Стражи времени

Сергей Викторович Ванин, 2010

Прошлое ближе, чем нам кажется – протяни руку, и ты сможешь прикоснуться к нему. Так считает капитан секретного российского спецподразделения «Хронос» Сергей Воронцов. То, что для других фантастика, для него рутина повседневной службы. По скупым сведениям архива КГБ перед Великой Отечественной войной в Свердловской области упал метеорит. В его обломках профессор закрытого НИИ Линке обнаруживает вещества внеземного происхождения, способные изменять время. Но следы таинственных «кристаллов времени» теряются, зато в современной Москве появляются личности из далеких сороковых.

Глава 6. Побег

Эшелон несся по рельсам, стараясь, как можно быстрее доставить на фронт людей, решившихся сменить лагерные нары на окоп пехотинца. Пять дней назад, после обеда, состоящего из куска плохо пропеченного хлеба и миски баланды, зэки были построены на плацу перед зданием администрации лагеря на митинг. Настроение у контингента было хуже некуда. Голод, болезни, царящая кругом антисанитария ужасали. При всем при этом плана по выработке никто не отменял. Зэки рубили уголек в шахте. Работа с каждым днем шла все хуже и хуже. Силы покидали лагерный народец. Частенько из забоев доставали мертвых заключенных. Кого-то косила болезнь, кто-то кончал жизнь самоубийством, не выдерживая скотских условий. Робкая попытка не выйти на работу закончилась для зэков трагически. Администрация подавила бунт в зародыше, расстреляв согласно законам военного времени десяток самых активных бузотеров. На днях начальник лагеря огласил контингенту распоряжение об уменьшении рациона питания, скудные пайки зэков подверглись урезанию. Именно поэтому, построившиеся по отрядам заключенные не ждали ничего хорошего от предстоящего митинга. Из административного здания вышли зам. начальника лагеря с незнакомым человеком в форме старшего лейтенанта НКВД.

Первым выступил зам. начальника:

— Граждане заключенные! Гитлеровские захватчики рвутся к Москве, сердцу нашей Родины! Красная армия бьется из последних сил. Враг, неся тяжелые потери, продолжает наступать. Кто из вас хочет помочь своей Родине? Вы все осуждены, народ кормит вас и поит. Пока вы сидите здесь на нарах, бойцы и командиры Красной армии, преодолев временные трудности первых дней войны, бьют фашистских гадов. Вам предоставляется возможность кровью смыть свой позор. Для вас организованы штрафные батальоны, вступив в них, вы сможете послужить Родине! Может быть, вы погибните в бою, но вы умрете, как солдаты, а не как заключенные. Вы снимите позор с себя и с членов ваших семей. Ваши родные смогут гордиться вами. Кто желает пойти на фронт — шаг вперед!

Среди зэков поднялся неясный гул. Каждый говорил своё, переваривая только что услышанное. Политические заключенные почти сразу вышли вперед. Их построили в колонну и увели, оставили только несколько стариков, которых забраковали по возрасту. Среди стоящих на плацу остались почти сплошь уголовники. Офицеры никого не торопили, отойдя в сторону, они курили, бросая недобрые взгляды на сильно поредевшие шеренги. Наконец, один из заключенных, сделал шаг вперед. За ним еще и еще. Борзяк, стоящий в последней шеренге, хлопнув по плечу впереди стоящего товарища, тоже стал пробираться к зекам, изъявившим желание повоевать.

— Гляди, Шалый, там ведь и закатать могут, — шепотом пытался предостеречь его худющий, длинный как жердь зэк по кличке Верста.

— Там закатать могут, а здесь, на такой шамовке, того гляди, сам закатишься, — Борзяк оглянулся назад. — Счастливо оставаться, братва, не поминайте лихом.

Вышедших из строя уголовников, зам. начальника лагеря разделил на два отряда. Первый, большей численностью, сразу увели. Второй же отряд остался стоять на плацу. Борзяк осмотрелся, пересчитал оставшихся. Вместе с ним было ровно пятьдесят человек. Через полчаса появился сам начальник лагеря, полковник, и пристально оглядел стоящих в шеренге зэков.

