений Францевич был доволен тем, как я двигалась перед камерой, иногда упрекая меня за чрезмерно наигранные жесты.

— Вера Васильевна, глаза, помните о глазах! Вашего взгляда, говорящего о Ваших чувствах, будет для зрителей более чем достаточно! — настаивал он.

Я подчинялась. Мне очень хотелось играть, а не просто быть красивой женщиной на экране. Красивых женщин в кино тогда хватало и без меня: Софья Гославская, Ольга Гзовская, Вера Каралли, и этот список можно было продолжать и продолжать.

Фильм принес грандиозный успех для всех нас, а из меня сделали «королеву экрана». Зритель поверил трагедии простой девушки, которую неродная мать выдала замуж за богатого коммерсанта. Она и ее сводная сестра полюбили другого — красавца князя Бартинского, за которого вышла замуж сестра героини. Этот запутанный любовный узелок развязывается убийством князя, которое выдается за самоубийство на финансовой почве. Ух! Бауэр закрутил несколько сюжетных линий и показал высокий класс драматургии. Никто не знал, что плакала и переживала не только моя героиня, но и я, когда оставалась совсем одна, сидя в гримерке в конце рабочего дня.

Я почувствовала, как слеза стекает по щеке, и поспешила ее убрать белой накрахмаленной салфеткой. Свежий ветерок продолжал дуть со стороны моря, развеивая последние воспоминания. Я повернула голову к Чардынину и Харитонову. Те, увлекшись своим разговором, не заметили, как я погружалась в свои воспоминания. Ну и Слава Богу! Им не надо знать, что я чувствую и о чем думаю. Это не мужское дело!

На веранду вошла служанка и гордо объявила о приходе управляющего строительством, господина Менделя. Дмитрий Иванович попросил его позвать к столу. Через секунду к нам присоединился среднего роста пожилой мужчина с ярко сверкающей на солнце лысиной.

— Таки да, таки я пришел! — с улыбкой и явной иронией произнес он, поклонившись всем присутствующим. Подойдя ко мне, он взял мою руку, поцеловал ее и, глядя мне в глаза несколько мгновений, не отпускал ее.

— Вера Васильевна, в жизни Вы еще божественнее, чем на экране! На экране Вы черно-белая, а так, я смотрю, очень даже разноцветная, — продолжал иронизировать господин Мендель.

— Присоединяйтесь к нам, Исаак Илларионович, — предложил Харитонов, еле сдерживая смех.

— С превеликим, так сказать, удовольствием! — воскликнул управляющий и, положив себе толстый портфель на колени, сел за стол.

— Петр Иванович, Вера Васильевна, позвольте представить вам нашего дорогого управляющего строительством студии, господина Менделя Исаака Илларионовича. Дорогого в буквальном смысле. Он самый лучший администратор, которого я смог найти сейчас в Одессе, — произнес Харитонов.

— Это потому, мой любезный Дмитрий Иванович, что остальные уже сбежали. Я просто замешкался! — со смехом констатировал Исаак Илларионович.

Дмитрий Иванович налил Менделю бокал вина и предложил всем выпить за здоровье нашего нового знакомого.

— Вы скушайте чего-нибудь, а потом о делах поговорим, — обращаясь к Исааку Илларионовичу, Харитонов обвел стол руками, указывая на разнообразие блюд.

— А Вы даже и не сомневайтесь! Только так и не иначе, — накладывая себе салат, ответил гость.

— Вы, наверное, веселый человек? — осторожно спросила я господина Менделя.

— Дорогая Вера Васильевна, если бы я плакал, то Черное море давно бы вышло из своих берегов и затопило бы всю Одессу, а вода бы в нем была такой соленной, что в ней бы и селедка жить не смогла. Сейчас без юмора выжить просто невозможно! — с иронической усмешкой ответил Исаак Илларионович.

После обеда, уже провожая меня и Чардынина к авто, Дмитрий Иванович дал мне папочку с черновиком идеи нового фильма, попросив сегодня же все прочитать и завтра высказать свои пожелания и замечания. Сам же он остался с управляющим решать насущные дела строительства студии.

Глава 5

Княжна. Часть первая

Чем больше я углублялась в сценарий нового фильма «Княжна Тараканова», тем больше понимала идею Харитонова и Чардынина. И действительно, эта историческая личность была далеко неоднозначной особой, полной своих тайн и авантюрных поступков. Эта без рода и племени хрупкая красивая женщина вступала во всевозможные связи с богатыми мужчинами, доводя их до полного или частичного разорения, а иногда и до долговой тюрьмы. Кульминацией ее авантюр стало притязание на российский престол. И конечно, это не могло окончиться хорошо. Многое ей прощали, но только не это. В результате — тюрьма в Санкт-Петербурге и смерть в заточении. Наверное, было логично считать, что этот образ подойдет мне как актрисе, зарекомендовавшей себя на экране в ролях роковых или обманутых женщин. Я читала листки сценария, пытаясь представить себя в роли княжны, когда дверь номера открылась. Вернулись с прогулки мама с Софьей и Женечкой. Женя несла большую корзинку с клубникой, накрытую расшитой салфеткой. Запах свежих ягод мигом распространился по комнате, вызвав ощущения далекого детства.

— Верочка, мы купили свежее молоко и немного клубники. Дорого, но нам уступили, когда я сказала, что это для тебя, — посмеиваясь, произнесла мама.

— Мама, одесские манеры Вас испортят, — также с усмешкой ответила я, взяв одну из ягод.

— Лишь бы на пользу, — буркнула мама.

Немного перекусив в кругу семьи, я уединилась и продолжила работу.

