Тонкая грань

Сергей Владимирович Волостнов, 2021

Время, ограниченное болезнью юноши, сжимает его жизнь. Как за несколько месяцев успеть почувствовать ее вкус, узнать все ее грани: любовь, достижения, успех, падение? Как не впасть в уныние, депрессию, а, пройдя через боль, остаться человеком и уйти, оставшись человеком? Может ли в этом помочь другой, и если да, то как? И где эта тонкая грань между жизнью и смертью, силой и возможностью, ответственностью и порывом, вечностью и бытием?…

Смерть и помощь

Первая встреча прошла быстро. Они не успели обсудить, как будут дружить. Пришла врач и отправила пацана на процедуры. Химиотерапия. Следующая встреча состоится не ранее, чем через две недели.

«Зачем это вам? — Я наполняю свой мешок!» Да, сказано красиво. С философским подтекстом. Но так ли это? Он не был уверен…

Вопрос смерти и помощи всегда занимал его. Он помнил все с свои «смерти». И как тонул, и как подавился полусухим апельсином, и как замерзал на трассе. И, главное, день своей «смерти», когда разрушилась вся его жизнь. Жизнь научила его запоминать. Запоминать, откладывая в памяти все ощущения. Запоминать их до мельчайших подробностей, чтобы потом, задним числом, сравнивать, анализировать.

Еще в юности он запомнил один свой страх смерти. Ночью он как-то ощутил всю его глубину, представив себе, что сейчас умрет. Он умрет, а жизнь будет идти своим чередом. В соседней комнате мать с отцом даже не повернутся во сне. Сестра утром, как всегда проснувшись раньше всех, сначала удивится: а где брат? ему уже пора в школу, почему он не встает? Все так же будут начинаться уроки в школе. Так же будут звенеть звонки, и классная будет писать замечания в дневнике, аего уже не будут касатьсяэти дурацкие замечания. Своей смертью он выбьет ее из колеи. Текущая, размеренная жизнь классной будет прервана хлопотами о его похоронах.Наверное, придет весь класс. И все будут удивлены, как так?

Но внутреннее ликование от причинности такого события быстро проходило, когда он мысленно представлял следующие дни, недели, месяцы… Еще месяц, пожалуй, о нем будут помнить, но через год точно забудут. А через три года выпускной. Все будут поступать, кто в институт, кто на первую работу, а он… а он нет, его не будет. Уже никогда.

И тут наступала волна страха, похожая по ощущениям на безысходность. Как так, они есть, а его нет, и ничего не исправить, ничего больше не изменить? Он где? Наступало легкое удушье, выступал липкий пот, и заснуть становилось совершенно невозможно.

Этот первый опыт переживания своей смерти остался с ним на всю жизнь. Гораздо позже сформировался вопрос, а как жить дальше? Ну, то есть, как жить после своей смерти? Тогда, ночью, он ярко представлял себе земельный холод могилы и бьющую ключом жизнь там, наверху. Двойственность ощущения его не смущала. Ты мертв и все же жив.

Ответ пришел потом, позже, гораздо позже, когда были пережиты все его последующие смерти. Он проявился ярко. Вся проблема в будущем. Перед смертью ты всегда думаешь только о том, что будет, о том, что случится сейчас, через минуту, о том, как это будет потом. И он нашел ответ… в прошлом.

Если угроза смерти была близка, то сознание быстрыми мазками рисовало картину: задохнулся, упал, заметили, вызвали, не откачали, все… Если смерть была отсроченной, то разум пытался найти выход: сделать так и так… При отсроченной смерти всегдабывало время, которым ты почти не можешь воспользоваться.

Организм часто оказывался уже настолько вымотанным, что смерть иногда грезилась как избавление. Дар. И лишь пульсирующее сознание искало выход. Еще тело. Тело обычно действовало самостоятельно. Руки ноги барахтались, рот жадно захватывал воздух вместе с водой, его не хватало, тело старалось еще и еще. Или руки сжимали батарею, помогая гортани продвинуть застрявший апельсиновый ком. Или оно устало засыпало, сохраняя под легким пуховиком остатки тепла.