— Этих, полста самых борзых, отдельно вези, мало ли чего учудят. Деятели еще те, — обратился он к старшему лейтенанту.

— Так точно, товарищ полковник, — отозвался старший лейтенант. — У меня для них и спецвагон в наличии имеется. А остальных в теплушках повезем, тех, которые поспокойнее.

— Добре, старший лейтенант, гляди в оба, — полковник взглянул на зэков. — А вам хлопцы, хочу пожелать, фрицев побольше наколотить, и в живых остаться!

— Это мы могём, нам мочить — дело привычное, в момент всю немчуру в деревянные бушлаты упакуем, — раздалось с разных концов шеренги.

— Ну, с Богом, братцы! — кричали новоявленным воинам, остающиеся мотать срок зэки.

Пятьдесят самых борзых, как выразился начальник лагеря, зеков действительно поместили в отдельный вагон. Он был разбит на три клети, расположенные вдоль вагона и забранные толстыми решетками. Между клетями и стеной вагона имелся узенький проход для часового. В углу вагона, за последней клетью, был расположен отсек для караульных. В отличие от клетей для зэков, отсек для караульных имел не решетчатую, а дощатую стену с дверью, выходившую в тот же узкий проход, где прохаживался часовой, вооруженный не винтовкой, а пистолетом. Остальных зэков погрузили в теплушки. Режим там был более вольный. В углу каждой теплушки тоже был сделан отсек для охраны. Часа через два поезд тронулся и помчал народ в сторону фронта, который с каждым днем медленно, но верно приближался к Москве.

Старший лейтенант появился в проходе лишь один раз. В руке у него был портфель и направлялся он в отсек для охраны.

— С личными делами пошел знакомиться, особо неблагонадежных граждан выявлять, — злорадно подумал Шалый. — Похоже, старлей в нашем вагоне решил обосноваться. А вот закут для конвоя в вагоне оборудовали не по уму. Если хипиш начнётся, они сразу не въедут, что стряслось, а пока оттуда выскакивать будут, тут не только толковый зэк, а и черепаха беременная ноги сделать успеет, — размышлял Василий.

Он изначально не собирался на фронт, намереваясь удрать по дороге. Поезд ехал уже третьи сутки, а случая сбежать все не представлялось. Конвойные глядели в оба.

«Скоро уж к линии фронта доберемся. Москву уж миновали. А бой-то под Москвой, в непосредственной близости уже идет» — нервничал Василий.

И вот случай подвернулся, и скорее, чем рассчитывал Борзяк. За всё время пути кормили всего один раз. Да и то дали лишь по куску черного черствого хлеба и по кружке воды. Народ начал роптать.

— Что ж это такое, браты? — разорялся плешивый тощий зэк по кличке Лапоть. — Мы же Родину защищать собрались. Значит, мы уже не зэки, а солдаты. А разве солдат в клетях возят? А разве солдатам такая шамовка положена?

— Точно! — раздавалось тут и там.

— Курево не выдают. Даже в нужник не выводят, в щели в полу мочимся! — ругались зэки.

«Буза поднимается, самое время линять!» — подумал Василий и, стукнувшись головой о деревянную скамью, заорал, имитируя припадок эпилепсии.

— А, суки! А, волки позорные! Мы за Родину помирать едем, а они, псы легавые, пожрать даже напоследок не дали! — Борзяк, истошно оря, перевернулся на спину, еще раз стукнувшись лбом об пол, окрасив его кровью, принялся сучить ногами и пускать пену из уголков рта. Вместо пены Вася искусно пускал слюну, да и лоб он разбил показушно, крови много, а ущербы здоровью никакого.

Но конвойных припадок впечатлил. С криками: «Товарищ старший лейтенант, падучий!», они бросились к офицеру. Тот, выскочив из своего закута, и, оценив ситуацию, приказал открыть клеть, сунуть Василию под голову тряпку и постараться вытащить пальцами язык изо рта, чтобы бедняга не задохнулся. Один раз он уже видел подобный припадок и раздавал указания со знанием дела.

— Мигун! — командовал офицер. — Голову ему держи, а ты, Костин, ноги ему стреножь. Глядите, чтобы не подох, а то будет нам втык по самые уши.

