Стражи времени

Сергей Викторович Ванин, 2010

Прошлое ближе, чем нам кажется – протяни руку, и ты сможешь прикоснуться к нему. Так считает капитан секретного российского спецподразделения «Хронос» Сергей Воронцов. То, что для других фантастика, для него рутина повседневной службы. По скупым сведениям архива КГБ перед Великой Отечественной войной в Свердловской области упал метеорит. В его обломках профессор закрытого НИИ Линке обнаруживает вещества внеземного происхождения, способные изменять время. Но следы таинственных «кристаллов времени» теряются, зато в современной Москве появляются личности из далеких сороковых.

Глава 4. Вахтанг Дадуа

Вахтанг Дадуа прибыл на службу ровно в девять утра. Попасть в кабинет Вахтанга можно было прямо из коридора. Приёмная отсутствовала, следовательно, не было и секретаря. Личного водителя Дадуа тоже не имел, хотя по статусу он был ему положен. Но Вахтанг не любил иметь в подчинении ненужных ему людей.

Он сам водил закрепленную за ним эмку, сам встречал визитеров в своем служебном кабинете, сам угощал их чаем, кофе, иногда коньяком. Лишние люди всегда раздражали Вахтанга, поэтому он старался, как можно больше времени проводить одному. Дадуа ходил в гимнастёрке и галифе. Материал, из которого они были пошиты, был генеральского класса, но ни петличек, ни знаков различия на форме Вахтанга не имелось. Никто из сотрудников наркомата внутренних дел, где служил Дадуа, не знал, есть ли у него воинское звание, и если есть, то — какое?

Зато многие знали, что Вахтанг Дадуа является личным, ещё с юности, другом главного чекиста СССР Лаврентия Павловича Берии и занимает при нём пост советника наркома. По слухам, Дадуа занимался всякими мистическими, малопонятными вещами, неразгаданными тайнами и необычными явлениями, в общем, всякой «чертовщиной», как говорили о сфере его деятельности некоторые гэбисты, близкие к самому наркому внутренних дел. На самом деле это было не совсем так.

Кроме вышеперечисленных сфер деятельности, Дадуа занимался так же надзором за научной деятельностью некоторых закрытых институтов и лабораторий, так называемых шарашек, ведущих разработки по самым различным тематикам. Вахтангу надлежало регулярно отслеживать и ставить в известность Берию о самых необычных событиях, новейших исследованиях советских и зарубежных ученых. Занятие это было не очень сложным, но очень трудоёмким процессом. Вахтанг справлялся со своими обязанностями блестяще. Хорошее разностороннее образование, аналитический склад ума, потрясающая работоспособность делали Вахтанга незаменимым специалистом своего дела. Берия нарадоваться не мог на своего друга и соратника, поручая ему разбираться в самых запутанных и непонятных событиях. Сам Лаврентий Павлович был весьма не равнодушен к оккультизму и живо интересовался всякими необъяснимыми явлениями, происходящими, как в родной стране, так и за её пределами.

Получая очередное донесение с мистическим налетом, Берия тут же вызывал Вахтанга и просил его разобраться с происшедшим. Подавляющую часть документации подобного сорта Вахтанг, порвав на мелкие кусочки, сжигал в большой хрустальной пепельнице, подарке самого Берии. «Сколько же у нас в стране больных головой людей» — с досадой думал Вахтанг, отправляя в пепельницу очередной шедевр мистического или фантастического толка.

Но сегодня Вахтанг решил заняться совершенно другими делами. Он читал отчет руководителя института, занимающегося исследованиями в области физики и химии различных веществ. Дадуа так увлёкся, что не заметил, как зазвонил телефон. Он бросил взгляд на край стола, где в ряд выстроились три аппарата: городской, внутренний и прямой связи с товарищем Берия. Надрывался прямой, наркомовский. Дадуа схватил трубку:

— Слушаю, товарищ Берия!

— Вахтанг, дорогой ты мой, зайди, пожалуйста, ко мне в кабинет. Долго не задержу, дело очень важное, нужно посоветоваться.

— Слушаюсь, товарищ Берия, сейчас буду, — разговаривая по телефону, Вахтанг обращался к шефу сугубо официально. Дадуа открыл дверь своего кабинета, щелкнул ключом и шагнул в лабиринт лубянских коридоров. Через десять минут Вахтанг уже открывал дверь кабинета Берии.

— Здравствуй, друг! — Берия стоял, опершись о стол, прочно сидевшее на его носу пенсне поблёскивало в свете апрельского солнца, которое проникало во все окна просторного кабинета.

— Доброе утро, Лаврентий, — Дадуа пожал протянутую руку и без приглашения уселся на стул, прямо перед шефом.

Берия, оттолкнувшись от крышки стола, подошел к книжному шкафу, стоящему в глубине кабинета и снял с него хрустальную пепельницу, по форме напоминавшую корабль. Весь этот ритуал Вахтанг знал отлично. Сейчас Лаврентий поставит «кораблик» на стол, рядом с Дадуа, приглашая его, страстного курильщика, не стесняться и дымить прямо в наркомовском кабинете. Что, к слову сказать, было дозволено только Вахтангу и «хозяину», в те редкие визиты, когда «отец всех народов» посещал бериевский кабинет. Вскочившего секретаря в звании подполковника, находившегося в приемной на своем рабочем месте, и пытавшегося вытянуться по стойке смирно, Сталин всегда останавливал небрежным взмахом руки. Не лезь, дескать. «Хозяин» заходил в кабинет Лаврентия Павловича всегда молча, окидывая того насмешливым взглядом своих прищуренных глаз. После этого, выбрав себе стул, подальше от наркомовского кресла, стоящего во главе стола-аэродрома, вождь закуривал трубку. Дальше происходило следующее: если Иосиф Виссарионович замирал с трубкой в руке, Берия тут же подставлял под эту руку пепельницу, а вождь выбивал туда превращенный в пепел табак. Если же Сталин поднимался и, затягиваясь трубочным дымом, поворачивался к Лаврентию Павловичу спиной, пепельница оставалась стоять на месте. А Иосиф Виссарионович покидал кабинет Берии. За время этих молчаливых визитов Сталин не произносил ни слова. Лаврентий же, что-нибудь сказать просто не решался. На различных кремлевских мероприятиях и в рабочей обстановке соратники общались между собой по-деловому, даже можно сказать, дружески. Но причины молчаливых визитов вождя были непонятны Лаврентию Павловичу. Нельзя сказать, что Берия их панически боялся, но после них наступало уныние. Другое дело — приходы Дадуа. Они всегда доставляли Берии радость. Старый друг, как никто другой, мог одним своим видом успокоить его, снять мучительное нервное напряжение.

Жизнь в ожидании провокаций и диверсий стала для наркома привычным делом. Подозревая всех и вся, боясь, несмотря на свою должность, всех и вся, насаждая повсеместно атмосферу тотальной слежки друг за другом, и доносительства друг на друга, нарком постоянно ожидал удара в спину. Этот удар мог нанести кто угодно. Такие правила игры придумал не сам Лаврентий Берия. Они существовали до него. Его предшественники убивали и боялись так же, как и он. Но при нем маховик жутких бессмысленных репрессий был раскручен с новой силой.

Куривший уже вторую папиросу, Вахтанг Дадуа смотрел на старого друга. Смотрел и не узнавал его. И, хотя разница в возрасте составляла каких-нибудь семь лет, выглядел грузный, одутловатый Берия не в пример хуже своего друга Вахтанга. Подтянутый, моложавый Дадуа с черными, как смоль коротко подстриженными волосами, был очень любим прекрасным полом. И, если нарком брал женщин силой, заставляя своих холуев хватать на улице и тащить к себе в логово понравившихся ему красоток, Дадуа, знакомясь с женщиной, мог очаровать ее, не прилагая особых усилий. Представительницам прекрасного пола нравился этот немногословный интеллигентный человек, несущий в себе некую тайну.

Сейчас Вахтанг, глядя на расстроенного чем-то наркома, пытался отгадать причину его плохого настроения. Берия был мрачнее обычного, сильно раздражен и, Дадуа молча ждал, когда Лаврентий начнет разговор. Наконец Берия решился. Подойдя к двери, закрыл ее на ключ, подергал ручкой, проверяя, хорошо ли закрылся замок.

— Вот, Вахтанг! Дело тут у нас образовалось такое, как бы это сказать, — Берия сильно выдохнул, соединил меж собой пальцы обеих рук, покачал в воздухе образовавшейся конструкцией. — А не поймешь, что за дело, чертовщина какая-то, да и только! Может чертовщина, а может и диверсия!

Что за дело? — Вахтанг обозначил неподдельный интерес и деловую озабоченность.