Сценарий Чардынина по идее, которую ему подбросил Харитонов, в основном опирался на информацию, полученную из книги профессора Львовского университета Э. Лунинского «Княжна Тараканова», опубликованной в 1908-ом году. Эта работа стала первой монографией о самозванке. В предисловии к ней автор, признававший, что не надеялся на то, что ему будет открыт доступ к документам по делу «княжны», выражал благодарность сотрудникам Государственного архива, оказавшим ему всестороннюю помощь. Лунинский в своей работе обильно цитировал и включил в её первое издание часть документов Тайной канцелярии в виде приложения. Как считал Лунинский, авантюра «княжны» не имела ничего общего с политической борьбой, и, если бы не стечение обстоятельств (восстание Пугачёва в России, дерзкое похищение лжецаревны), её бы вскоре забыли. Настоящий талант самозванки раскрылся в её знании людей и умении увлекать их за собой. Но за её выступлением не стояло никакой идеи, она «не выросла выше лжи и посредственности».

Теперь я, кажется, начала понимать, что же меня «роднит» с моей героиней: умение увлекать за собой людей. И Бауэр, и Чардынин мне всегда говорили, что когда на площадке появляется Верочка, то сразу же фильм обретает душу. Может быть, так и есть, а может быть, и нет, но правда в том, что коллектив актеров всегда собирался вокруг меня. Наверное, я что-то давала людям! И еще… Алексей Орлов, позднее захвативший и доставивший самозванку в Петербург, характеризовал её следующим образом:

«Оная ж женщина росту небольшого, тела очень сухого, лицом ни бела, ни черна, а глаза имеет большие и открытые, цветом тёмно-карие, и косы, брови — тёмно-русые, а на лице есть и веснушки; говорит хорошо по-французски, по-немецки, немного по-итальянски, разумеет по-английски; думать надобно, что и польский язык знает, только никак не отзывается; уверяет о себе, что она арабским и персидским языком очень хорошо говорит».

Из этого описания, действительно, можно создать образ. Евгений Францевич был прав: глаза у меня есть, ну а в остальном постараются гримеры и костюмеры, плюс немного женских хитростей (шнуровки, корсеты) — и получится очень даже неплохая княжна Тараканова. Я мысленно улыбнулась. Если для режиссеров в начале моей карьеры главной была моя внешность, то сейчас все стало меняться. Петр Иванович стал больше уделять внимания особенностям игры актеров. Видеть их преимущества и недостатки, находить компромисс. Эту героиню я должна сыграть, а не просто выглядеть как она!

Предание о гибели Таракановой во время наводнения в Санкт-Петербурге в 1777-ом году послужило сюжетом для картины Константина Флавицкого, написанной в 1864-ом году. Эта картина может стать хорошим дополнением для создания образа героини. Надо обязательно напомнить об этом Чардынину. Я сделала несколько заметок на полях листов сценария и почувствовала, что приближается время обеда. Мой, с детства неугомонный, желудок всегда знал, когда подходило время подкрепиться. Я позвонила в ресторан и заказала обед на четыре персоны. Мама, Женечка и Софья также решили ко мне присоединиться.

В назначенное время мы спустились на первый этаж гостиницы, где располагался шикарный ресторан «Большой Московской». Столик был уже сервирован и ждал нас, благоухая аппетитными блюдами. Не знаю почему, но сегодня мне захотелось жаркого с мясом и грибами. Пока готовилось основное блюдо, на стол был подан мой любимый салат «оливье», а позже, на десерт — клубничный крюшон в запотевшем от охлаждения хрустальном бокале. Мой желудок получил то, что хотел, а в мыслях я все еще пребывала в образе княжны Таракановой.

Через полчаса после обеда в дверь номера постучали. На пороге появился стройный черноглазый юноша с подносом в руке. Это был местный портье, который всегда приносил нам корреспонденцию. Поговаривали, что между служащими гостиницы шла незримая борьба за право принести мне завтрак или письма, или еще что-либо в номер.

— Велено передать лично! — отрапортовал юноша, широко улыбаясь и вытянувшись по струнке как бравый солдат.

— Большое спасибо, Мишель, — улыбнувшись в ответ, я взяла конверт с сообщением и, не забыв дать портье «на чай», направилась к окну.

Открыв конверт ножом для почты, я достала записку и прочитала следующее:

«Уважаемая госпожа В.Холодная!

Вы не знаете меня. Меня зовут Александр. Фамилия, поверьте, не важна. Я начинающий фотограф, который очень хотел бы сделать Ваше фото. Это моя мечта! Я не могу надеяться на Ваш ответ, но на всякий случай оставляю свой телефон.

С уважением, Александр».

Прочитав эту короткую записку, я невольно улыбнулась. Надо же. И тут меня осенила мысль. Кажется, именно этот фотограф, не обремененный канонами классической фотографии, может мне помочь войти в образ княжны. Я подошла к телефону, одиноко стоящему на небольшой стойке из темного дерева, и набрала номер Харитонова.

Дмитрий Иванович взял трубку, и я в двух словах описала ему свое желание сделать несколько фотографий в образе княжны Таракановой. Харитонов ответил, что пара костюмов уже готова, и мне завезут их оба. Я поблагодарила и повесила трубку. Потом я набрала номер фотографа Александра и дала согласие на съемку. Последний примчался в гостиницу через час, как раз в тот момент, когда привезли и мои платья.

Несколько часов подряд мы пытались сделать фото в гостиной номера. Мешало все. Обстановка явно не соответствовала эпохе и месту происходящих в сценарии событий. Платья были непривычно пышны, а корсеты перетягивали грудь и талию так, что спокойно дышать было просто невозможно. Как вообще тогда могли ходить в этом женщины? Переодевание мне не помогло в процессе вхождения в роль. Что же тогда? Я села в кресло и задумалась. Голова чуть наклонилась на бок, руки безвольно легли на юбку платья.

— Снято! Прекрасно, Вера Васильевна! Вот он, этот момент. Мне кажется, мы поймали с Вами образ княжны, — вдруг восторженно воскликнул Александр.