Вбежавший первым Костин, пытаясь ухватить Василия за ноги, получил страшный удар сапогом в солнечное сплетение и упал, потеряв сознание. Рванув пистолет из кобуры упавшего охранника, Шалый пальнул в оторопевшего Мигуна. Тот рухнул замертво. В два прыжка преодолев расстояние от клети до двери вагона, Василий дернул длинный металлический рычаг запора вверх, после чего рывком отодвинул массивное полотно двери вагонзака. Все эти действия заняли у него секунды. Сделав два шага назад, Борзяк с силой вытолкнул свое тело из вагона, стараясь пролететь как можно дальше, чтобы встречная волна воздуха не увлекла его под колеса эшелона. Скорость поезда была довольно большая, но Василию повезло. Он умудрился сгруппироваться и приземлился довольно удачно. Из открытой двери вагона, который он покинул только что, раздались выстрелы охраны. Но скорость поезда мешала стрелкам прицелиться, и ни одна пуля даже не зацепили Василия. Зато в горячке побега Борзяк не заметил, как сильно ушиб правую ногу. Это стало понятно только когда, он отбежал с насыпи железной дороги в близлежащий лес. Как и предполагал Василий, эшелон не остановился.

«Во-первых, поди, доберись до машиниста, чтобы он начал экстренное торможение. Пока дойдешь, паровоз уже далеко умчится. Поезд не машина, тормозной путь длинный. Во-вторых, из-за одного зэка, ушедшего в отрыв, целый эшелон стопорить не станут, за время остановки хипеж подняться может. Того гляди, и другие разбегутся» — подумал Борзяк и оказался прав.

Двигался Шалый не быстро. Очень бола нога. По его прикидкам прошло около часа после его бегства с поезда, и он прошел не больше полутора километров. Борзяк старался держаться железнодорожных путей, идя по лесу. Он не выпускал из рук пистолета убитого им охранника и внимательно смотрел по сторонам. Теперь ему стало холодно. На нём были брюки, которые раньше можно было назвать ватными, теперь же ваты в них почти не осталось, через многочисленные дыры торчали жалкие остатки утеплителя. Не лучше выглядела и телогрейка, под которой на голое тело был надет тоненький, зато шерстяной свитер. Его Шалый отобрал в лагере у кого-то политического. Политический был щуплым малым, и Борзяк, надев свитер, обнаружил, что шерстяное изделие просто разошлось на нем. Но не отдавать же добро обратно. Теперь этот свитер не давал Васе околеть окончательно. Поглубже нахлобучив ушанку, которую он перед побегом предусмотрительно завязал под подбородком, Шалый уселся на землю. Сняв еще не совсем старые кирзовые сапоги, которые он выиграл в карты уже в эшелоне, Борзяк перемотал портянки. Но, поднявшись на ноги и, собираясь продолжить путь, понял, как сильно устал.

«Надо отдохнуть. Совсем немного, ну, может час или два. А потом нужно ковылять в сторону Москвы. Там, если повезет, сменю прикид и смешаюсь с беженцами. Сейчас масса людей бежит от фашистов. Как-нибудь и я пристроюсь. В этом бардаке, который сейчас твориться, сам черт ногу сломит» — с надеждой рассуждал Борзяк, набивая самокрутку последними крошками махорки, которые он смог собрать в кармане телогрейки.

Жутко хотелось есть, Борзяк буквально падал от голода, но выкуренная с наслаждением козья ножка, заметно притупила голод и улучшила настроение беглеца. Василий натаскал еловых веток и соорудил себе некое подобие постели. Он уже собирался отдыхать, когда услышал над головой рев двигателей. Самолеты! Шалый доковылял до опушки и, подняв голову, увидел огромную махину с черными крестами на крыльях. Гигантская стрекоза полетела вдоль железной дороги, явно выбирая цель. Борзяк зачарованно смотрел ей вслед, пока махина не исчезла из виду. Через некоторое время загрохотали взрывы.