— В Свердловской области имеется село, называется Большие Борщи. В этом селе служит участковый, он один на три близлежащих села. Так вот, этот участковый, капитан Андрей Андреевич Копылов. Кстати, по службе характеризуется очень положительно, мои архаровцы уже проверили. Человек он надежный, его словам верить можно. Ну, так вот, этот Копылов был недавно в Москве по служебной надобности. Приходил сюда, к нам, но, ты же знаешь наших псов цепных, охрану нашу дубиноголовую, — Лаврентий с досадой стукнул по колену, обтянутому синим сукном форменных галифе. — Так вот, наши «гаврики» капитана Копылова этого из далекого Свердловского захолустья послали по месту прописки, как говорится. Тогда он написал письмо лично для меня и просил охрану передать. Сам в тот же день убыл домой. Письмо они мне передали. Оно у меня почти неделю в кабинете вот тут, радом с газетами провалялось. Сам знаешь, Вахтанг, работы невпроворот. А сегодня, когда мне чай принесли, решил ради поднятия аппетита новости из глубинки прочесть. А как прочитал, кушать расхотелось. Тебе сразу позвонил. Давай сейчас вместе обсудим, а потом ты этим делом займешься. Сам ведь знаешь, как я тебе доверяю, Вахтанг. Больше никому не верю. Кругом вражьи силы. Ну, так вот, — нарком перешел к делу. — Рядом с этим селом, в лесу, два месяца назад раздался страшный взрыв. Дело было ночью. Пока капитан Копылов, власть местная, звонил в район, сообщал, пока они там до места добирались, утро наступило. Нашли они там воронку от взрыва, похоже, метеорит упал. Ну, про тунгусский метеорит слышал, ведь?

— Конечно, Лаврентий, — Вахтанг прикурил третью папиросу, поняв, что разговор будет долгим.

— Ну, упал и упал, эка невидаль. Их довольно много падает. Есть маленькие, есть большие. Это, само по себе, не событие для нас. Но, спустя некоторое время, началась форменная чертовщина. Да, я тебе, Вахтанг, забыл сказать, — Берия открыл красивый резной шкафчик, стоящий рядом со столом, достал из него бутылку армянского коньяка и два хрустальных стаканчика. Друзья выпили, и нарком вернулся к рассказу.

— Забыл тебе сказать, Вахтанг, что года четыре назад у капитана Копылова умерла жена. Живет он теперь бобылем. Так вот, недавно он ее повстречал, живую и здоровую. Она за водой шла.

Вахтанг подавился табачным дымом и закашлялся.

— Кто шла? Куда шла? Да ты что, Лаврентий? Капитан этот, видно, жену очень сильно любил. Смириться с ее потерей не может. Ну, как говориться, змия зелёного оседлал, или змий его оседлал, что сути не меняет. Пить он начал, вот и мерещится ему жена его живая и здоровая.

— Не пьющий он, совсем не употребляет, мои ребята все о нем выяснили. Да и потом случай с ним не единичный. Кто-то отца своего покойного увидел да еще в молодом возрасте. Тот с первой мировой войны возвращался. Мужик, который его приметил, в ту пору совсем маленьким был. Так теперь он и отца молодого и себя маленького наяву увидел. Не испугался, подошел к ним и даже разговаривал с ними. Да и не только эти факты, есть и другие. Участковый милиционер все подробно описал. Все здесь! — Берия постучал по тоненькой картонной папке, лежащей на столе.

— А что говорят местные власти? — Дадуа вопросительно взглянул на наркома. — Ну, я имею в виду то, что капитан-то наш, наверное, докладывал своему начальству? Они что, не отреагировали?

— Почему не отреагировали? Два раза из района приезжали, да ничего подозрительного не нашли. Не разобрались, в общем, а, может, не хотели разобраться, а, Вахтанг? — Берия смотрел на друга, прищурив левый глаз. У любого другого от этого взгляда душа бы в пятки ушла, но Вахтанг выдержал его спокойно.

— Что ты имеешь в виду, Лаврентий?

— А то, что враги кругом и саботажники, особенно на местах. Я, Вахтанг, в отличие от тебя, с всякими мистическими выкрутасами не встречался, в чертовщину не верю. Зато тебе верю, безоговорочно. Разберись с этим делом, срочно разберись. Я тебе, Вахтанг, вот что скажу. Это или случай массового гипноза, направленный на подавление силы воли советских людей, или, что, скорее всего, пробрались туда шпионы, Вахтанг, и испытывают они там какое-то новейшее оружие, не известное пока ни тебе, ни мне, ни, вообще, кому-либо, кроме этих псов заграничных. На дворе 1941 год! Я лично не верю, что Гитлер пакт о ненападении долго соблюдать будет. Скоро нападет на нас, сволочь! А у нас бардак, Вахтанг, страшный бардак. Кругом враги окопались. Да, что греха таить, верхушка чекистская в Свердловской области, что сообщение капитана милицейского похерила, наверняка уже вся на немцев работает! Сниму их всех к чертовой матери, да расстреляю, поделом им будет! — лицо наркома исказила страшная гримаса злобы, лоб покрылся испариной, расширенные с покрасневшими белками глаза буравили Дадуа.

— Прямо сейчас приказ отдам об аресте. Зови, Вахтанг, дежурного офицера. Приказ ему диктовать буду! — Берия выругался по матери.

«Да он больной, маньяк, совсем свихнулся от крови. Да разве от так ругался раньше? У нас, горцев, такое ругательство раз употребишь, от тебя все отвернутся от мала до велика. И так уже полстраны под конвоем ходит, а он все никак не успокоится» — думал про себя Вахтанг, устремив взор красивых, немного печальных глаз на наркома. Вслух Дадуа, этого не сказал.

Подойдя к наркому, Вахтанг похлопал того по плечу:

— Не горячись, Лаврентий, надо разобраться. Приказ всегда отдать успеешь.

— Да, да, разберись! Немедленно собирайся и тот час же лети. Возьми кого-нибудь с собой. Одного кого-нибудь, понадежней. Кто у тебя в охране, Вахтанг, самый надежный? Никому ничего не говори, Вахтанг. Полная секретность. Там, в пятидесяти километрах от этой деревни полк наш НКВДешный стоит. Я лично тамошнему начальству приказ отдам, чтоб содействовали тебе во всем. Ну, все! Давай друг, дуй на спецаэродром, там мой самолет личный бери и вперед. Я сейчас им туда позвоню, — Берия пожал Вахтангу руку, проводил его до дверей кабинета. Потом вернулся к столу, взял бутылку с коньяком и, налив почти полный стакан, вопреки привычке смаковать этот благородный напиток, выпил его залпом.

Возвратившись от Берии в свой кабинет, Дадуа срочно связался с отделом картографии. На подробнейших картах были обозначены все объекты народного хозяйства, воинские части, транспортные артерии, участки геологоразведки и добычи полезных ископаемых. Если таким необычным способом действует диверсионная группа, значит взрыв, якобы от падения метеорита, и последующие массовые галлюцинации призваны отвлечь внимание населения и органов от истинных целей вредителей. Через двадцать минут Вахтанг уже держал в руках подробную копию плана заданного участка местности. Поблизости от интересующего района не имелось никаких объектов, которые могли бы заинтересовать собой предполагаемых диверсантов. Вариант массовой атаки на психику местного населения Дадуа до поры до времени в расчет не принимал.

— Дело ясное, что дело темное! — подумал Вахтанг. — На месте будем разбираться. Одного помощника с собой возьму, Антона Зубарева! Толковый офицер, исполнительный, образованный, и, по всему видно, язык за зубами держать умеет. Надо предупредить его, что летим немедленно. Дело срочное.

Вахтанг поднял трубку телефона внутренней связи:

— Антон, будь добр, зайди ко мне, дело срочное, — голос Дадуа был спокоен.

Вахтанг не терпел громких разговоров и командных интонаций. Все, с кем имел дело этот тихий человек, сами вслушивались в его слова, боясь что-либо пропустить. Через минуту Антон уже стучал в дверь своего начальника.

— Заходи, Антон. Я слышал, у тебя месяц назад родилась дочь?

— Так точно! — лицо старшего лейтенанта просветлело при мысли о дочурке, заставив его улыбнуться. — Галюша, Галя Зубарева.

Вот и хорошо! Давай, Антон, мы сейчас заедем к твоей семье и, ты со своими женщинами попрощаешься. Через пару часов мы с тобой должны вылететь в Свердловскую область. Срочное дело, к тому же дело это на контроле у наркома, — Вахтанг поднял указательный палец правой руки вверх. — В наше распоряжение товарищ Берия даже свой личный самолет отрядил. Медлить нельзя.

— Все понял, Вахтанг Георгиевич! Спасибо, что домой заскочить разрешили.