Когда он успел сделать фото, я не заметила, погрузившись в мысли о героине. Но он успел! Я попросила поскорее сделать фотографию и пообещала, что мы продолжим с ним нашу работу. Что-то было в этом начинающем фотографе!

После ужина я неудержимо захотела поехать к морю. История сценария Чардынина заканчивалась легендой смерти княжны, заточенной в Петропавловской крепости, от потопа в 1777-ом году. Мне надо было ощутить страх героини перед наступающей стихией, когда она осталась одна, закрытая в камере, наполняющейся водой. Я снова переоделась и попросила Петра Ивановича сопровождать меня.

На горизонте моря сгущались сумерки. Темные волны бились о берег. Я вошла в сценическом платье по колено в воду и закрыла глаза. Что-то неясное и жуткое приближалось с каждым ударом волн о мои ноги, поднимаясь все выше и выше. Чардынин все это время молча стоял на берегу, всматриваясь в мое лицо. Через несколько минут я открыла глаза и вернулась на берег.

— Дорогая, с Вами все в порядке? Да на Вас лица нет! — беспокойным дрожащим голосом спросил Петр Иванович.

— Вот теперь все нормально, Петр Иванович. Поехали домой, — тихо ответила я и, приподняв мокрый подол платья, направилась к авто.

Глава 6

Княжна. Часть вторая

Прошло несколько дней. В Одессе стояло жаркое, неспокойное лето 18-го года.

Харитонов не сидел на месте и, стремясь побыстрее начать съемки и наладить кинопроизводство, метался от студии к поставщикам и вел финансовые переговоры с потенциальными одесскими инвесторами. Я ему не завидовала. Да и чему было завидовать? Вести сейчас бизнес в условиях крайней политической нестабильности было очень рискованным делом. Рискованным и для дела, и для тела, в буквальном смысле. Слава Богу, что одесские предприниматели, власть, какого бы цвета она ни была, и даже местные уголовные элементы относились к нам с уважением, и мы были как отдельный остров-государство в море этого безумия. Кроме того, предприимчивый Дмитрий Иванович постоянно подогревал интерес одесситов к нашей работе, снабжая единственный работающий кинотеатр города еще довольно свежими лентами с моим участием. В этом июне Одесса увидела «Молчи, грусть, молчи» в двух сериях и «Последнее танго». Успех, как и всегда, был ошеломляющим. Старенький кинотеатр брали штурмом, а когда это не помогало, записывались в очередь за билетами заранее: за двое, а то и за трое суток.

Первый павильон был практически готов к работе. Рабочие и художники-оформители взялись за создание элементов интерьеров первых сцен «княжны Таракановой». Я долго ходила среди выстроенных стен замков и великосветских салонов, трогая их руками и представляя ту далекую эпоху. Ребята — Максимов, Рунич и Полонский — учили свои роли и примеряли костюмы. Больше всего своей ролью был доволен Витольд. Ему досталась роль графа Орлова, который по приказу императрицы Екатерины пленил и доставил в тюрьму в Петербурге княжну-самозванку.

— Пытаетесь ощутить атмосферу? — послышался голос Чардынина.

— Да, Петр Иванович, пытаюсь, — с еле уловимой улыбкой ответила я.

— Я даже не сомневаюсь, что у Вас это получится. Как и всегда! — с восклицанием и твердостью в голосе продолжал режиссер, — мне хватило нашей прогулки к морю!

— Что Вы вообще думаете об этом фильме? Не взвалили ли мы на себя непосильную ношу? Поймите правильно, я ознакомился с Вашими заметками в сценарии и со многими согласен, но все-таки, — с искренним интересом продолжил Чардынин.

Я прошла вдоль стены интерьера какой-то комнаты, проведя по ней рукой.

— Вы знаете, Петр Иванович, я думаю, что пора. Пора и нам снимать что-то серьезное. Я имею ввиду серьезное по постановке и драматургии, серьезное по игре актеров. Ну, Вы поняли, о чем я говорю, — совершенно серьезно ответила я господину режиссеру.

Не дав ответить Петру Ивановичу, я продолжила:

— И еще, я знаю, почему Вы спросили меня об этом, — при этих словах Чардынин посмотрел на меня с осторожностью и, нащупав что-то под собой, присел. Я продолжала:

— Я знаю, что мне не хватает знаний и практики, присущих профессиональным актерам театров. Я — самоучка, и Вы это знаете. Но, Вы также знаете, что я стараюсь. К сожалению, далеко не во всех фильмах необходима профессиональная игра, по причине их слабых сценариев и совершенно непроработанных образов. И поэтому этот фильм, сложный и по драматургии, и по постановке, и по игре, я считаю для себя Божьим даром и очень благодарна Вам за это!

Такой тирады откровений Чардынин явно не ожидал. Пока я произносила свою речь, Петр Иванович, потупив взгляд в пол, что-то перекатывал под подошвой лакированной туфли. Потом резко встал, выпрямился и, посмотрев мне в глаза, ничего не ответил. Он нашелся через несколько секунд.

— Вера Васильевна, солнышко Вы наше! Вы даже не представляете, как мы все дорожим Вами! И не только за Вашу красоту и обаяние, а прежде всего за Ваш природный талант чувствовать и жить жизнью своих героинь, как будто эта ваша собственная жизнь. И именно поэтому, зная Ваши качества, я и решился на столь сложную во всех смыслах постановку!

— Ну вот, вопрос Ваш испарился сам собой. Будем снимать! — твердо заключила я, пытаясь скрыть румянец на лице.

Подготовка к съемкам продолжалась. Днем я репетировала на площадке в павильоне Харитонова, а по вечерам, после ужина в кругу семьи, читала все, что было доступно о жизни моей героини. С одной стороны, литературы было довольно много, а с другой, очень многое повторялось из книги в книгу. Характер, поведение героини в определенные моменты ее бурной, полной страстей и авантюр жизни, мне пришлось составлять самой. И режиссер Петр Иванович Чардынин, и владелец студии Дмитрий Иванович Харитонов дали мне создание образа княжны на мой откуп.