«Железку бомбят, суки» — подумал Василий. — «Верняк, наш эшелон накрыло, хана братве! Не доехали ребята до фронта, вернее, это фронт до них доехал. Неужели это немецкая территория? А впрочем, какая мне разница? Меня, что те, что эти в расход пустят».

Борзяк с досады плюнул под ноги и завалился на ветки. «Вздремну, а там поглядим» — подумал он.

Проснулся он от далекого лая собак и легкого похрустывания веток. Чуткое ухо зэка различило отдаленные голоса. Борзяк проверил оружие, оставалось всего два патрона. «Проклятый вохровец» — помянул Василий недобрым словом погибшего охранника. — «Держал оружие с неполным зарядом».

Борзяк раскидал ногами ветки, на которых спал. Нужно уходить, но куда? Нужно держаться поближе к железке. А может, может рвануть в глубь леса? Наконец, решившись, Василий побежал наискосок от железной дороги, пытаясь производить как можно меньше шума. Но гавканье собак становилось все ближе, погоня настигала его. Шалый отчетливо слышал незнакомые команды, отдаваемые гортанным хриплым голосом. Бежать становилось все труднее, Василий начал припадать на ушибленную ногу. Острая боль, появившись, уже не отпускала зэка.

Вася уже понял, что за ним гонятся не просто немцы, а, специально подготовленные на поимку беглецов люди. У них собаки, а от этих тварей уйти очень трудно. «Кажись, хана» — думал Василий. — «Кончилась житуха, вышла вся до капельки… Один хрен, за три копейки не возьмешь, двоих с собой уволоку. Два патрона-то осталось!».

Сзади раздались выстрелы, Василий ясно видел, как пули обдирают кору деревьев. Били почему-то не высоко. «По ногам, похоже, бьют, живым взять вознамерились» — подумал Василий, прибавляя ходу из последних сил. Грозное, глухое рычанье настигающей его овчарки, Шалый сначала почувствовал, а уж потом услышал. Он обернулся, на ходу доставая пистолет. Один из преследователей, ближе всех подобравшийся к беглецу, спустил на него огромную злобную тварь. Не добежав до Шалого какой-нибудь метр, собака мощным прыжком попыталась сбить зэка с ног, но Борзяк успел выстрелить. Пуля, выпущенная с близкого расстояния, попала псине в брюхо. Овчарка громко взвыла и тут же умолкла.

Борзяк, бросив взгляд на мертвого окровавленного пса, испытал мощный прилив сил. Злоба наполнила каждую клетку его звериного организма. Хозяин собаки, вырвавшийся вперед из цепочки преследователей, вскинул автомат и выпустил длинную очередь по убийце своего четвероногого друга. Он знал, что нарушает приказ грозного майора «Абвера», который строго-настрого запретил убивать беглеца. Но сейчас, в данный момент, он должен был отомстить. И фашист мстил, продолжая поливать свинцом огромную ель, за которой залег, затаился русский. Фашист был отличным спортсменом и намного обогнал своих менее сильных сослуживцев, которые теперь, подбегая к месту импровизированной дуэли, что-то громко кричали ему на своем каркающем языке. Возможно, они просили его прекратить стрельбу, выполнив приказ старшего по званию. Но немец, стиснув зубы, всё стрелял, пока не закончились патроны. А как выстрелы стихли, из-за огромного ствола ели, посеченной автоматными очередями, показался русский. Он стоял на коленях, держа обеими руками пистолет, и целился в солдата, который, расстреляв весь магазин, пытался перезарядить оружие.

Шалый высунул от усердия язык, задержал дыхание и плавно нажал курок. Борзяк целился немцу в лицо и не промахнулся. Пуля попала в нос и прошла дальше, в глубь головы. Фашист медленно поднял залитое кровью лицо к небу и рухнул замертво. Оторопевшие немцы, все ещё не добежавшие до своего, мертвого теперь сослуживца, остановились, как вкопанные. Очнувшись от секундного замешательства, они перестроились полукругом и стали обступать безоружного теперь зэка.

— Сомкните круг, он ещё способен убежать, — командовал толстый обер-лейтенант. — Смотрите, не убейте его, он нужен майору живым.