— Давай, Антон, спускайся вниз. Я за машиной. Ах, да, — Вахтанг открыл шкаф и достал оттуда шинель без знаков различия. — Храню ее прямо в кабинете на случай вот таких командировок. Да и ты, Антон, прихвати из дома шинельку. Это в Москве конец апреля — весна, а за Уральским хребтом еще зима продолжается.

Дадуа завез Антона домой и, наказав тому через час быть готовым к отъезду, на предельной скорости погнал эмку в один из закрытых институтов, работу которого курировал уже белее трех лет. Режимное предприятие представляло собой типичную бериевскую шарашку. Фактически же это был тот же лагерь для заключенных, только контингент этого лагеря состоял из ученых. Они точно так же, как и зеки работали, отбывая свой срок, который им щедро отмерила советская власть за участие в шпионской деятельности против СССР. Существенное отличие состояло лишь в том, что ученые работали головой, фактически продолжая заниматься любимым делом, научным трудом. Режим шарашки был намного мягче лагерного. Научных зеков лучше кормили. Комнаты для проживания, рассчитанные на 5-6 человек, с обычными кроватями мало напоминали бараки с двух ярусными шконками. За успехи в научно-трудовой деятельности ученый-шарашник мог рассчитывать на дополнительные послабления и поощрения. Ежемесячные свидания с родными, оставленными чекистами до поры до времени в покое, могли плавно перейти в еженедельные. Некоторым, особо отличившимся, даже выплачивалась заработная плата, которая, понятное дело, переводилась родственникам сидельцев. Сами учёные, находясь в подобных учреждениях, могли получить с воли лишь посылку со снедью и табаком, возможность самостоятельного приобретения каких-либо товаров в местном буфете, тоже расценивалось как своеобразное поощрение. Однако визиты в буфет тоже строго дозировались, и чаще одного раза в неделю никто не мог прикупить в нём низкосортные папиросы, засиженное мухами печенье, а так же маленькие, грязно-серые кусочки мыла, которое являлось настоящим дефицитом среди осуждённых. Но даже сам факт похода в этот занюханный «пункт доп.питания», как гласила табличка на двери буфета, был для заключенных событием приятным, напоминающим о той жизни, которой они были теперь лишены. И молодые, и пожилые зеки вспоминали своих родных, близких, друзей, счастливое время, когда они работали, степенно возвращались со службы, заходили в магазины, ездили на курорты. Даже житейские мелочи, не заметные тогда, теперь вспоминались с нежностью и умилением.

Люди, осужденные за преступления, которые никто из низ не совершал, загнанные сюда по чьему-то злобному оговору, а чаще всего, по прихоти власть имущих мудрецов, старались работать, как можно лучше, буквально фонтанируя новыми, свежими идеями. Они надеялись, что рвение, старание, новые научные достижения, помогут им защитить своих близких от дальнейших репрессий. А там, кто знает, может, и самим удастся выйти отсюда на свободу, снова, как прежде, ходить на службу, приходить домой, есть, пить, спать, видеть, как растут собственные дети. Делать всё то, что для свободного человека является обыденностью, а для них теперь представляется недостижимым счастьем.

— Сколько же по стране подобных заведений? — думал Вахтанг Дадуа, внимательно следя за лентой дороги, с огромной скоростью убегающей под капот его автомобиля. — Сотни! Они делятся по направлениям научной деятельности, их ежедневно пополняют новыми кадрами, выплёвывая больных, старых, уже не могущих решать поставленные задачи, людей. Страдают не только сами учёные, страдают их семьи, мучающиеся неизвестностью, боящиеся получить еще более жестокий удар судьбы.

Вахтанг вспомнил, как пару лет назад нескольких сотрудников подведомственного ему института администрация решила отправить в обычный лагерь. Они, де, перестали давать дельные научные предложения, плохо справляются с поставленной задачей, растратили свой интеллектуальный потенциал, а посему, вперёд, на лесосеку. Дадуа видел, как старик-профессор, заплакав, бросился в ноги местному начальнику режима, умолял, пытался рассказать о больной жене, но тот даже не хотел слушать старика. Тогда Вахтанг, на правах куратора и личного друга наркома, вмешался. Старика оставили в шарашке, остальных же, всё равно перевели. Об инциденте сразу же доложили Берии. Тот позвонил и начал журить Вахтанга: «В институте есть своё научное руководство, помимо тебя, друг. Оно и решает, кто нужен, а кто — нет» — отрывисто рубил слова нарком. — «А ты, Вахтанг, находишься над всеми ими. Тебе ли заниматься каким-то выжившим из ума дедом? Это для тебя слишком мелко. Пусть бы он поехал рубить лес! Может, срубил бы хоть одно деревце. Хоть чем-то был бы полезен напоследок. А то сдохнет — хорони его, старого пня, яму ему копай, труп в одеяло заворачивай. Не жалей ты, Вахтанг, этих стариков от науки. Они своё пожили и пожили хорошо!» — закончил тогда нарком свои нравоучения.

— Почему бы не распустить шараги, не упразднить этот арестантский режим пребывания? Пусть люди ходят на работу, а вечером идут домой к семьям. Нужно положить им хорошую зарплату, предоставить удобную квартиру, обеспечить необходимое медицинское обслуживание, — пытался достучаться до Берии его старый друг. — А ты знаешь, Лаврентий, кто осуществляет научное руководство подшефного мне института? Другие научные работники, те, которые пока ещё на свободе. Над всеми ними ещё присматривает целый штат офицеров госбезопасности, которые ничего не смыслят в науке. Они просто цепляются к ученым, пытаясь уличить тех в каких-то мифических нарушениях режима секретности и чуть ли не в диверсионной деятельности. Стараются, даже теперь, когда учёные уже сидят, обвинить их в работе на иностранные разведки. Ну, скажи мне, как старый друг, кому это нужно?

Берия смотрел на Дадуа своим знаменитым взглядом, прищуривая то один, то другой глаз. Смотрел и молчал. Молчал долго, может быть минуту, потом, перестав прищуриваться, посмотрел Вахтангу прямо в глаза.

— Знаете что, товарищ Дадуа? Давайте-ка, каждый будет заниматься своим делом: вы — своим, научники — своим, офицеры ГБ — своим. И давайте не будем «мешать говно с эклерами», товарищ Дадуа. Вы ведь согласны со мной, не так ли?

Ни до этого разговора, ни после, Лаврентий Берия никогда не разговаривал в таком тоне со своим старым другом. В тот день Вахтанг, вернувшись вечером домой, ждал ареста. Но ни в это вечер, ни в последующие дни за Дадуа никто не пришёл. Разговор с Берией Вахтанг расценил как первое и последнее предупреждение наркома. Больше он Берии не перечил, хорошо понимая, что тот ему этого уже не простит. Дадуа и теперь довольно мягко относился к научным зекам, но делал это по-тихому. Часто приносил им еду и папиросы, но старался передавать так, чтобы местные охранники не видели. Чекисты же со своей стороны, зная, что Вахтанг не простой исполнитель воли наркома, а его старинный друг, тоже больше не рисковали доносить на Дадуа. «Раз Берия не наказал друга в случае со стариком-профессором, значит, не будет трогать и впредь» — рассуждали чекисты. Откуда было им знать о жестком разговоре друзей с глазу на глаз. То, что Вахтанг Дадуа вышел из инцидента невредимым, добавило ему очков в глазах режимщиков, теперь они предпочитали с Вахтангом не ссориться.

Вот и знакомый забор. Шарага находится на окраине Москвы. Также здесь располагается несколько промпредприятий. И их институт по внешнему виду смахивает на фабрику или завод. Впрочем, с дороги ничего, кроме сплошного кирпичного забора, не разглядишь. По верху ограждения натянута колючая проволока, через каждые десять метров — фонари. А вот и въездные ворота. Ни таблички с названием предприятия, каких-либо опознавательных знаков не наблюдается. Едва машина Вахтанга приблизилась к воротам, те сразу открылись. Двое рядовых в гэбешной форме придерживали створки, давая возможность Дадуа заехать на территорию объекта. Ворота закрылись, и ничто опять не напоминало о наличии жизни, которая текла за этими глухими, неприступными стенами. Вахтанг вышел из машины. Навстречу ему, печатая шаг, двинулся крепыш с сержантскими нашивками, старательно козырнул.

— Здравия желаю, Вахтанг Георгиевич.

— Здравствуй, — кивнул Дадуа начальнику КПП. — Сядь в мою машину и отгони её к запасному выходу, я буду выезжать через запасные ворота.

— Есть! — сержант опять козырнул, поправил кобуру и, сев в автомобиль, поехал в объезд здания.

