Отголоски тишины

Сергей Владимирович Еримия, 2016

Роман-беседа, роман-рассказ, роман-общение. Умение говорить, а более всего умение слушать делает человека человеком. Увлекательный разговор с хорошим собеседником это лучший способ узнать что-то новое, почерпнуть для себя массу интересного и познавательного, а уж если он знает о тебе больше, помнит больше чем ты сам! Да, полезно иногда вспомнить все, оглянуться, задуматься. Выслушать, сделать правильные выводы, а может даже попытаться вернуть то, что кажется утерянным безвозвратно.

Глава восьмая

Пыль, густые облака которой мгновение назад застилали всю землю, улеглась. Вновь перед моими глазами простилалось бескрайнее поле травы. Унылая серость уступила место свежей зелени. Все стало красивым и как никогда торжественным. Совсем как тогда, когда мы гуляли вдвоем. Во всяком случае, очень похоже…

Полуденное солнце ярко осветило поле битвы. Его лучи отразились от начищенных до блеска доспехов и тысячами солнечных зайчиков разлетелись вокруг. Стало так красиво, так нарядно, что я непроизвольно насторожился. Это не может быть просто так! Что-то должно случиться. Вот-вот, просто сейчас. Я знал. Я предчувствовал. Я ждал.

Войска в долине тоже ждали.

Скорее почувствовав чужое присутствие, нежели увидев надвигающуюся тень, я повернул голову. Рядом со мной, да буквально на расстоянии вытянутой руки парила огромная птица. Было что-то в ее облике страшное, пугающее, отталкивающее. Точно знаю, что ее сородичей я ранее не видел. Своими глазами не видел, разве только в кино или по телевизору. Действительно, не видел, тем не менее, я ее сразу узнал, я не сомневался — это стервятник, пресловутый предвестник битвы.

Мгновение замешательства. Страшная птица подозрительно-внимательным взглядом посмотрела на меня, отлетела немного в сторону, медленно раскрыла клюв, наверняка что-то крикнула, замерла, будто прицеливаясь, и ястребом метнулась ко мне. Как ни странно, я был готов к столь безобразному поведению невоспитанной птицы, более того, мне удалось увернуться от огромного птичьего клюва, но острый коготь расцарапал плечо. Кажется, я даже закричал, нет, точно закричал, но не услышал и собственного голоса.

Тем временем стервятник отлетел и снова приготовился нападать…

«Стоп! Я точно знаю — стервятники, по сути своей и характеру, падальщики, следовательно, питаются исключительно падалью. Я же себя падалью не считаю. И имею на то весомые причины. Нет, правда, достаточно ведь просто логически подумать — я живой! Кроме того, это мой сон, и исключительно мое право решать, что и кому в нем делать. Вот так!».

Прямо перед собой я видел птичий глаз. Большой, серый, в нем отражался я, такой маленький, в сравнении с огромной страшной птицей. Но что-то изменилось. Стервятник уже не собирался меня царапать, не хотел рвать клювом. Просто смотрел на меня и в птичьем взгляде читался немой вопрос — правда ли то, что он не питается мне подобными? Я даже кивнул, медленно так, степенно, чтобы ему понятнее был ход моих мыслей. Похоже, подействовало. Злобная птица еще раз широко раскрыла клюв, на этот раз будто зевнула и медленно отлетела в сторону. В нескольких метрах от меня снова покосилась на меня, но уже с полным безразличием в пустых глазах.

Пока я препирался со стервятником, ландшафт подо мною изрядно изменился. Многотысячное воинство рассеялось, словно нелепые сомнения и на освободившемся месте проявилось строение мрачной архитектуры, которое с высоты нашего полета выглядело большим равносторонним крестом. Секунду оно просуществовало в виде легкой призрачной дымки, обрело форму и застыло в камне.

Вокруг сооружения просто на моих глазах выросла высокая стена, сложенная на сухую из массивных валунов. Возле ворот, мощных, резных, деревянных, из пыльного облака материализовалась карета. По тому, сколько пыли витало в воздухе, несложно было понять — не волшебство это и даже не мистика. Повозка только что остановилась, облака поднятой нею пылью медленно оседали, из нее, постепенно и неспешно вырисовывалась реальность.