Но русский и не думал бежать, он прижался к дереву, держа разряженный пистолет за ствол, тяжелой рукояткой вперед. Со стороны казалось, что он высматривает жертву. Зэк крутил головой со злобной гримасой на лице.

«Давай, подходи, псы вонючие, мне, что красные, что белые, что вы, суки германские. Я всех вас скопом ненавижу» — думал Василий, высматривая, кому бы вцепиться в глотку. Кольцо сужалось медленно, фашисты с опаской подбирались к Борзяку. Исходящая от него ярость, казалось, ощущалась ими физически. Василий уже наметил жертву. Небольшой крепыш ближе всех подобрался к нему. Пора! Василий, оттолкнувшись ногами от дерева, бросился на немца. Солдаты были в касках и, поэтому Шалый ударил немца не по голове, а по подбородку. Тяжелая рукоять сокрушила челюсть, фашист, потеряв сознание, упал навзничь. Рыча, как дикий зверь, Борзяк рухнул на немца и впился зубами тому в кадык. Сыпавшиеся со всех сторон удары, не действовали на него. Когда, наконец, солдаты смогли оторвать Василия от своего товарища, немец был уже мертв. Лицо русского было в крови. Гитлеровцы, избив Борзяка до полусмерти, связали его и потащили к майору. Пусть забирает себе этого зверя.

Борзяка бросили связанным в большой дощатый сарай. Сквозь огромные щели в строение задувал ледяной ветер, было холодно, и Василий промерз до нитки, его колотила легкая дрожь. Василий попытался ослабить веревки на руках, но ничего не получалось. Тупое, не проходящее чувство голода не давало сосредоточиться и обдумать ситуацию, в которую он попал. Впрочем, обдумывать было теперь особо нечего. Славно он покуролесил напоследок. В том, что его расстреляют, у Василия не было ни малейших сомнений. «Ну и хрен с ними, пусть в расход пускают» — устало думал пленник, осторожно облизывая разбитые губы.

После поимки фашисты здорово разукрасили беглеца. Особенно старался рослый рыжий мужик, их командир. Борзяк поморщился: «Болит все тело. Ну, теперь ждать недолго. Наверно, с минуты на минуту заявятся. Чего тянуть-то?». Василий думал о смерти спокойно. За свою недолгую жизнь он свыкся с мыслью, что может погибнуть практически в любую минуту.

В дверях загремели засовом. Кто-то вошел в сарай. Шалый, щурясь, пытался разглядеть вошедших. Солдаты! Серые мышиные шинели, каски, похожие на миски. В руках у немцев Василий не заметил оружия. «Из чего исполнять-то меня будут?» — задал Борзяк сам себе вопрос. Один из вояк, рослый, здоровый немец достал из-за голенища сапога нож и быстрым движением разрезал веревки, которыми был связан пленник.

— Веди себя хорошо! От этого зависит твоя жизнь. Бежать не пытайся. Это бесполезно, — немец говорил по-русски без акцента.

Василий поднялся, ноги плохо слушались его, руки мелко дрожали, о нападении на этих двух здоровяков нечего было и думать.

— Пойдем быстрее! С тобой будет говорить герр майор, — немец начал проявлять нетерпение.

— Пошел ты на…! Вместе со своим майором. Я жрать хочу, а не разговоры разговаривать, — злобно ощерился Василий.

Немец отошел на полшага, размахнулся и ударил Борзяка ногой в живот. В другое время Шалый бы уклонился и сам врезал бы здоровяку. Но сейчас, качаясь от голода и усталости, он рухнул на грязный пол сарая и потерял сознание.

Очнулся Борзяк в чистенькой уютной комнате. Напротив него, за круглым столом, сидел и пил чай с вареньем холеный мужчина, одетый в красивую домашнюю куртку-халат на шнуровке. Вид этого мужика так не вписывался в местный антураж, что Василий, несмотря на страшную боль, усмехнулся.

— Во, фраерок, вырядился. По виду чистый профессор или дантист на отдыхе. — подумал Борзяк.

Таких кадров Василий насмотрелся, когда по наводке заходил в богатые квартиры перед кражей, стремясь разведать обстановку и решить стоит ли грабить то или иное жилище. Обычно туда он являлся под видом работника какого-либо жилтоварищества или представителя различных городских служб.