— Вот, хитрец! — подумал Вахтанг. — Ведь мог бы проехать через арку, так было бы короче. Но нет, едет вокруг, чтобы начальство увидело, что Дадуа приехал.

Вахтанг бросил взгляд на окна института. Точно! В окне второго этажа, которое, по случаю теплой погоды, было открыто, Дадуа заметил фигуру начальника режима объекта, майора Ялоева. Того самого офицера, который хотел отправить старика-профессора на лесоповал. Секунду он осматривал Вахтанга из оконного проема, потом быстро кивнул ему и задернул занавеску.

«Вот мерзавец! Такому, человека сгноить, ничего не стоит» — неприязненно подумал Вахтанг, взлетая через две ступеньки по лестнице в лабораторию профессора Ивана Фридриховича Линке. Этого человека и отстоял, в своё время, Вахтанг, спас от лагеря. Правда, касаемо возраста профессора, Дадуа ошибся и ошибся значительно. Позже, Вахтанг поднял личное дело Линке и обомлел — профессору было всего пятьдесят три года, а выглядел Иван Фридрихович на два десятка лет старше. Жизнь у Линке сложилась трагически. После революции он с семьей пытался эмигрировать из большевистской России, но планам не суждено было сбыться. Большевики профессора не выпустили, жена и дочь, в принципе, могли бы покинуть страну, но без главы семьи ехать отказались. С тех пор несчастья посыпались на голову бедного Ивана Фридриховича. Новая власть объявила обрусевшего немца в пособничестве белобандитам. На самом же деле аристократ-профессор слабо разбирался в политике. Путал эсеров с кадетами, большевиков с меньшевиками. Вся его провинность перед Советской властью состояла в том, что родной брат Линке, будучи блестящим морским офицером, не принял революцию. На службу в Красную армию не пошёл, зато подался в лагерь противника. За активную контрреволюционную деятельность Александр Фридрихович Линке был расстрелян. Заодно досталось и Ивану Фридриховичу. Профессор был арестован вместе с супругой. Маленькую дочь профессора Таню отправили в спецприют для детей-сирот, расположенный, где-то в российской глубинке. Там следы Тани терялись. То ли умерла, то ли затерялась где-то на просторах огромной неспокойной страны. Супругу профессора вскоре выпустили на волю из-за слабого здоровья. Она вернулась в Москву. Новая власть даже выделила ей комнатку в переоборудованном под рабочее общежитие, бывшем купеческом доме. Вскоре в Москву вернулся и Иван Фридрихович. Большевики решили, что ученый, занимаясь научным трудом, сможет принести стране гораздо больше пользы, нежели, если бы умирал от голода и холода в одном из лагерей, быстро плодящихся на территории бывшей Российской империи.

Теперь Иван Фридрихович получил большую светлую комнату в коммунальной квартире. Воссоединился с женой, работал во вновь открытом институте, занимаясь любимым делом и искал свою Танечку. Обращаясь в различные ведомства, профессор то терял надежду, то обретал ее вновь. Но все усилия были тщетны. День за днем, месяц за месяцем, год за годом Иван Фридрихович бился в глухую стену чиновничьей чёрствости.

Как же так? Ведь не может человек, тем более маленькая девочка, взять и бесследно исчезнуть, пропасть, сгинуть! — вопрошал профессор то в одном, то в другом кабинете. — Если она умерла, сообщите, где она похоронена. Если не её саму, то могилу ее отыщите!

Но различные комиссии, подкомиссии, ведомства и управления молчали, перестали приходить даже отписки. Один из людей в сановном кабинете, куда Линке в очередной раз пришел со своей бедой, пообещал посадить докучливого интеллигента, если тот не перестанет доставать занятых людей своими просьбами и жалобами. Вот тогда профессор отступил, он испугался, не хотел обратно в лагерь, откуда не так давно вернулся, не успев по-настоящему прочувствовать всю тяжесть положения советского заключенного. Линке понял, что требовать что-нибудь от власти бесполезно. «Плетью обуха не перешибешь» — подумал профессор. Тем временем супруга профессора болела все чаще, а приступы сердечной хвори становились все страшней и продолжительней. Иван Фридрихович помогал, выхаживал супругу, но что он мог сделать, когда даже врачи разводили руками, говоря: «Развился тяжелейший порок сердца. Очевидно, жизненные обстоятельства дают о себе знать». Жена уже почти не вставала с постели, когда Линке арестовали снова. На сей раз ему вменили в вину участие в террористической организации, ставящей своей целью свержение советской власти, а также передачу результатов секретных научных исследований, проводимых его лабораторией, на Запад. Все кругом без исключения понимали, что эти обвинения — полный бред. Просто государство решило создать ученым новые условия труда.

— К чему платить им зарплаты, выделять жильё, отправлять летом в санатории к морю? Все это напрасная трата государственных средств. Можно организовать шараги, предоставить им койку и сносную пайку. Пусть работают на родную страну, нечего время тратить на походы домой. Пусть живут и работают в одном и том же месте. Сразу возрастет научный потенциал Родины, а какая экономия? — вопрошали на своих закрытых совещаниях высшие чины НКВД. — А будут проявлять недовольство — мигом окажутся в настоящих лагерях, где условия содержания на порядок хуже.

Вахтанг Дадуа не был в восторге от идеи создания подобных учреждений. Он искренне полагал, что рабский труд малопроизводителен. И только, оставаясь свободным, человек трудится с полной отдачей. Но также, будучи реалистом, Вахтанг понимал, что возражать бесполезно и принимал существующие правила игры. Вахтанг искренне жалел Линке, восхищался его трудоспособностью, честностью, широтой спектра научных интересов и быстротой мысли. Линке мог решить практически любую научную задачу, поставленную перед ним руководством института. Профессор любовно собирал и доводил до совершенства различные приборы, мог своими руками починить практически любую установку для проведения необходимых ему опытов, содержал в идеальном порядке исследовательский инструментарий. Являл собой в одном лице и исследователя, и техника, и лаборанта. Жена профессора умерла год назад и, теперь Линке всецело принадлежал науке, жил ею, так как других интересов в жизни у него не осталось.

«И такого человека эти «дуболомы» в погонах хотели, оторвав от любимого дела, сослать на верную смерть в лагеря. Они прекрасно знали, что Линке не имеет известий о дочке, заботится об умирающей жене и просто не может в данный момент думать о работе. Знали, но продолжали гнобить учёного. Нет, хорошо, что я вступился за него тогда, — думал Дадуа, открывая дверь лаборатории. — Кто кроме Линке, поможет мне разгадать эту головоломку в Свердловской области? Вот кого нужно, не мешкая, взять с собой, только бы он оказался в добром здравии». Последнее время Иван Фридрихович часто болел. Вахтанг заходил проведать его в местный лазарет, приносил ему продукты и папиросы. Медперсонал смотрел сквозь пальцы на эти передачи, хотя подобные действия должны были пресекаться, согласно правилам содержания заключенных в лечебных учреждениях.

Зайдя в лабораторию, Вахтанг прошёл в маленькую, отгорожённую от остального пространства помещения, комнатку, служившую профессору кабинетом. Все пространство кабинета Линке занимали стеллажи с научными приборами, колбами, какими-то маленькими баночками. Отдельно стоял обшарпанный шкаф с книгами. Дверцы на этой мебельной рухляди отсутствовали, но, несмотря на это, книги и брошюры не вываливались из шкафа, ибо были расставлены ровными рядами. Рукописные листы тонкой некачественной бумаги, на которых Линке записывал результаты своих исследований и опытов занимали отдельную полку и были сложены аккуратными стопками. Стол профессора тоже был старым и облезлым. Сверху крышка стола была накрыта куском обыкновенного стекла, вырезанного четко по периметру столешницы. Под стеклом — какие-то клочки с пометками, маленькая фотография, молодая, красивая женщина в строгом темном платье держит на руках грудного ребенка. Рядом стоит профессор с букетиком цветов. «Семья профессора! Жена с дочкой еще живы, все еще счастливы. А теперь! Бедный профессор»» — Дадуа закурил, задумался. Сколько раз Вахтанг пытался узнать о судьбе дочери Линке, просил знакомых, весьма влиятельных людей. Те только головой качали — ничего сделать нельзя! Сколько времени прошло.

— Вахтанг Георгиевич, здравствуйте, — прервал воспоминания Вахтанга хрипловатый голос профессора Линке. Навстречу, протягивая руку, шел Иван Фридрихович. — А я в библиотеке был, справочник одни понадобился.

— Иван Фридрихович! — пожимая руку профессора, Дадуа сразу же перешел к делу. — Нужна ваша помощь, дело срочное и малопонятное. Необходимо срочно вылететь на место. Там и разберемся, что к чему. Давайте-ка, собирайтесь, Иван Фридрихович! Я пока в режимную часть зайду, оформлю документы. А вы пока, не мешкая, соберите все, что необходимо.

