Брестский мир и гибель Черноморского флота
В книге рассказывается о судьбе российского Черноморского флота в 1917–1918 гг. Известный российский историк Сергей Войтиков отвечает на целый ряд важных вопросов. Почему адмирал Колчак не сумел удержать Черноморский флот в узде? Что представляла собой украинизация Черноморского флота? Как подавили националистическое выступление крымских татар? Кто ответственен за массовый красный террор в Севастополе? Каким образом Черноморский флот был переведен в Новороссийск? Кто принял решение о потоплении флота? Книга будет интересна всем любителям военной и политической истории нашей страны.
Оглавление
- Предисловие
- Глава 1. «Наступивший 1917 год корабли встретили в море…». Черноморский флот накануне февраля
- Глава 2. «Ужасное состояние – приказывать, не располагая реальной силой выполнения приказания, кроме собственного авторитета...
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Брестский мир и гибель Черноморского флота предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Глава 2
«Ужасное состояние — приказывать, не располагая реальной силой выполнения приказания, кроме собственного авторитета…». А. В. Колчак и приказ № 1 на Черном море
На Балтике Февральская революция была отмечена кровавыми расправами с офицерами в Кронштадте, Ревеле и Гельсингфорсе, причем в последнем случае уж точно имелись все основания подозревать германскую провокацию. 23 января 1920 г. на допросе в Иркутской губернской ЧК сам А. В. Колчак заявил: главной причиной массовых выступлений явилась разведывательно-подрывная работа Германии. По его словам, «Гельсингфорс тогда буквально кишел немецкими шпионами и немецкими агентами, т. к. по самому положению Гельсингфорса как финского города контроль и наблюдение над иностранцами были страшно затруднены, ибо фактически отличить немцев от финнов или шведов почти не было возможности»[63].
А. В. Колчак показал на допросе: «первые сведения о перевороте, происходящем в Петрограде, я получил, находясь в Батуме с двумя минными судами, куда пришел по вызову главнокомандующего Кавказским фронтом [великого князя] Николая Николаевича[64] для решения вопросов о снабжении Кавказской армии морем и, в частности, вопроса об устройстве Трапезундского порта, которое мы должны были принять на себя, устройства молов и т. д. С этой целью я прибыл в конце февраля в Батум, пойдя под Анатолийским побережьем и Трапезундом. Главнокомандующий Кавказской армией прибыл в Батум к этому времени со своим поездом. […] Вечером, на второй день, насколько я помню, я получил шифрованную телеграмму из Севастополя от адмирала Григоровича, что в Петрограде происходит восстание войск, что существующая власть дезорганизована и что Комитет Государственной думы взял на себя функции правительства. […] Тогда я обратился к начальнику штаба Николая Николаевича генералу [Н.Н.] Янушкевичу[65] и спросил его, имеет ли он какие-нибудь сведения о событиях. Он сказал, что у него нет никаких сведений. Тогда я сказал ему: “Прошу доложить великому князю, что должен идти в Севастополь, что я прошу меня больше не задерживать”. Янушкевич доложил великому князю, который вызвал меня и спросил телеграмму. Я показал телеграмму; он прочел ее, пожал плечами и сказал, что ему ничего не известно, но что мне известны его основные пожелания и поэтому он меня не задерживает. Вечером в тот же день я вышел из Батума в Севастополь»[66].
А. И. Верховский констатировал в своих воспоминаниях: «Переворот в Севастополе совершился изумительно быстро, не встретив нигде сопротивления»[67]. А. В. Колчак заявил в 1920 г.: «Я первый признал Временное правительство, считал, что как временная форма оно является при данных условиях желательным, его надо поддержать всеми силами, что всякое противодействие ему вызвало бы развал в стране, и думал, что сам народ должен установить в учредительном органе форму правления, и, какую бы форму он ни выбрал, я бы подчинился. Я считал, что монархия будет, вероятно, совершенно уничтожена. Для меня было ясно, что восстановить прежнюю монархию невозможно, а новую династию в наше время уже не выбирают. Я считал, что с этим вопросом уже покончено, и думал, что, вероятно, будет установлен какой-нибудь республиканский образ правления и этот республиканский образ правления и отвечал потребностям страны»[68]. Колчак пояснил: «…когда последовало отречение [великого князя] Михаила Александровича, то тогда [стало] ясно, что с монархией покончено. Я считал необходимым поддерживать Временное правительство совершенно независимо от того, какое оно было, т. к. было время войны, нужно было, чтобы власть существовала, и, как военный, я считал нужным поддерживать ее всеми силами»[69]. Собственно, большинство русских офицеров после Февраля 1917 г. думало то же самое.
2 марта слухи о Февральской революции распространились по Севастополю и проникли в полки дивизии, формировавшейся для совместных с флотом операций на берегах Черного моря. Как записал в своем дневнике начальник штаба дивизии А. И. Верховский, на службе штаба данное обстоятельство никак не сказалось, однако «в полках солдаты стали говорить с офицерами просто вызывающим тоном. Многие прекратили отдавать честь»[70]. Вечером Верховскому доложили, что к нему хочет явиться делегат, избранный на общее собрание делегатов Севастополя от команд штаба. Полковник не испытал особого энтузиазма в начале данной им аудиенции, однако солдат «покорил»[71] его своим заявлением: «Мы знаем, что это незаконно по-старому, но в переживаемые дни многое изменяется, и, прося у вас (в условиях “Года 1918-го” Верховский даже не стал писать слово “Вы” с большой буквы. — С.В.) разрешения, мы хотим в новых условиях сохранить законность и порядок»[72]. Верховский не скрыл того, что разрешение было, «конечно», дано — «тем более что не пустить уже было нельзя. Чувствовалось, что в этой области масса сразу ушла из рук»[73].
По словам А. И. Верховского, перемены в верхах сразу же наложили свой отпечаток на повседневную жизнь Севастополя: «Роты в Черноморской дивизии стали отказываться выходить на занятия. Был случай отказа идти в караул. Солдаты и матросы перестали отдавать честь. Ко мне из полков, стоявших в Севастополе, пришли несколько офицеров из числа тех, которые сумели установить близкие отношения со всеми солдатами. Они были в тревоге. Обстановка была накалена. Солдаты волновались, боясь провокаций со стороны офицерского состава. Даже к тем офицерам, которых солдаты уважали, они относились с недоверием»[74].