— Что вас так развеселило? — человек встал из-за стола и, подойдя к двери, чуть приоткрыл ее. — Марфа, подай что-нибудь перекусить молодому человеку.

— И выпить! — тут же вставил Василий.

— И выпить, — как эхо повторил странный человек.

Вошедшая женщина со строгим лицом, молча, поставила перед Василием деревянный поднос. На подносе стояла тарелка с квашеной капустой и куском холодной курицы, а также бутылка с мутноватой жидкостью, очевидно, самогоном. Вернувшись в комнату еще раз, женщина принесла большой кусок свежевыпеченного черного хлеба и приличных размеров шмат сала.

— Приступайте, — скомандовал хозяин и отвернулся к окну.

«Не хочет смотреть, как я есть стану. Брезгует, интеллигент проклятый. Ну и хрен с ним. — Василий мигом налетел на еду. Он поедал все вместе, без разбора, он очень долго не ел вообще. А перед этим, в лагере, получая скудное питание, не мог не то, что насытится, а даже слегка заглушить, постоянно мучавший его, голод. Он понимал, что наедаясь сейчас вот так, как он это делает, запросто можно помереть от заворота кишок, но все равно ел и ел, пока не закончилась еда и выпивка. Съев все, что принесла хозяйка, Василий громко рыгнул и во все глаза уставился на человека в халате.

— Чего-то не хватает, верно? — человек улыбнулся.

— Верно! — огрызнулся Борзяк. — Курить хочу, спасу нет!

Человек подошел к тумбочке, стоящей у кровати и, достав оттуда пачку немецких сигарет, бросил ее Василию, следом полетели спички. Борзяк поймал на лету и то и другое. Торопливо раздирая пачку, вытащил сигарету и, прикурив ее, закашлялся, чуть не подавившись крепким, терпким дымом, но тут же закрыл глаза от наслаждения. Василий выкурил три сигареты подряд, после чего почувствовал, как проваливается в сон. Он уже стал сползать с табурета на котором сидел, когда человек подошел к двери и крикнул: «Курт, сейчас с этой свиньей разговаривать бесполезно. Он хочет спать. Проводи его в чулан. Я поговорю с ним завтра, когда эта скотина выспится и будет способна думать».

Утром Василий сидел на табурете в той же комнате и перед тем же человеком. Выглядел Борзяк намного лучше. Сытая еда и отдых пошли ему на пользу. Человек тоже изменился. Сегодня на нем был немецкий мундир.

— Итак, разрешите представиться — майор немецкой армии Отто фон Шлёсс.

Шалый молчал, прикидывая, зачем он сдался немецкому майору.

— С вами, господин Борзяк, я знаком пока заочно, — немец взял со стола какую-то папку и, открыв ее, углубился в чтение.

— Это что там у вас за хреновина в переплете? — Борзяк бросил взгляд на папку.

— Это ваше личное дело, Василий Иванович, — немец прекрасно, без всякого акцента, говорил по-русски. — Мы обнаружили его рядом с разбомбленным эшелоном. Этот эшелон вез на фронт бывших заключенных, попал под бомбежку и был уничтожен фактически полностью. А эту чудесную папку мы нашли в портфеле особиста, который опекал самых отпетых подонков, якобы собиравшихся искупить вину перед Родиной собственной кровью.

— Почему «якобы собиравшихся», мы на самом деле ехали повоевать, — Борзяк мучительно хотел закурить, но немец сигарет не предлагал.

— Это вы-то собирались повоевать? — голос майора стал насмешливым. — Насчет других ваших компаньонов ничего сказать не могу, а вот личное дело заключенного Борзяка я прочитал от корки до корки. Вы, Борзяк, типичный уголовник, рецидивист, и защита завоеваний социализма не входит в ваши планы. Вы вероломно, убив охранника, и, прихватив оружие, сбежали из эшелона. Вы собирались и дальше разбойничать. Хоть сейчас идет война и ваш народ воюет. Но вам до этого народа никакого дела нет. Я прав?