Сегодня я попросила Витольда Полонского отрепетировать со мной сцену первого знакомства с княжной.

С самого утра, приехав в студию, я начала переодеваться и наносить грим. Аня, наш гример и костюмер, постаралась на славу. Получилась молодая дама из высшего общества с несколько бледным лицом и ярко выраженными черными глазами. Витольда переодели в парадный мундир с орденами и подчеркнули контуры глаз. Особенного грима Полонскому никогда и не требовалось. Меня интересовала сцена встречи княжны и графа Алексея Орлова, тот момент, когда они знакомятся, и ему приходится скрывать свои намерения увезти княжну в Петербург. Решительно настроенный граф по мере разговора с Таракановой вдруг понимает, что постепенно влюбляется в нее, но приказ императрицы — есть приказ, и ему надобно его исполнить. Внутренний конфликт графа развивается, и под конец сцены он уже не знает, что ему делать: отпустить княжну и нарушить приказ, или выполнить его и мучиться всю оставшуюся жизнь.

Мы вошли в оборудованные для нас декорации шикарно обставленной комнаты небольшого дворца. Декораторы постарались в силу своих талантов, и практически все элементы обстановки соответствовали времени и месту действия. Первое знакомство графа и княжны, согласно истории, произошло в Пизе, принадлежавшей тогда австрийской короне. И вот, здесь нам предстояло всего в нескольких кадрах фильма сыграть целый букет чувств. Мне: от настороженности и недоверчивости княжны до ее полного доверия к графу, и при этом подобало держать себя в рамках этикета. Еще более сложное надо было сделать графу: сыграть перемену от притворства другом самозванки, с желанием поскорее ее похитить и вывезти в Петербург, до душевных мучений и сомнений.

На втором часу нашей репетиции в павильон подъехали Чардынин и Харитонов. Эта парочка кинодеятелей последнее время почти не расставалась. Петр Иванович, отвесив несколько комплиментов, сел в свое режиссерское кресло и попросил нас продолжать. Мы повторили сцену, которая длилась не более десяти минут.

— Вера Васильевна, дорогая Вы наша, а возможно ли еще сжать время? Мы должны соблюдать определенный темп в фильме. Попытайтесь сделать все то же самое, но несколько быстрее, — высказал свое замечание Чардынин.

— Мы постараемся, Петр Иванович, — в один голос ответили я и Витольд.

Проиграв сцену знакомства еще раз, нам удалось сократить ее до семи минут.

— Лучше, гораздо лучше! Мы разобьем эту сцену на пять — шесть кадров, а далее монтаж сделает свое дело, — удовлетворительно констатировал Петр Иванович.

Я подошла к Чардынину.

— Петр Иванович, не наигранно ли получаются наши роли? Я бы хотела обойтись в игре без ненужных жестикуляций, — тихо спросила я.

— Нет, нет. Мне кажется все довольно правдоподобным. Во время съемок я буду акцентировать внимание на более крупные Ваши планы, — задумчиво произнес Чардынин.

Спустя неделю все было готово для съемок. Нам предстояло снять несколько сцен в павильоне, а также на натуре, пользуясь прекрасными пейзажами Одессы и ее предместий. Немаловажно для сюжета фильма было и море, так как сам момент пленения героини происходил на флагманском российском корабле.

Я присела на кушетку в гостиной нашего номера. На небольшом столике возле меня были разложены фотографии, запечатлевшие разные моменты игры на репетициях фильма. Я взяла бокал с вишневым крюшоном и задумалась. Наступал вечер. Софья еще не вернулась из местной хореографической студии, где она продолжила свои занятия танцами, а мама и Женя еще не вернулись с прогулки по городу. В скольких бы фильмах я ни снималась, я всегда старалась остаться одна вечером, накануне начала съемок. В эти моменты я мысленно прокручивала в голове все сцены будущего фильма, искала, что я могла упустить в своей игре, где не соответствовала образу героини. Мой юный начинающий фотограф сделал для меня очень многое, и не зря я просила Харитонова взять его на службу. Мальчик показал себя очень перспективным художником. Он чувствовал моменты в моей игре, когда я максимально погружалась в свою роль. Теперь, разглядывая эти фотографии, мне было легче перевоплотиться в свою героиню. Как-то совсем незаметно для себя я вспомнила встречу с Константином Станиславским. Это было настоящее событие! Случилось это после выхода на экраны фильма «Живой труп», где я сыграла роль цыганки Маши. Как будто это было только вчера, да и действительно, всего несколько месяцев назад. Уж не знаю, что так впечатлило Станиславского в моей игре, но его предложение меня впечатлило еще больше. Константин Сергеевич, великий театральный режиссер, человек который мне запомнился своими добрыми и сияющими глазами, предложил мне роль Катерины в своем новом спектакле «Гроза». Несколько ночей я плакала и не решалась написать ответ Станиславскому. Это была большая честь для меня, актрисы, не имеющей театрального образования, и в то же время это было совершенно несовместимо с работой в кино. Очень плотный график съемок не позволял отвлекаться на что-либо другое, а Константин Сергеевич предупредил меня, что работа над ролью может занять год, а то и более. И я выбрала кино! И вот, опять сложная драматическая роль — и на этот раз я сыграю свою героиню, чего бы мне это ни стоило.