3 марта вице-адмирал А. В. Колчак поступил, по признанию А. И. Верховского, «превосходно»[75]: издал приказ № 789, в котором сообщалось о Февральском перевороте и отречении Николая II[76]. Приказав прибыть к нему по двум выборным представителям от команд и полка, Колчак «долго и обстоятельно»[77] разъяснял: «перед лицом врага» необходимо «сохранить боевую силу Черноморского флота»[78]. На первый взгляд, данный шаг мог направить «революционную энергию на подавление анархических сил, вырастающих их глубин темной недоверчивой массы»[79]. Но только на первый. В тот же день команда линкора «Екатерина II» потребовала убрать с корабля всех офицеров, носивших немецкие фамилии: команда опасалась, что они могут взорвать судно. Обстановку накалила попытка мичмана П. И. Фока проверить в ночь на 4 марта несение службы караулом у пороховых погребов орудийной башни. Караульным не понравилась немецкая фамилия офицера, они сочли действия Фока подозрительными и не пропустили его[80]. Сочтя себя оскорбленным, Фок застрелился. По мемуарному свидетельству тогдашнего прапорщика флота В. К. Жукова, самоубийство «команда истолковала по-своему: она [у] видела в нем доказательство правильности подозрений часового»[81]. 4 марта матросы потребовали удаления с флота офицеров с немецкими фамилиями и прибытия на «Екатерину [II]» командующего флотом. Колчак приехал на линкор, но только после доклада командира корабля, а не под давлением команды. Адмирал отверг все обвинения, выдвинутые против офицеров с немецкими фамилиями, и требования об их списании. Команду объяснения вполне удовлетворили[82]. Впоследствии адмирал рассказал об этом эпизоде: «Первое заявление было мне сделано [матросами] по поводу некоторых офицеров с немецкими фамилиями, что немцев надо изъять всех полностью. На это я ответил, что у нас, в России, существует масса людей с немецкими фамилиями, которые так же и, может быть, даже больше работали для блага Родины, чем люди, носящие русские фамилии, что у нас, в России, фамилия решительно ничего не значит, и удалить офицера только потому, что он носит немецкую фамилию, нет решительно никаких резонов. Я сказал, что если они имеют какие-то конкретные факты, определенные поступки, то пусть доложат мне, и мы разберемся, но выгонять людей только из-за того, что они носят немецкую фамилию, нет решительно никаких оснований. Я указал им на того же адмирала Эссена, Ливена и других. С этим вопросом было быстро покончено, и он больше не поднимался»[83].
4 марта часть флота, находившаяся в плавании, возвратилась в Севастополь. В тот же день по приказанию командующего флотом газета «Крымский вестник» сообщила об отречении Николая II, о назначении великого князя Николая Николаевича Верховным главнокомандующим и о сформировании Временного правительства. К вечеру 4 марта начались митинги в Севастополе[84]. На следующий день А. И. Верховский сделал в своем дневнике весьма характерную запись: «…масса поняла революцию как освобождение от труда, от исполнения долга, как немедленное прекращение войны»[85].
Для снятия социальной напряженности 6 марта[86] А. В. Колчак устроил парад морских частей гарнизона и торжественное богослужение в знак доверия Временному правительству. По признанию одного из крупнейших советских специалистов по истории красного Военно-морского флота С. С. Хесина, данное «мероприятие сорвало попытки организовать в Севастополе массовые митинги и демонстрации, и Колчаку удалось сохранить свою власть в крепости и на флоте. Так, вести о революции в Севастополь пришли фактически из приказов командования, и события первоначально протекали в рамках, ему (командованию. — С.В.) угодных»[87]. Однако в дневнике А. И. Верховского оценка дана отнюдь не однозначная. С одной стороны, Верховский, не скрывая своего восхищения адмиралом, с гордостью констатировал: «Парад и молебствование вышли чрезвычайно кстати, прошли очень торжественно, при ярком свете уже горячего теперь весеннего солнца. Многолетие, крики ура, толпы народа. Этот праздник действительно ответил настроению масс, т. к. чувствовался действительный подъем, настоящая радость»[88]. Но с другой стороны, Верховский сразу же записал в следующем абзаце: «…вечером мои друзья сообщили мне, что главная цель — разрушить недоверие к офицерству — достигнута не была»[89]. Полки дивизии, начальником которой служил Верховский, зарядили свое оружие боевыми патронами, вполне допуская, что «парад окажется ловушкой и их (солдат. — С.В.) начнут расстреливать из пулеметов»[90]. Обладая вполне обыденной для тех, кто взлетел на революционном гребне в 1917-м, склонностью к театральщине и резонерству (начиная с А. Ф. Керенского), А. И. Верховский сопроводил свою запись следующим выводом: «Вот оно — истинное настроение масс»[91].
После окончания торжественного богослужения митинги в городе возобновились. На один из них, состоявшийся в полуэкипаже, вызвали Колчака. Командующий сначала отказался, но затем все же поехал, желая удержать ситуацию под контролем. Прибыв на митинг, он предложил собравшимся разойтись, но те заперли ворота. Адмирал был вынужден выступить на митинге. Судя по более поздним и не вполне надежным мемуарным свидетельствам, Колчак вкратце остановился на петроградских событиях, а в заключение заявил о необходимости продолжения Первой мировой войны: «…нам в данный момент, в той обстановке, которая нас окружает, не следует предаваться излишней радости по поводу победы революции и спешить с преждевременными и необдуманными решениями. Вам известно, что война не окончена, армия и флот в данное время должны вынести максимум напряжения, чтобы довести ее до победного конца. Враг еще не сломлен и напрягает последние усилия в борьбе. Это основное, чего не должен забывать ни один матрос, ни солдат. Если же мы это забудем и все уйдем в политику, то враг не замедлит воспользоваться нашим замешательством и вместо победы мы получим жестокое поражение. Боевая мощь флота и армии должны быть сохранены. Матросы и солдаты должны исполнять распоряжения своих офицеров. Это будет залогом нашего успеха на фронте»[92].
Собравшиеся на митинг предложили адмиралу послать приветственную телеграмму Временному правительству, с чем тот немедленно согласился и тем самым снял накал напряженности[93]. Колчак отверг предложение митингующих «иметь постоянное собрание из выборных для обсуждения нужд», мотивировав отказ несовместимостью подобного органа с понятием воинской части. Однако тут адмирал никого не убедил: сразу после его отъезда моряки избрали Центральный военно-исполнительный комитет (ЦВИК).
В тот же день в 22 часа А. В. Колчак выступал на митинге перед зданием Городской думы, на котором огласил приветственную телеграмму правительству. Первоначально адмиралу удалось приструнить распоясавшихся матросов, однако затем он удовлетворил просьбу Городской думы об отстранении от должности коменданта Севастопольской крепости М. М. Веселкина, который «позволял себе за кулисами театра стричь артистов и даже актрис, ловить по Нахимовскому проспекту гимназисток и привозить их к родителям в своем автомобиле под предлогом охранения нравственности…»[94]. А. В. Колчак уступил и на этот раз — на следующий день Веселкин сдал свои полномочия контр-адмиралу Еранцеву[95].