— Вахтанг Георгиевич! Чтобы собрать все, что необходимо, я должен хотя бы в общих чертах знать суть вопроса.

— А профессор прав, — Вахтанг бросил взгляд на часы. Время неумолимо бежало вперед, Дадуа опаздывал на аэродром и опаздывал сильно, наверняка тамошнее начальство, предупрежденное Берией о его, Дадуа, отправке в Свердловск отзвонилось и сообщило, что вылет задерживается по вине самого Вахтанга, до сих пор еще не прибывшего на аэродром. — Ну и черт с ними, со всеми. Задержусь еще немного, введу Линке в курс дела.

Дадуа рассказал профессору все, что знал сам, ничего не утаивая. Профессор слушал внимательно, не прерывая, по окончании рассказа Линке вскочил.

— Как вы понимаете, Вахтанг Георгиевич, воздействие на сознание людей — это не по моей части. Мой удел — точные науки, в крайнем случае, прикладные исследования. Вот здесь, я думаю, буду вам полезен. А чтобы выяснить, что к, необходимо тщательно осмотреть место падения инопланетного тела! Нужно сделать кое-какие замеры, опыты, взять на исследования пробы грунта и все такое прочее, — профессор взволнованно потер руки. — Но мне необходимы будут помощники, ассистенты, так сказать! По крайней мере, двое. Поднести что-нибудь, собрать образцы, произвести необходимые замеры.

— Ассистенты у вас будут, Иван Фридрихович! Я сам с удовольствием буду помогать вам. В крайнем случае, привлечем Антона. Он офицер ГБ, мой помощник. Участие кого-либо еще, кроме нас, крайне нежелательно. Дело секретное, находится на контроле у самого товарища Берии. В случае утечки информации, нам всем мало не покажется.

— Тогда вопрос снят, — профессор достал стремянку и ловко стащил с верхнего яруса стеллажа большой продолговатый деревянный ящик — это для моего инструментария. Пока вы будете ходить по начальству, подписывая разрешение на мой выход с объекта, я соберу все необходимое для исследований.

— Очень хорошо, — Дадуа покинул лабораторию и направился к начальнику режима предприятия, майору Явлоеву.

Явлоев находился у себя в кабинете. Всякий раз, заходя сюда, Дадуа поражался той роскоши, с которой было обставлено обиталище режимника. Отличная Дубова мебель, мягкие кожаные кресла, на стенах портреты Сталина и Берии мирно соседствовали с репродукциями картин русских художников.

«А кабинетик-то у майора по убранству ни чуть не уступает наркомовскому, разве, что чуть поменьше, чем у Лаврентия» — без всякой зависти, просто констатируя факт, подумал Вахтанг.

— А я вас видел из окна час назад, — изобразил радушие майор. — Что же, думаю, Вахтанг Георгиевич, ко мне никак не зайдет. Уже сам ходил вас искать по институту, да не нашел.

Вахтанг бросил взгляд на Явлоева. Режимник по-восточному хитро улыбался.

— Настоящий азиат! Улыбается, а сам зарезать готов. Сегодня, стоя в проеме окна, он был настоящий. Взгляд холодный, губы сжаты в тонкую жесткую линию. А сейчас надел маску благодушия, — подумал Дадуа, молча протянул майору заранее заготовленную бумагу.

Явлоев прочитал, улыбнулся еще шире.

— По личному указанию Лаврентия Павловича действуете? Очень хорошо! Сейчас пропуск Линке на выход с объекта оформлю, — майор убрал бумагу Дадуа в папку и принялся выписывать необходимые документы. Закончив, подождал, пока высохнут чернила, и лихо шлепнул печать, которую осторожно извлек из бронированного сейфа, сработанного еще до революции. Выполнив все необходимые манипуляции, Явлоев отдал документ Дадуа. Вахтанг взял бумагу, скрепя сердцем, пожал протянутую ему узкую, но твердую, как дерево ладонь режимщика и, облегченно вздохнув, направился к профессору.

Со времени стычки Явлоева и Дадуа прошло довольно много времени, но Вахтанг, несмотря на это, продолжал тихо ненавидеть этого восточного царька. Явлоев, судя по всему, платил ему той же монетой, внешне выказывая почет и уважение.

Войдя к профессору, Дадуа увидел, что тот уже закончил собираться. На полу стоял почти полный ящик, все инструменты и приборы. Линке любовно обматывал ветошью, чтобы в дороге уберечь их от порчи и поломок. Тщательно закрыв ящик, Вахтанг отстранил профессора, порывавшемуся самому нести свое добро, и, крякнув от натуги, поволок тяжеленную ношу к машине. Выйдя из здания, Дадуа и профессор расположили ящик в ногах, рядом с задним сидением авто. Усадив Линке рядом с сидением водителя, Вахтанг выехал с объекта через запасные ворота, предварительно отдав пропуск, подписанный Явлоевым, часовому.

Разогнав автомобиль почти до предельной скорости, Вахтанг поехал к дому Антона, но по пути остановился у ресторана.

— Зайдемте, профессор, пора пообедать, — Дадуа подошел к наглухо закрытой двери ресторана. «Мест нет» — гласила табличка на двери заведения. Из-за стекла на них безучастно смотрел сытомордый швейцар. Вахтанг достал из кармана красный прямоугольник служебного удостоверения и поднес его к стеклу, прислонив ниже уровня глаз сытого бугая. Бугай, нагнувшись, и рассмотрев документ, сразу же открыл дверь. Впустив гостей, швейцар, проявляя неожиданную для своей комплекции прыть, бросился в зал, подозвав официантку, указал гостям на столик с табличкой «Занято».

— Для директора молзавода держим. Он тут у нас обедает завсегда, — льстиво поклонившись, вещал бугай. — А сегодня вы у нас, дорогие гости, обедать будете. Зоя, давай неси все самое лучшее! Дорогие товарищи, кушать хотят!

Не прошло и пяти минут, как стол был накрыт по высшему разряду. Выплывший со стороны кухни дородный метрдотель лично принес на подносе графин водки и блюдце с черной икрой.

«Вот ведь, что ксива гэбешная творит. Даже не успел ничего сказать, глядь, а все уже само сделалось» — думал Вахтанг. Сам Дадуа был к еде совершенно равнодушен, мог сутками сидеть на чае с сухарями. Он и в ресторан заехал, чтобы Ленке, впервые за долгое время, мог по-человечески поесть. И профессор воздал еде должное. Ел он, не торопясь, ловко орудуя ножом и вилкой, тщательно пережевывал пищу, закрывая глаза, одобрительно кивал головой. Насытившись, Линке аккуратно вытер губы салфеткой.

— Все съел я один, — виновато посмотрел на опустевший стол профессор. — Сто лет так не пиршествовал.

Дадуа, за весь обед, выпивший лишь рюмку водки, положил на угол стола несколько купюр. Выйдя из ресторана, и усадив слегка разомлевшего от обильной трапезы профессора в машину, Вахтанг поехал к дому Антона. Тот, выйдя из подъезда, уже поджидал их. У ног Зубарева стоял новый щегольской чемоданчик, на котором лежала утепленная форменная тужурка. Захватив офицера, Дадуа, наконец-то, поехал на аэродром. Военный аэродром «Букино» располагался недалеко от Москвы. Пока Вахтанг посвящал Антона в подробности предстоящей командировки, показались знакомые голубые ворота с нарисованными на них красными звездами. КПП. Приехали, наконец-то. Въехав на территорию аэродрома, Дадуа поставил автомобиль на стоянку и, вместе с Линке и Зубаревым направился к взлетно-посадочной полосе, на которой стоял личный самолет наркома. Рядом с самолетом прохаживался личный пилот Берии, подполковник Виктор Рогозин.

— Здравия желаю, Вахтанг Георгиевич! — козырнул подполковник.

— Приветствую, Виктор! — Вахтанг с удовольствием пожал протянутую руку летчика, Рогозин был отличным парнем и превосходным пилотом. — Ты уж нас извини, Бога ради, ждать тебя заставили: дела, понимаешь, раньше никак не могли.

— Ерунда, Вахтанг Георгиевич, Лаврентий Павлович, вот только беспокоится. Звонил лично прямо на аэродром, узнавал, почему до сих пор не улетели. Вы бы с ним связались.

Пришлось Вахтангу идти к начальнику аэродрома, чтобы из его кабинета позвонить в приемную наркома. Соединили лично с Берией, тот попенял другу на нерасторопность и велел держать в курсе дела, а по прибытии явиться на доклад.