— А хоть бы и так, что с того? Мне один черт, красные или белые. Коммуняки или фрицы. Я на любой режим плевать хотел. Я — вор, господин майор, мне любая власть без надобности. А что ваших пострелял, так они меня тоже пристрелить хотели, когда я по лесу канал. Какие еще ко мне будут вопросы? А если вопросов нет, давай, шмаляй Шалого! — Борзяк рванул на груди остатки свитера.

— Господин Борзяк! Вы же умеете быть вежливым, культурным человеком. К чему эта напускная бравада, хамство, вызывающая грубость, жесты эти малосимпатичные? — немец брезгливо поморщился. — Я уже упоминал о том, что ознакомился с вашим личным делом. Из материалов дела я выяснил, что вы умеете отлично втираться в доверие к представителям различных слоев населения, обтяпывая различные темные делишки. Кроме того, вы обладаете смелостью, дерзостью, хитростью, находитесь в хорошей физической форме. Обладая острым, изворотливым умом, можете решать постановленные перед вами задачи. Да вы готовый агент, которого я собираюсь использовать в своих операциях в тылу врага. Я имею некоторое отношение к разведке, если вы еще не поняли.

— Я это давно понял, — Василий хотел курить. — Немец, так чисто говорящий по-русски, не может не иметь отношения к разведке. Я очень хочу закурить, дайте сигарету, господин майор.

— Сигареты будут позже, — майор помолчал. — Если мы придем к сотрудничеству. Учтите, Борзяк, за смерть германских солдат я могу поставить вас к стенке. Но я спасаю вас от расстрела, предлагаю сотрудничество и материальную выгоду, если вы будете послушны.

— Как же это будет происходить? Я имею в виду это самое сотрудничество, — Борзяк пытался обходиться без блатных выражений, это было трудно, но он старался.

— Я планирую отправить вас в Москву. Мало того, я сделаю так, что вы будете служить в органах госбезопасности. Вы будете сыты, обуты, одеты, а главное вы будете жить, Борзяк. А тысячи русских солдат проливают свою кровь, пытаясь остановить наш стремительный прорыв к Москве. И вы знаете, Борзяк, они его все-таки остановили. Наступление германских войск на Москву, по большому счету, провалилось. Блицкрига не будет. Война приобретает затяжной характер. В свете последних событий, нам понадобятся агенты в Москве, и вы будете одним из них. Первое время, очевидно, для вас и заданий не будет, потом я подумаю, как вас использовать. Вы будете не один, работать станете в паре. Сейчас ваш напарник поправляется в нашем лазарете, у него отдельная палата, ему предоставлен личный врач и первоклассный уход. Через две недели, я думаю, он окрепнет, и вы с ним встретитесь.

— Это что ж за земеля? — хмуро поинтересовался Шалый, мысленно представляя себя в форме сотрудника госбезопасности. — Что за кореш, господин майор, поди, из блатарей кто?

— Да нет, Василий Иванович, это старший лейтенант госбезопасности Антон Зубарев. Помните такого? Вы от него и его людей бежать из эшелона изволили.

— Легавый этот? — Вася присвистнул. — Жив, выходит, сучара. Братаны, значит, всей кодлой полегли, а этот красноперый жив-живехонек. Ну, дела….

— Господин Борзяк, давайте без ваших грубостей, — немец поморщился. — Мы же договорились.

— Извините, погорячился! Согласен я к вам на службу идти, господин майор. Лучше гэбэшную форменку напялить, чем в деревян-бушлат обрядиться. Послужим, так сказать, Великому Рейху, — Борзяк поймал на лету, брошенную ему немцем пачку сигарет.

— Я знал, что вы согласитесь, — фашист самодовольно ухмыльнулся. — И Зубарев согласится. Куда ему деться?

— А как же мы обратно-то попадем? — Борзяк пожал плечами. — Если даже мы к нашим, я имею в виду, ну, бывшим нашим, выйдем, они же нас сразу к стенке прислонят. Мы же с немецкой территории чешем, стало быть, шпионы.

— А об этом, господин Борзяк, я позабочусь. Не прислонят, если слушаться будете меня, — немец усмехнулся. — Сейчас пока отдыхай. Жди, когда старший лейтенант поправится.