6 марта А. В. Колчак отметил в своих докладах генералу М. В. Алексееву и адмиралу А. И. Русину: «Команда и население просили меня послать от лица Черноморского флота приветствие новому правительству, что мною и исполнено»[96]. Однако, как следует из тех же источников, на этом игру в демократию Колчак, собственно, и планировал свернуть: «Представители нижних чинов, собравшиеся в Черноморском экипаже, обратились ко мне с просьбой иметь постоянное собрание из выборных для обсуждения их нужд. Я объяснил им несовместимость этого с понятием о воинской чести и отказал»[97]. Адмирал делал все, что мог, для удержания в своих руках всей полноты власти на флоте.
Во время Февральской революции, как писал адмирал А. В. Колчак, ему «пришлось заниматься политикой и руководить истеричной толпой, чтобы привести ее в нормальное состояние и подавить инстинкты и стремление к первобытной анархии… были часы и дни, когда я чувствовал себя на готовом открыться вулкане или на заложенном к взрыву погребе». Однако, несмотря на все трудности, Колчаку удалось сохранить Черноморский флот, что, по мнению петербургского историка А. В. Смолина, могло привести к некоторой самоуверенности адмирала: «Лишний раз я убедился, как легко овладеть истеричной толпой»[98].
7 марта в Севастополе получили приказ № 1, с которого началась революционная анархия в Петроградском военном округе и который фактически сразу же после своего отдания обрел «всероссийский статус». А. И. Верховский демонстративно опубликовал в Петрограде 1918 г. свою дневниковую запись от 7 марта 1917 г. без малейших признаков ретуши: «Как бомба с ядовитыми газами упал к нам приказ номер первый. Будь проклят человек, придумавший эту гадость. […] За такую помощь господа в Берлине принесут свою искреннюю благодарность. Едва ли только за это поблагодарит Россия»[99].
Пытаясь избежать сумасшествия, А. В. Колчак вышел в море. 11 марта он написал, находясь на линкоре «Императрица Мария» (пока еще «Императрица Мария»), в письме А. В. Тимиревой: «При возникновении событий, известных Вам в деталях, несомненно, лучше, чем мне (Тимирева находилась во время Февральской революции в Петрограде. — С.В.), я поставил первой задачей сохранить в целости вооруженную силу, крепость и порт, тем более что я получил основание ожидать появление неприятеля в море после восьми месяцев пребывания его в Босфоре. Для этого надо было прежде всего удержать командование, возможность управлять людьми и дисциплину. Как хорошо я это выполнил — судить не мне, но до сего дня Черноморский флот был управляем мною решительно, как всегда; занятия, подготовка и оперативные работы ничем не были нарушены, и обычный режим не прерывался ни на один час. Мне говорили, что офицеры, команды, рабочие и население города доверяют мне безусловно, и это доверие определило полное сохранение власти моей как командующего, спокойствие и отсутствие каких-либо эксцессов. Не берусь судить, насколько это справедливо, хотя отдельные факты говорят, что флот и рабочие мне верят»[100]. Однако, как следует из дальнейшего текста письма, Колчак отказывался признаться самому себе в том, что революция не заканчивается, а только-только начинается: «Мне удалось прежде всего объединить около себя всех сильных и решительных людей, а дальше уже было легче. Правда, были часы и дни, когда я чувствовал себя на готовом открыться вулкане или на заложенном к взрыву пороховом погребе, и я не поручусь, что таковые положения не возникнут в будущем, но самые опасные моменты, по-видимому, прошли»[101]. Далее — расписка в собственном бессилии противостоять потенциально возможному разгулу матросской стихии: «Ужасное состояние — приказывать, не располагая реальной силой выполнения приказания, кроме собственного авторитета…»[102] И, наконец, пронзительное признание: «За эти 10 дней я много передумал и перестрадал, и никогда я не чувствовал себя таким одиноким, предоставленным самому себе, как в те часы, когда я сознавал, что за мной нет реальной силы, кроме совершенно условного личного влияния на отдельных людей и массы; а последние, охваченные революционным экстазом, находились в состоянии какой-то истерии с инстинктивным стремлением к разрушению, заложенным в основание духовной сущности каждого человека (курсив наш. — С.В.). Лишний раз я убедился, как легко овладеть истеричной толпой, как дешевы ее восторги, как жалки лавры ее руководителей, и я не изменил себе и не пошел за ними. Я не создан быть демагогом — хотя легко мог бы им сделаться: я солдат, привыкший получать и отдавать приказания без тени политики (судя по дифирамбам генералу М. В. Алексееву в этом же письме[103], к данному утверждению можно отнестись с известной долей недоверия. — С.В.), а это возможно лишь в отношении массы организованной и приведенной в механическое состояние. Десять дней я занимался политикой и чувствую глубокое к ней отвращение, ибо моя политика — повеление власти, которая может повелевать мною. Но ее не было в эти дни, и мне пришлось заниматься политикой и руководить дезорганизованной истеричной толпой, чтобы привести ее в нормальное состояние и подавить инстинкты и стремление к первобытной анархии. Теперь я в море. Каким-то кошмаром кажутся эти 10 дней, стоившие мне временами невероятных усилий, особенно тяжелых, т. к. приходилось бороться с самим собой, а это хуже всего»[104].
Перед выходом в море, занимаясь политикой, а именно пытаясь сблизить позиции офицеров и матросов, А. В. Колчак отдал распоряжение о проведении 7 марта в Морском собрании совещания офицеров. На совещании командующий флотом выступил с речью. По офицерской инициативе был создан Временный исполнительный комитет, в который вошли 9 офицеров, 4 кондуктора, 15 солдат и матросов. Председателем стал подполковник А. И. Верховский. 8 апреля Временный исполнительный комитет в полном составе вошел в Центральный военно-исполнительный комитет. Во время выработки офицерами дальнейшей линии поведения по Севастополю прошел слух об их сговоре (естественно, контрреволюционном), и 20 тыс. человек, пришедшие на вокзал встречать представителей Временного правительства, решили выяснить, что происходило на самом деле. К всеобщему удовлетворению, избранные в ЦВИК офицеры разъяснили «ходатаям», что собрание ставило своей целью достижение единения офицеров с матросами[105].