Иногда возникала боль. Холодовый ожог, свербящий в руках, на лице, шее, пальцах ног. Боль воспаленного, налитого кровью вспухшего глаза. Жжение внутри живота и отключающееся сознание. Тогда возникало одно желание — согнуться, свернуться как можно туже и замереть. Спрятать руки за пазуху или бежать вперед на автомате, ползти, пока глаза видят и соображают куда. Прикрыть, согреть глаз рукой, согнуться и медленно отключиться. Да, тогда сознание помогало превозмочь боль.

Когда угроза смерти отступала, боль, согретая теплом, обколотая лекарствами,уходила, тогда сознание включалось снова. Начинался анализ. Начинались, как и тогда, в детстве, вопросы, а что бы было, если бы ты замерз, утонул, задохнулся…

Ответ лежал в прошлом: «Никто, никто не сожалеет о прошлом до тебя! Тебе плевать, что было в мире ДО ТЕБЯ! Как жили люди без тебя десять лет до твоего рождения, сто, тысячу лет. Плевать! Безразлично, не трогает. Ты родился при Цезаре — плевать! Ты видел пирамиды — плевать! Ты открывал Америку — плевать! Безразлично все равно. Ты родился и жил ПОСЛЕ своего рождения, и лишь после своего рождения ты можешь на малый временной лаг представить свою жизнь, спроецировать свои ощущения. Даже на то, что произойдет через сто лет, тебе уже будет плевать! Конечно, читая книжки о прошлом или представляя людскую жизнь в будущем, ты можешь представить свои ощущения, но это не то! Это не страшно, это интересно. А страшно — это когда сейчас, когда прям завтра, когда сиюминутно! И твоя цель сводится к простой задаче — пережить это «здесь и сейчас». Именно то, что связано со здесь и сейчас, и есть, в сущности, твоя жизнь».

Да, он мог с ним поделиться, с этим парнем, поделиться своим здесь и сейчас. И неважно, что парень останется там, на больничной койке. Главное, чтобы он понял: да, случилось несчастье, да, заболел, да, стал инвалидом.Еще не умер, но попал в трудную ситуацию: остался один на льдине и замерзаешь, оказался в пещере и не можешь найти выход, затерялся в пустыне и нет воды… Надоделать то, что должен. И делать это спокойно. Позже твое сознание возьмет на себя заботу о твоей боли. Главное — побороть страх. Представить, что все, что могло случиться, уже случилось. И представить, что это случилось уже тысячу лет назад. Ты уже умер тысячу лет назад. А сейчас спокойно живешь, и больше никуда не торопишься…

А он сам? Он знает, как жить?

Как-то раз они с матерью возвращались домой через грязные полуразвалившиеся бараки. Во дворе их играли вполне приличные дети, а в беседке забивали козла вполне приличные деды. И тогда мать сказала: «Посмотри, как люди живут. Гораздо хуже, чем мы». После этого он раз и навсегда понял, что как бы ты плохо ни жил, всегда найдется человек, которому еще хуже. Тогда же у него сформировался принцип разумной достаточности. И ощущение спокойствия больше никогда не покидало его. Есть сегодня масло с рисом? Хорошо. Только одна капуста? А в блокадном Ленинграде и этого не было.

Потом он с интересом читал о героях в приключенческих книгах — они поужинали сухарями и вяленым мясом, запивая все ключевой водой. Да, если у тебя есть сухари, вяленое мясо и вода, то ты можешь продолжать жить. Ведь у кого-то, когда-то наверняка случалась ситуация, что не было ни того, ни другого.

Предлагая этому пацану свою дружбу, он думал: а нужна ли она ему? Чем он может ему помочь в его больничной палате? Рассказать анекдот, провести мастер-класс, станцевать танец с бубнами? Это все развлечения ненадолго. На час, на два, на день. А что дальше? По сути, единственной действенной помощью может стать только полноценно прожитая жизнь. Но это будет зависеть от самого парня. Примет ли? Поймет ли?

У парня мало времени, иего с каждым днем будет все меньше.

«Время лечит все, — говорил мудрец, — но время надо выиграть». А здесь время выиграть невозможно, его можно только оттянуть.