Вернулась приятная прозрачность чистого воздуха. Почти сразу камни, сложенные в стены и здания перестали меня занимать, вниманием завладела карета и четверка коней, черных, словно смола, что били копытами у ворот. Люблю я лошадей, хоть немного и побаиваюсь…

Кучер спрыгнул с козел и направился к расположенной рядом с воротами дверке. Постучал ручкой кнута. Ответа не последовало — ударил ногой несколько раз. Дверь широко распахнулась, на пороге показался седовласый сгорбленный старичок. Он внимательно осмотрел приезжего, карету, заметил герб на дверце, вздрогнул, низко поклонился и что-то эмоционально крикнул. Возница что-то ответил, тот кивнул, поклонился еще ниже, похромал к воротам, толкнул одну створку, вошел во двор и скрылся в густой тени деревьев.

Тем временем неизвестный, чья карета остановилась в тени высокой стены, вернулся к своему транспортному средству, распахнул дверцу. Там, в глубине мелькнуло бледное лицо, бледность которого подчеркивал черный капюшон. Уверен, это было лицо человека, смотрящего ввысь, в небо, похоже, он лежал на одном из диванов.

Возница вздрогнул и что-то сказал, скорее, прокричал, сильно, надрывно, с болью, а затем аккуратно прикрыл дверь. Его голова склонилась, плечи опустились…

Я, заинтригованный, ожидал продолжения. Оно же не заставило себя ждать. Привратник вернулся в сопровождении высокого мужчины, одетого в длинные черные одежды. Ряса? Конечно, да просто вне всяких сомнений! Ведь строение это — монастырь!

Мужчина вышел за ворота, приблизился к карете, заглянул внутрь, застыл, будто сраженный молнией. Поднял взгляд вверх. Некоторое время он стоял, глядя в небо, словно ждал сверху подсказки. Небо молчало. Я также молчал. Ничего не менялось, лишь время продолжало свой неумолимый бег. Вот он принял решение, обреченно кивнул, призывно махнул рукой и неторопливо направился во двор. Следом за ним поковылял и привратник, предварительно вытащив из кареты большой темный сверток. Что-то нашептывало мне, что этот сверток и есть тот, чье бледное лицо я видел несколькими минутами ранее. Грустная подсказка…

Возница остался стоять у кареты, но стоял он лишь минуту. Как только монах со стариком скрылись в глубине двора, он медленно опустился на землю, сел, голова безвольно запрокинулась, капюшон сполз и на плечи упал водопад длинных густых каштанового цвета волос…

Я открыл глаза и стер с лица холодный пот. Нет, но это уже слишком! Надо что-то менять. После таких сновидений вся подушка мокрая. К тому же рука болит. Встал, одернул занавеску — вот это да, плечо расцарапано, наволочка в крови! Ладно, такую мелочь как лишенные разнообразия сны еще можно понять, ведь о чем думаешь, то и снится, но кровь, она-то настоящая! Благо рана неглубокая, да и затянулась уже.

— Ты уже проснулся? — мама зовет завтракать. — Вставай соня! Ой, что случилось?

— Даже и не знаю, скорее всего, родинку какую-то зацепил во сне. У меня их много…

Мама с сомнением посмотрела на меня, печально покачала головой и вздохнула:

— Пошли уже, завтрак стынет!

Пока я безо всякого энтузиазма ковырял вилкой котлету, которая, на мой взгляд, была слишком большой для завтрака, мама отвернулась к окну и отстраненно смотрела во двор. Я не выдержал:

— Мам, да не сердись ты! Хочешь, я сам наволочку постираю?

— Да причем здесь наволочка! Я за тебя беспокоюсь, видела я твой шрам, никакая это не родинка!

— Но…

— Не перебивай старших и не учись врать. Я же вижу, снова это повторилось.

— Что «это»? Что повторилось?