Глава 7

Княжна. Часть третья

Сумрак небольшого кинозала, специально построенного Харитоновым для просмотра рабочих материалов, скрывал знакомые лица нашей труппы. Прошла еще одна рабочая неделя. Мы снимали «Княжну Тараканову» каждый день с восьми часов утра и пока солнце позволяло нам работать. Сегодня мы смотрим первые рабочие материалы на экране. Это всегда событие и для нас, актеров, и для режиссера, и для владельца ателье. И вот, экран засветился, и по нему поползли знакомые силуэты героев и декораций. Это было мистическое действо. Мы как будто превращались в тени на белом полотне, живущие своей жизнью, так отличной от действительности. Иногда мне даже казалось, что меня в реальной жизни не существует, что я всего лишь тень на экране, переходящая из фильма в фильм. Это пугало и завораживало одновременно.

Просмотр начался с первых сцен разгульной жизни моей героини. Знакомства, шикарная жизнь за счет богатых мужчин, и снова знакомства, как только у первых заканчивались деньги. Тут было все понятно, и для меня сложностей в игре не составляло. Практически все актеры и актрисы, задействованные в первых сценах, отыграли свои роли достойно. Мы сделали небольшой перерыв для обсуждения увиденного. В зале включили свет. К экрану вышел Петр Иванович Чардынин.

— Ну, что дамы и господа. Я как режиссер особо замечаний не имею. Вам не впервой было играть подобные роли, да и особого таланта в этой части фильма не требовалось. Одним словом, я доволен! — заключил режиссер.

Все поаплодировали сами себе и Чардынину. Я обратила внимание на Харитонова, который стоял у самой двери и улыбался, поглаживая свой нос. Жестом руки я пригласила его присесть рядом с собой. Дмитрий Иванович важно прошелся по залу и сел рядом, не забыв при этом поцеловать мою руку.

— Вера Васильевна, Вы пока довольны? — полушепотом спросил Харитонов.

— Пока да, Дмитрий Иванович, — также полушепотом ответила я и перевела взгляд на экран.

Начался просмотр второго блока отснятых сцен. В зале почувствовалось некое напряжение. Вот и так долго репетированная сцена знакомства княжны с графом Орловым. Чардынин, действительно, разбил ее на несколько планов; и мое лицо, и мимика графа стали особенно эффектными. Во время просмотра этой сцены я почувствовала, как теплая рука Дмитрия Ивановича взяла мою руку и легонько сжала. Я посмотрела на Харитонова. Он, как ни в чем не бывало, смотрел на экран, как бы не обращая внимания на меня. В конце просмотра Харитонов повернулся ко мне и прошептал:

— По-моему, очень убедительно! Вы не находите?

— По-моему, тоже, но все же чего-то не хватает, Дмитрий Иванович, — ответила я.

Харитонов вопросительно посмотрел на меня.

— Вера Васильевна, а давайте-ка, когда это все закончится, возьмем Петра Ивановича и айда ко мне. Там все за обедом и обсудим. Съемок сегодня все равно не будет. Надо дать людям передышку, да и новые декорации еще не готовы, — с нотками нежности и радости в голосе предложил Дмитрий Иванович.

Я согласилась, что людям, да и мне был нужен отдых, и уже через час мы втроем опять оказались в доме Харитонова.

Через час я и Чардынин уже сидели на знакомой нам веранде с видом на море. Дмитрий Иванович предложил мне сесть поудобнее в плетеное кресло и распорядился принести холодные напитки и фрукты. Свежий ветерок обдувал лицо, и где-то вдалеке слышались крики чаек. Лоза старого винограда обвивала веранду и не пускала в нее жаркое июньское солнце. Боже мой, как тут было уютно и спокойно!

— Вера Васильевна, Вы хотели знать, чего не хватает в сценах с Вашим участием? — спросил гостеприимный хозяин, присаживаясь рядом.

Я, прищурив глаза, повернула голову в его сторону.

— Да, Дмитрий Иванович. Я чувствую, что в моей игре явно чего-то не хватает!

— А Вы, Петр Иванович, что скажете? Есть недоработки в образе нашей княжны? — обратился он к Чардынину.

Петр Иванович открыл глаза, которые он успел закрыть, начав наслаждаться незапланированным отдыхом.

— Дмитрий Иванович, Вера Васильевна, ну не грызите вы себя! Как по мне, так образ на экране смотрится не хуже, чем в прошлых фильмах.

— Не хуже, но и не лучше, Петр Иванович, — заметила я.

Харитонов взял стакан с вишневым напитком, положил в него кусочек льда, взял его в руки и с удовольствием сделал большой глоток. Он продолжал:

— Меня, как владельца студии и человека, который вкладывает деньги в этот фильм, тоже более чем устраивает Ваша игра, Вера Васильевна. Но в тоже время я понимаю Вашу неудовлетворенность своей работой. И, кажется, я нашел причину этого неудовольствия.

Я посмотрела на Дмитрия Ивановича таким взглядом, что тот поспешил сделать еще один большой глоток освежающего напитка.

— Чувства! Вам не хватает чувственности Вашей героини! — совершенно серьезно произнес Харитонов, — Вы устали, и Вам нужны новые ощущения, чтобы передать их образу княжны.

С этими словами Дмитрий Иванович поставил на столик пустой бокал, а Чардынин пожал плечами, искоса посмотрев на меня.

— Наверное, Вы правы, Дмитрий Иванович! — подытожила я и, поправив легкую соломенную шляпку, поднялась с кресла, — господа, пока готовится обед, я немного прогуляюсь по берегу. Не возражаете?

Харитонов с Чардыниным переглянулись и развели руками. Я спустилась по старенькой деревянной лестнице в сад и по извилистой узкой тропинке направилась к берегу моря.

Море сегодня было тихим и ласковым. Изумрудные волны накатывали на песчаный берег. Я сняла туфли и прошлась по мокрому песку, обминая отполированные камни. Через несколько десятков метров я нашла небольшую скалу, на которую можно было присесть. Действительно, теплое море, свежий ветерок и летнее солнце — это все, что мне сейчас было нужно. А еще захотелось снять с себя всю одежду и погрузиться в воду, отдавшись этой животворящей стихии, растворившись в ней на мгновение, чтобы потом опять собраться, но уже впитав ее энергию и силу.