Вернувшись к самолету, Дадуа отметил, что багаж профессора погружен, а торе мужчин ждут только его возвращения. Рогозин приставил к люку лестницу-трап и пассажиры поднялись по ней в нутро самолета. Салон поражал простотой и удобством. Небольшой столик и стул были прикручены к полу, лампа, стоящая на столе тоже была прочно закреплена. Прямо перед столиком компактно располагались несколько откидных кресел. Через двадцать минут стальная птица, разбежавшись, взмыла в воздух и взяла курс на Уральский хребет. Антон и Иван Фридрихович сразу же заснули. Вахтанг, закрыв глаза, намечал дальнейший план действий.

Полет прошел нормально, покидая борт, Вахтанг еще раз от души пожал руку Рогозину, поблагодарив его за быструю доставку. Тут же обозначилась и встречающая их группа. Дадуа еле слышно выказал недовольство. Ну, что за ненужная помпа! К прибывшим подъехал «форд». Через несколько минут к «форду» присоединилась полуторка. В кузове, по меньшей мере, два отделения солдат.

Вахтанг Георгиевич? — обратился к Дадуа толстячок в чине майора. — Разрешите представиться! Командир особого полка войск госбезопасности, майор Скворцов, а это мой зам — капитан Грошев.

— Здравствуйте, товарищи офицеры, — Дадуа пожал руки обоим. — Ну, к чему такое беспокойство? Можно было бы и одну полуторку с водителем прислать. Неудобно, ей Богу, вас от дел отрывать.

— Не каждый день к нам из Москвы товарищи приезжают, — майор приглашающим жестом указал на «форд». — Садитесь, пожалуйста.

Профессор и Зубарев забрались в легковушку. Двое бойцов погрузили в кузов полуторки профессорский ящик.

— Я с бойцами в кузове поеду, проветрюсь немного, — Дадуа проворно вскочил в грузовик и уселся на свободное место. Рядом с ним на лавочке восседал круглолицый сержант.

— Куда едем, товарищ Дадуа? — спросил Скворцов. — В штаб полка или сразу в Большие Борщи?

Сейчас вечер уже, давайте сразу в деревню, — ответил майору Дадуа, удобнее устраиваясь на лавке. Машина, взревев, тронулась с места, фары вырывали из синей темноты бетонное полотно взлетно-посадочной полосы. Выехав за пределы аэродрома, полуторка начала подпрыгивать на ухабах грунтовой дороги. Было довольно прохладно, Вахтанг поднял воротник шинели и извлек из кармана пачку «Казбека».

Закуривайте, ребята, — Дадуа пустил пачку папирос по кругу. — Долго ли ехать до ваших Борщей?

— Часа три ехать придется, — за всех ответил круглолицый сержант. — Сейчас дорога получше будет, побыстрее дело пойдет.

— А есть ли среди вас кто-нибудь из этой деревни родом?

— Я сам борщёвский, — степенно, не торопясь, ответил сосед Дадуа, наслаждаясь «Казбеком».

— А что, Андрея Андреевича Копылова, участкового тамошнего, знаешь? — Вахтанг мысленно похвалил себя за то, что предпочел тряску в кузове полуторки комфортному нутру офицерского «форда». Информация сама шла к нему в руки, лучше жителя этой деревни никто не расскажет про личность местного милиционера.

— Как не знать, знаю, конечно. Копылов — мужик надежный, честный, работящий и по службе у него полный порядок. Всех пьяниц да бузотеров местных приструнил. Он, вон, за три села отвечает, так везде люди ему благодарны, никто и слова худого по Андрея Андреевича не скажет.

А я слышал, у него жена не так давно умерла, — Дадуа придал голосу нарочито скучающий тон. — Так от после этого выпивать начал, мерещиться ему всякая ерунда стала…

— Да кто вам такое мог сказать? — сержант щелчком выкинул за борт окурок папиросы. — Да Андрей Андреевич в рот ни капли не берет. Что до смерти жены, что после! Любил он жену сильно — это да! А выпивка — это не про него. А что мерещится что-то, возможно. Там вся деревня чумная ходит с некоторых пор. Рядом с болотом, с неба камень огненный свалился, метеорит, по-научному, называется. Вот с тех пор и началась ерунда всякая. А вы разбираться туда едете?

Да, разбираться едем, — Дадуа узнал все, что его интересовало. — Ты сержант, не рассказывай, кому ни попадя про то, что в Борщах творится. Сам знаешь, время, какое нынче.

— Это точно, — сержант подобрался. — Враги кругом! Мы всё понимаем, политинформации регулярно слушаем. Врагов народа и шпионов иностранных выявлять надобно, да к стенке ставить без суда и следствия.

«И этот туда же! К стенке ставить» — с тоской подумал Дадуа. Достав из кармана папиросы, Вахтанг протянул их сержанту:

— На, кури и товарищей угощай.

— Спасибо! Уже почти приехали, товарищ начальник.

— Какой, говоришь, дом у участкового?

— Вот сейчас у сельсовета остановимся. Второй справа дом и есть Копыловское жилище.

Вахтанг выбрался из кузова грузовика и подошел к «форду», который прибыл несколькими минутами ранее.

— Товарищ майор, — обратился Дадуа к Скворцову. — Завтра к семи утра в Больших Борщах должен быть батальон бойцов из вашего полка. Так же, мне понадобится грузовой автомобиль без шофера.

— А квартировать где будете? — поинтересовался майор.

— Мы остановимся у участкового, — решил Дадуа. — Пусть ваши люди доставят ящик с оборудованием к дому Копылова.

— Слушаюсь. — Скворцов вытянулся в струнку.

— Тогда, спокойной носи! — Вахтанг повернулся и, взяв с собой Антона и профессора, пошел к дому Копылова. Впереди них двое бойцов, пыхтя, тащили ящик Линке.

— Во, хлыщ, — Скворцов сдвинул фуражку на затылок. — Москвич, нас за валенков держит, к бабке не ходи.

— Ты с ним поосторожнее, — остудил пыл начальника Грошев. — Я слышал, что он при Берии советником числится.

— Да! Это точно. С таким ухо востро нужно держать. — Скворцов полез в «форд». — На хрена ему батальон бойцов? Он, что, воевать собрался, что ли?

— Делай, что велят! Им в Москве виднее. Небось, из-за метеорита этого прикатили. Плюхнулся он тут, на нашу голову. — Грошев тяжело вздохнул, и уселся в машину.

Дом у Копылова был небольшой, но основательный. Видно было, что хозяин строил его на века, надеясь прожить в нем долгую счастливую жизнь. Сейчас, несмотря на поздний вечер, одно окно было освещено керосиновой лампой. Дадуа толкнул калитку, вошел во двор. Собаки у Копылова не было, хозяйственные постройки выглядели мертвыми. «Наверное, как умерла жена участкового, тот перестал держать скотину. Целый день на службе, заниматься живностью некому», — подумал Вахтанг. Антон поднялся на крыльцо, постучал в дверь.

— Эй, хозяин, пустишь переночевать?

— Кто такие будете? — в дверном проеме показался приземистый человек. На нем были милицейские галифе, тельняшка и меховая безрукавка.

— Товарищ Копылов, Андрей Андреевич? — в разговор вступил Дадуа. — Мы из Москвы, по поводу вашего письма приехали, насчет непонятных явлений! Вы же самому товарищу Берия писали.

— Точно! Писал, — участковый обрадовано улыбнулся. — Наконец-то серьезные люди этой проблемой заинтересовались. Заходите, раздевайтесь, располагайтесь поудобнее. Я сейчас на стол соберу.

Гости вошли в дом. Дадуа и Зубарев внесли ящик, поставили его в сенях. Копылов угостил постояльцев вареной картошкой и напоил чаем. После ужина все улеглись спать.

Вахтанг проснулся в пять утра, уже брезжил рассвет. Он потихоньку встал, направился к сельсовету. Сельсовет располагался в старинном помещичьем доме. Здание было сделано из кирпича и смотрелось на редкость нелепо. Парадный вход обрамляли странного вида колонны, похожие на гигантские бутылки из-под вина. Второй этаж выглядел гораздо массивнее, чем первый. От этого создавалось впечатление, что дом вот-вот завалится вперед.

— Помещика местного, Серопузова, домишко. Редкостный был гад! — голос говорившего показался Дадуа знакомым. Он оглянулся. Андрей Копылов, одетый в милицейскую форму, при оружии, стоял невдалеке от Вахтанга.

— Как же участковый так неслышно подкрался? И во сколько же он проснулся? — подумал Дадуа, здороваясь с Андреем.

— А я в четыре утра уже у сельсовета был. С той стороны дороги машины с бойцами прибывают. Майор Скворцов уже здесь. Самый первый приехал. Да вот и он!

Скворцов уже спешил к ним. Позади него остановилась очередная полуторка, из затянутого тентом кузова споро посыпались бойцы, вооруженные автоматами.