Мама с нежностью и грустью во взгляде посмотрела на меня. Печаль в ее глазах заставила меня позабыть о завтраке. Я всмотрелся в мамины глаза, она печально покачала головой и отвела взгляд. Снова посмотрела на меня, но теперь место печали заняло сомнения, она хотела что-то рассказать, вот только не решалась. Вряд ли стоило торопить ее, не тот это случай, тут надо просто подождать.

Время шло. Она мысленно боролась сама с собой, я молчал и не отводил взгляд. Вот она приняла решение. Грустно улыбнулась:

— Конечно же, ты не помнишь, маленьким был еще… тогда. Даже не знаю, как тебе рассказать… Если коротко, то было у тебя уже подобное, просыпался утром весь в порезах, постель в крови и рассказывал такое, во что никто не хотел верить… скажи правду, вот что произошло?

— Ничего особенного. Просто спал. Кажется, что-то снилось, — я попытался изобразить задумчивость и одновременно беззаботность. — Снилось, будто летал. Птицы какие-то были. Большие. Кажется, одна из них меня поцарапала. Но ведь это только сон!

Мамино лицо помрачнело сильнее.

— Может и сон, но… было тебе тогда годика четыре. Так вот, однажды утром захожу к тебе в комнату, а ты лежишь в постели весь в крови. Чуть не все тело в ссадинах, а ты молчишь, только улыбаешься, странно так. Весело и в то же время грустно. Как мы тогда перепугались! В то время мы не здесь жили, а в доме родителей твоего отца. Как раз свекровь зашла, а я тебя на руках держу сама в крови, ты в крови. Что она себе надумала, да и что ей было думать?! А что было потом! Даже вспоминать не хочу. Мы чуть не месяц практически не спали. Друг другу не верили, всю ночь возле твоей кровати сидели я, отец и бабушка Вера. Некоторое время все было спокойно, как вдруг своими глазами увидели — у тебя на руке порез сам собой появляется! Ужас… пригласили батюшку, бабушка настояла. Знаешь, помогло. Порезы затянулись, а новые не появлялись. Скоро и шрамы рассосались, словно сами собой, будто и не было их вовсе. А после и боль воспоминаний приутихла.

— Мам, а что я тогда рассказывал?

— То же что и сейчас, отшучивался. Ты всегда таким был. А иногда что-то о войнах, о монастырях каких-то. Я тогда еще отцу запретила при тебе книги вслух читать. Ты ведь знаешь, его ничего кроме как про войну да кражи с убийствами и не интересует.

Может, расшалилось воображение, может, я действительно вспомнил, будто бы я, тот самый, что и сейчас, но маленький еще, иду в школу. Дорога ведет меня мимо старой мельницы. Мне остается пройти всего полсотни метров, миновать ее, но я останавливаюсь. Любуюсь. Вот оно! Никакой мельницы нет, впереди, пышущее величием сооружение, окруженное высокой стеной. Утро. Торжественную тишину нарушают только птичьи напевы, но вот замолкают и они. В наступившее безмолвие врывается новый звук, мощный и возвышенный — торжественно звучат колокола. Это продолжается лишь минуту не более, видение растворяется и только угасающие отголоски бронзового перезвона еще долго висят во влажном утреннем воздухе. Медленно растворяются в утренней безмятежности.

Было или не было, не знаю, да и никто того не знает…

Мама ушла на работу, оставив меня скучать в одиночестве. Это весьма благоприятствовало тому, на чем настаивало мое сознание. Оно хотело заняться тем, что было наиболее полезным в моей ситуации — всего лишь остановиться, сесть и хорошенько поразмыслить.

За те два часа, которые я просидел в кресле, практически не двигаясь, я добился одного — затекли ноги. Не перестаю удивляться, почему, когда пытаешься думать о чем-то конкретном, в голову лезет что угодно, кроме того что нужно?

Поднявшись, я чуть было не упал, пришлось вспомнить о том, что полезно в любое время суток, об утренней гимнастике. Размялся, ожил, даже мрачность мысли и та ушла, ведь был все-таки результат от моего мозгового штурма, точно был. Я пришел к логичному выводу — нужно хоть что-нибудь узнать о нашей старой мельнице, а еще лучше, о самом монастыре. Все-таки знания никогда лишними не бывают, хотя и польза от них частенько сомнительна.