С. М. Матвеев, в то время — матрос Черноморского флота, вспоминал впоследствии: «Что греха таить — весной 1917 г. севастопольцы в своем большинстве еще очень плохо разбирались в политике. Бывало, начнется митинг, вылезет на трибуну кадет и вопит: “Война до победного конца!”, “Без Дарданелл нам жить нельзя!” — хлопают ладонями. Кадета сменяет эсер или меньшевик — “За революционную войну против кайзера!”, “Большевики — предатели!” — тоже хлопают. Взойдет на трибуну большевик — “Война войне!”, “Вся власть Советам!”, “Мир хижинам, война народам” — и опять хлопают»[106]. Невысокий уровень политической культуры отличал и матросов Черноморского флота. Как и по всей стране, наиболее популярной политической партией в этот период революции стала на флоте Партия социалистов-революционеров (эсеров). 15 марта в Петроград уже прибыла первая делегация матросов, солдат и рабочих Черноморского флота, в большинстве своем эсеров, с требованиями к Временному правительству: войны до победы, усиления работ на оборону и созыва Учредительного собрания[107]. Эсеры как партия оборонцев вполне устраивали высшие военно-морские кадры — в частности, адмиральский состав Черноморского флота.
Для сохранения влияния на массы командование не только признало комитеты, но и направило в них своих представителей — офицеров и кондукторов флота. 20 марта в Морском собрании состоялось офицерское совещание, обсудившее вопрос об отношении к матросским и солдатским комитетам. Перед офицерами выступил А. В. Колчак[108]. Командующий признал невозможность возвращения офицерству былой дисциплинарной власти и призвал усилить «нравственное влияние» на матросов, развернув широкую пропаганду патриотических идей[109]. Матросам надлежало разъяснять смысл происходивших в то время событий, максимально препятствовать их занятию политикой. Собрание решило, что офицеры должны принять участие в работе комитетов, и избрало своих представителей — по одному от каждой части флота, порта и крепости в ЦВИК. В число избранных вошли командир минной бригады капитан I ранга А. В. Немитц[110] (позднее — командующий Черноморским флотом), начальник штаба Черноморской дивизии полковник А. И. Верховский (впоследствии — последний военный министр Временного правительства). Вслед за офицерами избрали своих представителей в комитет флотские кондуктора[111].
После вхождения офицеров и кондукторов в ЦВИК он стал называться Объединенным центральным военно-исполнительным комитетом (ОЦВИК). Подавляющее большинство членов ОЦВИК составили эсеры и меньшевики, безоговорочно поддерживавшие Временное правительство и командование Черноморского флота[112]. Юридическая комиссия ОЦВИК достаточно оперативно разработала, под непосредственным руководством А. В. Колчака, «Положение об организации чинов флота Севастопольского гарнизона и работающих на государственную оборону рабочих»[113] (по другим данным, Положение разработал А. И. Верховский[114]). Положение утвердил сам контр-адмирал, а позднее его одобрили Ставка и Временное правительство. В соответствии с Положением целью комитетов ставилось доведение Первой мировой войны до победного конца. Комитеты низводились до хозяйственных и культурно-просветительных органов; им поручались наблюдение за довольствием личного состава, организация празднеств и информация комсостава о непорядках на кораблях и в воинских частях. Подчеркивалось, что все решения ОЦВИК получают законную силу исключительно после их утверждения командующим Черноморским флотом[115].
По свидетельству А. В. Колчака (1920), комитеты были «образованы в Севастополе и Одессе и других портах согласно предложению правительства. Первое время между адмиралом и комитетом сложились отношения «самые нормальные»[116]. Адмирал рассказал: «Я считал, что в переживаемый момент необходимы такие учреждения, через которые я мог бы сноситься с командами. Больше того, я скажу даже, что вначале эти учреждения вносили спокойствие и порядок. Дело было постановлено таким образом, чтобы все постановления комитета мне докладывались. Ко мне являлись периодически, несколько раз в неделю, либо председатель комитета, либо его заместитель, вносили постановления комитета и спрашивали меня, с какими я согласен или какие я считаю неприменимыми в силу известных обстоятельств. […] С некоторыми постановлениями я соглашался, некоторые предлагал снова пересмотреть, а некоторые не считал возможными для осуществления. Таким образом, в этом отношении работа не вызывала никаких трений. Так продолжалось первый месяц»[117]. Однако «медовый месяц», как водится, быстро закончился.
Поскольку ОЦВИК уделял второстепенное внимание рабочим Севастопольского порта, солдатам гарнизона и гражданам Севастополя, руководимые меньшевиками рабочие порта признали ОЦВИК чуждой им организацией и приступили к созданию Совета рабочих депутатов Севастополя. Гарнизон Севастопольской крепости, образовавший вначале свой Совет солдатских депутатов Севастополя, постановил объединиться с рабочими в единую организацию — Совет солдатских и рабочих депутатов Севастополя. Новая организация, руководимая дееспособными меньшевистскими лидерами, стала быстро распространять свое влияние на широкие массы Севастополя, «вступив таким образом в открытую оппозицию» к ОЦВИК[118]. В данных условиях ОЦВИК, во избежание «двоевластия», пошел на соглашение с Севастопольским Советом солдатских и рабочих депутатов[119].
22 марта совместное заседание ОЦВИК, Севастопольского Совета солдатских и рабочих депутатов, городского исполкома и городской думы постановило образовать единый Совет рабочих, солдатских и матросских депутатов. Собрание также приняло принципиально новую резолюцию, призывавшую вести войну «до торжества свободы, равенства и братства… пока германский пролетариат не свергнет своими усилиями Вильгельма (курсив наш. — С.В.)»[120].
27 (по другим данным — 28[121] или 30[122]) марта путем слияния ОЦВИК и Совета рабочих и солдатских депутатов был образован единый Совет депутатов армии, флота и рабочих (в июне 1917 г. переименован в Севастопольский Совет военных и рабочих депутатов[123]), в состав которого вошли 163 делегата: 55 рабочих, 87 солдат и матросов, 20 офицеров[124]. Исполнительным органом Совета депутатов армии, флота и рабочих стал Центральный исполнительный комитет (ЦИК)[125]. Большевик С. Г. Сапронов[126] вспоминал впоследствии: «На первом же заседании Совета различные партии начали оформляться во фракции и выставлять своих лидеров. Самой многочисленной была фракция эсеров, лидером которой был доктор С. О. Бируля[127]. Затем шли кадеты и меньшевики. Мы, большевики, тоже объявили себя фракцией во главе с лидером Каличем[128]. Заявление наше было встречено смехом: так нас было мало. Кроме Калича и меня во фракцию входили еще два большевика — Сюсюкалов[129] и Клепиков[130]. Но нас не смутили вражеские насмешки. Пусть предлагаемые нами резолюции не принимались Советом, зато они показывали массам, за что именно борются большевики. Наши лозунги с требованиями заключения мира, удаления буржуазии из правительства вызывали горячий отклик среди матросов, постоянно переполнявших галерку цирка, в котором заседал Совет»[131]. Как видим, место Горы французского революционного Конвента в Севастополе заняла Галерка его Совета. А. И. Калича — солдата из семьи безлошадного крестьянина Херсонской губернии, делегированного в Совет электротехнической ротой Севастопольского гарнизона, — В. К. Жуков признал «самой яркой фигурой этого времени»[132] среди большевиков Севастополя и Черноморского флота. Жуков констатировал, что именно новоиспеченный большевик Калич «первое время он являлся лидером фракции большевиков»[133].