Я присела на скалу и опустила ноги в воду. Глаза сами по себе закрылись, и под шум моря на меня нахлынули воспоминания.

Москва. Весна 1910-го года. Выпускной бал в гимназии госпожи Перепелкиной. Нарядные девичьи платья, строгие мужские фраки и море цветов. Я кружилась в танце то с одним, то с другим кавалером, улыбки, шутки. Но вот, ко мне подошел он: единственный и неповторимый, высокий, плечистый, круглолицый и добродушный студент-юрист Владимир Холодный. Его взгляд завораживал. Когда он смотрел на меня, то по всему телу пробегала дрожь, вгоняя мое лицо в краску. С первого взгляда, с первых слов я поняла, что этот человек — моя судьба! А потом была скромная свадьба, на которую были приглашены только близкие нам люди. Я вспомнила, как моя мама пыталась меня переубедить и советовала не спешить с браком. То же самое происходило и в семье Владимира. Но нам это не помешало. И вот мы одни в небольшой комнате, украшенной букетами цветов и яркими атласными ленточками. Платье само слетает с тела, которое жаждет погрузиться в пучину страсти и получить долгожданное удовлетворение. Наши губы сливаются вместе при тусклом и романтическом мерцании свеч. Его рука гладит и ласкает волосы, постепенно опускаясь все ниже и ниже… Да, это любовь, господа!

Мои романтические воспоминания прервал голос Петра Ивановича, спешившего ко мне. Он неуклюже прыгал с камня на камень, пытаясь достичь скалы, на которой я сидела, откинув руки назад и подставив лицо к солнцу.

— Вера Васильевна, Верочка, с Вами все в порядке? Стол накрыт. Ждем только Вас! — выкрикивал Чардынин, запыхавшись от бега.

Мы вернулись на веранду, где уже был приготовлен богато сервированный стол со всевозможными кушаньями. Где все это находил Харитонов для меня — остается загадкой.

Мы выпили по бокалу вина, и я тихо произнесла, обращаясь к режиссеру и владельцу студии:

— Господа, а давайте-ка переснимем романтические сцены с княжной и графом Орловым. Кажется, я готова!

Глава 8

Белые паруса

Вот уже и почти конец июля. Скоро месяц как мы живем и работаем в Одессе, несмотря на политические осложнения и бандитские налеты. Нас как будто это не касается. И все же тяжелая атмосфера незримо висит над городом, в котором дышать становится все труднее.

Мы закончили съемку всех запланированных сцен фильма «Княжна Тараканова», и осталось только одно: отснять несколько кадров на парусном корабле, выдав его по истории сюжета фильма за флагманский российский корабль. Именно в этих сценах моя героиня поймет, что ее обманули, и будет арестована с последующим вывозом в Петропавловскую крепость Петербурга.

Одному Богу известно, где Харитонов нашел корабль для съемок, и во что обошлась его аренда. Так или иначе, в один прекрасный воскресный день мы приступили к съемкам последних сцен фильма.

Я никогда не видела настоящие паруса. Это — чудо, которое нельзя передать словами! Белые, как снег, полотнища развивались на ветру, громко похлопывая своими «крыльями». Что-то светлое и радостное поднималось в душе при взгляде на эту сверхъестественную красоту. Деревянная отполированная палуба поскрипывала под ногами, а бронзовые детали такелажа блестели на солнце, как свечи на новогодней елке.

Съемки начались с кадров моего подъема на корабль, якобы с визитом и осмотром флагмана, и продолжились уже на палубе и в каюте капитана. С самого утра и до вечера, пока солнце не потеряло для нас своей работоспособности, практически без перерывов шла напряженная работа. Этот фильм давался мне очень тяжело не только в физическом, но и в моральном плане. Я очень хотела сыграть свою роль так, чтобы зрители ощутили всю трагичность моей героини. Наверное, прежде всего, я хотела что-то доказать самой себе.

Камера расположилась в каюте капитана, снимая общий план богато накрытого стола. Княжна, одетая, как подобает ее чину и званию, в парадное платье из синего шелка, обрамленное туго затянутым корсетом с ажурными белыми кружевами на манжетах, вошла в помещение, не подозревая, что именно здесь ей объявят приговор, и больше она не выйдет из своей каюты до самого Петербурга. Как реалистично сыграть жертву предательства? Предательства мужчины, которому доверила свои тайные желания, которого, вопреки логике, полюбила? На всех репетициях в павильоне у меня этот момент получался не самым лучшим образом. Я пыталась вспомнить свои предыдущие роли, в которых присутствовала аналогичная ситуация, но это мало мне помогало.

После двух неудачных дублей сцены, где раскрывается предательство, мы остановили съемки до следующего дня. Я вышла на палубу и подошла к борту корабля. Солнце уже шло к закату, но его оранжевые лучи еще играли на поверхности воды, все так же равномерно бьющейся о борт. Я думала о своей роли. Говорят, реалистично сыграть можно только то, что сам когда-то пережил и прочувствовал. С этим у меня была явная проблема. Владимир никогда не предавал меня ни как жену, ни как мать наших детей. Откуда же брать эти чуждые мне чувства?

На палубе послышался стук чьих-то каблуков. Я обернулась. Сияющий во всей красе граф Орлов — Витольд Полонский — уверенным шагом приближался ко мне.

— Верочка, я надеюсь, Вы не расстроились? — с искренней тревогой в голосе обратился ко мне Витольд.

— Нет. Я просто задумалась, — с улыбкой произнесла я.

— Хотите, я подскажу Вам, как сыграть эту сцену? — спросил Полонский, поправляя свой парадный мундир и смахивая с него пыль.