— Товарищ Дадуа, разрешите доложить, — начал было Скворцов.

— Вольно, майор, вольно, — Вахтанг поморщился. — Давайте потише и без официоза.

— Не понял, — майор растерялся.

— Я попрошу вас, майор, — Дадуа старался говорить как можно медленнее, чтобы туповатый Скворцов понял задачу с первого раза. — Окружите место падения этого таинственного метеорита двойным кольцом своих бойцов. Радиус оцепления примерно два километра. Никого не впускать и не выпускать. Ну, кроме, меня и моих людей, конечно.

Не понял, — майор шмыгнул носом. — Насчёт «не впускать через оцепление» — это я уяснил. А вот насчет — «не выпускать» — не ясно. Кто же из оцепления, кроме ваших людей может выйти? Ведь там сейчас, поди, и нет никого. Только рассветать начало, местные так рано там не появляются, а больше там сроду никто не шлялся.

— Это я так, на всякий случай, — Дадуа и сам начинал думать, что меры предосторожности, которые он предпринял, чрезмерны.

— Разрешите выполнять? — козырнул Скворцов.

— Выполняйте, товарищ майор.

Деревня давно уже проснулась. Мычание коров, лай собак наполнили апрельское утро. Немного потеплело, даже появившееся раннее солнце стало робко припекать. Жители Борщей с удивлением взирали на маневры, развернувшиеся прямо у них на глазах.

— Учения начались или война, штоль? — маленький дедок в огромных валенках потянул Дадуа за рукав шинели.

— Учения, дед, учения, — успокоил старика Вахтанг и обратился к Копылову. — Пойдем в дом, Андрей, подождем там доклада Скворцова.

Вернувшись в жилище участкового, Вахтанг и Андрей обнаружили Антона и Ивана Фридриховича занимающимися подготовкой завтрака. На столе стояли три банки армейской тушенки, рядом лежали несколько буханок черного хлеба.

— Откуда дровишки? — Вахтанг удивленно воззрился на продукты.

— А это Скворцов о наших желудках позаботился, — Антон довольно улыбнулся. — Сержанта с полным вещмешком провианта прислал.

— Я сейчас и чай приготовлю, духмяный, — Копылов достал с полки берестяной коробочек с листьями мяты.

Через час, когда завтрак был закончен, явился Скворцов и доложил, что оцепление выставлено, местность на предмет посторонних лиц обследована, и можно начинать осмотр.

— Очень хорошо, — Дадуа отпустил майора. — Теперь можно и трогаться. Андрей, будешь у нас проводником.

Копылов быстро довел московских гостей до места падения метеорита. Он шел первым, следом налегке шагал профессор, за ним Вахтанг и Антон тащили ящик с оборудованием. Добравшись до места, Андрей указал на внушительную воронку. Ее радиус составлял метров двадцать, глубина — примерно метров семь. Частично неровные края воронки осыпались внутрь. Вокруг были набросаны поваленные обгоревшие деревья, несколько стволов торчали из воронки. Пришедшие остановились в нерешительности. Один профессор выглядел заинтересованным и оживленным.

— Открывайте ящик! — скомандовал Линке Дадуа и Зубареву. — Да, и разыщите мне веревку подлиннее.

— Не понял, профессор, — Дадуа развел руками. — Зачем вам веревка?

Что тут непонятного? Я хочу спуститься внутрь воронки! Это важно, я должен произвести кое-какие измерения. — Линке уже не был виновато-мягким интеллигентом. Это был жесткий, целеустремленный человек, увидев загадку, он спешил разгадать ее.

Копылов сходил к подчиненным майора за веревкой. Дадуа и Антон аккуратно опустили неугомонного Линке вглубь воронки. Оказавшись внизу, профессор начал аккуратно заполнять баночки пробами грунта.

— Профессор, действуйте побыстрее, грунт может неожиданно обвалиться. — Дадуа искренне беспокоился за Линке.

— Не торопите меня, Вахтанг Георгиевич, лучше сами спускайтесь сюда, мне нужна ваша помощь, ведь вы обещали работать у меня ассистентом. — Линке выпрямился. — Антон, поднесите ящик и, обвязав его веревкой, спускайте сюда, ко мне.

— Раскомандовался, старый черт, — подумал про себя Антон и принялся выполнять профессорские указания.

Закрепив ящик и, спустив его вниз, Зубарев и Копылов помогли спуститься и Вахтангу.

Иван Фридрихович, разобравшись со своими приборами и, сделав необходимые замеры, почесал бородку и задумался.

— Сильнейшее магнитное поле, очень интересно и необычно, — возбужденно бормотал Линке. — Сильнейшие колебания, очень странно.

— Копайте, Вахтанг Георгиевич, копайте, дорогой, — профессор выхватил из своего ящика маленькую компактную лопатку, больше похожую на детский совок, и всучил ее Вахтангу.

Может быть лучше сходить в деревню за лопатой? — осторожно поинтересовался Дадуа. — А то этим совком только в детской песочнице орудовать.

— Это специальный геологический инструмент, — оскорбился Иван Фридрихович. — Этот совок очень удобен в работе.

Вахтанг послушно принялся копать, вскоре совок стал выбрасывать вместе с грунтом какие-то желто-черные камешки. Некоторые были со спичечную головку, некоторые величиной с горошину. Дадуа копал без перерыва, он давно вспотел, сбросил шинель и фуражку, но упорно продолжал ковырять грунт. Находящийся рядом с ним Линке, извлек из кармана пинцет и, как коршун, набросился на показавшиеся из грунта необычные крупицы. Наконец, профессор велел Вахтангу прекратить работу. Дадуа, достав пачку «Казбека» с наслаждением закурил. А Линке, вороша совком переработанный грунт, продолжал выбирать необычные золотинки.

— Метеорит сгорел практически до конца. Кроме этих необычных частиц, других его фрагментов, мы не обнаружили. Впрочем, необходимо продолжать раскопки, — «обрадовал» профессор своих товарищей.

Андрей Копылов все же сходил в Борщи и принес штыковую лопату. После этого, в течение нескольких часов в разных местах воронки продолжались интенсивные раскопки. Сначала работал Зубарев, сменивший Дадуа, а после, поменявший Антона, Андрей Копылов. Они продолжали истово вгрызаться в грунт кратера, образованного падением иноземного тела. Наконец, профессор Линке, который продолжал все время осматривать выкопанный грунт, взмахнул рукой, давая сигнал об окончании земляных работ. Когда вылезшие из воронки на поверхность исследователи наконец-то присели отдохнуть, профессор бережно прижимал к груди металлический контейнер, наполненный странными желто-черными камешками.

— Недурно, очень недурно! Сейчас я проделаю еще кое-какие замеры и, можно будет пока закончить, — Линке был доволен и смотрел на помощников победителем.

— Может быть, Вы отпустите нас с Андреем, профессор? — спросил Дадуа, помогая Линке разобраться с извлеченными со дна воронки измерительными приборами. — Мне хотелось бы осмотреть здешние окрестности.

— Конечно, Вахтанг Георгиевич, мне тут хватит и одного Антона.

Дадуа и Копылов отошли от воронки и двинулись в сторону лесной опушки. Пройдя вечно зеленый ельник и, отклонившись от опушки чуть левее, они подошли вплотную к небольшой полянке. Чуткий слух Вахтанга уловил человеческие голоса.

«Странно, до оцепления идти еще с километр, а никого, кроме нас, тут просто и быть не может. Все же перекрыто гэбистами» — с удивлением подумал Дадуа.

Подняв руку, Вахтанг дал Копылову сигнал остановиться. Но Андрей и сам уже, почувствовав неладное, застыл на месте. Сквозь первую апрельскую листву деревьев было видно все, что происходило на полянке. Несколько добротно одетых бородатых всадников с обрезами в руках допрашивали крепкого молодого парня со связанными за спиной руками. Конники были одеты одинаково, длинные поддевки, брюки, заправленные в щегольские сапоги, на головах картузы. Парень же, несмотря на прохладную погоду, был в одной косоворотке и солдатских галифе, сапог на нем не было. Босые ноги его были окровавлены. Видно было, что пленника давно уже вели по лесу. Главным у конников являлся крепко сбитый невысокий бородач. Он соскочил с коня, вплотную подойдя к парню, ткнул того в лицо нагайкой.

— Отвечай, большевистская сволочь, куда ты хлеб подевал, что в моей усадьбе запрятан был?

— Куда тебе, Серопузов, столько хлеба? — парень зло усмехнулся. — Народ с голодухи пухнет, а ты, кулацкая морда, зерно гноить удумал. Не выйдет! Сейчас подвода с района придет и под охраной хлебушек твой голодающим доставят!