При этом, несмотря на создание объединенного Совета, фактическую власть в Севастополе в значительной мере удалось удержать командованию Черноморского флота. Как указала работник Севастопольского Совета М. М. Заславская, «Совет военных и рабочих депутатов находился под чрезвычайно большим влиянием Колчака»[134]. Начальник Главного морского штаба доложил 1 апреля 1917 г. в Ставку Верховного главнокомандующего: «…происшедшие события до настоящего времени на боеготовности Черноморского флота не отразились; авторитет старших начальников и офицеров мало поколеблен, почему полагаю, что при надлежащих условиях общественной жизни Черноморский флот может считаться боеспособным»[135]. В 1920 г. сам А. В. Колчак показал на допросе в Иркутской ЧК: «…много способствовал известному порядку и лояльности, которую проявляли Советы депутатов в отношении меня и командования, начальник штаба ударной дивизии десанта, который готовился у меня — Верховский», который впоследствии был вызван Керенским в Москву и затем стал военным министром[136]. А. И. Верховский же в свою очередь записал в своем дневнике: «Центральный исполнительный комитет офицеров, солдат, матросов и рабочих»[137], как он назвал ЦИК Совета депутатов армии, флота и рабочих, был создан в Севастополе «в качестве буфера между массой и офицерством»[138] и работал «необычайно напряженно. Масса кипит и волнуется, стремясь сбросить с себя всякую узду, но система организаций, в которых выборные из этой самой массы играют видную роль, сдерживают ее, и это единственное, что ее сдерживает. […] В комитетах как бы происходит перевоспитание масс»[139]. А. И. Верховский, вполне в духе более поздних показаний А. В. Колчака, с гордостью писал в своем дневнике: «Тот факт, что у нас офицеры стали во главе движения, позволил нам добиться гораздо лучшего порядка, чем во всей остальной России»[140]. Впоследствии немецкий военный историк Г. Лорей признал в своей монографии, что Февральская революция, «несмотря на влияние на личный состав, не отразилась на боевой деятельности флота. Почти ежедневно русские эскадренные миноносцы и подводные лодки появлялись у Анатолийского побережья и топили каждое судно, попадавшееся им под руки. Перед Босфором постоянно оказывались новые мины, и ни одного дня нельзя было пропустить без траления»[141].
А. В. Колчак показал на допросе: «Рабочие также образовали у себя Совет рабочих депутатов, но этот Совет не сливался с Флотским комитетом и существовал независимо. Слияние произошло позже, примерно в мае месяце. Нужно сказать, что рабочие Севастопольского порта прямо заявили мне, что они будут поддерживать меня во всех военных работах, что они будут выполнять свои работы так же, как раньше, даже вначале заявили мне, что они не признают 8-часового рабочего дня и будут работать столько, сколько потребуется для военных надобностей флота. Такое заявление установило самое лучшее отношение с рабочими Севастопольского порта; во всех тех постановлениях, которые касались известных экономических вопросов, которые я мог своей властью разрешить, я всегда шел им навстречу»[142]. По свидетельству адмирала, обычно к нему «являлся Васильев[143] — председатель (товарищ председателя. — С.В.) Совета рабочих депутатов Севастопольского порта, и мы с ним долго обсуждали эти вопросы. Некоторые я удовлетворял, другие направлял в дальнейшую инстанцию — Ставку [Верховного главнокомандующего] — и сообщал [Временному] правительству»[144].
В условиях 1917 г. часть комсостава Черноморского флота активно включилась в общественно-политическую деятельность. Возникла группа давления, которая оказала заметное влияние на политическую обстановку в начале Февральской революции. Немногочисленные офицеры приняли участие в работе партий и общественных движений. Комсостав активно участвовал в работе черноморских Советов и других выборных органов власти в 1917 г. Эти офицеры оказали значительное влияние на работу выборных учреждений весной — летом 1917 г., направляя её в конструктивное русло, используя легальные возможности этих органов для борьбы с анархией[145].
Весной 1917 г. офицеры оказали значительное влияние на деятельность комитетов, сохраняли возможность командования подчиненными. Участие их в работе указанных учреждений в большинстве случаев стало продолжением служебной деятельности. Правда, выборные органы постепенно расширяли сферу своей компетенции, неуклонно снижалось влияние офицеров. Была введена выборность комсостава. Характерным явлением в обстановке на Черноморском флоте стали конфликты между нижними чинами и командирами. Истоки этого явления можно найти как в предшествующей истории вооруженных сил (социальное неравенство офицера и матроса, грубость со стороны командного состава), так и в конкретной ситуации на флоте 1917 г.: борьба офицеров за сохранение дисциплины, конфликт командования с выборными органами, месть со стороны нижних чинов за ранее наложенные взыскания, подозрения в контрреволюционности и др.[146]
Судя по заявлениям А. В. Колчака на допросе в 1920 г., положение начало меняться в апреле 1917 г. — вместе с приездом на Черноморский флот депутаций с Балтийского флота[147]. Адмирал Колчак констатировал, что на Черноморский флот «хлынула масса самых подозрительных и неопределенных типов, началось ведение совершенно определенной пропаганды, направленной к развалу флота, начали обвинять офицеров в империализме, в обслуживании интересов буржуазии»[148]. О том же написал в своих воспоминаниях морской офицер Н. А. Монастырев. По его свидетельству, «на базах Черноморского флота появились подстрекатели и убийцы, прибывшие с Балтики (революционные матросы — большевистские агитаторы-пораженцы. — С.В.). Они яростно и открыто начали агитировать против адмирала Колчака и вообще против офицеров как таковых. “Почему вы еще терпите офицеров — этих врагов народа, которые ради собственной выгоды стремятся затянуть братоубийственную войну? Они всегда были опорой трона, а потому являются злейшими врагами революции! Не верьте им! Посмотрите, чего мы достигли на Балтике, перерезав этих гадов! Хватит войны! Немцы — это наши друзья, и мы хотим жить с ними в мире. Да здравствует всеобщая свобода! Мы, большевики, укажем вам правильный [курс]!” Результаты подобной агитации не замедлили сказаться. На офицеров действительно стали смотреть как на врагов государства»[149]. А. И. Верховский, воспоминания которого носят неизгладимый отпечаток самоцензуры и цензуры, ограничился лишенной подробностей констатацией того факта, что контр-адмирал «был бессилен, окруженный только своими офицерами»[150]. Впрочем, положение А. В. Колчака несколько скрашивало то обстоятельство, что «массовую базу» ему создавали эсеры: «Живые и энергичные агитаторы сновали по кораблям, превознося и военные таланты адмирала, и его преданность революции»[151].