Я вопросительно посмотрела на Витольда. В моем взгляде читалось некое недоверие. Он продолжал:

— Буквально полтора месяца назад мы с Вами сыграли в «Молчи, грусть, молчи». Помните свою роль? Не находите, что есть нечто общее? Богатые мужчины, предавая чувства простой женщины, передают ее из рук в руки…

Я вспомнила! Как я могла забыть об этой роли? Тем более, что это был юбилейный фильм в двух сериях, посвященный 10-летию творческой деятельности Петра Ивановича Чардынина. Сам он сыграл одну из главных ролей. Это был его триумфальный бенефис!

Скрипач-эквилибрист Лорио, в исполнении Петра Чардынина, и его жена Полаполучают бенефис в цирке. Во время исполнения сложного номера подвыпивший Лорио теряет равновесие и падает с большой высоты. Он остаётся жив, но увечье лишает его возможности выступать. Пола и Лорио живут впроголодь, зарабатывая сущую мелочь как уличные музыканты.

Однажды Полу и Лорио замечают возвращающиеся с прогулки коммерсант Прахов и его приятель Зарницкий. Пола нравится обоим, и они решают пригласить музыкантов на вечеринку. Прахов начинает откровенно ухаживать за Полой, дарит ей драгоценное ожерелье и предлагает бросить нищего Лорио и переехать к нему. Пола сначала отказывается, но затем принимает его предложение. Она посылает на квартиру Лорио праховского камердинера, который должен передать Лорио прощальное письмо и забрать вещи Полы.

Лорио в отчаянии, а Пола начинает новую жизнь. Она обеспечена и счастлива, беспечна и легкомысленна. Однако её легкомыслие быстро надоедает Прахову. Он видит, что Пола нравится богатому помещику Телепнёву, которого сыграл Витольд Полонский. Решив избавиться от девушки, он предлагает её Телепнёву, каламбуря по поводу её имени, «из полы в полу». Пола, случайно услышав этот разговор, вспыхивает и разрывает отношения с Праховым, не оставляя надежды и Телепнёву. Но и возвращаться к Лорио она не хочет. В этот момент ей делает предложение Зарницкий, и Пола переезжает к нему.

Зарницкий живёт как обеспеченный мещанин, но он страстный и неудачливый игрок. Проиграв крупную сумму Телепнёву, он крадёт у Полы ожерелье, подаренное ей Праховым, а затем подделывает банковский чек. Телепнёв приглашает Зарницкого вместе с Полой к себе на вечеринку. Пола не хочет идти, но Зарницкий, которому необходимо что-то предпринять, чтобы Телепнёв не предъявил к оплате фальшивый чек, уговаривает её пойти на вечеринку и спеть. Пока гости слушают Полу, Зарницкий пытается выкрасть чек из сейфа Телепнёва, однако включается сигнализация. Он пытается скрыться в темной комнате, но Телепнёв не узнаёт его в темноте и убивает выстрелом из пистолета.

В конце концов, героиня находит свою любовь, но умирает.

В мгновения, когда я вспоминала сюжет фильма, я как будто заново пережила чувства своей героини: безнадежность, предательство и душевные муки.

Наступило утро следующего дня. Ветер на море немного усилился, но для съемок он не был помехой. Паруса светились на солнце, отражаясь белыми свечами в искрящихся волнах. Настроение было приподнятым. Я ощущала себя готовой к работе, и моя сияющая улыбка не могла быть не замеченной нашими актерами и Петром Ивановичем. Он созвал нас на площадку, объяснив всем еще раз, кто что должен делать.

На этот раз мои движения и выражение лица менялись соответственно задаче и предлагаемым условиям. Услышав, что моя героиня арестована, я остановилась на мгновение, а потом плавно опустилась на стул, не прекращая смотреть в глаза своему новоявленному тюремщику. В этих глазах читалось все: и разочарование, и грусть, и безнадежность. Княжна не заламывала руки, не билась в истерике. Она приняла свой приговор, потому что в глубине души знала, что рано или поздно все должно было закончиться именно так.

— Стоп! Снято! — Раздался громкий голос режиссера. Петр Иванович, потирая руки, слез со стула и направился к нам.

— Вера Васильевна, насколько я понимаю, Вы добились того, чего хотели. Вы хотели реалистичности — и вот она! — с этими словами он взял мою руку и долго не отпускал ее, глядя мне в глаза. Его же глаза светились от радости за проделанную работу.

Я обняла Петра Ивановича и поцеловала в щечку Витольда. Те расплылись в улыбках. Съемки были закончены. Конечно, впереди еще предстояли просмотры перед окончательным монтажом фильма, но самое главное мы сделали!

Сегодня в ресторане «Большой Московской» было празднование. Харитонов отмечал окончание съемок очень сложной постановки. Скоро на экраны бушующей России выйдет новый фильм с участием в главной роли уже столь полюбившейся публике Веры Холодной! Ни он, ни я, да и никто из присутствующих тогда еще не знал, что фильму «Княжна Тараканова» не суждено было выйти на экраны.

Глава 9

Маленькие трагедии

Дмитрий Иванович ходил взад и вперед по кабинету, меряя его шагами. В своей дрожащей руке он держал бокал с недопитым коньяком. Чардынин сидел рядом со мной на небольшом диванчике и наблюдал за этим молчаливым действом, которое длилось уже несколько минут.

— Петр Иванович, Вера Васильевна, главное не расстраивайтесь, прошу вас! — с явно нервными нотками в голосе произнес Харитонов.

Чардынин в своей обычной манере пожал плечами и ничего не ответил. Дмитрий Иванович сделал еще несколько шагов по комнате и продолжил:

— Бог с ней, с этой пленкой! Закажем новую партию. Переснимем испорченные кадры в сентябре и отпечатаем копии фильма. Ну, что теперь с этим поделаешь?