— Доставят, доставят. Да только тебя, гада красножопого, черти прежде в гиену огненную доставят.

Дадуа непонимающе посмотрел на Копылова.

— А это Серопузов, сволочь, помещик местный, банду из таких же, как и он кулаков организовал. Хлеб жег, активистов убивал, натворил, гад, дел. Это вы, Вахтанг Георгиевич, его домом сегодня с утра любовались, — пояснил Копылов.

— А молодой? Кто он? — тихо, чтобы не услышали бандиты, прошептал Дадуа.

— А это первый председатель нашего борщёвского колхоза — Емельян Глушко. Его изверг Серопузов расстрелял в 1922 году.

Тем временем, Серопузов ударил Емельяна обрезом по лицу.

— А ну, краснопузый, конец твой настал! Давай, вставай мордой к дереву, чтоб я харю твою мерзкую не видел.

Емельян Глушко стоял прямо и усмехался в лицо своему мучителю:

— В лицо стреляй, гадина, спину я тебе не покажу! И вот тебе напоследок от меня! — Глушко плюнул, плевок достиг цели.

Бандит молча утерся и, подняв обрез, стал целиться. Целился он медленно, продлевая удовольствие. Емельян презрительно смотрел ему в глаза. Копылов извлек из кобуры наган и тоже начал целиться, но уже в Серопузова.

— Ты что делаешь? — Вахтанг пытался схватить за руку Андрея. — Отставить, Копылов! Пойми, Андрей, это всё нам кажется, массовая галлюцинация. Науке известны подобные случаи. Вот скажи, Андрей, что сталось с Глушко?

— Его Серопузов убил, а потом и Серапузова через полгода поймали и расстреляли прямо у его же дома, — Андрей продолжал целиться.

— Выходит, что ты второй раз в него, уже мертвого стреляешь? Где же логика, Андрей? — Вахтанг сам не знал, что делать, у него голова шла кругом.

— Ничего, такого гада, как Ванька Серопузов, и два и три раза убить не грех! Отойдите и не мешайте, Вахтанг Георгиевич, — Копылов оттолкнул руку Дадуа и выстрелил.

— Бандит пошатнулся, схватился левой рукой за грудь, потом упал на землю. Прозвучал еще один выстрел — подручный Серопузова застрелил Емельяна. Парень рухнул, как подкошенный.

— Что за черт? Целился Ваньке в голову, а попал в грудь! — ругался на чем свет стоит Копылов. — А вы что онемели, Вахтанг Георгиевич, давайте, жарьте по этим, они Емельяна только что убили!

Вахтанг плюнул, полез во внутренний карман шинели, где, по старой чекистской привычке, хранил верный наган, но выстрелить не успел. Четверо всадников, заслышав выстрелы, помчались в сторону села. Преследовать их было делом бесполезным.

— Наваждение, чертовщина какая-то. Очевидно, место здесь такое, аномальное, навевающее массовые галлюцинации, — думал Дадуа, присев на траву и, прислонившись спиной к стволу дерева.

Копылов пытался преследовать конников, паля им вслед из пистолета.

— Надо зажмуриться! Постоять, потом, сосчитав до десяти, открыть глаза, психоз закончится, трупы пропадут. Да и не трупы это вовсе, а галлюцинации, — убеждал себя Дадуа, закрывая рукой глаза. — Раз, два, три, — закрыв глаза и, затаив дыхание, считал Вахтанг. — Четы….

— Та-та-та — заработали автоматы чуть в стороне от деревни.

— Это еще что? — Вахтанг бросил взгляд на трупы и резко вскочил с земли.

Нет, тела погибших никуда не исчезли. Дадуа присел на корточки и потрогал тело председателя колхоза. Оно было еще теплое, кровь в уголках губ Емельяна Глушко еще не успела засохнуть.

«Та-та-та» — опять пророкотали автоматные очереди. Вахтанг, сбросив с себя оцепенение, помчался, не разбирая дороги, на выстрелы.

— Это почти рядом с деревней. Что происходит? Только бы не пострадали Антон и профессор…. А что с Копыловым? Куда он подевался?

Пробежав около полутора километров, Вахтанг выскочил к чекистскому оцеплению. Первое, что он увидел — раненная лошадь, дергающаяся в предсмертной агонии. Рядом лежал труп бородача, который чуть ранее застрелил председателя колхоза Глушко. Поодаль лежал третий член банды Серопузова. Лицо трупа было сильно обезображено, автоматная очередь прошила ему голову. Дадуа прошел еще с десяток метров и наткнулся на мертвого бойца. Парень лежал на спине, круглое, посеревшее лицо, бездонные голубые глаза, застывшие в изумлении. Вахтанг узнал парня. Вчерашний сержант, с которым Дадуа разговаривал в кузове полуторки. Бойцы войск госбезопасности построившись цепью, старательно прочесывали лес, перед которым несколько часов назад стояли в оцеплении. Вахтанг присел на траву и закурил, уставившись перед собой. Он был подавлен и не понимал, что происходит. Двое бойцов вынесли из леса и аккуратно положили на траву труп Андрея Копылова, еще недавно преследовавшего всадников, двое из которых теперь лежали недалеко от него. Дадуа подошел к телу товарища и нагнулся над ним. Пуля бандита попала Андрею в шею.

— Бред какой-то! — подумал Вахтанг, сжимая виски, — нужно срочно разыскать Линке и Антона. — Где они, что с ними?

— Мать вашу! — раздался вдруг стремительно приближающийся дикий крик.

Вахтанг поднял голову. Навстречу ему несся комполка майор Скворцов с пистолетом в руке.

— Что у вас тут происходит? Почему выстрелы? Это кто такие? — майор покраснел от напряжения. — Отвечать!

Молоденький младший лейтенант, руководивший оцеплением на этом участке, торопясь и запинаясь, стал докладывать.

— Мы, товарищ майор, стоя в оцеплении, услышали выстрелы. Да, одиночные выстрелы. Я дал приказ, нескольким бойцам проверить обстановку. А тут прямо на оцепление выскакивают эти, — лейтенант кивнул в сторону мертвых бородачей. — И давай в нас из своих обрезов палить. Я дал приказ «Огонь!». Ну, этих двоих мы срезать успели, а еще двое развернулись и ходу обратно в лес. Отстреливались, гады. Сержанта нашего, вон, убили. Мы, естественно, начали их преследовать, разбились цепью и вперед. Даже, если мы бы их не взяли, все равно на другой сектор нашего оцепления выгнали бы их, гадов. Прочесывая лес, обнаружили труп участкового местного, Андрея Копылова. Видели так же москвичей командированных. Старлей и дед-профессор так у воронки метеоритной и сидят. Выстрелы они тоже слышали, но никого не видели. Мы дальше прочесывать местность стали и вышли на другой фланг нашего оцепления. Они тоже, как стрельбу заслышали, со своей стороны в лес углубились, и давай тоже прочесывать. Только никого мы не нашли. Как сквозь землю эти твари провалились. Их двое или трое было, все на лошадях.

Младший лейтенант удрученно замолчал, глядя в наливающееся злобой лицо Скворцова.

— Та-ак! Проморгали, значит, диверсантов? Я же утром приказывал, чтобы всю местность проверили перед тем, как оцепление выставить, — Скворцов говорил тихо, еле слышно, побелевшими от ярости губами.

— Мы, товарищ майор, каждую былинку здесь проверили, каждый камень осмотрели, — младший лейтенант развел руками. — Никого не было. Откуда они взялись, ума не приложу.

— Я тебе покажу! — майор схватил младшего лейтенанта за грудки. — Да я тебя за халатное отношение к службе….

— Отставить, Скворцов, — Дадуа посмотрел в глаза майору. — То, что здесь происходило, является государственной тайной. В рапорте, который мы составим вместе, опишем, что на оцепление было совершено нападение неизвестных диверсантов. В результате вся диверсионная группа уничтожена, есть погибшие и с нашей стороны. Трупы убитых похороним сегодня ночью тайно. Вопросов ни у кого не возникнет. Это я возьму на себя, ясно?

— Так точно, — нехотя согласился майор. — А что же на самом деле произошло, товарищ Дадуа?

— Не знаю, — резко ответил Вахтанг. — С этим нужно серьезно разбираться.

На следующий день группа Вахтанга Дадуа вылетела в Москву. По прилету в Москву, Вахтанг, ничего не скрывая, доложил о происшествии Лаврентию Берия. Внимательно выслушав друга, Берия снял пенсне, и устало закрыл глаза.

— Еще одна загадка, Вахтанг, еще одна загадка, — пробормотал нарком. — Разберись со всем этим, надо будет — задействуй все наши возможности.

Сделаю все, что смогу, — Дадуа повернулся и вышел из кабинета.