А. В. Колчак свидетельствовал в 1920 г.: «…рабочие Черноморского флота стояли, если так можно выразиться, выше команд в смысле дисциплины, порядка и организованности. Я прямо докладывал правительству и приписывал улаживание конфликтов спокойствию, внесенному со стороны рабочих и их органов. Когда под влиянием пропаганды Совет матросских депутатов поднимал вопрос о том, что надо требовать ликвидации войны и так далее, рабочие приходили […] и вносили известное успокоение своим трезвым, спокойным отношениям ко всем событиям. В половине апреля мне стало ясно, что если дело пойдет таким образом, то, несомненно, оно кончится тем же, чем и в Балтийском флоте, т. е. полным развалом и невозможностью дальше продолжать войну»[152].
С 15 апреля по 21 апреля командующий Черноморским флотом находился в Петрограде, принял участие во встречах с военными и политическими деятелями[153]. Перед уходом из Севастополя А. В. Колчак «собрал все команды, сообщил им о своем отъезде и спросил их, имеются ли у них какие-либо настоятельные нужды и требования, чтобы я мог передать их правительству. Заявлений никаких не было сделано…»[154]. В центре революционных событий, а также в Пскове, где А. В. Колчак принял участие в совещании высшего командного состава (присутствовали генерал М. В. Алексеев, сдавший царя и, как следствие, подставивший нашу армию, которая в условиях кризиса власти стала разваливаться буквально на глазах, и генерал Н. В. Рузский, который, «командуя армией в Галиции на Юго-Западном фронте, проделал штуку, которая очень характерна вообще для наших больших военных: во-первых, забыл об интересах русской армии и очень [хорошо] помнил об интересах генерала Рузского; во-вторых, не исполнил отданного ему приказания, сознательно его нарушив»[155], и другие), у адмирала возникло стойкое убеждение о скорой государственной катастрофе[156]. По более позднему (1920) признанию А. В. Колчака, в армии царил «полный развал. Никаких мер, чтобы остановить этот развал и выйти из затруднительного положения, в сущности, никто не мог предложить»[157]. А. В. Колчак убедился в том, что Временное правительство «совершенно бессильно» и «единственный орган, который выдвигается и вполне определился — Совет рабочих и солдатских депутатов — ведет совершенно открыто разрушительную работу в армии и вообще в отношении вооруженной силы открыто выставляет лозунги прекращения войны с Германией и так далее. Правительство бороться с этим совершенно бессильно, хотя бы даже оно располагало силами, т. к. оно принципиально применять эту силу не хочет, а рассчитывает на возможность чисто морального воздействия и держится на чисто моральном воздействии (то есть ни на что в действительности не опирается. — С.В.)»[158]. Это всё притом, что в указанное время в распоряжении Временного правительства состояло «достаточно дисциплинированных сил, чтобы подавить [пораженцев]»[159] в случае отдания соответствующего приказа.
Чуть позднее А. В. Колчак написал в письме А. В. Тимиревой: «То, что я пережил в Петрограде, особенно в дни 20 и 21 апреля, когда я уехал, было достаточно, чтобы прийти в отчаяние, но мне несвойственно такое состояние, хотя во время 2½-дневного пребывания в своем салон-вагоне я мог предаться отчаянию без какого-либо влияние на дело службы и командование флотом. Кажется, никогда я не совершал такого отвратительного перехода, как эти 2½ суток»[160]. В письме всего не напишешь. Именно в эти дни, в дороге или чуть позднее, уже в Севастополе, А. В. Колчак осознал необходимость самому попытаться вытянуть страну из бездны. Вероятно, тогда он и написал свой доклад, а фактически программную речь, с которой хотел обратиться сперва к Черноморскому флоту, а затем и ко всей России[161]. На допросе в 1920 г. адмирал показал: «…я собрал все свободные команды в нескольких местах и, как я это делал раньше, совершенно откровенно высказал все то, что узнал в Петрограде, обрисовал им положение вещей, указал на бессилие правительства, на то, что фронт у нас в последние дни разваливается совершенно; удастся ли его восстановить — неизвестно, и что оказать сопротивление неприятелю невозможно. Я главным образом базировался на следующем положении: для меня как для человека военного и все время занятого исключительно своими военными делами казалось необходимым рассматривать происходящую у нас революцию с точки зрения войны. Для меня казалось совершенно ясным, что в такой громадной войне, в какой мы участвуем, проигрыш этой войны будет проигрышем и революции, и всего того, что связано с понятием нашей родины — России. Я считал, что проигрыш обречет нас на невероятную вековую зависимость от Германии, которая к славянству относится так, что ожидать хорошего от такой зависимости, конечно, не приходилось»[162].
25 апреля 1917 г. в севастопольском цирке на делегатском собрании солдат и матросов флота и гарнизона А. В. Колчак выступил с докладом «Положение нашей вооруженной силы и взаимоотношения с союзниками», в котором констатировал: армия накануне распада, главная причина этого — германская пропаганда, которая вела к братаниям на фронтах и дезертирству[163]. Доклад командующего флотом произвел на присутствующих сильное впечатление. Под его влиянием ЦВИК решил послать на фронт и на Балтийский флот делегацию во главе с матросом Ф. А. Баткиным[164] для агитации за продолжение войны. Чуть позднее, 30 мая, А. В. Колчак отписал А. В. Тимиревой: «Политическая деятельность, которой я занялся, чтобы отвлечь себя, создала два крупных эпизода: вернувшись из Петрограда, я решил заговорить открыто, и мне пришлось первому, ранее чем высказались правительство и командование, громко сказать о разрушении нашей вооруженной силы и грозных перспективах, вытекающих из этого положения. Мне удалось поднять дух во флоте, и результатом явилась черноморская делегация, которую правительство и общество оценили как акт государственного значения. Против меня повелась кампания — я не колеблясь принял ее и при первом же столкновении поставил на карту всё — и выиграл: правительство, высшее командование, Совет р[абочих] и с[олдатских] д[епутатов] и почти все политические круги стали на мою сторону»[165]. Здесь все же следует уточнить, что второй «эпизод» не стал таким уж «крупным».