Дело было в том, что часть материала, снятого на натуре, была испорчена по вине некачественных реактивов, а негативная пленка, необходимая для пересъемки и печати тиража всего фильма, заказанная Харитоновым из-за границы, так и не пришла в Одессу. То ли она потерялась в пути, то ли ее просто украли при пересылке — разобраться с этим сейчас не представлялось возможным. Дмитрий Иванович уже снарядил курьера за новой партией, но все это требовало времени, а времени у нас почти не оставалось. Упустить летний сезон для съемок означало прекращение выхода новых фильмов и, как следствие, потерю этого бизнеса. Так что, кто и должен был волноваться больше всех, так это сам Харитонов. Он же поспешил успокоить нас.

На втором часу маленького «семейного» совещания было решено, что пересъемка нескольких испорченных сцен будет осуществлена сразу по прибытии новой партии пленки, а сейчас, чтобы не терять время, мы все начнем готовиться к новому фильму, репетируя роли и создавая соответствующие декорации.

На следующий день в гостиной моего номера уже сидели Петр Иванович Чардынин и неподражаемый Осип Рунич. Пока я читала сценарий новой картины, Петр Иванович, попросив у меня только стакан крепкого чая, разглядывал обстановку комнаты, иногда поглядывая на меня; видимо, его интересовала моя реакция на прочитанное.

— Петр Иванович, насколько я поняла, фильм будет о монахине, которая пришла к вере после того, как раскаялась в своей прежней разгульной жизни? — с любопытством спросила я, откладывая недочитанные листки сценария.

— Да, Вера Васильевна, это, так сказать, психологическая драма, — начал объяснять Чардынин.

— Я хотел бы показать глубокую драму, которую пережила героиня. Показать ее раскаяние и приход к вере, — продолжил Петр Иванович.

— Да уж! И какая драма женщины обойдется без мужчины? — с улыбкой произнесла я, посмотрев на Рунича. Осип, сделав вид, что не слышит нашего разговора, что-то внимательно вычитывал в листах сценария. Ему должна была достаться главная мужская роль. Петр Иванович улыбнулся и покачал головой.

Я пообещала Чардынину прочитать его сценарий и высказать свое мнение. Надо было помочь поправить наше финансовое положение и особенно состояние Харитонова, который понес значительный урон из-за потери кинопленки и невыхода на экраны фильма «Княжна Тараканова». Надо сказать, что Дмитрий Иванович старался как мог, чтобы обеспечить дальнейшее строительство новой студии и достойные бытовые условия всем нам — членам его труппы. В июне на экраны Москвы, Одессы, Харькова и Ростова вышли фильмы, которые мы сняли еще в Москве: «Мещанская трагедия», по одноименному роману итальянского автора Лючиано Цюкколи, и автобиографический фильм «Тернистый путь славы», где я сыграла саму себя. Последний фильм развенчал множество легенд обо мне, и это явно не понравилось публике. Но, несмотря ни на что, все фильмы продолжали идти с успехом и еще как-то поддерживали наш маленький «корабль» на плаву. Конечно, Харитонова нельзя было назвать благотворителем в полном смысле этого слова. Он всегда ходил по грани между человеком добрым и отзывчивым и расчетливым, строгим коммерсантом.

Мне вспомнился успех фильма «У камина», который вышел на экраны кинотеатров в марте 1917-го года. Фильм буквально вызвал помешательство у зрителя. Пресса писала в те дни:

«С громадным успехом всюду прошла картина Д.И.Харитонова «У камина». Как на исключительное явление в кинематографии следует указать, что в Одессе картина демонстрировалась непрерывно в продолжение 90 дней, а в Харькове — 100 дней, причем крупнейший в Харькове театр «Ампир» четыре раза возобновлял постановки ее, все время по повышенным ценам, и все время были «шаляпинские» очереди», — писал «Кино-журнал», № 11 за 1917-й год.

«Успех картины был исключительным, и хотя входная плата была чрезмерно повышена, кинотеатр за шесть дней демонстрации не смог вместить всех желающих. Уже много лет не приходилось нам видеть ничего подобного. Публика заполнила фойе и вход, выходила несколькими очередями протяжением в пол-улицы и дожидалась получения билетов, несмотря на дождь и ненастье…», — это уже строки из журнала «Кино-жизнь», № 17–26 за 1917-й год.

После такого непревзойденного успеха Харитонов начал, как это принято у дельцов, потихоньку «подтягивать вожжи». Наши гонорары остались прежними, но съемки начали проводиться в ускоренном темпе, и ужесточился режим. Теперь за небольшое опоздание на съемочную площадку грозил денежный штраф. Помню, как-то зимой, в феврале, мы с Максимовым опаздывали на дневную съемку. Взяв извозчика и сани, запряженные тройкой, мы помчались в киноателье. Владимир постоянно подгонял извозчика, а тот захлестывал лошадей. Кончилась эта спешка аварией: полозья саней зацепились за трамвайные рельсы и перевернулись на полном ходу. Напуганные лошади протащили сани и их придавленных к земле пассажиров еще целый квартал. Больше всего пострадал извозчик, расшибшийся о фонарный столб. Мы же отделались синяками и ссадинами. Уже на следующий день я с температурой играла какую-то любовную роль, а Максимов снимался с тщательно загримированными синяками. Даже в этом случае господин Харитонов поблажки не дал! Дмитрий Иванович почувствовал запах больших денег и спуску уже никому не давал. Только в семнадцатом году я снялась в одиннадцати фильмах и начала работу в двенадцатом — по три недели на один фильм. Но, правды ради надо сказать, что если Харитонов и зарабатывал на нас деньги, то и с нами щедро делился. Для меня было не привыкать много и напряженно работать. Единственным минусом во всем этом конвейере кинолент было отсутствие даже намека на настоящее искусство. Но даже в таких условиях я начала, со своей стороны, воспитывать и режиссеров, и хозяина ателье, постепенно давая им знать, что хочу большего, чем просто деньги.

Конец ознакомительного фрагмента.