Ф. А. Баткина заметил начальник штаба Черноморского флота М. И. Смирнов[166], когда тот, ударяя себя кулаком в грудь, агитировал матросов: «Черноморский флот имеет право сказать, что в море крови, пролитой за русскую свободу, есть и кровь Черноморского флота. […] Мы имеем право говорить, что с изменниками родины и свободы мы не пойдем, а все, кто требуют сепаратного мира, — изменники»[167]. Впрочем, никаких серьезных результатов поездка Баткина не принесла[168]. Ф. Ф. Раскольников, превращая рассказ о «балтийской командировке» Ф. А. Баткина в фарс, ядовито заметил в 1931 г.: «Во главе […] пресловутой делегации был поставлен фиктивный моряк Федор Баткин, только что принятый Колчаком во флот и по этому случаю срочно переодетый в матросскую форму. Фактически никогда не служивший во флоте, Федор Баткин, кокетничая новенькой, только что выданной из цейхгауза, форменкой и голландкой, бия себя в грудь, пытался разыгрывать роль старого “морского волка”, бесстыдно выступая от имени моряков Черноморского флота, патетически восклицая: “Мы, матросы… мы, черноморцы” и сопровождая эти самозваные возгласы обычным барабанно-патриотическим пафосом социал-оборонческих речей. Однако, несмотря на заботливые приготовления эсеров и меньшевиков, Баткин в Балтфлоте никакого успеха не имел. После скандального провала в Гельсингфорсе он даже не рискнул проехать в Кронштадт»[169]. В действительности провал миссии черноморцев был связан не с личностью Ф. А. Баткина, а полным, окончательным и бесповоротным разложением Балтийского флота.
29 (16) апреля был издан приказ А. В. Колчака о переименовании кораблей Черноморского флота: линкора «Екатерина II» в «Свободную Россию», строящиеся линейные корабли «Император Александр III» — в «Волю», «Император Николай I» — в «Демократию» (что особенно пикантно, учитывая взгляды Николая Павловича), авиатранспорты «Император Александр I» и «Император Николай I» — в «Республиканец» и «Авиатор» — соответственно[170].
Революционные матросы довольно быстро перешли от простых требований сменить неугодных офицеров к самосудам. Расправы над офицерами явились прямым следствием раскола личного состава в условиях начала Гражданской войны, роста числа столкновений между командирами и матросами, падения дисциплины и роста крайних настроений среди нижних чинов[171].
К маю 1917 г. положение на Черноморском флоте и в Севастополе изменилось — как водится, к худшему. А. И. Верховский сделал в своем дневнике весьма характерную запись: «Мы определенно стоим на грани анархии. Все прежние устои жизни сорваны, а новые создаются годами, если не десятилетиями. В народе нет сознательности. […] Раньше приказы исполнялись, за ними была сила. Теперь все рассуждают. Каждого нужно убедить. Вместо “командармов” […] у нас теперь “убеждармы”. Все разваливается, особенно тыловые гарнизоны, где агитация направилась на разрушение дисциплины и на проповедь мира, а командный состав, конечно, много слабее, чем на фронте (тут Верховский явно заблуждался. — С.В.). Стали вспыхивать бунты и погромы. Многие и в Севастополе считают, что революция здесь прошла “неправильно”, не то что у балтийцев. Без убийств офицеров какая же это революция?»[172]
Конец ознакомительного фрагмента.
Оглавление
- Предисловие
- Глава 1. «Наступивший 1917 год корабли встретили в море…». Черноморский флот накануне февраля
- Глава 2. «Ужасное состояние – приказывать, не располагая реальной силой выполнения приказания, кроме собственного авторитета...
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Брестский мир и гибель Черноморского флота предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Примечания
64
Николай Николаевич, великий князь (1856–1929) — Верховный главнокомандующий (1914–1915); главнокомандующий войсками Кавказского фронта (1915–1917).
65
Янушкевич Николай Николаевич (1868–1918) — генерал от инфантерии (1914) — нач. штаба Верховного главнокомандующего (1914–1915); нач. штаба Кавказского фронта (1915–1917).
76
Крестьянников В. В. Севастопольская городская организация партии социалистов-революционеров в 1917 г. // Севастополь. Взгляд в прошлое / сост. В. В. Крестьянников. Севастополь, 2006. С. 171.
80
Жуков В. К. Указ. соч. С. 15; Смолин А. В. Адмирал А. В. Колчак: Становление политика (март — июнь 1917) // Россия в ХХ веке. Проблемы политической, экономической и социальной истории. СПб., 2008. С. 22.
86
У С. С. Хесина — 5 марта (Хесин С. С. Указ. соч. С. 44). Дата уточнена по: Верховский А. И. Россия на Голгофе. Пг., 1918. С. 70.
106
Цит. по: Крестьянников В. В. Севастопольская городская организация партии социалистов-революционеров в 1917 г. С. 172.
110
Немитц Александр Васильевич (1879–1967) — контр-адмирал, участник Гражданской войны на стороне красных, советский ученый и военный деятель. С июля по декабрь 1917 — команд. Черноморским флотом. В 1918 г. перешел на сторону советской власти. В 1919 г. за участие в переходе частей Красной армии от берегов Днестра — Буга до Днепра награжден орденом Красного Знамени. С февраля 1920 по декабрь 1921 г. — команд. всеми морскими силами Республики и одновременно управляющий делами Наркомата по морским делам. По окончании Гражданской войны преподавал в Военно-морской академии (1923–1924, 1928–1929, 1940), состоял для особо важных поручений при наркоме по военным и морским делам и председателе РВС СССР (1925–1928, 1929–1938), работал в Военно-морском издательстве НК ВМФ (1938–1940), вел большую преподавательскую и научную работу (см.: Моряки в борьбе за власть Советов на Украине (ноябрь 1917–1920 гг.). Киев, 1963. С. 605–606, коммент.). С 1947 г. в отставке. Проживал в Севастополе по адресу ул. Луначарского, 42.
114
Савинов А.М. А.И. Верховский и его походный дневник // Верховский А. И. Россия на Голгофе. М., 2014. С. 5.
126
Сапронов Савелий Гаврилович (1889–1952) — член РСДРП (большевик) с 1917 г. Участник революционных событий 1905–1910 гг. на Балтийском флоте. С 1914 г. матрос эсминца «Капитан Сакен», один из организаторов и первый председатель в 1917 г. большевистского комитета в Севастополе, с 16 декабря 1917 г. член ВРК. Участник Гражданской войны, с 1923 г. — на партийной и советской работе (Крестьянников В. В. Севастополь: Хроника революций и Гражданской войны 1917–1920 годов. Симферополь, 2007. С. 528).
127
Бяльницкий-Бируля Сергей Осипович (1888—?) — из дворян. Инженер путей сообщения. В 1917 г. входил в руководящее ядро Севастопольской городской организации ПСР, член Севастопольского Совета военных и рабочих депутатов, лидер фракции эсеров в Севастопольском Совете. С 1917 г. — гласный Севастопольской городской думы, во время французской интервенции — председатель этой думы. В 1922 г. в газете «Маяк коммуны» опубликовал заявление с отречением от ПСР. В 1923 г. работал заместителем председателя Черноморской фондовой комиссии (Крестьянников В. В. Севастополь: Хроника революций и Гражданской войны 1917–1920 годов. Симферополь, 2007. С. 528).
128
Калич Андрей Иосифович (1892–1946) — член РСДРП (большевик) с 1917 г., солдат электротехнической роты Севастопольского крепостного артиллерийского склада. С апреля 1917 г. — член Севастопольского комитета РСДРП, первый председатель большевистской фракции в Севастопольском Совете. Делегат 2-го Всероссийского съезда Советов. Участник Гражданской войны на Украине, затем — на ответственной советской работе (Крестьянников В. В. Севастополь: Хроника революций и Гражданской войны 1917–1920 годов. С. 528).
129
Сюсюкалов Иван Леонтьевич (1895–1967) — из крестьян Воронежской губернии. Большевик, член Севастопольского комитета РСДРП с 1917 г. В 1914 г. призван на службу в Черноморский флот, машинист 1-й ст. линкора «Евстафий», в 1917 г. председатель судового комитета, член Севастопольского Совета военных и рабочих депутатов. С 16 декабря — секретарь Севастопольского военно-революционного комитета. С 1921 г. на хозяйственной и преподавательской работе. Делегат 10-го и 11-го Всероссийских съездов Советов, 1-го и 2-го съездов Советов СССР (Крестьянников В. В. Севастополь: Хроника революций и Гражданской войны 1917–1920 годов. Симферополь, 2007. С. 528; Моряки в борьбе за власть Советов на Украине (ноябрь 1917–1920 гг.). С. 651, именной ук.).
130
Клепиков Аполлон Васильевич (1882–1920?) — член РСДРП (большевик). Из крестьян Олонецкой губернии. После окончания Бакинской школы судовых механиков работа в Петербурге. За революционную работу в Баку и Петрограде неоднократно арестовывался (1906–1909). В 1914 г. переведен в Баку в мастерские Севастопольского порта. В 1917 г. — один из создателей Севастопольской городской большевистской организации (Крестьянников В. В. Севастополь: Хроника революций и Гражданской войны 1917–1920 годов. С. 528, 529).
131
Цит. по: Крестьянников В. В. Севастополь: Хроника революций и Гражданской войны 1917–1920 годов. С. 25, 26.
136
Адмирал Колчак: Исповедь под дулом пистолета. С. 71. А. И. Верховский, будучи арестованным, направил 2 апреля 1938 г. «Заявление народному комиссару внутренних дел Союза ССР» (РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 171. Д. 350. Л. 70). Данное «заявление» представляло собой признательные показания, в которых помимо самооговора содержалась и вполне объективная информация. Верховский, в частности, указал: «Впервые мое знакомство с социалистами-революционерами имело место на съезде Румчерода в Одессе в 1917 г., где я присутствовал с делегацией от Севастополя и Черноморского флота в качестве товарища председателя Севастопольского Совета. На этом съезде я познакомился с Керенским и установил единство моих взглядов с ним по вопросу защиты отечества против внешнего врага, защиты капиталистического строя от нараставшей социалистической революции и построения демократического устройства государства. Результатом этого знакомства было мое назначение на должность сначала командующего войсками Московского военного округа, затем (после подавления при моем активном участии мятежа Корнилова в августе 1917 г.) — назначение военным министром» (Там же. Л. 71).
143
Васильев Александр — рабочий. Участник вооруженного восстания в Севастополе в ноябре 1905 г., осужден на длительный срок каторги. В 1917 г. вернулся в Севастополь из заключения, в марте — апреле избран председателем комитета Севастопольского порта, товарищем председателя Севастопольского Совета депутатов армии, флота и рабочих (Крестьянников В. В. Севастополь: Хроника революций и Гражданской войны 1917–1920 годов. С. 524).
145
Павленко А. П. Офицеры Черноморского флота России в Революции 1917 г. и начале Гражданской войны: Автореф. дисс. канд. ист. наук. Екатеринбург, 2015 [электрон. ресурс] // http://cheloveknauka.com/ofitsery-chernomorskogo-flota-rossii-v-revolyutsii-1917-g-i-nachale-grazhdanskoy-voyny
146
Павленко А. П. Офицеры Черноморского флота России в Революции 1917 г. и начале Гражданской войны: Автореф. дисс. канд. ист. наук…
147
По имеющимся в историографии сведениям, к 15 марта 1917 г. Балтийский флот потерял 120 офицеров, из которых 76 убили (в Гельсингфорсе — 45, в Кронштадте — 24, в Ревеле — 5 и Петрограде — 2). В Кронштадте помимо этого убили не менее 12 человек сухопутного гарнизона, 4 офицера покончили жизнь самоубийством, 11 человек пропали без вести. Более 600 морских офицеров арестовали (см.: Соколов Д. В. Таврида, обагренная кровью. С. 22).
164
Баткин Федор Анисимович (по другим данным — Исаакович) (около 1897–1924) — уроженец г. Севастополя, не окончил гимназию (по другим сведениям — студент Льежского университета). В марте 1917 г. — делегат Севастопольского Совета от союза учащейся молодежи, член согласительной комиссии при слиянии двух Советов. По свидетельству А. Вертинского, «краснобай, демагог и пустомеля». Своими речами о патриотизме привлек внимание адмирала А. В. Колчака. Был призван на флот и отправлен на флот и на Балтийский флот в составе Черноморской «патриотической» делегации, фактически возглавлял указанную организацию. В июле 1917 г. награжден Георгиевским крестом 4-й ст. В августе 1917 г. участвовал в качестве делегата от Черноморского флота в Государственном совещании. В годы Гражданской войны служил в ОСВАГе армии генерала Деникина. Эмигрировал с армией Врангеля, в 1922 г. вернулся на Родину. По некоторым сведениям, арестован за спекуляцию и расстрелян Харьковской ЧК (См., напр.: Крестьянников В. В. Севастопольская городская организация партии социалистов-революционеров в 1917 г. С. 173; Он же. Севастополь: Хроника революций и Гражданской войны 1917–1920 годов).
166
Смирнов Михаил Иванович (1880–1940) — капитан I ранга, окончил Морской кадетский корпус и Морскую академию. Участник Первой мировой войны на Балтике, награжден Георгиевским оружием. С 1916 г. на Черном море, с 4 июня 1917 г. — начальник штаба командующего Черноморским флотом. В ноябре 1918 г. назначен управляющим Морского министерства правительства адмирала А. В. Колчака с производством в контр-адмиралы. Эмигрировал в США, умер в Лондоне (Крестьянников В. В. Севастополь: Хроника революций и Гражданской войны 1917–1920 годов. — Симферополь: Крымский архив, 2007. — С. 521).
